Текст книги "Дар Авирвэля"

Автор книги: Алина Акубекова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

А теперь вновь вернёмся к племени Кайхен и тому, что же делало оно. Как и ожидалось, голод наступил быстро. Зимние культуры не вынесли холода и умерли, а дикие и домашние ягоды ждали начала весны. Сеять весенние зёрна было рано – почва морозила босые ноги. Фрукты, в основном росшие в конце весны и летом, дожидались своего часа. Приходилось перебиваться овощами вроде чеваса, тэлевары и па́рода, а также водой из местной реки, но никакого удовольствия это не приносило. От чеваса немели языки – он грел, но только кислотой; из-за тэлевары несколько соплеменников попали к целителю – проявилась ожидаемая аллергия; а па́род вообще не имел вкуса, ибо, произрастая в воде, напитывался ею и тоже превращался в сплошной неощутимый сок. Такие овощи подходили только для вкусных блюд, ради которых и выращивались, а поедание их по отдельности или – из глупости – вместе не сулило ничего хорошего. Только сбои в работе организма, несварение и аллергию. У арринов не осталось иных вариантов. Дождавшись самого крайнего срока, изголодав и побледнев, вождь и ослабленные воины всё же двинулись на ближайшую деревню. Пошли в ночи, дабы сделать это как можно незаметнее и быстрее, но всё же с оружием в руках. Никто не подозревал о возможных опасностях. Мысли вязались лишь на урчании и истошной боли.

На удивление, вокруг не оказалось ни одной живой души. Небольшой амбар, подозрительно отпёртый, нагружали мешки с зерном и жатым са́веном – озимой культурой, что преимущественно сохраняется лучше прочих, но в этот год всё же не дожила до весны… по крайней мере, у племени Кайхен. Обрадованные аррины начали пускать слюнки. Бесконечный голод так сморил их рассудок, что они не задумались, могла ли это быть ловушка…

Амбарные двери с треском захлопнулись. Поднялся небольшой столб земли, повеяло сухостью. Ночной свет теснился меж досок, создавая на голом полу тусклые вертикальные полосы, среди которых летали крохотные пылинки, похожие на миниатюрных фей. На секунду в них мелькнул холодный свет стали – длинный меч. Но блеск исчез, шорохи стихли и амбар погрузился в непроглядную тишину. Никто не знал, что предпринять, все боялись и хотели есть. Только вождь, едва придя в себя, выступил вперёд своих соплеменников и покачал дубиной, закованной в тяжёлой руке. Казалось, обе стороны готовятся завязать бой. Но ничего не происходило. А со стороны дверей послышался мягкий, совсем незлой шёпот:

– Брат, может, отпустим их? Ты же видел, как они выглядят…

Теперь в темени мелькнул тёплый золотистый блеск. Видимо, воин указал на изнурённых противников. Но свет тут же померк, ускользнув обратно во мрак. Послышался грозный, тяжёлый голос, но такой же молодой, как первый – даже моложе. Этот голос принадлежал Тавеану Ликгону, ещё не обрётшему славу и не доказавшему свою исполнительность.

– Ты знаешь закон. Они воры! – снова замерцал холодный отсвет клинка. – Если не выполним всё, как велено, тысячелетний позор падёт на наши головы. Плевать, что они голодают. Это не повод воровать, тем более исподтишка.

– Мы слышим вас! Говорите прямо, если есть, что сказать! – воскликнул вождь, уставший от чужих шёпотков и перемолвок. Его взгляд был суров, а голос по-взрослому твёрд.

Вспыхнул свет. Тёплый стеариновый свет, осветивший небольшое пространство между молодыми рыцарями. Тот юноша, что говорил добрым голосом, излучал искреннее сопереживание – о том намекали приветливые голубые глаза, опушённые широкими светлыми ресницами. Длинные соломенные волосы, уходившие под воротник, сверкали подобно позолоченному доспеху и крайне дорогому мечу, что лежал в крепкой руке, как влитой. А рыцарь, стоящий рядом – Тавеан Ликгон – являл собой полную противоположность: с бледной кожей, почти чёрными волосами, густыми нечёсаными бровями и каким-то пугающим мрачным взглядом. Его доспех и оружие, пропитанные серебрящимся хладом, морозили сердце, и даже медный огонь свечи мерк перед ними. Вождь и соплеменники стояли, как вкопанные. Теперь колоссальная разница в вооружении различалась как нельзя лучше, и многие мужчины, одетые в домотканые платья и защищённые неотёсанными железными доспехами, перестали глядеть так воинственно и незыблемо. Даже вождь слегка поубавил пыл, ибо уже не раз сталкивался с совершенным холодным оружием эльринов.

– Мы предлагаем вам уйти в покое и смирении…

– Без наворованного, естественно, – добавил Тавеан Ликгон. Он-то желал начать бойню, будучи совершенно уверенным в победе.

– Но мы голодаем и нам нужны припасы… – попробовал отговориться вождь, указывая на бело-зелёные лица ближних. – Неужели вы так чёрствы и жестоки, что дадите нам умереть от голода?..

– Брат… – снова начал смуглый белокурый юноша, глядя на Тавеана Ликгона умоляющим взглядом.

– Нет, Ка́ллири́н. Они воры и должны быть наказаны, если унесут отсюда хоть что-то!

В атмосфере между ними чувствовался давний разлад. Но сейчас на подобные склоки не было времени и возможности, потому, тяжело вздохнув, Каллирин попробовал ещё раз:

– Если бы наши родители умирали от голода в нищете – мы бы тоже своровали. Разве можно назвать преступлением попытку выжить любыми средствами?..

– Зависит от того, чьего отца ты имеешь в виду. И вообще, хватит уже сравнивать их проблемы с нашими! Мы здесь, чтобы прекратить постоянные кражи и перевалившую за край наглость, а не чтобы думать: щадить или не щадить? Ведёшь себя, как девчонка с красивыми волосами, в которые стекли все мозги. Возьми себя в руки!

Будучи ещё юными и не такими стойкими, братья устроили небольшую перепалку. Однако стоило Тавеану Ликгону заикнуться об изнеженности брата – все вопросы тут же отпали. Два вострых меча глазели на воинов, на вождя, на припасы, сваленные за их спинами, и желали впиться в своих жертв без единой слезы сожаления. Холодный меч сквозил дрожащие сердца одним лишь видом, а тёплый золотистый товарищ пытался отыскать в слабой обороне уязвимые места. Но прежде нападения мечи ждали ответа вождя, что выглядел разочарованным и, вопреки всему, истинно боеготовым. Покачав дубину ещё немного, он поднял взгляд на рыцарей и промолвил:

– Да будет так.

Мудрый вождь не станет посылать своих любимых подданных на верную гибель. Этот же, видимо, мудрецом не слыл, да и подданных любил не больше вкусной еды. Ведь протянутая вперёд рука – однозначный жест для большинства эвассари и для всех, живущих в единой общественной системе.

Стоило первым нескольким воинам доковылять до братьев-рыцарей – Тавеан Ликгон тут же убил их всех, не ведая пощады и жалости. Каллирин стоял рядом, не в силах поднять меч на слабых, поникших духом существ. В нём боролись два противостоящих состояния: чувство рыцарского достоинства и ощущение внутренней слабости, которую Тавеан Ликгон постоянно заковывал в сравнение с глупой барышней. Меч то поднимался, то опускался, не могучи найти верный выбор, а в глазах бушевала полная потерянность. Даже слова брата не вернули разуму покой и, вконец устав от бессмысленного пролития крови, Каллирин со звучным хлопком спрятал драгоценный меч в ножны. Бой приостановился. А лицо сурового бессердечного брата вдруг сделалось ещё мрачнее! Оставшиеся в живых аррины ждали, что будет дальше, и надеялись, что враги перебьют друг друга. К сожалению, они не подозревали об истинных отношениях Тавеана и Каллирина, и это сыграло против них. Когда пламя гнева поулеглось, а с сухих губ сорвался мимолётный вздох, серебрящийся меч вновь уставился на незваных гостей. «Если не уйти сейчас – всех постигнет смерть», – решил наконец вождь. Подняв руку и бросив дубину на землю, он понимающе кивнул и извинился. Сородичи не поняли, что это было, ведь рассчитывали взять жизненно важные припасы любой ценой, и сильно огорчились, узнав о поражении. Но рыцари, пусть и были молоды и не так опытны, прекрасно понимали, что их могут попытаться провести.

– Мы проведём вас до края леса. И проследим, чтобы вы ничего не стащили, – проскрипел Тавеан Ликгон сквозь зубы. Его брат решил трагично промолчать.

И где же в этой истории нашлось место для Тарлена? Что ж, совсем скоро появится и он. А пока братья вели сдавшихся арринов прочь, к шуршащей зеленью кромке, и тихо шептались о чём-то, чужаков не касающемся. Чужаки же, сменяя гнев на смирение, а неприязнь на недовольство, шли чутка впереди и рассматривали ночную тьму родного леса. Что-то нехорошее насвистывало внутри, словно выжидало подлость и большую беду. Но слушать это чувство умели далеко не все – особенно бесстрашные воины, – посему неприятная мелочь прошла мимо чуткого внимания. А вроде бы, так странно обладать хищническим слухом, соколиным зрением и смекалкой, но не мочь предвидеть что-то настолько ожидаемое и чудовищное!.. Не будь дела племени так плохи – вождь бы уж точно посмеялся с этой нелепости в кругу приближённых членов их общества. Однако смех не находил себе места. Сердца заливала почти не осмысленная тревога. Затем сверкнули мечи.

«Предали! Нас предали!»

Исполосованный агрессивными ранами, припадающий на ногу и взирающий невидящими глазами, в самый центр поселения едва добрался один из воинов. Его сердце стучало в последний раз, желая лишь донести родне, что близится смерть. Но стоило ему выкрикнуть желанные слова – он медленно сел на колени и припал к вспылившей земле. Из-под ребра торчал небольшой нож, вонзённый со всей ведомой мощью. А племя охватила нечастая паника.

Воины, оставшиеся охранять беззащитных, выступили вперёд, прислушиваясь к звенящим истошным звукам. Даже некоторые особо храбрые дети схватились за палки и камни. Но не Тарлен. Он стоял поодаль от случившегося, с ужасом в лице разглядывая умершего знакомца, и думал, как же быть теперь. Они даже не знали, кто может напасть! Всё, что они слышали – приближающиеся крики, кустарниковое шуршание, топот, лязг стали… и лёгкое, почти незримое веяние гибели. Они боялись. Все до единого, будь они похожи на Тарлена – нелюбимого сородича, в чьей слабости не сомневались никогда, – рванули бы в леса, прихватив ценные вещи, и спасали жалкие шкурки. Но они остались. Эльрины могут сколь угодно твердить о непохожести арринов на них, но то не отменяет истины: как и любые существа, любящие дом и имеющие внутри крепкий стержень, они твёрдо стояли в ожидании страшного врага. Хотя большинство уже смирилось со смертью (Создатели будут ждать их в других мирах!), некоторые продолжали надеяться на жизнь. Слёзы катились по щекам, предрекая неминуемое, и грудь вздрагивала при каждом истинно последнем вдохе. Рыцари показались на опушке. Замарались в крови их доспехи, клинки источали трепет киноварного огня. Лица юношей были бледны – особенно лицо некогда загорелого Каллирина. В тёмных глазах бушевала стихия; светлые же замутнила туча сомнений. Но они оба пугали. Пугали, как пугают волки, воющие заплутавшим путникам в диких лесах. И никакой помощи не ожидалось. Пали воины. Пали добытчики. Пал вождь.

Будучи трусом, Тарлен соображал прагматичнее соплеменников. Не нам судить, плохо это или хорошо, но факт таков: он тихо сбежал в чащу. Он испугался быть убитым. Он не хотел видеть, как умирает его родной дом. Никого близкого он в нём не нашёл, защитить никого не мог. Оставалось поддаться зову доисторических времён и сбежать, чтобы выжить самому, – так он утешал себя, продираясь сквозь поросший лес. Ещё какое-то время до длинных внимательных ушей доносились крики, лязг оружия и отчаянные попытки выстоять чуть больше, чем можно себе позволить. А потом, будто гигантская волна, окатившая берега, наступило мертвеющее затишье. Племя Кайхен пало. И, скорее всего, пало окончательно. Больше не донеслось ни звука. Отчаянные попытки услышать хоть что-то, кроме собственного топота, привели к падению на корни большого дерева. Точно, дерево!.. Теперь Тарлен знал, куда бежать – в его укромную чащу, о которой известно лишь одному, но безобидному эльрину. И этот эльрин мог бы помочь! Разве что, нужно отправить ему какую-то весточку… Но какую? Нужные слова совсем вылетели из головы. Остался лишь скрип, опустошающее отчаяние, гнев, смирение… Всё, но не здравый рассудок.

Однако слова вернулись. Осталось найти какое-нибудь быстрое животное, которое может предупредить знакомого быстрее прочих. А, бабочка! Красивая бабочка с чёрно-оранжевыми крыльями, задремавшая среди коры, попалась в руки. Сомкнув ладони, сунув в них шепчущие губы (мягкие тонкие крылья щекотали их, как перья) и прямой клювастый нос, Тарлен пробормотал что-то призывающее. Пальцы вновь раскрылись, обдаваемые едва заметным лесным ветерком, а изящное насекомое полетело назначенной дорогой. Теперь осталось добежать до чащи, которую не сможет потревожить ни один сторонний незнакомец. Ноги летели по траве, через корни, через кусты, а силы всё не уходили. Ведь теперь Тарлен знал, что может спастись! Возвращаться в большой мир он не смел – уж слишком опасно это звучит, но надеялся, что добрый знакомый согласится посетить их укромное место и спасёт неудачливого олуха от проблем.

Он присел на травку, подсвеченную полупрозрачным светом инглии, и принялся ждать. Уж этому он выучился на славу! Ещё будучи мальчишкой, он практиковался в развитии неистекающего терпения. И теперь, спустя многие годы, радовался пригодившимся навыкам. Но радость его смешалась с горем. Не таким сильным, как может показаться – в конце концов, его отношения с племенем нельзя было назвать безоблачными, – но всё ещё значимым и болезненным. В груди сидела настоящая тоска. Клубящееся ощущение покинутости, некритичного опустошения. И чувство стыда. Оно должно возникать, когда бросаешь близких на верную гибель, не готовый примкнуть к ним с честью и без страха. Если же такого чувства нет – увы, судьба таких личностей туманна. Но точно известно, что всегда приходится платить как за добрые дела, так и за не отруганные в прошлом. Тарлен не думал об этом. Он заслушался местных птиц, что так сладко напевали колыбельную, и всё больше погружался в сон. Ожидание сморило лучше любого стресса…

«Мальчик мо-о-ой, просни-и-ись…»

Над ухом послышался старческий, но звонкий и тягучий голос. Изначально мелодичная фраза получилась даже слегка надменной, не внушающей особого доверия большинству из живущих эвассари. А странная усмешка – «Хыф», – последовавшая далее, только усугубила изначально двоякое впечатление. Но Тарлен не вскочил и не попытался удрать от опасного незнакомца, ведь знал две вещи: во-первых, он не опасен (по крайней мере, лично для него); во-вторых, он весьма добрый знакомец, назвавшийся Илаем Драмом. Весьма странную фамилию он объяснил причастностью к одному очень старому роду, ведущему свои корни со времён Драконьего Края. Неизвестно, возможно ли это, а Тарлену хватило того факта, что старик в весьма недешёвой одежде оставил его в живых, заметив однажды за кражей еды. С тех пор они пересеклись, по крайней мере, шесть раз, и каждый раз можно назвать случайным. Не думая долго, молодой аррин предложил общение, а отказать Илай Драм не мог, ведь это неприлично – в конце концов, сама Вселенная свела этих двух, предоставив им целых шесть попыток на знакомство! И с тех пор они виделись на этой самой полянке, где раскинулись сейчас, как два ковра. За весьма продолжительным и тесным общением открылось увлечение Илая Драма – лёгкие магические фокусы, а Тарлен поведал о себе и своих… особенностях. Ведь быть трусом в племени – та ещё небылица!

– Вы уже пришли?.. Сколько же я спал?

– Бабочка прилетела полдня назад. Я бежал, как только могут бежать ноги старика.

В его словах чувствовалась ощутимая ложь. На лице не было пота, а ровное дыхание медленно вползало и выползало по ноздрям, не ведая усталости. Но Тарлен не заметил это.

– Спасибо. Вы же поняли, что я говорил, да?

– Насчёт племени и рыцарей. Да. Очень прискорбно, – на самом деле, он так не думал. Ему было всё равно на каких-то незнакомцев. На всех, включая рыцарей. – Ну а ты, как я понимаю, спасся благодаря своим особенностям. Я не осуждаю. Это здраво – выжить и нести свои годы вперёд, а не застыть во мраке, как бессердечная статуя, – в этот раз он говорил чересчур подавленно и будто бы понимающе. Хотя, учитывая его преклонный возраст, всякое может потревожить ум. – И что ты намерен делать теперь? Твоих уже нет, а эльрины терпят таких раздолб… кхм, такое общинное устройство не более тёмных магов. Вероятно, тебе есть, что предложить, раз ты отправил мне весть?

– Да я… честно сказать, думал, что вы подскажете, как поступить дальше. Мне-то идеи приходят редко, а хорошие – и того реже.

– Н-да. Ну что ж, мальчик мой, так и быть. Я, конечно же, обычный фокусник и трюкач, кто бы что про это не говорил. Но и у меня в запасе есть пара особых колдунств! Не удивляйся. Это нормально для любого мага – иметь в мешке нечто особенное, ха-ха! – светлоглазый старик усмехнулся и задумчиво глянул на золотистый небосвод. Потом, как бы ища идеи, медленно опустил взгляд на кроны высоких деревьев, на ветви, на стволы… и увидел недалеко от древнего дуба широкий-широкий штамб с паутинными корнями, уходящими по все стороны света. – Ага! Кажется, есть идея. Сейчас же, по сути, идёт Авирвэль, да?

– Ну да.

– Тогда я предлагаю тебе отправиться в иной мир! Правда, не уверен, что имею вариативность… – последнее Илай Драм пробубнил себе под нос.

– Но как?.. Разве это можно сделать не только через врата? Я… никуда не пойду! Там опасно! Давайте придумаем что-то ещё.

– Нет, слишком муторно «придумывать что-то ещё». Лучше замолкни и слушай, что скажу! – старик опёрся на локоть и начал объяснять, всё больше походя на безумца: – Значит так, я делаю тебе магию и кое-какую сложновыполнимую штуку, а ты будешь любезен и последуешь всем моим приказаниям. Иначе тебя ждёт только жизнь в извечном страхе и смерть, понимаешь? Сейчас я наколдую в этом стволе врата между мирами – даже не спрашивай, между какими! – а ты, в ответ на мою щедрость, пройдёшь в них и очутишься в каком-то другом месте. Гарантирую лишь то, что там ты будешь в большей безопасности, чем здесь. Ясно?

– О чём вы просите?!..

– Молчи. А то ещё беду наорёшь.

– А вы… А вам… не будет от этого ничего, да?

После этого вопроса наступило какое-то неловкое молчание. Старик скосился на Тарлена, думая о чём-то далёком, а потом, словно не услышав вопрос, кряхтя поднялся с травы и побрёл к указанному месту. С открытой стороны поляны инглия припекала чуть сильнее, но не критично, однако Илай Драм решил снять верхнюю рубашку, предвкушая тяжёлый труд. Ведь магия это не какая-то неощутимая призрачная сила, а вполне серьёзная и вековечная часть изменчивой природы. Быть магом – даже самым слабым и отсталым магом на свете – значит проявлять как физические, так и умственные способности одновременно, и если где-то наступает разлад, то страдает от этого вся система. Но проблема эта обошла Илая Драма стороной, ведь, сняв сковывающую действия рубашку, он мимолётно продемонстрировал трусливому знакомцу немалую силу, заложенную в старое тело. Оставалось поразиться сохранности этого странного эльрина и наблюдать, что же он собирается делать с обречённым стволом некогда упавшего дерева. А всё, что он делал, можно уложить в два слова: присел и коснулся. И застрял в этом положении на добрые три часа, пролетевшие мимолётно лишь потому, что Тарлен научился терпеть… и засыпать в любой обстановке. Но пробуждение поразило его не меньше всех происшествий, свалившихся на голову в последние два дня.

От былой формы и грозного вида старика остался лишь смутный образ, отшлифованный внутренними качествами! Нижняя рубаха осела на нём, свисая подобно легчайшей одежде Морганита и Мориона, штаны едва держались на крепко завязанном узле. Лицо приобрело почти мертвенный оттенок, исхудало до костей, как и руки с ногами, а под веками зародились тёмные тени. Даже светлые волосы, некогда цветущие долгими годами грядущей жизни, осели и поблекли, как зимняя солома! Тарлен не понимал, что случилось, но и не стремился к этому. Ему хотелось убежать подальше, скрыться от пугающих черт, от злобы, взявшейся словно из ниоткуда… Но больше, чем нахождение здесь, он боялся весь остальной мир. И решил остаться в надежде на быструю смерть. Но того не последовало. Раздался только жуткий хохот – вестник всего плохого вот уже многие годы. От него кровь стыла в жилах, а сердце пропускало несколько ударов подряд. Земля посыпалась из-под ног, трава пожухла и превратилась в острые колючки… По крайней мере, так это ощущалось для перепуганного до ужаса Тарлена. А ныне незнакомый эльрин, глядящий прямо и насквозь, излучал нечто скомканное, спутанное и смешанное. Вроде ностальгии по тем далёким временам, когда доводилось бегать босиком среди зайцев по росной траве, хохотать звонким, ещё девичьим смехом, не тревожиться о будущем и не грустить о прошлом… Тарлен жалел, что это время промчалось так быстро. Но такие спокойные, пусть и не очень насыщенные воспоминания пробудили в нём доброе смирение. Он всё же принял мысль о том, что это всё тот же Илай Драм – неординарный порой, но незлой старик с интересными историями из малопонятного прошлого. С этим осознанием пришёл свежий осенний вздох – лёгкий, парной, живительный, разносящий по светлой коже щекотливые мурашки.

– Я рад, что ты всё ещё видишь меня. Ой, да, так ведь больше не говорят… В общем, я доволен твоим мирным сердцем. Так ведь ещё говорят, да? Нет? Ну и пусть. Многое теряете! А теперь, без лишних колебаний, выполняй всё, что я скажу. Во-первых, подойди сюда, – Тарлен медленно поднялся и сделал, как велено. Илай Драм положил леденящие руки на его плечи. – Когда попадёшь в другое место – не твори глупости. И, желательно, не заикайся о своём прошлом. Ты же помнишь, что у тебя три месяца, да? Отлично. Постарайся или умереть за это время, или вернуться сюда, чтобы я тебя подлечил. Но рассчитывай каждый час! Если опоздаешь хоть немного —гибель неминуема.

Выслушав все наставления и ещё раз пожалев об этом спонтанном решении, Тарлен всё же заставил себя войти в портал… Нет, обманываться ни к чему. На поляне объявился рыцарь. Видно, он услышал разговоры или шёл по многочисленным следам, но, всё же, сумел отыскать вроде бы защищённое место. Радовало, что его лицо не выглядело уж очень озлобленно – то был Каллирин, коего Тавеан Ликгон послал на долгие поиски последнего выжившего. А сам Тавеан, как обычно, сочинял честолюбивые ответы на вопросы любопытствующих незнакомцев. И как только Тарлен приметил знакомого убийцу – его охватил спасительный страх! Ноги и руки согнулись без его ведома, поплелись в довольно широкое углубление, лишённое земли, червяков и прочих красот. Лишь непроглядная тьма, шелест растений и крики звучали где-то вдали. И чем быстрее и упорнее полз Тарлен, тем тише становились звуки. И неизвестно, как долго он пробыл в самодельном проходе между мирами, но первый видимый свет ударил по глазам больнее осиновых стрел!

– Тогда я и нашла его, – улыбнулась Ольга, глядя на впечатлённого Артура. – Он не сразу рассказал мне, что же случилось. И, я думаю, что-то недоговорил. Но я помню его рассказ, пока бьётся моё сердце, и никогда не забуду, что он подарил нам… – она потрепала сыновьи волосы, ласково глядя в такие же синие-синие глаза. – И твоё имя тоже появилось не из воздуха! Оказывается, оно принадлежит одному из их языков, и в нём ещё много имён, похожих на твоё по твёрдости и красоте! И имя Тарлена тоже оттуда – это не удивительно.

– Прямо как имена Викки и королевы Одры… – подхватил Артур, кивая себе самому и хмуря брови.

Посидев немного в раздумьях, юноша любовно обнял маму, прижимаясь к её волосам. Они пахли химией. Шампунем с лавандой. Этот запах клонил в сон… хотя спать не хотелось совершенно. В конце концов, нельзя же из-за какого-то аромата пропустить весь день! Вновь отсевши от мамы, Артур доверчиво улыбнулся. Его переполняло чувство насыщения и бушующего восторга, какой случается при открытии новых земель!

– Спасибо, что рассказала это. Теперь я чувствую себя гораздо легче. Но… это не отменяет запрет, да?..

– Да, Артур. Я не могу отпустить тебя туда. Только не сейчас.

– Тогда расскажи, что случилось с папой. Всяко лучше, чем забыть Эвас и его потрясающие свойства.

– Ну ладно. Только учти: я буду плакать, – Ольга осклабилась в попытке подавить сверкающие слёзы, но те непослушно прибывали, окрашивая белки глаз красными тонами. Артур вроде бы и испытывал сочувствие, но при этом желал узнать, что же случилось в конце…

Минуло три месяца. Ольга тогда не знала, что ей уже уготован наследник, и потому не видела, в какую бы сторону не глянула, никого ценнее Тарлена. Будучи женщиной привязчивой (что передалось и сыну), она побаивалась отпускать пришельца в общество озлобленных и далеко не всегда понимающих людей. Почти всё время скучающий аррин проводил в пределах участка, побаиваясь окружающих не меньше, чем когда-то побаивалась его сама Ольга. Жили они не роскошно, но и не кошмарно, а просторные квадратные метры земли, переданные родителями, помогали сгладить пребывание в чужих краях и сделать его чуть более насыщенным. Но минуло три месяца.

К сожалению, они не заметили истечения этого срока. И продолжали игнорировать его дальше, пока Тарлен не свалился с кошмарными симптомами: с температурой под сорок градусов, с сильным сухим кашлем и крайним бессильем. Ноги отказывались носить тело, руки дрожали и не поддерживали их. Ольга и не помнит, когда ещё переживала столь сильно и серьёзно. Но в итоге, они сумели отыскать уже знакомое место. Приволочив Тарлена прямо к штамбу, Ольга поцеловала захворавшего любимого и приказала ему возвращаться: «Возможно, ты ещё выживешь!» – громко прокричала она вслед исчезающему в темноте аррину. Кашель стих только через полчаса. А Ольга сидела около дерева до самого заката, пока не отдохнула и не уговорила себя в том, что всё будет в порядке. Но в порядке ничего не было… до тех пор, пока на свет не появился Артур.

На этом моменте Ольга замолчала, ведь не знала, что случилось дальше. Только анналам истории ведомо развитие всех событий жизни, но она о них не подозревала. Она не знала, что говорить дальше и решила закончить повествование лёгкой фразой: «Ну, вот и всё». Артур понимающе кивнул, протянул маме платок, доселе лежащий в тумбочке, и наконец-то вылез из постели. Настроение стало лучше, хотя друзья ещё не забылись. Однако сейчас их троих – не стоит забывать про Мерлина! – ожидала вкусная еда: рисовая каша с молоком для людей, рисово-гречневая каша с мясом для преданных псов. По небольшой пятнистой мордочке потекли слюнки.

Глава XVI . Менестрель

В тот же день в гости удосужилась заглянуть Ника. Уже перевалило за полдень, и солнце медленно катилось к западу, грея землю приятным майским светом. Трава и деревья, раскинувшиеся во дворе и снаружи, освежающе ласкали слух. Звуки машин и людей почти не доносились. Только мир и покой окружали это место, словно существующее в параллельном измерении. На протяжении лет его связь с внешним миром закрепляли только посещения разных интересных личностей и Ника, приходящая погостить чуть ли не каждый день. Когда это случилось снова, Артур играл во дворе, пытаясь уговорить Мерлина вернуть ему палку, но пёс радостно вилял хвостом и бегал туда-сюда, каждый раз уворачиваясь от рук. Вернувшись в мир людей, он словно потерял какой-то важный кусочек, который появился у него в Эвасе. Но горевать об этом юноша не хотел, посему развлекался, всё больше отвлекаясь от подавляющих мыслей.

Калитка отворилась и солнце осветило длинные золотистые волосы, собранные в короткий хвостик. Одетая в пастельные тона, Ника выглядела даже как-то по-детски, но в её глазах плясали весьма серьёзные блики. Ещё со вчерашнего вечера ей хотелось расспросить Артура, где находится место, через которое он проник в Эвас и вернулся обратно. Но сделать то вдруг стало боязно – мало ли, что он подумает? Да и вновь огорчать лучшего друга не хотелось. Поэтому, проглотив истинную жажду, только крепнущую и ютящуюся внутри, Ника подошла к Артуру и присоединилась к их незамысловатой игре. Палку они всё же забрали, и теперь Мерлин прыгал, чтобы вернуть её, но каждый раз промахивался и пытался снова. Просторный двор погрузился в смех. А когда игра наскучила, и пёс вернул себе вкусную ветку, дети улеглись на траву и начали созерцать небо. Они уже давно не думали над формами облаков, но всё время ловили себя на одной и той же мысли: слишком многие из них похожи на драконов! Вполне возможно, драконы прячутся над ними, но не осознают, как облака выглядят снизу?.. А рядом с хищной пастью словно затесалась птичка! Большая, с раскрытыми крыльями, случайно заслонившая собой солнце. В её когтях покоится нечто вроде рыбы или грызуна – так и не скажешь. Далеко не все облака действительно похожи на что-то конкретное.

Они лежали вот так, расслабляясь и впитывая полупроницаемый солнечный свет, совсем не думая над серьёзными и тяжёлыми вещами. Как давно Артур не мог просто улечься на траву, среди густого леса, и думать о чём-то лёгком, не сковывающем грудь? Да, и в Эвасе пару раз случилось отдохнуть… Как много он бы отдал просто за рождение в нём! За край, где птицы поют звучные песни, где животные умны, как эвассари, где легко напороться на приключения… За край, славящий своё древнее наследие и возводящий вокруг него бесконечные истории. И как много ещё предстоит открыть, увидеть, преодолеть? Сколько свершений ждёт впереди? А сколько новых друзей, хороших врагов и приятных незнакомцев может окружить его в будущем? Ведь мир такой большой!.. Этот, конечно, тоже богат и красив. Вернее, был богат и красив, пока люди помнили о его масштабах. Помнили о магии. О том, сколько всего нового можно узнать, если покинуть родные края и отправиться в долгие-долгие странствия! И тогда – во времена охоты и лошадей – не нужно было иметь при себе уйму денег, свободного времени и бумаг (разве что, карту). А сколько было войн, сколько было подвигов и предательств! Сейчас этого почти нигде не найти. А может, тех времён и вовсе не осталось. Жестокость ушла, но с ней ушёл и азарт авантюристов, и извечные истории о пиратах, и некоторая романтика обычных деревень и больших по тогдашним меркам городов. Ни трактирных песен, ни громких таверн, ни бардов, поющих всем встречным проходимцам… Разве может быть насыщенной жизнь, в которой нет места дешёвым и увлекательным странствиям, открытым дорогам и минимуму бумаг?..

Артур вздохнул. Одни и те же мысли клубились в душе годами. А теперь, с новыми знаниями и навыками, они напоминали о себе звонче прежнего. Ведь хуже, чем маловероятные предположения, может быть только истина, к которой нельзя прикоснуться. И дело обстояло даже не в вере – она уже взяла свой кусок и повлияла на жизнь самым приятнейшим образом, – а в банальном родительском запрете. Ослушаться нельзя. Но лес манит, навевает тоскливые мысли, затягивает в своё нутро и жаждет воплощения людского желания. И останавливает только одна мысль: а справедливо ли это по отношению к близким? Ведь они сделали так много, показали столько любопытностей, да и на тот самый путь направили тоже они, ведь в самое нужное время подарили нужные книги и истории. Они помогли зацвести, высвободить приятнейший цветочный аромат. Мама, Ника и Мерлин – три самых близких существа. Можно ли просто бросить их одних, думая лишь о себе? Вряд ли. Но именно Эвас, его обитатели и те немногие приключения заставили сознание расцвести подобно самому прекрасному цветку на свете! Отказываться от этого – тоже своеобразное предательство. Предательство себя, своих идеалов, своего будущего. И оно недопустимо в той же степени, в коей недопустимо предательство ближних…