Текст книги "Край забытых богов (СИ)"
Автор книги: Алина Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
Отпускаю его волосы. А он – целует. Резко подавшись вперед, вдруг целует мне ногу. С внутренней стороны, почти у самого основания, в миллиметре от края трусиков. Меня обдает жаром его дыхания. Я испуганно охаю. Он поднимает голову и ухмыляется. Во все свои два вампирских зуба. И отходит, пока я запоздало вспоминаю, что там не только край трусиков, там еще и артерия неподалеку, немаленькая.
Снимаю штаны. С кого-то. Запомнилась только возбужденная плоть, и осознание, что все они уже ждут, все они жаждут. А я? Мне все это зачем?
Мою грудь обнажает Каритинор. И обцеловывает ее – жадно, липко, противно.
– Все, хватит! – пытаюсь оттолкнуть. Но вызываю лишь злобное рычание, и он рывком прижимает меня сильнее. – Хватит, прекрати, мне не нравится! Остановитесь, хватит!
Подкатывает паника, что никто не остановится, никто не услышит. Но музыка смолкает, исчезает иллюзия пространства, исчезают губы с моей груди и руки с моего тела.
Обессиленно падаю на колени, обхватив себя руками.
– Лара, что? – с речью первой справляется Нинара.
– Я не могу. Простите, но не могу, – слезы катятся из глаз, пережитое напряжение дает себя знать. – Я пыталась, правда. Я до последнего пыталась. Но дальше – уже куда? Я не могу, я не чувствую. Я не хочу.
– Не хочешь, как вампирша, будешь как рабыня, – с неожиданной злобой сообщает Каритинор. – Не можешь кричать от страсти – кричи от боли!.. Да пусти, не брошусь.
Изумленно поднимаю глаза. А его, оказывается, Лирин держал. И оторвал от меня, выходит, тоже он.
– Остынь, – бросает ему Лоу, опускаясь возле меня на колени. – Все, моя хорошая, не плачь. Не хочешь – значит, не будем. Вечеринка окончена, – он поднимает взор на своих гостей. – Продолжение – не здесь, и уже без нас.
– Зря. Привяжи и давай хорошенько высечем. И крови ее пригубим, и эмоциями насытимся. Есть у тебя хороший кнут для байяты? – не мог успокоится Каритинор.
А я ушам не могла поверить. Такой был всегда… тихий, вежливый.
– Остынь, я сказал. В моем доме байяты не будет. Как и в любом месте, где я имею хоть какую-то власть, – Во взгляде у Лоу сталь, в голосе – тоже. – Не нравится – собираешь вещи и улетаешь.
– Ты… – Каритинор шипит, практически. – Ты не многовато возишься с этой полуразумной зверюшкой? Ты еще не забыл, что это просто еда?
Лоу не отвечает. А Каритинора сносит. Сильнейшим порывом ветра, спиной вперед и прямо в дверной проем.
– Лоурэл, прекрати! – что есть силы орет Исандра.
Тот лишь пожимает плечами:
– Я даже не начал.
– Дивный вечер, – с усмешкой замечает Лирин, поднимая с пола свои штаны и начиная одеваться.
– Тебя на него не звали.
– А зря. Мне понравилось. Особенно финал.
– Прекрати, Лирин, не надо, мы все на взводе, – подошедшая Нинара примиряюще кладет руку на его плечо.
– Ну, это-то не проблема, ведь ты утешишь? – Лирин сгребает ее в объятья, однако от поцелуя уклоняется, кладя ладонь ей на губы. – А сцена была замечательная, просто блеск. И знаете чем, а, кучка лицемеров? Вам мало всего лишь жрать свою еду. Вам хочется, чтобы еда умоляла, чтоб вы ее сожрали. Чтоб лично ползла вам в рот, задыхаясь от вашей жажды. И как только встретили ту, что не ползет, не успокоились, пока не прогнули ее под свои хотелки. А она все равно сорвалась. Инстинкт. Вы ей не друзья, в какие тряпки не нарядитесь. Она добыча, а вы охотники. И хоть танцуйте с едой, хоть говорите с едой, она всегда останется для вас едой, и она чувствует это, даже если ей не хватает мозгов, чтоб понять, – Лирин коротко целует Нинару в губы и небрежно отталкивает. Затем наклоняется, поднимая с пола остальную одежду. – Не провожай, – высокомерно бросает напоследок Лоу, и выходит прочь.
Остальные уходят молча.
Мы с Лоу все так же сидим на полу. Он обнимает меня, закутывая в свою рубаху, прижимает к себе, чуть поглаживает по предплечью. Молчит.
Я пытаюсь унять дрожь.
Стараюсь не думать. О вежливом незаметном Каритиноре, о его руках, губах, словах… Это все оказалось слишком… слишком. Не сейчас, не об этом… А вот Лиринисэн… Лиринисэн, которого мне всегда любить было не за что, злоязычный, насмешливый…
– Я не хотела его, – шепчу, все еще видя перед собою Лирина. – Он был корректен, он не позволил себе… ничего, что имело бы целью оскорбить или обидеть. Ничего, что было бы мне… отвратительно, невыносимо. Он задыхался от жажды рядом со мной, но был корректен, а я… все равно его не хотела. Даже просто рядом. Он это чувствовал?
– Мы все это чувствовали. И твое отторжение, и твои попытки проникнуться к нему симпатией. Что ты думаешь, его так взбесило? Он изнемогает, задыхаясь от жажды к презренной человечке, а ты… из жалости, преодолевая собственную антипатию… аж по головке его погладила, – Лоу чуть усмехнулся. – Забудь. Ему не стоило приходить, и он знал это не хуже тебя или меня.
– Так зачем пришел?
– Прости, что разочарую, но отнюдь не ради тебя… Стоп. Где?.. – Лоу несколько нервно оглянулся. И тут же выругался сквозь сжатые зубы.
Рин лежала… вернее, неподвижно стояла на четвереньках перед диваном, безвольно уткнувшись лбом в матрас. Лишь пальцы рук нервно подрагивали, словно пытались сжаться в кулак и не находили для этого сил.
– Вот так и знал, что добром не кончится! – он поднимается, протягивает мне руку. – Пошли спасать.
– Спасать? – и все вампиры на свете испуганно вылетают из моих мыслей. – Но что с ней?
– Детство с ней. Не рассталось, – Лоу резко преодолевает разделявшие нас с Рин несколько метров. – Ведь говорили же, объясняли… Нет, дракос вас всех пожри, ребенок хочет!.. – он склоняется над ней, и уже совсем другим тоном, – Рин, Ринэ, давай попробуем встать. На ручки ко мне пойдешь?
Она не реагирует. Если только эмоционально и где-то глубоко внутри, поскольку Лоу продолжает, словно ответ услышал, – вот умница. Я здесь, я рядом, все будет хорошо.
Он приподнимает ее, осторожно, медленно. Вампирочку трясет, лицо белое, глаза закатились. И капельки пота на висках. На губах и на подбородке кровь, пятно крови осталось и на диване.
– Еще тошнит? – заботливо интересуется у нее Лоу, присаживаясь на диван и устраивая ее у себя на коленях. И вновь получает лишь ему внятный ответ. – Ничего, маленькая, скоро будет легче, – а сам смотрит на меня, и в глазах – такая тоска, что невольно думаешь, что легче – то ли не скоро, то ли не будет, то ли не ему…
– А я без тебя не справлюсь, Лар, – признается покаянно.
Не мне…
– Что случилось? – несколько испуганно интересуюсь, присаживаясь рядом.
– Нет, Лар, сюда, – он указывает на диван с другой стороны от себя, там, где Ринкины ноги. – Совсем близко не надо сейчас, могу не успеть.
– Ты правда думаешь, что она?.. – поверить в то, что Рин, тем более вот сейчас – обессиленная, сломленная – может представлять для меня угрозу, я просто не в состоянии. Но все же пересаживаюсь. Забираюсь на диван с ногами, утыкаюсь лбом в его плечо, обхватив его тело руками. Так и сидим. На одном плече у него дрожащая беспамятная Рин, к другому прижалась я и, кажется, тоже дрожу.
– Это шок, Лар. Кровавый ступор. Организм не справился со стрессом, – поясняет меж тем Лоу, нежно гладя ее короткие светлые волосы.
– Каким… стрессом?
– Жажда, Лар. Жажда… Ты, к сожалению или к счастью, ее не чувствуешь, а здесь нынче воздух был так накален… едва не плавился. Ты ведь здесь единственная настоящая человечка. А для большинства и вовсе – первая настоящая за всю их жизнь.
– Но дикари…
– Охотой промышляют не все. Да и не танцуют с дикарями, Ларис. Схватил-убил-всё. А здесь… Запах. Ожидание. Общение. И то, за что некоторые так презирают Древних, вдруг оказывается тем, от чего они и сами не в силах отказаться… А Рин, – он вздохнул, прижал ее к себе чуть сильнее, невесомо коснулся губами виска. – Да, она привыкла к тебе, она справилась со своей жаждой, у нее есть воля, у нее есть принципы. Но она справилась со своей жаждой, а жажда целого коллектива – безумная, неистовая, запредельная – ее поглотила. И когда ты остановила игру, взрослые смогли перебороть эмоции – быстро, жестко, по сути – почти мгновенно. А она не справилась. Не вышла. Для нее такой эмоциональный перепад от максимума к нулю еще невозможен. Она незрелая, Лар, она ребенок…
– И… что делать?
– Что делать? – он вздыхает. – Вариантов – тьма. Один темней другого… Можно отнести ее к дорогому Лиринисэну и заставить его расплачиваться за собственный идиотизм. И не Юлидару до утра ублажать, а Рину кровью рабов отпаивать, да рвоту за ней убирать, потому как… – он сжимает губы, некоторое время молчит, сверля взглядом стенку шатра. Потом все же договаривает, – не пойдет у нее сейчас другая кровь. Никакая, ничья. Она твою хочет, ее не вообще, ее конкретно на тебя закоротило, – вновь вздыхает. Вновь молчит, прижимая к себе Рин, вновь целует в висок и тихонько укачивает. – Но к утру девочке станет лучше, а к середине дня она и вовсе будет здорова, – завершает преувеличенно бодрым голосом.
– Это… мелко, ты же сам понимаешь. Вышвырнуть вон больного ребенка только чтобы отомстить Лиринисэну…
– Мелко? – он усмехается. Невесело так. – А оставить ее здесь, где даже воздух пропитан ароматом твоей крови, ароматом, который сводит ее сейчас с ума, и не дать ни капли? И насильно вливать другую, «мертвую» – это как?..
– А если… не «мертвую», – сглатываю чуть нервно, – если мою?
– Твоя вытянет ее сразу, – признает Лоу. – Это единственное, что ей сейчас действительно нужно… Вот только после всего, что было, я не могу тебя об этом просить. Тебя самой сейчас нужна помощь.
– Да нет, я… ничего, я успокоилась уже. Со мной ведь… просто нервы. Переоценила… возможности, не сумела… Да ничего, правда. Никто ведь меня не обидел, наоборот. Они сдержали слово, хоть и… для них ведь это тоже было непросто, ты сам ведь сказал: та жажда, с которой не справилась Рин – она их, – получалось сбивчиво, но, в самом деле, я цела, невредима, а Рин… да на нее смотреть сейчас страшно. И сбагрить ее сейчас…куда-то, кому-то, а ей помощь нужна… – А она меня не бросала, Лоу, – продолжила уже вслух. – Она меня не бросала.
– Ты понимаешь, что это будет, Лар? – он чуть оборачивается ко мне. – Она – половозрелая девочка, ей только крови не хватит, – Рин все так же дрожит у него на руках, и он держит ее обеими… придерживает… удерживает. Меня ему и обнять нечем. Но я, в отличие от Ринки, в сознании. И я взрослая. И я сильная. Приподнимаюсь на колени и целую моего вампира в щеку.
– Да, Лоу, я понимаю. Ей нужна моя кровь. Я дам.
– Лар…
– Я только технически не очень это себе представляю… ну, девочка с девочкой… я как-то никогда не думала о таком, – а сейчас вот подумала, на что соглашаюсь, и, кажется истерика начала подкатывать. – Дракос, весь вечер гадала, с кем?.. Пыталась представить себя… с каждым из четверых… а достанусь, в итоге, Ринке, – даже засмеялась. Нервы сдали. – Дракос, надо было соглашаться на Лиринисэна, хоть вспоминать потом не так стыдно было бы, – о том, что не Лиринисэном там все закончилось, старалась вообще не вспоминать, не до того, просто задвинула тот образ в «дальний чулан» и закрыла. Потом. Когда подумать будет больше не о чем…
– Лара, Лара, тихо, что ты, – Лоу все-таки меня обнимает. Одной рукой Рин, другой меня. И прижимает к себе. Обеих. Одна в прострации, другая в истерике. Все прелести многоженства. По-прежнему нервно смеюсь и не могу остановиться.
– Ничего не надо, никаких «девочка с девочкой», – пытается успокоить меня Лоу. – Только кровь. Просто ляжешь, протянешь Рин запястье и закроешь глазки. Ну ты же не думаешь, что я оставлю вас одних, верно? Она тебя не тронет, я ей не дам…
– Но… тогда… то есть ты… вы… кровь моя, а плоть – вы как-нибудь сами? Просто… рядом?
– По-другому не выйдет, малыш. Сможешь? Я не настаиваю, Лар, кровь рабов ей тоже поможет, просто не сразу…
– Да, нет, ничего, рабов не надо. Я смогу, я… доводилось присутствовать при чужом интиме, ничего. Это сейчас просто нервы шалят немного. Завтра я успокоюсь, все нормально будет. Без трагедий.
Он разворачивается ко мне и смотрит в глаза – серьезно-серьезно, видно, пытаясь понять, насколько я в самом деле готова.
– Только что ты была категорически против любого интима.
– Только что речь шла о получении удовольствия. Которого не было, а потому – зачем мне был тот интим? А сейчас мы говорим о донорстве, а это… другое.
– Точно?
– Наверно… Но лучше не тяни, пока я не испугалась собственной смелости.
– Спасибо, – произносит он очень серьезно. Негромко, но веско, словно для него это невероятно важно. – Ты избавишь ее от лишних мучений… Я постараюсь, чтоб вам обеим было хорошо, я обещаю.
А дальше все так, фрагментами. Вот я ложусь на кровать, укутываясь одеялом. Нервничаю, а значит – мерзну. Вытягиваю в сторону руку запястьем вверх. Лоу осторожно кладет Рин. Лицом вниз, губами на мое запястье. Она вздрагивает, пытаясь отстраниться, а челюсть дрожит, и зубы нервно кусают воздух.
– Ничего, Рин, кусай, я не против, – моя свободная рука скользит по ее волосам, я лежу на боку, разглядывая ее восковое, напряженное лицо. Мне не нравится то, что я вижу, совсем не нравится. – Кусай, Рин, – убеждаю ее, – ну, тебе ведь надо тренироваться. В Стране Людей все равно не удержишься, а нужен опыт, чтобы суметь остановиться. И Лоурэл тебе поможет. Ты ведь хочешь, чтоб он помог?
А его руки скользят по ее телу, он целует ее плечи, лопатки. Наверное, нужно не смотреть, но я смотрю. Смотрю, как он стягивает с нее трусики – последнее, что на всех на нас осталось, как ласкает ее ягодицы, как сгибает ей ноги в коленях. И целует ее приподнявшуюся над кроватью попу… И как он входит в нее я тоже смотрю, не в силах отвести взгляда… А дальше кричу, не сдержавшись, потому что Ринкины зубы пронзают мое запястье, и ее безумная, долго сдерживаемая жажда несется горячей волной по моим венам… И свободная моя рука судорожно комкает простыни. Пытаюсь абстрагироваться… Успокоиться… Отрешиться… Но снова кричу, выгибаясь, когда неистовая жажда плотского наслаждения переполняет каждую клеточку моего тела… И мне все равно, чья рука, или руки, приносят мне облегчение, лаская разгоряченную, доведенную томлением до безумия плоть, и кто из них – он или она – ласкает меня там и так, что я взрываюсь миллиардами обжигающих искр и погружаюсь в тьму благословенного забвения… Чтоб возродиться вновь для новой пытки раздирающего сладострастья…
А предрассветный воздух сер. Сер и тяжел, едва входит в легкие. Или это что-то давит на грудь?.. Ринка, кровопийца малолетняя. Спит, устроившись щекой на моей груди, и обнимая меня крепко, словно любимую игрушку.
А ее обнимает Лоу. И вид его руки, обхватившей ее грудь, неподвижной, расслабленной, безвольной, но по-прежнему чуть сжимающей ее сосок между большим и указательным пальцами, почему-то обжигает болью. Даже когда он овладевал ею на моих глазах мне было никак… наверно… Но эта рука, даже во сне не желающая расстаться с ее плотью…
– Лара? – на мой эмоциональный всплеск он реагирует почти мгновенно. Вздрагивает, открывает глаза, поднимается. – Как ты, моя хорошая? Сейчас налью воды.
– Ничего. Нормально. Кажется, – осторожно перекладываю ринкину голову на подушку, приподнимаюсь на локте, беру из его рук стакан и жадно выпиваю до дна. И сразу еще один. И еще, никак не могу напиться.
– Как Рин? – интересуюсь, когда жажда, наконец, отпускает. – Ей лучше?
– Ей? – Лоу несколько раздраженно усмехается. – Ей замечательно. Прох-хиндейка! Единственная получила, что хотела! Дет-точка, – почти шипит.
– Ну и что ты теперь злишься? Сам же…
– «Сам же», – нервно передразнивает он. – А у меня что, был выбор? Ей же больно было, Лар, ты не представляешь, как это больно – застрять вот так, до потери контроля над собственным телом, когда жажда сжигает, а ты даже двинуться не можешь!.. Ты посмотри, – он наклоняется над Рин, – у нее еще даже следы укусов не закрылись, настолько все системы организма сейчас в раздрае. Регенерация – ноль, у тебя уже почти зажило.
Смотрю. Укусов у нее – словно стадо вампиров всю ночь жевало. На шее с одной стороны вижу три… нет, четыре. Другую сторону не видно, а вот бессильно откинутая рука радует следами зубов и в локтевом сгибе, и на запястье…
– Это вы всегда так бурно?.. – в некотором шоке смотрю на это многообразие.
Не отвечает. Перегнувшись через меня, медленно проводит языком по следам своих зубов на ее шее. Она вздрагивает и резко дергается, подставляя вместо шеи губы. Лоу отстраняется. Рин, потянувшись за его ускользающей плотью, открывает глаза.
– С добрым утром, – приветствует ее Лоурэл. – Хорошо спалось?
Она несколько ошалело оглядывается. Лоу у кровати, не обезображенный одеждой. Я, полулежа в постели, со стаканом в руке, одеялком частично еще прикрытая. Она, под тем же одеялком, вплотную рядом со мной…
– Ой… – Ринка даже пугается. – Это что же, я?! Я тебя?! – она тянется дрожащей рукой к моей шее, но, так и не осмелившись коснуться, одергивает.
К шее? Она же вроде, в запястье. Недоуменно осматриваю свою руку. Да, и в запястье тоже… И в локтевой сгиб… И в другую руку… И еще, значит, шея… Славно погуляли!
– Лара… – Рин следом со мной обводит взглядом следы зубов, в испуге прикрывая рот ладошкой. Затем поднимает на меня огромные, переполненные потрясением глаза и шепчет обморочно так, потерянно, – Лара, прости, я не хотела, я… т-ты же не умрешь?!
– Лара не умрет, – Лоу холодно сверлит вампирку глазами. – А вот любой другой человек на ее месте был бы уже мертв.
– Я… – ее распахнутые глаза блестят слезами. – Я…
– Ты, – припечатывает Лоу едва ли не с ненавистью в голосе. – Хотя бы иногда слушай, что тебе старшие говорят, вконец взрослая девочка. И если сказано, что куда-то соваться не надо – значит, не надо, какой бы взрослой ты себя не чувствовала. Ограничения не от скуки берутся! Есть опыт, есть знания, есть статистика. Так нет же, каждая дура малолетняя будет искренне считать, что именно с ней-то все будет не так! Она ж особенная! Не такая!.. А если бы ты угробила Ларису своей выходкой, что тогда? Попросила бы новую тебе привезти? Для последующих тренировок?
Ринка плачет, спрятав лицо в коленках. Беззвучно, только трясутся худенькие плечи.
– Не надо, зачем ты? – пытаюсь вступиться. – Ей же плохо было, она не отошла еще толком…
– А когда надо? Когда она вновь доведет ситуацию до состояния «плохо»?
– Она? – вот эти его переходы от нежности к ненависти просто убивают. – А сам? Мог бы и выгнать ее с вечеринки, раз уж наперед все знаешь. А не просто для вида возмутиться. Но ты же с Лиринисэном ссориться не захотел. С Исандрой спорить. Исандра тоже у нас взрослая. И тоже наперед все знает. Но ей же лишь бы без драки! – в раздражении сую ему в руки пустой стакан. – Прости, но это вы, взрослые и умудренные знанием статистики, понадеялись, что все обойдется, не она. Для нее это первый опыт. И если бы она «угробила» меня «своей выходкой», то кто был бы виноват: обезумевшая от боли девочка, не контролирующая собственные поступки или взрослый хладнокровный ты, со знаниями и опытом, все это ей позволивший? Или, может, виноватой объявили бы меня, ведь я сама ей свою кровь предложила?
Молчит. Очень занят, воду в стакан наливает.
– Ты?! – Рин поднимает изумленные, заплаканные свои глазища. – Ты сама?! Ты сама мне дала свою кровь?!
– Ну а что мне делать было, смотреть, как ты загибаешься? – ответ выходит несколько нервным. Ну, дала и… хватит об этом.
– Но ты же… спасибо! Спасибо, и прости, я… я правда не думала, что все может так кончиться. Прости, – она хватает мою руку, подносит к губам, целует след своего укуса на запястье, тянется к следующему…
– Пусти, – нервно вырываю у нее руку. – Пусти, не надо, оно само пройдет. И вообще! – вскидываю обе ладони в защитном жесте. – Я кровь дала, только кровь, а все остальное – это к Лоу, не надо меня обцеловывать!
Лоу нервно пьет воду. Второй стакан уже, кажется. Ужели крови не хватило?
– Лоур…эл, – впервые на моей памяти она решилась сократить его имя хотя бы так. – Вы… ты действительно пил мою кровь, пока я?.. – она смотрит на него так, словно он совершил нечто невообразимое. Невообразимо прекрасное, потому как у нее даже лицо посветлело, а в глазах зажегся такой огонь…
– Ринхэра, – он старательно подчеркнул каждую букву ее полного имени. – А не пойти бы тебе… в душ? Для начала.
Личный душ в шатре был в лагере большой редкостью, я шатров у трех еще только характерную душевую пристройку видела. В основном все в реке мылись, не заморачиваясь – им же и не стыдно, и не холодно. Ходить, разве что, лениво.
Поэтому Рин указанное направление не обидело, скорее наоборот, прибавило энтузиазма:
– В душ? Да, конечно, здорово! Я так давно уже в душе не мылась!
С места соскакивает, будто собираясь туда лететь. И неловко падает возле самой кровати.
– Ну вот что ты творишь? – руки Лоу обхватывают ее за талию почти мгновенно. И поднимают. – Вставай. И спокойно, ножками, без резких движений. Сама дойдешь?
– Да, – начала было Рин, и тут же сориентировалась, – нет, не уверена, лучше ты… меня проводишь.
– Вот врешь ведь опять, – беззлобно выдыхает Лоу и подхватывает ее на руки. И уносит в душ.
А я… ну, наверное, спать дальше. Все равно… все равно они сейчас всю воду выльют, а пока там слуги новую нальют, пока нагреется она… Душ можно и утром. Все равно… все равно… – твержу я себе, прекрасно слыша, что отнюдь не мытьем они там занялись, а продолжают «лечение», в этот раз обойдясь без донора.
Донор… вот и вся моя жизнь теперь. Просто донор. Третий, но отнюдь не лишний. Еще бы, с такой-то кровью… А, все равно… все равно…
Кажется, даже умудряюсь уснуть, не расплакавшись.
А Анхен не спит. Сидит у камина, не мигая глядя в огонь. Черная обивка кресла сливается с чернотой его распущенных волос и чернотой его глухо запахнутого халата. Отблески огня бессмысленно пляшут на бледном лице, словно пытаясь придать живость неподвижным чертам.
А постель не пустует. Там кто-то спит, и не в единственном числе. Людей среди них нет, вампиры. Утомленные бурной ночью.
А он вот у огня. А я…
Сажусь на пол, прижимаясь спиной к раскрытой пасти камина. В этой реальности мне не сгореть и не обжечься. Прижимаю коленки к груди, обхватываю их руками. Пытаюсь почувствовать хоть что-то, когда искры пролетают меня насквозь.
Но чувствую только его взгляд. Понимаю, он смотрит на огонь, сквозь несуществующую меня, но помечтать…
Он чуть прикрывает веки, и рука его тянется к вороту халата. И возвращается на подлокотник, так и не коснувшись. Он смотрит в огонь. Я – смотрю на него. А рассвет в Илианэсэ еще не пришел. И предрассветные сумерки тянутся, тянутся…
А просыпаюсь с Лоу. Он не спит, просто лежит рядом, обнимая меня.
– А где Рин?
– Убежала к себе.
– Очередной раз обидел? Поздравляю, ты можешь собой гордиться.
– Не успел. Ей шампунь твой не подошел.
– Да? – даже развернулась к нему от удивления. – А что так?
Кровь вон моя вполне. Идеально подходила.
– Мужской. А дева желает женский.
– В смысле? – недоуменно хлопаю глазами. Аромат приятный. Мягкий, с цветочными нотками.
– В смысле, что для длинных волос. Ты ведь свои отращиваешь. А юная дева наоборот. Вот только ей лень лишний раз подстричься, она лучше химии себе на голову ливанет, невзирая на самочувствие.
Пытаюсь сообразить, что он имел в виду. Выходит плохо. Да и раздражение, от которого никак не удается избавиться, мыслительной деятельности не способствует.
Лоу вздыхает. Он тоже не в духе, он тоже пытается сдерживаться.
– В женские шампуни для волос добавляют вещества, препятствующие их росту. Замораживающие регенерацию, – поясняет популярно. – Я же, вроде, рассказывал.
– Может быть, не помню, – вылезаю из кровати. – Там в душе, надеюсь, вода теплая есть уже?
– Да, конечно… Лара! – окликает он уже в спину.
– Не хочу, – не оборачиваюсь. – Ничего сейчас не хочу слушать. Устала. Это была тяжелая ночь и… просто ничего не надо сейчас.
Вода течет по мне, смывая… что? Память? Не выйдет. Усталость моральную? Как ее смыть? Слюну чужих поцелуев? Ее физических следов не найти, давно высохла, вытерлась, только память… А память не смыть.
Вода течет по мне. По мне и мимо. Вампир предпочтет вампиршу. Всегда. Любой. Это естественно. А люди… люди, понятно, им тоже нужны… Ключевое слово «тоже»…
– Лара, поешь, – останавливает меня голос Лоу, когда, одевшись, я собираюсь покинуть шатер. – Храндр'г'рт'рхэ давно принес тебе завтрак.
– Я пока не хочу, спасибо.
– Лара, пожалуйста, надо поесть. Одной воды организму не хватит, чтоб полностью восстановиться, – он догоняет, обхватывает за плечи, возвращает к столу. Я не спорю. Он разве в чем виноват? Все, что я сделала – я сделала только сама. Сама соглашалась, сама отказывалась. И Рин бы я кровь все равно дала, повторись все опять. Вот на «танцы» б, наверное, не согласилась. Хотя жаль. Жаль, что я не смогла. Было так заманчиво – стать как они, научиться чувствовать… как там?… «не партнера, процесс». Наслаждаться процессом, круговоротом. Любить всех, не привязываясь ни к кому. И не чувствовать по утрам морального похмелья. И бессмысленности…
Но вот не смогла… Как он там говорил, этот тихий вежливый мальчик? «Не можешь кричать от страсти – кричи от боли»?
– Что такое байята, Лоу?
Вампир, уже пододвинувший мне стул, словно в лучшем ресторане, и снимающий крышку с тарелки с едой, чуть дернулся, морщась.
– Забудь, Ларис, ладно? Он был не в себе, молол ерунду. Воздержание вампирам не свойственно, ты же знаешь. И, когда приходится так тормозить, сама уже видела, случается всякое. Кто в ступор по малолетству впадает, у кого мозги за языком не успевают.
– И все же?
– Есть вещи, про которые лучше не знать, – он пытается быть непреклонным.
– Правда? Только это меня собирались сечь тем кнутом, раз уж на большее не сгодилась. И ты думаешь, мне не стоит знать, что именно мечтает сделать со мной твой скромный вежливый друг?
– Мечтать он может о чем угодно. Один и в душе. А в жизни – сомневаюсь, что он когда либо пробовал. И еще больше сомневаюсь, что попробует.
Просто смотрю на него. Молча, но выжидательно.
– Байята – игра обезумевших Древних, – нехотя роняет Лоу. – Тьма, пришедшая с нами из Бездны и осевшая в душах.
«Игра»… Как у них все изящно. Изысканные вампирские игры.
– И в чем же суть… игры? Что такое «кнут для байяты»? Чем он отличается от всех прочих, не «игровых»?
– Он рассекает кожу с первого удара. Без особых усилий. Этого достаточно, чтоб мы закрыли тему?
– Нет. Я хочу знать, чем мне угрожали, а главное… почему? Я смысла не понимаю. Причины. Почему недополученную страсть тот же Каритинор захотел заменить страданием? Вы же эмоции пьете, так для чего?.. Если я хочу выпить сладкого, я не стану заменять его горьким.
Он вздыхает, сдаваясь:
– Ну хорошо, я попробую объяснить. Вот только вряд ли стоит об этом во время еды, – он кивает на мой остывающий завтрак.
– Почему? – светски удивляюсь я. – Мы же про еду… Ты правда думаешь, что если ты не расскажешь, я смогу выкинуть это из головы? – продолжаю уже серьезно.
– Ну, давай попробуем разобраться, – он берет себе стул, садится рядом. – Все началось… наверно… во времена Великого Голода. Эпидемии выкашивали людей, отсутствие еды косило вампиров… Собственно, все наши традиции разделенной еды – они оттуда. Если у тебя есть живой и здоровый человек – ты не можешь не предложить его гостю, возможно, твой гость голодает… Тогда многие голодали, и делиться было необходимо, это был вопрос выживания вида. Вот только одного человека я могу разделить с двумя, с тремя, с пятью, ну, максимум с шестью вампирами. А дальше он умирает, и в пищу уже не годен. А как насытить десятерых? И тогда появились игры.
– А меня в детстве учили с едой не играть, – не удержалась. Очень уж слово «игра» слух резало.
– А меня в детстве учили еду экономить, – невозмутимо парирует вампир. – И та же байята, при всей своей жестокости, этой экономии способствует. Помнишь цель: надо насытить десять голодных одним человеком?
Киваю. Сама напросилась.
– В чем процесс насыщения? Три составляющих: секс, кровь, эмоции. Секс может быть и друг с другом – это сохранит человеку силы. Крови надо брать минимум, чтоб на дольше хватило. А недостаток крови возместить переизбытком эмоций. И тогда возникает кнут. Чем сильнее боль – тем сильнее эмоциональное переживание.
– Но боль – это разве вкусно?
– А разве ты ешь только вкусное? Цель – насыщение, а не удовольствие. Чем сильнее эмоция, тем больше она насыщает. Насыщает сильная страсть. Это сильнейшая эмоция со знаком плюс. И сильная боль – сильнейшая эмоция со знаком минус. Знаки разные, а энергетическая ценность – примерно одна. Но это если идти от нуля, от нейтрального состояния. А если заставлять чувствовать то максимальную боль, то максимальное наслаждение эмоциональная амплитуда увеличивается вдвое, насыщение идет быстрее. Ты понимаешь меня?
– Пытаюсь. Что это на практике?
– Кнут, идущий по кругу. Удар – сильнейшая боль и кровь, выступившая в месте рассеченной кожи. Нанесший удар слизывает кровь – лишь из той раны, что нанесена им, тем самым погружая человека в экстаз наслаждения и чуть заживляя рану. И передает кнут дальше. И снова боль – кровь – наслаждение…
– Голод – кончился. И уже давно.
– Привычка осталась. Жажда сильных эмоций – осталась. И безразличие к плюсу и минусу… Порой говорят, что байята – игра импотентов… Правда, тогда придется признать, что при дворе Владыки других не держат, – усмехается он. И тут же добавляет, – но этого я тебе не говорил…
– После этой «игры» выживают?
– Нет, – отрывисто бросает Лоу. И добавляет неохотно, – исключения – единичны.
– Ты в это играл?
– Нет, – столь же лаконичен.
– А… он? – нет, не тот, кто сказал эту гадость. Но тот, с кем мы коротали рассвет. – Он ведь знает многое про обращение с кнутом, верно?
– Анхен? – прекрасно понимает меня Лоу. – Да, он знает об этом немало, – подтверждает спокойно. – Ему ли не знать, у них были… весьма специфические компании. И он с трудом уходил от этого. Много лет. И я надеялся, что ушел… – Лоу вздыхает. – А Карит… я действительно не думаю, что он пробовал. Подозреваю, просто слышал. Бросил во злобе, оскорбился, что ты оттолкнула его. Крик уязвленного самолюбия, не больше.
– Ты давно его знаешь?
– Каритинора? Да нет, его к нам в компанию кто-то из девчонок привел. Сами потом к нему охладели, а он прижился… Не переживай из-за него, он того не стоит. И кнутом здесь махать никто не станет, я же сказал… Лучше послушай: я все собираюсь выкроить время, слетать еще раз к тем холмам, где рисунки наскальные. Хочешь, слетаем с тобой сегодня после полудня? Не совсем одни, правда, Фэра еще возьмем, пусть он там все на хорошую аппаратуру заснимет. Ты ведь не против Фэра?
