Текст книги "Астральный летчик"

Автор книги: Алексей Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

5
Голубой песец

Домой Андрюша пришел в начале восьмого. Долго стоял на прохладной лестнице перед своей дверью, не решаясь звонить. Мать теперь вставала поздно, торопиться ей было некуда, а ключи он оставил дома. Отвык на войне от ключей.

Андрюша натянул на лоб беретку, чтобы мать не пугать. Позвонил, потом еще раз позвонил.

Мать открыла румяная со сна, как девушка, в халатике поверх ночной рубашки.

– Андрюша, я всю ночь не спала…

Пряча от нее лицо, Андрюша сразу прошел в ванную. Заткнул ванну пробкой, открыл воду, сел на бельевой ящик. Мать была еще совсем молодой. Когда в учебке братаны увидели ее фотографию, подумали, что это Андрюшина телка. Он их не разубеждал – телка так телка. Хуже было тем, у кого телки не было, больше доставали, дразнили «белым голубем». Не голубым, а голубем. В ВДВ обзываться голубым опасно, могут быть большие неприятности. В ВДВ голубой – это цвет неба. Только неба и больше ничего!

Андрюша встал, посмотрел в зеркало и не увидел себя. Он думал. Думал о другом.

Накинул на голову полотенце. Прошел в большую комнату. Мать звенела посудой на кухне. Андрюша достал из комода трусы, носки и чистое полотенце. Проходя мимо этажерки, захватил с собой тяжелый черный кирпич «Энциклопедического словаря».

Гудела колонка. Журчала вода. В ванне хорошо думалось. Ничего не отвлекало. Тело в воде становилось почти невесомым. Работала только голова, и Андрюша, как учил ротный, капитан Слесарев, начал приводить мысли в порядок. А чтобы привести мысли в порядок, надо представить, что голова твоя – пустой автоматный рожок. И закладывать надо в рожок мысли, как патроны, по очереди, оставляя напоследок бронебойный. Потому что главная мысль – стреляет первой! Так учил капитан.

Вот с главным патроном и была у Андрюши главная сложность. Андрюша вспомнил весь вчерашний день второго августа. Кошмарный день. Много было всего, слишком много для одного дня. Но главной почему-то лезла в пустой рожок матовая бутылка «Абсолюта».

Андрюша вытер руки о полотенце и взял с бельевого ящика тяжелый черный кирпич словаря. Полистал первые страницы, нашел:

«АБСОЛЮТ, в идеалистич. философии и религ. верованиях – вечная, неизменная, бесконечная первооснова Вселенной (бог, абсолютн. дух, абсолютн. идея и т. п.). Диалектический материализм отвергает мистико-идеалистическое понятие А. и признает единственной объективной реальностью материальный мир, находящийся в вечном движении и развитии».

Вот что было написано в старом словаре про абсолют. Коротко и ясно. Било по мозгам, как бутылка водки с тем же названием.

Андрюша хотел уже захлопнуть черный том, но взгляд его остановился на соседней колонке. Он прочитал:

«АБСОЛЮТНОЕ ДВИЖЕНИЕ, движение тел относительно др. тел, считаемых неподвижными. Т. к. абсолютно неподвижных тел в природе нет, то понятие А. Д. условно».

Андрюша даже захохотал:

– Эврика!

Он захлопнул черный том. Отбросил его на бельевой ящик. Лег затылком на пологую стенку ванной.

Допустим, мы признаем единственной объективной реальностью материальный мир, – размышлял он. Допустим, мир этот находится в вечном движении и развитии.

Но куда же движется и куда развивается этот объективный мир, если в соседней колонке доказывают, что любое движение – это условность, потому что по отношению к одному предмету ты движешься вперед, а по отношению к другому – назад! По отношению к одному предмету ты развиваешься, а по отношению к другому – деградируешь!

Полная чепуха!

Как же можно развиваться без цели? Куда развиваться? В кого? Капитан учил: «Прежде чем начать, реши – куда бежать, в кого стрелять!» Куда же бежит человечество? Если оно не имеет цели… Куда оно движется?

Только по отношению к смерти человек движется. Только по отношению к смерти человек развивается. Развивается в покойника…

Андрюше стало тоскливо. Он постучал кулаком в кафельную стенку:

– Ма-а, который час?

– Четверть девятого, – ответила мать из кухни.

Андрюша быстро домылся. Выдернул пробку из ванны. Уу-х-р – утробно заурчало в трубе. Закрутился водяной водоворотик, такой же, в который ушла расстрелянная Аликом бутылка «Абсолюта».

Андрюша вытерся чистым, только из прачечной, полотенцем. Чистое полотенце не сушило, а сдирало кожу, как мелкая шкурка.

Андрюша поглядел на себя в зеркало. После мытья лицо стало красным. Не сразу разберешь ссадины и следы ударов. И глаза открылись. И губы стали четче. Андрюша схватил «Энциклопедический словарь» и понес его на этажерку.

– Иди кофе пить, – сказала мать из кухни.

– Сейчас, оденусь, – ответил Андрюша из большой комнаты.

Он быстро натянул свои еще студенческие джинсы, полосатую рубашку с коротким рукавом, причесался и понял, что рожок в голове оставался по-прежнему пуст. Отвратительно пуст, без единого патрона, а в «Ариадну» надо идти все равно. Надо отдать двадцать долларов. Не надо ему чужих подачек. Может быть, это и есть главный патрон?…

Андрюша сунул двадцатку в карман джинсов. Удивился, что в камуфляже остались еще триста от Алика, он и забыл про них.

Андрюша достал из дембельского альбома неиспользованный солдатский конверт без марки, положил туда деньги, заклеил, написал вместо адреса: «Алику с приветом» и сунул конверт обратно в дембельский альбом. Он успокоился. Стало легко и свободно.

Вот же его главный патрон! Вот! Пошли они по всем этажам! Туда, куда ушел кошмарный вчерашний день второго августа. Он уже никогда не вернется! Никогда. Это и есть единственная объективная реальность в этом движущемся и развивающемся материальном мире. К счастью, умирает не только человек, умирает и вся шелуха, все неприятности, все загадки, условности. Все умирает, остается только свобода двигаться и развиваться, как ты сам пожелаешь! Пускай неизвестно куда! Можно ведь получать кайф от самого этого процесса, от движения и развития, а на все остальное плевать!

– Андрей, кофе стынет, – крикнула мать из кухни.

– Иду.

Андрюша глянул на себя в зеркало. Лицо после ванной остыло. Следы ударов проступили отчетливей. Все равно от матери не скроешь. Он поглядел на часы на серванте. Без четверти. Он рванулся к двери и замер на пороге. Рядом с часами в деревянной рамке стояла фотография матери. Точно такая же, какую она прислала в учебку. Мать стояла в белом платье, с цветами в руках. Стояла и смеялась тому, кто ее фотографировал.

Так вот почему Андрюше показалось, что он знает Марину давным-давно. Чуть не с детского сада… Вот почему…

Андрюша медленно прошел на кухню. Залпом выпил остывший кофе.

– Что у тебя с лицом? – нахмурившись, спросила мать.

– Ударился, – ответил Андрюша.

Мать покачала головой:

– Неужели такой пьяный был?

Андрюша промолчал.

– Надеюсь, это кульминация твоего отдыха?

– Все. Иду на работу устраиваться. Благослови,– сказал Андрюша и поднялся.

Мать испугалась. После своего увольнения она относилась к работе трепетно.

– С ума сошел?! С таким лицом на работу устраиваться?!.

– А я, ма, в цирк, клоуном, которого все лупят. Пока.

– Ключи не забудь!

– Я скоро приду, – крикнул он уже с лестницы и захлопнул дверь.

Магазин «Ариадна» был пуст. Андрюша прошел прямо к стойке. Свеженамазанная барменша Наташа недоверчиво поглядела на него. Не узнала.

– Вам чего?…

– Мне бы с Сергеем Николаевичем поговорить. Мы вчера договорились на девять.

Барменша узнала, всплеснула руками:

– Господи! Где это вы так?…

Андрюша сел на табурет у стойки:

– Несчастный случай. Иду себе, иду. Вдруг кто-то по морде шарь! Открываю глаза – асфальт… Смешно?

Барменша пожала плечами, нажала кнопку звонка под стойкой и отвернулась от него. Зазвенела бутылками на полках.

Из черных дверей, красиво улыбаясь, вышел Сергей Николаевич в светлом кремовом костюме.

– Все-таки пришел, – не то похвалил, не то расстроился Сергей Николаевич.

– А как же, – сказал Андрюша. – Мы же договорились. Не люблю людей подводить.

Сергей Николаевич опустил глаза, наморщил лоб, задумался.

– Извини. Не могу вспомнить, о чем мы с тобой договаривались?

– Как о чем? – Андрюша не ожидал от него такой наглости. – О долге.

– О каком долге? – не понимал Сергей Николаевич. – Кто кому должен? Неужели я?

– Я вам должен, я, – сказал Андрюша.

Сергей Николаевич чуть отступил назад:

– Что ты мне должен?

Андрюша сразу хотел его садануть лицом о мраморную стойку, но раздумал. Достал из кармана доллары.

– Вы мне вчера при всех, – Андрюша обвел деньгами зал, – дали в долг. Я обещал отдать ровно в девять. Я пришел.

Сергей Николаевич засмеялся:

– Ерунда. Оставь их себе, – и повернулся к двери.

– Нет, – остановил его Андрюша. – Так не пойдет. Вы меня не знаете. Я же могу обнаглеть, могу ходить в «Ариадну» как к себе домой, могу здесь брать все, что мне понравится, на любую сумму. Устраивает вас это?

Сергей Николаевич уже не смеялся и не улыбался. Он кивнул на черную дверь:

– Зайди.

За черной дверью был белый длинный коридор подсобки. Некоторые двери были открыты. За дверьми работали аккуратные девицы. Одни на телефонах, другие на компьютерах. Не подсобка, а прямо какой-то аналитический центр. За одной из этих дверей здесь работала недавно Марина, пока он ее не подставил.

Андрюша шел сзади Сергея Николаевича. Глядел на его напряженный, красиво подстриженный затылок и решал. Вариантов было всего два. Схватить его за шиворот, начистить хлебало за себя и за Марину, сунуть ему в нагрудный карман деньги и спокойно уйти. Или, как велел Алик, не возникать, ждать, когда он сам предложит работать. Но по Сергею Николаевичу не похоже, чтобы он думал предлагать. Алик ошибся. Это раз. А два: согласиться работать в «Ариадне» – значит плотно связать себя с Аликом. А кто такой Алик? В том-то и дело. Сфинкс. Надо достойно уйти. Пошли они все. Но уходить было поздно…

Сергей Николаевич открыл дверь, кивнул Андрюше, но уже уверенно, как врач на приеме:

– Зайдите.

Андрюша зашел. Комната была большая, полутемная. В центре потолка висел черный светильник. Под светильником стоял бильярдный стол. На ярко освещенном веселом зеленом сукне вразнобой лежали желтые шары. У стола с кием в руках стоял Батый. В кожаной рабочей куртке.

– Смотри-ка, живой, – сказал Батый.

– На войне нормальные люди даже покойников своих подбирают, – сказал Андрюша.

– Правильно, – сказал Батый, – своих покойников подбирают.

– А я, значит, чужой? – уточнил Андрюша.

Вместо ответа Батый склонился над столом, прицелился и мощным ударом послал ближний шар в дальний угол, но не попал. Шар ударился о край лузы и урча, как танк, откатился в середину поля.

Сергей Николаевич щелкнул зажигалкой, затянулся сигаретой. Здесь, в компании Батыя, он себя чувствовал совсем уверенно.

– Так что ты хотел? Говори. У меня очень мало времени.

Андрюша посмотрел на Батыя. Батый мрачно глядел на него.

– Я пришел долг отдать,– объяснил Андрюша Батыю.

– Я ему вчера двадцать долларов дал, – объяснил Батыю Сергей Николаевич, – а он их обратно принес.

– Щепетильный, – сделал вывод Батый.

Он подошел к Андрюше и взял из его руки двадцать долларов. Хотел положить в свой карман, но раздумал, бросил их на бильярд.

– Все? – спросил Сергей Николаевич Андрюшу.

– У меня все, – сказал Андрюша. – А теперь мне хотелось бы получить то, что вы мне должны.

– И я тебе должен? – поразился Сергей Николаевич и повернулся к Батыю: – Ты слышал, Володя?

– Он шутит, – улыбнулся Батый, – не обращайте внимания, Сергей Николаевич.

– Я не шучу,– твердо сказал Андрюша. – Я бы хотел, чтобы вы ответили за мою разбитую рожу.

– За что? – не понял Сергей Николаевич.

– Разве мы ее тебе били? – резонно заметил Батый.

– Я требую компенсации за причиненный мне моральный и физический урон, – спокойно сказал Андрюша и понял, что он почти дословно повторил слова Алика.

– Даже требуешь? – возмутился Сергей Николаевич и повернулся к Батыю: – Он требует, слышишь, Володя?

Батый подошел к Андрюше вплотную:

– Брось херней заниматься. Я предупреждал, что хорошим это не кончится. Иди, боец, отдыхай, иди лечись, пока отпускают.

– Так нечестно, Вова.

– Ах нечестно? – Батый повернулся к Сергею Николаевичу и начал теперь тому доходчиво объяснять. – Я его на вечер «усыновил», пожалел пацана – в такой праздник сиротой остался. Я его на «мерсе» по всему городу катал, я его в отличный кабак привез. Я его накормил, напоил, а он пьяный решил с каким-то чмуром махаться. Я на него сто баков поставил. Ему морду набили, я сто баков проиграл. Меня из-за него из кабака попросили. Вы врубились, Сергей Николаевич?

– Я тебя понял, Володя, – кивнул Сергей Николаевич.

– Так кто же после всего кому должен? А? – развел руками Батый.

– У тебя с собой счет из кабака? – осведомился Сергей Николаевич.

– А как же. – Батый тут же достал из кармана сложенную бумажку, развернул, показал Сергею Николаевичу. – Вот. Сами глядите. Водка «Флагман», два салата, два «Попугая», хлеб, минеральная вода, сигареты. Итого – шестьдесят долларов. Плюс стольник, что я на него поставил. Плюс десять долларов вышибале, чтобы его в тельняшке в кабак пропустили. И я еще что-то должен?

Сергей Николаевич взял у Вовы бумажку, расправил ее на ладони:

– Финансовый документ. Видишь, сколько ты должен? Сто семьдесят долларов, а мы молчим. Знаешь что, Володя, я тебя прошу, оставь бедного парня в покое. Не наезжай на него, пусть спокойно уйдет. Пусть лечится. Ему, наверное, сейчас очень тяжело.

– Обидно, конечно, – сказал Батый. – Ладно. Все– таки в одной бригаде служили. Прощаю тебя, боец, ради праздника.

– А я не прощаю, Вова, – сказал Андрюша. – Угощать себя я не просил. Драться я не хотел. Ты сам заставил меня драться. Вы меня подставили.

Сергей Николаевич начал отходить в сторону:

– Меня-то вообще в покое оставь. Меня, слава Богу, вообще с вами не было.

– Вы хотите сказать, что Батый на свои деньги меня угощал и свои сто баков на кон поставил? – спросил его Андрюша. – Я-то этого прапора лучше вас знаю! Он в бригаде у бойцов сигареты стрелял. Свой паек экономил. Его так и звали: «Давай закурим».

Батый покраснел, а Сергей Николаевич, наоборот, развеселился. Подошел к Андрюше:

– А ты видел, что я ему деньги давал? Ты это можешь доказать? Чьи деньги тратил Володя, никого не касается. У него на руках документ. – Сергей Николаевич тряхнул перед носом Андрюши бумажкой. – Деньги на тебя потрачены. Согласен?

Формально он был прав. Андрюша ругал себя, как мог: нужно было зарядить хотя бы один патрон– главный. Тогда все было бы гораздо проще. И еще Андрюша понял, что этот симпатичный человек в модном костюме с бледным лицом – убийца. Он убивает наглой логикой. Разговор с ним пострашнее всякой перестрелки с «духами». Он тебя калечит, а сам неуязвим.

– Ладно, согласен,– вздохнул Андрюша.– Но драться с Ченом мне он предложил. Он!

– Володя, неужели ты ему драться предлагал? – не поверил Андрюше Сергей Николаевич.

– Ну и что? – невозмутимо сказал Батый. – Мало ли что я могу предложить по пьянке? Он же не маленький, Сергей Николаевич. Он же мог и отказаться. Правильно?

– Правильно, – повернулся к Андрюше Сергей Николаевич. – Ты же не маленький. Почему же ты не отказался?

И опять Андрюша пропустил удар. Сильный и наглый. Почему он вышел драться с Ченом, этого он не мог объяснить даже себе. Просто он не мог отказаться. Не мог. Вышло бы не по-честному. Нужно было сейчас наступать, а то сомнут, растопчут, и Андрюша пошел в атаку:

– «Папа» сначала драки не хотел. Тогда Вова сказал, что он с ним обо всем договорился по телефону. О чем он с ним договорился? Скажи-ка, Вова. И как мог ты с ним договориться без Сергея Николаевича?

– Это мое дело, – хмуро ответил Вова.

– Это действительно его дело, – подтвердил Сергей Николаевич.

– А после боя о чем ты с «папой» разговаривал?

Сергей Николаевич поглядел сначала на Андрюшу, хотел понять, слышал ли он их разговор, а потом проницательно посмотрел на Вову. Вова опустил голову:

– Мало ли о чем я говорил. Твое-то какое дело?

– Действительно, твое какое дело? – заинтересовался Сергей Николаевич.

Андрюша видел, что наудачу попал в болевую точку, и развил атаку:

– А что «папа» кричал? Не помнишь? Передай своему голубому Сереже, что я кладу на него. Вот что он кричал! А почему? Расскажи-ка, Вова!

Сергей Николаевич нехорошо улыбнулся. Такая улыбка очень не шла к его красивому лицу.

– Он так и сказал, Володя?

– Так, – помрачнел Батый.

– Почему же ты мне этого не рассказал?

– Забыл.

Сергей Николаевич подошел к бильярду, крутанул на месте желтый шар, отпустил. Шар сделал дугу по зеленому полю и с треском влетел в среднюю лузу.

– Такое нельзя забывать, Володя… С этим мы разберемся отдельно. – Он повернулся к Андрюше. – А с тобой… Компенсацию хочешь. Так?

– Так.

Сергей Николаевич подошел к Андрюше, протянул ему счет из кафе «Фрегат».

– Держи. Этот финансовый документ – твой долг. Я отдаю его тебе. Делай с ним что хочешь. Лучше порви. Ты нам ничего не должен. Доволен?

Сергей Николаевич смотрел на Андрюшу с брезгливой улыбкой, будто вручал нищему ключи от «мерседеса».

– Это и есть твоя компенсация. Все, расчет окончен. У меня сегодня много работы. Будь.

Андрюша мысленно прицелился в его красивый подбородок, сложил в уме короткую серию: боковой в подбородок и ногой в пах одновременно, а когда согнется – ребром ладони по шее и печени – хрясть! И о работе Сергей Николаевич может на сегодня забыть.

Сергей Николаевич прочел свой приговор в Андрюшиных глаза. Он отошел на шаг и повернулся к Батыю:

– Мы с ним уже попрощались.

Опять Андрюша опоздал. Бить нужно сразу, не раздумывая. «Война не шахматы, – учил ротный, – смелый всегда играет белыми». Сейчас белыми играл Батый. Он загородил кожаной грудью Сергея Николаевича.

– Иди, боец, по-хорошему. Для назойливых гостей у нас отличная комната отдыха имеется. Морозильная камера. Хочешь там отдохнуть? Могу устроить дня на три. Хочешь освежиться? Рядом с бараньими тушами? Хочешь?

Сергей Николаевич выглянул из-за его спины:

– Не пугай его, Володя, не надо. Он же умный, и так уйдет.

– Разве я пугаю? Я ему отдохнуть в тишине предложил. Три дня по всему городу будут искать – не найдут.

О том, что Андрюша пошел в «Ариадну», знал только Алик. А кто такой Алик?… И что для него Андрюша?… Нужно выкручиваться самому, взять на себя инициативу. Отвлечь их чем-нибудь, чтобы самому сыграть белыми.

Андрюша покрутил в руках счет из «Фрегата».

– Порви, – посоветовал Сергей Николаевич, – Порви. И иди.

На обратной стороне счета красной ручкой был записан чей-то телефон. Андрюша протянул бумажку Батыю.

– Тут чей-то телефон записан. Вова, возьми. Может, пригодится?

Батый бумажку не взял. Понял его игру хитрый прапор. Не отрываясь смотрел в глаза Андрюше:

– Это не я писал. Марина. Просила тебе передать. Очень она беспокоилась о твоем здоровье. Иди, позвони ей, порадуй девочку, что живой пока.

Такого поворота Андрюша никак не ожидал. Он сжал в кулаке бумажку. Спиной начал отступать к двери.

– Стой! Подожди! – Из-за Вовиной спины вынырнул бледный Сергей Николаевич. Схватил Вову за отворот кожаной куртки. – Почему ты мне этого не сказал, кретин?!

– Чего «этого»? – растерялся Вова.

– Про телефон! Про ее телефон! Почему не сказал?!

– Да я забыл про него. Честное слово, Сергей Николаевич. Вот он только сейчас напомнил.

Сергей Николаевич стоял спиной к Андрюше, Вова, растерянный, отворачивал в сторону лицо. Самое время мочить – опомниться не успеют. Но Андрюша раздумал. Теперь ему было интересно, почему так разволновался Сергей Николаевич. Андрюша решил подождать. Ход все равно его. Все равно уже он играет белыми.

– Артур! – крикнул Сергей Николаевич.

Дверь тут же открылась. В дверях стоял вчерашний охранник в синем комбинезоне, к разговору с Андрюшей подготовились серьезно. Андрюша встал боком, чтобы держать внимание на обоих объектах, но разговор пошел совсем по-другому.

– Артур, принесите бутылку,– приказал Сергей Николаевич.

– Какую? – уточнил охранник.

– Водку. Любую. Нет, принесите «Черную смерть». Идите. Нет, подождите. Скажите Тамаре Ивановне, что меня нет, я уехал по делу. Идите.

Охранник вышел. Сергей Николаевич отпустил кожаную куртку Батыя:

– Володя, вы мне очень не нравитесь.

– Ну забыл. Извините… Это же не главное…

– Предоставьте мне решать самому, что главное, что не главное. Ваше дело – доложить мне все без исключения и в мельчайших подробностях.

– Извините, Сергей Николаевич,– прапор вытянулся как в армии,– больше такого не повторится. Честное слово.

– Смотрите, Володя.– Глаза Сергея Николаевича сверкнули голубыми молниями. – Я ведь могу подумать, что вы со мной не совсем честны. Вы меня хорошо поняли?

Андрюша отметил, что Сергей Николаевич перешел с Батыем на «вы» и это Батыя очень расстроило. Он попытался лучезарно улыбнуться:

– Ну вы даете… Просто забыл… Честное слово… Думал, «папа» для вас самое главное.

– И «папины» слова вы мне не все передали.

Батый зло посмотрел на Андрюшу:

– Просто не хотел вас расстраивать… не хотел вас обижать, Сергей Николаевич…

Сергей Николаевич рассмеялся:

– Разве я могу обидеться на своего старшего вожатого? Меня может обидеть и расстроить только ложь и предательство. Только это.

Батый побагровел:

– Какое предательство?! Вы же сами знаете, что вы для меня сделали. Я же вам поклялся. Я же век вам буду благодарен…

Сергей Николаевич посмотрел на него брезгливо:

– Идите. Ждите меня в машине.

– А как же?… – кивнул на Андрюшу Батый.

– Идите. Оставьте нас вдвоем.

Батый, качая круглой стриженой головой, пошел к двери, как нашкодивший кот. В дверях он столкнулся с Артуром, который в крахмальной белой салфетке внес «Черную смерть». Он поставил бутылку на журнальный столик у кожаного дивана, перекинулся взглядом с Сергеем Николаевичем и тихо вышел, плотно закрыв за собой дверь.

– Садись, Андрюша, на диван. Поговорим. – Сергей Николаевич красиво склонился над холодильником.

Быстро, со знанием дела, накрыл на стол. Зелень, хлеб, анчоусы в банке, две хрустальные стопки, две пластмассовые разноцветные вилочки. Еды совсем немного, только пару стопок закусить.

Сергей Николаевич сел в кожаное кресло напротив Андрюши. Подобрал стрелочки на кремовых летних брюках. Андрюша сидел на диване, сжимая в кулаке бумажку с номером телефона.

– Наливай, Андрюша. Лечись, – заботливо, как врач, сказал Сергей Николаевич.– Тяжело тебе, наверное… Много выпил вчера с этим Аликом?

Андрюша не удивился, что он назвал его по имени. Батый, естественно, все ему доложил. Но откуда он узнал, что они с Аликом пили?…

Сергей Николаевич хорошо улыбнулся:

– Озадачил я тебя, Андрюша? А? Озадачил! Спорим, ты подумал сейчас, что Алик тоже на меня работает? Спорим?

Андрюша этого не подумал. Может, просто не успел.

– Все гораздо проще, Андрюша, – объяснил Сергей Николаевич,– мои люди видели, как вы с Аликом и с бутылкой ушли в ночь… А? – Сергей Николаевич щелкнул блестящей зажигалкой, прикурил и оценил произведенное им на Андрюшу впечатление. – А дальше все просто. Алик не тот человек, чтобы бутылку «Абсолюта» с ненужным человеком распивать. Не тот человек Алик. Правда? А? Ты наливай, наливай. Поправляйся.

Андрюша, не выпуская из кулака бумажки с телефоном, отвинтил у бутылки головку. Сергей Николаевич внимательно наблюдал за ним, даже курить перестал.

– Да положи ты бумажку-то… Положи на стол… Не отниму…

Андрюша положил на стол скомканную бумажку, стал разливать водку по стопочкам. Сергей Николаевич поднял тяжелую хрустальную стопку:

– Ты мне вчера хотел рассказать…– и замолчал надолго.

– Что я вам хотел рассказать? – не выдержал паузы Андрюша.

Сергей Николаевич прищурился от дыма:

– Так какого цвета смерть? А?…

Теперь замолчал Андрюша…

Еще на первом месяце войны он ночью на своей бээмдэшке доставил в госпиталь раненого братана. Над полевым госпиталем светили южные звезды с кулак. В палатке воняло йодом, нашатырем и гноем. Андрюша ждал. Знакомый фельдшер обещал банку спирту братанам. Надо было отойти от боя.

В черном углу палатки стонал кто-то, потом перешел на крик.

– Чего орешь? – спросил врач, вышедший из операционной.

– Умираю!

– Ну и умирай себе тихо. Людям не мешай.

– Как?!. Как ТЫ можешь?!. Мне такое?! – громко заорал раненый, рыдая.

Наверное, офицер. Простой солдат или десантник (солдат или офицер) так бы никогда не орал.

– Не бойся, – сказал в темноте врач, – там хорошо, лучше, чем здесь. Оттуда еще никто назад не возвращался.

Раненый замолчал, а потом снова заорал протяжно и страшно.

– Не веришь? – спросил его врач устало.

– Не-верю, паскуда! Там не хорошо! Там чернота! Там бездна! Не хочу туда! Боюсь, доктор, – неожиданно закончил плаксиво раненый.

– Чернота… – тихо сказал доктор, – это уже твои проблемы, браток. Раньше надо было думать, жить надо было по-людски.

И вышел из палатки под звезды курить…

– Ну, что молчишь? – спросил Сергей Николаевич. – Не знаешь ты, Андрюша. Не знаешь, какого цвета смерть.

– Знаю,– сказал Андрюша, – разного, в зависимости от человека.

Сергей Николаевич аккуратно стряхнул длинный шлейф пепла в хрустальную пепельницу. Оценил Андрюшины слова.

– Хорошо сказал… Все зависит от человека. У бандита и смерть бандитская, черная. Лететь ему в черную бездну вверх тормашками. А у хорошего человека и смерть хорошая… Голубая, радостная. Перед ним врата небесные открываются. Выпьем, Андрюша, за голубую смерть.

Андрюша удивленно посмотрел на него. Сергей Николаевич от души захохотал:

– Понял тебя. Понял. Действительно смешно. Голубой пьет за голубую смерть. Очень смешно? Но это же такая условность, Андрюша. Ты читал «Гулливера»?

Андрюша даже поставил стопку на столик. Он не врубился, при чем тут «Гулливер»? И голубые… Сергей Николаевич ему объяснил:

– Помнишь, там какие-то чудаки воевали друг с другом за то, что одни из них яйца разбивают с острого конца, а другие с тупого? Помнишь? Полная чепуха. Ну какая разница? Суть-то одна. И те и другие яйца едят. Едят, а с какого конца их разбивают, это не должно никого касаться. Правда? Великий английский писатель давно все это объяснил… Среди голубых, Андрюша, есть разные люди. Многим из них никогда не дождаться голубой смерти, лететь им вверх тормашками в бездну, в тартарары. Но совсем не за то, что они разбивают яйца с другого конца. Совсем не за то. Давай, за голубую смерть, Андрюша!

Андрюша залпом выпил «Черную смерть». Сергей Николаевич пригубил половину и поставил стопку. Взял веточку зелени, понюхал.

– Бери, Андрюша, зелень. В каждом листочке сто одно лекарство. – Сергей Николаевич губами обрывал зеленые листики.– Не зря она зеленью называется, валюта здоровья.

Андрюша тоже взял веточку. Он не понимал, о чем они говорят? Куда клонит разговор Сергей Николаевич? Но Сергей Николаевич, бросив на тарелку ощипанную веточку, неожиданно перешел к делу:

– Мне Володя полную твою характеристику выдал. Я знаю о тебе все, и ты мне подходишь. Говори свои условия.

Он сбил Андрюшу с толку. Вел разговор, как Чен вел драку, совсем не по правилам. Показывал атаку слева, а бил справа. Сергей Николаевич подтянул аккуратную стрелочку на брючине, положил ногу на ногу:

– Ты хочешь спросить, почему я сразу так вопрос не поставил, и будешь прав. Я бы мог, Андрюша, наврать тебе с три короба, мол, проверял тебя, приглядеться хотел. Но я ложь не терплю, даже в мелких дозах. Ложь вызывает у меня аллергию. Одни начинают чесаться и кашлять. А я… Я за ложь могу убить. – Голубые глаза его стали стальными, но он взял себя в руки. – Морально убить. Солгавший хоть раз человек для меня труп. Моральный, конечно.

Что такое моральный труп, Андрюша не знал.

– Ты мне сразу приглянулся, – сказал Сергей Николаевич, пропустив его взгляд, – еще у Казанского, – и опять сделал крутой финт, – но когда я узнал, что ты ушел из кабака с Аликом… Кстати, что ты сам думаешь про этого алкаша?

Андрюша понимал, что врать ему не нужно, себе дороже обойдется. Но и всю правду говорить тоже не стоит. А собственно, какую правду он знал про Алика?… Никакой. Андрюша чистосердечно пожал плечами:

– Странный он какой-то…

– Правда ведь? – подтвердил свои подозрения Сергей Николаевич. – Странный. Очень странный человек. Лучше не скажешь… Персонаж какой-то… Артист… А на кого он работает? Он тебе ничего не сказал?

Андрюша опять пожал плечами, выжидая:

– Мы с ним о делах не говорили, сидели просто, уговорили бутылку под сфинксами и разошлись.

– А в чем он одет был? Не помнишь?

– В майке.

– В какой?

– В белой.

Зажигалка снова запрыгала по столу.

– А на майке рисунок какой-то был? Или написано что-то было?

– Старая дешевая маечка. В каждом ларьке такие продают… А на груди? Щит и меч, кажется. И буквы «КГБ».

– Правильно,– подтвердил Сергей Николаевич, будто сам сто раз видел эту маечку. – Действительно, странный человек. При чем тут КГБ? А?…

Андрюша решил круто свернуть разговор со скользкой темы.

– А чего это вы?…– Андрюша замялся, выбирая новую дорогу.

– Что – чего это я?– насторожился Сергей Николаевич.

– А чего это вы разволновались, когда узнали, что мне Марина телефон оставила?

Сергей Николаевич засмеялся. Андрюша отметил про себя: улыбается он хорошо и правдиво, а смеется, наоборот, – нехорошо, наигранно.

– А я ревную, Андрюша. Она же мой кадр. Классная девочка. Правда? Но, как все современные красивые девчонки, сильно себя переоценивает. Цену свою завышает. Думает, как любят теперь говорить, красота спасет мир, но ведь и красота покупается. Правда? Красота, по-моему, после нефти самый дефицитный продукт. Правда? Но если красота покупается, что же спасет наш бедный мир?! А? Как ты думаешь, Андрюша?

Андрюша знал, что тот хотел от него услышать.

– Деньги.

Сергей Николаевич улыбнулся, оценил неискренность ответа.

– Правильно. – Он сам разлил по хрустальным стопочкам так хитро, что у Андрюши стопочка оказалась полной, а у него так и осталась ополовиненной. – Ну, за Мариночку… Ты давно ее знаешь?

Андрюша бросил взгляд на скомканную бумажку и обомлел. Красным шариком на бумажке был написан телефон. Первые цифры точно такие же, как в туалете над зеркалом губной помадой. Андрюша попытался вспомнить тот номер, но не вспомнил. Знал только, что в остальных цифрах точно была одна тройка. Проверить, есть ли тройка на этой бумажке, он не успел.

– Что с тобой, Андрюша? – взял его за руку Сергей Николаевич. – Отключился, что ли?

– Извините, – встряхнул головой Андрюша, – что вы сказали?

– Я спросил, ты давно Марину знаешь?

– Первый раз вчера видел, – покосился на бумажку Андрюша.

– Понравилась?

Андрюша, не дожидаясь Сергея Николаевича, хлопнул свою стопочку, захрустел зеленью и сказал нагло:

– Я же с войны только что. Мне сейчас все нравятся.

Сергей Николаевич понимающе засмеялся:

– Молодец. Благодарю за правду.

И Андрюше стало немного легче. Он понял, что хитрый «голубой песец» не всегда отличает истинную правду, значит, с ним можно биться. Но «песец» затрусил дальше своей хитрой лисьей стежкой.