Текст книги "Астральный летчик"

Автор книги: Алексей Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

8
Кара Господня

В тряском кузове грузовичка молодые сотрудники уступили Алику лучшее место – у кабины, на железном ящике из-под какого-то прибора. Лева гордился своими техниками и всем их представлял ласково и картаво: «Это мои ебятки».

Алик, широко расставив ноги, упершись спиной в кабину, глядел на исчезающий в пыли серый цементный забор с черными воротами и мысленно прощался с лабораторией. Особенно ему было жаль крохотную уютную мансардочку с ласточкиными замками над окном. Он успел уже привыкнуть к тихой солнечной комнатке; Но грусть прощания была веселой, светлой грустью освобождения. Алик был уверен, что без него Василия не станут будить. Значит, чтобы уйти, в запасе было около трех часов.

Конечно, любопытно было бы взглянуть на результаты своих трудов – на проснувшегося, нового Василия. Может быть, тогда и не стоило бы бежать из лагеря, как беглому каторжнику. Но Алик настолько устал от ночного полета, от дневной «психотерапии», а больше всего от постоянной несвободы, что ему хотелось уйти как можно скорей. Пусть даже с риском для жизни. Уйти, повинуясь только собственному порыву, не дожидаясь ничьих милостивых разрешений. Три часа он еще в законе. Он отпускник. Три часа его никто не хватится. Он мог бы поставить и больший срок. Но тут же припомнилось испуганно-осторожное очкастое лицо полковника Никиты.

И трех часов ему вполне достаточно. Ведь на берегу его ждет Андрюша. Алик был почему-то абсолютно уверен, что этот строгий мальчишка, вдруг ставший ему настоящим другом, никогда его не подведет. Потому что он не умеет подводить. Потому что – «так на войне не делают».

«Ебятки» вдруг заржали во весь голос. Алик отвлекся от своих мыслей. Грузовичок обгонял отряд «пионеров», возвращавшихся в лагерь из похода. Они шли веселым строем, человек тридцать «мальчиков» и «девочек». «Мальчики» – пузатые дядьки в трусах и панамах, с радужными галстуками, «девочки» – длинноногие, как мюзик-холльный кордебалет, в коротких юбочках и тоже в галстуках между голых торчащих сисек. Впереди шел мускулистый красавец «вожатый» в знакомой черной пилотке. «Пионеры» во все горло самозабвенно распевали:

 
По улице шагает
Веселое звено,
Никто кругом не знает,
Куда идет оно.
 

«Девочки» кокетливо помахали панамками вслед грузовичку. Их розовые сиськи аппетитно трепыхались.

Левины «ебятки» восхищенно загудели. Лева высунулся из кабины, прикрикнул на них:

– На чужой каравай е… не разевай! Это не для нас, ебятки.

Алик поинтересовался, откуда в лагере появились такие задорные «пионерки». «Ебятки» ему объяснили, что это валютные девки, заказанные из какого-то дорогого борделя. Рассказали, смеясь, какую драку устроили из-за них утром прибывшие «пионеры». Кто-то, самый богатый, кричал, что он может купить их всех скопом. «Вожатые» ему долго втолковывали, что в лагере такие номера не проходят. Пришлось этому боссу биться, как молодому изюбрю, с каким-то «зачуханным» соперником до первой крови, как принято в пионерских лагерях. Это было зрелище! Вот была умора! И зря ведь дрались, между прочим: все девоньки как на подбор, одна лучше другой.

Так они доехали до главного корпуса. Лева быстро отправил «ебяток» на крышу – заниматься антенной. Когда Алик выпрыгнул из кузова, к нему подошел хмурый Лева:

– Слушай, камикадзе, ты серьезно решил отдать свою жизнь за здоровье нашего фюрера?

Алик улыбнулся и пожал плечами. Лева его прекрасно понял.

– Я ничего не знаю, Алик. Это твои проблемы.– Лева оглянулся по сторонам. – Я бы и сам с тобой отвалил домой на Петроградскую, но наш шарфюрер прав: меня можно заставить работать только под автоматом. – Лева улыбнулся виновато. – А уж если я врубился в тему – туши лампаду. Мне это интересно, Алик, честное слово. Астрал еще никто в мире не ловил. Если я все правильно рассчитал – это же революция в науке, Алик. Ты меня понимаешь?

Алик ему ободряюще кивнул:

– Понимаю. Только смотри, Лева, не поймай в свой АУТ сатану.

Лева захохотал, довольный:

– Если поймаю – не выпущу! Обещаю! Заставлю его работать на себя, как последнего нефа!

– Ну-ну, – улыбнулся Алик.

Лева снизу вверх шлепнул его по плечу:

– До семи я молчу. После – объявляю тревогу. Ну, ни пуха! Привет Питеру.

На стоянке у главного корпуса выстроились шикарные лимузины «пионеров». Грузовичок на них презрительно чихнул и убрался в лесок. Людей видно не было. Алик скинул свитер с буквами лаборатории, чтобы не светиться. Он понятия не имел, где искать Андрюшу, и пошел к пляжу только потому, что вспомнил, как Андрюша ему на скамеечке под кустом шиповника шептал: «Морем надо уходить. Только морем!»

И у причала был полный парад. «Пионеры» добирались до лагеря и морем. Рядом с катером Василия покачивались на ленивой волне три стройные яхты. Одна даже была двухмачтовая – и в океан на ней не стыдно выйти. У всех на стеньгах полоскались синие флаги с радугой и стрелой.

«Все посудины, – отметил про себя Алик, – под флагом всемирного ШИЗО».

На пляже – никого. Даже чаек. Чайки плескались далеко в заливе – к хорошей погоде.

Алик оглянулся. Ему стало неприятно, он стоял один посреди пустого пляжа, как мишень на стрельбище. Ему даже казалось, что за ним кто-то пристально наблюдает из-за прибрежных сосен. Алик потянулся и сел на песок – все-таки не так заметно. Только он сел, откуда-то из-за спины раздался тихий свист. Алик постелил на песок свитер и лег, закинув руки за голову. Тонкий тихий свист раздался снова, но уже более требовательно. Алик встал и не спеша, будто ища что-то под ногами, пошел к дюне. Охранник в стеклянной будочке на причале за ним явно наблюдал – даже бинокль на солнце поблескивал. Алик поднялся на дюну, встал за куст. Отблеск на причале пропал – охранник опустил бинокль, потерял объект наблюдения.

Тихий свист раздался совсем рядом, из заросшей высоким иван-чаем воронки. Алик раздвинул траву, кто-то цепко и больно схватил его за лодыжку. Алик скатился на дно воронки, успев подумать: «Это не Андрюша». Когда он открыл глаза, увидел сердитое лицо Петровича.

– Мы тебя уже сутки ждем!

– А где Андрюша? – огляделся Алик.

– Скоро будет, – обнадежил Петрович.

– Где он?

– На обследовании.

– На каком обследовании? – забеспокоился Алик.

Петрович объяснил, что Чен вдруг очень заинтересовался Андрюшиной раной и с утра отправил его в медкорпус на обследование. Андрюша не хотел напрягать ситуацию, пока не появится Алик. Андрюша отправил Петровича на дюну, а сам пошел в медкорпус. Сказал, что ненадолго, что сразу сюда придет.

– Он с утра ушел? – переспросил Алик.

– Придет, – успокоил его Петрович,– все равно раньше темноты отсюда не уйти.

– Я только до семи отпущен, – вспомнил Алик, – после семи поднимут тревогу.

Петрович подумал немного:

– Можно и в семь. В семь у «пионеров» ужин начинается. Весь персонал перед ними на ушах будет стоять. А после ужина у них крутая гульба – «на лужайке детский смех». До поросячьего визга. Можно и в семь.

– Не нравится мне это, – сказал вдруг Алик.

– «Детский смех»? – не понял Петрович.– Они свое детство за хорошие деньги купили. Пусть веселятся.

– Обследование мне не нравится,– задумался Алик. – Разве у него серьезная рана?

– Царапина, – поморщился Петрович. – Я ее сразу обработал, перевязал.

– Зачем же тогда обследование? Странно…

– Ничего странного, – сказал Петрович. – Чен решил Андрюшу в наше шоу запрячь. Я ему говорил, что боец сырой еще. А у Чена выхода нет – вторая пара распалась.

Алик ничего не понял. И Петрович подробно ему объяснил, как раскосый Карим наотрез отказался от боя. Как утром пришел в бойцовский блок Чен уговаривать Карима, а когда не уговорил, разделал обладателя черного пояса под орех, сломав ему пару ребер. Теперь Карим, если и поумнеет, драться уже не скоро сможет. И неустойку на Карима повесили такую, что ему всю жизнь придется работать на «шоу кумитэ». Только жизнь у Карима будет короткая. Чен намекнул ему, что позаботится об этом сам.

– То есть как позаботится?

– Сам его на арене убьет, – просто объяснил Петрович.

– И Андрюшу они тоже хотят убить, – сказал вдруг Алик.

– Не успеют, – улыбнулся Петрович, – бой завтра, а вы сегодня уйдете.

– Но его же нет! – заволновался Алик. – С самого утра!

Петрович усмехнулся и встал:

– Ладно, я сам за ним схожу. Только ты не пропади, доктор. Сиди тут тихо, как мышка. Жди.

Алик встал перед Петровичем:

– Я вам не верю.

Петрович оценил его решительное лицо:

– Чему не веришь?

– Что вы хотите нам помочь. Не верю!

Петрович осторожно, двумя пальцами, одним под подбородок, другим в сплетение, усадил Алика на мох:

– Не верь дальше. Только мне не мешай. У тебя другого выхода нет. Или навсегда здесь останешься.

– Вы же на Василия работаете! – волновался Алик. – «Маячок» в патроне, кассеты, наш разговор на балконе!

Петрович присел перед ним:

– Ты прав – я на него работаю. Для Василия Ивановича лучше, чтобы вы отсюда ушли.

Алик растерялся:

– Когда он вам это сказал?

– Это я сам решил,– твердо сказал Петрович,– ты ему ничем не поможешь, доктор. Потому что не любишь его и не понимаешь. – Петрович будто обвинил Алика в чем-то. И Алик начал заводиться. Но Петрович не дал ему сказать: – Он тебе верит, а ты не веришь ему. Между вами баба. Эта баба и не дает тебе его понять. Тебе лучше уйти. Ты только все испортишь. Василий Иванович и без тебя справится.

Алик даже засмеялся такому неожиданному повороту. Петрович тихонько выполз из воронки, огляделся из-за травы и обернулся к Алику:

– Значит, договорились. Ждешь меня здесь. На берег не выходи. – Петрович поманил Алика пальцем и, когда он привстал, показал ему перевернутую лодку на песке: – Там, за спасательным баркасом, баба загорает. От нее только что жених ушел. – Петрович многозначительно посмотрел на Алика. – Ты понял? На берег ни-ни.

Петрович бесшумно скрылся в кусты, ни один листок не шевельнулся. Алик послушал тишину, стараясь уловить хоть сухой треск веточки, но ничего не услышал. Лес дремал. Замер, истомленный ошалевшим солнцем.

Алик не отрывал глаз от зеленого днища баркаса. Из-за него тонкой серой струйкой поднимался дымок. Светлана Филипповна курила. То, что там лежит именно она, Алик не сомневался.

Вспомнилась снисходительная усмешка Василия: «Гоша Лану ревнует». Но только сейчас дошло, что ревнует-то Гоша ее к самому Василию. А для Василия Светка – женщина, которую он до сих пор не может забыть! И мечтает ей отомстить. И отомстит, как уже отомстил… На что же его помазал кровью старый колдун?

Из-за баркаса поднимался дымок. Алик вздрогнул: вот же разгадка тайны! Она совсем рядом, шагах в пятидесяти по горячему песку. Алик скинул кроссовки и брюки, сунул за резинку трусов пачку сигарет, вылез из воронки и, приседая на колких сосновых шишках, спустился с дюны на пляж.

По мокрому песку вдоль берега Алик подошел к баркасу. На широком махровом полотенце, раскинув руки, вниз лицом лежала женщина. На обеих руках сверкали браслеты. В том, что это Светлана, – сомнений не было. Алик полюбовался ее молодым, чуть розоватым, упругим телом, подошел ближе и достал сигарету из пачки:

– Извините, у вас не найдется огонька?

Не подняв головы, Светлана чуть взмахнула рукой:

– Зажигалка в сумке.

Рядом стояла белая пляжная сумка с деревянными ручками. Алик присел, открыл сумку. Сверху лежал пляжный лифчик. Только сейчас Алик заметил, что спина у Светланы голая и трусы сдвинуты до самого копчика. Алик нашел зажигалку, прикурил.

– Спасибо.

Светлана даже не пошевелилась. Алик специально шумно вздохнул и плюхнулся на песок:

– Девушка, я вам не помешаю?

Ее руки чуть дрогнули, и она глухо сказала в полотенце:

– Саша, что вы хотите? Сейчас Георгий Аркадьевич вернется.

Алик растерялся. Она узнала его, как только он вышел на берег. Он думал, пользуясь своим внезапным появлением, начать разговор, но неожиданность не получилась. Нужно было брать быка за рога.

– Вам привет от Васи, – сказал лениво Алик.

Светлана хмыкнула:

– Дурацкие шутки, Саша. Не знаю я никакого Васю. – Она привстала на локтях. – Отвернитесь.

Алик послушно отвернулся.

– Я за это жуткое время тоже стала психологом и людей вижу насквозь. Вы пришли за деньгами, Саша. Так и говорите.

Алик удивленно повернулся к ней. Она обвязала грудь тонким шарфиком, смотрела на него внимательно и насмешливо. Алика поразили ее глаза: лучистые, молодые, зеленые, совсем как у Марины.

– Вы вылечили мою дочь, – сказала она весело. – Девочка в прекрасном настроении. В тот раз я заплатила вам очень мало. Не взыщите. Сколько смогла. Вы знаете, после смерти мужа у меня ничего не было. Ни-че-го.

Алик хотел возразить, сказать, что он пришел совсем не за этим, но Светлана вдруг приложила тонкий палец к его губам:

– Не беспокойтесь. Я передам Гоше вашу просьбу, но сейчас вам лучше уйти. Гоша у меня отчаянно ревнив, – она засмеялась наигранно, – особенно к молодым. Найдите нас, Саша, после ужина. Гоша с вами рассчитается, – и, лучезарно улыбаясь, помахала рукой: – До вечера, Ротшильд.

Она снова улеглась на полотенце, изящно вынув из-под груди шарфик.

– Про Васю я не шутил, Светлана Филипповна, – сказал Алик.

– Не знаю я никакого Васю, – сурово ответила она.

– Вы его называли – Капитан… Капитан Джо.

Алик видел, как напряглись ее лопатки.

– Он просил передать, что до сих пор помнит вас и любит, – сказал Алик почти как Магамба.

Светлана села лицом к Алику, потом вспомнила про грудь, хотела отвернуться, но только прикрыла ее рукой.

– Где вы его видели?

– В городе, – ответил Алик осторожно.

– Когда?

– Вчера.

– Разве он уже вышел из заключения? – спросила она тревожно.

Алик понял, что про Василия она ничего не знает. Она думает, что он опять сидит. Кто-то убедил ее в этом. Наверное, Георгий Аркадьевич. Но зачем он это сделал, Алик понять не мог. Светлана ждала ответа, и Алик сказал:

– Я с ним виделся не в тюрьме…

– Как вы его нашли? – недовольно спросила Светлана.

– Я его не искал. Он сам… Он сам ко мне пришел.

– Зачем?

– Он болен,– нашелся Алик.– Он просил ему помочь.

– Чем он болен?

– Нервы, – пожал плечами Алик.

– Неправда, – не поверила Светлана, – он опасно болен. Я знаю. Я чувствую.

– Да. Он опасно болен, – согласился Алик.

– Он может умереть?

– Кто знает? Все в руках Божьих.

Светлана достала из сумочки сигареты, нервно щелкнула зажигалкой. Затягиваясь, брезгливо скривила рот:

– Это ответ истинного врача.

– Почему? – не понял Алик.

– Когда врач может помочь, о Боге не вспоминают. Когда медицина бессильна, все сваливают на него. Это подло. Сваливать на него свое бессилие.

Она сказала это с такой горечью и обидой на медицину, что Алик счел своим долгом заступиться за профессию:

– Вы не правы, Светлана Филипповна. О Боге изначально должен думать пациент. А врач в любом случае делает все возможное.

Светлана посмотрела на него печально и презрительно:

– Это еще подлей, Саша. Сваливать все на несчастного, страдающего человека.

«Ого! – подумал Алик. – Магамба прав. Она любит его. Как она его любит!» Но оставить без внимания ее презрение он не смог:

– Я ни на кого не сваливаю. Я просто констатирую факт. Болезнь одна, лечение одно, но один выздоравливает, а другой почему-то умирает. Загадка.

Светлана, звякнув браслетами, утопила в песке окурок:

– А что с Васей? Только честно.

Алик задумался, как ей честно объяснить болезнь Василия, и не смог придумать:

– Там… Ну… Там чужое вторжение.

– Рак?! – по-своему поняла его Светлана.

– Ну… – пожал плечами Алик, – можно и так.

– Почему же он обратился к вам? К психологу?

– Он хочет понять причины своей болезни.

– Он думает, что в ней он сам виноват?

Светлана надолго отвернулась от Алика. Он уже хотел уходить, решив, что разговора не будет, но она неожиданно сама сказала то, что он так ждал от нее услышать:

– Он прав. Это наказание. За его предательство! Да, это кара Господня.

Алик сидел, боясь пошевелиться, боясь помешать ей неловким движением, но она опять замолчала, легла грудью на полотенце, звякнув браслетами. И тут Алик решил пойти в атаку:

– Странно… А он мне сказал, что это вы его предали…

– Он сказал?!

Алик не ожидал такого взрыва. Светлана вскинулась с подстилки, села напротив него на колени, вцепилась руками в песок. Не стесняясь голых грудей, трясла головой и повторяла:

– Он сказал?! сказал?!

Алик посмотрел на ее трясущиеся, вялые уже фуди и отвернулся.

– Он ничего не понял! Ни-че-го! – стонала у него за спиной Светлана.

Алик, прищурясь, смотрел на искрящийся на солнце залив и ждал. Он знал, что она не захочет остаться виноватой. Сейчас она расскажет, все расскажет, только надо чуть-чуть подождать. Он слышал, как за спиной сухо стукнули деревянные ручки пляжной сумки. Наконец, успокоившись немного, она спросила:

– Вы еще увидите его?

– Не думаю, – ответил Алик, не поворачиваясь к ней.

Она схватила его за плечо, резко повернула к себе:

– Вы должны его увидеть! Должны!

Она смотрела исподлобья, завязывая за спиной тесемки пляжного лифчика. Потом подняла руки и решительно сдвинула к локтям звенящие браслеты, будто засучила рукава для драки.

– Он ничего не понял. Вы должны ему помочь.

– Как? – залюбовался ею Алик.

– Напомните ему ЕГО предательство. – Она вдруг с надеждой посмотрела на Алика. – Если он поймет – он вылечится? Вы же в это верите?

– Верю, – серьезно ответил Алик.

Она тревожно обернулась, словно боялась, что ее кто-то может подслушать. Но пляж в обе стороны был пустынен и тих. И Алик обернулся на коренастые прибрежные сосны, подумав: «Только бы Андрюша с Петровичем не пришли. Только бы не помешали». Светлана подтянула подстилку к корме баркаса, поманила рукой Алика:

– Ложитесь рядом. Здесь нас никто не увидит. А у нас весь пляж как на ладони, – она показала свою узкую ладонь, а потом ею нетерпеливо хлопнула по подстилке: – Ну, ложитесь же! Рядом!

Алик лег рядом с ней на узкую для двоих подстилку, ощущая бедром ее горячее розовое бедро, чувствуя исходивший от нее запах миндального крема. «Необычная позиция для исповеди», – подумал он, сглотнул и отодвинулся бедром от ее бедра. Она быстро посмотрела на него, но сделала вид, что не обратила на это никакого внимания. Опершись на локти, закрыла лицо руками:

– Он вам рассказывал обо мне?

– Да… Можно сказать, он мне исповедался.

– Не-ет, – покачала головой Светлана.– Это не исповедь, если о главном он ничего не сказал.

Она замолчала, но Алик знал, что торопить ее ни в коем случае нельзя. Она сама сейчас расскажет о «главном». И она начала:

– Он вам рассказывал про наше «тайное венчание»?

– Да.

– Это была лучшая ночь в моей жизни, – торжественно сказала Светлана. – Мне ее никогда не забыть. – Она бросила взгляд на Алика и оправдалась зачем-то: – Может быть, потому, что это у меня была первая такая ночь.

Алик машинально опять придвинул свое бедро к ее горячему бедру. Она посмотрела на него вопросительно. И Алик спросил:

– Почему же вы бросили его?

– Я? – поразилась Светлана.

Она опять хотела вскинуться, дернулась бедром и осталась лежать.

– Он вам так сказал?

– Да.

Она презрительно засмеялась. Даже не засмеялась, а так, смехом, показала свое отношение к Василию. Потом тихо сказала:

– Саша, вы психолог. Оцените то, что я вам сейчас скажу. Может, там и есть начало его болезни. Вы меня слушаете?

Алик лег повыше, вровень с ее лицом, поглядев на дюну: «Только бы Андрюша с Петровичем задержались».

– Вы внимательно слушайте,– шепотом предупредила Светлана. – То, что он сделал, – необъяснимо. После «тайного венчания»! Если вы объясните мне его поступок, я скажу, что вы гений, гений психоанализа.

Алик лег подбородком на махровую подстилку и закрыл глаза:

– Я готов стать гением.

И Светлана начала свою исповедь вкрадчивым шепотом, прямо в ухо Алику, как лучшей своей подруге:

– На курсе у нас девочек было только двое. Я и Милочка. Страшненькая, пучеглазенькая, но милочка. Милочка – этим все сказано, правда? Она была подружка для всех, свой парень. Все плакались ей в жилетку. А я была горда и неприступна. За меня шла война. Жестокая и кровавая война. Я была непреклонна…

Когда мне исполнилось тринадцать лет, мама мне объяснила, что в женщине самое главное. Что в ней дороже всего ценит настоящий мужчина. А вы-то, кстати, знаете, что это такое? Вы-то настоящий мужчина? А? Что вы сказали? Что самое главное? Чис-то-та? А что это такое? Да не оправдывайтесь. Я понимаю, что слою дурацкое. Мойдодыром каким-то пахнет. Я понимаю, что вы имели в виду. Собачью преданность вам! Правда?

Надо сказать, что мать у меня южная женщина. С Кавказа. Нет, русская с Кавказа. Это особая порода русских людей. Если она еще сохранилась. Читали «Казаков» Толстого? Их обычаи очень тесно переплелись с обычаями горцев. Долго дрались, а потом вдруг переплелись. Женщина у тех и других – святыня. Пока она не досталась своемумужчине – женщина должна быть ЦЕЛЬНА. Улыбаетесь?  женщины. Нетронутая женщина – цельна. В ней космос. В ней миры. Она отдает свою цельность только настоящему мужчине. Тому, Действительно, о смешных вещах мы говорим. Особенно сегодня. Когда «девственница» – оскорблением звучит. Я как-то по телевизору видела представителей «общества девственниц». Я возмущена была: откуда набрали в это общество столько наглых и страшных баб. Девственностью в них и не пахнет! А потом поняла – это же специально! Чтобы саму идею скомпрометировать! Какую? Идею цельнойкто может понять, что она ему отдает. Который может принять на себя вину. Что? А как же! Конечно, вину! Он же нарушает ее цельность. Он принимает вину, потому что знает – теперь он становится ее частью. Только в нем теперь ее цельность. Опять улыбаетесь? А мне показалось, что улыбаетесь. Я, тринадцатилетняя, очень хорошо поняла свою маму, святую кавказскую женщину. И стала ждать своего настоящегомужчину. И дождалась… Он на курсе самым лучшим был. Были опытней его, старше, были красивее. Но он был лучшим. Он мне очень нравился. Очень.

Но я даже не смотрела в его сторону. Как это почему? Настоящий мужчина, как хорошее вино, должен выдержку пройти. Дозреть до своей настоящей крепости. Мы всем курсом в походы ходили. Однажды ночью у костра на озере Красавица он сказал мне: «Светка, я люблю тебя навсегда». Я засмеялась: «Вася, это детство. Только дети говорят „навсегда"». Он мне объяснил: «Дети мудрее взрослых. Они знают, что смерти нет, поэтому и говорят „навсегда". Я знаю, что я буду всегда. И всегда тебя буду любить. Потому что ты часть меня». Представляете, Саша? Вот каким крепким вином угостил меня в ту ночь этот юный мужчина. Если я уже часть его, то при чем тут моя цельность? Правда?

Светлана через спину Алика полезла в белую сумку за сигаретами. Больно уперлась в спину локтем. Но Алик терпел. Ждал самого главного. Светлана снова улеглась на подстилку, но курить раздумала, двумя руками крутила сигарету перед носом.

– Приготовьтесь, психолог. Сейчас самое главное. Самое необъяснимое. То, что я до сих пор понять не могу. Вы внимательно меня слушаете?

Алик молча кивнул.

– Итак, я его часть. Это не мои слова – его. Я не сразу позволила нарушить свою цельность. Только в ноябре состоялось наше «тайное венчание». Он плакал у меня на груди. Честное слово. Плакал от благодарности мне. А на следующий день он пропал! Перестал звонить, перестал ходить в институт! Наконец я пересилила себя и после Нового года сама пошла к нему домой на Петроградскую. Мне открыла его мать. Высокая, худая, интересная. Чем-то на боярыню Морозову похожая. Ну, глаза у нее такие сжигающие. Суровая мадам. Она меня даже в коридор их коммуналки не пустила. На лестнице сказала, что Васи нет дома. Я что-то начала вякать про институт, про сессию, которая уже началась. Мама обожгла меня черными глазами: «Девочка, оставьте его в покое! Он взрослый человек. Он сам выбрал свой путь». Я ничего не поняла. Она хлопнула дверью… а я рыдала в их грязной парадной на подоконнике. Я ждала до позднего вечера, когда он выйдет, я-то знала, что он дома. Но он не вышел…

Светлана сжала в кулаке сигарету, на подстилку посыпались табачные крошки.

– Подружки объяснили мне, что так часто бывает: «Им от нас только это и надо. Добился своего – и привет!» Так говорили мне познавшие уже жизнь мои бедные школьные подружки. Но я-то знала, что  такбывает с их наглыми, циничными подонками. Мой-то был не такой. Не он меня выбрал, а я его. Я-то не могла ошибиться…

Светлана ладонью о ладонь звонко стряхнула табачные крошки, заправила за ухо волосы, совсем как Марина:

– Еще через месяц я встретила его на Невском… с Милочкой… Ми-лоч-ка… Загадка природы… Страшненькая, пучеглазенькая. Но все мои рыцари, все кончали ею! Ну ладно, оскорбленные моим невниманием, ничего от меня не добившиеся. Но он-то! И он кончил ею. Как вы это объясните, доктор? А?…

Алик задумался, но Светлана за подбородок подняла его лицо, повернула к себе, заглянула ему в глаза:

– Знаю, о чем вы думаете, доктор! Знаю. Думаете, что я оказалась плоха как баба? А Милочка, страшненькая Милочка оказалась пределом сексуальных мечтаний? Так? Так вы думаете?

Светлана, улыбаясь затаенно, осторожно кончиками пальцев прошлась по небритой щеке Алика:

– Ну как, доктор? Вы верите, что я могла оказаться плоха? Верите?

Алик дернул подбородком и сглотнул. Светлана тихо засмеялась и убрала руку:

– Все оказалось значительно проще, доктор. Дело-то было не в Милочке. А в ее папе. Папа ее был директором страшно секретного КБ морских приборов. А гениальный мальчик Вася уже тогда вынашивал идею новейшего неконтактного оружия. Вот как просто все объяснилось.

Алик понимал, что она не права, но спорить пока не стал:

– А комсомольское собрание было? А исключение его было?

– А как же! – вскинула голову Светлана. – Разве мы могли ему это простить?

– Кто это «мы»?

– Я и мама. Пришлось все рассказать ей. Кавказская женщина решила его наказать. Там не прощают такую обиду. Был бы у меня родной брат… даже хотя бы двоюродный. Но у меня никого не было. Никого… И мать решила отобрать у него самое дорогое. Его мечту о профессии. То есть, проще, вышибить его из института. Но нужен был повод. Сессию-то он все-таки сдал. На отлично сдал. Нужен был повод, чтобы никто не подумал, что всему виной я. Николай Николаевич Паршин, наш доцент, старый знакомый отца, и придумал его. В каких-то бумагах он откопал, что Васин отец служил при Сталине в КГБ, участвовал, что ли, в каких-то кровавых репрессиях. А Вася при поступлении это скрыл. За это и ухватились для начала.

Светлана опять через спину Алика полезла за сигаретой. Лежа грудью на его спине, щелкнула зажигалкой. Но Алика уже не волновала ее близость. Светлана это поняла и оттолкнулась от него, как от предмета. Алик спросил ее:

– А Милочка?

– Что Милочка? – нахмурилась, не понимая, Светлана. – Ах, Милочка. Милочка вышла замуж за нашего однокурсника Никиту. Самого умного нашего мальчика, но ужасного зануду.

Алик улыбнулся. Так вот где корень испуганной осторожности очкастого полковника. Алик был рад, что одну загадку уже разгадал. Самую простую.

– А в чем ваша загадка? – спросил он Светлану. – Вы же сами мне все прекрасно объяснили.

– Что я вам объяснила?

– Мать Василия строгая, властная, черноглазая. Кстати, у нее действительно черные глаза?

– Сжигающие. Как уголья. До сих пор их помню.

– Так вот… Его мать сказала вам: «Оставьте его в покое. Он выбрал свой путь». Вы отлично запомнили эту ключевую фразу. Вы считаете, что он из-за матери предал любовь. И выбрал карьеру, то есть Милочку.

Светлана глубоко затянулась и задумчиво покачала головой:

– Слишком похоже на плохой советский роман. Любовь и карьера. Чушь. Марина считает вас гением. Я думала, вы ответите мне.

– Я отвечу, – вдруг сказал Алик. – Он любит вас до сих пор.

Светлана от неожиданности вздрогнула и засмеялась:

– Так любит, что после первой же ночи сбежал от меня?

– Бывает, – мягко перебил ее Алик. – Вы ведь тоже были у него первая. Так бывает. Первый сексуальный опыт – очень ответственный момент. Особенно у тонких, ранимых людей. Это рубеж, переправа на другой берег. Вся жизнь вдруг становится прошлым. Она остается на том берегу…

Теперь Светлана перебила его:

– На том берегу он встретил не меня, а Милочку!

Алик смутился, а Светлана довольно улыбалась его смущению:

– Вы не гений, Саша. А деньги берете как гений. Стоит ли вам так много платить за Марину? – Светлана вдруг нахмурилась. – А что с ней было, Саша?

Алик растерялся:

– А вы разве не знаете?

– Мы с ней не говорим на эту тему. Достаточно, что про нее все знаете вы. Я боюсь ее случайно поранить. Она такая хрупкая девочка. Хотя и кажется с виду сильной и современной. – Светлана задумчиво оперлась на руку. – Я догадываюсь… У нее что-то связано с сексом… с юношеским сексом… Правда?

– Правда.

– Но ничего серьезного, правда? – Светлана улыбнулась вопросительно. – Она еще не перешла на другой берег? – И сама себе ответила: – Я в ней уверена. Когда ей исполнилось тринадцать лет, бабушка тоже провела с ней политбеседу о цельности. Марина себя бережет для своего настоящего…

– Перед лагерем? – тихо вскрикнул Алик.– Бабушка с ней говорила перед лагерем?

– Да, – не заметила его волнения Светлана. – Мы с Николаем Николаевичем уезжали в командировку. Бабушка заболела сердцем. Девочка впервые осталась одна. Георгий Аркадьевич заверил нас, поклялся Николаю Николаевичу, что в лагере волос с ее головы не упадет.

Алику вдруг захотелось встать и уйти. Алик взял себя в руки и задал ей последний, самый главный вопрос:

– Света?

Светлана сделала вид, что удивлена такой фамильярностью, но милостиво улыбнулась Алику:

– Что, Саша?

– Света, скажите мне правду… только правду… вы одна ее можете сказать…

Светлана насторожилась:

– Саша, я вас разве когда-нибудь обманывала?

И Алик выпалил:

– Марина дочь Василия! Правда?

Светлана тряхнула отрицательно головой, растерянно заправила за ухо прядь, испуганно оглянулась:

– Кто вам это сказал?

Алик отвернулся от нее:

– Я это высчитал.

И опять была тишина. Только тихий плеск волны и чуть слышное дыхание сосен.

– Об этом знаю только я, – наконец сказала Светлана. – Еще знали мама и Николай Николаевич. Но их уже нет.

– А Василий? – осторожно спросил Алик.

– Он даже не догадывается об этом.– Светлана осторожно коснулась плеча Алика.– Теперь об этом знаете вы. И больше никто. Вы мне обещаете?

Алик кивнул задумчиво. Светлана ему благодарно улыбнулась:

– Вы действительно гений психоанализа.

Алик рухнул лицом на махровую подстилку:

– Я кретин! Я дурак! Я болван! Вот кто я такой, Света!

С каким-то диким неистовым хрипом заорал горн. На пляж у причала с гоготом ворвались голые волосатые дядьки и длинноногие красавицы. Рыжий толстяк, красный от натуги, выдувал из горна непотребные звуки. Омерзительный рев раздавался над пляжем, пока вожатый в черной пилотке не вырвал у толстяка горн. Светлана забеспокоилась: