Текст книги "Астральный летчик"

Автор книги: Алексей Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Они выпили. Наташа тут же поставила перед ними по блюдечку с бутербродом, плеснула из графина в бокалы желтый манговый сок. Сергей Николаевич пригубил сок, улыбаясь посмотрел на Андрюшу.

– Хочешь у меня работать?

– Смотря сколько платить будешь, – глядя на аппетитный бутерброд, ответил Андрюша.

Барменша отвернулась от стойки. Плечи ее дрожали. Сергей Николаевич тоже вдруг рассмеялся, хлопнул Андрюшу по плечу:

– Молодец! Что надо делать, даже не спрашиваешь. Сразу быка за рога. – Он достал из кармана темного пиджака пачку долларов, перетянутую резинкой, вытащил из-под резинки две бумажки, протянул их Андрею. – Держи. Это аванс.

Андрюша поглядел на зеленые бумажки и взял бутерброд.

– Ты не горячись. Я ведь еще не решил.

Сергей Николаевич улыбался, двумя пальцами держал перед Андрюшей бумажки.

– Ну, решай, решай. – Сергей Николаевич встал, положил деньги на стойку перед Андрюшей. – Наташа, налейте ему еще. А я, извини, пошел. Дела.

Андрюша аккуратно положил бутерброд на блюдечко.

– Тогда и я пошел.

– Куда? – удивился Сергей Николаевич.– Пей сколько влезет. Я угощаю.

Андрюша улыбнулся ему:

– Не люблю халяву.

Сергей Николаевич, прищурившись красивыми глазами, оценил Андрюшу и взял со стойки деньги.

– Похвально. Очень похвально.

Они пошли по торговому залу к двери. Продавцы и охранник провожали их любопытными взглядами.

– Будь, – протянул Андрюше руку Сергей Николаевич у двери.

– Буду, – сказал Андрюша и протянул в ответ свою.

Сергей Николаевич тут же вложил в его руку доллары:

– А баксы все-таки возьми. Независимо как решишь. Пригодятся.

Андрюша мотнул головой:

– Вот если решу, тогда и возьму. И не то, что ты мне откинешь. А сколько сам скажу. – И он протянул деньги обратно.

Сергей Николаевич обвел взглядом внимательно следивших за ними сотрудников. Те мигом сделали вид, что каждый занимается только порученным ему делом. Продавцы осматривали товар на полках. Охранник, сложив руки за спиной, отвернулся к мокрому матовому стеклу. Сергей Николаевич опять улыбнулся. Улыбка у него была молодая и приветливая, как из старых фильмов.

– Бери, бери. У тебя же сегодня праздник. Это от души. Помяни своих братанов.

Андрюша потоптался с ноги на ногу. Улыбнулся в ответ как умел:

– Это дело другое. Спасибо.

Сергей Николаевич неожиданно крепко, по-мужски, пожал ему руку:

– Сегодня гуляй. Завтра отходи. А послезавтра жду тебя с решением.

– Мне отходить не надо, – сказал Андрюша. – Я уж если отойду, то сразу. На тот свет.

Андрюша аккуратно сложил доллары пополам и положил их в задний карман камуфляжа. К «командировочной» десятке.

– Я к тебе завтра приду. Назначай время.

Сергей Николаевич обернулся, оглядел сотрудников.

Те делали вид, что заняты делом, только смазливая барменша смотрела на Андрюшу внимательно и удивленно.

– Хорошо. Завтра в девять. Здесь. Будь. – Сергей Николаевич пошел по залу к черной двери за баром.

– Буду, – сказал ему вслед Андрюша. – Только…

– Что только? – резко остановился Сергей Николаевич.

– Только ты четко поставь мне задачу, а сколько это будет стоить, я сам решу.– И Андрюша открыл входную дверь. Последнее, что он увидел в «Ариадне», – испуганно-удивленные глаза охранника.

Ливень кончился. На Литейном зажглись рекламы. По сравнению с Невским редкие, жалкие. Рядом со знакомой «Галантереей» подмигивали неоном какие-то «Бабилоны» и «Кэрролсы». Литейный, как старичок, прикинутый в подростковые джинсы и модную майку, жалко улыбался ему вставными зубами.

Андрюша поправил беретку, сунул руки в карманы и зашагал не домой, на Петра Лаврова, а к Невскому.

Не успел Андрюша дойти до «Спорттоваров», к тротуару рядом с ним мягко подплыл, черно-серый перламутровый кит. Прапор Вова открыл дверцу.

– Эй, боец, далеко собрался?

Андрюша улыбнулся про себя. Ему понравилось, что прапор, солидный, повидавший Афган мужчина, назвал его не сынком, а бойцом. Это дорогого стоило. Андрюша шагнул к открытой двери.

– Да хочу навестить поле боя. Проверить обстановку. Вдруг пригожусь.

– Садись, – резко приказал Вова.

– Есть.

Андрюша сел рядом с ним и закрыл дверь. Дверь с мягким шлепком плотно въехала в перламутровый корпус. Андрюша опять про себя улыбнулся, вспомнил, как хлопала дверца их «уазика», будто кто ногой в железное ведро плюхал.

Вова закурил «Мальборо». Как шеф, отметил про себя Андрюша. Вова выпустил дым в открытое окно и сказал тихо:

– Боец, повторяю: брось херней заниматься. Ты на серьезную работу устроился. Не о том думать надо.

– Я еще не устроился, – поправил Вову Андрюша.

– Знаю-знаю, – резко выдохнул дым Вова. – Корчил из себя перед шефом крутизну взводного масштаба. Тут это не проходит, боец. Тут над тобой все смеяться будут, понял?

Андрюша вспомнил смазливую барменшу и подумал: откуда Вова все это знает? Его же не было в магазине. Кто ему рассказал?

Вова сморщился, затягиваясь в последний раз, и щелчком выбросил в окно окурок:

– Короче. Где праздник справляешь?

Андрюша косо взглянул на Вову и подумал: неужели за этим Вова его догнал?

– Еще не знаю, – пожал он плечами.

– Как не знаешь? – удивился Вова. – Как ты с братанами договорился?

– Никак. Нету в Питере наших братанов. Были двое… Кончились…

Вова завел двигатель. Андрюша и не почувствовал, как он завелся, понял только по качнувшимся стрелкам на ярко освещенной звездолетной панели приборов.

– Сирота, значит?… Ладно. На этот вечер я тебя усыновлю.

Вова включил мигалку и высунул голову из окна, пропуская попутных. Андрюша хотел спросить, куда он его везет и зачем, но не спросил. Отвык задавать вопросы. На войне жили по Киплингу: «Кто не любит спрашивать, тому и не солгут».

Мигали рекламы, сверкали витрины, шуршали машины, но было тихо. Стояла среди этого шума особая, вечерняя, петербургская тишина, загадочная внутренняя тишина петербургской улицы…

У «Европы» подмигивал с плаката загорелый ковбой с седлом на плече. Предлагал закурить «Мальборо». За загорелым высились голубые горы. Чужие горы – штата Монтана, но так похожие на те, где была война.

Они стояли под светофором. Мимо по тротуару шла стайка юнцов, совсем пацанов, допризывников. Пацаны дико хохотали, сгибались в три погибели, чуть не касались стрижеными лбами джинсовых коленок. Выпрямятся, посмотрят друг на друга и снова хохочут. Плевать им и на загорелого ковбоя, и на голубые горы.

И только тут до Андрюши дошло. Доехало плавно и четко. Он дома! Он жив! Он может сейчас выйти из машины. Отдаст только Вове чужие зеленые баксы, хлопнет дверью и привет! Плевать на армию! Плевать на голубые горы! Плевать на магазин «Ариадна»! На шефа Сергея Николаевича! На намазанную барменшу! На испуганного охранника! На хитрого Вову! Плевать!

Купить пузыря на «командировочную» десятку. Пройтись с пацанами по Невскому и хохотать, просто хохотать, без повода, просто потому, что живой.

Вова посмотрел на пацанов, покачал головой:

– Во накурились, сучата, – и тронул машину с места.

Они остановились на Петроградской, как раз напротив стадиона Ленина. Вова вынул из гнезда под рулем мощную связку ключей:

– Подожди. Пойду переоденусь.

– Давай, – сказал Андрюша.

Вова вышел из машины и пошел по тротуару к парадной. На ходу оглянулся. Улыбнулся, довольный, машине. Любил ее, как человека.

Андрюша улыбался тоже. Но по другому поводу. Сейчас он впервые сказал прапору «Давай». Не «есть», а «давай», и прапор не обратил внимания, принял как должное. Андрюша развалился на космическом сиденье, включил маг, достал «беломор», но курить не стал – постеснялся. В салоне пахло новой кожей.

Вова скоро вернулся. Батыя было не узнать. Он побрился, причесался, надел галстук в сине-красно-белую полоску, от него пахло пряным. То ли заграничным парфюмом, то ли незнакомой травкой.

– Сколько выпил сегодня? – спросил вдруг Вова, протирая запотевшее стекло замшей.

– Это про меня, что ли? – не сразу включился Андрюша.

– Не про меня же. – Вова аккуратно сложил замшу. Укладывая ее в бардачок, принюхался к Андрюше. – Выхлоп есть. От выхлопа стекло потеет. Не проведешь. Лучший алкогольный индикатор.

Вова пристально смотрел на Андрюшу:

– Давай, боец, раскалывайся. Сколько выпил? Излагай по-честному.

Андрюша пожал плечами. Так прапор и в армии бойцов не доставал.

– Если по-честному… С утра глоток портвагена с братанами… А потом грамм сто «Черной смерти» с твоим шефом… Шелуха…

– Шелуха, – согласился Вова. – А машина все равно чувствует, умница. – Он ласково шлепнул ладонью по рулю. – Ты, боец, больше не пей. Тебе нельзя. Заметано?

Андрюша в ответ только хмыкнул.

Они развернулись и по стрелочке повернули к Тучкову мосту. Андрюша решил плюнуть на Киплинга и четко спросить у прапора, куда и зачем он его везет, но не успел.

– С большими людьми тебя, боец, познакомлю. Не осрами нашу бригаду. Заметано?

Андрюша еще раз оглядел шикарный Вовин прикид:

– Может, ко мне заедем? Я тоже переоденусь.

– Зачем? Отлично выглядишь.– Вова даже не взглянул на него. – Прямо русский Рэмбо.

Вова смотрел в зеркало заднего вида, обходя по трамвайным рельсам колонну попутных. Встали у светофора за мостом.

– Я ж не на целый день вышел, – сказал Андрюша. – В тельнике прохладно.

Лицо у Вовы стало зеленым, как у вампира из кино. Зажегся светофор, Вова плавно тронул китенка с места:

– Потерпи. Сейчас вспотеешь.

И они въехали на Васильевский остров…

2
Алик

На Васильевский… Загадочный остров. Самое таинственное место в Петербурге. Остров имеет форму сердца. Расчерчен архитектором по линейке: с севера на юг, с запада на восток. Вдоль – всего три проспекта: Большой, Средний, Малый. Поперек линии – с Первой по Двадцать седьмую. Самая примитивная геометрия. Кажется, и слепой не заблудится на Васильевском. Но это только кажется. Васильевский остров – настоящий лабиринт! Не зря так загадочно улыбаются у его южного входа гранитные сфинксы из Фив, неизвестно как и зачем попавшие под чужое хмурое небо. Один, улыбаясь, смотрит на запад, другой – на восток. И рушится примитивная геометрия.

На Васильевский остров легко попасть, трудно выйти с Васильевского гиблого острова…

Кафе называлось «Фрегат». Почти напротив памятника Ивану Федоровичу Крузенштерну – знаменитому адмиралу. Иван Федорович Крузенштерн первым из петербуржцев обогнул земной шар и вернулся туда, откуда начал свой путь. И бронзовеет в недоумении, сложив на груди руки, спиной к морю, на краю своего родного лабиринта.

– Погоди на воздухе. – Вова припарковал машину у входа в кафе.

Андрюша вышел, увидел сквозь стекло, как Вова достал из кармана сиреневого пиджака мобильник и набрал номер. Андрюша поежился, подошел к освещенной двери кафе. Молодой вышибала в белой рубашке и черной бабочке приоткрыл дверь:

– С праздником, десант. А чего трезвый? Все давно гуляют, а ты еще идешь. – Вышибала, прищурясь, оценивал Андрюшины возможности.

Андрюша ему подмигнул:

– Позже ляжешь – раньше встанешь.

– Логично, – протянул вышибала. – Греби дальше. У нас все занято. Абонированы на всю ночь.

– Я не один. – Андрюша кивнул на машину.

Вышибала вышел из дверей, засунув руки в карманы,

оценил китенка, покачался с пятки на носок, оглядел Андрюшу с головы до ног, ткнул пальцем в тельняшку:

– Все равно в таком декольте не пущу. У нас дамы.

Андрюша обиделся:

– Убери руки, чмо!

Вышибала отступил на шаг, достал из кармана медный свисток:

– Что ты сказал?

– Что слышал.

Между ними встал сиреневый Вова, положил Андрюше руку на плечо:

– Берешь «Фрегат» на абордаж? Не надо. Он и так наш, боец.

Вова оттеснил плечом вышибалу, подтолкнул вперед Андрюшу:

– Боец со мной.

Вышибала открыл перед ними дверь, зло посмотрел на Андрюшу:

– Вы бы его хоть приодели по-человечески, противно глядеть. В Питере героями ходят, а на Кавказе их черные бьют. Чем бахвалятся?

Вова достал тугой бумажник, сунул купюру в нагрудный карманчик вышибале. Тот заулыбался. Вова сказал загадочно:

– А вот мы сегодня и проверим, чем он так бахвалится.

Андрюша зашел внутрь кафе, не глядя на вышибалу. Не понравилось ему кафе, и Вовины слова не понравились. Их ротный, капитан Слесарев, учил: хочешь остаться живым, воспитывай в себе звериное чутье! Чутье подсказывало – не надо заходить в это кафе на Васильевском, не надо.

Вова в гардеробной причесывался у зеркала. Андрюша заглянул сквозь низкую стеклянную дверь в зал.

В зале был полумрак и народу мало. В основном сидели парами, только у самой буфетной стойки компания человек шесть – коротко стриженные парни в широких пиджаках и густо намазанные девицы с сигаретами в усталых руках. Их, что ли, вышибала назвал «дамами»?

Вова все причесывался, поглядывая в зеркало. Андрюша понял: он не причесывался, он делал вид, а сам через зеркало тоже оглядывал зал, искал кого-то.

В освещенном углу зала на высоком металлическом табурете сидел бледный паренек в черной майке с золотым крестиком в левом ухе. Паренек отрешенно глядел в темноту, перебирал струны гитары и пел высоким тенором:

 
Черный пес Петербург,
Я слышу твой голос
В мертвых парадных,
В хрипах звонков…
 

Он пел негромко, будто только для себя. Или тоже делал вид, что поет? Иногда он быстро поглядывал на дверь, словно кого-то ждал.

Вова громко продул расческу, сунул ее в карман и вошел в дверь. Андрюша вошел следом. Паренек с крестиком в ухе быстро поглядел на них и опять отрешенно уставился в темноту.

 
Этот зверь никогда никуда не спешит,
Эта ночь никого ни к кому не зовет.
Черный пес Петербург – рассыпанный порох…
 

Девица в компании вдруг взвизгнула, уткнулась лицом в ладони, застонала. То ли плакала, то ли смеялась? Соседки ее невозмутимо курили, парни сосредоточенно жевали, аж скулы ходили. Странная была атмосфера. До войны Андрюша не часто бывал в кафе, но там, в горах, часто вспоминал остроумных, чуть поддатых друзей, веселых раскованных девчонок. Сейчас ему показалось, что он попал в другую страну или уже время пришло другое, а он там, на войне, и не заметил, как все изменилось.

Вова медленно пошел по залу, Андрюша за ним. На его декольте никто не обращал внимания. Люди вообще не обращали внимания друг на друга, даже те, что сидели парами. Тупо глядели в стороны, мимо глаз партнеров. Девица перестала стонать, убрала руки от лица.

– Ну очень… Очень смешно… – сказала она лениво.

Вова дошел до последнего столика, сел в самом углу.

Указал Андрюше место напротив, бросил ему меню с парусником на обложке:

– Выбирай. Только не расходись… Здесь жратва дорогая.

Андрюша снял беретку, аккуратно сложил, положил ее рядом с собой.

– У меня деньги есть.

– Двадцать баксов? – криво улыбнулся Вова. – Тут один салат с крабами пятнадцать стоит.

Андрюша опять удивился, откуда он знает, сколько у него денег? Открыл меню. Есть жутко хотелось. Названия блюд не сказали ему ничего. Похлебка «Пиратская», гриль «Попугай капитана Флинта», коктейль «Одноглазый Джо», салат «Вчерашняя удача». Почему вчерашняя, Андрюша не понял. Когда подошел официант в белой холщовой робе с матросским воротником, Андрюша не успел ничего выбрать. Точнее, уяснить – что тут вообще можно есть. За него распорядился Вова.

– Бутылку «Флагмана». Две закуски, две похлебки. И на зуб чего-нибудь попроще.

– Есть, – по-военному ответил официант, чиркнув закорючку в блокноте. – Попроще только «Попугай». Устроит?

– Два «Попугая».

– Есть. – Официант исчез в дыму, как летучий голландец, будто его и не было.

Только сейчас до Андрюши дошло, как четко Вова выбрал себе место. Наверное, еще там, в гардеробной, у зеркала. Ему был виден весь зал и входная дверь. Андрюша закрывал его спиной, его не видел никто. Вова курил, не спеша разглядывая зал из-за Андрюши, и молчал.

Там, в машине, Андрюша думал, что Вова «усыновил» его, чтобы взять с собой на праздник, на вечеринку с приятелями-афганцами, а они сидели одни в странном полутемном зале. Сидели и молчали. Андрюше надоело быть ширмой. Он уже хотел бросить на стол чужие деньги, послать Вову по всем этажам и гордо уйти пешком через весь Васильевский к себе на Лаврова. На хрена такой праздник?!

– Разрешите? – весело спросил кто-то у него за спиной.

Вова нахмурился. Значит, это был совсем не тот, кого он ждал. Андрюша обернулся.

У стола стоял парень в подтемненных очках, в белой мятой футболке навыпуск, широко и пьяно улыбался. На груди на фоне щита и меча – красные буквы «КГБ» – дешевая футболочка, из ларька. В руке он держал начатую матовую бутылку «Абсолюта».

– С праздником, ребята! – Парень плюхнулся на стул рядом с Вовой и забулькал водку по фужерам.

Вова мрачно глядел на него. Андрюша понял: что-то будет – и решил остаться на всякий случай.

– Ты кто? – спросил Вова.

– Алик. А ты?

– Откуда ты, Алик?

– Я? – удивился очкастый и обвел рукой зал: – Я местный ос-тро-ви-тя-нин. А ты?

– На кого работаешь, сука? – шепотом спросил его Вова. Парень вытаращил на Вову глаза, будто собирался чихнуть, но не чихнул. – На кого работаешь? Ну?!

Очкастый моргнул, поставил бутылку на стол и захохотал на весь зал.

– Алик, с приходом! – крикнула девица из компании.

Очкастый кончил смеяться так же внезапно, как начал. Укоризненно посмотрел на Вову:

– Зачем задавать глупые вопросы, командир? Моя визитная карточка у всех на виду. – Он положил руку на грудь, прямо на красные буквы.

На них уже смотрел весь зал. Вова смущенно мял пальцами сигарету в хрустальной пепельнице:

– Херня. Такой организации больше нет.

– О-ши-ба-ешь-ся… – лукаво пропел очкастый. – Ох, как ты, командир, ошибаешься.

Вова, глядя куда-то в темноту дымного зала, сказал ему тихо:

– Слушай, вали отсюда. По-хорошему.

Очкастый тоже глядел в темноту, словно искал точку, куда смотрел Вова. И так же тихо ответил ему:

– Обиделся, командир? Не надо. Каков вопрос – таков ответ, как говорится. Согласен?

Вова обернулся. Уже по-другому посмотрел на него. Внимательно и оценивающе.

– Слушай, чего ты хочешь?

Очкастый опять заулыбался широко и приветливо:

– Хочу с вами выпить, мужики. Прозит. – Он поднял фужер.

– Тебе, Алик, хватит, – сказал возникший из дыма официант в робе. – Третий день на кочерге. Завязывай кочергу тремя узлами.

Официант расставил салаты, дымящуюся похлебку и опять испарился.

– А водка? – крикнул ему вдогон Вова.

– Несу-несу! – пообещал из темноты официант. – Вы пока эту пейте. У вас же есть.

Вова удивленно посмотрел на матовую бутылку «Абсолюта», потом на загрустившего очкастого:

– Третий день пьешь?

– Бывает, – махнул рукой очкастый. – Прозит.

– Закуски только две. Может, тебе тоже заказать?

– Не надо, – грустно улыбнулся очкастый. – Я русский йог. Когда пью, могу неделями не есть.

– Значит, третий день, – зачем-то повторил Вова и поднял фужер: – Ну, давай, чекист, давай.

– Подожди, – вдруг поставил свой фужер очкастый, обернулся и поманил рукой гитариста: – Стасик, иди сюда!

Гитарист с крестиком в ухе медленно сполз с высокого табурета и подошел к их столику.

– Стасик, афганские поешь? – спросил его очкастый.

– За деньги хоть китайские, – ответил гитарист.

В руке у очкастого неизвестно откуда появилась зеленая бумажка. Гитарист, не глядя, взял бумажку, поставил ногу на свободный стул и ударил по струнам. Запел, хрипло, прямо в ухо очкастому.

 
Как факелы пылали бэтээры,
А «духи» скалились из-за угла.
Горел наш дом, горела наша вера,
Горела наша родина дотла…
 

Вова удивленно смотрел то на очкастого, то на гитариста. Андрюша тоже удивился. Только что этот бледный пацан казался чужим и далеким, а запел – будто в палатку пришел из дозора. Стал родным и близким.

– С праздником, ребята, – сказал очкастый. – Поехали! – И залпом закинул свой фужер.

Под такую песню нельзя было не выпить. Выпили, не закусив. Нельзя было чавкать под такую песню. Андрюша сидел опустив голову, про себя подпевал последние строчки куплетов. Когда гитарист кончил песню, Андрюша поднял голову. Голова кружилась. Нужно было срочно пожевать, чтобы не скиснуть.

– Ну как, Алик? Доволен? – спросил очкастого гитарист.

– Я-то при чем? Спроси у ребят, – улыбался очкастый.

– Нормально, – сказал Вова.

– Нормально, – повторил за прапором Андрюша.

– Фирма веников не вяжет. – Гитарист снова стал чужим и медленно пошел к себе на табурет.

– Алик, с чего кайф ловишь? – крикнула девица из компании. – С чернухи западло!

– А ему хоть с кирпича, – успокоил ее сосед.

– Западло! – не унималась девица.

– Оставь ты его, – рассердился ее приятель, – видишь, Алику больше мальчики нравятся.

Девица скорчила рожу, показала Алику длинный язык, пощелкала языком и отвернулась.

Очкастый Алик не обратил на нее никакого внимания. Он разливал по второй.

– Бойцу хватит.– Вова накрыл ладонью Андрюшин фужер.

– А праздник-то чей, командир? – заступился Алик.

– Ему нельзя,– отрезал Вова и принялся за салат. – Жуй, боец.

Андрюша накинулся на салат, краем глаза глядя на дымящуюся, покрытую янтарными кругами похлебку. Стало тепло и весело. И тут их Алик ошарашил:

– Пью за здоровье оккупантов. Прозит.

Вова поперхнулся салатом. Андрюша сжал в ладони вилку. Наслышался он этого словечка в горах. Седые старики в барашковых шапках ни слова по-русски не выговаривали, но «оккупанта» знали четко, как мат.

Очкастый широко улыбался:

– Прозит, геноссе.

Вова, не разжимая зубов, сказал тихо:

– Кончай цирк устраивать. Последний раз предупреждаю, кончай.

– А что? Разве я не прав, – удивился очкастый. – Если я не прав, ты мне докажи, командир.

Вова посмотрел на часы. Потом на дверь.

– Ну ты меня затрахал, чекист. Совсем затрахал.

– Может, я не прав, – соглашался Алик. – Ты докажи. Докажи.

– Проще тебе хлебало начистить.

– Проще, – кивнул очкастый. – Только это не доказательство. Ты же толковый мужчина, командир. Ты мне словами докажи. Можешь?

Вова положил вилку, сказал четко, как перед строем на занятиях:

– Доказываю.

– Я весь внимание, командир.

Вова ткнул пальцем в сторону Андрюши:

– Кавказ отпадает сразу.

– Почему? – подзадорил его Алик.

– Нельзя оккупировать то, что тебе принадлежит.

– Это спорно, командир…

– Это бесспорно! – отрезал Вова. – Ты ешь, боец. Не обращай на нас внимания. Ешь. Сейчас я его затрахаю.

– Давай-давай, – обрадовался Алик. – А Афган? Расскажи-ка мне про Афган, командир.

– И в Афгане мы не были оккупантами.

– Афган тоже вам принадлежит?

– В Афгане мы спасли мир!

– Ми-ир? – засмеялся Алик.– Войной спасли мир?! Это же абсурд, командир!

– Ты меня не понял, чекист. Мы в Афгане спасли мир на всей планете. Мы там планету спасли! Понял? – И Вова залпом выпил свой фужер.

– Апокалипсис! – от души восхитился Алик.– Люблю космические масштабы! Это по-нашему! Это по-русски! Не теряй свою гениальную мысль, командир! Дальше! Двигай!

Вова доел салат. Солидно вытер губы салфеткой.

– А куда дальше? Я уже все сказал. Я не виноват, что ты ничего не понял.

– Это я! Я! Я! Виноват, – быстро закивал Алик. – Извини, командир. Я тупой. Объясни бедному тупому островитянину, как это вы в Афгане бомбами и танками, напалмом и ракетами спасли мир на всей планете?! Объясни! Учитель!

Вова, презрительно улыбаясь, смотрел на взволнованного Алика.

– Я тебе лучше анекдот расскажу.

– Притчу? – Очкастый поднял вверх руки. – Учитель! Давай притчу. Я пойму. Я способный!

Андрюша с наслаждением доедал «Пиратскую похлебку» и вполуха слушал эту ахинею; в горах он наслушался «диспутов» и покруче, а похлебка была отменная.

– Был такой анекдот,– закурив, начал Вова.– Встречаются на Невском двое. Наш и иностранец. Иностранец спрашивает: «Слушай, где тут у вас ближайший фирменный колбасный магазин? Очень хорошей колбаски захотелось». Мужик подумал и отвечает: «Ближайший? Ближайший колбасный у нас в Хельсинки». Ты меня понял? – И Вова принялся за похлебку.

Алик глядел на Батыя с удивлением и восхищением.

– За-ме-ча-тель-но!… Значит, если бы не Афган, вы бы за колбасой в Европу поехали?! На танках?! Так? Так я тебя понял, командир?

Батый доел остывшую похлебку, бросил ложку, угрюмо откинулся на спинку стула:

– Если бы не Афган, мы бы Европе такую мясорубку устроили! Фарша бы на всех хватило.

Алик тихо сидел, положив голову на руки, и внимательно смотрел на Вову.

Андрюша оглядывался через плечо, искал, куда пропал официант с «Попугаями». Батый шлепнул его по плечу:

– Боец, иди-ка свистни халдея.

– Да, – встрепенулся вдруг Алик. – Халдей на кухне. Ты на кухню зайди. – И он заговорщицки подмигнул Андрюше. Андрюша его не понял.

Андрюша пошел к стойке, увидел, как Вова сам стал разливать водку, догадался, что прапор специально отправил его, чтобы не смущать. Андрюша оценил бы Вовин такт, если бы знал, почему Вова не дает выпить ему в его праздник.

На кухне скучала у плиты молоденькая румяная повариха в огромном накрахмаленном колпаке. Андрюша спросил у нее про официанта. Повариха смотрела на него сильно подведенными глазами. Смотрела и ничего не отвечала. Андрюше даже неудобно стало за свой десантный прикид, за голубую наколку на плече.

– Что ты тут делаешь, солдатик? – спросила тихо повариха. – Как ты сюда попал?

Накрашенные бровки стали домиком. Белый короткий халатик, надетый на голое тело, облипал и просвечивал. Андрюша смутился.

– Да я тут по делу…

– Какие тут дела? – Повариха грудью привалилась к высокому прилавку. – Они даже не жрут ни хрена. За целый вечер только две курицы сделала.

Повариха вдруг подмигнула Андрюше маслеными глазами, обоими сразу, придвинулась ближе и зашептала:

– Подожди меня у входа. Я только один заказ сделаю. Я быстро. Мы с тобой славно твой праздник отметим, солдатик. Я тут рядом живу. – Влажной рукой она взяла Андрюшину руку прямо у наколки с парашютом. – Подождешь? Не пожалеешь…

Андрюша онемел. Голова закружилась. Он резко выдернул руку и пошел к выходу.

– Ваш халдей воздухом дышит. Курит у входа, – с придыханием говорила вслед девица. – Подожди, не пожалеешь…

Андрюша пошел в гардероб. На ходу обернулся. Алик висел над Вовой, что-то ему тихо втолковывал, постукивая по столу перевернутой ладонью. Вова тупо глядел в темноту.

У открытых дверей курили халдей и вышибала. Андрюша отправил халдея на кухню, за «Попугаями». Тот не спеша докурил, перекинул салфетку через плечо и с достоинством ушел.

Андрюша постоял у дверей, подышал прохладой. Ночная Нева оживала. На реке гулко стучали двигатели. Вверх-вниз скользили красные и зеленые огоньки. За Крузенштерном ошвартовались самоходные баржи, буксиры, парусники. Ждали развода мостов. Громко смеялась у трапа чья-то девчонка. Андрюша вздохнул и пошел обратно в душный зал.

Через дверь увидел, что Алик все так же висит над Вовой. Официант с «Попугаями» еще не появился. Андрюша пошел в туалет освежиться. Открыл холодный кран, подставил горячие ладони. Вода была теплая, светло-коричневая. Не освежала. Андрюша сполоснул лицо, стряхнул ладони, поглядел на себя в зеркало и вздрогнул. Из зеркала ему улыбался седой загорелый человек с разными глазами – одним серым, другим черным. Ласково так улыбался. Но от его улыбки стало нехорошо. Андрюша обернулся, мужчина ему подмигнул черным глазом и вышел из туалета.

Андрюша смочил голову. Пятерней пригладил волосы. Кафельная плитка вокруг зеркала была изрисована, исписана. Мат. Похабщина жуткая, а прямо над зеркалом красной губной помадой: «Кто хочет остервенелую блядь?» И телефон, который начинался на пятьсот сорок два. Андрюша опустил голову, сплюнул, стараясь не глядеть наверх, еще раз пригладил волосы и вышел.