Текст книги "Все дороги ведут в Геную (СИ)"
Автор книги: Алексей Зубков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
23. Я пришел дать вам волю
В Лавинье Тодта не ждали. Первый рубеж охраны он прошел как священник, в тюрьме это довольно частые посетители. Второй рубеж прошел, показав папское предписание. Добрался до начальника смены.
– Мне нужны воры и убийцы! – с ходу начал Тодт.
– Что? – удивился начальник смены, похожий на растолстевшего и разбогатевшего, но все равно солдата и выходца из низов общества.
– То есть, матросы и гребцы. У меня предписание от Папы.
– Папа вчера умер.
– Нового еще не избрали.
– Изберут – приходите.
– Да вам как будто жалко?
– Как раз не жалко. Воры и убийцы должны страдать.
– Это на "Ладью Харона".
– Так бы сразу и сказал. Но они не пойдут.
– Может не все слышали?
– Весь город слышал. Не ты на набережной мемуары рассказывал?
– Может добровольцы найдутся?
– Не найдутся.
– Я дам по десять дукатов за каждого.
– А что я начальству скажу?
– Что я дал по пять дукатов.
– Внутрь пройдешь или тебе сюда вынести?
– Можно всех посмотреть?
– Как два пальца отрубить. Пойдем.
Скучающие стражники выгнали на погрузочную площадку осужденных за легкие преступления.
– Я пришел дать вам волю! – начал Тодт.
– Это Тодт с ладьи Харона! – крикнул кто-то, попавшийся в последние сутки.
– Пошел он к крабьей матери! – единогласно вынесло вердикт преступное общество.
– Я предупреждал, – сказал начальник смены.
– Договаривались всех посмотреть, – ответил Тодт.
Скучающие стражники выгнали на погрузочную площадку осужденных за преступления средней тяжести.
– Я пришел дать вам волю! – начал Тодт.
– Это Тодт с ладьи Харона! – крикнул кто-то, попавшийся в последний год.
– Кто такой? – поинтересовалось преступное общество.
– Если он еще жив, то он самый отчаянный и везучий головорез во всем средиземноморье после Андреа Дориа и Хайреддина Барбароссы.
– Что он может нам предложить?
– Смерть во имя Господа.
– Пошел он к крабьей матери! – единогласно вынесло вердикт преступное общество.
– Я не хочу говорить, что я предупреждал, но я предупреждал, – сказал начальник смены.
– Договаривались посмотреть вообще всех, – ответил Тодт.
Скучающие стражники выгнали на погрузочную площадку осужденных за особо тяжкие преступления.
Здесь пора уже отметить, что вера в исправляющую магию пенитенциарных заведений для XVI века все еще не характерна, но в некоторых прогрессивных местах, и в том числе в Генуе, уже начали привлекать осужденных к тяжелому труду. Хотя и не всех. Так что ломают камни в каменоломнях или гребут на галерах более-менее вменяемые и договороспособные, которые приговорены непосильным трудом возмещать нанесенный ущерб. А особо опасных и антисоциальных преступников по старинке судят и вешают. Сажать на весла арестантов на то время относительно новая и не всеобщая тенденция. По морю ходят галеры как с наемными гребцами, так и с прикованными.
– Я пришел дать вам волю! – начал Тодт.
– Кто ты такой? – поинтересовалось преступное общество.
– Я Тодт, капитан солдат с "Санта-Марии" брата Иоанна, гроза нехристей, слуга Господа, страшный и справедливый, принимающий всех добровольцев.
– Не гони! – сказало преступное общество, – Ты понимаешь, к кому ты пришел?
– Мне нужны те из вас, кто был матросами или гребцами.
– Крестьян тут нет.
– Вы хотите снова увидеть море?
Преступники заволновались, и Тодт понял, что затронул важную струну в их душах.
– Вы сгниете за решеткой или будете казнены и попадете в ад. Не сейчас, так в обозримом будущем. Вы знаете, что в аду, среди огня, сковородок и скрежета зубовного только и разговоров, что о море? Вы хотите снова увидеть лунную дорожку? Хотите снова встретить рассвет над волнами? Вы знаете, что те, кто погиб во имя Господа, даже в аду стоят несоизмеримо выше, чем те, кто был казнен за грехи? Господь милостив, и он рано или поздно простит своим воинам прегрешения земные.
– Мы здесь, потому что мы нарушаем заветы Господа.
– Вы здесь потому, что пролили кровь добрых христиан. Я принес вам волю взамен на согласие проливать черную кровь мавров и османов. Вспомните попутный ветер, плеск весел по шестнадцать гребков в минуту, звук удара борт в борт, кислый запах пороха, которым пропитан воздух после первого залпа, звон железа и соленый вкус крови! Вспомните то чувство любви к жизни и свободе, когда, вылезая из-под груды тел, вы видите рваные чулки капитана, а не чужие туфли с загнутыми носами!
– Хорошо сказано, но нет. Ты не наш.
– Я такой же грешник, как вы. Может даже больший, чем многие. Два года назад я убил епископа, и с тех пор я служу Господу на море.
– Епископа? – присвистнул кто-то из преступников.
– В священных стенах монастыря, – усугубил Тодт.
– Не из-за бабы случайно?
– Нет. Мы не сошлись по богословским вопросам.
– Кинжалом в спину? – спросил другой.
– Нет, это был честный поединок.
– Беда... – протянул один из стражников, – Я-то думал на старости лет в монастырь податься, а там, оказывается, все как тут.
Вперед вылез седой мужик, непохожий на местного. Его щеки были распороты прямыми крестами, на левой вроде как зажило, а на правой один шрам до конца не сросся.
– Сдается мне, я знаю, кто ты. Не был ли ты при Мариньяно?
– Я был при Мариньяно, – ответил Тодт, – Я еще как был при Мариньяно! Это ко мне пришли молодые волки, жаждавшие крови. Это я разбудил кардинала Шиннера. Это я вел баталию на штурм батареи ландскнехтов. Это мы с Бернским Быком уже заклепывали пушки, когда появилась кавалерия.
– Не тебя ли звали "Безумный Патер"?
– Меня.
– Ты зря тогда все это начал. Мы потеряли много отличных парней. Ни за хрен. На ровном месте. Там был сам король Франциск, и с ним де Баярд и Маркус из Кельна. Маркус из Кельна отбил свои пушки, а потом появилась кавалерия, и мы не смогли подавить ландскнехтов.
– Я помню. Много лет я водил воинов в бой не ради Господа, а ради алчности, гнева, гордыни, чревоугодия, похоти. Я молюсь, чтобы Господь простил меня.
– Ты просто брехун в сутане, посылающий людей на смерть! – крикнул кто-то из местных.
Тодт задумался на минутку и стащил через голову сутану, а потом и нижнюю рубашку, оставшись только в коротких подштанниках.
Преступники отступили на шаг, и даже стражники вздрогнули.
Грудь, живот, руки и бедра старика были исчерчены множеством шрамов. Белых, розовых, голубоватых, темно-красных. От клинков, от дубинок, от пуль, от ожогов, даже вроде от укусов. Между шрамами и поверх шрамов кожу покрывали синие точки несгоревшего пороха – следы от выстрелов с близкого расстояния. Каким-то чудом на этом фоне выглядели почти целые кисти рук и нетронутое шрамами лицо.
– Повернись, – скромно попросил кто-то.
Тодт повернулся. Белую спину пересекали всего два шрама, на правой лопатке и под левой.
– Не всегда соратники хорошо прикрывают спину, – как бы оправдываясь, сказал он, – И не всегда есть достаточно соратников, чтобы ее прикрыть.
– Вот дьявол, – произнес кто-то.
– Что?! – рявкнул Тодт, оборачиваясь.
– Простите, отче.
– Десять "Аве Мария" и десять "Отче наш".
– Да-да, конечно.
– Слушайте братва, я все понимаю, он реально крутой чел, но пойти с ним это как в мясорубку прыгнуть, – сказал кто-то из быстро соображавших.
– Кто хочет жить, кто весел, кто не тля – готовьте ваши руки к рукопашной. А крысы пусть уходят с корабля – они мешают схватке бесшабашной, – произнес Тодт строки, откуда-то всплывшие у него в голове.
– Никогда вам не увидеть нас, прикованными к веслам на галерах! – крикнул кто-то из заключенных, – Лучше уж дробить камни!
– Точно, – подтвердил другой, – Падре, Вы понимаете, что тут собрались как раз те, кто отвертелся от гребли на галерах?
– Э-э-э... – растерялся Тодт. – Извините, что сразу не сказал. Вы подумали, что я хочу вас купить, чтобы вы гребли как рабы? Нет, ничего подобного. У нас венецианский порядок. Гребцы получают жалование. И вообще мне сейчас нужны не гребцы, а матросы на паруса.
Лица арестантов даже несколько подобрели. Похоже, это оказался самый сильный аргумент.
– Так бы сразу и сказал, – ответил кто-то из них, – Но я все равно не пойду.
– Возьми меня, – тихо сказал высокий седой преступник, за ногами которого на цепях волочились камни. Лоб первого добровольца над правым глазом украшала вмятина размером с яйцо.
– Э, Мятый, тебя не отпустим, – возмутился стражник.
– Возьми меня, капитан! – крикнул Мятый, упав на колени, – Я матрос, я умею ставить парус, могу ловить ветер, могу стоять на руле. Готов пойти хоть гребцом, хоть солдатом!
Он рванул рубашку на груди, ветхая ткань разлетелась в клочья, обнажив атлетический торс.
– Я беру его, – сказал Тодт, – Один человек лучше, чем никого.
– Нет, – сказал начальник смены, – Это же Мятый.
Тодт недоуменно посмотрел на него.
– И что? Если он струсит, я сам его убью.
Стражники и заключенные дружно заржали. Кроме Мятого. Он стоял, опустив голову, и по его лицу текли слезы.
– Я согласился на этот фарс не ради одного матроса. Было бы еще хотя бы человек пять, овчинка бы стоила выделки, – сказал начальник смены.
– Ангел Божий спустился за нами, грешными. Посмотрите на его спину, это шрамы там, где были крылья, – сказал Мятый, повернулся к остальным, и все преступники сделали шаг назад, – Лука, Маттео, Марко, Джованни, и вот еще ты, как там тебя зовут, не прячься.
– Не-не-не, – сказал последний, – Ты уходишь, а мы остаемся.
– Если вы не уходите со мной, то я остаюсь с вами.
– Дья... Святой Лаврентий! – как бы выругался осознавший свою участь арестант.
– Почему они? – спросил начальник смены, – Что у них общего?
– Матрос, матрос, боцман, старпом, капитан рыбацкого баркаса, – ответил Мятый, повторно тыкая пальцем в выбранных, – Если у вас есть еще хотя бы пара матросов, мы сможем вывести ваш корабль под парусом. В штиль сядем на весла...
– Эээ... – возразил кто-то из "добровольцев".
– Я сказал, сядем! – повысил голос Мятый, – А если абордаж, то возьмемся за оружие! И те из вас, кто струсит, позавидуют мертвым!
– Черт вас всех побери! – крикнул начальник смены.
– Десять "Аве Мария" и десять "Отче наш", – спокойно ответил Тодт.
Двадцать шесть особо опасных преступников и девять стражников строго посмотрели на начальника смены. Он поклонился и ответил:
– Да, отче. Простите, отче.
24. Дуэль
После того, как Максимилиан покинул гостеприимный замок Борго-Форнари, его никто не преследовал. Преследовать было просто некому, тушить пожар всем показалось намного важнее. Только затоптав последний огонек, стражники во главе с комендантом задумались о том, каким образом узнику удалось сбежать.
Когда заключенный каким-то загадочным образом бесшумно преодолел несколько постов охраны, это уже подозрительно. Когда он, будучи почти пойманным, начинает рассыпать проклятия на неизвестных языках, это тоже подозрительно. Но самое подозрительное, когда от проклятий непонятным образом умирают одни люди, а другие чувствуют жжение в глазах и не способны сражаться.
Стражник, посланный посмотреть, как заключенный смог уйти, прибежал с сообщением, что два поста по два человека спят как заколдованные, а двери и решетки выломаны с нечеловеческой силой.
Разбуженные дали показания, что видели демона в женском обличии, ходившего по стенам снаружи и дунувшего на них странным дыханием, похожим на волшебный порошок.
Последней каплей стала обнаруженная на полу комнаты нарисованная мелом пентаграмма с каббалистическими знаками у вершин.
– Это и правда чернокнижник какой-то! – возмутился комендант, – Ну, Маккинли, ну негодяйская морда! Мог хотя бы предупредить, а лучше бы священника привез.
– Что делать-то будем, Ваша милость? – спросил старший по званию из солдат.
– Молиться, поститься и слушать голоса ангелов, – злобно ответил комендант, – Ничего не прибирайте, убитых нечистой силой не трогайте, пусть лежат где лежат. Сейчас напишу депешу епископу в Геную, пусть пришлет инквизитора, демонолога и кого там еще положено. И вторую депешу для этой шотландской свиньи Маккинли. Пусть приезжает и сам расхлебывает.
Уже рассветало. Комендант и со здоровой рукой не был мастером словесности, а из трех грамотных солдат ни один не выжил. Левой рукой комендант три раза переписывал депешу епископу, хотя для Маккинли накарябал почти сразу. Передал оба письма гонцу, перекрестил его и отправил в Геную.
До города два-три часа на хорошем коне и четыре с половиной на неспешном муле плюс перерыв на перекусить. Потом очередь у ворот, ожидание в приемной епископа, длинный допрос с демонологами. До письма к Маккинли очередь дойдет ближе к вечеру. По месту жительства рыцарь не найдется, и гонец задумается, ждать под дверью, обходить кабаки или не пожалеть несколько мелких монеток из личного кошелька, чтобы рыцаря нашли местные мальчишки. Победит жадность, усугубленная голодом, и гонец пойдет по кабакам.
Часов в девять утра четвертого декабря Максимилиан проснулся под звуки трубы и барабана. Слуга, которого он просил разбудить через час после открытия ворот, устал стучать в дверь и позвал на помощь ночевавших по соседству музыкантов.
– Довольно! – крикнул Макс, не открывая дверь, – Несите завтрак!
За дверью слуга и музыканты переглянулись.
– Наверное, он не откроет, пока не оденется. Ждите тут, -сказал слуга, который обещал музыкантам чаевые от рыцаря.
Максимилиан сразу же пожалел, что не забрал из башни запасную одежду. Промокший за ночь костюм к утру толком не высох. Тщательно выжатые вечером и сложенные под подушку чулки высохли, рубашка из тонкого полотна тоже просохла, а вот штаны и дублет из шерстяной ткани на подкладке с декоративными вставками оставались влажными. Что особенно неприятно, протез тоже не высох. Мокрая подушка, мокрая подкладка и мокрые кожаные ремни.
Ночью Максу приснился сон, что он пришел жаловаться на самоуправство де Вьенна дожу Генуи и по совместительству французскому губернатору сеньору Оттавиано ди Кампофрегозо. С утра эта идея показалась весьма разумной, но сначала следовало заглянуть в "Капитан", переодеться и взять более приличный меч, чем снятый со стражника в Борго-Форнари. Да и не помешало бы поговорить с Фредериком об остальных вчерашних событиях.
Про смерть Папы Максимилиан совершенно забыл, а про связанные с ней планы де Вьенна тоже не подумал. Поэтому он в обычном темпе благородного человека мирного времени выдал чаевые слуге, музыкантам и конюху, поел и поехал в "Капитан". В воротах его никто и не думал останавливать, для французских стражников французский конь и французская упряжь указывала на своего больше, чем любой костюм, угодный изменчивой моде.
В "Капитане" Макс обнаружил отсутствие Фредерика и ряда важных предметов, включая сундучок с запасным протезом и свой лучший боевой меч. Записка со стола исчезла, на ее места лежала другая. "Сами знаете что у сами знаете кого".
Вьюк с одеждой так и лежал наполовину распакованный. Макс еще раз протер ремни протеза и ногу под ними. Потом оделся во все самое лучшее и пешком отправился к дожу, стараясь поменьше переносить вес на левую ногу. Меч он взял самый красивый, миланский с золотой проволокой на эфесе и в красных бархатных ножнах с золотыми накладками. Надо сказать, что и клинок у этого меча стоил под стать рукояти и ножнам. Для использования по прямому назначению меч, хотя и "парадный" подходил ничуть не хуже того, что вчера забрал Маккинли. Просто вчера не хотелось привлекать внимание. А вообще, никто не носит отдельно меч для красоты и отдельно второй меч на случай, если угодно будет защититься от врагов или напасть на врагов. Тем более, никто не будет надевать достойную рукоять на недостойный клинок, да и откуда у рыцаря недостойный клинок.
– Великолепно выглядите, мессир! – поклонился хозяин гостиницы, – Кого Вам угодно осчастливить своим визитом?
– Дожа! – гордо ответил Максимилиан, неспешно проходя мимо и заметно опираясь на трость.
Едва Макс, шедший очень медленно, свернул на улицу Святого Лаврентия, как сзади раздался грозный крик:
– Куда это ты собрался?
Макс обернулся. Перед ним стоял, положив руку на рукоять меча, Пьер де Вьенн.
Для де Вьенна утро началось с прибытия гонца от дожа. Мудрый дон Оттавиано желал знать, связан ли визит королевского финансового контролера с нападением банды вооруженных мародеров на объект, который он посетил в первую очередь и впоследствии неоднократно.
Собственно нападение де Вьенн проспал. Выстрелы, конечно, были слышны в городе, но либо тем, кто находился близко, либо тем, кто не спал. Такого шума, чтобы разбудить весь город, включая тех, у кого окна на другую сторону, и в помине не было. Слухи разошлись по городу быстро, но будить постояльцев чтобы поделиться слухами, в гостиницах не принято. Гонец тоже умолчал о теме предстоящей беседы, так что де Вьенн предстал перед дожем совершенно неподготовленным. Неприятных сюрпризов оказалось даже два. Мало того, что таможня сгорела, так еще оказалось, что люди дожа, несмотря на то, что он заодно представитель и королевской власти, следили за перемещениями других представителей Его Величества.
Получив изрядное количество необоснованных обвинений и подозрений, де Вьенн смог убедить дожа в своей непричастности. Поскольку дон Оттавиано выгодно отличался от обычных королевских чиновников умом и сообразительностью, то отсутствие заранее подготовленных ответов и искреннее незнание обстоятельств дела послужило аргументом в пользу француза. С другой стороны, по той же причине оценка дожем личности, интеллекта и деятельности королевского порученца сильно снизилась. Дон Оттавиано ожидал услышать доклад о невидимой войне и подлых врагах, которые почти побеждены, но на последнем дыхании наносят удар изподтишка. Услышал же искреннее непонимание и больше вопросов, чем ответов. Впрочем, де Вьенн все равно собирался через несколько часов покинуть город, так что беседа с дожем не принесла ему ничего, кроме потраченного времени.
Также дож пообещал, что Банк в знак уважения к Его Величеству примет вексель по номиналу при условии, что средства будут потрачены на оборону Генуи. Но, поскольку вексель похитили у де Тромпера неизвестные злоумышленники, француз снова попал в неловкое положение, когда ответил, что вексель пока не будет предъявлен к оплате.
Выйдя от дожа, де Вьенн направил стопы к месту происшествия. Подозрения у него, конечно, были, но ни вчера арестованный Максимилиан, ни оставшаяся без денег и сообщников Марта в них не фигурировали. Фигурировал в подозрениях убийца, который переколол как кур шесть человек и скрестил мечи с де Круа на via San Donato. И непонятная "местная шелупонь", которая "начала собираться" у того дома по словам сержанта. Очевидно, что это действовали не то старые враги Марты, не то генуэзские разбойники, которые узнали, что она получит золото в Банке.
На месте подозрения подтвердились. Действовала банда в несколько десятков стволов. Почему они не сработали тихо, с арбалетами и мечами? Не потому ли, что "порох придумали трусы", как сказал тот проповедник в порту? Чтобы пойти в честный бой против солдат, которые живут с меча, надо владеть клинком как минимум не хуже их. Сорок солдат разгонят хоть сотню разбойников. Но два-три десятка стрелков выбьют солдат раньше, чем те подойдут на расстояние удара.
Совесть, конечно, уже принялась грызть рыцаря. Получается, что он подставил сорок человек, включая одного рыцаря. Де Тромпер, конечно, сам виноват, что не выставил нормальную охрану. Но стоило все-таки настоять, чтобы он отнесся серьезно к угрозе штурма. С этими грустными мыслями де Вьенн вернулся в "Капитан", чтобы собрать вещи и погрузиться на корабль.
– Доброе утро, мессир! – поприветствовал его хозяин гостиницы.
Рыцарь молча кивнул.
– Не угодно ли откушать? Есть пулярки, только сняли с огня.
– Неси.
– В каком настроении дон Оттавиано? Не секрет, в порту что-то случилось?
– В плохом. Все плохо. Заткнись и неси пулярку. Я съезжаю, – де Вьенн даже не повернул голову к собеседнику и прошел к лестнице.
– Как Вам угодно. А Ваш друг, мессир де Круа, тоже будет съезжать после визита к дожу?
– Что? – де Вьенн остановился и удивленно повернулся к отельеру.
– Он переоделся в очень красивый костюм, красный с золотом. Взял меч в бархатных ножнах. И вот буквально только что вышел, сказав, что идет к дожу. Мессир, мессир, а как же пулярка?
Последнюю фразу он кричал уже в спину де Вьенну.
Откуда тут взялся Максимилиан, если он должен быть в Борго-Форнари? Вряд ли в Генуе есть еще один красно-золотой костюм по немецкой моде, еще и на другом человеке, которого можно принять за де Круа. Может быть, отельер напутал, и это оруженосец Фредерик в костюме под стать костюму своего рыцаря отправился к дожу? Зачем к дожу? Если с жалобой и с историей про золото, то надо его остановить немедленно, а то можно и не уехать отсюда, ведь по первому слову дона Оттавиано закроется и порт, и все ворота.
Вот он! И это точно Максимилиан.
– Куда это ты собрался?
– К дожу, – честно ответил Макс.
– Черта с два.
– Останови меня.
Де Вьенн оглянулся по сторонам. Все-таки главная улица и в двух шагах от собора святого Лаврентия и дворца дожа.
– Остановлю. Есть тут где-то приличное место для дуэли?
Теперь оглянулся Максимилиан. Сплошные стены вокруг, люди и повозки нескончаемым потоком. Есть небольшая площадь неподалеку у палаццо Сан-Джорджо, есть площадь перед собором святого Лаврентия, есть, конечно, площадки где-то в порту. Но это все очень людные места. Устроить дуэль просто на маленькой улице, как вчера на via San Donato? Тоже неудобно. И карта осталась у Фредерика. Хотя одно знакомое место как раз можно найти и без карты.
– Если мы никуда не торопимся, то школа фехтования Кокки на vico Carlano. Самое то, чтобы скрестить мечи. Хотя, если ты вызываешь меня, то я настаиваю на конном поединке в три сшибки, – Макс недвусмысленно прикоснулся тростью к хромой ноге.
– Где мы тут возьмем копья и барьер?
– Я никуда и не тороплюсь. Пойду пока потребую справедливого разбирательства дела.
– Я настаиваю на поединке прямо сейчас, – недовольно ответил де Вьенн.
– Прямо сию минуту, без доспехов, оруженосцев, прекрасных дам и прочей публики?
– Хоть прямо здесь, но к дожу ты попадешь только через мой труп. Пойдем к этому Кокки.
– Ну и пойдем, – спокойно ответил Макс, и добавил, – А ты ежей пугать не пробовал?
– Пробовал. Разбегаются быстрее собственного визга. Кстати, будь так любезен, пролей свет на истинную сущность чертова пьяницы Маккинли и его собутыльника коменданта Борго-Форнари. Кто из них предатель? Ты их подкупил или как-то уговорил?
– Оба честные люди и сделали что могли, – ответил Максимилиан, – Я дождался, пока уедет Маккинли, разогнал гарнизон пинками и подзатыльниками, потыкал палочкой в коменданта, разломал ворота и решетки и спокойно уехал на Паризьене. Меня даже не преследовали. Ни Маккинли, ни комендант, ни кто-то еще от меня не получили ни гроша.
– Комендант должен был поднять тревогу, хотя бы сообщить, что ты сбежал. Почему я вижу тебя раньше, чем посыльного из Борго-Форнари?
– Не знаю, – пожал плечами Максимилиан, – Там должно было остаться достаточно живых людей и лошадей. Как-нибудь на досуге съезди туда и спроси.
Кстати, а где же несправедливо обозванный "негодяйской мордой", "шотландской свиньей" и "чертовым пьяницей" Маккинли, который вчера вечером покинул замок? Вот он, в седле. Маккинли серьезно отнесся и к поручению де Вьенна, и к словам коменданта, что солдат маловато. Он еще до закрытия ворот вернулся в Геную, сразу навестил де Вьенна в "Капитане", сообщил, что поручение выполнено, пожаловался, что солдат мало и получил разрешение взять еще хоть двадцать человек. Утром Маккинли, несмотря на повышенную готовность в связи с нападением на таможню, договорился с непосредственным руководством этих двадцати и уехал с отрядом пехоты обратно в Борго-Форнари. Причем к тому времени, как отряд вышел из городских ворот, гонец коменданта в них давно уже въехал, а демонолог верхом обгонит пешую колонну за час до замка.
Со скоростью пешехода до Борго-Форнари вообще шесть часов чистого хода, не считая остановок. Прибыв в Борго-Форнари вечером, Макклинли не обнаружит Макса, зато узнает про себя и про него много нового от коменданта. Немедленно собравшись обратно, он будет задержан уже вовсю работающим в замке демонологом. Потом он немного поспит, потому что до закрытия ворот в Геную уже не успеет, и выедет только завтра на рассвете, прибудет утром, но от его присутствия и доклада уже ничего не будет зависеть.
Антонио Кокки несколько удивился, узнав, зачем к нему пожаловали два рыцаря. Генуэзцам, французским оккупантам и гостям города для частных поединков как-то хватало земли в городе и за его пределами. Некоторые особенно популярные площадки он и сам регулярно посещал как зритель. Учителю фехтования очень интересно и актуально наблюдать за той частью жизни, к которой он готовит учеников.
Хотя на сегодня были запланированы занятия с тремя учениками, по здравому размышлению, Кокки решил не посылать и не сопровождать гостей туда, где режут и колют друг друга местные сливки общества. В конце концов, не первый раз ему затыкать чужие раны, гонять слугу за цирюльником и отменять занятия, пока отмывают кровь. Учитывая, что у молодого рыцаря не было ноги, а старший выглядел весьма серьезно, стоило ожидать поединка в пару ударов с последующей медицинской помощью и примирением.
– Господа, раз уж я здесь за секунданта обоих сторон, то должен предложить вам помириться, – сказал Кокки после того, как рыцари осмотрели зал и сочли его пригодным для поединка.
– Нет, – сказал молодой рыцарь.
– Нет, – сказал старший рыцарь.
– В позицию! – скомандовал Кокки и отступил подальше.
Максимилиан осторожно атаковал уколом в лицо. Де Вьенн легко парировал движением влево-вверх, надавил на клинок Макса и попытался рассечь ему бедро круговым ударом против часовой стрелки.
Макс отскочил. Недостаточно быстро, и срезанный лоскут правой штанины повис на колене. Ударил в ответ по правой кисти, но француз подставил перекрестье.
Де Вьенн атаковал длинным выпадом, целясь в сердце. Макс отшагнул правой назад, парировал клинком вверх, хотя по высоте лучше бы было клинком вниз, и нанес диагональный удар наотмашь в голову.
Де Вьенн изогнул спину, отклонившись назад, но не отшагивая, и резким поворотом локтя и запястья направил меч по дуге в левую голень противника.
Макс соображал быстро, но двигаться настолько быстро, как соображал, он никак не мог. Вот его клинок пролетает в паре дюймов от лица де Вьенна, а вот меч француза начинает движение, от которого уже не успеть уйти. Но это же протез, а не живая нога!
Позже де Вьенн скажет, что с самого начала не хотел убивать или калечить Максимилиана. Поэтому еще когда они шли к школе фехтования, он поставил себе цель атаковать хромую левую ногу. Она ведь и так уже немножко порченая. На этом поединок бы и закончился с минимальными потерями для обоих сторон.
Ударив по ноге, де Вьенн сразу же отскочил назад, поднимая меч в защиту. Он успел подумать, что ощущение от удара по этой хромой ноге совсем не такой, как обычно от удара по живому человеку. Как будто под клинком погнулся железный стержень.
В ответ, Максимилиан, используя преимущество, которое давали ему длинные ноги, длинные руки и длинный меч, сделал выпад, как ни в чем не бывало, оттолкнувшись разрубленной ногой. И поразил де Вьенна прямо в лоб почти самым острием меча.
Хрустнула кость, и рыцарь повалился навзничь, еще и ударившись об каменный пол затылком. Макс тоже упал, потому что голень выскочила из креплений в испорченном протезе.
– Господа? – тихо позвал Кокки от дальней стены.
– Черт побери, – отозвался Макс, пытаясь подняться на ноги.
– Мессир? – Кокки обратился уже к де Вьенну.
Старший рыцарь не реагировал, и Кокки подошел поближе. Много крови, потому что лоб разрублен до самого черепа, но кость, похоже, не пострадала.
Бинты и квасцы для остановки крови под рукой, такое в школе фехтования нужно постоянно. Сверток бинта на рану и плотная повязка вокруг головы. Теперь рыцарь хотя бы не умрет, но когда он придет в себя и что с ним делать дальше? И как там молодой рыцарь, не ранен?
Молодой рыцарь не был ранен, зато протез пришел в полную негодность. Кожаный футляр в форме голени разрублен полностью, даже если заштопать, форму держать не будет. Опорный стержень изогнут, и полностью выпрямить его не получится без молота и наковальни. Ступня вместе с туфлей разрублена посередине, даже в полу осталась зарубка на этом месте. В конструкции мастер предусмотрел еще и ортез, который ограничивал степени свободы в колене, так даже ортез с обоих сторон искривился, когда Макс со своим немалым весом пытался встать, еще не понимая, насколько все плохо.
– Первый раз вижу, чтобы после поединка рыцарь шел к кузнецу вместо врача, – развел руками Кокки.
– Надо забинтовать ногу, – сказал Максимилиан, – Или вся Генуя узнает, что у меня ее нет.
Кокки пожал плечами, забинтовать так забинтовать.
Макс несколько не понял его жест и решил добавить убедительности. Протез содержал в себе тайник на черный день, где хранились в том числе золотые и серебряные монеты. Сейчас они разлетелись по полу, но Кокки пока не обратил на них внимания, или не показал вида.
– Я рассыпал деньги.
– Да, мессир, я вижу, – ответил Кокки.
– Возьмите их все себе, но мне нужна помощь.
– Как Вам угодно, – Кокки более внимательно посмотрел на пол и с удивлением поднял золотой флорин, – Насколько много помощи я могу Вам оказать?
– Для начала мне нужен мой оруженосец Фредерик. Скорее всего, он в третьем доме от строящейся базилики или где-то рядом с маэстро Горгонзолой.
– Кто это?
– Спросите на месте, я так понял, что на стройке его все знают.
