Текст книги "Ольга Ермолаева"

Автор книги: Алексей Бондин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА XII

Лето прошло в тревоге. Чаще и чаще ревели гудки на заводе во внеурочный час.

В одну из осенних ночей что-то грохнуло вдали. Испуганно дрогнули в окнах стекла. Ольга наскоро оделась и вышла на улицу. Николая дома не было.

Со стороны завода слышались редкие выстрелы. Бледнозеленоватой звездой в черное небо взлетала ракета. Сквозь косматое облако выглянул серебряный серп луны и облил тусклым светом деревья соседнего сада; они тревожно зашумели полуголыми ветвями. В центре города снова треснуло несколько выстрелов.

Ольга еще несколько времени простояла, зорко всматриваясь в темь ночи и прислушиваясь. Но молчала ночь. Только чуть пошумливал сырой, холодный ветер.

Всю эту ночь Ольга долго не могла сомкнуть глаз. Не спал, должно быть, и Стафей Ермилыч. Ольга слышала, как он ворочался, покряхтывал, вздыхал, кашлял. Думалось, что с Николаем произошло что-то. Она несколько раз вставала, подходила к окну и всматривалась в потемки осенней ночи. Часы пробили уже четыре. Вспомнился недавний разговор с Николаем о том, что он желает вступить в Красную гвардию.

За последнее время Николай изменился. Он стал разговорчивый и даже ласковый. Раз добродушно напомнил ей о своей ревности к отцу.

– Ты не говорила ему?

– Нет.

– То-то. Сдуру я в ту пору это сказал.

Николай пришел утром и принес с собой винтовку. Стафей Ермилыч, с любопытством смотря на ружье, спросил:

– Это что?

– Ружье,– Николай улыбнулся.

– Я вижу. Зачем оно у тебя?

– Нужно... Расскажу все.

За чаем Николай рассказал, что сегодня ночью арестовали весь комитет. Разоружили меньшевиков и эсеров-красногвардейцев.

– И ты?

– Я ходил заложников брал. Маклакова купца забрали.

– А-а!.. Так его и надо, пса!..– воскликнул Стафей Ермилыч.

– Сына бы тоже надо,– сказала Ольга.

– Нет его, скрылся – удрал.

После чая Николай, усталый, сразу свалился в постель. Ольга как-то по-особенному оберегала сон его, ходила тихонько, на цыпочках. А после полудня осторожно его разбудила.

– Коля, три часа, ты велел разбудить.

Николай встал, торопливо оделся и, захватив с собой винтовку, пошел. Ольга взяла его за лацканы пальто и озабоченно проговорила:

– Смотри, береги себя, Коля.

– Ну-ну, не беспокойся,– рассеянно ответил он.

В этот день к Сазоновым прибежала Степанида. Она заботливо спросила:

– Живы, здоровы?

И с довольной усмешкой сказала:

– Посмотрела бы ты, какой переполох в нашей обители святой! Попа Михаила арестовали. Он только проповедь сказал, что антихристы пришли, великий пост назначил. Зазвонили, как в пост, и молитвы великопостные начали читать. Явились красногвардейцы и тут же с амвона его и взяли. Увели... О, что было-о! Васса в обморок упала, в притворе церкви свалилась. Не было у меня воды. Вылить бы ведро холодной, сразу бы очухалась...

Весна 1918 года принесла грозные события. Заговорили о восстании чехословаков. Рабочие поспешно вооружались. На железнодорожной станции торопливо бегали паровозы, возле мастерских, стуча молотками, рабочие сооружали из железных угольных вагонов-арб бронепоезда. Часто орали тревожные гудки завода. В их грозном реве был слышен настойчивый призыв.

У Ольги почему-то исчезли теперь боязнь и думы о завтрашнем дне. Пусть ощущается недостаток в хлебе, пусть ее ботинки продырявились и купить их негде и не на что – эта нужда ей казалась легкой. Ей не жаль было прежних магазинов с обилием товаров. Все равно эти товары были не для нее. Она только могла с завистью смотреть на них.

Николай теперь реже стал бывать дома – он жил в казарме отряда. На нем появилась серая шинель, на голове – шапка с нашитой наискось красной лентой. Эту ленту ему нашила Ольга. Нашила и, улыбаясь, примерила на себя.

– Хорошо? – спросила она мужа и по-военному прошлась по комнате.

Она забыла все обиды, нанесенные ей Николаем, и теперь жила новой жизнью, полной больших, но радостных забот. Правда, порой он бывал к ней невнимателен и даже суров, но она думала, что ему теперь не до нее.

Раз пришла Степанида и сказала, что у них в монастыре снова появился отец Михаил.

– Опустили чорта. Ну, зато проучили, должно быть. Ласковый стал. И начальство монастырское тоже. Такое стало покладистое. Казначея разговорилась со мной. А будто я не чую, что от нее волком пахнет.

Помолчав, Степанида сказала с тревогой в голосе:

– Они к чему-то готовятся. Прошлый раз ночью, сказывали, будто привезли чего-то на четырех лошадях и упрятали под церковь. Все делали тайком, никто и не знает, что они привезли. Хитры, проклятые.

Николай пришел озабоченный, серьезный и сообщил:

– Ходить теперь мне будет некогда... Пока что разместились в монастыре... Ну... если внезапно исчезну, .значит, послали на фронт. Так и знайте.

Старик заплакал. Он перекрестил сына на прощанье.

– Иди, Коля. Благословляю... Крепче стойте. За свое дело воюем. И я завтра тоже пойду на фронт. Работать пойду. Хоть и стар, но все-таки что-нибудь и сделаю... Заменю мало-мальски кого-нибудь.

– А мне можно прийти к тебе? – робко спросила Ольга, когда вышла во двор проводить мужа. Она обняла его и поцеловала. Она чувствовала себя виноватой перед ним. Он теперь казался ей другим человеком: его темные глаза, когда-то холодные и упрямые, теперь светились мягко и ласково. Она пожалела, почему это чувство не возникло в ней прежде. Ей даже хотелось сказать ему: «Ты прости меня, я тебя не понимала».

– Береги себя, Коля, слышишь...– тихо сказала Ольга.

– Я знаю это,– сказал он рассеянно, думая о чем-то.

Она еще раз обняла его.

– Ну, иди, бог с тобой, раз это надо.

Николай вскинул на плечо винтовку и пошел крупным шагом.

Через день Ольга испекла пирог и, завязав его в платок, пошла в монастырь к Николаю. По улице скорым шагом шел отряд красногвардейцев. Она остановилась, провожая его взглядом. B передней шеренге шел знакомый ей Яша Кулагин. Увидев Ольгу, он улыбнулся и, сняв картуз, махнул им.

Ольга помахала ему рукой, подумала: «И Яша тоже...»

Спустилась с горки к речке, за которой стоял на холме монастырь, высунув большой купол церкви из густой сосновой рощи. Небо было чистое, голубое. Издали время от времени долетали странные звуки, похожие на далекие раскаты грома. Направо, за заводом, стояли горы синие, молчаливые. В душе Ольги было тихо и настороженно. Каждый далекий, чуть слышный удар сотрясал ее сердце.

Монастырский двор поразил Ольгу необычным видом. Монахинь нигде не было видно. По двору ходили красногвардейцы.

У церковных коновязей стояли оседланные лошади.

Тут Ольга встретила Степаниду. Она была чем-то напугана.

– К Николаю пришла?.. Здесь он. На колокольне... А наши сестры все сбежали. Рабочие удрали в лес, на покосы. Я пошла к казначее, а ее и след простыл, и келья пустая, куда все девалось.

Николай был на колокольне. Увидев Ольгу, он крикнул:

– Отдай Степаниде Андреевне... Мне нельзя... Иди домой.

– Ты под вечерок приходи...—сказала Степанида.– Вечером как-то лучше, больше свободных. Хорошие ребята здесь. Надо мной все подтрунивают. А не обижают. Буду здесь жить, пока можно. Куда я пойду.

Ольга пришла под вечер.

Красногвардейцы собрались в келарне. Рыжий Федор, литейщик, веселый приземистый, лет тридцати, пошутил над Ольгой:

– Пришла?.. Не терпит ретивое... Скушно без мужика?.. То-то. Все как полагается.

Он растянулся на полу и, задрав ноги на лавку, попыхивал трубкой.

Миша Пермяков, румяный парень с густой шапкой золотистых кудрей, играл на баяне.

– Ну-ка, сыграй что-нибудь посмешнее,– сказал Федор.

Миша ухарски заломил фуражку набок и, прижавшись ухом к баяну, заиграл. Один из красногвардейцев, подняв руки вверх и пощелкивая пальцами, запел сиповато:

 
Ты-ы, сударка, лебедь бела,
Мне жениться не велела,
По головке гладила,
В офицеры ладила-а.
 

Федор вскочил с пола, неожиданно схватил Степаниду и закрутил ее. В дверях стоял Николай Сазонов и улыбался. Среди этих людей он был совершенно другим человеком. Ольга впервые услышала раскатистый смех его.

В келарню вошел командир отряда.

– Наряд!..—сказал он тихо.

Все поднялись, как один. Комната наполнилась глухой возней. Красногвардейцы выходили, постукивая винтовками.

– Ты иди,– мягко сказал Николай, тронув рукой Ольгу, и вышел.

Стафея Ермилыча дома не было – он ушел работать в ночную смену. Ольга пошла к матери. Лукерья, озабоченно посмотрела на дочь, тихо спросила:

– Ну, что, доченька?..

– Ничего.

– А что ты такая?.. Что-то тревожно сегодня...

– Ничего, мама, ложись, спи.

– А ты?..

– Я посижу...

– Разве уснешь. Спасибо хоть ты пришла. А то я все одна да одна. Тоскливо. К тебе ходила, тебя нет. У Коли была?..

– У него.

– Ну, что там?..

– Ничего...

Лукерья вздохнула и легла. Ольга открыла окно в огород. Тихая июльская ночь боролась с предрассветными сумерками. Заря, не потухая, зажигалась к востоку.

Не спалось. Тревога давила грудь. Молчал и сад в задах огорода; он будто скрывал какую-то тайну. Так тихо бывает перед грозой.

Ольга сняла с окна густо разросшийся ароматный жасмин, поставила его на стол и села на подоконник. Далеко на заводской башне заиграли куранты.

Тревога не покидала Ольгу. Она раздумывала о том, где сейчас Николай. Внезапно она вспомнила слова Степаниды о четырех подводах, приехавших ночью в монастырь. Тогда она не обратила на это внимания, а потом забыла.

«Что они могли прятать под церковь?» – думала Ольга.

Неясные подозрения вдруг вспыхнули в ее голове. «Надо бы сообщить туда, может быть, и найдут что-нибудь».– И Ольга решила, как настанет утро, идти в монастырь, в штаб.

Бледнорозовое зарево разгоралось и тушило далекие, одинокие звезды. Ночной сумрак таял.

Вдруг что-то грохнуло. Где-то глубоко, точно под землей, прогремел удар грома, и земля содрогнулась от сильного толчка, а в светлеющем небе прокатился раскат и упал далеко в горы.

Еще... И еще удар – но уже ближе.

«Началось»,– подумала Ольга.

Недалеко за городом затрещал пулемет. По соседней улице, было слышно, промчалась конница. Ольга отошла от окна.

Ночь, точно напуганная грохотом, стала быстро рассеиваться. Из-за гор доносились орудийные залпы, и после каждого где-то близко, тут и там, ответно потрясало оглушительное громыхание, точно земля лопалась и разрывалась на части.

Лукерья беспокойно завозилась, села на постели и перекрестилась.

– Господи исусе... Что это такое?!

– Началось.

– Господи!

– Мама, я пойду,– тихо сказала Ольга.

– Как ты пойдешь и куда пойдешь?

– Мне надо...– сказала Ольга. И, торопливо повязав голову тонким черным шарфом, вышла. С перил сеновала слетали куры. Возле них важно по-хозяйски ходил петух. Когда бухал выстрел, он вытягивал шею и протестующе кудахтал.

Ольга, держась ближе к строениям, спешно шла к монастырю. И каждый раз, как только вдали грохотал залп, по небу, как по булыжной мостовой, с грохом катилось что-то большое, невидимое и замирало далеким отзвуком у края земли. За прудом строчил пулемет. Она шла, не обращая ни на что внимания. Ее настойчиво гнала мысль – успеть дойти до монастыря.

Чем больше она об этом думала, тем быстрее шла. Она даже не замечала, что вокруг нее грохочет, трещит.

В монастырском дворе было пусто. Только двое красногвардейцев запрягали лошадей в телеги.

– Пропуск! – прозвучал строгий голос, когда она хотела пройти через открытые настежь ворота.

Перед Ольгой стоял незнакомый ей красногвардеец. На минуту она растерялась.

– Мне... мне Николая Сазонова... Я его...

– Пропуск!..– перебил ее красногвардеец более строго. Он выдернул из кармана свисток и свистнул.

Из маленького каменного здания выбежал человек в куртке цвета хаки. Мрачно смотря на Ольгу, он спросил:

– В чем дело?

– Мне кого-нибудь нужно увидеть...– сказала Ольга. – Сообщить очень важное...

– Пропусти,– сказал он часовому.– Идите за мной.

Он ввел Ольгу в небольшую комнату. Склонившись над столом, трое военных рассматривали раскинутую карту.

– Что там?..– подняв голову, спросил один из них.

Ольга узнала в нем командира отряда. Он смотрел на нее серьезным взглядом.

– Товарищ Суханов,– волнуясь и смущаясь под его взглядом, проговорила она,—я пришла вам сказать... Нужно обыскать церковь...

При этих словах другой человек, сидевший рядом с Сухановым, поднял голову. Ольга взглянула на него и остолбенела: за столом сидел Павел Лукоянович Добрушин.

Он почти нисколько не изменился. Та же мягкая темнорусая борода, те же светлые ласковые глаза. Только суконный пиджак, в котором она прежде привыкла его видеть, заменился кожаной курткой. Он в ней выглядел много старше и шире в плечах.

– Павел Лукояныч! – воскликнула она,– Вы меня узнаете?

– Что-то знакомое есть в вашем лице.

– Я... я... Ольга... Ермолаева...

– Оля?.. Вот не ожидал. Ну, в чем дело?..– проговорил Добрушин, протягивая ей руку через стол.

– Я... Нужно обыскать церковь...– Ольга торопливо начала рассказывать о том, что сообщила ей Степанида.

Добрушин схватил телефонную трубку.

– Алло... Это кто?.. Сейчас же пошли четырех бойцов... Ко мне...– Добрушин положил трубку и, ласково смотря на Ольгу, проговорил: – Вот ты какая стала! Встретился бы с тобой на дороге и не узнал бы.

– Но я бы вас узнала.

– Хорошо сделала, что пришла... Товарищ Суханов, вы идите и захватите с собой эту монахиню. Как бы хотелось с тобой поговорить, Оля, но некогда... Потом поговорим. Мы ведь еще встретимся с тобой.– И, будто позабыв, что разговаривал сейчас с ней, Добрушин вдруг стал серьезен и склонился над картой.

Ольга вышла с Сухановым во двор. К ним подошли четверо красногвардейцев с винтовками, среди них был Федор-литейщик.

– За мной,– коротко сказал Суханов и направился к церкви.—Шумков, идите и захватите с собой монахиню.

На кладбище упал снаряд, грохнул и поднял в небо черный сноп земли и дыма. Вместе с ними взлетели обломки киотов и памятников, по окнам келий точно ударил десяток рук – со звоном посыпались стекла.

– Эх, черти!..– крикнул Федор,– не туда бьют... Буржуи тут схоронены... Дураки, право, дураки.

Подошла Степанида. Она была в броднях, в холщевом фартуке, словно собралась ехать в лес. Испуганно посмотрела она на Суханова, потом на племянницу.

– Куда таскали весной с лошадей и что таскали? – строго спросил ее Суханов.

Степанида побледнела.

– Помнишь, ты мне говорила,– сказала Ольга.

– Батюшки светы! Это что же я дура-то какая. Пойдемте, мои милые, я все ходы и выходы знаю.

Спустились в подвальное помещение церкви. Разобрали церковную рухлядь и подошли к запертым железным дверям. Попробовали подковырнуть штыком, но двери не давались. Один красногвардеец выстрелил в затвор.

– Погоди! – крикнул Федор.

Он быстро вышел и принес увесистую железную кувалду. Описывая круги, молот тяжело бил по затвору. Дверь гремела, визжала, гнулась и, наконец, с лязгом отскочила.

Зашли. Пахнуло сыростью. Подсвечники, ящики с восковыми свечами, бутыль с маслом стояли в сером, холодном полумраке под толстым налетом пыли.

– Ничего такого нет, – ворчал Федор, осматривая подвал.– А коли спрятано что, стало быть, где-то есть.

– За мной,– сказал решительно Суханов.

Вошли в церковь.

– Там нужно искать,– указал на алтарь Суханов.

Ольга и Степанида остановились у дверей алтаря.

– Ну, что встали? – спросил Суханов.– Входите.

– Нам ведь нельзя туда.

– Почему?..

– Женщинам нельзя.

– Глупость!

– Вот под этим святым местом прежде поищем,– сказал Федор.– Ну-ка, берись, ребята.

Сдвинули престол. Тщательно вделанная западня виднелась в каменных плитах пола. Подковырнули штыками и открыли.

Кирпичная лестница спускалась в темное помещение подвала. Зажгли восковые свечи и спустились. Федор воскликнул:

– О! Богатство, ядрена бабушка!

Под каменными сводами стояли боченки с вином, кадушки с медом. Два штабеля мешков с мукой белели в глубине подвала, а возле них стояли большие ящики, наглухо забитые досками.

– Ну-ка, принимайся за работу, ребятушки,– весело проговорил Федор.

Заскрежетали гвозди, треснули доски.

– Винтовки, ребята!—восторженно крикнул Федор.– Эх! И молодчина ты, Ольга Савельевна!

Ольга, прислонившись к холодной каменной стене, молча следила, как красногвардейцы доставали новое оружие, ящики с патронами. В углу за мешками обнаружили три пулемета.

– Вот святые отцы и матери, мать их бог любил, каких добрых «максимов» приготовили для нас,– добродушно говорил при каждой находке Федор.– Теперь мы покажем им!..

Красногвардейцы молча выносили оружие, мешки на улицу, где попрежнему грохотало, трещало, рвалось, ломалось.

Над поселком взвились два клуба черного дыма: горели дома.

Степанида, испуганная, подавленная, стояла возле Ольги.

– Петля теперь мне... Скрыла, скажут товарищи-то... А я... я, видит бог, не скрывала. Просто упустила это из виду... Просто в башке моей догадки не хватило. Да не беда ли экая! Да не дура ли я, старая!.. Тьфу!.. Толку нет, так беда неловко на свете жить.

Она продолжала оправдываться и тогда, когда они вошли снова к Добрушину. Она плакала и причитала:

– Да пропади они пропадом, проклятые. Да я их и прежде ненавидела, как собак паршивых. Да я просто, товарищи, не подумала, ей богу, право! Ну, что-то привезли и только. Уж простите меня, христа ради, дуру бестолковую...

Ольга ни разу еще не видела такой свою тетку. Смешно и странно было видеть эту угловатую женщину плачущей. Добрушин улыбался, слушая причитания Степаниды. А она продолжала:

– Товарищ комиссар!.. Я не останусь здесь, если, неровен час, вы уйдете. Да они меня подлые, до смерти замучают. Я уж с вами... Ей богу... я на конях привыкла... Я что угодно согласна чертомелить, все сделаю, что прикажете.

– Ладно, там видно будет. Иди давай.

Степанида вышла, говоря на ходу:

– Экая досада, право.

Добрушин проводил Ольгу до ворот.

– Ну, иди... Ни о чем не думай, Оля... Ты молодец. Мы с тобой еще свидимся.

– Павел Лукояныч!.. Вы не думайте, тетка Степанида на самом деле не скрыла...

– Ну!.. Не будем об этом говорить. Разве я не вижу... Иди и ни о чем не думай.

К обеду орудийный гул смолк. В городе стало спокойней. Только на окраине города непрерывно трещали пулеметы, а к вечеру и они, удаляясь, стихли.

Стафей Ермилыч, вернувшись вечером, с радостью сообщил:

– Отогнали подлых. А близко были.

В эту ночь Ольга тоже не могла уснуть. Она чутко прислушивалась к каждому шороху. Часто выходила за ворота. Ночь была тихая, ясная, только временами где-то на далекой окраине раздавались одинокие, редкие выстрелы, да кое-где взлаивали собаки, или цокали конские копыта. Но в домах была тишина, не светились в окнах огни.

Прошел еще месяц, полный тревоги. Несколько раз подходил враг к селению, но всякий раз спешно уходил. Каждая наступающая ночь была теперь тревожной, и каждое утро было полно ожиданий неизвестного.

Но вот однажды совсем недалеко от дома Ермолаевых грохнуло орудие. Ольга в эту ночь спала у матери. Дом задрожал, в кухне лопнуло стекло в раме и со звоном вывалилось.

Другое орудие ахнуло подальше. Заговорили пулеметы. Лукерья торопливо крестилась и творила молитвы. В глазах Ольги дрожал испуг. Сердце глухо подсказало, что началось что-то решающее.

Она выглянула за ворота. Улица была пустынна. Вдали виднелось зарево пожара. Лениво поднимались густые черные клубы дыма. Горели дома в той стороне, где стоял дом Сазоновых. Не думая об опасности, Ольга побежала, держась ближе к строениям. Выбежала на пригорок, откуда, как на ладони, был виден завод и площадь близ него. Завод молчал. Трубы не дымили, окна смотрели черными провалами. По площади, поднимая пыль, прошел отряд красногвардейцев и скрылся за перевалом. Недалеко время от времени трещал пулемет. Ольга вывернулась из-за угла и замерла. Вблизи нее, спрятавшись за бугром, возились у пулемета два человека. Молодой – почти еще мальчик – красногвардеец торопливо доставал ленту патронов, а за ручку пулемета держалась женщина. Она была в коричневой куртке, опоясанной широким ремнем. У ремня висела кобура. Из-под фуражки выбились длинные волосы. Временами она оглядывалась назад. Увидев Ольгу, она резко крикнула:

– Ложись!

Пулемет загремел: тра-та-та.

Ольга упала в канаву и поползла по ней. Где-то невдалеке заработал другой пулемет, и над головой завизжали пули.

Сзади кто-кто крикнул:

– Отступай-ай!..

Ольга выглянула из канавы. Сзади вперебежку двигались красногвардейцы. Женщина у пулемета что-то сказала своему товарищу и пустила новую очередь. От тупого ствола пулемета курился дым. Потом она выхватила бомбу и швырнула ее в улицу. Столб черной земли поднялся вдали; выхватила другую и снова швырнула, затем торопливо взяла пулемет и покатила его за угол.

Ольга, не помня себя, выскочила из канавы.

– Хоронись!.. Что тут шляетесь!?. – грозно крикнула ей женщина и быстро пошла по улице.

Ольга сунулась в ворота. Калитка была заперта. Кулаками она начала бить в ворота. Но ей никто не открыл.

Тогда она забежала в нишу каменных ворот. Опустилась на землю и закрыла лицо руками.