Текст книги "Приключения бывшего мичмана(СИ)"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

Я начал рисовать себе сцену: как эта Нина Ивановна предстает в нашей квартире, перед очами жены и детей. И вообще это меня взбесило, мне просто сделалось дурно. Нет, в обморок я не хлопнулся. Таких случаев у меня не было, но похожих хватало. Один из них до сих пор вспоминает моя жена.

Однажды прихожу я со службы домой, а меня, приподнимаясь с кресел, дуэтом приветствуют две милые красномордые дамы, и обе как назло расхитительницы народного добра. И не просто приветствует, а обращаются ко мне – непримиримому борцу с ворьем – с просьбой. Незваные гостьи хотели, чтобы я «решил вопрос» по факту их задержания за совершенное хищение социалистической собственности.

Тогдашнее мое принципиальное отношение к этим визитершам жена до сих пор припоминает:

– А когда знакомые моих знакомых обратились ко мне с просьбой, ты нагло не пошел мне навстречу! Этого я тебе никогда не забуду.

И что самое удивительное, эта замечательная женщина с прекрасной памятью даже на сволочные математические формулы – действительно, помнит. И знаю точно – не забудет. При любом случае она попрекает и морально пинает меня.

Тогда этим наглым теткам я сказал:

– Я же вас сам ловлю за хищения, а вы еще имеете нахальство являться ко мне домой с просьбой, чтобы я вас выручил. Лично я к вам вопросов не имею – до тех пор, пока не поймал с поличным. Поэтому вы пока свободны.

Впрочем, в каких словах я это сказал конкретно, не помню, так как с тех пор прошло около двадцати лет, и я вправе кое–что подзабыть. Однако то, что тогда две прохиндейки ушли, несолено хлебавши, это я точно помню. С другой стороны, если бы я хоть раз пошел у них на поводу, то мне следовало бы сразу установить время приема по личным вопросам для наплыва таких вот милашек.

Иначе говоря, какая–никакая закалка у меня была, тем более от культурного обращения имелись и другие прививки. Когда, например, на улице или в другом общественном месте кто–то вел себя нагло и с непониманием ситуации, в смысле демонстрировал полное отсутствие интеллигентности, то мне приходилось это самое свойство показывать в еще более усугубленном виде. Но это делалось исключительно в воспитательных целях некультурного хама, так как это действовало на них так обескураживающе, что просто мову аднiмала. Как говорится ничего личного, исключительно ради спокойствия людей.

Еще немного пораскинув мозгами, решил: если Нина Ивановна вдруг заявится ко мне домой без приглашения, чтобы попить чаю или хотя бы передохнуть с дороги, я возьму ее за шиворот или иное удобно выступающее место и выпровожу на железнодорожный вокзал с посадкой в поезд сообщением Минск – Москва. А если потребуется, то отправлю до самой Йошкар – Олы. Недостаточно интеллигентным и в меру образованным товарищам объясняю, что Йошкар – Ола – это административный центр республики Мари Эл.

После теплого душа я охладил мозги и снова ими пораскинул. И решил не ждать милости от природы, а брать ситуацию в свои руки. Я попросил тетю Клаву побыть в роли понятой и поприсутствовать на очной ставке по телефону. Позвонив на мобильник Нины Ивановны, я начал за здравие:

– Доброе утро, Нина Ивановна!

– Доброе утро, – настороженно ответила она, не догадывалась о моем коварстве.

– Нина Ивановна, как вы ко мне относитесь? – спросил я.

Волнуясь, с надеждой в голосе она ответила:

– Хорошо… Даже очень хорошо.

– А я к вам – никак! Если вы серьезно надумали приехать в Минск, то вас ждет жесткий, если не сказать жестокий, прием.

– Да, я вас поняла…

– Нет, вы не поняли. Если бы вы сразу поняли, то мне не пришлось бы вам объяснять, что я не хочу вас видеть у себя дома. Ведь я вас в гости не звал. Но если вы заявитесь, то я в отношении вас поступлю так, как вы даже не догадываетесь. Поверьте, вам это очень не понравится. Впрочем, если вас все же подведет любопытство, то вы узнаете обо мне много нового и от этого испытаете шок, а более тяжелый шок будет от сцены встречи и расставания, которые вас ждут.

Далее для внедрения в сознание Нины Ивановны моей линии поведения я провел блиц–опрос:

– Я к вам приставал?

– Нет…

– Я вам что–нибудь обещал?

– Нет…

– Я вас провоцировал?

– Нет.

– Тогда вы должны меня понять. А мой ответ вы найдете на столе. Теперь вы меня поняли?

– Поняла.

– Прощайте и счастливо вам оставаться.

Дав отбой сотовой трубке и голосу Нины Ивановны, я обратился к крестной:

– Тетя Клава, я прав или нет?

Крестная вдохновенно и с полным пониманием ситуации похвалила меня:

– Вот ты молодец, вот умница. Ты правильно поступил.

Однако не прошло и пяти минут, как от Нины Ивановны по мобильному телефону поступил вызов.

– Алексей, я все поняла. Вы можете не беспокоиться, я к вам в Минск не приеду, – пообещала она.

– Вот и хорошо, что вы все поняли. Счастливо оставаться.

Все еще угнетенный этим случаем, я по приезде домой рассказал дочери Ульяне о «любовном» приключении с условием, что она не будет тревожить маму. Сегодня на исходе уже третья неделя как я в Минске. И никто не беспокоит меня ни глупыми звонками, ни бесцеремонными визитами.

– К чему это ты вспомнил эту историю? Каждый из нас подобных сказок тоже может рассказать немало, – спросили меня друзья–подводники, с которыми я поделился этим случаем, когда мы, как всегда, собрались потравить старые байки.

– Да просто понял, что как бы женщине ни хотелось захомутать мужичка, она все равно должна иметь обыкновенное человеческое достоинство, – сказал я. И продолжил: – Возможно, другим эта истина открылась раньше меня…

– У каждого свой срок разбрасывать камни, – глубокомысленно вздохнул М. И. – Может, и хорошо, что ты сохранил долгую молодость.

А когда об этой истории узнал мой друг Петя Калинин, который приходится тете Клаве племянником, то вздохнул с облегчением:

– На твоем месте должен был быть я. Ведь у меня намечалась поездка в Москву, которая сорвалась из–за болезни мамы.

Видимо, жизнь мудра и расставляет все по местам, не допуская ни неожиданности, ни случайности. Ведь у моего друга была молодая жена. А вдруг бы ему от этой нахрапистой Нины Ивановны, будто очарованному принцу, крышу сорвало, тогда наступил бы конец его новой семейной жизни.

P. S. Нина Ивановна сдержала свое слово и в Минске не появилась, зато несколько раз звонила. Первый звонок раздался через год, а потом был еще один – через два года. Женщина сообщила, что удачно вышла замуж и очень любит мужа. Но я в ее голосе различил неизбывную тоску. Мое желание быстрее свернуть разговор она не поддержала, то и дело находя новость, которую еще не поведала. И все же провидение помогло свернуть разговор, тягостный с самого начала. Помощь подоспела от ее мужа – тот явился домой и испугал мою собеседницу, в результате чего она быстренько положила трубку телефона.

ПОХОЖДЕНИЯ С ВЕТЕРКОМ

Своему лучшему другу Петру

ПОСВЯЩАЮ

В начале апреля 2011 г. надумалось мне поехать в отпуск, отдохнуть от города. Регион долго не выбирал – им стал, па–беларуску кажучы, мой родны кут Беларусь. Следующим этапом был поиск конкретного дома отдыха, пансионата или санатория, что вызвало некоторые затруднения. В конце концов я обратился к Валерию Егоровичу Ждановичу – капитану 2‑го ранга, участнику Карибского кризиса, заместителю председателя профсоюзов легкой промышленности и просто хорошему, отзывчивому товарищу. Он–то и порекомендовал мне санаторий «Лесные озера» в Витебской области. А четырнадцатого апреля я уже дозвонился туда. Ответила мне администратор с невообразимо приятным голосом по имени Елена. И я на двенадцать дней забронировал там место. Милая девушка многим порадовала, сказала, например, что санаторий рассчитан на сто пятьдесят мест и мне скучно не будет, что обещанное в названии лесное озеро находится рядом, что в санатории имеется пункт проката спортивного инвентаря, в том числе велосипедов. Вот только на вопрос об интернет–кафе огорчила:

– Ничего подобного у нас нет. Санаторий расположен недалеко от города Ушачи, окружен озерами и лесами, поэтому тут главное – лечение, – видимо, при этом она улыбнулась, это чувствовалось по интонации, и добавила: – Будете созерцать живописные места и дышать хорошим воздухом.

И я, осчастливленный предвкушением отдыха, с мечтательным выражением лица и благостной улыбкой на устах делился секретом со всеми кроме жены:

– Наберу водки и поеду лечиться.

Вот уж не думал, что эта шутка окажется провидческой, хоть я на всякий случай и взял с собой по бутылке коньяку и водки, что дало повод жене утверждать, что в этом смысле я уехал налегке. Впрочем, обо всем по порядку. Итак.

7 мая – день первый – заезд

Из Минска я выехал маршрутным микроавтобусом в 15.30, а вышел из него в 18.30 на V-образном перекрестке и практически тут же уперся носом в дорожный знак с надписью: «Санаторый «ЛЯСНЫЕ АЗЕРЫ»». Текст указателя озадачивал, и я, почесав затылок, подумал: «А причем здесь азербайджанцы, да еще лесные?». Окинул окрестности в поиске других пояснений типа «Лясныя ары» или «Азерныя дагi», однако ни табличек, ни самих азербайджанцев, ни армян с дагестанцами так и не увидел. Ни в Ушачах, ни даже в Полоцке не нашел. Встретил только двух китайцев.

Микроавтобус продолжил путь по левому ответвлению развилки на Ушачи, а я, что лососевая икринка, покинувшая ястык и унесенная попутным течением, двинулся по правому ответвлению, чтобы довести свое путешествие до логического конца. Пока шел, любовался деревенским видом местности. Справа тянулась череда домиков, а слева, за высоким частоколом, виднелась усадьба, по виду похожая на барскую; возможно, бывшего начальника санатория; затем шел глубокий овраг с крутыми краями, по которому взбирались три маленькие девочки; а дальше простирался сад.

Миновав проходную, будто пережившую монголо–татарское нашествие и в настоящее время восстанавливаемую от руины, прошел к третьему корпусу и тут же получил у медицинской сестры направление в столовую. Добрая женщина поспешила снабдить им меня, дабы я успел на ужин. И я стал членом коллектива отдыхающих.

Войдя, окинул зал изучающим взором и, исходя из количества голов отдыхающих на квадратный метр, понял, что их, как и обещала администратор, не менее ста пятидесяти. Потом занес свою сумку в 27‑й номер второго корпуса, где находился пожилой мужчина семидесяти восьми лет.

– Василий Иванович, – представился он.

– Как Чапаев, – банально уточнил я, не забыв и себя назвать.

Так как у медсестры не нашлось второго ключа от номера, то Василий Иванович, отметив, что это непорядок, пошел его добиваться. Я же принялся развешивать свою одежду в шкафу, где обнаружил два подобия тремпелей без перекладин для брюк. Заглянув в соседнюю секцию, к своему соседу, увидел четыре полноценные вешалки, на которых покоились его вещи, и меня ненавязчиво посетило смутное подозрение. Когда пришла горничная, я попросил ее принести хотя бы один нормальный тремпель. Она принесла два полноценных, пристроила их в мою секцию шкафа, а заглянув в соседскую и увидев там полный ажур из четырех штук, с возмущением сказала:

– Каждому отдыхающему положено по три вешалки, – и тут же в запальчивости выхватила одну из них и перевесила в мое отделение, тем самым подтвердив мое подозрение. Однако после ухода горничной я вернул тремпель соседу, так как двух полноценных мне вполне хватило, а его обижать не хотелось.

Мое первое знакомство с Василием Ивановичем позволило как бы пунктирной линией очертить контуры этой своеобразной личности. Когда я узнал его лучше, то понял, что в принципе был прав с самого начала. Первое впечатление не подкачало.

Покончив с делами в номере, я вышел на улицу, чтобы осмотреться на местности – куда же это я попал. Прошел к озеру, к которому вела дорога и длинная деревянная лестница. Полюбовавшись там прекрасными видами, вернулся к своему корпусу и присел на лавочке около двух мужчин. На вид обоим можно было дать около сорока пяти лет. Оказалось, что один, ходивший с палочкой, был родом из Брянска, но с 1990 г. проживал в Лепеле, а другой – из Ушачей. Тут же в разговоре они нашли общих знакомых и в приступе земляческих чувств обменялись крепким рукопожатием. Оба простые мужики попали сюда по бесплатным путевкам.

Лепельский товарищ рассказал про свои беды, что его ноги, аккурат в области бедер, переехал двадцатитонный лесовоз. Это же подтвердил и ушачский, а лепельский не стесняясь женщин, продолжил:

– Меня лесовоз переехал передним колесом. Как только он мои яйца не раздавил – сам удивляюсь. – Округлив глаза, как будто с ним это произошло только что, он продолжил: – И левая рука пострадала – плечевая мышца болтается. Ужас!

Действительно – ужас! При этом рассказчик, обнажив левую руку, показал неэстетично затянувшиеся шрамы. Как бы подытоживая, сказал, что первоначально его рост был 176 сантиметров, а после трагедии, когда неправильно срослись кости, стал 162. Тем не менее его оптимизму можно было позавидовать:

– Я каждый день хожу на танцы, – похвастал он. – Может, укреплюсь и снова подрасту!

Действительно, позже я видел его на танцах, с палочкой, тем не менее он там зажигал как молодой и здоровый парень. И я ему от души желал сколько возможно полного выздоровления.

Я же, попав туда впервые, воспользовался тем, что они устраивались в столовой, присел в уголке и наблюдал, как отдыхающий народ самовыражается. Сначала посетителей было немного, однако количество их прибывало, и пятачок танцующих, где преобладали женщины, заполнялся и расширялся, образовав большой замкнутый круг. Здесь доминировало старшее поколение, но лишь доминировало, а по сути были отдыхающие всех возрастов, а также разной физической формы и активности – кто с палочкой, а кто с более слабой координацией. Кстати, давно замечено, что на таком мероприятии, как танцы, можно увидеть много интересного и забавного, и даже больше чем в повседневной жизни.

Одна миловидная блондинка невысокого роста, приблизительно тридцати пяти лет от роду, вошла в зал, села напротив по диагонали, у противоположной стены, и принялась откровенно рассматривать меня. Отдавая отчет в том, что это могло казаться, я на всякий случай огляделся и никого из мужчин кроме семилетнего Глеба из Санкт – Петербурга не увидел. Другой товарищ, примерно тридцати пяти лет, как и смущавшая меня барышня, находился в другом конце зала. Все остальные были явно преклонного возраста, и мне с полным основанием показалось, что в предназначении взглядов миловидной блондинки я не ошибся. Скоро получил и подтверждение этому: в конце вечера, когда народ расходился, она, фланируя рядом, одарила меня еще более странным и пристальным взглядом – в упор, как будто хотела что–то сказать, да не решалась, или как будто я был ей что–то должен. Если честно, то она заинтриговала меня столь пикантными взглядами, так как и на следующий день, идя во время завтрака мимо, так же внимательно на меня посмотрела. Я же, как неискушенный сердцеед, просто не знал, что полагается делать в таких случаях.

Пропустив несколько танцев, я все же был обнаружен тут судьбой и быстро обречен на нескучное завершение вечера. Когда раздалась медленная мелодия, ко мне подошла стройная, миниатюрная шатенка и пригласила на танец. Сняв ветровку, я повел ее в центр круга. Прикоснулся и ощутил трепет женского тела… Из–за естественно присущей мне мужской самоуверенности и ее почти девичьей застенчивости, да еще при дефиците в зале сильного пола, это послужило поводом считать, что она моя. А тут еще она сделала признание, что впервые сама пригласила на танец партнера. О-о, подумалось мне, так я, оказывается, у нее первый мужчина.

Во время танца я узнал, что мою избранницу, точнее избирательницу, зовут Светланой и приехала она из Миор, где работает медсестрой. У нее двое уже взрослых детей. Извинившись, Светлана сделала второе признание – в том, что сегодня употребила спиртное. Ну просто понесло чаровницу! Выяснилось, что на это имелась причина, так как у нее был день рождения. И у меня невольно и некстати вырвалось:

– И сколько же вам стукнуло?

Поняв, что сморозил глупость, я хотел забрать свои слова обратно, однако Света опередив меня, спросила:

– А вам сколько?

Не запираясь, я тут же правдиво сознался:

– Скоро будет пятьдесят пять.

– А мне сегодня исполнилось сорок девять.

Интересно, подумал я, только один танец, а уже три признания. Может, мне на борту своего несуществующего автомобиля нарисовать три звездочки? Вот ведь, как некстати иногда приходят к мужчинам такие мысли.

Тогда же я обратил внимание на девушку с черными, как смоль, волосами, лет тридцати пяти – сорока, затянутую в джинсы, подчеркивающие ее приятную для мужского ока фигуру. Она была активна и подвижна, постоянно танцевала, при этом проявляя гибкость и пластичность. Создавалось впечатление, что она состоит из пружин. Я с удовольствием смотрел на нее и украдкой любовался. Если честно, то этим образом – образом девушки на пружинках – я был очарован. Я дважды приглашал ее на танец и словно говорящий попугай задавал один и тот же идиотский вопрос:

– А как вас зовут?

Когда она во второй раз сказала:

– Людмила, – я тут же вспомнил, что уже спрашивал об этом. И мне стало перед ней неудобно и стыдно за свою невнимательность. Возможно, я даже покраснел. Возможно.

Предполагаю, что я еще больше стушевался от своего покраснения, чем от невежливого вопроса, ибо в дальнейшем пересел в другое место, откуда меня поднял, как охотник куропатку, высокий мужчина с выдающимся вперед животиком, пригласив на танец в свою компанию. Представился:

– Анатолий – полковник вооруженных сил.

– Алексей – подполковник милиции, – сходным образом отрекомендовался я.

Анатолию было шестьдесят два года. Этот добродушный толстяк, своим одутловатым лицом и небольшими слегка заплывшими глазками смахивал на детеныша доброго и симпатичного бегемота. Он имел прекрасное чувство юмора и оказался великолепным рассказчиком. В его мозгу, как в архиве министерства обороны, хранилось огромное количество военных тайн и секретов в виде анекдотов и смешных историй. Кроме того, он был неплохо эрудирован. Потом я часто слышал, как его подружка Майя повторяла, что, ближе узнав Анатолия, она резко изменила свое отношение к армии и ее представителям в погонах. «Анатолий – самый умный мужчина в нашем санатории» – добавляла она при каждом удобном случае.

Анатолий находился в окружении двух девушек, Майи и Светланы, – моей новой знакомой. Все трое, особенно Анатолий и Майя были, изрядно выпивши. Как я понял из уже известного мне, они отмечали день рождения Светланы, что и было, подтверждено дальнейшим разговором.

Майя – высокая и полноватая, с темными мелированными волосами женщина сорока шести лет – была весела и раскована. Черты ее лица чем–то напоминали известную киноактрису Лидию Федосееву – Шукшину, и была она симпатична, а может быть, даже красива. Своим поведением в танце она демонстрировала дружбу и полную принадлежность Анатолию, который тоже не терялся и отвечал ей взаимностью. С учетом дедуктивного метода и житейского опыта само собой выходило, что для проведения дружеских акций мне предназначалась Светлана.

Новой компанией я был тут же зафрахтован на продолжение празднования дня рождения Светы. А тут как раз и танцы закончились. Народ, как будто кем–то организованный, спокойно и культурно стал расходиться по своим комнатам. А я с компанией нарушителей режима направился в 21‑й номер второго корпуса, где остановился Анатолий. Его комната оказалось почти напротив моей. По пути я зашел в свой номер, чтобы явиться к столу не с пустыми руками, так как к чужому дню рождения решил присовокупить и успешное начало укрепления своего здоровья в санатории. Посидели неплохо, замечательно пообщались. Анатолий до выхода на пенсию служил в ВИЗРУ (Минское высшее инженерное зенитно–ракетное училище), неплохо пел, и умело рассказывал анекдоты. Его подруга Майя – весьма активная и темпераментная девушка – задавала эмоциональный тон нашему собранию.

В одном номере с Анатолием жил Николай Васильевич – восьмидесяти семи лет отроду, скромный и невзыскательный ветеран войны, блокадник. Приехал он сюда из Полоцка. Замечательный, добрейшей души человек, общение с ним мне доставляло радость и удовольствие. Как–то он сказал, что еще года три назад обращал внимание на девушек, а сейчас уже нет – увы, не тот возраст. Я только подивился его душевной молодости, да и на вид ему все давали не более семидесяти лет. Николай Васильевич был активен и жизнерадостен, в своих прогулках по окрестностям доходил до тех мест, куда не ступала нога иного молодого отдыхающего. Простотой и тактом он на нас произвел неизгладимое впечатление. На наши полуночные эскапады реагировал понимающе – без претензий, однако к нам не присоединялся, что и было понятно с учетом его возраста. Правда, был момент, когда темпераментная Майя сама присоединилась к Николаю Васильевичу и нечаянно, в приступе глубокой симпатии своими почти изящными телесами придавила милого старика. И тот, бедный, каким–то неестественным вскриком подал признак все еще теплившийся в его организме жизни, но судя по силе угасающего голоса, уже собравшейся покинуть его:

– О–о–ой! Вы меня придавили.

Мы с тревогой за жизнь и здоровье Николая Васильевича подскочили и уже готовы были броситься ему на выручку. Однако старый ветеран не подвел, и будто контуженый воин стал выкарабкиваться из–под обломков разбомбленного артподготовкой блиндажа, заодно отбиваясь от следующего налета люфтваффе – пышнотелой Майи.

С учетом ее мягких рубенсовских форм я Николаю Васильевичу предложил:

– А вы ложитесь на Майю, и вам как на перине будет мягко и ей – приятно.

Мое предложение было поддержано Анатолием.

Наконец, когда все было выпито и съедено, я как мультяшный герой Винни – Пух просто и незатейливо озадачился:

– А не пора ли нам домой?

И снова меня поддержал Анатолий:

– Да, пора уже спать ложиться, – и тут же не то по–отечески, не то по–дружески, как бы пристраивая меня к делу и заботясь об одинокой девушке, предложил: – А ты, Алексей, проводи–ка домой Свету.

Было ясно, что Майя уже по всем видам боевых и учебных тревог была «расписана» на спальном месте Анатолия, поэтому оставив вновь обретенных друзей в их номере, я, уверенный, что уже «в дамках», пошел провожать Светлану на третий этаж нашего корпуса. И там же от ворот (дверей) получил поворот (разворот). Я, как блокированный копеечным резиновым изделием шустрый гормон, в номер Светланы приглашен не был, а сам напрашиваться не стал. Мне же только и оставалось, что, по–дружески приобняв ее за узкие плечи, пожелать спокойной ночи.

А потом был сон. И там Морфеем рисовались сцены расправ со злокозненной женщиной, которая пригласила меня на танец, а потом посягала на душевный покой, на мое мужское самоощущение. Еще в детстве я смотрел фильм, где был воин по имени Алексий – умный, прекрасный и благородный. Не удивительно, что он стал моим детским идеалом. И тут я вспомнил о нем. Интересно, что бы он сделал на моем месте, подумал я теперь. Как бы отреагировал на эту странную женщину?

Я проваливался в сон, а схожесть этого имени с именем моего друга и его некоторая необычность продолжали волновать память. Но настоящим потрясением стало то, что и фамилии совпали. Мне нравилась эта романтическая фамилия, родившаяся от соития свободной стихии невидимых материй и агрессивно–оплодотворяющего мужского воображения. Стоящая эфирная масса… нечто неудобоваримое, выламывающееся из реальности, неприятное, невозможное… Любой покой нарушается налетающим импульсом, напористым вихрем, вращающимся неистовством – летящим ввысь ветром! Только движением живут пространства! Своими порывами ветер смущает всех и вся, даже вплоть до дерзких девчонок, приподнимая им юбки.

И вот он пришел ко мне – Ветер, Алексий Ветер. Постучался и вошел в комнату. Чудеса! Как только нашел меня здесь, в этой глуши? Об этом думать не хотелось, да и не успевалось, ибо приходилось встречать внезапного гостя – давнего приятеля, моего побратима и заводилу! Настоящего призрака из юности.

А он, ничуть не изменившись, легко прошагал вглубь комнаты, уселся на подоконник и через открытое окно наклонился вниз, вроде высматривал там что–то.

– Зашуршали в траве ежи, – сказал еле слышным шепотом, приметив мою озадаченность. – Ты знаешь, что они очень полезны?

– Знаю, – я окончательно проснулся и пристроился рядом с ним, поеживаясь от ночной прохлады. Любого пробил бы озноб, если бы вокруг так сгустилась мистика: внезапно припомнившийся образ детского кумира, появившийся друг детства, повевающий на тебя холодком и говорящий стихами Вероники Тушновой. Это же, кажется, у нее есть такие строки:

Ты все думаешь – нет мне дела

до озябшей твоей души?

Потемнело, похолодело,

зашуршали в траве ежи…

– Да, у нее, – подтвердил Алексий. – Только это не прохлада и не холодок, а свежесть, – сказал он дальше, запросто читая мои мысли, впрочем, их нетрудно было прочитать, видя, что я пожимаю плечами. – А чем еще может угостить человека ветер? Именно–именно, чистотой, бодростью и сочностью бытия.

– Бодрость бы мне не помешала, – ляпнул я ни к селу, ни к городу, словно жалуясь. – А то тут выламываются всякие фифочки, а ты ходи как недотепа.

– А что такое?

И я рассказал историю со страстными – да–да, страстными, и не спорьте! – взглядами, бросаемыми на меня женщиной в свой последний молодой день рождения.

– То подговаривает друзей позвать меня в свою компанию, то не замечает. Как Маргарита Терехова…

– Вернее, собака на сене… Да?

– Помнишь ту женщину, которую ты нарисовал на стене своей комнаты, расположив ее так, чтобы розетка находилась в интересном месте? – снова брякнул я невпопад.

– Помню, – сказал Алексий бесстрастно и начал наматывать на руку лунное сияние, как женщины наматывают шерсть для вязания. Потом кинул мне на плечи что–то, от чего стало тепло–тепло. – Ты продрог, согрейся этим пледом.

Мне нечего было долго рассказывать, но говорил я часами. Так бывает только ночью и только после долгой разлуки. Видимо, я вспоминал годы, проведенные без Алексия. Он только утвердительно кивал, тем не менее, слушал без смешков. А потом вздохнул.

– Так что ты на это скажешь? – приставал я к другу. – Как мне завтра держаться с нею?

– Возмутительница твоего покоя чувствует приближение чего–то огромного, очень страшного, что изменит ее… – вдруг совсем севшим, даже сиплым голосом сказал он. – Она боится, пытается уклониться от этой встречи. Ей очень хотелось бы спрятаться за тебя, пересидеть страшное приближение, подождать, пока оно пройдет мимо. Но кто–то подсказал ей, что рок неминуем. И она решила пощадить тебя.

– И что мне делать?

– Могу тебя порадовать – как раз ничего делать не надо. Это обреченность, старина.

– Обреченность? – я весь затрепетал от неописуемого ужаса, которого не знал никогда раньше, но о котором читал в книгах, где его называли животным. – На что?

– Всего лишь на воздержание – воздержание здесь. Понимаешь, ты обязан не подвести эту женщину. Ей точно так же страшно, как было тебе минуту назад. Только от своего страха ей избавиться не дано. Подай ей пример мужества и стойкости, покажи, что и в воздержании можно жить счастливо, – голос его струился как лунные сумерки и показался мне уставшим, таким уставшим от жизни, что захотелось прилечь. – Давай, ложись, постарайся заснуть, а я еще посижу, – сказал он.

А потом ушел, конечно. Ведь мы повидались, поговорили.