Текст книги "Приключения бывшего мичмана(СИ)"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

ИСКУШЕНИЕ ЛИТОВСКОЙ ЖЕНОЙ

Необычное предложение

Была суббота 10 ноября 2009 года – День советской милиции. Несмотря на то что в нашей республике взамен ему возник новый, с несколько переиначенным названием «День образования Белорусской милиции», поколение стражей порядка советской закалки традиционно продолжает отмечать старый праздник. Поэтому сотрудники управления безопасности и защиты информации нашего банка традиционно собрались в одном из кабачков, расположенных в центре Минска. Наше собрание удостоил вниманием председатель правления банка. Кажется, по этому поводу он слегка волновался, тем не менее все прошло на уровне и просто прекрасно. Председатель общался с нами дружески и непринужденно, хотя и недолго. Выпив за праздник несколько рюмок, удалился по своим делам.

Сначала в кабачке народу было немного, однако со временем становилось все больше и в разгар вечера все места оказались заняты. Тут же мелькали и некоторые узнаваемые лица с белорусского телевидения. Отдыхающие в подавляющем превосходстве были мужского рода, даже группа из Литвы кроме одной–двух семейных пар состояла из нашего брата, мужика. Администратор – полная женщина средних лет, подойдя к нашему столу, на сей счет даже посетовала:

– Что же вы не предупредили, что у вас будут одни мужчины, мы бы для разнообразия обеспечили девушек из камвольного комбината, – странное предложение и странный приработок у женщин из того комбината.

Сначала, как водится, все держались скованно. Но это продолжалось до времени, пока мы не приняли расслабляющего средства и оно не оказало влияние на настроение.

И вот когда народ уже был разгорячен спиртным, а отдельные товарищи успели войти в состояние средней перегрузки, я обратил внимание на своего товарища. Он неспешной походкой пересекал зал, а к нему со стороны литовской группы подкатил сильно подвыпивший парень, невысокого роста и щуплого телосложения. Литовец был расположен доброжелательно, поэтому в пьяно расслабленной форме пытался выразить гамму чувств любви к нашему гостеприимному городу и его замечательным жителям в лице моего товарища. Однако последний небрежно оттолкнул подошедшего с посылкой на три общеизвестные в нашем народе буквы:

– Да пошел ты!..

Меня покоробила такая его реакция, стало стыдно за него. Возникло желание подойти к оскорбленному литовцу и извиниться перед ним за хамское поведение коллеги. Но литовец по пьяной лавочке не обратил внимания на пренебрежительное к нему отношение и просто отошел. Меня же эта ситуация уже завела, и как только представилась возможность, я вышел из–за стола и, обратившись к другому литовцу, который оказался свидетелем этой сцены, попросил прощения за своего товарища. Литовец отнесся с пониманием и вежливо ответил:

– Все в порядке. Не переживайте за нашего товарища.

Народ не совсем организованно толпился в середине зала, чтобы проявить себя в плясках. Не отставая от товарищей, я тоже пытался показать себя на танцполе. И наверное, это получилось, так как после первого или второго танца я это ощутил на себе.

В одну из пауз мой взгляд привлекла, наверное, единственная девушка на танцполе. Еще бы! Ведь она довольно решительной поступью направилась в мою сторону. То, что именно мне был адресован ее подход, определить было несложно: во–первых, я мысленно прочертил по паркету вектор ее движения, который упирался прямо в меня; и, во–вторых, взгляд девушки был еще более красноречив, чем направление движения. Меня, правда, слегка удивило, что при таком огромном количестве мужчин довольно симпатичная и молодая девушка выбрала меня. Тем более что я не часто посещаю подобные заведения, уже сто лет меня никто не приглашал даже на белый танец. А тут без объявления белого танца, едва зазвучала медленная мелодия и – пожалуйста.

Станцевали мы с девушкой медленное танго, затем еще. В общем, так мы танцевали до тех пор, пока не кончилось отделение и оркестранты не пошли перекурить. Тогда я, как положено, отвел девушку на место, где сидела компания около сорока человек, состоящая практически из одних мужчин. Кое–как продравшись через стулья сидящих прибалтов, я усадил ее и поблагодарил за выбор.

Кое–кто из товарищей заметил мой отличный от всех танец. Мы же, своей компанией, подняв очередной тост, выпили. Потом повторили это действо несколько раз. Затем и здесь наступил перекур, и мы с товарищем вышли на террасу, где нечаянно сцепились уже не очень трезвыми языками с литовцем. Мы поинтересовались его впечатлениями о Минске, говорили о том, о сём. Литовец сказал, что он в кабачке находится с молодой женой. Мы с товарищем поинтересовались, сколько нашему собеседнику лет, он сказал:

– Тридцать… Э–э–э… сорок…

Мы, как–то не сразу въехав в тему, чуть ли не хором уточнили:

– Так сколько тебе лет – тридцать или сорок?

– Сорок, это жене – тридцать.

– А–а–а, ну тогда понятно.

Далее выяснилось, что его компания – это фермеры, которые приехали в Минск на конференцию. Еще немного пообщавшись, мы, довольные беседой, разошлись по своим местам.

Когда снова заиграла музыка, мы вновь сгрудились на танцевальном пятачке. И тут, к моему удивлению и удивлению рядом стоящих товарищей, муж–литовец подвел ко мне свою молодую жену. Он торжественно вручил ее мне, будто ключ от квартиры, где лежат не только деньги, но и другие ценности. Для подтверждения своих намерений он сказал:

– Отдаю вам свою жену, – и тут же, уловив оттенок безысходной обреченности в своем предложении, поперхнувшись, поправился: – Не насовсем, а только на вечер.

Тут уж я не просто удивился, а слегка даже обалдел от щедрот чужого мужа. Я бы так со своей женой, равно как и с зубной щеткой, не поступил. На это один мой товарищ, слегка оскорбленный выбором не в его пользу, отозвался довольно прозаически:

– Лучше бы он мне отдал свою жену. Уж я бы нашел ей применение!

Снова отдавшись в танце чужой молодой жене, я не заметил, как и это отделение завершилось, и мне снова пришлось провожать партнершу к мужу. Усадив ее на место, я развернулся и начал продираться в обратном направлении. Вдруг ко мне обратился высокий, лет на сорок, литовец с неожиданным предложением:

– Мы приглашаем вас. Присаживайтесь, пожалуйста, к нам за стол.

Я пришел со своими товарищами, с ними общался весь вечер и вдруг брошу их на произвол судьбы? Нет, я не мог себе такого позволить. Ну, не мог я бросить товарищей, так как они без меня просто–напросто пропали бы, поэтому я гостеприимному прибалту вежливо отказал:

– Большое спасибо за приглашение, но я здесь не один, и не могу оставить своих товарищей.

И я вернулся на место. Однако и этим приглашением был удивлен и озадачен. Не знаю почему, но с учетом предшествующих событий оно показалось каким–то двусмысленным. Впрочем, может, я чего–то тут нафантазировал? Может, это просто культура смежного государства такая, и ничего предосудительного здесь нет.

В своем застолье мы продолжили излияния. И тут мой сотовый телефон выдал сигнал о том, что мне кто–то звонил. Я глянул, кто это был, оказалось – мой друг, живший по соседству. Обеспокоившись, я вышел на террасу, специально подальше от входа, чтобы позвонить ему.

– А ты где? – заслышав мой голос на фоне городских звуков, спросил он. Я назвал адрес кабачка. – Так я как раз сейчас проезжаю мимо вас! – обрадовано воскликнул мой собеседник. – Если хочешь, я прихвачу тебя и доставлю домой.

Разговаривая по телефону, я боковым зрением отметил, что неподалеку фланирует муж девушки, которой понравилось танцевать со мной. Было видно, что он с нетерпением ждет, когда я закончу телефонный разговор. Я же, как та избушка из сказки, не хотел поворачиваться к нему передом, а к лесу задом и делал вид, что очень занят. Я не хотел обсуждать с ним тему, о которой догадывался, и чувствовал себя крайне неудобно, будто призывник на пункте сбора.

– Нет, спасибо, – тем временем поблагодарил я друга, продолжая разговор по телефону. – Я еще погуляю с товарищами.

– Хорошо, а завтра ты будешь на работе?

– Буду, конечно, – сказал я. – А что?

– Мне надо кое–что обсудить с тобой, – сказал друг. – Чисто деловая встреча. Когда у тебя перерыв?

Пребывая в этой щекотливой ситуации, я долго что–то тыкал и мыкал, пытаясь вспомнить время рабочего обеда, чего мне так и не удалось сделать. В общем, я мямлил до тех пор, пока муж литовской красавицы, не дождавшись окончания моего разговора, ушел обратно в кабачок. Тогда я облегченно вздохнул, закончил телефонный разговор и, для полной гарантии выдержав паузу, вернулся на место.

Здесь я обратил внимание, что молодая женщина переключила внимание на моего товарища, и это меня устроило.

ПРО ОМОН

Наблюдение со стороны

Однажды я обратил внимание на то, как ведут себя бойцы ОМОНа, разговаривая с обычными гражданами. Пришлось мне 8 октября 2010 года коротать время в скверике, зажатом резиденцией Президента и Центральной площадью, в ожидании флотского товарища, который задерживался в дороге. Поэтому я, не обремененный никакими делами или заботами, не спеша прогуливался в состоянии мирной созерцательности.

Вокруг скульптуры «Мальчик с лебедем» – самой известной достопримечательности нашего прекрасного города – имеются скамейки. На одной из них сидели две симпатичные девушки, а напротив почти как джентльмены стояли два омоновца. Было видно, что они клеятся к девушкам. Видимо, эти парни по непонятной причине избежали обязательного для такой категории бойцов отбора, так как оба были невысокого роста, зато при всей амуниции: одеты в городской камуфляж и обуты в ботинки с высокими берцами. Про спецсредства я уж и не говорю. Один из них стоял прямо во фронт к девушкам, второй – под небольшим углом.

А вот здесь самое главное и начинается – то, как они стояли! Уже в одной их стойке ясно читался вызов или противопоставление себя всем окружающим, да и всему человечеству заодно. Фронтальный омоновец стоял, плотно срастив подошвы ботинок с тротуарной плиткой, расставив ноги даже не на их ширину, а гораздо круче, руки, сцепленные пальцами в замок, держал за спиной. Так стоят памятники каким–нибудь историческим личностям, являя миру их значимость. Прямой корпус, словно на кол, на шею посажена голова. Этого омоновца я даже не видел анфас, а лишь со спины, но мне и этого было достаточно, чтобы различить его пренебрежение и неуважение к обществу. Второй омоновец был зеркальным отражением своего товарища.

Их самоуверенная манера поведения напоминала хулиганов в подворотне, когда те наглым видом демонстрируют прохожим свое превосходство, замешанное на неуважении к ним. После чего обычно следует и само действие, доказывающее всем, «кто тут настоящий хозяин». Для такого омоновца повод к подобного рода действию искать не надо, он сам на него «набегает» по ходу патрулирования. Например, можно у первого встречного законопослушного гражданина, совершенно неопасного для общества, не подозреваемого в совершении преступления или административного проступка потребовать на проверку документы или произвести личный досмотр. Я понимаю, что в этих случаях они действуют строго по правилам, но по форме это действие похоже на издевательство, а не на общественно необходимую работу – службу.

При взгляде на бравых омоновцев, мне вспомнилось одно приключение. Это произошло в конце декабря 2009 года с моим недавно состоявшимся родственником в небольшом симпатичном и ухоженном городке под названием Столбцы. Мой зять, назовем его Шуриком, приехал к бабушке и дедушке, ну и – попутно выпив лишь пива, ведь завтра ему предстояло садиться за руль – с друзьями навестил дискотеку. И все бы было ничего, да только один из его друзей взял да и помочился в общественном месте – на виду у всего честного народа. Посчитал, что ночь же, значит, можно. Ну да ладно, на предмет неприемлемости этого деяния никто спорить не собирается. Поэтому против того что повязали Шурикова дружка, я ничего не имею – по закону. А вот мой зять, не будучи в курсе дела насчет позорного отправления малой нужды его другом при людях, вежливо поинтересовался:

– Простите, а за что вы забираете моего друга?

Тем вопросом он дал повод опровергнуть народную поговорку, что «за спрос не бьют в нос». Оказываются, в Столбцах за спрос бьют, еще как бьют, а потом добавляют.

Да–да, прав великий Ньютон, что любое действие вызывает противодействие, в данном случае таким раздражительным действием посчитали невинный вопрос, показавшийся бравым молодцам нелегитимным и даже агрессивным.

– И этот тоже с нами поедет, – прозвучало вместо ответа.

В весьма культурной и вежливой форме, в сопровождении пинков и ненормативной лексики мой родственничек вместе с «писающим мальчиком» был препровожден в автобус. А там начатая «культурная программа» продолжилась с вытекающими из нее кровоподтеками и синяками не только на мягких частях тела.

Последовали разборки, которые по вине, во–первых, отчаянно «культурных» омоновцев, а во–вторых, самого виновника переполоха до логического конца доведены не были. В итоге новогоднее настроение в нескольких семьях, а также во вновь народившейся ячейке общества было напрочь испорчено морально неопрятными омоновцами.

В свое время Чехов сказал, что ружье, висящее на стене в первом акте, в последнем обязательно должно выстрелить. А наш ОМОН вопреки Антону Павловичу пуляет в любое время и куда попало. Поэтому ситуация с ним соответствует общеизвестной формуле, что поведение является прямым продолжением внутренней культуры личности. В общем, нашему ОМОНу не хватает элементарной культуры. Не зря в народе говорят, что «все они там с отбитыми головами».

Считаю, что ОМОН, обладая внутренней силой, должен иметь честь, достоинство, причем не показушные со стороны отдельных индивидуумов, а настоящие по сути. А сила должна выстреливаться в строго заданном уголовным и административным правом направлении, по нарушителям, а не на кого бог пошлет. Тогда не будет у нас отношения к ОМОНу как какому–то неуправляемому агрегату, который при включении становится опасным для окружающих. Хотелось, чтобы эта государственная дубина не была слепой и глухой, а главное безумной, патологически неспособной на квалификацию чужих и своих поступков из–за отсутствия в ней процессора, отвечающего за интеллект. Хотелось, чтобы ОМОН, решая вопрос о применении силы, действовал по–путински «мухи отдельно, котлеты отдельно», чтобы наше общество не давилось приготовленным им винегретом из неестественных ингредиентов или фаршем из поломанных рук и ног.

НА МИРУ И СМЕРТЬ КРАСНА

Тризна по товарищу

По устоявшейся традиции мы, студенты заочного отделения юридического факультета Белорусского государственного университета 1990 года выпуска, собрались 25 июня 2010 года, чтобы отметить очередную годовщину этого события. Нас было около 15 человек, и собрались мы в казино «У адмирала». Всего несколько человек пришли вовремя, а остальные опаздывали. Наконец, примерно через час после назначенного срока, мы расселись за двумя длинными столами. Успели поднять один–два тоста, как к нам прибыла еще одна парочка опоздавших сокурсников – прокурор отдела Минской областной прокуратуры Александр Никулин с Наташей из Витебска. Саша, высокий и тучный мужчина – к тому же на улице стояла жара – появился по–настоящему мокрым от пота. На эту тему за столом как минимум дважды пошутили, запомнилось, что одним из шутников был Валера Молчан.

– Саша, ты такой мокрый, наверное, на улице дождь идет, – сказал он.

Никулин, несмотря на нездоровый и взмыленный вид, был в хорошем настроении, всех обошел и каждого из нас поприветствовал крепким рукопожатием. Затем мы продолжили застолье.

Примерно после третьего тоста Саше Никулину стало нехорошо, кто–то хотел вызвать скорую помощь, однако он отверг это предложение. Казалось, он собирается преодолеть дурноту и не хочет, чтобы на него обращали внимание. Но через несколько минут я все же посмотрел в его сторону и увидел, что он вдруг клюнул головой и, подавшись телом вперед, неловко ткнулся лбом в стол. Те, кто сидел рядом с ним, тут же подхватились – захлопотали и забегали, так как Саша потерял сознание. Теперь уже вызвали скорую помощь, а больного положили на диван.

В срочном порядке сюда приехала жена с сыном. Никто из нас не сомневался, что приедет скорая помощь и «разберется», с Сашей обязательно все будет нормально. Действительно, неотложка приехала и «разобралась», вот только Сашу спасти не удалось. Он скончался на руках своей жены прямо у праздничного стола, практически, в присутствии своих друзей–сокурсников. Около трех часов мы находились на улице. Сначала пребывали в состоянии тревожного беспокойства и ждали, что Сашу «откачают» и отвезут в больницу. Однако процесс затягивался, и когда кто–то из наших товарищей вышел из казино и сказал, что Саши не стало, мы в это не могли поверить. В сознании не укладывалось, что на наших глазах умер весельчак Сашка Никулин. Мы были в шоке, девчонки плакали. Приехал следователь Минской областной прокуратуры, а потом «воронок» из морга и увез Никулина.

Кто–то сказал:

– Я хочу ехать домой.

Но ему возразили, предложив остаться и помянуть Сашу. И, собравшись с силами в этой непростой ситуации, мы решили сесть за стол.

Вот так наш праздничный сбор неожиданно для всех превратился в тризну по товарищу. Хотя кое–кто считал неправильным снова есть и пить, однако мы заняли свои места и лишь те, кто сидел рядом с Сашей, пересели. И наверное, это было мудро, ведь мы находились в состоянии стресса, который надо было снять. Никому из нас не приходилось бывать очевидцем смертей, поэтому кончина товарища – за столом, в час веселья – нас потрясла. Поминание его «по горячим следам» оказалось естественной реакцией.

Обычно за нашим столом всегда находились охотники говорить здравицы и разные хорошие пожелания в тостах, а тут, по такому чрезвычайному поводу, как–то и выступать не хотелось. Все же кто–то что–то говорил, с трудом подыскивая слова, и у меня возникла необходимость высказаться.

Я говорил о том, что если Саша в нашем присутствии покинул этот мир, значит, так было нужно. Не зря, когда пришел, он каждого из нас обошел и поприветствовал рукопожатием, сел за стол и «на дорожку» потянул одну–другую рюмку. И в кругу товарищей, в дружеской атмосфере (ауре) ушел от нас. Для сохранения светлой памяти Саши я предложил сокурсникам собраться на сорок дней.

Посидели мы около часа, да и выпили немного, так как часть спиртного наш староста Женя Власов передал сыну Саши. И под гнетом тягостного события мы разошлись по домам.

На похоронах я не мог присутствовать, поэтому в воскресенье с сокурсницей Людой Кабанчук мы навестили Сашу дома, где с ним и попрощались.

На сорок дней, 4 августа, мы планировали собраться вчетвером, однако нас оказалось трое, так как Валера Молчан был задействован на похоронах близкого родственника. Посидели, помянули своего товарища, поговорили за жизнь. Выпили немного, поэтому почти трезвые с легкой грустью разошлись по домам.

И вот еду я уже по Серебрянке, сидя на заднем сиденье троллейбуса. Рядом сидит молодой человек лет двадцати пяти, а напротив – его товарищ, лет тридцати – тридцати пяти. У меня на коленях лежит дипломат, в руке мобильный телефон, по которому я разговариваю с Володей Михайловским, с которым только что расстался. Вдруг непонятно с чего сосед справа с силой бьет меня левой коленкой по моей правой и при этом злобно и раздраженно шипит:

– Чего ты меня пихаешь?

Обычно свои телодвижения я контролирую, даже находясь под шафе, как и в этом случае. Допускаю, что при движении троллейбуса меня могло качнуть в сторону молодого человека, хотя на тот момент я точно помнил, что этого не было. А вообще я подозреваю, что выродку просто не понравился мой разговор по телефону. Как бы то ни было, но его выходка требовала ответа. По телефону я сказал своему товарищу:

– Извини, пожалуйста. Сейчас я здесь с одним козлом разберусь и перезвоню тебе.

Я прекратил разговор, не торопясь и без суеты положил телефон в карман. Затем взял дипломат в левую руку, встал, склонился над наглецом и занес правый кулак прямо над его скулой. И с не меньшей злобой, чем он, но более многообещающе уточнил:

– Козел, мне тебя прямо сейчас ур–р–рыть или дать подергаться?

Молодой человек, демонстрируя пренебрежение к окружающим, развалился на сидении так, что его зад находился на самом краешке, а колени чуть не упирались в переднее сиденье. Короче, он почти полулежал. Чтобы ему из такого неудобного положения сгруппироваться для выпада в мой адрес, требовались дополнительные мгновения, которые в его ситуации могли оказаться как минимум драматичными. Ведь любое его резкое движение я бы воспринял как агрессию, и мой удар по косой сверху вниз по скуле в районе глаза мог оказаться решающим для исхода поединка. К тому же для фиксации своего врага в таком неудобном положении я мог своим ботинком плотно придавить его голеностопный сустав, чтобы на случай дергания он как минимум получил растяжение или порыв связок.

На мой вопрос юноша уже не так громко и совсем даже не вызывающе промямлил что–то невнятное. Еще более угрожающим тоном я кое–что добавил ему. Тут попытался вмешаться его товарищ. На это я ему порекомендовал следить за своим младшим «братом», а не выступать, иначе и ему может не поздоровиться. Тогда зачинщик скандала стал лепетать что–то насчет милиции, что, дескать, без нее я никак не обойдусь. Чтобы лишить его перспективы на достойный выход из ситуации я сказал:

– Милицию вызывать не надо, я и так здесь.

Было очевидно, что, отрываясь на грубость, этот нахал совершенно не ожидал «неадекватного», к тому же еще более грубого отпора. Тем более от прилично одетого мужичонки, при пиджаке и при галстуке, которому за пятьдесят. А тут резкие телодвижения, да и слова аналогичные. У меня сложилось впечатление, что он просто обоср… простите, сильно перетрусил.

Так как эта сцена имела эмоциональный накал, то народ в заполненном троллейбусе с интересом наблюдал за происходящим. Я же, закончив воспитательную часть выступления, присаживаться рядом с наглецом не стал – мне пора была выходить. Неспешно продвинувшись к двери, я вышел на улицу.

Вот так странно у меня закончился сороковой день ухода моего товарища в мир иной.