Текст книги "Приключения бывшего мичмана(СИ)"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Глаза Алексия неотрывно следили за манипуляциями лаборантки, а его мозг архивной черно–белой замедленной съемкой стал регистрировать какие–то непонятные страшные кадры. Когда сестра поднесла иглу к огню на спиртовке и стала ее накалять докрасна, то сознание бедного Ветра такой изощренной пытки просто не выдержало, оно просто покинуло своего хозяина. Несчастного Алексия к жизни вернул без какого–либо сострадания резкий запах нашатыря. Перед его глазами сначала прорисовались мерзкие черты лица злобной медицинской сестры, которая будто динамик включила свой противный якобы сострадательный голос:

– Молодой человек, чего вы так распереживались?

– Я… где я?

– Не надо так паниковать! Я всего лишь продезинфицировала свой инструмент. А вы что подумали?

И как показалось Алексию, она злобно засмеялась над ним и его страхами. Ему только и оставалось промямлить:

– Ничего я не подумал! Просто я заснул нечаянно.

Алексий будто в состоянии невесомости из отвратительного состояния перешел в плохое, то есть ему стало значительно лучше, однако все равно было нехорошо. Его мозг, будто спелое яблоко, изъеденное червяками, да еще и с дополнительной долбежной функцией продолжала точить одна маленькая, но въедливо пронзительная мысль: «Гори она гаром эта блядская жизнь! Да чтобы я, еще хоть раз посмотрел в сторону этих гребаных теток? Да ни в жизнь! Все! Завязываю свой судоходный канал таким крепким узлом, чтобы ни одна блядь какой бы она красавицей не оказалась, не смогла его развязать». А вслух он шепотом как молитву или заклинание повторял, запомнившееся любимую присказку своего друга моремана–подводника:

– Руби концы!

– Руби концы…

Суть этой истории очевидна без лишних слов: Блядству бой!

10 мая – день четвертый

Ранним утром, когда сон переходит в дрему и сознание находится или в отключенном состоянии, или в волшебном мире бога Морфия, я услышал, как мой сосед Василий Иванович что–то бормочет. Затем сон, словно ватой, снова окутал меня. Через некоторое время я опять перешел в состоянии дремы от нелепого бормотания Василия Ивановича.

– Все сволочи, сволочи, сволочи… – повторял он.

И снова мое перманентное состояние из дремы перешло в сон, накрывший меня плотным и непроницаемым туманом, как бывает в море с кораблями.

До сих пор не могу понять, что это было. Или Василий Иванович, используя метод аутотренинга, убеждал себя, что все люди сволочи, или таким образом зомбировал остальных на то, чтобы они были–таки сволочами, – я не знаю, однако для уточнения его характеристики это отнюдь не лишняя информация. Внешне вполне благообразный старичок. А вот, поди ж ты! Прямо какая–то тотальная нелюбовь к собратьям по разуму. Впрочем, может, это от недостатка того самого разума или любви, а может, от отсутствия того и другого вместе. Некоторые тайники души человеческой непроницаемы и к ним возможны только специфические подходы в виде тесных лазеек, через которые в этот мрак хоть и не попадешь, однако кое–что подсмотришь или подслушаешь. Если честно, то не могу сказать, рад ли я был знать жизнь соседа по палате с этой стороны, наверное, правильней сказать, что нет. Это был отрицательный опыт, который не всегда может пригодиться. Ну да забудем про стариковские огорчения и вернемся к веселой и бесшабашной жизни нашего санатория, где я куролесил с ветерком.

А жизнь отдыхающих продолжала бить веселым и непринужденным ключом и все по тому же месту – по голове, а заодно и по печени с почками и, наверное, еще по каким–нибудь жизненно важным органам. И было это не в тягость, а всласть. А так как от вчерашних шашлыков еще кое–что осталось, то мы с Анатолием вновь были удостоены приглашения, чтобы повысить мужской кворум Александра все в той же компании нимф.

Поэтому я в составе десанта, состоящего из мобильной группы Гали и Вали, а также водителя Александра и Иосифовны, старшего на машине, был заброшен в Ушачи для пополнения запасов огнеметной жидкости и прочих необходимых компонентов застолья. Зашел в отделение родного Белагропромбанка, где укрепил свое пошатнувшееся финансовое здоровье. А мобильная группа показала, что таковой не являлась, так как вытащить наших девушек из трикотажной секции универмага не представилось возможным. Пока не перемеряли все фасоны и образцы одежды, они не успокоились. И только Иосифовна, наша главная нимфа, сидящая на командирском месте, не выходила из машины, зато всех без разбору поторапливала на белорусский манер:

– Ну, дзе яны дзелiся?

А потом мы все на той же уединенной полянке снова пили горькую настойку «Налибоки» в приятной и веселой компании, наслаждаясь стряпней Александра. Травили анекдоты и потешные жизненные истории, где Иосифовна и Анатолий скрещивали свои острые языки–шпаги в словесной дуэли, будто наточенные клинки. И стала Иосифовна живым и потешным талисманом компании еще задолго до нашего туда с Анатолием проникновения, а главное ее душой. Ее негромкий говорок с белорусским акцентом, будто в частушечном перепеве с командирским баском Анатолия, солировал и приятно ласкал слух и наши души жизненными байками и новыми анекдотами.

Здесь я обратил внимание на худенькую и стройную девушку Лену из Пскова – самую привлекательную в нашей компании и, пожалуй, во всем санатории, скромную и милую. Слегка застенчивая, сдержанная, она отличалось от всех врожденным тактом и интеллигентностью. Если быть до конца честным, то надо сказать, что на нее я обратил внимание еще раньше. В обеденном зале было три ряда столов, в первом ряду занимал место Анатолий, во втором, центральном, – я и в третьем – Лена. Садясь за стол, я поворотом головы налево видел Анатолия, направо – Лену. Только если Анатолия я знал, то Лену нет, тем более, тогда я в ней ничего особенного не увидел. Однако, чем дольше мы общались, тем больше находил ее интересной и привлекательной.

Как и вчера, нами сегодня успешно был пропущен ужин. Разумеется, на такие пустяки никто не обращал внимания. Зато с удовольствием продолжили общение на танцах. Увлеченный замечательным знакомством, я весь вечер танцевал с Леной. Лишь однажды, отдавая долг внимания, пригласил на танец Галю. Этой паузой воспользовался Анатолий – «тонкий» ценитель изящного и прекрасного. Он прытью бросил Майю и подхватил Елену. Вот здесь можно было убедиться, насколько она стройна и изящна, ибо смотрелась тоненькой березкой на фоне Анатолия, мощного баобаба. Да простит меня читающий эти строки Анатолий!

В этот раз на танцах было как никогда мало народу, и все свободное пространство практически полностью занял местный повеса, пришедший сюда в более чем нетрезвом виде. Молодой человек лет тридцати был рослым и почти стройным. Сопровождавшая его девушка, выглядевшая лет на двадцать пять, в белом спортивном костюме, сквозь брюки которого кокетливо проглядывали стринги, тоже была во хмелю, но меньше чем ее партнер. Зато уж он изгалялся, как только мог, танцевал практически со всеми и готов был всех любить, целовать, обнимать и радовать своими маловыразительными движениями. При этом его, радостного и счастливого, штормило и заносило на виражах. Несколько раз радость бытия роняла его на пол, но он был целеустремлен и неуклонен, поэтому вставал и продолжал потрясать публику своей трудно воспроизводимой хореографией. Бесшабашным и назойливым состоянием и видом, а главное поведением он всех просто достал, и скажем прямо – достал конкретно!

Вдруг у него с Александром назрел скандал, хотя я этого момента не увидел, так как стоял к ним спиной. Видимо, разгульный и развязный повеса проявил непочтение к Валентине – даме Александра. Еще мгновение – и он вспыхнул бы, как пламя пионерского костра от нечаянно пролитой на него канистры бензина. Александр, вступаясь за честь весьма любимой им дамы, зло играя желваками, был готов одним ударом вогнать охайника в землю. Правда, сам виновник скандала сквозь пелену спиртного просто не видел и не осознавал грозящей ему опасности. Ведь чтобы его просто уронить на землю, хватило бы усилий обычного семиклассника среднего физического развития, трудно себе представить, что бы с ним сделал Александр, находясь на пике своего раздражения. Кто–то уже метнулся, чтобы снять накал раздора, однако я оказался в более выгодной позиции. Протиснувшись промеж двух «гераклов», я, как пародийная богиня правосудия, даже не пытался взвесить на своем безмене обоих тяжеловесов, а ухватив за талию возмутителя спокойствия, увел его в противоположный угол «ринга». Пока вел, будто бабка–шептуха, заговаривал его померкший, остающийся почти без признаков жизни, на сегодня уже точно потерянный разум. Однако некоторые всполохи остатков сознания вдруг потребовали сатисфакции, и для него было неважно, от кого получить по фейсу, поэтому он и предложил первому встречному, то бишь мне:

– Пойдем… выйдем… – на связную, а тем более на развернутую форму своего предложения у него не хватило ни ума, ни сил, ни даже слов.

Хотя лично для меня смысл этой лаконичной и уже ставшей сакраментальной фразы известен с детства, поэтому ее перевод с рабоче–крестьянского диалекта на интеллигентский не требовался. С другой стороны, как противника я его не представлял, поэтому сказал что–то успокаивающе–угрожающее:

– Давай, ты лучше присядь…

И пока вел его как маленького, поглаживал по пузику, как утихомиривают разбушевавшиеся газики в животике младенца, затем почти бережно усадил в кресло. Впрочем, это не помогло, так как «газики в животике» продолжали бушевать и «наш малыш» куражился, и всех, в том числе нашу компанию, утомил, и мы вышли на улицу прогуляться с неприятным осадком в настроении.

Дабы отвлечь и развлечь своих друзей, я рассказал озорной случай из бесконечной коллекции про Алексия. Алексий по женским судьбам проносился ураганом или тайфуном, сметающим все на своем пути, сквозняком или легким ветерком, проникающим во все щели. Иногда женщины устраивали разборки между собой, претендуя на полное и безраздельное обладание Ветром. Но невозможно поймать воздушный эфир и удержать в ладонях песок или воду. Поэтому Алексий буквально летел вперед по жизни. И проказником, не ведающим меры, невидимой пылью, отцветшими лепестками или сухим листом завихрял вокруг себя всех, кто ему попадался, подхватывал и нес их в пространства. А потом, переменившись или все забыв, забрасывал неведомо куда, неизвестно где оставлял. Тут уж кому как повезет или кто на что нарвется. К разным людям Ветер оказывался повернутым той или иной стороной – доброй или злой, равнодушной, а то и совсем никакой. Он был безжалостным или щадящим, заинтересованным или безразличным, хамоватым или предупредительным. Это зависело не только от его отношения к человеку, от личности того, с кем свела судьба, но и от его настроения, даже от погоды, как и бывает у пострелов. Как атмосферный ветер дует и перемещает воздушные массы по своим природным законам, так и Ветер имел свои тайные законы, принципы и установки, например, он не мог тронуть девушку друга или обидеть ребенка.

Алексий в период взросления с целью развития в себе творческих наклонностей вольного художника, для реализации жизненных устремлений поступил в высшее учебное заведение – художественное училище, где учился премудростям работы со светом и тенью, вырабатывал вкус. Вольного художника от вольного ветра разделяет лишь стена дома. Так было и у него: пока он корпел в студии, на занятиях – это был студент, а вылетел на улицу – Ветер. Зато летом, на природе, он не менял своего ветреного качества. На время летних каникул, как его отец, мать, сестра и муж сестры, он работал в пионерском лагере физруком. Что такое руководитель по физкультуре в пионерском лагере? Если он молодой красавец с фигурой Аполлона, то это стоящая на тумбочке или торчащая в виде закладки в очередном любовном романе икона Георгия Победоносца, поражающего своим копьем прямо в язык всех соперниц. Пионервожатые и воспитатели женского пола и, разумеется, приемлемого возраста являлись той самой целиной, что сама просилась быть возделанной лагерным ловеласом. Деятельность физрука у всех на виду: соревнования, конкурсы, игры – ну как тут не поиграть рельефной мускулатурой. А мускулатура у Алексия была в порядке: регулярные тренировки по восточным единоборствам, увлечение культуризмом принесли свои плоды. Ни одна девушка не могла устоять против животной мощи и культурной архитектуры его тела. С учетом того что среди педагогического состава преобладали девушки, да и в обслуге тоже, то бегущему по ветрам Ветру было где погулять и развернуться.

И вот однажды среди обслуживающего персонала лагеря появилась юная особа, которой еще не исполнилось семнадцати лет. Возраст нежный и деликатный, юное создание уже стремилось повзрослеть и в то же время не успело оторваться от детства. Девушка по имени Алена жила в одной из ближайших деревень, и на должность посудомойки была взята по знакомству. Застенчивый взгляд голубых глаз, скромная и приятная славянская краса выделяли ее из довольно однообразной череды других обольстительниц. С роскошно–длинной светло–русой косой, вся тонконогая и стройнотелая, она напоминала хлебный колосок, тянущийся к солнцу. Ну, колоску – солнце, а для Алены светилом стал Алексий, который посматривал на нее, да не засматривался, так как его железным правилом было – не обижать детей. Не ведала подрастающая красавица, что Алексий был не добрым солнцем, а безжалостным Ветром, вот и получалось, что тонким колоском тянулась к неуловимому потоку воздуха, желая бурь, потрясений и волнений.

Ареной несбывшихся надежд была столовая, куда Алексий приходил по нескольку раз на день не только для еды, но и для проведения спортивных состязаний по настольному теннису, шахматам и шашкам. Томные взгляды, глупые вопросы, случайные разговоры, смущение от обычного внимания со стороны Алексия, нечаянные прикосновения доводили Алену до дрожи в коленях и паралича всех мышц. Она накапливала свои впечатления, как неопытный охотник накапливает скромные и непритязательные трофеи, превращала их в инструмент грез и надежд. Сколько раз, проходя по территории лагеря и завидев Алексия, она меняла направление движения, чтобы оказаться к нему поближе! Сколько раз придумывала предлоги, чтобы лишний раз к нему обратиться с вопросом и ощутить оплавляющий волю жар его холодных глаз.

Однажды Алене изменили выдержка и терпение. Ноги сами привели к Алексию, когда тот в кладовке разбирался со спортивным инвентарем. Разговор для влюбленной девушки оказался неожиданным, с ее стороны был порывист и горяч, а с его – выдержан и даже холоден, как бодрящий душ.

– Здрасьте…

– Привет! – сказал он, не оборачиваясь к ней. – Хотя мы уже встречались сегодня.

– Вы же знаете, как я к вам отношусь, – неожиданно выпалила Алена.

– Скорее, догадываюсь. А в чем дело?

Алексий, понимал состояние девушки.

– Как в чем? Неужели вы не видите, что я люблю вас! – Алексия признание озадачило, поэтому он не нашелся с ответом, зато Алена продолжила наступление: – Делайте со мной что хотите! Я хочу вам принадлежать!

– Но ты для этого молода…

– Какая разница! – воскликнула девушка, теряя терпение. – Главное, что я хочу вас, а вы меня! Я же вижу, какими глазами вы на меня смотрите.

Алексий был бы не против так повернуть отношения, однако возраст девушки являлся серьезной преградой.

– Прости, Алена, я не могу переступить через свои принципы. Посмотри на себя, ты же еще дитя…

– Это не имеет значения. Вы мне нужны, мне без вас очень плохо. Что мне делать?

– Приходи, когда повзрослеешь, – пошутил Ветер и поставил точку в разговоре.

Но кто бы мог подумать, что тонкий колосок окажется выкованным из стали и настойчивым в достижении цели?!

Прошло пять лет. Алена повзрослела и еще более расцвела, стала настоящей прелестницей. И опять явилась в ту же кладовку, где колдовал Ветер над спортивным инвентарем, и припомнила ему последние слова. Отпираться от них было сложно.

И Ветер не устоял.

Да, бывают в жизни огорчения…

Мы ходили по центральной дорожке туда–сюда и фотографировались, пока к нам не присоединился Анатолий. Он хромой от рождения, и мне было его по–человечески жалко. Однако кому–то из наших нимф он, неприкаянный, мешал, и они его прогоняли от себя.

От большой компании в конце концов остались Лена, Галя и Анна, что жила в соседнем номере. Анна – привлекательная девушка восточного типа, со стройной фигурой и роскошным бюстом, который я нечаянно оценил в одном из вчерашних танцев. Как она сказала, именно тогда Сергей ее слегка приревновал ко мне. Правда, оснований к этому никто из присутствующих не заметил, однако был момент, когда я на Анну смотрел, как на весьма даже привлекательную особу противоположного пола. Но это было настолько кратковременно и даже мимолетно, что меня удивил Сергей, сумевший это заметить. Впрочем, он мог меня заподозрить просто так, на всякий случай. Вот в таком коленкоре полулюбовных треугольников, если так можно выразиться, на тот момент мы пребывали.

Другие замеченные треугольники я для ясности опущу. Хотя, как будут развиваться события в дальнейшем, неизвестно. И кто знает, может быть, некоторые их углы и стороны еще и обнаружатся в более явном виде.

Впрочем, вернусь к трем упомянутым нимфам, а заодно и к себе. Вчетвером мы поднялись на третий этаж, в 42‑й номер, где обитали Лена и Галя. Это было в двух шагах от библиотеки. Удачно позаимствовав из соседней лоджии недостающий стул, мы уютно устроились за столом и продолжили совместное времяпрепровождение. И так это было всем приятно, что незаметно для себя мы выпили бутылку ликера, впрочем, у нас была еще одна неоконченная пьеса (бутылка коньяку) для механического пианино (приятная компания). Однако для кого–то этого оказалось недостаточно, и юная сумасбродная нимфа по имени Анна послала меня, вы просто не поверите, зачем – за духмяной колбасой. И так восточной красавице понравилась эта идея, что ею заразились другие участницы вечернего «марафона».

В общем, послали меня как самого молодого парня выполнять поставленную задачу. Скажу честно, что спасти мир с первой попытки, как в американских фильмах, мне не удалось. И по закону жанра мне в помощь была отряжена черноокая Анна. И знаете, у нас это получилось. Мы, походя спасли мир – мир наших недавно зародившихся приятных и ни к чему не обязывающих отношений. Правда, при этом, как и положено согласно американскому сценарию, попортили нервы «плохим парням» – ночным вахтерам женского пола двух спальных корпусов. И обещали еще вернуться, а главное то, что мы сдержали свое слово, ведь нимфа по имени Анна по–английски предрекла: «I’l be back» («Я к вам еще вернусь…»). А возвращались мы круче, чем американцы в своих боевиках и вестернах, несмотря на «смертельные» угрозы «плохих парней» в наш адрес, и сделано это было цинично и вальяжно с попранием их сна и покоя. И так было два раза. В общем, повеселились на славу.

11 мая – день пятый

Ступив на землю санатория только четыре дня тому назад, я просто кожей почувствовал пристальный интерес к своей персоне, особенно со стороны женской части отдыхающих. И это было понятно, так как сто пятьдесят человек, или пусть даже больше, оказывается, – не так уж много. Поэтому появление новой жертвы (для женщин) или соперника (для мужчин), или партнера (для друзей и подруг), или хищника (для самого себя) вызывает естественный интерес. Затем в столовой, куда я пришел на ужин, когда почти весь пансион был собран до кучи, моя дубленая любопытными взглядами шкура уже зудела, как от мощного аллергена.

Однако прошло время, и я сам был уже в роли аборигена, перезнакомившегося со многими обитателями санатория. И быстро понял, что этот санаторий не такой уж большой «плацдарм», на котором можно было бы полноценно развернуться вовсю ширь своих оперативно–тактических возможностей. Поэтому появление нового отдыхающего у меня, как у всех, вызывало вполне законный интерес. А наличие крайне незначительной мужской прослойки создавало для ее представителей условия заповедника, или заказника, где непуганая и трепетная «дичь» в томлении ждала «расправы» над собой.

Еще одно наблюдение: когда у меня спрашивали, откуда я прибыл, и я отвечал, что из Минска, то у моих земляков–белорусов с Витебщины это почему–то вызывало не то удивление, не то еще что–то мне неведомое. Некоторые даже переспрашивали, словно не расслышали или просто не верили своим ушам. При этом я чувствовал свое родство с марсианской диаспорой. Зато, если кто–то признавался, что приехал из Москвы или Санкт – Петербурга, то местный народ реагировал вполне адекватно – привычно. И кстати сказать, из России отдыхающих было много, может быть, даже больше, чем моих земляков. По разговорам, которые велись в нашей среде на эту тему, я понял, что в России отдых в санатории аналогичного уровня стоил раза в три дороже, да и качество лечения у нас оценивалось высоко. И потом, для россиян Белоруссия – какая–никакая, а заграница.

Еще одна часть отдыхающих была из Витебской области. И только на третье место я бы отнес Минщину. Впрочем, это мое личное наблюдение, поэтому если я не корректен в своих оценках, то прошу меня простить, так как на проведение более серьезных исследований времени не было, ведь я полностью отдавался процессу лечения. От чего, – спросили бы у меня. Да я и сам не знал. Наверное, от нервов, ведь это от них случаются все болезни, почти все, не считая тех, которые приобретаются в санатории в результате безоглядных и неосмотрительных контактов с противоположным полом. Тем более, я, как и прежде, свою фразу «Наберу водки и поеду в санаторий лечиться» считал шуткой, а на деле получилось, что таким образом поправлял свое здоровье каждый день. И так было пять дней подряд, а на шестой, то есть на завтра, я взял тайм–аут, а затем снова в том же режиме лечился, лечился, лечился и еще раз лечился.

Должен заметить, что санаторий – это удивительное место. Тут я сделал одно весьма важное и почти научное открытие. Его суть такова. Вечером лечишься с друзьями исключительно проверенным в веках народным средством, а со следующего утра – лечебными мероприятиями. Днем проходишь назначенные врачом процедуры, и как результат – не остается ни в одном глазу, ни в одной извилине, и даже запаха не остается. Вот таким изуверским способом умаляется эффект народного лечения, то есть он нейтрализуется процедурным вмешательством. И получается, что водка с пивом летят на ветер. Да на такое лечение никаких денег не хватит!

Кстати, когда я, вылечившийся от всех болезней, отдохнувший, набравшийся сил, появился на работе, у нас в стране как раз был разгар экономического спада (наш рублевый зайчик вдруг загалопировал по финансовой горке куда–то вниз), и одна знакомая девушка на работе спросила у меня:

– Куда вы потратили отпускные деньги, ведь вы так вовремя ушли отдыхать? Наверное, что–то ценное купили для семьи?

Почти с белозубой улыбкой, как в рекламе нашего открытого акционерного общества «Белагропромбанк», я провещал:

– Разумеется. Из отпускных денег своего родного банка я произвел выигрышную инвестицию в собственное здоровье, купив путевку в санаторий «Лесные озера».

Дело в том, что эту девушку я в общих чертах уже посвятил в детали своего отдыха и лечения, поэтому она со скептической улыбкой переходящей в гомерический смех, сказала:

– Да–а–а! Уж вы–то произвели ка–пи–тальную инвестицию!

После обеда я изыскал или зубами вырвал свободное время – паузу между дневными и вечерними процедурами (ох уж это лечение!), чтобы прогуляться вдоль санаторного озера. Это озеро Должина, но его я так назвал потому, что оно располагается в непосредственной близости от санатория. Прошел по пересеченному как лесом, так и ландшафтом берегу до протоки, которая соединяет два озера – Должина и Вечелье. Сначала шел по дороге, затем спустился к берегу, увидел, что я недалеко оторвался от оборудованного спуска к воде для курортников, снова поднялся к дороге, чтобы подальше удалиться в уединенную глушь. После этого снова спустился к озеру и шел вдоль кромки воды до протоки, где заканчивается санаторный берег озера. Там имеется островок с небольшой лесной проплешиной, а через протоку перекинут ствол спиленного дерева. У меня возникло желание перейти на противоположную сторону, однако я поленился мочить ноги. Вдоволь налюбовавшись озерной красотой, я развернулся в обратном направлении.

И тут не удержался, чтобы не спуститься по деревянной лестнице и не сделать пару снимков озера против яркого солнца. Я планировал показать их маме.

В этот день снова были устроены посиделки в номере Галины и Елены, в числе приглашенных оказались Анна с Сергеем и я. Сидим, выпиваем, закусываем и просто общаемся, вдруг мое нутро в кармане заголосило не человеческим, а мобильным голосом. Звонил мой друг Петр, женившийся на юной прелестнице. Поговорили о том, о сем, а потом он мне передал опасение своей молодой жены о морально–нравственном состоянии моей неугомонной души и требовательном к комфорту теле. Я, разумеется, был тронут заботой обо мне, поэтому клятвенно заверил Петра и его жену, что цветок моей невинности сорвать еще никто не посмел. Так как при этом разговоре присутствовала его жена, то на следующий день, когда я позвонил, он как преданный друг поделился, что она слышала в телефон громкие женские голоса и смех, поэтому и выказала озабоченность моим поведением. Но друг есть друг, спасая мою репутацию, он пошел на маленькую хитрость – сказал, что в моем номере был громко включен телевизор. И я подтверждаю, именно так оно и было. Должен заметить, что мифический двойник Алексий Ветер унаследовал черты своего сквознякового характера как от меня, так и от Петра – наперсника детства.

Так вот… Я уже упоминал, что у Ветра была подруга, которая пришла к нему в детстве, прошагала рядом с ним отрочество, юность, молодость, а в зрелом возрасте взяла да и бросила его… Может, она, как больная собака, ушла от хозяина, чтобы встретить старость и просто умереть как женщина… Может.

Этот Алексий – странное атмосферное явление. При ветреном характере и легкомысленном отношении к мимолетным встречам и проходным интрижкам он сумел сохранить трогательно–доброе и нежно–бережное отношение к своей детской любви. Это хрупкое чувство, не расплескав, он пронес через всю жизнь.

Так получилось, что много лет он принадлежал властно–склочной и требовательно–истеричной женщине, которая заставила его жениться на себе. В результате брака (в данном случае это слово является качественной оценкой отношений) на свет появились две хорошенькие дочки, и мой с тех пор Алексий именует себя «дважды дед Советского Союза». Конечно же, наличие в душе страшной занозы в виде такой жены не позволяло свободному и независимому Ветру греться у семейного очага. Поэтому его пленила и звала Звонкая – его дуальное дополнение, его второй, женский, полюс. Его свет по имени Света была замужем, и по той же причине, что и у Алексия, в ее семейном очаге огонь давал нестабильное и перманентное тепло. Поэтому встречи этих разведенных или не соединенных жизнью душ, когда частые, а когда с некоторыми перерывами, были настоящим отдохновением для них. Их совместные посещения бань и компаний не всегда заканчивались сексом. По этой же причине в свое время они не торопились распрощаться с детством, поэтому их духовная близость довольно поздно перешла в физическую. Это произошло, когда Алексию исполнился 21 год и он уже пару лет обретался в браке. Срок совсем даже не ранний, чтобы перейти от девственных отношений к зрелым, что лишь подтверждает одно: духовная близость была им важнее. Тем более удивительным оказался разрыв, произошедший по инициативе Звонкой.

Последняя встреча состоялась в доме Светы. К задуманному разрыву, к надрыву продолжительностью почти в жизнь, она подготовилась тщательней обычного. Однако Ветер торжественности в той встрече не заметил и не понял, что это были проводы их отношений. Возможно, его сбило с толку то, что прощальное свидание прошло при свечах, с шампанским, за неспешным разговором, и скорее напоминало обычную встречу старых друзей, а не посиделки любовников. Они делились последними новостями, успехами, планами на будущее. Затем была ночь. В эту ночь Звонкая была ненасытной, и отдавалась Ветру как в последний раз, ибо это и был последний раз. Только Алексий этого не заметил, хотя в его наитии ненавязчивой, но памятной закладкой поселилось нечто тревожно–щемящее. Это нечто впоследствии стало потихоньку расти, все больше заполняя собой душу, частенько посылая оттуда неясные сигналы сердцу, которое реагировало не совсем обычно – то вдруг сожмется как от обиды, а то бессильно расслабится.

Утром грустная и сосредоточенная Света объявила Алексию, что эта их встреча – последняя. Оставив в тени причины такого решения, она тут же эту тему и закрыла. Алексий был встревожен, однако словам любимой не верил, не мог поверить, и был уверен, что они снова встретятся – не через месяц, так через год. Однако после памятной встречи прошло уже с десяток лет, а… изменений нет!

Такие связи просто так, беспричинно не рвутся, как бы кто–то ни пытался освободиться от них с помощью обета или наложения епитимьи на обездоленную душу – не получится. Из духовной ямы выходов не так уж много: или доживать век деревцом с подрубленными корнями, истощая плоть и дух; или мозг, переполненный тоской, взорвется, в лучшем случае тихо сойдет с ума; или душа, настрадавшаяся от искрящегося желания встречи, копя этот заряд, разрядится молнией и опустеет. Полагаю, что скоро яркая Звонкая назначит свидание легкомысленному Ветру, лишь бы с решением не опоздала…