Текст книги "Сельская учительница"
Автор книги: Алексей Горбачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
11
Прежде Валентине казалось, что она чуть ли не с первого урока сумеет привить ученикам любовь к русскому языку и литературе.
– Нельзя быть культурным человеком в полном смысле этого слова, не владея в совершенстве своим родным языком, не зная родную литературу, – убежденно доказывала она шестиклассникам.
Ребята внимательно слушали. А в тетрадях своих писали с такими грубейшими грамматическими ошибками, что она приходила в ярость.
«Ничего, ничего, – пыталась успокоить себя Валентина. – Язык – это трудно, грамоте нельзя обучить сразу, нужно терпение, с литературой будет легче, литературой можно увлечь…»
– Сошка у оратая кленовая,
Омешики на сошке булатные,
Присошечек у сошки серебряный,
А рогачик-то у сошки красна золота, —
вслух читала она и с обидой замечала: шестиклассники шалят, переговариваются.
– Тише, ребята, вы слушаете шедевр устного народного творчества. «Вольга и Микула» – одна из лучших былин…
– Валентина Петровна, а Ваня спички зажигает под партой, – пожаловалась шестиклассница.
Вот тебе и шедевр!
– Ваня, положи ко мне на стол спички, – приказала Валентина. – Ребята, читаем дальше:
У оратая кудри качаются,
Что нескатен жемчуг рассыпается.
У оратая глаза да ясна сокола,
А брови у него да черна соболя.
И опять она с горечью видела, что ее слушателям скучно, что они не понимают доброй половины слов старинной русской былины, и сошка, пусть она кленовая, пусть она с булатными лемехами, – им чужда.
Когда послышался в коридоре звонок, ребята сразу оживились, повеселели.
«Перемена им больше нравится, чем стихи», – с грустью подумала учительница.
Однажды к ней на урок пришел директор. Валентина волновалась, чувствовала себя скованно, боясь, что скажет что-то не так, что шестиклассники опять станут шалить, переговариваться, зажигать спички под партами. Чтобы урок получился хорошим, эффектным, она призвала на помощь все свои институтские знания.
– Я приду к вам на литературу в восьмой, потом поговорим, – сказал Николай Сергеевич.
Разговор был неприятный.
– Вся ваша беда состоит в том, что вы почти совсем не учитываете возрастных особенностей учеников, – объяснял ей в кабинете директор. – И в шестом классе, и в восьмом вы разговариваете с учениками одинаково – по-профессорски научно, как будто выступаете перед академиками. У постороннего человека, извините, может сложиться впечатление, будто вы рисуетесь – вот, мол, сколько я знаю, вот я какая. И потому не все ребята понимают вас, особенно в шестом. А ведь они должны с вашей помощью сами приходить к определенному выводу: и правило сформулировать, и самостоятельно разобрать стихотворение. У вас получается не урок, а ученая лекция. Вы бываете на уроках у других учителей?
Валентина специально попросила у Марфы Степановны побольше «окон» в расписании, думая использовать их для посещения уроков Борисова, Назарова, завуча, самого директора, но почти не делала этого, и сейчас подавленно ответила:
– Пока мало бываю… Некогда.
– Вот это напрасно, – упрекнул Николай Сергеевич. – Я бы на вашем месте каждый свободный час проводил в классе, слушал бы, присматривался, как ведут уроки другие. Учитель – это не только его личные знания, но и умение, искусство. Знания у вас есть, но опыта, навыка нет. Эти вещи, к сожалению, не даются вместе с дипломом, они приобретаются в школе и не сразу. У вас нет четвертого урока. Идемте со мной в класс.
И Валентина стала ходить на уроки. Особенно ей нравилось бывать в классе у Василия Васильевича. Энергичный, порывистый, он как бы зажигал ребят, и они действительно сами формулировали правила, а он только радостно подтверждал: «Правильно, умницы. Молодцы!». У него было много разных карточек с предложениями, картинок, диаграмм. Он был не прочь пошутить на уроке. Валентина видела: его ученики не станут жечь спички под партами, им просто некогда, они заняты, они работают все, им интересно.
– Я в жизни не научусь так вести уроки, – удрученно призналась она.
Василий Васильевич глянул на нее веселыми синими глазами.
– Научитесь! Приходите ко мне сегодня домой, и вы сразу совершите два полезных дела: отведаете свежей зайчатинки и покопаетесь в моих бумагах. Поделюсь я с вами наглядными пособиями. За десять лет у меня скопилось их порядочно. Без них работать нельзя, трудно.
В другой раз она попросилась на урок истории к Ивану Константиновичу Назарову и заслушалась, позабыв о том, что пришла за опытом. Урок был о гражданской войне в России. Как много нового, интересного узнала Валентина. И сам Назаров преобразился, она даже не замечала, что у него, как всегда, помята рубашка, не выглажены в стрелку брюки да и забыл он побриться. Иван Константинович увлекательно беседовал с ребятами, сообща вспомнили кинофильмы, книги, картины о гражданской войне, он объяснил, почему соседний колхоз в Шафраново носит имя Кашина, бывшего земского учителя, командира первых здешних красногвардейцев, показал его портрет. Валентину поразило необычное домашнее задание: учитель попросил, чтобы ребята на следующий раз принесли записи воспоминаний бывших красноармейцев-михайловцев.
– Ой, Иван Константинович, после вашего урока я убедилась, что ничегошеньки не умею, – сказала ему Валентина.
Учитель серьезно посмотрел на нее.
– Хорошее признание, следовательно, будете уметь. – Назаров немного помолчал, смущенно спросил: – Вам действительно понравился мой урок?
– Очень понравился! – ответила она и, понизив голос, добавила с улыбкой: – А бриться все-таки нужно.
Назаров потер ладонью заросший подбородок.
– Еще десяток-другой замечаний, и я стану франтом.
– Только не сердитесь, Иван Константинович.
– Что вы, что вы, Валентина Петровна, спасибо.
Завуч, Марфа Степановна, всегда нахваливала учительницу физики Серафиму Владимировну Подрезову – председательскую супругу. Подрезова женщина видная – полная, круглолицая, черноволосая. В Михайловке она, видимо, чувствовала себя первой дамой и потому, наверное, всюду старалась быть независимо-гордоватой. Валентина и к ней попросилась на урок.
– Пожалуйста, не возражаю, – милостиво разрешила та.
На перемене Валентина откровенно заметила:
– Вы извините, но так преподавали физику и десять и двадцать лет назад. Время шагнуло вперед, а у вас все осталось по-старому. Мне даже показалось, что ребятам неинтересно слушать пересказ учебника.
– Подумаешь, критик нашелся, – грубо оборвала ее Подрезова и предупредила: – Больше на урок я вас не пущу. Хватит. Без ваших замечаний как-нибудь обойдусь. – В учительской она с издевкой говорила всем: – Если кто желает получить квалифицированный разбор урока, приглашайте Майорову…
– А если хотите, чтобы вас облаяли за дружеские замечания, идите в класс к Подрезовой, не ошибетесь, – вставил Василий Васильевич.
Звонок оборвал этот неприятный разговор, который непременно закончился бы ссорой, потому что Борисов и Подрезова нежных чувств друг к другу не питали.
Учителя разошлись по классам. У Серафимы Владимировны уроки кончились, и она собиралась уходить домой. Ее пригласил в кабинет директор. Сердито хмурясь, он спрашивал:
– Скажите, Серафима Владимировна, только откровенно, почему вы забыли свои первые учительские шаги?
– Ошибаетесь, Николай Сергеевич, я не забыла.
– Нет, забыли, – повысил голос директор. – Иначе не говорили бы так о молодой учительнице.
– Будучи молодой учительницей, я не делала замечаний старшим, – разгорячилась Подрезова. – Слушать противно – эта, извините за выражение, пигалица, начинает поучать. Не Майоровой судить о моих уроках!
– Ну что ж, давайте по-молчалински крикнем ей: «Не сметь свое суждение иметь!».
– Сперва пусть поработает с мое, а потом высказывается. У самой уроки…
– Плохие. Согласен. Значит, нужно учить ее сообща – и мне, и вам.
– У меня и без того забот хватает, – отмахнулась Подрезова, направляясь к двери. Николай Сергеевич задержал ее.
– Вы не признали замечаний Майоровой, это ваше дело. Но вы и мои замечания не учли. Помните, мы разбирали ваши уроки? Вы обещали перестроиться. Перестройки что-то незаметно…
– Все помешались на перестройках, изобретают самовары, – усмехнулась Подрезова. – А я работаю, как умею, как учили. Не нравится? Не признаете? Вызывайте из районо инспектора. Пусть разбирается!
– Мы сами в состоянии разобраться, что хорошо и что плохо. Я думаю завтра побывать у вас на уроках.
– Опять придираться будете? Придирайтесь, вы – начальство, это ваше право.
12
В первый же день после производственной практики десятиклассники просидели всю большую перемену за партами, снова и снова обсуждая важное событие – у них новый классный руководитель. Прошлой весной, когда часто болевшая Евдокия Романовна собралась уходить на пенсию, ребята по ее совету попросили директора, чтобы классным руководителем у них был Василий Васильевич Борисов. Николай Сергеевич пообещал исполнить их просьбу, и вдруг назначена Валентина Петровна…
– А знаете, ребята, давайте сделаем так, чтобы эта Валентина Петровна сама отказалась от нашего класса, – предложила Аня Пегова.
– То есть как это? – недоуменно спросила Люся Иващенко, ее задушевная подруга.
– Эх ты, непонимайка, – пренебрежительно бросил Люсе Федор Быстров. – Предложение Ани Пеговой – классический пример того, что нам пора думать.
– Все, кроме тебя, и раньше это делали, – с усмешкой сказал Быстрову Дмитрий Вершинин.
Федор пропустил мимо ушей эти слова, скороговоркой продолжая:
– Для тех, кто не понял истинного смысла предложения Пеговой, даю бесплатную консультацию от шести до семи вечера по местному времени, с тем расчетом, чтобы…
Его перебила Люся Иващенко:
– Помолчи ты, консультант липовый. Послушайте, товарищи, – обратилась она к одноклассникам, задорно блестя глазами, – это же здорово! Предложение Аньки принимаем! Будем трудными, не поддающимися никакому воспитанию. Посмотрит Валентина Петровна, помучается с нами и сама откажется. А классным руководителем к нам назначат Василия Васильевича как самого сильного учителя.
– А вдруг назначат Подрезову, – послышался басовитый голос Константина Зюзина.
Люся Иващенко разозлилась:
– Скорей тебя назначат иранским шахом, чем Подрезову к нам классным руководителем.
– Тише, товарищи, – вмешался Федор Быстров, – давайте соблюдать олимпийское спокойствие. Выслушаем комсомольского вожака Женю Кучумову.
Женя – комсорг класса – белокурая, голубоглазая. Она отличница, будущая медалистка.
– Мне кажется, все это не оригинально. Вы просто хотите повторить известный фильм «Неподдающиеся». И только, – негромко сказала Женя.
– Это ничего. Фильмы для того и создаются, чтобы заражать примером, – ответила ей Аня Пегова.
Не вставая с места, подала голос толстушка Вера Побежимова – староста класса:
– Ребята, давайте не делать глупостей. Директор назначил, и наша обязанность уважать классного руководителя.
– Уважать? А за что? – крикнула Люся Иващенко.
– Директор не посчитался с просьбой класса, нарушил свое обещание, а мы докажем, что у нас есть самолюбие, и своего добьемся! – твердо заявила Аня Пегова.
– Интересно, чего вы хотите добиться? – насмешливо спросил Дмитрий Вершинин.
– Нового классного руководителя. Разве ты еще не понял?
– Мне лично больше по душе, если классным руководителем будет Валентина Петровна.
– Ренегат! – набросилась на Вершинина Люся Иващенко.
– Юноши и девушки, братья и сестры! – обратился ко всем Федор Быстров. – Разве забыли золотое правило – меньшинство подчиняется большинству.
Шумную ученическую ассамблею прервал звонок. Но он не мог прервать их замысла.
Теперь не проходило дня, чтобы кто-нибудь из учителей не жаловался: класс мало работает, в классе плохая дисциплина.
– Ах этот невозможный десятый! – восклицала в учительской Подрезова. – Был класс как класс, а теперь не узнать его. Оно и понятно: каков поп, таков и приход.
Валентина и сама видела – ребята ведут себя вызывающе, дерзят. Она злилась, на перемене опять просила старосту класса, чтобы все после занятий задержались.
– Задержимся и выслушаем очередное серьезное предупреждение, – довольно ухмылялась, Аня Пегова.
Валентина сперва вежливо предупреждала – так, мол, вести себя нельзя, а нынче решила поговорить строго, даже официально.
– Товарищи, вы взрослые люди, государство тратит на вас огромные средства, стремится, чтобы вы были образованными, культурными. Разве к лицу вам, комсомольцам, по-детски нарушать дисциплину, дерзить учителям? – Ей казалось, что она говорит убедительно, веско, что после таких слов ребята поймут свою ошибку и станут примерными. – Неужели вы не можете вести себя хорошо?
– Валентина Петровна, вы бы нам объяснили, что это значит вести себя хорошо, – попросила Аня Пегова, не пряча иронической улыбки.
– Это вы должны были знать еще с первого класса.
– Совершенно верно! – подхватил Федор Быстров. – Я им, Валентина Петровна, то же самое говорил, а они мне отвечают: давно это было, забыли…
Валентина понимала: Быстров издевается. Но что сказать ему? Как ответить? Она ушла расстроенной, и в голове даже мелькали мысли: «Не умею работать с учениками, не могу найти с ними общего языка. Мы – далекие, чужие. И зачем я согласилась на это классное руководство, зачем вообще стала учительницей… Ничего у меня не получается… И уроки плохие, и класс не могу взять в руки…»
Проводив учительницу, десятиклассники оживленно обсуждали события:
– Еще одно последнее сказанье, и у нас будет новый классный руководитель! – торжествовала Аня Пегова.
– Ура, ура! – насмешливо прокричал Дмитрий Вершинин. – Полнейшая победа, триумф, награды особо отличившимся. А мне кажется, напрасно вы все это затеяли, – с осуждением заключил он.
– Митя, соблюдай честный нейтралитет, – посоветовал Быстров.
– Пошел ты к лешему, – рассердился Вершинин. – Вы поступаете, как эгоисты. Я считаю, что наш комсомольский вожак, – он повернулся к Жене Кучумовой, – заботится только о своих личных пятерках. Я считаю, что староста класса…
– Что ты все якаешь, – прервала его Аня Пегова. – Ты что же, считаешь себя умнее всех? Если нам не нравится классный руководитель, что прикажешь делать? В некоторых школах старшие классы вообще обходятся без нянек, без классных руководителей. Ты разве запретишь нам перенять их опыт? А то разошелся – эгоисты…
– Да, эгоисты, если не сказать больше, – не сдавался Дмитрий Вершинин. – Считают себя взрослыми, культурными людьми, а не понимают, что Валентина Петровна первый год работает учительницей, что ей трудно с такими… Вместо того чтобы помочь, вы отравляете ей жизнь!
– Митя, не вызывай эмоций, я позабыл дома носовой платок, – дурашливо предупредил Федор Быстров.
– Дмитрий прав, и чего мы ерепенимся? Мне, например, Валентина Петровна нравится, – тихо проговорил Зюзин.
– Костя, помолчи! – прикрикнула на него Аня Пегова.
Дня через три в десятом классе был сорван урок физики.
– Там невозможно работать! – жаловалась Подрезова директору и завучу.
– И все-таки, Серафима Владимировна, вам не нужно было уходить с урока, – упрекнул Подрезову Николай Сергеевич.
– Нет уж, увольте, – не сдавалась та. – Если классом будет руководить эта девчонка, добра не ждите!
Когда Подрезова, сердито хлопнув дверью, ушла из учительской, Марфа Степановна сказала директору:
– Вы оказались правы: нельзя было доверять Майоровой десятый класс, теперь придется нам самим решительным образом вмешаться, пока не поздно, пока совсем не развалился класс.
Николай Сергеевич промолчал. Он и сам уже был близок к тому, чтобы признать ошибку – напрасно доверили десятый класс молодой неопытной учительнице. «В нашем деле эксперименты очень дорого обходятся, – раздумывал он и тут же решил пойти к десятиклассникам, поговорить с ними по душам – так, мол, и так, друзья милые, вы самые старшие в школе, должны быть примером… – Нет, – возразил себе Николай Сергеевич, – нельзя к ним идти, нельзя потому, что если сам директор появляется в классе, значит, волей-неволей он подтверждает, что классный руководитель не годен». А ему хотелось верить, что Майорова справится, ее нужно только где-то поддержать, посоветовать, порой, быть может, сделать вид, будто ее ошибка не замечена. Не о каждой ошибке следует напоминать человеку, не каждая ошибка должна становиться предметом обсуждения.
В учительскую вошла Валентина.
– Что там опять произошло в вашем классе? – обратилась к ней Марфа Степановна.
Пряча в портфель тетради, она тихо ответила:
– Вы, наверное, уже знаете.
– Да, знаем, – сухо подтвердила завуч. – И мы крайне удивлены, вы оправдываете учеников, поощряете хулиганские выходки.
Валентина удивленно взглянула на Марфу Степановну. Какие хулиганские выходки? Она уже выяснила, что стряслось в классе. На уроке физики Аня Пегова спросила, что такое квантовая теория. Вместо того чтобы объяснить, учительница раскричалась. «Зачем же кричать, Серафима Владимировна, если не знаете, никто вас не осуждает за это», – сказала ученица. Разгневанная Подрезова тут же потребовала, чтобы Пегова вышла из класса. Девушка не подчинилась, и тогда Серафима Владимировна ушла сама.
– Дожили, уроки срывают. А дальше что? – наступала завуч.
– Не знаю, что будет дальше, но в данном случае Пегова не виновата, – не сдавалась Валентина. – Ученики могут спросить на уроке о чем угодно, они народ любознательный. Учитель не возмущаться должен этой любознательностью, а поощрять, развивать ее.
– Правильно, Валентина Петровна, именно развивать! – подал голос вошедший Василий Васильевич. – Молодцы ребята! Сельские школьники интересуются квантовой теорией – это здорово!
– Помолчите, товарищ Борисов, – попыталась остановить его завуч.
– Если говорить о сорванном уроке, – продолжал он, – то не Майорова виновата, не ученица Пегова, а сама Подрезова. У хорошего учителя уроки не срывают, хороший учитель не бежит из класса.
Валентина благодарно взглянула на Василия Васильевича.
* * *
Как на грех, Лили дома не оказалось. На столе лежала записка: «Уехала за книгами. Завтра вернусь. Не грусти. Целую. Л.» Какая досада! Валентине хотелось рассказать подруге о неприятном происшествии в десятом классе. «Лиля, конечно, была бы на ее стороне, тоже оправдала бы Аню Пегову.
Если бы приехал Игорь… Едва ли. У него свои дела, свои уроки и, быть может, свои неприятности. А что, если позвонить в Шафраново? У них в школе есть телефон… Да, но по телефону обо всем не расскажешь. А не отправиться ли самой к нему? Это можно! Наверняка попадется попутная машина, а назад Игорь привезет ее на мотоцикле. Валентина заперла избу на замок, сунула на всякий случай ключ в условное место и отправилась к мосту, на шафрановский проселок. Там она встретила виновницу нынешних волнений Аню Пегову, катавшуюся на велосипеде, и подумала: «Набедокурила, урок сорвала – и головушка не болит…»
Перед мостом девушка не притормозила и, видимо, хотела на небольшой скорости проехать мимо, но Валентина остановила ее:
– Катаетесь, Аня?
– Как видите… Может быть, и вы желаете? Или не умеете? – с легкой задоринкой спросила ученица.
– Не хитрое дело.
Аня Пегова улыбнулась.
– Мне кажется, наоборот – велосипед самая сложная машина в мире. Шутка ли – человек мчится на двух колесах и не падает. Это же чудо! Хотя чудо объясняется простым законом физики…
– Я вижу, Аня, вы очень увлекаетесь физикой.
– Ой, что вы, терпеть не могу, – отмахнулась Пегова. – Физика – самая скучная наука, законы, формулы, и ничего для души. Я на стороне лириков.
– В таком случае странно.
– Что же тут странного?
– Если сами не любите физику, не мешайте другим, тем, кто ее любит.
– Ах, вот вы о чем, о сорванном уроке… В таких случаях положено извиняться и добавлять: «Я больше не буду». К сожалению, я теперь действительно больше не буду.
– Почему «к сожалению»?
– Так мне больше нравится.
– Вы разве не знаете, что в коллективе не всегда можно делать то, что хочется и что нравится?
– Знаю. А вы знаете, что весь наш коллектив терпеть не может эту Подрезову… А вы знаете, что между собой мы называем ее «недорезанной».
«Интересно, а как они меня называют между собой», – промелькнуло в голове Валентины.
– Да разве это учительница, которая бубнит по учебнику…
Валентина и сама была невысокого мнения об уроках Подрезовой, но сейчас она строго предупредила:
– Я вам запрещаю так непочтительно говорить о Серафиме Владимировне! Она – ваша учительница, ваш старший товарищ.
– Товарищ, – криво усмехнулась девушка. – Понимаю, это ваше право – запрещать… Вообще многое нам запрещается. А почему? Каждому из нас восемнадцатый год. А на что способен человек в таком возрасте? Пушкин уже написал «Руслана и Людмилу», Моцарт был известным композитором. Аркадий Гайдар командовал полком. Герои Краснодона и «Искры» тоже были нашими ровесниками.
«Знаю, откуда твои слова, доводилось читать», – подумала Валентина, но не сказала об этом.
– А на нас в школе смотрят как на несмышленышей, – с обидой продолжала Пегова. – Серафима Владимировна до сих пор называет нас детьми… А разозлилась она потому, что слыхом не слышала о квантовой теории. Да что там говорить! Вы тоже заодно с Подрезовой! – неожиданно заключила она и хотела было вскочить на велосипед.
– Погодите, – задержала девушку Валентина. У нее пропала всякая охота ехать в Шафраново к Игорю. Зачем она поедет и что скажет ему? Было больно от того, что Аня Пегова и, должно быть, остальные десятиклассники считают ее такой же, как Подрезова, и не знают, что именно из-за них пришлось ей схватиться сперва с физиком Серафимой Владимировной, потом с Марфой Степановной.
Они вдвоем стояли на мосту. День был холодный, хмурый, небо плотно задернуто серыми тучами. Валентина видела, как зябко блестит неприветливая осенняя река, плывут и плывут по воде эскадры опавших желтых листьев.
– Не каждому дано совершить в юности что-то особенное, о чем говорили бы после нас, – нарушила молчание Аня Пегова. – Мы живем слишком буднично…
Их разговору помешали подъехавшие на велосипедах Люся Иващенко и Федор Быстров.
– И вы здесь, Валентина Петровна? Решили съездить с нами за рябиной? Почему ж без транспорта? – с едва заметной усмешкой поинтересовалась Люся.
– Нет, я не собиралась ехать за рябиной.
– Как жалко, – притворно вздохнул Быстров. – Мы ведь и заблудиться можем без классного руководителя…
Подъехали остальные десятиклассники, и Валентина догадалась, что они еще раньше договорились меж собой совершить прогулку на велосипедах.
«Молодцы. Дружные, – в мыслях похвалила она. – Странно, почему же нет Зюзина и Туркова?»
Федор Быстров пошептался о чем-то с Аней Пеговой, что-то сказал тихонько Люсе Иващенко, а потом, покачивая головой, заговорил:
– Вот, намереваемся ехать, а кто в пути за порядком следить будет, за дисциплиной… Валентина Петровна, возглавьте очередное мероприятие, – с нарочитым простодушием попросил он.
Ах, этот Федор Быстров! Валентина уже успела заметить: он умеет притвориться, разыграть этакого добросердечного простачка. Неужели и сейчас играет? Впрочем, нечего придираться, анализировать, что и каким тоном сказал Быстров. Надо поехать с ними за рябиной! Там и поговорить можно, пошутить… И вообще нужно чаще бывать вместе с ребятами.
– Я бы с удовольствием поехала, но у меня нет велосипеда, – ответила она.
– Валентина Петровна, о чем разговор! – воскликнул Федор Быстров. – Берите мой! А я пристроюсь пассажиром к Вершинину. Митя, возьмешь?
– Возьму, – ответил тот.
– Поеду! – согласилась Валентина. – Подождите немного. – И она отправилась домой переодеться.
Как только учительница ушла, Быстров, поблескивая темно-серыми плутоватыми глазами, взахлеб проговорил:
– Девчата, есть возможность убить медведя. Обгоняйте, и никаких гвоздей!
– Кого обгонять? Зачем обгонять? – недоуменно пожал плечами Дмитрий Вершинин. – Мы едем за рябиной…
– Ой, рябина, рябинушка, сердцу подскажи, – тоненько пропел Федор Быстров и хлопнул Вершинина по спине. – Подсказываю и разъясняю, Митенька: сегодня ты станешь свидетелем знаменитого женского велопробега. Старт – мост. Финиш – тоже мост. А трасса проходит по так называемой пересеченной местности до Пронькиного дуба, то бишь почти до Шафраново, и обратно. В пробеге принимают участие: Валентина Петровна, Аня, Люся и Вера.
– Это возмутительно! – разгоряченно оборвал Вершинин Федора. – Это переходит все границы! Иващенко и Пегову председатель Подрезов еле догоняет на «газике», а вы…
– Мы продолжаем начатое, – перебила Люся Иващенко.
– А ты, Митя, как и решило большинство, – соблюдай нейтралитет.
– Но это непорядочно – втравить человека в состязание с чемпионками! – не сдавался Вершинин.
– Митенька, если тебе хочется проявить гуманизм, беги на почту и звони в Шафраново женишку Валентины Петровны, – дурашливо советовал Федор Быстров. – Пусть женишок выезжает на мотоцикле и берет ее на буксир, а то, уверен, она отстанет, да и мой велосипед может развалиться по дороге…
– Валентина Петровна поедет на машине Дмитрия, – решительно заявила Аня Пегова. – Состязание должно быть честным!
– Честность – это совершенно необходимое условие, – поддакнул Федор и обратился к Вершинину: – Видишь, Митя, гуманизм уже проявлен.
– Товарищи, а может, не нужно состязаться, – осторожно вмешалась Вера Побежимова.
– Еще одна сомневающаяся в наших рядах, – с досадой проворчал Федор. – Верочка, ты кто? Староста. Тебя зачем избрали? Чтобы ты выполняла нашу волю. Само собой разумеется, на пробеге ты не блеснешь, но будешь морально поддерживать Валентину Петровну на трассе. Тебе даже разрешается бороться с ней за последние два места.
– Ой, представляю эту борьбу, – захохотала Люся Иващенко. – Дадим последний урок, и наша классная руководительница продекламирует: не в свои сани не садись…
– Ветерок у тебя в голове, Люся, – сердито пробубнил Дмитрий Вершинин.
– Не «ветерок», Митя, а Ветров, агроном колхозный, – уточнил Федор Быстров.
Люся Иващенко оборвала смех, покраснела и стала проверять, хорошо ли натянута цепь у велосипеда.
Валентина даже не догадывалась о нехитром ученическом заговоре. Она спешила к мосту, и на душе было весело от того, что ершистые десятиклассники сами пригласили ее.
– Можно ехать! – сказала она.
– Извините, Валентина Петровна, кое-что изменилось, – начал Федор Быстров. – Девчата состязание затеяли на велосипедах, наперегонки называется. Команда определилась. – Он тут же назвал имена троих девушек. – Вас приглашают принять участие.
Валентина изумленно оглядывала всех: зачем состязание и почему только трое девушек? Она встретилась глазами с Аней Пеговой – та была вызывающе непреклонна; перевела взгляд на Люсю Иващенко – стройную, хорошенькую в своем темно-синем спортивном костюме – эта смотрела насмешливо; глянула на Побежимову – круглое, полноватое лицо Веры выражало какую-то вынужденную покорность. Даже в глазах тихой и прилежной Жени Кучумовой поблескивала задоринка. В стороне стоял появившийся Яков Турков, и на его губах была заметна ехидная усмешечка. Чувствовалось, что все чем-то заинтригованы, ждут чего-то необычного. Один только Дмитрий Вершинин, навалившись грудью на перила, отвернулся и смотрел на реку.
– Разумеется, Валентина Петровна, за вами остается право отказаться, – продолжал Быстров. – Мы понимаем – не каждому дано быть спортивным бойцом…
– Я согласна, – неожиданно для самой себя ответила Валентина. Конечно, сперва надо было бы подумать: педагогично ли это – мчаться наперегонки с ученицами? Но ее уже начинал обуревать совсем не учительский азарт, и она оценивающе приглядывалась к трем девушкам, решив, что главной соперницей будет самолюбивая и гордая Аня Пегова.
Согласие учительницы принять участие в гонке сразу внесло оживление; и Федор Быстров обрадованно стал пояснять:
– Условия состязания такие: доехать до Пронькиного дуба, сорвать ветку и обратно. Установлены призы победительницам. За первое место – плитка шоколада, за второе – коробка леденцов. А лица, занявшие третье и четвертое места, получают в свое распоряжение тыквы и по улице везут их в школьный крольчатник. Избрана компетентная судейская коллегия.
«Ну и выдумщики», – без осуждения подумала Валентина.
– Вот ваш велосипед, Валентина Петровна. Итак, на старт. Пошел! – скомандовал главный судья Федор Быстров.
Аня Пегова сразу вырвалась вперед, за ней мчалась Люся Иващенко, старалась не отставать толстушка Вера Побежимова, а Валентина Петровна, замыкавшая колонну гонщиц, в мыслях упрекала девчат, которые зря теряли силы, нерасчетливо соревнуясь друг с дружкой в самом начале дистанции. Ей вспомнились советы дяди Гриши, наставления институтских тренеров и подумалось о том, что надо будет поговорить с девчатами, объяснить им кое-какие азы велоспорта.
Она приглядывалась к дороге, что петляла меж холмами, заросшими кустарником, думала об обратном пути, отмечая про себя, где и как ехать, думала еще и о том, что по этому неровному проселку приезжает к ней Игорь из Шафраново… Пока приезжает, а ведь скоро занесет, заметет дороженьку – на грузовике не проедешь.
– Наверное, Митя, плохо ты смазал свой велосипед. Смотри, Валентина Петровна даже от Побежимихи отстала, – посмеивался Федор Быстров.
Пока гонщицы были в пути, «болельщики» успели съездить в магазин за шоколадом и леденцами, принести в мешке две тыквы.
– Сейчас я разрисую призы! – ликовал Быстров. – Принеси-ка мне, Турков, две палки и дай свой нож. – И он стал вырезать на тыквах глаза, рот, нос, потом насадил их на палки, восхищаясь: – Красиво получилось! Настоящие клоуны! Вот с этой штучкой Валентина Петровна и поедет по селу. Смеху будет!
– Глупо, – процедил Вершинин и взорвался: – Не дам смеяться над учительницей, выброшу в речку и тыквы, и тебя вместе с ними!
– Так ведь, Митя, чудак ты стоеросовый, все было чинно и благородно. Валентина Петровна могла отказаться, но она приняла условия. О чем же спорить? Пусть победит сильнейший, как говорят олимпийцы!
– Возвращаются! – крикнула Женя Кучумова.
Федор Быстров глянул на часы.
– Что-то рановато, тебе показалось Женя…
– Смотрите: Валентина Петровна… А других и не видно за поворотом, – удивленно прошептала та.
Быстров протер глаза, сдвинул кепку на затылок и ошарашенно смотрел на учительницу.
– Ну что повесил буйну голову, судья! – развеселился Дмитрий. – Он подхватил Федора под мышки, приподнял. – Теперь ты смотри, заговорщик!
Затормозив перед мостом, Валентина соскочила с велосипеда – раскрасневшаяся, довольная, в руках у нее дубовая веточка с еще зеленой листвой и обоймой желтоватых желудей.
– Арбитр, объяви во весь голос имя победительницы и вручи приз! – радостно потребовал Дмитрий.
– Пусть все подъедут, – промямлил Быстров, держа на палке самую размалеванную тыкву и не зная, что с ней делать, потому что самое главное, ради чего была затеяна гонка, сорвалось.
