Текст книги "Призрачно все..."

Автор книги: Алексей Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Жернова тысячелетий

Наступившее затишье слегка озадачивало Изместьева. Как руководитель со стажем, он грамотно распределил обязанности. Ворзонин плотно занялся проституткой, которая, не подозревая ни о чем, носила под сердцем отца будущего спасителя человечества. Здесь Павлику, как опытнейшему из психотерапевтов, все карты в руки.

Егорка вызвался осуществить постановку пьесы под рабочим названием «Освобождение Пришельца». И пусть первая часть творческого процесса – сценарий – за неимением времени существовала лишь в голове Кедрача, зато результаты воплощения оного в жизнь будут видны всем. Так, во всяком случае, уверял сам режиссер.

Аркадию тактично посоветовали не вмешиваться ни в ту, ни в другую из авантюр. «Ты можешь все испортить, – пророчески вещал Егорка. – И тогда прощай благодарность спасенных потомков».

Так или иначе, но завтра в полдень Пришелец должен был благополучно покинуть опостылевшую оболочку.

Больше всего Аркадий беспокоился, что одноклассникам придется объяснять «на пальцах», с какой целью он всего добивается. К счастью, оба отнеслись к поручениям весьма ответственно и лишних вопросов не задавали.

В настоящее время Изместьев сидел на трибуне стадиона «Молот», потягивая через соломинку томатный сок из пакета и наблюдая за выступлениями фигуристов. Участники нашумевшего телевизионного проекта – шоу «Ледниковый период» – приехали на Урал. Вокруг стоял невообразимый визг и топот. Как ни странно, именно эта «кононада» позволяла доктору сосредоточиться на том, что терзало и напрягало последние дни.

Ну, Пришелец, ну, загрузил доктора… Значит, корректировка прошлого, его подгонка под настоящее. Не так уж и глупо, если задуматься. Одно дело – ход эволюции, спонтанное развитие цивилизации, его скачки и провалы. Жернова, которые крутятся тысячелетиями… Во все времена жертвы приносились во имя будущего. И совсем другое – манипуляции с прошлым для коррекции настоящего.

А что, если прошлое уже корректируют? Современники не в состоянии заметить подобных «инъекций», так как одновременно с этими инъекциями меняется и память поколений. Отдельные страницы истории переписываются, незримо «вшиваясь» в анналы. Как будто так и было…

Но так можно вмешаться и в ключевые моменты, не допустив, например, к власти Гитлера или Сталина. А пресловутая фраза о том, что история не имеет сослагательного наклонения, с ней как быть? Оказывается, еще как имеет! Если верить Поплевко, конечно.

Что бы случилось, если бы… Разве не интересно? А теперь – если так? Или еще вариант. Еще… И так – до бесконечности. Пока не выберем лучший, наиболее приглянувшийся. Если такой, конечно, существует в принципе. Вот это возможности!

Неужели такая возможность наклевывается у него, простого врача «скорой». А не едет ли у него крыша? Еще не известно, что он там напортачит, в этом прошлом. Чем все это «аукнется» для родных, близких. Что станется с женой и сыном? Савелий – будет просто стерт из действительности. Уничтожен, как черновик. Он элементарно не появится на свет… У них с Жанной родятся другие дети…

Он почувствовал, как от виска к подбородку медленно катится капля пота. Как ни крути, но, выходит, он собственноручно уничтожит собственного сына. Безболезненно, будто под наркозом, вынет его из круговорота событий, как предохранитель из схемы. И – все. Никто за это не спросит, не припрет к стенке. Савелия словно и не существовало. Ни до, ни после этого.

Выступление фигуристов закончилось. Доктор медленно плыл в гудящей толпе к выходу, не теряя нить рассуждений. Его периодически бросало то в жар, то в холод от умозаключений, к которым он приходил.

Итак, они не встретятся с Ольгой. На ту вечеринку, после которой Аркадий вызвался проводить свою будущую жену в далеком девяностом, он постарается не пойти. У него желания не возникнет, он даже не вспомнит. Не будет ужимок в подъездах, загородных поцелуев под дождем, скромной студенческой свадьбы. Он заново все перепишет.

Что он, собственно, видел в жизни? Денег им только-только хватает от зарплаты до зарплаты. Какое там счастье! Бред сивой кобылы… Перспектива – нулевая. Максимум, что ему светит – стать заведующим подстанцией, к чему он абсолютно не стремится. А переквалифицироваться на хирурга-косметолога поздно. Поезд, что называется, ушел.

Косметология – плод, которому так и суждено остаться запретным, недосягаемым.

Вечерняя прохлада заставила поднять воротник. Вокруг него оживленно обсуждали увиденное, спешили кто – к иномарке, кто – к автобусу или трамваю. Ему спешить было некуда. Заканчивался еще один никчемный день.

Съездить в отпуск в Турцию он может себе позволить, но тут неразрешимой проблемой встает сын. С собой не возьмешь, а оставить – никак нельзя. Возможны непредсказуемые последствия.

С женой они давно уже коллеги по постели, не более. Аркадий видел, что с работы домой Ольга возвращается как на каторгу: замыкается, в глазах частенько стоят слезы. Так зачем себя насиловать? Нужно освободить ее от этого… ярма. И себя в том числе.

«Ларчик» открывается достаточно просто.

Опенок на пне

Банкирша, банкирша… Подумаешь! Ну и что? Острота проблемы куда-то делась, растворилась. Появилось приторно-сладковатое «А, пусть будет, что будет… Наплевать. Плыви по течению, ровесница. Там, за тем утесом стрежень, авось, все и прояснится».

В определенный момент подобного «плытья» Ольга ловила себя на мысли, что менять ничего не хочется. Пусть все вокруг ветшает, жизнь просачивается сквозь пальцы, но – ко всему привыкаешь. И – не хочется радикальных мер. Иллюзия стабильности дрожит перед глазами, как заставка на мониторе. И ладно. В этот компромисс, в этот контракт со своим «эго» вплываешь, будто в водоем, где бьют ледяные подземные ключи. Максимум, что тебе светит – легкая простуда…

Она вошла в темный подъезд. Лифт не работал. Где-то на четвертом этаже сердце начало колотиться в висках, но останавливаться Ольга не стала. Ей всего тридцать восемь, сердце должно быть здоровым. Должно выдержать, а то, что колотится – это все нервы. Досталось ей в последние дни… Не дай бог никому.

Тишина квартиры обняла ее наподобие пуховой шали. Закрыв за собой дверь, Ольга стояла какое-то время в прихожей. Вспомнились почему-то счастливые дни, когда они с Аркадием и шестилетним Савелием после длительных мытарств по коммуналкам въехали, наконец, сюда. Впервые за много лет она была, кажется, счастлива. Годы, месяцы… Какая сейчас разница, сколько оно длилось, это подобие счастья! Главное, что это было. Остальное – детали.

С каким энтузиазмом она начала обустраивать тогда свое гнездо. Как вспомнит сейчас – голова идет кругом. Мыла, чистила, штукатурила, оклеивала. Какие планы они с Аркадием тогда строили… вдвоем. Где они теперь, эти планы? Что от них осталось? Надеяться на то, что вернется хотя бы десятая часть того энтузиазма, глупо сейчас. Верх наивности.

Сейчас квартира пуста, в ней холодно и неуютно. Ветер свищет в пустых закромах.

Интересно, дома ли сын. Сняв туфли, босиком она направилась по коридору вглубь квартиры. Неделю назад здесь, на этих квадратных метрах разыгралось такое, что и вспоминать не хочется. С тех пор мужа она не видела. Где он, что с ним?

Как ни странно, Савелий спокойно спал на тахте у себя в комнате. Равномерное посапывание говорило о глубоком сне. Одеяло сбилось к стене, обнажив худые коленки. Как здорово, когда сын дома!

Что тебе снится, крейсер Аврора?Когда-то это было любимой поговоркой Ольги. Сейчас кроме грустной улыбки слова из детской песенки у нее ничего не вызвали. Детство сына давно кончилось, уплыли кораблики. А с ними и все остальное.

Экран компьютера мерцал в темноте подобно волшебному зеркалу. Чего – чего, а от монитора с клавиатурой Савелия всегда оттащить было сложно. Аркадий неоднократно повторял, что от компьютерной зависимости вылечить легче, чем от наркотической, и родители не препятствовали увлечению сына Интернетом. Родительская любовь подобна кроту в своей прозорливости.

Савелий вдруг улыбнулся во сне чему-то, зачмокал губами, как в младенчестве, у Ольги увлажнились глаза. Она на цыпочках подошла к тахте, опустилась на колени. Половицы не скрипнули, ничто не выдало ее.

«Куда ж ты колешься, родной? Я должна знать, должна, понимаешь? Есть вещи, которые не нуждаются в объяснении… Так куда же, куда? Если руки-ноги у тебя девственно чисты, значит…»

Из одежды на Савелии были зеленые трусы в белый горошек. Редкая поросль на груди, гладкие подмышки. Господи, совсем еще ребенок!

Сейчас или никогда. Руки ее тряслись, как у алкоголика со стажем, когда Ольга медленно начала сдвигать резинку его трусов вниз. Где-то здесь, по ее смутным воспоминаниям из курса анатомии, должна проходить паховая вена, куда обычно и вкалываются наркоманы.

Она чувствовала, что сама в этот момент опускается ниже уровня асфальта. Еще ниже, в самую преисподнюю, откуда, если что, уже не возвращаются. Ей не отмыться потом, не отбояриться. Ей нет оправдания и прощения. Что она делает?

Только не проснись, родной мой, только не проснись. Досмотри свой чудесный сон. Я знаю, тебе хорошо в нем, вот и побудь там еще немного. Потом вернешься, когда я уйду.

Никаких следов уколов она не обнаружила. Зато обнаружила кое-что другое. Он «вынырнул» внезапно из-под слабой резинки, маленький, словно опенок на пеньке. Ольга чуть не вскрикнула: в шестнадцать лет таких маленьких не бывает. Не может быть даже теоретически: внешне сын сформирован нормально. Худоба – худобой, но развитие мышечное, что называется, соответствует. Каково это: в одиночку нести по жизни этот крест… Сколько насмешек Савелию пришлось вытерпеть в той же школе, в бане, в душе… Бедный, бедный.

Вот где кроется его самый неразрешимый комплекс. Вот почему он не встречается с девушками. Не здесь ли гнездятся причины всех его бед и большинства опрометчивых поступков в жизни?

Она смотрела, не отрываясь, на «главный» орган сына, и слезы текли по ее щекам: за что? Она отлично помнила этот «медицинский прыщик» в далеком младенчестве Савелия. Так с тех пор прошло столько лет, кто мог предположить, что он ничуть не увеличится!

Есть наверняка какие-то лекарства, процедуры. Ольга точно не знала, скорее, надеялась на чудо. Ни к какому врачу Савелий идти не согласится. Более того, если он узнает про материнскую осведомленность, то не простит никогда. Такое не прощают, тем более – Савелий. Ольга хорошо знала своего сына.

А если попробовать попросить Аркадия, все-таки это чисто мужской вопрос, и с ним должен разбираться мужчина. Но Аркадий исчез, растворился в темноте заоконной, и вряд ли появится в ближайшее время. Она опять осталась один на один с проблемой. Вернее, они с Савелием остались одни. Аркадий, муж и отец, сбежал, струсил. Уклонился, как сейчас говорят.

«Опенок» в ее пальцах неожиданно вздрогнул, начал крепнуть. Ольга готова была сгореть от стыда, но оторвать глаз от того, что держала в этот момент в руке, была не в силах. Да, микроскопический, но… какой красивый, величественный. Что она делает? Она «съехала по фазе»? Это ее сын, которого она качала на руках, не спала из-за него ночами. Когда он во втором классе подбил глаз однокласснику, ей стоило немалых усилий уговорить родителей пострадавшего не заявлять в милицию. А когда его укачало в автобусе, возвращавшегося после экскурсии лет десять назад, и он умудрился опорожнить весь желудок на голые колени одноклассниц, ей казалось, что в школе ему не удержаться никак… Да мало ли что было раньше.

Краем глаза Ольга заметила, что лицо сына разгладилось, дыхание стало глубже. Когда Савелий бывал под воздействием наркотиков, лицо у него имело другое выражение, уж она-то знала.

Она не заметила, как сползла на пол ее косынка, как она расстегнула свои брюки, чтобы не стеснять движений. Ему было хорошо, и это – главное. Ради удовольствия сына она готова была … на многое, если не на все.

Отчего-то пересохло во рту. Кажется, она немного потеряла контроль над собой… Насколько – немного? Что она делает?! Что?!

Спустя полчаса, вся в поту, в прихожей она уперлась лбом в стену. Никакими сказочками о благополучии сына этого не объяснить. То, что произошло, называлось по-другому. Ей тоже было… сказочно хорошо. Как давно уже не бывало.

Полный бред!

В будущее – с чистой совестью

Этому в мед академии не учат. Не дают даже самых общих понятий, самых приблизительных. Как ввести человека в кому, чтобы он благополучно улетел в далекое будущее, освободив тело для другого, который не известно где пребывал все это время. (Уж не в будущем ли, на месте того, кто столь бесцеремонно вытеснил его с насиженного места?! Вот повезло-то парню!)

Возможно ли, чтобы после комы все вернулось на круги своя? Человек проснулся прежним, каким жил до этого: со своими прибамбасами, словами-паразитами, привычкой где попало грызть ногти…

Определенно, к этому отечественная медицина пока не готова. В современной психиатрии применяются так называемые инсулиновые шоки. К примеру, больным шизофренией целенаправленно на небольшой срок понижают сахар крови ниже критического, чтобы сознание на какое-то время покинуло мирянина… При этом, как в компьютере, происходит «перезагрузка файлов» нервной системы, после которой человек воспринимает мир несколько иначе.

То же самое предстояло сотворить Изместьеву с Вениамином Поплевко образца последних дней. По словам Пришельца, этого будет вполне достаточно, чтобы его «голографическая сущность» в мгновение ока перенеслась в будущее. Вернется ли на его место прежний «Венечка» – вопрос из разряда «Есть ли жизнь на Марсе?». Но – посмотрим, утро вечера мудренее.

Аркадий сидел в ординаторской Отделения неврозов и вполуха слушал, как заведующий «выпускал пар» по поводу «выписки» больного Поплевко:

– Артисты, Тарантины, твою мать! Так поступать с психиатрией! Они, видите ли, пошутить решили! Интересно им, понимаешь, убедительно ли они брешут! Ты-то куда смотрел, реаниматор хренов?

– Вот те крест, Антоныч, реанимация как реанимация, – притворно «включился» Изместьев, не забыв осенить себя крестным знамением. – Все диабетики так из ком возвращаются. Ничего особенного. Да ты у коллег моих можешь спросить. Не один я с ним корячился.

– И страусиха эта евонная… Кристина, кажется. Натурально руки заламывала, – сгорбившись, словно вождь мирового пролетариата, заведующий «торил» все новые и новые пути по ординаторской. – Я тебе скажу! По Станиславскому… я поверил, честно… Ну, стервь! Вот, поколение, а? С чем шутят, с чем шутят? Ни стыда, ни совести… Нас вообще, за лохов держат. И как натурально у них получилось!

«Еще бы не натурально! – со злорадством усмехнулся про себя доктор. – Сам Ворзонин Поплевко инструктировал. Он и тебя, сердешного, „одухотворил“ вон как, зрачки до сих пор по полтиннику. Здесь как раз удивляться нечему. Удивительно будет дальнейшее перемещение… во времени. Или, как это у них… эрмикция, кажется. Вот там у тебя мозги точно в осадок выпадут. Если, разумеется, тебе „посчастливится“ присутствовать при этом».

Что ж, если светило психиатрии так убивается, значит, у него, Изместьева, действительно, все получилось. Осталась «мелочь»: тщательно «перетереть» с Поплевко все нюансы его, Аркадия, полета (эрмикции, конечно же!) на двадцать лет назад, заручиться железной гарантией парня.

Хотя… Какая тут, к лешему, гарантия?! Придется полностью положиться на порядочность и благополучное возвращение Карла Клойтцера. Уж таковы особенности этой (будь она неладна!) эрмикции, что управлять процессом можно лишь оттуда, из далекого будущего. Куда Изместьева никакими коврижками не заманишь.

Зачем? Ему предстоит нырнуть в полную неизвестность под названием прошлое. Доктор твердо решил: он прыгнет с шестнадцатого этажа на асфальт. Обязательно вниз головой. От бренного тела ничего не должно остаться, душу просто вышибет. Душу… Клойтцер рассмеялся бы, услышав, как Аркадий величает голографическую составляющую.

Главное – не ошибиться со временем. Но пока об этом думать рано. Ему удалось претворить в жизнь сложнейшую комбинацию, было бы досадной глупостью – все «запороть» в самом конце. Нет, он не допустит этого. Терпения и выдержки у него хватит!

– А где сейчас Поплевко? – решил-таки наконец он прервать поток возмущения заведующего.

– Ясный перец, где, – удивленно уставился тот на коллегу. Дескать, и сам догадаться мог бы, не вчера родился. – Со страусихой своей. Обмывают, небось, премьеру удачную… Вокруг аплодисменты одни, рукоплескания. Фуршетик, так сказать.

Аркадий поднялся и спешно направился к выходу. Перед самой дверью тормознул и бросил через плечо:

– А вот в этом я ох как сомневаюсь.

– В чем? – раздалось за его спиной.

– В том, – он замолчал на секунду, размышляя, стоит ли посвящать психиатрию в нюансы, ее не касающиеся, наконец, чувство ответственности перед коллегой перевесило, и он пояснил: – что Поплевко сейчас со своей, как вы выразились, страусихой. Ему сейчас не до нее.

Оставив заведующего наедине со своим недоумением, Аркадий закрыл за собой дверь и направился по коридору в направлении лестницы.

Не успел он отойти от ограды областной психобольницы, как его тотчас подрезал золотистый «Рено-Логан». Единственное, о чем успел подумать доктор, так это о Люси: девушка сочла недостаточными его усилия в ту злополучную ночь и последовавшее за ней утро.

К счастью, он ошибся. За рулем сидел Поплевко, на носу его были модные солнцезащитные очки, а во рту – длинная ментоловая сигарета.

– Что, думаешь, раз тело не свое, можно и пакостить в него, сколько влезет? – укоризненно начал доктор, усаживаясь рядом с Пришельцем и пытаясь выхватить у того изо рта курево. – В нем еще кому-то жить да жить…

Ловко перебросив языком сигарету из одного угла рта в другой, Поплевко быстро нажал на газ и довольно профессионально «вписался» в поток транспорта.

– Оказывается, и в вашем мутном времени можно получать маленькие щенячьи радости, – поделился он «впечатлениями» с Аркадием. – Имею я право хоть немного расслабиться за пару часов до возвращения на историческую родину?

– Имеешь, имеешь, – заулыбался доктор. – Где ты научился водить так машину?

– Не поверишь, но это не я веду ее…

– Хочешь сказать, она тебя? – расхохотался доктор.

– Я что, тоже должен смеяться? – обиделся псевдо-Вениамин. Потом, дождавшись, когда у Аркадия пройдет приступ хохота, спокойно пояснил: – На уровне автоматизма, подкорковых рефлексов ее водит тело, в котором я, собственно, нахожусь. Я лишь не торможу эти проявления. Генетическая память плоти, сэр! И получаю кайф, надо признаться.

– А сама машина откуда? – продолжал допрос с пристрастием Аркадий. – Только не говори, что кто-то разрешил покататься. Не поверю.

– Ты помнишь, надеюсь, звонок в свое прошлое? – неожиданно спросил Поплевко.

– Как не помнить, – доктор закатил глаза. – Такое и рад бы забыть, да не получится.

– Ты должен понимать, что подобные звонки можно организовать в любое время, в любом направлении, – чувствовалось, что Пришелец оказался «в своей тарелке». – Когда меня забрасывали в вашу смутную реальность, в голограмму вкодировали приличную базу данных. Кроме валюты, президента, формы правления, международной обстановки и культурного ландшафта там есть много чисто событийных, фактологических данных. Что будет завтра, через месяц, год…

– Как бы срез нашего времени, – вставил, изловчившись, Изместьев. – Да тебя бы в ФСБ, тебе цены бы не было.

– Что я тебе плохого сделал? – обиделся Пришелец, помолчал несколько минут, потом продолжил: – Я могу с огромной достоверностью предсказать ваше реальное будущее. А уж если доберусь до Интернета, все ваши хакеры потеряют квалификацию тотчас. Ограбить банк – проще простого, получить Нобелевскую премию – ради бога. Но всего этого я делать не буду, поскольку пострадает и моя реальность также. Я это говорю к тому, что ты спросил про машину. Как раздобыть средство передвижения в любом промежутке времени – элементарная задача для любого эрмикта.

– Если ты настолько был адаптирован к нашей реальности, – решил съязвить доктор, чувствуя с каждой минутой себя все более неуютно. – То почему поставил миссию на грань срыва?

– Я тебе уже говорил, что недооценил сахарный диабет. К нашим медикам также претензии имеются: не проинструктировали должным образом.

– А сейчас-то что резину тянешь? – взмолился Изместьев, в котором все клокотало от нетерпения.

– Я же сказал, через два часа… – без труда прочитал его мысли «водитель», прикуривая очередную сигарету. – Даже с четырьмя минутами. И ни секундой раньше.

– А что тянуть-то, что тянуть? – «взбеленился» Аркадий. Его «понесло». – Ты с таким трудом освободился, кое-как сохранили мы беременность этой дуре… Как ее?.. Милана, кажется. Лети к своей… Кларе на здоровье, момент можно упустить… Потом не воротишь.

– О какой Кларе идет речь? – выдохнул вместе с дымом вопрос пришелец. – Признаться, ваши диалектические нюансы начинают меня напрягать все более и более.

– Ну, неужто непонятно? Шутка такая: ты – Карл, она – Клара. У одного из вас – кораллы, у другого – кларнет. Скороговорка такая у нас.

– И здесь опять я должен смеяться? – Поплевко даже сбавил скорость от непонимания.

Изместьев же с трудом подавил в себе желание врезать Пришельцу по шее. До чего же «дубари-аборигены» там, в будущем, собрались! Шуток не понимают, когда надо спешить – демагогию разводят; когда самое время пошутить – обижаются. Да еще этот противный ментоловый дым голову кружит.

Сколько можно ждать! У доктора уже зуд нетерпения по телу. Кажется, он ждет целую вечность. Давно все взвешено и обдумано, репетиций не надо. Осталось всего ничего: отправить Клойтцера восвояси, стартануть удачно самому и, – дело с концом.

Изместьева не покидало чувство, что, вот, еще немного, – и «пруха» кончится. Не надо будет ни прошлого, ни настоящего, – полный «депрессняк». Что тогда? Такое с ним уже случалось в жизни.

Однако, Клойтцер обладал такой выдержкой, что олимпийские чемпионы встали бы поодаль и начали нервно дергать себя за волосы… Вот и сейчас, словно издеваясь над пассажиром, водитель менторски отчеканил:

– Я должен лично убедиться, что после моего исчезновения у Миланы не возникнет повторного желания прервать беременность. Так сказать, в будущее – с чистой совестью.

– Где ж ты, сердешный, сейчас ее найдешь? – Изместьев нацепил себе на лицо самую издевательскую улыбку, на которую только был способен. – Она выписалась и растворилась, так сказать, в суете будней. Все: люлики-брюлики, адью!

Псевдо-Вениамин потушил окурок в пепельнице, перестроился из ряда в ряд и лишь затем качественно огорошил Изместьева:

– А почему, собственно, ее должен искать я? Сдается мне, что у тебя это получится во много раз быстрее. Тем более, что ты заинтересован в моем скорейшем отбытии…

При этом Пришелец снял темные очки и так взглянул на доктора, что тот умудрился рассмотреть в его глазах длиннющий лабиринт времени, по которому душа Клойтцера домчалась до бренного тела ни о чем не подозревающего Поплевко. Аркадию не оставалось ничего другого, как сжать кулаки, скрипнуть зубами и промолчать.