Текст книги "Призрачно все..."

Автор книги: Алексей Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Поворот ключа

Почему никто не боится показаться банальным? Или это чувство притупилось, оно не характерно для нашего кибернетически выверенного времени? Изместьев давно размышляет над этим вопросом, с разных ракурсов смотрит на него. Астрологи твердят, что обостренное чувство банальности свойственно некоторым знакам, с которыми можно даже поссориться, если сегодня одеться так же, как вчера, накормить тем же, чем вчера… Но какие именно это знаки, Изместьев не помнил. Разве в них дело?

Сразу видно, его юная коллега не принадлежит к их числу, она из другой когорты. Сидит перед ним, держит на коленях набитый фруктами пакет из гипермаркета и даже не краснеет. Принесла бы чего-нибудь домашнего, к примеру, нафаршированные перцы или блины со сгущенкой… Откуда у всех «посещенцев» стереотип: фрукты, апельсины, бульон? Он не «желудочно-кишечный», он – летун, дельта-планерист. Ему можно и сациви с «Хванчкарой», и пельмешки под водочку-с… Он всего-то – спрыгнул с шестнадцатого этажа на подушечку. Почему ему то, что и всем? Он – эксклюзивен, неповторим. Он – самородок, можно сказать.

– Здорово осунулись, Аркадий Ильич, – наперекор его мыслям невнятно выдала Леночка. – Будто после туберкулеза или из тюрьмы… Правда, правда, уж мне-то вы можете поверить, Аркадий Ильич. Ну, ничего, на дежурствах я вас откормлю, можете мне верить.

– Ты умеешь поднять настроение, – попытался изобразить обиду больной. – Один черт, что дежурство, что вне работы.

– Ирония ваша ни к чему, – быстро нашлась Леночка. – С какой бы еще целью я принесла вам фрукты? Чтобы цвет лица у вас изменился. И чем скорее, тем лучше. Мне без вас скучно работать. Что-то не то, понимаете? Как я выяснила у лечащих докторов, руки-ноги у вас целы. Значит, скоро выпишут.

– Сколько мы работаем, Ленок, ты все обо мне печешься. Что б я, значит, не простудился, не похудел. Но все как-то с подковыркой, в качестве прикола, что ли…

– Как большинство боссов, шефов… руководителей, короче, вы ко мне необъективны, – поджала густо накрашенные губки коллега. – Хотя… что это я возомнила?! Кто я такая, в конце концов?! Так, ни шило, ни мыло. Серая пришибленная мышь, дожидаюсь, когда за мной котяра пожалует. Лапой своей накроет и пристану я, наконец, к берегу.

Изместьев взглянул на девушку с нескрываемым удивлением. Даме тридцать, а все кличут Леночкой. Семьей так и не обзавелась, в мединститут поступала раза три, но все не судьба… Фельдшер-анестезистка, так по вызовам и мечется. Как-то незаметно она появилась в бригаде, стала незаменимой. Впрочем, он от нее отличается лишь уровнем ответственности и окладом. А институт, который закончил… Это было так давно, что доктор подчас сомневается, было ли вообще это в жизни, и с ним ли. Реальность такова, что он находится в одноместной палате клиники неврозов, и первым его посетителем оказалась именно эта девушка.

– Зря ты так, – постарался он выдавить улыбку. – Я к тебе отношусь по-доброму. Нежно, трепетно, даже возвышенно. Ты такой же человек, как и я. Как и все остальные.

– Аркадий Ильич, Аркадий… – озираясь на дверь палаты, вдруг затараторила Леночка. – Зачем вы прыгнули с такой высоты? Вы хотели… вы хотели… Себе доказать? Такую подушку организовать внизу – это ж надо соображать! Никаких предвестников не было… Я имею в виду – признаков такого поступка. Почему бы не посоветоваться?! Помогли бы наверняка.

– Кто? Уж не ты ли? – игриво «уколол» доктор девушку, и тотчас пожалел об этом.

– А хоть бы и я, – запальчиво прошептала Лена, поставив пакет ему на кровать и промокая глаза платочком. – Вы слепой истукан. Работаете, как кресалом в пещере первобытный … какой-нибудь. Считаете, что если вам все равно, то и другим наплевать на вас, да? Вы ж с людьми работаете. Доверять им надо! Вам плохо было с нами? Признайтесь, плохо, да? Почему вы решили уйти? Это накладывает на всех нас… не тень, не груз какой-то… Осадок оставляет в душах.

– Ни о чем таком я не задумывался, Ленок, – как можно шире, до боли в челюстях, улыбнулся Изместьев. – Просто хотелось проверить себя.

– Вы что, школьник-максималист? – она вдруг сложила руки на груди, словно отчитывающая нерадивого ученика преподавательница. – Все время требуется чего-то доказывать самому себе? Неужели время не лечит? Сами со стороны себя видели?

– Честно говоря, нет, – скривился он, слегка покраснев. – Не задавался такой целью. Здорово все переполошились из-за меня. Там, коллеги, друзья, родственники…

– Не то слово. Я, похоже, нервный тик заработала из-за вашего прыжка-полета. Видите, как щека у меня дергается, – она неожиданно склонилась над ним, он даже различил запах ее духов. – С этой стороны заметно?

Доктор зажмурился, словно пытаясь рассмотреть у себя внутри причину собственного столь поразительного равнодушия. Ему действительно все равно, почему он «сиганул» с высоты вниз своей башкой, слегка седеющей на висках; ему плевать, расплачется сейчас в порыве нахлынувших чувств перед ним его боевая подруга или, скрипя своими коралловыми зубками, выскочит в коридор. Ему по барабану!

Что он помнит из вчерашнего, позавчерашнего? Ну, решил прыгнуть, остроту испытать, поскольку все осточертело в этой жизни. А чтобы не так страшно было – побеспокоился о подушке. Что в этом удивительного? Все вполне объяснимо и понятно. Ему, по крайней мере.

Он позаботился или кто-то другой, какая разница?! Мир не без добрых людей. Важно, чтобы в трудную минуту кто-то пришел на помощь.

– Да вы совсем о другом думаете! – отскочила Леночка от него, замахав руками. – Или о другой. Конечно, кто я такая, чтобы на меня обращать внимание! Так, девушка из деревни, из глуши.

Боже, какие мы обидчивые! Как мы любим губешки-то надувать! Так и есть, направилась к выходу. Что бы такое душевное напоследок, вдогонку бросить?

– Из какой хоть деревни, скажи, девушка, – как можно доверительней поинтересовался «больной», – в какой глуши я остаток дней суровых своих проведу?

– В Кормилицах проведешь. Это название тебе о чем-нибудь говорит? – прозвучало за секунду до того, как дверь палаты захлопнулась.

Вместе с услышанным на доктора навалилась резкая сонливость. Он прикрыл веки и попытался унять невесть откуда появившееся сердцебиение.

Кормилицы… Кормилицы… Где он мог слышать этот географический термин? То, что слышал совсем недавно, в этом не было никаких сомнений. Надо попытаться вспомнить, надо попытаться. Словно в его мозг вставили ключ, подходивший к нему идеально, и повернули на пол-оборота. Но пол-оборота, как выяснилось, недостаточно для того, чтобы вспомнить все.

Сосредоточиться на сказанном только что ушедшей коллегой не получилось. Осторожно приоткрыв дверь, в палату проник сутулый невысокий мужчина в белом халате с худощавым лицом и близко посаженными глазами. В руках он держал увесистую спортивную сумку.

Какое-то время он стоял у дверей, внимательно разглядывая Изместьева. Потом улыбнулся, подошел к кровати и протянул руку:

– Вы помните меня, Аркадий Ильич? Я – Карл Клойтцер.

– Кто, простите? – Прищурился, пожав протянутую руку, Изместьев. Словно ему помешали расслышать сказанное, хотя в палате и в отделении в эту минуту царила полная тишина.

Сутулый долго рассматривал широко открытые глаза, немного бледное лицо Изместьева. Наконец, сделал заключение:

– Что ж, тем лучше.

– Чем лучше? – недоуменно переспросил доктор. – Прекратите говорить загадками, я не понимаю.

– Собирайтесь, Аркадий Ильич. – Сутулый поставил сумку на кровать рядом с сидевшим Аркадием, расстегнул на ней молнию. – Здесь спортивный костюм вашего размера.

– Но я никуда идти не собираюсь, – начал неуверенно Изместьев. – У меня курс реабилитации после падения…

Сутулый замер на пару секунд, чему-то усмехнулся про себя.

– Да знаю я все про вас. Реабилитация вам в принципе не нужна, во всяком случае, у господина Ворзонина – точно.

Доктор почесал затылок, махнул рукой и начал переодеваться.

Я разожгу его любовь!

У похорон не только свой цвет, но и свой неповторимый запах. Это запах хвои. Хвойная дорожка по асфальту до катафалка, и потом, вслед за процессией. Словно лес, сама природа шагнула за свою границу, нарушив ее единственный раз… Забрав у Ольги любовь, смысл, цель. Все на свете.

Только что начался сентябрь, школы распахнули свои двери для детворы, а Ольга хоронит сына. Тоже, кстати, школьника. Он должен был пойти в одиннадцатый. Но не пошел. Слишком большой, неподъемной для его неокрепшего организма оказалась доза наркотика, которую он вколол себе. И вот теперь лежит в гробу…

Савелий так и останется школьником. Навсегда.

Кто ее одел в траур, кто все организовал, она не помнит. Скорее всего, Павел. Незаметно и настойчиво Ворзонин вошел в ее жизнь. Когда Ольга осознала, что Савелия, ее кровинки, самого любимого на земле человека больше нет, силы оставили ее. Павел приходил и уходил, с кем-то созванивался, давал указания, просил, требовал. Перманентно присутствовал в ее жизни, вдруг в одночасье ставшей ненужной и бесцельной.

Восковое лицо сына на белой отороченной подушечке словно летело над катафалком. Ольга различала его так явственно, что самой хотелось взлететь, обнять его. Но под руку ее поддерживал Павел, как бы напоминая о бренном земном существовании.

Неожиданно Ворзонин высвободил руку. Ольга пошатнулась, и Павел тотчас подхватил ее за плечи.

– Оленька, дорогой мой человечек, – горячо зашептал он ей в самое ухо. – Я должен сообщить тебе что-то очень важное.

– Не сейчас, Паша, не сейчас, – запротестовала она, пытаясь освободиться от его объятий. – Неужели ты не понимаешь?!

– Я все понимаю, Оля, но другого времени может не быть. Дело в том, что Аркадий… как бы это пограмотней сформулировать… Он вернулся, но он ничего не помнит. С ним что-то произошло за это время. Боюсь, что изменения необратимые.

– Ну и что, – насторожилась Ольга, перестав на мгновение всхлипывать. – Пусть не помнит, я жена ему. Я приложу все свои силы, всю любовь отдам, чтобы вернуть его к жизни. У меня больше кроме него никого не осталось. Я не в обиде на него за то, что его сейчас нет. Так и передай ему. Пусть не беспокоится об этом.

– Но он ничего и никого не помнит. Ни тебя, ни Савелия, как после клинической смерти, после глубокой комы, как ты не можешь понять!

Ольга вдруг остановилась, пристально взглянула на него. В ее глазах он прочитал такое отчаяние, что проклял себя несколько раз за то, что начал проект.

– У меня остается надежда, – прошептала она. – Ее у меня никто не отнимет. Я надеюсь, что он вспомнит. Науке известны такие случаи.

Увлекая ее вперед, чтобы не тормозить процессию, Ворзонин осторожно продолжил:

– Почему ты говоришь, что у тебя никого не осталось? А я? Меня полностью сбрасываешь со счетов? Я без тебя не могу жить, Оленька. Неужели после стольких мытарств ты не убедилась в этом?!

Она ничего не ответила. По ее щекам вновь покатились слезы. Павел достал чистый носовой платок и протянул ей.

– Эх, Паша, Паша… – приложив платок к щеке, простонала Ольга. – Я все это знаю, можешь не говорить. Но ты не знаешь, кем был для меня… Савушка, моя кровинка, мой единственный…

– Знаю, Оленька, все знаю, – Ворзонин чувствовал ком в горле, он сам был готов разрыдаться в эту минуту. – Я уважаю твои чувства, ты можешь полностью положиться на меня.

– И Аркадий… после всего, что случилось. Он мой муж, мы с ним прожили столько лет. Они не прошли даром. И свой крест я намерена нести до конца. Он вспомнит, он все вспомнит, я уверена в этом.

– Но он не любит тебя, – выдал последний козырь Павел. – Я последнее время как бы жил его жизнью. В его сердце нет любви.

– Я разожгу ее, у меня найдутся силы. Не сомневайся, – Ольга освободилась от его руки, слегка отстранившись. – Так что, прости, если сможешь. И… спасибо тебе за все.

Он молча шел рядом с ней какое-то время, потом постоял на обочине, глядя вслед удаляющейся процессии. Когда все скрылись за поворотом, медленно направился в клинику.

Даже после превращения Марины Гачеговой в волчару он не чувствовал себя так паршиво. Опустошенность, казалось, звенела в ушах. Когда он проходил мимо автостоянки, ему стоило больших усилий не запустить первым попавшимся камнем в стекло одной из иномарок. То же самое желание возникало в отношении стекол трамваев, троллейбусов, окон ближайших домов.

Все напрасно! Все!!! Как с гор сходит снежная лавина, сметая все на своем пути, так психотерапевту хотелось одним махом подвести черту под всей предыдущей жизнью. Зачем чего-то достигать, если рядом нет того, кого ты любишь?! К чему эти жалкие усилия, потуги? Без поддержки любимого человека это – ничто.

Ольга будет разжигать пепел любви Аркадия. Смех! Он ее недостоин, он мизинца на ее ноге не стоит. Этот рефлексирующий ловелас. Под его оболочкой оказалось столько комплексов, что Ворзонин за голову схватился, когда все разглядел во время многочисленных сеансов.

Как можно любить это ничтожество?!

Нет, допустить этого он не может. Павел не стал пользоваться лифтом, помчался по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

Пролетев по коридору, как вихрь, едва не сбил с ног медсестру.

– Павел Родионыч, Павел Родионыч, – накинулась на него Наталья, заплаканный вид которой вызвал у психотерапевта резь в глазах.

– Ну, что на этот раз? – изобразив смертельную усталость, выдохнул доктор.

– С больным что-то не то происходит, – с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, доложила медсестра. – И я здесь абсолютно ни при чем, не надо меня сверлить взглядом. Он стал другим, сами посмотрите. К тому же сейчас его нет. Совсем нет.

– Как это – нет?! – почти прошипел Павел. – Я четко сказал, следить за ним в три глаза и никого не пускать.

– Мы и следили, и не пускали, – растерялась медсестра, разведя руками. – Но этот посетитель как-то сам там появился. Вдруг появился, и все. А потом их не стало. Обоих.

– М-м-м, – зажмурившись, как от зубной боли, и сжав кулаки, Ворзонин поспешил в палату.

Обнаружив там пустоту, выскочил в коридор. Схватив одну из табуреток, запустил ею в окно. Звук разбившегося стекла прокатился по коридору, в образовавшуюся «пробоину» потянуло холодом и сыростью.

– Суки все! Мразь! Свиньи!!! Пошли все к чертям собачьим! Ненавижу! Увольняю к едрене-Фене! Все свободны! Без пособий, на все четыре стороны. Живите, как хотите!

Потом, немного остыв, застегнул верхнюю пуговицу рубашки и направился к лестнице. Больше его в этот день никто не видел.

Часть третья
МРАК БУДУЩЕГО

Катастрофа

Они брели по шпалам под моросящим дождем. Аркадий не чувствовал ни холода, ни влаги на лице. Возможно, сказывались многочисленные инъекции последнего времени в клинике Ворзонина.

Сутулый постоянно ежился, то и дело поправляя капюшон левой рукой. Правую он из кармана плаща не доставал.

– Может, оно и к лучшему, Аркадий Ильич, что не помните ничего из своего прошлого, – неторопливо вводил его в курс дела сутулый, назвавшийся каким-то Карлом Клойтцером. – Жизнь настолько непредсказуема, что не ведаешь, какой сюрприз она преподнесет тебе за поворотом.

– Скажите, – неожиданно для себя спросил Изместьев. – Почему я прыгнул с высоты шестнадцатого этажа? Вы наверняка знаете. Из-за ссоры с женой Ольгой?! Оттого, что ушел из дома, я этого сделать не мог. В это никто не поверит.

– Если в это не верится, тогда считайте, что прыгнули из-за неразделенной любви к Жанне Аленевской. Она вам дала от ворот поворот, вынести такое вы не смогли… Вот и прыгнули, – сутулый внезапно остановился и развернул к себе доктора. – Ее-то, надеюсь, вы помните?

Изместьев не выдержал прямого взгляда, ненадолго присел на корточки, словно прислушиваясь к чему-то. – Ее я помню… еще как. Это более вероятно. В это я скорее поверю. Жанна мне которую ночь снится, никакие инъекции ее вытравить из сознания не могут. Люблю ее, и все тут.

Через минуту он поднялся, и они побрели дальше. Сутулый монотонно продолжал.

– Лекарства, которыми вас пичкал Ворзонин, имели целью вовсе не это. Более того, ваше чувство к банкирше Аленевской – истинное. Дай бог, чтобы вы пронесли его сквозь годы. Оно – как непотопляемый корабль. Его не смогло поколебать даже…

Тут сутулый осекся и надолго замолчал. Аркадий не торопил его. Неожиданно собеседник доктора остановился и осмотрелся.

– Здесь, Аркадий Ильич, вы должны будете стоять завтра, а точнее, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, вместе с Ворзониным. Ровно в три ночи все и произойдет. Ворзонин должен будет принести ваш паспорт, не забудьте его положить в карман. Это важно!

– Вы хотите, чтобы нас с Ворзоней сбил поезд, – обидчиво прогудел Аркадий. – Допустим, психотерапевта вы недолюбливаете. Но я-то что вам сделал такого, чтобы меня вот так, запросто, толкнуть под поезд? Я могу и обидеться…

Сутулый вдруг заливисто рассмеялся.

– Поезда к тому времени ходить здесь уже не будут. Их остановят. Ваша задача – стоять в данной точке в три ночи и ждать. Я отвечаю за свои слова.

– Собственно, чего ждать? Бомжей залетных? Собак бродячих? Или, может, прилета инопланетян? Если поезда остановят, то…

Сутулый вдруг взял его за плечи и притянул к себе:

– Дорогой Аркадий Ильич. Когда-то мы были с вами на ты. Но Ворзонин стер из вашей памяти подобные мелочи. Когда-то я помог вам вырваться из действительности, вы прошли огонь, воду и медные трубы. Для меня это было… по вашим меркам – целую жизнь назад. Я сейчас почти в три раза старше, но… Ощущения вашего времени я сохранил. Несмотря на то, что выпало на вашу долю, вы продолжаете боготворить свою школьную любовь. Это заслуживает уважения, я очень хочу вам помочь. Все должно получиться. Потерпите еще немного.

– Ну, почему, почему я вас не помню?! – Изместьев упал на колени и принялся колотить просмоленные шпалы. – Убью Ворзоню! Уморщу!

– Ни в коем случае, Аркадий Ильич, – Клойтцер подхватил доктора за локоть. – Он свое обязательно получит, но чуть позже. Можно все испортить. Я вам гарантирую: все встанет на правильные рельсы. Потерпи, родной, немного осталось.

– Хорошо, потерплю… – Изместьев старался запомнить место: покосившиеся гаражи, деревянные постройки, вдалеке – ряды стандартных многоэтажек. – А у вас какой интерес мне помогать?

– У меня свой интерес, но об этом сказать пока не могу. Больше не спрашивайте меня ни о чем. Будьте здесь, когда я сказал. Обязательно!

– Ладно, – Изместьев развел руками. – Кажется, у меня нет другого выхода. Постараюсь.

– Сейчас я вас отвезу в гостиницу.

– Это зачем еще? – возмутился доктор. – У меня, кажется, дом есть. Там меня ждут жена с сыном.

Сутулый схватил его за рукав и тоном, не терпящим возражений, заметил:

– Вас ждут другого. С другим настроением, с другим посылом. С другой миссией, если хотите. Ждали неделю, подождут еще сутки. В гостиницу, я подчеркиваю!

Он легко потянул Изместьева к черному «лексусу» с тонированными стеклами. Через минуту иномарка рванула с места.

Изместьев поежился от непривычных ощущений сильного двигателя. Он заметил, что сутулый вел машину левой рукой, правую продолжал держать в кармане.

На одном из перекрестков слева их автомобиль подрезала красная «мазда». Чтобы среагировать надежно, сутулый вынужден был достать руку из кармана и схватиться ею за руль.

Коленки доктора подпрыгнули: рука оказалась волчьей лапой.

– В одну из эрмикций пришлось побыть в волчьей шкуре, – спокойно начал объяснять сутулый. – Пришлось возвращаться через несколько оболочек, в одной из них матрица загрузилась не полностью, на семь восьмых. Так остался без кисти…

Изместьев почувствовал, как язык его сам вываливается наружу. Спохватившись, сутулый закашлялся:

– Гм, не берите в голову, Аркадий Ильич, это наши тараканы…

– Наши, то есть, чьи? – осторожно поинтересовался обескураженный доктор, и, кивая на правую «кисть» водителя, заметил: – Современная медицина подобных «имплантаций» еще не проводит.

– Зато в будущем будет проводить, – был ответ.

Через десять минут Изместьев лежал на койке в комфортабельном гостиничном номере, глубоко затягиваясь сигаретой «парламента». События последних нескольких дней с трудом умещались в его немного гудящей тяжелой голове.

* * * *

Оставив машину под окнами одной из многоэтажек, Ворзонин направился по освещенной аллее вниз, к железнодорожному полотну. По мере приближения к гаражам горящих фонарей становилось все меньше, и это неприятно щекотало нервы. Все же стрелки на часах психотерапевта медленно, но верно подкрадывались к трем.

Низкая облачность и моросящий дождь не способствовали оптимизму неприкаянного горожанина, вынужденного идти на встречу с полной неизвестностью. В гаражах наверняка коротали ночь бомжи, которые были не прочь грабануть одиноких «странников», случайно затесавшихся в их края. К тому же метрах в десяти справа от себя Павел слышал еще чьи-то шаги, но в сгустившейся темноте не мог различить силуэта.

Стоило Ворзонину остановиться, как шаги затихали, и воцарялась непродолжительная тишина.

Наконец, асфальт кончился, первый гараж зловеще накрыл своей тенью одинокого путника. Чтобы не напороться в темноте на что-нибудь остроконечное, Павел выставил вперед себя руки и начал двигаться практически наощупь.

Какого черта он послушался этого вонючего идиота волчару! Спал бы сейчас под пуховым одеялом или курил бы на балконе, размышляя над превратностями судьбы.

Предыдущую ночь, надо признать, он практически не сомкнул глаз. Изместьев исчез из клиники, не оставив никаких следов. А вместе с ним исчезла надежда на удачную публикацию статьи, защиту диссертации и много чего еще. Признаться честно, доктор хотел повеситься в своей квартире, так как жизнь потеряла всякий смысл.

Возможно, еще и поэтому он сегодня крадется по лужам в промозглой осенней темени среди гаражей…

– Извините, пожалуйста, вы не подскажете…

Мужской голос прозвучал где-то совсем рядом так неожиданно, что Павел вскрикнул.

– Кто здесь?! – размахивая руками в разные стороны, угрожающе зарычал доктор. – Выйди на свет, иначе я за себя не ручаюсь!

– Не бойтесь, ради всего святого, – прозвучало практически над ухом Ворзонина. – Я сегодня только приехал из Москвы на конференцию, и вот вынужден плутать по этим закоулкам. Меня зовут Константин Фаревский. Я хирург-косметолог.

– Где-то я уже слышал эту фамилию, – издалека раздался голос, услышать который Ворзонин никак не ожидал в этом месте.

– Аркадий, а ты-то как здесь оказался?

Через минуту все трое стояли на железнодорожном пути возле полосатого столба. Психотерапевт отдал Аркадию паспорт, отчего-то облегченно вздохнув.

Если истории Изместьева и Ворзонина были весьма схожи: их обоих попросил сюда прийти человек с волчьей лапой. То как здесь мог оказаться молодой московский хирург-косметолог, кандидат медицинских наук Константин Фаревский, – объяснению не поддавалось.

– Я уже забронировал билеты на самолет до Перми, – с характерной «столичной» рассудительностью излагал свою историю косметолог. – Как вдруг вчера вечером со мной что-то произошло… У меня оказался билет на совершенно другой самолет, который прилетел вчера… А также подробная инструкция, куда я должен прийти в три часа ночи.

– Подождите, – Изместьев слегка присел, разглядывая в тусклом свете далекой многоэтажки московского гостя. – Так вы муж Ксении Аленевской?

– Точно, – смущенно признался москвич. – А откуда вам это известно? Вы знаете мою жену? Аленевская – ее девичья фамилия.

– И вы должны были прилететь сегодня? – продолжал Изместьев наступление на коллегу.

– Да, через несколько минут самолет пойдет на посадку… Вот же он, – Константин указал рукой на темное небо.

Ворзонин ничего не понимал. Аркашка Изместьев беседовал на его глазах с молодым парнем из Москвы. С какой стати волчара пригласил всех троих? Да еще в три ночи! И зачем коллеге так срочно понадобился паспорт? Волчара затеял свою игру, не посвятив в свои планы никого?!

В небе тем временем раздался мощный взрыв. Вместо самолета к земле, к тому месту, где они стояли, с огромной скоростью приближался огромный пылающий факел. Никто ничего не успел сообразить, все бросились кто куда.

Последнее, что увидел Павел перед тем, как отключиться, – перекошенное лицо москвича в свете мощного взрыва. Земля взлетела из-под ног, разметав в разные стороны еще минуту назад мирно беседовавших мужчин.

Место падения самолета долго еще напоминало пылающий кратер вулкана. Через несколько минут после взрыва выскочившие из гаражей ошалевшие бомжи сориентировались.

Пока бушевало пламя, никто не мог приблизиться к месту падения самолета. Но вскоре разномастая публика приступила к своим прямым обязанностям, а именно, – к копанию в мусоре.

Повсюду валялись фрагменты тел, конечности. Пахло горелым мясом. С обгоревших пальцев ловкие, давно не мытые руки сдирали браслеты, кольца, перстни. Из карманов доставали бумажники.

К моменту прибытия ОМОНа все, что можно было снять, сняли.

* * * *

Стараясь не смотреть в глаза Изместьеву, лейтенант зачем-то щипал свои впалые щеки, словно проверял их упругость.

– Вы сказали, что зовут вас Аркадий Ильич Изместьев, а по документам, найденным у вас, выходит, что вы – Константин Леонидович Фаревский. Что живете в Москве, работаете в Институте Красоты хирургом-косметологом. И в паспорте – ваша фотография.

– Сколько раз говорить, что паспорт попал ко мне по ошибке, – кричал Изместьев на представителя закона. Правда, голос свой он при этом не мог узнать. – Рядом с нами рухнул самолет. Фаревский, скорее всего, погиб. Молодой москвич, он был вместе с нами. Там, ночью…

– Никто из вас троих не погиб. Кстати, Константин Леонидович, – лейтенант отложил в сторону бумагу и авторучку. – Чем вы объясните, что три интеллигентных человека, три доктора вдруг оказались ночью на железнодорожных путях? Одно дело, когда бомжи и проститутки, но вы – врачи!

– Нас попросили… – Изместьев замялся, подбирая подходящее словцо. – Нас попросил один человек.

– Фамилия, возраст, адрес, – профессионально «зацепился» за информацию лейтенант. – Кто по профессии, чем занимается?

В этот момент в кабинет постучали. Стройная девушка с погонами младшего лейтенанта, поздоровавшись, склонилась к своему коллеге и что-то начала возбужденно шептать тому на ухо.

– Кстати, Константин Леонидович, – с упором на отчество произнес лейтенант. – Не одни вы удивляетесь по данному поводу. Настоящий Изместьев, по документам, поражен не меньше, чем вы. Хотите взглянуть на настоящего Изместьева?

– Что? – едва не задохнулся доктор. Он хотел крикнуть, что это его фамилия, но потом подумал, что получится совсем как в фильме про Ивана Васильевича «Аз Есьм Царь!» – Вы соображаете, что говорите?

– Пригласите, пожалуйста, – громко обратился лейтенант к коллеге. – Аркадия Ильича.

Через минуту под натужные смешки доктора в кабинет вошел… он сам, возмущенный и растрепанный. Аркадий вскочил со стула, резво подбежал к зеркалу и гортанно застонал. Из зазеркалья на него ошалело взирал молодой муж Ксении Аленевской, зять его одноклассницы Жанны.