Текст книги "Призрачно все..."

Автор книги: Алексей Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Вход и выход

Призрак снова стал призраком, сбросив, словно легкую ветровку, пылающую мальчишескую оболочку. Правда, в этот раз все было иначе: его зафиксировали. Будто оказавшись в перекрестье ночных прожекторов, он стал не властен над своими перемещениями, как раньше. Неведомая сила увлекла с потрохами внутрь земли. Пронзая пласт за пластом, он подумал о том, что его злоключения, кажется, заканчиваются. Остается – привкус чего-то безвозвратно утраченного, чего он так и не обрел. По-прежнему не ощущая земной тверди, Изместьев вскоре перестал различать подробности того, что проносилось мимо: сгустки туманов или галактик, – какая, в принципе, разница.

Впервые за последнее время призрак задремал. Если так можно назвать легкое, сродни наркотическому, опьянение нескончаемым полетом. Очнулся в небольшой искрящейся сфере без пола и потолка. Что находится там, за пределами летящего шара, – увидеть было невозможно. Но шар однозначно мчался на бешеной скорости.

Немного освоившись в новой обстановке, призрак заметил, что кроме него в сфере находятся два облака. Совершенно новое явление – искривление пространства, проявляющееся в виде не совсем понятного дефекта зрения, сгустка, туманности, – доктор со временем начал воспринимать спокойно.

Поразительным было то, что с каждой секундой очертания одного из облаков становились четче, прорисованней, другое же меркло, растворялось. Буквально через пару минут доктор узнал одного из своих спасателей из недавнего прошлого: Клойтцер с внешностью Поплевко медленно проступал из небытия, словно речной утес из тумана.

Пока изображение не «откристаллизуется», разговаривать с ним было бесполезно: спасатель находился явно в другом времени. Излишне упоминать, что доктор не мог «пощупать» облака, так как сам был на тот момент бесплотным призраком. Зато он мог мысленно общаться с ними… Пусть пока в одностороннем порядке. Но сдерживаться было невозможно. Эмоции, что называется, хлестали через край. За последние несколько дней их накопилось столько, что сердце простого смертного не выдержало бы. Возможно, именно с этой целью Изместьев и был призраком. Чтобы сохранить здоровье. Свое и окружающих.

– Мы о чем договаривались? – телеграфировал он Клойтцеру всеми фибрами своего сохранившегося на тот момент потенциала. – О том, что я перемещусь под самый новый год 85-го, в свою семью… А меня куда закинули? В какую тьму-таракань? В тело какой-то колхозницы, черт-те куда!.. У которой муж – алкаш, свекровь парализованная…

– Не только об этом мы договаривались, – голос Клойтцера напоминал своей монотонностью гудение осеннего ветра в проводах. – Одним из главных условий было выполнение моей миссии, если вы помните. А конкретно: предотвращение аборта у небезызвестной вам дамы. Пусть эта особа легкого поведения, но тем не менее. Подчеркиваю, это было главное. И этого не произошло: аборт состоялся.

Весь словарный запас призрака испарился в считанные мгновения. Он вспомнил, с какой скрупулезностью Клойтцер уточнял, тем ли ребенком беременна путана, не передумает ли она в ближайшем будущем. Ему требовались гарантии. Но… Почему тогда произошел аборт? Кто посмел? Разработанная Ворзониным методика дала сбой? Это его сектор работы, его профиль. И – такой облом!

– Но почему? Почему она сделала аборт? – недоумевал призрак. – Ворзонин убедил ее… Хотя проститутки – такой народ…

– То, что я вам сейчас сообщу, все равно будет стерто из вашей памяти. Я могу не сдерживаться в терминах. Вопрос об аборте, конечно, интересный. Только исправить уже ничего нельзя, к сожалению. – Клойтцер-Поплевко плавал в своем облаке, как в мыльном пузыре, периодически поглядывая на облако Савелия. Очертания последнего к тому времени практически совсем исчезли… – Итак, вы были пристроены в ближайшую освободившуюся оболочку. Одна из миллиона рожениц отключилась во время родов… Так вы стали женщиной, и полностью исчезли с экранов радаров. Впрочем, вы на них не особо и маячили до этого. Затерялись в материальной суете. За все, что произошло с вами в дальнейшем, вы должны благодарить вашего коллегу Ворзонина.

– Каким образом он мог на это повлиять? – Изместьев вдруг вспомнил, что увидел в тетради Павла, когда витал над ним в классе в далеком 84-м. Головной мозг в разрезе соседствовал с перемещением во времени. Неужели его однокласснику удалось как-то совместить несовместимое?! Возможно ли такое? – Про то, что я стану Акулиной-роженицей, что меня из роддома заберет муж Федунок, он не мог знать! Никто бы в 2008-м об этом не догадался!

– Это ему и не требовалось. Главное – ваш коллега знал о вашем желании исправить кое-что в своей жизни с помощью изменения прошлого. И решил помочь в этом. А заодно и провернуть чудовищный эксперимент с применением нейро-лингвистического программирования. Чем спутал не только ваши, но и наши карты. Но вникать в это вам сейчас преждевременно, так как коллега ваш сотрет подобные нюансы из памяти. Даже не напрягайтесь!

– Как это, сотрет? – замотал призрачной головой Изместьев. – Я что ему – листок бумаги? Да пошел он знаете куда!

– Начнем с того, что без Ворзонина вам не вернуться в две тысячи восьмой. Он включит сознание, адаптирует вас к реальности. Это его прерогатива, лучше его никто не сделает. Вам нужен выход, неужели вы не понимаете? Войти в данное состояние вы смогли, а о выходе кто побеспокоится? И я уверен, что, обретя свое настоящее тело, вы не будете помнить ничего из того, что мне сейчас столь злобно телеграфируете. Так лучше я скажу вам все это потом, после вашего пробуждения! Тогда это будет в сто раз эффективнее.

– Как-то не верится во все это.

– Советую принять, как аксиому, – безапелляционно продолжал пришелец. – И продолжать наслаждаться вашим состоянием. Очень скоро этот ручеек памяти будет отсечен от русла реки, и вы ничего не будете помнить. Это отработанные технологии, не мне вам разжевывать.

– Хорошо, хорошо, – согласился Изместьев с услышанным. – Но тогда объясните мне популярно, зачем вы сейчас мне помогаете? Какой мотив ваших поступков? Проститутка сделала аборт, гений не появится на свет.

– Помогаю я не столько вам, сколько себе. Вернее, своему времени, своему народу… Всему человечеству. – Поправил Изместьева пришелец, то и дело посматривая на пустоту, образовавшуюся на месте облака Савелия. Он продолжал беседовать с доктором, но сосредоточиться на сути ему было все труднее. Его явно притягивала пустота, и это раздражало Изместьева, так как вопросы в его голове вылуплялись, словно головастики из икринок.

– При чем здесь все человечество? Что за бред вы несете? Лучше скажите, зачем меня в эту жуть втянули…

– Провести вас сквозь катастрофу в горах было необходимо потому, что случай с Кохабером – единственный, сохранившийся в анналах истории. И выцепить вас в данном облике у горящего остова с кучей трупов – единственная возможность как-то локализовать в безвременье мироздания. А, значит, и вернуть в реальность 2008-го года. Других точек пересечения просто нет! Что касается ваших призрачных злоключений, то факт превращения вас в призрака, и то, что реальная Акулина вернулась домой – стопроцентное подтверждение разрыва континуума.

– Не узнаю я вас, дружище, – признался Изместьев. – Какую ересь вы несете! Каким-то другим вы были, когда брали с меня разные там подписки и бумаги…

– Еще бы! – воскликнул Клойтцер, плавая вокруг облака Изместьева, словно молодой ерш возле наживки. – Между тем моим полетом и этим лежит фактически треть жизни. Я уже говорил, что меня отстранили от полетов. И подобной возможности я удостоился совсем недавно. Я фактически старик, по вашим меркам начала 21-го века. Прошло почти 25 лет с тех пор. Что касается ереси, то лучше вам не вникать во все это.

– И ваши взгляды радикально поменялись?

– Не знаю, насколько радикально, – смутился Клойтцер, продолжая рассматривать Изместьева сквозь дымку. – Но изменились, бесспорно. Мы многое поняли за этот период. К сожалению, у нас появились враги. Даже наша цивилизация не избежала традиционных катаклизмов.

– Например, каких? – не скрывал любопытства Изместьев.

– У нас не все заинтересованы в том, чтобы рождались гении. Многим по душе дебилы. Вернее, середняки, толпа, исполнители. Нам до сих пор не удалось ничего сделать для появления на свет гения.

– Но вы не сидели, сложа руки!

– Нет, и вы в этом скоро убедитесь. Я воспользуюсь тем, что все услышанное сейчас вами будет уничтожено. У нас разработан план под кодовым названием «Маркиз – 2». В середине сентября 2008 года мы совершим многоходовую комбинацию с перемещением ключевых фигур.

– Я как-то буду в ней задействован? – не смог сдержать любопытства доктор.

– Вы еще не стали человеком, а уже интересуетесь? Впрочем, все равно ничего не вспомните, так к чему нотации? Да, вы будете играть одну из основных ролей.

– В каком спектакле?

– В спектакле под названием «Рождение гения». Идут последние приготовления. Открою секрет, за который меня могут отстранить от операции, но я рискну. Ваш сын так же будет участвовать в этом действе. И сейчас он занимается его подготовкой. Он – полноправный участник.

– Что? Савелий готовит планетарный проект? Вы в своем уме? – обиделся Изместьев. – Это невозможно, мой сын наркоман.

– Вы не знаете своего сына. Он фактически нашел вас в одном из закоулков времени. Можно сказать, совершил подвиг. Стоило нам опоздать, и эти алкаши столкнули бы вашего предшественника в пропасть. Тогда бы вы точно исчезли… во всех смыслах.

– Чем же помог Савелий?

– Можете верить, можете не верить, но ради того, чтобы найти вас, он сознательно воткнул себе двойную дозу наркотика. Только так можно было вас отыскать.

– Что? – Услышанное вошло в сознание призрака подобно запредельной затяжке крепчайшего табака. – Савелий пожертвовал ради меня жизнью?

– Именно, вы не ослышались. Пользуясь тем, что его здесь нет, я сообщу вам, что восторгаюсь поступком вашего сына. Подобных жертв не так уж и много. Чтобы без показухи, бравады, взял и воткнул.

Несколько секунд призраки молчали. Изместьев был не в состоянии продолжать разговор.

– Про Павла Ворзонина разговор отдельный, – думая о своем, продолжил Клойтцер. – Во всяком случае, вначале проекта Павел Родионыч руководствовался исключительно высшими целями: вернуть вас в семью, чтобы Жанной Аленевской вы больше не восхищались. Чтобы разочаровались в ней. Вы, насколько я помню, ради нее в прошлое упорхнули? Но лишь вначале, я подчеркиваю. Потом он вообще не хотел вас возвращать. Не помешай мы там, на лыжне вашим убийцам, вернуть вас было бы невозможно.

– Зачем это надо Павлику?

– Думаю, чтобы заняться вашей супругой, Ольгой, более плотно. Он давно и безответно влюблен в нее. Кстати, не он один!

– Да, да, он мне как-то говорил, – тускло согласился Изместьев, словно эта новость вообще не заслуживала внимания.

– Все, Аркадий Ильич, – заключил пришелец, постепенно растворяясь в своем облаке. – Дальше наши пути расходятся. Наш разговор вы помнить не будете… К счастью. Мы еще обязательно встретимся. Так что, не прощаюсь. Боюсь только, что вы будете совершенно другим. С вами было приятно иметь дело. К сожалению, ваше появление в сентябре 2008-го совпадет с трагедией… Но об этом я расскажу вам после.

– Но я еще столько должен спросить, – призрак развел руками, так как от Клойтцера осталась лишь синеватая дымка, ничем не напоминающая образ пришельца.

Тем временем тьма вокруг призрака начала все более сгущаться. Облака Савелия и Клойтцера исчезали на глазах. Наконец, Изместьев остался один в шаре, который несся сквозь черноту.

Бездна засасывала его, как воронка увлекает в свою зловещую глубину все, что плавает поблизости: стружку, ветки деревьев, бутылочные пробки. Призрак покорял космос, отнюдь не являясь астронавтом НАСА.

Он летел в гордом одиночестве сквозь бездну, сквозь чьи-то сны и воспоминания. Мимо проносились сюжеты, обрывки фраз и мыслей, но он не вслушивался. Боялся, что проникнется чужими проблемами, заинтересуется, а ему сейчас этого очень не хотелось. Хватит с него!

Летел навстречу неизвестности. Впрочем, неизвестность эта была до известных пределов. Внизу лежал огромный город с пупырышками домов, сетью улиц и решеткой трамвайных путей.

Это был его родной город, его Пермь. Призрак не знал, в какой год и день он летит, но в глубине теплилась надежда, что это его время. Он его ни на какое другое не променяет. Теперь уж точно. Никаких экспериментов, никаких опытов больше он совершать не намерен.

Человек должен жить в том времени, в котором родился. Оно накладывает едва заметный отпечаток на все: поступки, образ мышления… И, оказавшись в чужой реальности, человек начинает комплексовать, постепенно сходя с ума. Для психики сия нагрузка запредельна.

Полет все ускорялся. Изместьев различал деревья, улицы, дома. Но среди всей этой ночной картины выделялся один – он узнал его. Та самая высотка, с шестнадцатого этажа которой он шагнул в неизвестность вечность назад. Ему казалось, что с тех пор пролетело несколько жизней, в каждой из которых он успел что-то почувствовать…

На карнизе шестнадцатого этажа кто-то стоял. Изместьев узнал свой собственный силуэт. До прыжка оставались считанные мгновения. Его задача – быть на траектории прыжка, чтобы тело и душа совпали, объединились в одно целое.

Силуэт посмотрел на часы… Еще секунда и он прыгнет. Ну почему призраку всегда приходится успевать из последних сил. Почему???

Он догнал свое тело уже в полете. Ощущение было такое, словно его втиснули в не по размеру тесный скафандр.

Последние впечатления – раскрывшаяся перед ним свои щупальца морская звезда. Он угодил в самый ее центр. Ощущения были такими же, как в далекой юности, когда он взял немыслимую высоту своего роста – метр семьдесят пять. Но тогда Изместьев рухнул на кучу матов, а здесь был батут, вернее – гигантская воздушная подушка, кем-то предварительно накаченная. В нее он и угодил.

Он приземлился! Его тело практически не пострадало: в той же футболке и трико, в тапочках. Сквозь толпу склонившихся над ним людей протиснулась Люси. Она схватила его за футболку:

– Что ж ты мне не сказал, что решил свести счеты с жизнью? – кричала она срывающимся голосом. – Я бы вместе с тобой на карниз вышла. Мы бы такую рок-оперу замутили! Как «Иисус Христос – суперзвезда».

– Я не… я как-то… когда, – заикал Изместьев, подозрительно ощупывая собственное тело. – Не хотел я счеты с жизнью сводить. И не собирался вовсе. Вы… ты… могли… могла так подумать? Почему?

– А кто еще с высоты вниз башкой ныряет? – незатейливо, по-простому пояснила Люси. – Только самоубийцы. И никто больше.

– А откуда эти люди? – с подозрением спросил. – Как будто кто-то повесил объявление, что сегодня случится исторический полет.

– Одна я бы ни за что не смогла привезти сюда и накачать эту штуку, – призналась Люси. – А вот и коллеги твои пожаловали.

Доктор различил сирену «скорой» и знакомую до колик в кишечнике иллюминацию из красно-желтых огней. Слегка удивился, увидев незнакомого коллегу. Тот был предельно сдержан, на чисто профессиональные выпады больного почти никак не реагировал.

– Вы недавно на подстанции? – спросил Изместьев доктора, когда его на носилках грузили в машину.

– Мне кажется, всю свою сознательную жизнь, – прозвучал не совсем внятный ответ.

Больше Аркадий ничего не помнил.

Контроль ситуации

Кто сможет помешать довести ему начатое дело до конца? Сейчас, когда случай с Мариной Гачеговой – в прошлом, и Павла фактически нечем скомпрометировать. Кто? Не родился еще такой человек! Осталось соединить несколько нитей, и целостная картина мира будет завершена. Та самая, что в мозгу Изместьева.

А всякие там визитеры из будущего пусть катятся куда подальше. Он ни с кем не собирается делиться своим успехом. Это его ноу-хау, его проект, его детище. Являются тут, понимаешь, с волчьими лапами, заставляют что-то корректировать, изменять. Про смерть сына, видите ли, не стоит сообщать Изместьеву…

Это почему еще? Не такое уж это редкое явление в нашей сместившейся по фазе жизни – смерть наркомана от передозы. Главное, чтобы к безутешности родителя не примешивалось чувство вины. По сути, все шло к этому. Неотвратимость подобного исхода надвигается на близких и родственников наркомана подобно астероиду. И, рано или поздно…

Ворзонин брел вдоль прилавков Бюро Ритуальных Услуг, придирчиво осматривая предлагаемую продукцию из ценных пород дерева. Гроб выбирать ему еще не приходилось.

Мысли его при этом были заняты абсолютно другим.

Когда долговременная память Изместьева практически была стерилизована, и два пласта времени в докторской голове сомкнулись так плотно, что даже комару прошмыгнуть в щель между ними было весьма затруднительно, домой к доктору явился Волчара. Тот самый волк—человек из будущего. Надо ли говорить, как «обрадовался» визиту Ворзонин.

– Как обстоят дела? – поинтересовался незваный гость, сухо поприветствовав Павла. – Наш летун давно материализовался? Все ли под контролем?

– Не только материализовался, но и полностью адаптирован к действительности. Все, как полагается. Память его закрыта наглухо. Так задраивают кингстоны, так бетонируют перекрытия…

– Мне плевать на твои словарные изыски, – перебил Волчара. – Твоя задача сейчас – выписать Изместьева из клиники. Самому следует явиться в ночь с тринадцатого на четырнадцатое к железнодорожному столбу под номером 497 транссибирской ветки. Это недалеко от пересечения улиц Карпинского и Советской Армии. Там тебя будет ждать Изместьев и еще кое-кто. Ровно в 3-00 ночи! Заруби себе на носу, если тебя там в это время не будет, считай, что поймали тебя с поличным во время сеанса с Мариной Гачеговой. Усек?

– Кажется, усек, – трясясь, как в ознобе, отстучал зубами Павел.

– И главное – не забудь свой паспорт, заскочи домой к Изместьеву, захвати паспорт Аркадия. Ты должен будешь его ему отдать, не забудь! Сразу же, при встрече! Это важно! Остальное все образуется без тебя, без твоей лысой головушки. Не надо больше ничего Изместьеву говорить, у тебя иная задача, не заморачивайся!

Павел хотел вспылить: как это без меня?! Как это – не заморачиваться?! Только паспорт и все? Он все придумал, обставил, организовал, – а теперь пошел на фиг? Иная задача, видите ли! Ну, уж нет! Финал пьесы останется за ним! Занавес опустит он, в крайнем случае, с Кедрачом на пару. Всяких там волков из будущего он на пушечный выстрел не подпустит. Хотел крикнуть, но сдержался.

Пообещав Волчаре строго следовать его указаниям, психотерапевт проводил того до дверей. Переступив через порог, незваный гость цокнул языком:

– Могу и я через дверь, а не через окно. Если со мной по-хорошему, разумеется.

Скрипнув зубами, Ворзонин промолчал. К чему слова?! Скорей бы проваливал этот оборотень из квартиры. Оборотень же, словно почувствовав, что от него торопятся избавиться, словно застыл на пороге.

– У тебя татуировки на теле имеются? – эхом прокатилось по бездонному подъезду, бумерангом ударило доктору в голову.

– Какое ваше дело?! – рявкнул Ворзонин. – Что вы опять задумали? Причем здесь мои татуировки?

Волчара тогда посмотрел на него снисходительно и, не ответив, начал отсчет ступенек.

Павел поймал себя на том, что несколько минут уже рассматривает простой незамысловатый гроб из красного дерева, подходящий по размерам.

– Скажите, какая у вас стоимость доставки? – поинтересовался Павел у женщины в строгом брючном костюме шоколадного цвета. Такими бывают шляпки у некоторых белых грибов, хотя и не у всех. Но Ворзонин считал их самыми вкусными.

– По городу бесплатно, – сообщила «шляпка белого гриба».

– Спасибо. Я, пожалуй, возьму его. Выпишите, пожалуйста.

Кивнув женщине, Павел пошел оплачивать покупку, не переставая при этом рассуждать.

Неделю времени, которое «путешественник» отсутствовал для окружающих, Павел решил списать за счет последующей госпитализации. В стационаре Изместьева «промурыжат» несколько дней, а Ворзонин потом легко превратит это в докторской памяти в один день. Таким образом, временные параметры будут состыкованы.

Осталось лишь грамотно преподнести отцу смерть сына, гармонично вписать в контекст. Последние несколько суток Павел только тем и занимался, что жил жизнью коллеги. Думал, как Аркадий, чувствовал, прогнозировал поступки, предугадывал реакции.

Повздорив с женой и сыном, ушел мужик из дома, решил вкусить аромат истинной свободы. Ситуация стандартная, житейская. Ну, решил от отчаяния спрыгнуть с шестнадцатого этажа на воздушную подушку. Остроты захотелось, экстрима. Это встречается намного реже, но все же встречается. После такого прыжка сам бог велел недельку – другую в больнице поваляться. И все! И ничего больше!

За время отсутствия от передозировки скончался его сын-наркоман, отец про это не знает. Жена не сообщила – от горя и обиды. Разве такого не может быть?! Ситуация абсурдная, но допустимая. Трагическую новость Изместьев узнает позже, когда похороны пройдут и все будет чики-пуки.

Примерно через час после разговора с волчарой психотерапевт был в клинике.

Изместьев Павлу не понравился. Равнодушный, даже слегка заторможенный, коллега и одноклассник не интересовался ничем и никем: ни Ольгой, ни Савелием. Это притом, что Павел заботливо сохранил в его памяти и жену, и сына. Добросовестно ожидая вопросы со стороны «больного», Ворзонин пока решил ничего тому не сообщать. Хотя, надо признать, совесть психотерапевта не давала хозяину спокойно спать.

Так и не решившись начать разговор первым, Ворзонин задал несколько ничего не значащих вопросов и вышел из палаты. В коридоре его ждал… волчара. Халат на нем, надо признать, сидел как сбруя на ящерице.

– Здесь-то вам чего нужно?! – решив, что лучшая защита – нападение, доктор задал вопрос как можно непринужденней. – Вы мешаете процессу реабилитации, вызываете ненужную панику среди персонала.

– Может, ты пирсингом балуешься, Самоделкин? – спросил саркастически человек-волк. – Лучше признаться сразу, потом поздно будет.

Оттолкнув ненавистного «гостя», Ворзонин поспешил в ординаторскую. Вслед ему раздалось:

– Не забудь про ночь с тринадцатого на четырнадцатое! И паспорта не забудь захватить, свой и Изместьева.

Проконтролировав, чтобы оплаченный гроб унесли из торгового зала, Павел приступил к выбору венков, траурных лент и прочей атрибутики. Время поджимало, предстояло еще многое успеть.

Два момента во всей этой истории не давали ему покоя, два вопроса оставались без ответов. Первый: связана ли смерть Савелия с таинственным исчезновением отца? И второй: как и кому удалось отыскать Изместьева в глубинах мироздания? Не было доктора, не было!

Как психотерапевт отечественной школы, Ворзонин стоял на твердых материалистических позициях. Впрочем, следовало признать, что события последних дней здорово пошатнули его убежденность в незыблемости этих самых позиций. Но не более того!