Текст книги "Призрачно все..."

Автор книги: Алексей Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Укол гвоздиком

Почему их всегда бывает двое? Не трое, не одна? На этот раз явились в виде двух барсучих из рекламы зубной пасты. Впрочем, Ольга сама их нарисовала. Зачем, почему? Просто лекция по пиар-текстам, за которую она заплатила фантастические «бабки», всякие там пресс-киты и байнлайнеры, все оказалось повторением пройденного. И, чтобы не задремать от скуки, Ольга принялась рисовать.

А дальше ей показалось, что нарисованные звери начинают жить своей жизнью. Первая барсучиха, с голливудскими зубами, уперев лапы в бока, выговаривала своему создателю: «Да ты сама – давно ниже уровня асфальта, выпала из гнезда, пробила асфальт, и теперь наблюдаешь за происходящим наверху. Дегенератка! Откуда в тебе эта порочность? Все нормальные бабы заводят в подобных случаях любовников и, благодаря редким инъекциям здорового мужского нектара, как-то уживаются с убогостью и сиростью, именуемой мужьями-2007. А ты? Ты как поступаешь? Ты что делаешь?»

Вторая, больше похожая на крысу, чем на барсучиху, костлявая и взъерошенная, словно только что понастроила хаток всем своим родственникам на всех близ-текущих реках, как ни парадоксально, заступалась за нее, за автора: «Один раз живем, хозяйка… Потому и хочется вкусить и мягонького-запашистого, и черствого-вонючего. Не стоит себя насиловать, конформизм – не твой козырь. Будешь оглядываться на соседок да на Анн Карениных, жизня проплывет мимо. В этом деле авторитетов нет, а посему загляни себе внутрь, пошукай там как следует, чего больше хочется. Ты – такая, какая есть. Ты такою на свет родилась».

Первая, упитанная, сверкая ровнехонькими зубами, словно преподаватель за трибуной, была невозмутима и последовательна: «Ты решила совратить собственного несовершеннолетнего сына! Кто тебя поймет после этого? Всем твоим измышлениям о том, что новые ощущения заглушат в Савелии тягу к наркоте, – не более, чем попытка оправдать в собственных глазах свое падение с ускорением. Ты признайся, что тебя возбуждает: микроскопический размер его карандашика! Ты признайся, не замалчивай и не маскируй главный аргумент, говори об этом открыто!»

Крысоподобная же, взвалив на свои костлявые плечи обязанности адвоката, не особо стеснялась в выражениях: «Кого-то возбуждает волосатость, кого-то запахи, кожа, джинса, татуировки, пирсинг… да мало ли в нас заморочек всяких! Кто-то любит в постели, а кто-то – на бильярдном столе, и чтобы обязательно били поварешкой в медный таз при этом. Не надо париться по данному поводу. Главное, чтобы не идти против своей женской сути, хозяйка, получать неземной кайф, грубо говоря… Уж прости, если что не так!»

Но «браво» никто кричать и не думал. Более того, барсучиха, что под первым номером, даже начала махать лапой: «Не будем уходить в сторону от темы. Вспомни, тогда, в троллейбусе, когда тебя придавили к сыну так, что трудно было дышать. Признайся, ты четко уловила его эрекцию, этот укол гвоздиком. И на кого? На свою мать! Это называется инцест, дорогуша! И ты подмахивала ему, как похотливая сучка! Он тебя хочет, а ты и рада, ты всячески потакаешь этому. Этот укол тебе – как билет в один конец. Ты им машешь, как студент зачеткой, когда того, дурака, выпустили в сессию. Да, с мужем тебе не повезло, но и это – не выход, согласись! Стыдоба!»

И тут они полезли в драку. Ольга никогда не была свидетельницей барсучьих боев. И дерутся ли они вообще – она не знала. Эти животные ей всегда казались миролюбивыми существами. Толстая и зубастая, которую Ольга почему-то назвала прокурором, наваливалась на адвокатшу всей массой, но костлявая выскользнула. Ее крысиные повадки помогали ей атаковать. Шерсть летела клочьями в разные стороны.

Оглянувшись, Ольга хмыкнула: лекция давно закончилась, все разошлись. В раздевалке Корпоративного Университета, где она слушала курс, кроме ее плаща больше ничьей одежды не было. Выйдя на сентябрьское солнце, Ольга зажмурилась. В мире царствовало бабье лето, на курортах «фланировали» бархатные сезоны, а ей мерещились все барсучихи какие-то.

Она вдруг поймала себя на том, что побаивается идти домой. С одной стороны, Аркадий не появлялся в квартире уже несколько дней. Озабоченность Савелия по поводу состояния мужа, признаться честно, она не разделяла. Скорее всего, тот ночевал у Аленевской. И черт с ним! Бог ему судья. А вот кто осудит ее, грешницу?

Она вдруг вспомнила, как вернулась с Савелием после визита к наркологу. Привычно пройдя к себе в комнату, начала переодеваться. Странная тишина в квартире слегка насторожила, потом она заметила мелькнувшую в зеркале тень сына. Он подсматривал за ней, своей матерью! Признаться, ничего подобного она за мужем, Аркадием, никогда не замечала. Ей почему-то стало забавно, а где-то даже приятно…

– Ты можешь зайти ко мне, – произнесла она громко.

Он робко замер у дверей, потом подошел ближе. Она снимала через голову комбинацию, когда почувствовала его ладони на талии. Как она вздрогнула! Какой разряд пронесся по ней! Даже не разряд, а сильная судорога. Что это???

Ольга так и стояла с задранной вверх комбинацией, когда его ладони скользили по ее бедрам. Она не решалась снимать ее окончательно, чтобы не видеть сыновних глаз. Даже сквозь колготки ее прожигали прикосновения его лица. Она не хотела это видеть, она лишь чувствовала. Ей было стыдно и… приятно.

– Какая ты красивая, ма, – донеслось до нее.

– Сколько раз тебе говорить, – неуверенным голосом напомнила она ему, – называй меня Ольгой. Неужели это так трудно?

– Хорошо… Ольга.

Окна были зашторены, в полумраке сын раздевал свою мать, целуя ее грудь, шею. Никогда у нее так не напрягались, так не деревенели соски, никогда они не были такими чувствительными. Он ее целовал везде, она не сопротивлялась. Когда комбинация все же была снята, Ольга зажмурилась, чтобы не смотреть, чтобы не видеть, только чувствовать, только ощущать.

Целоваться он по большому счету не умел. Но она сочла это мелочью… Их обоих с каждым днем засасывало нечто большее, что выразить словами ни он, ни она не сумели бы. Сказать, что они как-то сопротивлялись этому – значит, погрешить против истины. Словно два утомленных долгой дорогой путника, припавших, наконец, к источнику живительной влаги, они старались не думать о том, как это выглядит со стороны. Исступленно они делали глоток за глотком, оставляя все объяснения на потом, на когда-нибудь, не очень веря, что это «когда-нибудь» наступит.

И этот ни на что не похожий «укол гвоздиком»… Вернее, покалывание… Это было в ее жизни, было! Она ничего подобного никогда не испытывала. Трепетная сыновняя плоть долго искала единственный правильный путь, тыкаясь по-щенячьи… У Савелия долго ничего не получалось. Очень долго, непростительно долго… Целую вечность…

Ольга пыталась помочь, но, все равно, так ничего и не вышло.

На вершине апогея она скорее почувствовала, чем увидела, как из сумочки выползла барсучиха—прокурор и, вцепившись ей в волосы, горячо зашептала на ухо: «Ты что, он наркоман! Он зараженный наверняка! Забыла о ВИЧ-инфекции, о гепатитах и прочей заразе! Ты что делаешь, дура?!»

Но Ольге уже было все равно. Она улыбалась, дыша редко и очень глубоко.

С Аркадием, с этим грубым, бесцеремонным и вечно спешащим все закончить как можно скорее… Чтобы потом отвернуться к стене и с чувством выполненного супружеского долга благочестиво захрапеть. Даже с ним, с кобелем, каких поискать еще, Ольга не испытывала такого трепета, такого непередаваемого стыда и блаженства «в одном флаконе». С ним было совсем не так. Если что-то и было, то давным-давно, в молодости.

Потом, лежа с сыном в обнимку, Ольга вдруг зашептала быстро, скомкано… Она говорила то, что должна была сказать. Что считала нужным.

– Ты… прости меня, пожалуйста, Савушка… Я очень виновата перед тобой. Не знаю, как оправдать, но это не сотрешь из памяти, это было. Мне сейчас стыдно за те мысли, которые…

– Говори проще, ма… Ольга, – перебил он ее, нежно поцеловав в правый сосок. – Я все пойму, обещаю.

– Тогда, в девяностом… только забеременев… тобой. Ой, господи, что говорю… Я хотела сделать аборт. У нас с отцом все было так неустроенно, жили плохо, что и говорить. А тут ты… во мне… появился. Аркадий убеждал, что надо убрать беременность. Я и сама так хотела. Был жуткий токсикоз… Думала, что умру… Потом решила, что нет. Оставила. А вот видишь, как вышло! Но я так думала… Ты меня прости, пожалуйста, Савушка… За эти мысли… Прости, я очень виновата перед тобой.

– Ты не поэтому? Со мной… – он весь напрягся, ожидая ответа. Под взглядом сына Ольга почувствовала себя бабочкой, наколотой на иглу. – Не поэтому, Ольга? Только честно…

– Да ты что! – притворно возмутилась она, прикрывая грудь простыней. – Как ты мог так подумать?!

Кажется, Савелий поверил ей. Во всяком случае, дальнейшая любовная игра была очень чувственной, искренней, доводящей до полного изнеможения. Это было несколько дней назад. С ней ли?

* * * *

Кого она меньше всего надеялась встретить у своего подъезда, так это Павла Ворзонина. Он совершенно не вписывался в ее настроение последних дней, но в тот момент что-то удержало ее от грубости.

Ворзонин был не похож на себя, скорее – на ту барсучиху, которая была на ее стороне в нелегком поединке с прокурором. Ольга не хотела себе признаваться, но барсучиху – адвоката ассоциировала почему-то с Ворзониным.

Бисеринки пота на лысине психиатра в достаточно ветреную погоду и фиолетовые мешки под глазами требовали хоть какого-то объяснения. Что-то случилось. Уж не с Аркадием ли?

– Привет, Оль, я очень виноват перед тобой, – начал Павел сбивчиво, как-то неуверенно, что за ним никогда не наблюдалось. – Хотя бы выслушай меня спокойно, прошу, даже умоляю.

– Что с тобой, Паш? – она взяла его под руку и потянула прочь от подъезда. Еще не хватало, чтобы они встретились с Савелием.

– Я по поводу… Аркадия, – как-то обреченно признался психиатр. – Но тут в двух словах не скажешь. Может, зайдем куда-нибудь?

– Что с ним? Что с моим мужем? – она старалась изобразить страх, беспокойство, но получилось чересчур наигранно и фальшиво.

Ворзонин, кажется, этого не заметил, так он был удручен.

– Его как бы… нет здесь. Это долго, повторяю, объяснять, но без этого невозможно понять главного. Его нет среди нас, но он не умер.

Павел достал из кармана зажигалку и пачку «Уинстона». Ольга никогда не видела его курящим. Неумело прикурив, он закашлялся.

– Что значит, нет здесь? – Ольгу, признаться, начала нервировать «трясучка» Павла. – Прошу тебя, не изъясняйся загадками! Аркадий уже несколько ночей не появляется дома. Где он?

– Если в двух словах, – выдавил Павел из себя, откашлявшись. – То его… нет сейчас нигде. Искать бесполезно.

– Как это? – растерялась Ольга. – Так, где же он?

– Он в другом измерении, – просто ответил Павел.

Люди и призраки

Он летал за ней на крыльях, скользил по граням реальности и… не мог налюбоваться. Где, когда еще у него была, есть или будет подобная возможность? Наблюдать за прекрасной юной девушкой в далеких восьмидесятых, которую ты боготворишь, которая тебе послана, кажется, самой судьбой.

Да. Подсматривать нехорошо. И в восьмидесятые еще не было белья от Диора или…. Армани. А если оно и было, то не у десятиклассницы-пермячки, девочки из многодетной семьи, дочери обыкновенного советского ученого.

Но юность тем и прекрасна, что не нуждается в громких лейблах, именах и фирменных знаках. И без того Жанна была обжигающе соблазнительна в обыкновенной шелковой комбинации! Не испорченная банковским бизнесом, лишенная скептицизма, снисходительности и прочей возрастной шушеры, она была очаровательна.

Как непорочно она посапывала в своем алькове под названием раскладушка! Как заворожено слушала записи «Бони М», «Аббы» или Джо Дассена! А в ванной, в мыльной пене… Если в мире и существовали богини, то вокруг одной из них он сейчас увивался жалким подобием аромата «Шанели № 5».

Он обязательно исправит свою ошибку. В лепешку расшибется, но исправит. Она станет его супругой! Дело даже не в том, что Аленевская в будущем – банкирша. Он действительно влюблен в нее. Он… не может без нее прожить и нескольких минут. Его не смущает огромная семья Жанны. Два брата, сестра, бабушка с дедом, участником войны. Примерно раз в день дед пускался в воспоминания, заставляя внуков и внучек выслушивать его рассказы до конца. И очень обижался, если сталкивался с невнимательностью.

Почему раньше, в далекой юности будущий доктор ничего не знал про семью девушки? Почему ни разу не был у нее дома? Может, именно поэтому сейчас не может ею надышаться… Хотя, какое к черту дыхание у призрака?!

Увы, он по-прежнему не оставлял следов на снегу, передвигаясь исключительно с помощью мысли. Скорость при этом была сопоставима со световой.

Но зачем ему такие скорости, если он никак не может повлиять на реальность? Если он не может даже поймать спичку, брошенную курильщиком в урну! Ну и что, что он за эту пару недель повидал больше, нежели за всю предыдущую мирскую жизнь? Какой в этом смысл?

Раз или два на призрака вдруг подобно наваждению наваливался страх: он нарушил своим появлением ход событий, сам того не ведая. Возможно, сейчас, в далеком будущем творится такое… Масштабы того, что он напортачил, призрак представить не мог. Но отчетливо понимал, что единственная возможность все исправить – это выиграть борьбу за место в собственном теле. В новогоднюю ночь.

Он будет рядом, у него появится прекрасная возможность уловить все с точностью до секунды.

И Клойтцер промахнется! Пролетит, как вальдшнеп над Курилами. И тогда… Впрочем, раньше времени мечтать о том, что будет после «заселения» им собственной территории, не стоило. Время все должно было расставить на свои места. Оно покажет, кому суждено быть «в теле», а кому – бесплотным призраком.

* * * *

Он научился отличать ангелов от людей. Дело даже не в том, что люди были подвержены силам земного тяготения, то и дело преодолевали какие-то препятствия в виде бордюров, сугробов, лестниц… Главное отличие заключалось в том, что люди с окружающим контрастировали,а призраки – сливались.

Двигаясь импульсивно, спонтанно, Изместьев частенько пересекался с себе подобными. Они ничуть не мешали друг другу. Как это ни странно, у всех были какие-то дела, все спешили…

В основном бесплотные личности «толпились» у роддомов, витали над больницами и кучковались на кладбищах. Если «очереди» призраков возле родильных отделений были вполне объяснимы, то кладбищенские «тусовки» вызывали у доктора удивление.

В основном это были души недавно умерших. Они подолгу «зависали» над свежими могилами, их лица обычно ничего не выражали.

Вообще, мир с точки зрения ангела был совершенно не похож на тот, который доктор видел когда-то человеческими глазами, ощущал кожей. Благодаря отсутствию барьеров, ангел мог лицезреть более полную картину, наблюдать «фасад» и «изнанку» одновременно. По всей вероятности, это воздавалось ему за невозможность повлиять на ход событий. Это была настоящая пытка.

Зависнув один раз, как и многие, над родильным отделением городской больницы, доктор увидел странного «дымчатого» призрака. Он хохотал над теми, кто стремился «занять» тела новорожденных.

– И среди привидений встречаются идиоты! – заключил он, вертя пальцем у виска. – Что вы делаете? Зачем такой хомут на шею?

– Почему же они идиоты? – встал доктор на защиту невинных. – Что осудительного в том, что души стремятся обрести своих хозяев? Это как оборот воды в природе, помните из природоведения?

– В этом я как раз не вижу ничего плохого, – «дымчатый» закружил вокруг Изместьева, как шмель вокруг цветка. – Но зачем же здесь-то, в Перми? Разве мало роддомов в Лондоне, Риме, Стокгольме, Сиднее или Сан-Франциско?

– Так-с, – прервал его Изместьев. – В партии вы состояли при жизни? Решения съездов конспектировали?

– Я вообще всю жизнь проработал инструктором Горкома, – обиженно пробубнил «дымчатый», ничуть не смутившись. – Потому и бегу отседа. Вы не забыли, что мы призраки? А значит, пользуемся огромным преимуществом выбора. Если вас смущает языковой барьер, то вас обучат… А родиться сейчас в Швейцарии, к примеру, проще пареной репы. Почему бы не воспользоваться возможностью?!

– Так уж и проще? – недоверчиво посмотрел Изместьев на «дымчатого». – Думаете, там конкуренции меньше?

– Конкуренция есть, конечно, – пропел тот, зависнув сверху. – Но с нашей чисто русской нахрапистостью мы раскидаем там всех. Ну, что, полетели? Предлагаю Австралию. Совершенно экологически чистый материк. Проживем хоть по паре жизней… Для разнообразия.

– Нет, – вздохнул доктор. – Есть такое понятие, как «родина».

Когда «дымчатый», повертев в сотый раз пальцем у виска, исчез за горизонтом, доктор подумал: «А, может, и правда, бросить всю эту канитель с банкиршей и шампанским. Махнуть куда-нибудь в Европу. И – гори все тут синим пламенем».

Но тотчас поймал себя на том, что другая жизнь его не привлекает, острота не та. Он хотел бы жить именно здесь, в этой неустроенности и безалаберности. Так уж он был устроен.

* * * *

Был случай, когда доктор эффектно вмешался. Единственный и неповторимый. Произошло это на перекрестке улиц Маршала Рыбалко и Шишкина. Предновогодняя суета, веселье, смех не мешали доктору сосредоточенно покоиться на бордюре под колесами стоящего самосвала.

Надо признать, Изместьев находил в этом особое удовольствие. Став призраком, он обнаружил в себе мазохистские черты: когда сквозь тебя проезжают фургоны и поезда, проходят люди и животные, пролетают самолеты, – кайф был непередаваем. Именно поэтому призрак так полюбил состояния «слитности», когда ему приходилось быть единым целым, скажем, с гранитными плитами или бамперами автомобилей.

Из-под самосвала он увидел, как крохотная такса побежала через проезжую часть на красный сигнал светофора. Даже не побежала, – рванула прямо под колеса набиравшей скорость «волги». В ее «необдуманном» поступке были виноваты, естественно, хозяева, если таковыми можно назвать двух малолеток, то и дело кричавших:

– Трейси, место! Трейси, к ноге! Трейси, фас!

Призрак почувствовал надвигающуюся трагедию. Колесо «волги» с хрустом «вписывалось» в собачий позвоночник. За четверть секунды он принял решение. За одну восьмую его мысль опередила машину, водитель которой увидел бегущую собаку, но среагировал слишком поздно. От него ничего уже не зависело.

Трейси вдруг непонятным образом взлетела, словно посреди асфальта наружу вырвался невидимый фонтан, сделала немыслимый вираж в воздухе и приземлилась аккурат в ручонки испугавшихся не на шутку хозяек. Машину занесло, она врезалась бампером в фонарный столб.

Но это уже, как говорится, – совсем иная история.

Сколько Изместьев потом ни пытался воспроизвести мысленно ту же ситуацию, у него ничего не получалось. Он понимал, что реальная угроза собачьей жизни в те доли секунды мобилизовала и сконцентрировала всю его волю, и он вмешался… Наблюдавшие это пешеходы стали креститься, не исключено, что водитель «волги» после случившегося начал верить в бога.

За своими «тренировками», попытками «вклиниться» в реальность, Изместьев едва не забыл о событии, занимавшем все его призрачное сознание последние несколько дней.

* * * *

На перемене Аркадий с Жанет практически не общались. У призрака даже появилось предчувствие: а не поссорились ли они? Но, как не раз любил повторять один из основоположников марксизма, предположение было в корне не верным.

Едва прозвенел звонок, концессионеры вдвоем молча покинули класс. Вслед им летели фразочки типа: «Изместьев с Аленевской со своей любовью никого больше не замечают». Они могли скрыться от кого угодно, но только не от призрака, преследующего их везде: в трамвае, автобусе, на перекрестках.

Они несколько раз оглядывались, проверяя, – нет ли за ними хвоста. Наконец, уединившись в дешевой кафешке под названием «Три тополя», взяли по кофейному напитку с коржиком, и принялись обсуждать нюансы предстоящей авантюры. В том, что это чистейшей воды авантюра, Аркадий старший ни на минуту не сомневался. Но именно благодаря своей авантюрности, она могла выгореть.

Несколько раз он возмущенно спрашивал себя: «Так ты вор, Изместьев? И отсутствие памяти в данном случае – не оправдание. Возможно, тебе было выгодно все забыть, вот ты и забыл. Какая избирательная память у тебя, однако!»

Призрак мог разговаривать сам с собой сколь угодно долго: подавляющее количество человек его не слышало. Рассуждения вслух с некоторых пор стали обычной манерой его поведения.

Итак, один из ключевых вопросов, на который следовало ответить быстро: готовящаяся кража – запланирована заранее или спровоцирована вмешательством извне? Его, доктора, вмешательством.

Каким образом он мог запустить сей механизм? Ему неведомо. Как, впрочем, неведомо никому. А что, если в этом промежутке времени присутствует кто-то еще, кто себя пока никак не обнаружил? В отличие от духа – Изместьева, он обладает материальным телом – колоссальным, надо признать, преимуществом.

Какова цель такого противостояния? Обладание телом десятиклассника? Зачем? Какой смысл? Тело уже есть, оно, если можно так выразиться, на нем… Стоп! Именно здесь и может скрываться главная недооценка ситуации. Тело телу рознь. Особенно, если рассуждать с точки зрения долгосрочной экспертизы. Одно тело очень скоро будет выбито из обоймы жизни, или сохранит жалкое существование где-нибудь на задворках. А другое с течением времени будет наращивать преимущества. В будущем у него расширятся горизонты. Им и стремится обладать «мистер икс». В него и стремится попасть.

Каким «содержимым» будет наполнено тело, такое будущее его и ожидает. Если верить Клойтцеру, то в обозримом прошлом вовсю идет так называемая «война за тела». В случае с телом Изместьева заваруху затеял сам доктор: кинул затравку в виде сообщения о собственной клинической смерти в новогоднюю ночь. Теперь расхлебывай!

Стоп! А почему это он кинул? Про его клиническую смерть знали многие. Тот же дядя Стефан, к примеру. Одноклассники, опять же.

Изместьеву казалось, что вопросы, на которые он никогда не сможет ответить, висят вокруг него в воздухе подобно елочным игрушкам, он сталкивается с ними ежесекундно.

Зачем, к примеру, звонить по телефону и предупреждать Аркашу столь рискованным способом? Когда десятиклассник будет «работать»? Это опасно в плане отпечатков пальцев. Или он, как заправский домушник, будет вершить свое темное дело в перчатках? Тогда звонок все равно зафиксируют на телефонной станции. И голоса запишут…

И зачем надо деньги, которые Аркадий вынесет из квартиры, тотчас отдавать сообщнице? Он что, сам не в состоянии «оприходовать» добычу? Двоюродный брат Жанет отправляется на теплоходе за границу, где сможет превратить деньги в товар. И что из этого? Где плюрализм мнений?

Информация о брате не выдерживала вообще никакой критики: зачем вводить в «схему» дополнительных людей? Кому нужна, кому выгодна эта утечка информации? Самое удивительное ангелу виделось в том, что Аркаша-десятиклассник ничем этим не «заморачивался». Насколько доктор помнил, это не соответствовало действительности. Отношение парня к девушке в те дни было достаточно прохладным. Она ему нравилась, чего греха таить… Но не настолько, чтобы слепо подставлять свою несформированную шею под сию гильотину. Как раз в те годы у парня должен быть аналитический склад ума, он должен все факты десять раз взвесить.