Текст книги "Призрачно все..."

Автор книги: Алексей Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Сегодня клева не будет!

Притихшее небо, похожее на застиранное платье, висело над городом, предвещая не то грозу, не то ураган. Аркадий помнил, как месяц назад поломало деревья, кое-где оборвало провода, а на одном из санаториев даже опрокинуло крышу на крутую иномарку, что невозмутимо ждала хозяина поблизости на стоянке.

Странно, но в годы его детства такого не было. Он, во всяком случае, не помнил. Дождик лился только теплый, под которым непременно хотелось побегать босиком. Если шел снег, то возникало желание слепить снежную бабу или крепость, а то и в снежки поиграть.

Увы, во времена детства и юности все было по-другому.

Доктор медленно брел по улице Лигатова по направлению к зданию банка. Пусть Жанна запретила ему появляться в ее жизни, но сейчас ему надо было увидеть ее во что бы то ни стало. Какой-то высший смысл виделся доктору в их встрече.

– Госпожа Аленевская сегодня никого не принимает, – заученно отрапортовала девушка в приемной. – Я могу вас записать на послезавтра на семнадцать тридцать…

– Послезавтра я, к сожалению, не смогу, – пожав плечами, как-то сник Изместьев. – Дежурство на «скорой». Разве что подмениться…

Девушка отчего-то смутилась, посмотрела на Аркадия исподлобья:

– Вы врач «скорой помощи»? – дождавшись кивка собеседника, она нерешительно поднялась и направилась к массивной двери, за которой должна была находиться председатель правления банка. – Сейчас я постараюсь сделать что-нибудь для вас. Ваши коллеги спасли моего отца от смерти.

Смутившись, Изместьев не нашелся, что ответить. Через минуту он стоял перед огромным столом, за которым слегка покачивалась в кресле его бывшая одноклассница.

– Мне казалось, мы обо всем поговорили, и к сказанному добавить нечего. – Крутя в пальцах длинную тонкую сигарету, Аленевская смотрела мимо Изместьева, куда-то в сторону окна. Ярко-зеленый пиджак очень шел к ее глазам. – Я не люблю, когда меня не понимают с первого раза. Не отнимай больше у меня время. У меня своих проблем хватает.

– Прости меня, пожалуйста, – кое-как выдавил он из себя. – Я был… молокососом, несмышленым салагой, но… не всю же жизнь мне за эту глупость расплачиваться.

– Не пытайся меня разжалобить, сейчас это не имеет никакого значения, Изместьев. – Банкирша потерла виски указательными пальцами и достала сотовый телефон. – Какая разница, кем ты был: салагой, молокососом? Не важно! Кстати, Люси хотела тебя видеть, я ей позвоню. Ты помнишь, я тебе про нее рассказывала.

– Не говори глупостей, меня не интересует она. Я не могу без тебя… Я только что это понял. Ну хочешь, я перед тобой на колени встану? Я тебя очень люблю, Жан! Пусть я недавно это понял, когда тебя увидел.

– Ты что несешь, Изместьев? Будь мужиком. – Отложив в сторону сотовый, Жанна встряхнула головой, словно это у нее, а не у него случилось помрачнение сознания. – Я навела справки, у тебя жена и сын, ты что городишь?

– Ты… наводила справки?! Значит, ты мной интересуешься. Только одно слово, и я… – он вдруг споткнулся на таком простом, многократно проговариваемом про себя слове. – Раз… разведусь. Только головой кивни. Я люблю тебя… страстно, огненно. Я к-клянусь тебе…

Он лепил и лепил одно слово за другим, не особо задумываясь над смыслом произнесенного. Главное – чувствовать основное направление монолога и ловить момент, которого может больше не выпасть. Внутри все клокотало, не давая остановиться.

Когда на ее лице мелькнуло что-то среднее между брезгливостью и жалостью, у Аркадия в горле застряли все звуки, он споткнулся и начал мямлить. Словно над рекой мгновенно рассеялся туман и со всей отчетливостью проступило: сегодня клева не будет.

Он не помнил, как очутился на улице. Очнулся, едва не угодив под маршрутное такси. Злость на банкиршу, на самого себя переполняла, выплескивалась наружу. Опять, как и двадцать лет назад, в ночь выпускного бала, Жанна оказалась свидетельницей его позора.

Ниже того уровня, которого ему довелось «достичь» только что, он еще не опускался. Дешевка! Тряпка! Слизняк! Каких-то полчаса назад ему казалось, что пробить стену недопонимания, смахнуть налет искусственности, какой-то нарочитой холодности с поведения банкирши – просто. Заставить Жанну вновь стать прежней – элементарно.

Об него вытерли ноги. Кто его толкал в спину? Зачем он сунулся в этот банк?

Как выразился Савелий: «не твоего стойла эта телуха!» Вот! Сынок прав, как никогда: рылом ты для нее не вышел, док! Живи как живешь и не рыпайся. Каждому свое.

Но стоило ему лишь подумать о том, что все могло сложиться иначе, не наделай он столько глупостей в юности, как хотелось взвыть на луну, разорвать на груди рубашку и саму кожу, только бы вырваться из опостылевшей реальности.

Если бы кто-то отмотал назад, словно кинопленку, эти двадцать лет. Стер из памяти все ненужное, что напластовалось за это время. Уж он бы ни за что не упустил свое. Ни за что!

Казалось бы, чего там хорошего: начало перестройки, трезвость, пустые прилавки, талоны, тотальный дефицит, очереди по всему Союзу… И Горбачев с супругой в телевизоре… А вот тянет его туда, тянет, и все тут.

Аркадий вдруг поймал себя на том, что движется в сторону эндокринологической клиники, куда отвез неделю назад Пришельца. Хорошенькое дело! Поверил, что ли? Купился на сладкие сказки о загробной жизни? Как тебя, Ильич, зацепил этот припадочный, а? Аж на подсознательном уровне: тянет, и все тут! Хоть тресни.

Неожиданно его подрезала черная как смоль «тойота камри», за рулем которой восседала очкастая блондинка. Уж не ее ли имела в виду банкирша, предлагая доктору заняться подругой, у которой недавно подстрелили бой-френда.

– Мне Жанет сказала, что мы в отчаянии. Так как насчет вечера при свечах? Или без свечей, что еще лучше.

Он погасил в себе первое желание огрызнуться, послать блондинку далеко-далеко. В конце концов, не так это уж и плохо, когда тебя добивается одинокая состоятельная женщина. Кажется, молодежь на своем сленге таких зовет гагарами.

«Это ненадолго, – успокаивал он себя, – всего лишь эпизод, не более. При первом же удобном случае можно будет ее… послать… Гм…»

– Придется чуть обождать, – причмокнув губами, Изместьев обошел иномарку и мягко плюхнулся рядом с блондинкой. – Сейчас прокатимся в клинику, если не возражаешь, конечно…

– Еще бы я возражала! – хмыкнула Люси, впечатывая доктора в сиденье резким набором скорости. – Я терпеливая, учти. И злопамятная – ничего никогда не забываю.

– Учту непременно.

В поисках Пришельца

«Здесь, конечно, спокойней, размеренней жизнь течет… Словно и войны нет, —рассуждал Аркадий, поднимаясь в лифте на четвертый этаж и осматривая скучающих коллег в застиранных халатах. – Стрессов значительно меньше, динамики почти никакой, дефибриллятором реже пользуешься, в подключичку вкалываешься раз в месяц небось… Только я так, наверное, уже не смогу. Раньше надо было выбирать!»

– Кого? Поплевко, а, аквалангиста этого, – бородатый коллега в тесной ординаторской долго тер затылок, прежде чем ответить Изместьеву на вопрос. Потом неожиданно перекрестился. – С божьей помощью. Его здесь нет и быть не может. С утреца, сердешного, к психам определили. Дезориентация вышла-с! Слава богу, не успел напортачить ничего. А мог бы! Ой, мог бы!

– Что он мог напортачить? – обиделся, словно за родного брата, Изместьев. – И за что его в психушку? Я с ним разговаривал… не так давно. И у меня не сложилось впечатления, что у парня какие-то проблемы… с этим самым.

Коллега подозрительно взглянул на него, шмыгнул носом, затем зачем-то взял стопку историй болезни, да так и остался стоять, прижимая ее к груди, будто щит, на случай если Изместьев вдруг вытащит из-за пазухи шпалер и разрядит в его куриную грудь, не защищенную бронежилетом, всю обойму.

– Стало быть, вы знаете, что он сбежал от нас, – выпалил бородатый, чувствуя себя по меньшей мере защитником Зимнего дворца в горячие октябрьские дни далекого семнадцатого. – И лишь по чистой случайности нам… удалось его обнаружить… Локализовать, так сказать, лазутчика, понимаешь! И где бы ты думал, господи! В гинекологии. Можно сказать, в святая святых.

– Что он там делал? – насторожился Изместьев. – Каким ветром занесло, спрашивается?

– Не поверишь, – прыснул бородатый, отложив стопку историй в сторону. – Уговаривал одну многостаночницу-стахановку сохранить беременность. И чего он только не пел ей на ушко при этом! А мне потом манстырил, будто бы от этого зависит будущее всего человечества. Чувствуешь, чем попахивает? Короче, экспонат явно не от мира сего.

– Ты даже приблизительно не представляешь, – резюмировал Аркадий, воткнув в лежащую на столе стопку историй указательный палец, – от какого он мира.

Выяснив, в каком отделении городской психобольницы сейчас находится Пришелец, Аркадий покинул ординаторскую. Блондинка была не против еще немного «подшабашить» таксисткой:

– Аппетит нагуляешь, – подмигнула она, выруливая со стоянки, – глядишь, мне больше достанется. Ночью.

Но Аркадий ее не слушал. У него в голове вибрировали последние слова бородатого «уговаривал сохранить беременность». Что бы это значило? А Пришелец времени зря не терял! Какой прыткий оказался, однако! Но зачем ему уговаривать проститутку сохранить беременность?

– Креза по курсу! – гордо отрапортовала блондинка, притормаживая у деревянного забора. – На территорию, кроме шизовозов, никого не пускают. Так что, извини, придется пешочком стометровку отмерить. Ты нормы ГТО в детстве сдавал? И кто тебе здесь мог понадобиться? Ты меня напрягаешь, Штирлиц!

Изместьев вспомнил занятия на кафедре психиатрии, лекции профессора Куськова по маниакально-депрессивному синдрому, и ему стало по-настоящему жаль Поплевко. Одно дело – абстрактно рассуждать на тему чрезмерно возросшей нагрузки на психику горожан за счет динамизма времени, и совсем иное – оказаться в самой гуще умалишенных. Инакомыслящих, инаковидящих и инакослышащих. А если добавить к этому, что ты несколько дней назад (предположим только!) жил в совершенно ином мире, лишенном тех пороков, в которые тебе приходится окунаться теперь… Получался не просто ужас, а апокалипсис.

Вопрос, которым встретил студентов в далеком девяностом седеющий ассистент, поверг тогда в глубокую прострацию как старосту группы, так и остальных:

– Скажите, вас с газировки не пучит?

Многозначительно переглянувшись, будущие доктора замотали головами. На лице многих застыло буквально следующее: «Здесь не только лечатся психи, но и те, кто работают…»

Признанный острослов Генка Курочкин не замедлил уточнить:

– Разве что с пива, и то – немного.

Ассистенту, которого звали Лев Зиновьевич, однако, доставило немалое удовольствие наблюдать, как студенты среагируют на услышанное. Он даже озвучил мысль, появившуюся в воздухе:

– Профиль кафедры накладывает отпечаток на ее сотрудников, не так ли? Или вы думаете иначе?

Он вообще любил подолгу разглядывать мух на потолке, рассуждать о засухе в средней полосе России и насвистывать что-то одному ему известное сквозь дырку между передними зубами.

А уж когда началось знакомство с больными, там сомнения окончательно развеялись: накладывает, и еще как!Слушать рассуждения больных шизофренией, мягко говоря, без улыбки неподготовленному человеку было невозможно. Когда же вся группа, тщетно исчерпав все попытки сдерживаться, буквально каталась по полу во время проповедей одного из «пророков», на каменном лице Льва Зиновьевича как бы запечатлелось:

«И это – будущие врачи? Не смешите меня!»

Просто взять и… умереть

Пришельца Изместьев обнаружил «на вязках». Парень лежал в небольшом закутке без присмотра, будучи привязан к деревянной кровати. По еле уловимому запаху ацетона доктор понял: диабет у парня от многочисленных стрессов и отсутствия адекватного лечения обострился. В запавших глазах больного читался нешуточный страх. Аркадию невольно вспомнились рассказы о фашистских застенках, о концлагерях и гетто.

– Ты что, буянил, дружище? – как можно веселее спросил Вениамина. – Спокойных таким пыткам обычно не подвергают…

– Я не выполнил миссию, – охрипшим голосом пожаловался Поплевко. Интонация была такой, словно он прыгал последним из горящего самолета, а парашюта не осталось. – Под названием «Маркиз». Остальное – не важно. Все под угрозой… Аркадий Ильич, второй такой возможности может не быть.

– Почему? – отчаянно заморгал Изместьев, вспоминая прочитанные фантастические романы. – Разве снова нельзя прислать человека? Ну, оттуда… Из будущего, так сказать.

– Если меня не освободят в ближайшие двое суток, все пропало, – хрипел псевдо-Вениамин, обдавая доктора ацетоновым ароматом. – Ближайшая достоверно зафиксированная клиническая смерть случится через несколько месяцев где-то на юго-западе Канады. Не забывайте, что я имею в виду середину XXI века. Точной сохранившейся информации об удачных реанимациях там катастрофически мало. Даже на электронных носителях.

– Но если использовать, – предположил Изместьев, испугавшись собственной смелости, – это же тело, бумаженция-то, как ты утверждал, сохранилась…

– Ага, спасибо, доктор. – Поплевко снисходительно прищурился. – Воспользоваться и вытолкнуть при этом меня к чертям собачьим. Какой в этом прок? Где гарантия, что повторная эрмикция будет более удачной? Тело то же самое, риски те же… А я, стало быть, как попкорн.

– Я смотрю, – присвистнул Аркадий, – ты неплохо научился шкворчать по-нашему. Как будто на зоне побывал.

– Было бы желание, санитары мигом научат, – ухмыльнулся Вениамин и неожиданно заплакал, задергал повязками, которые прочно фиксировали его конечности. – Я завалил миссию. Уже ничего не исправить. Грандиозные усилия – насмарку, прорыва не будет!

Напрягшись внутренне, Изместьев саркастически заметил:

– Умолять проститутку сохранить беременность – тоже мне миссия! Вот если бы ты собрался предотвратить какую-нибудь крупную кражу музейных экспонатов, их вывоз за границу, стихийное бедствие или глобальную техногенную катастрофу…

– Много вы понимаете! – на лице Поплевко отразилась внутренняя борьба: посвящать «чужака» в секретные планы «пентагона» или сохранить все «за семью печатями». Победил здравый смысл. – Я уже, кажется, говорил вам о важнейших открытиях в генетике. Но генная инженерия – очень наукоемкое, затратное и, главное, длительное удовольствие. То есть растянутое во времени, долго приходится ждать результата. Гораздо проще и выгодней скорректировать прошлое. Подогнать его, так сказать, под текущую ситуацию…

– Но прошлое нельзя менять, – Изместьев вновь вспомнил прочитанную фантастику. – Последствия могут быть непредсказуемыми. Порой достаточно раздавить в прошлом бабочку…

– Боже мой, – нетерпеливо заерзал Поплевко, тщетно пытаясь разорвать свои «вериги». – Зачем же считать других глупее себя?! Разумеется, мы в курсе всех возможных осложнений. Они, эти осложнения страхуются элементарно.

– Что ты такое бакланишь?!! Кого только в прошлое не посылают, честное слово! – едва не взорвался слабо подкованный в фантастике доктор. – Как можно исправить ошибки прошлого? Будущее тотчас изменится, и возможность забросить следующего… агента… или как у вас там они зовутся… испарится. Как сон, как утренний туман.

– Да у вас проблемы с четвертым измерением, батенька, – улыбнулся бескровными губами Поплевко. – Страховка посылается одновременно с агентом, но в более ранний временной промежуток. Если в будущем ничего не изменилось, значит, все прошло успешно, и страховка тотчас возвращается в наше время. Буквально через несколько мгновений пребывания в прошлом. Если, не дай бог, какой-то катаклизм, страховка остается в своем времени. Это для нее означает, что надо аннулировать эрмикт, вмешаться на нужном этапе, вернув все на круги своя… Инструкции разработаны четкие.

– Да уж… Элементарно, Ватсон. – Изместьев почесал в затылке. – И везде должны быть клинические смерти и успешные реанимации. Это ж как надо все подготовить! Сколько документов перелопатить!

– Тем трагичнее моя неудача, – вздохнул бледный как мел Поплевко. – Меня, можно сказать, вывели на вершину многоходовой комбинации, а я сплоховал… Завалил миссию. У этой женщины… проститутки должен родиться мальчик. Он обязан выжить, понимаете?! И в 2028 году встретиться с двадцатилетней москвичкой Женей Фаревской. От их брака должен родиться гений, каких еще не было на земле. Который совершит прорыв на несколько столетий вперед. Вероятность успеха подобной комбинации – девяносто шесть и восемнадцать сотых процента. Это фантастическая вероятность! А если учесть, что детей у них может быть несколько, то гарантия практически сто процентов! Вернее, 99, 98 %… Это генетически выверено, отслежены тысячи родословных. Моя задача – сохранить данную беременность. Мы в состоянии отследить родословную на протяжении тысячелетий и спрогнозировать наследственность с очень высокой степенью вероятности.

– И кто же этот пролетарий, впрыснувший в путану редкостное семя, которое она норовит вырвать с корнем?

– Вы будете смеяться, но один из ее сутенеров. Такая вот се ля ви.

– Потрясно! А как две сотых процента? – решил придраться Изместьев. – Какая-никакая, но цифра!

– Сейчас это, по большому счету, не имеет значения. По нашим прогнозам, к двадцать четвертому году технологии должны позволять сводить подобные погрешности к нулю. На том, следующем этапе вмешается другой, это не мои проблемы… Но я не думал, что женщина, от решения которой зависит будущее планеты, окажется такой глупой и несговорчивой… бабой. Мне казалось, я смогу подобрать к ней ключ. Да и порядки ваши… Диабет этот…

– Что ж, – развел руками Аркадий, – прогнозы ваши не смогли учесть элементарных вещей. И подход к нашим проституткам нужен совсем иной, нежели тот, которому тебя учили в твоем далеком пятидесятом.

– Она должна слушать, что ей говорит мужчина.

Доктор хотел было расхохотаться, но крайне изможденный вид больного удержал его от этого. Глубоко вздохнув, он спросил:

– Когда эту стерлядь разминируют?

– В смысле – сделают аборт? Сегодня, – еле слышно произнес покрасневший Вениамин.

– А ты деньги ей не пробовал предложить?

– Откуда у меня ваши деньги? В наше время наличности давно нет и в помине, молодежь не представляет, как она выглядит.

Доктор весь внутренне напрягся, поскольку наступал критический момент. Сердце «затукало», казалось, везде: в висках, в шее, в груди. Он давно был готов к главному вопросу своей жизни:

– А если я выполню твою миссию за тебя, если я помогу тебе освободиться и беспрепятственно отправиться в свое будущее, ты поможешь мне улететь в… прошлое. Мое прошлое! Успешно реанимированная клиническая смерть у меня в прошлом имеется.

– На сколько лет вы бы хотели перенестись? – без эмоций, словно обсуждая в автосалоне мощность продаваемого автомобиля, поинтересовался Поплевко.

– На двадцать, – по-мальчишески выпалил доктор. Потом прикрыл рот ладонью и, озираясь, словно его кто-то мог подслушивать, уточнил: – Вернее, на двадцать два с половиной… В тысяча девятьсот восемьдесят пятый. В новогоднюю ночь… В самую ее середину. Когда забили куранты.

– Считайте, что договорились, – почти не думая, «подписал контракт» Пришелец. – Детали обсудим после… в спокойной обстановке. Сначала уговорите проститутку отказаться от аборта. Это – самое главное. От этого зависит, запомните, будущее цивилизации. Да поможет вам Бог! Потом – все остальное.

– Ты не шутишь? – прохрипел ополоумевший доктор. – Ты не обманешь меня? В твоем положении так просто наобещать с три короба. А потом исчезнуть навеки.

– Если вы сможете просто так… взять и умереть, – спокойно процедил Поплевко. – Если у вас на это хватит мужества, то все остальное я гарантирую. Можете не сомневаться.

– Хватит… этого самого, – одними губами прошептал Изместьев. – Мужества… Мне кажется… Я думаю… Должно хватить.

Петарда в паху

У выхода из вестибюля толпились студенты, что-то оживленно обсуждая. Приблизившись к толпе, Аркадий понял: туча, с утра висевшая над городом, решила все же опорожнить несколько своих отсеков на головы ничего не подозревающих соотечественников. Льющаяся с неба вода скорей обрадовала, нежели удручила доктора. Невозмутимо раздвинув молодые тела, он смело шагнул навстречу спасительной влаге.

Удовольствие было недолгим: небесные емкости очень скоро иссякли, студенты хлынули буквально следом за Аркадием, бесцеремонно обгоняя и «подрезая» доктора. Шаркая стоптанными туфлями по мокрому асфальту, Изместьев в этот момент снова вспомнил свое студенчество, лекции профессора Ищенко по акушерству и гинекологии.

В далеком девяностом профессор ставил на кафедру стул, бесцеремонно ступал на него своим ботинком. Студенты на первых рядах могли под брючиной легко узреть волосатую голень светилы родовспоможения. «Светило» тем временем невозмутимо облокачивалось о свое колено, держа в руке кюретку с петлей на конце. Именно этой крохотной «гильотине» и предстояло прервать зародившуюся жизнь в глубинах беременной матки.

– То варварство, коллеги, которое мы наблюдаем в астрономических количествах в наших абортариях, объясняется отнюдь не халатностью или незнанием, – велеречиво мурлыкал профессор, выписывая кюреткой различные геометрические фигуры в спертом воздухе аудитории. – Докторам хочется, чтоб надежно, улавливаете?

– Нет, а в чем варварство-то, – бесцеремонно «вклинивался» в стройную гармонию профессорского повествования с задних рядов известный двоечник Леша Лобков. – Я не понимаю: в чем варварство?

На парня тотчас начинали цыкать «опытные» однокурсницы: многие из них к пятому курсу успели познать это самое «варварство» на себе.

– Ваше счастье, что вы родились мужчиной, – снисходительно улыбался профессор, сложив седые усы скворечником. – Они просто выскабливают матку, коллеги, рискуя перфорировать ее. И при этом успокаивают бедняжек, лежащих перед ними в позе «ка-ка-ка», что это, дескать, их крест, который они обязаны нести по жизни. Для надежности, понимаете? А надо… надо-то всего…

При этих словах в аудитории устанавливалась гробовая тишина, словно после лекции все стройными рядами, так сказать, по комсомольским путевкам, направлялись в абортарии Страны Советов учить нерадивых гинекологов азам «нехитрого» дела. Всем было до слез жаль женщин, подвергавшихся подобной экзекуции.

Ищенко чувствовал интерес аудитории и, покряхтывая, деловито продолжал:

– Нужно-то всего, гм… Ощутить симптом перескока… Вспомним: что есть зародыш? Это как полип на ножке… Мы мягко зондируем матку…

Кюретка в его руке при этом выписывала в воздухе такое, что многие из девушек начинали ерзать на стульях.

– И вот, когда мы наткнемся на этот опеночек, – с неспешностью грибника с многолетним стажем продолжал Ищенко, – мы его легко сковырнем… Так, что женщина и не почувствует… Да, да…

– И в корзинку его, в корзинку, – юродствовал Лобков с задних рядов. Лекция заканчивалась всеобщим хохотом.

Оказавшись возле «тойоты», Изместьев глубоко вздохнул: прошли времена варварских «выскабливаний». Сейчас все качественно обезболивается, женщина ничего не чувствует. Спрашивается, как можно предотвратить это самое «необдуманное» вмешательство в ход истории? Действительно, решаясь на аборт, женщина меньше всего задумывается о том, кем мог бы стать этот не рожденный ею малыш…

Отвыкший от сантиментов, он, пожалуй, впервые за последние годы почувствовал нешуточный груз ответственности на своих плечах… Правда, не столько за будущее человечества, сколько за свое прошлое, в которое он всерьез надеялся переместиться в ближайшее время. И еще он поймал себя на мысли, что ему панически не хочется возвращаться домой.

С одной стороны, действовать следовало быстро, не мешкая. С другой – над городом сгущались сумерки, намекая как бы, что время какое-то еще есть… Что не все еще потеряно. С третьей – возможность «качественно» переночевать находилась сейчас перед ним, в черной «тойоте»…

Оказавшись в мягком кресле иномарки и без труда прочитав в глазах ее владелицы бездну ничем не прикрытого желания, доктор утвердился в мысли, что форсировать события не следует. Пока, во всяком случае.

– Что у нас дальше по программе? – хрипло поинтересовался он.

– Долгая дорога в дюнах, – выдохнула Люси, поворачивая ключ в гнезде зажигания. Выехав на проспект, она пояснила: – Дюнах хрустящих простыней и ароматных наволочек.

– Что, и такие бывают? – краснея от своей неосведомленности, поинтересовался Изместьев, после чего поспешил быстро «замять конфуз»: – А не заблудимся в дюнах-то?

– А служба спасения на что? – захихикала водительница так, что у доктора вдоль спины побежали мурашки. – Чип и Дейл придут на помощь, где бы мы ни заблудились.

Мощный мотор почти неслышно нес Аркадия по улицам вечернего города, ничуть не мешая то всплывать, то растворяться многочисленным мыслям в его голове.

Из каждой ситуации следовало «выжимать» максимум пользы. Еще не представляя, каким образом страждущая Люси может оказаться ему полезной, Изместьев интуитивно чувствовал, что поступает правильно. А интуиция его пока не подводила.

– Что будем пить? – в прозвучавшем вопросе доктор уловил экзаменационный оттенок. Отвечать следовало немедленно, иначе в зачетке появится «неуд», и стипендии тебе, докторишка, не видать в будущем семестре, как винтообразных серных пробок в своих ушах.

Оказывается, они уже несколько минут стояли возле супермаркета «Форман», и Люси тактично ждала, когда «академик» соизволит отвлечься от своих виртуальных умозаключений. У «академика» тем временем с языка так и норовила сорваться фраза дня: «А за чей счет этот банкет?»Но ему подумалось, что, выпустив ее наружу, он станет чересчур похож на одного из героев известной гайдаевской комедии.

Люси без труда «запеленговала» всю его мозговую сумятицу:

– Я угощаю, я же и усыпляю, и ублажаю тоже я… Короче, три в одном, как «Маккофе». – Будто опасаясь, что Аркадий передумает, она поспешила «подвести черту»: И вообще, ваши места – в зрительном зале!

Доктор послушно возил по торговому залу за дамой телегу с продуктами и выпивкой, ловя себя на мысли, что при таких «объемах» он вряд ли сможет не то что завтра, но и вообще на этой неделе выполнить возложенную на него миссию по повышению рождаемости в одном конкретно взятом случае.

Потом, когда «тойота» мягко обходила одну иномарку за другой, он чуть не выпрыгнул через лобовое стекло от мысли, что Люси наверняка все «подробности» доведет до Жанки, поскольку они подруги и методично «раскладывать» по деталям каждого пропущенного через постель мужика – у них что-то навроде утренней политинформации. Как «разжигает», как «раздувает угли», как «подбрасывает хворост», надолго ли хватает в зажигалке бензина, да и велика ли сама зажигалка… Всему найдется своя ячейка, свой маленький ярлычок.

Мысль, залетевшая следом за предыдущей, и успокоила, и «заземлила» одновременно: Жанка сама «порекомендовала» его своей подруге, как… надоевшую кассету, которую слушать больше нет никакого желания. В ее магнитофоне больше нет места для такой музыки… Так что опасаться санкций вряд ли стоит.

К тому же, как бы безысходно это ни звучало, Аркадий здесь «пасется» последние деньки. Там, куда он направляется, все будет иначе. В сто раз целомудренней, в тысячу раз божественней. Это будет единственно верный вариант. Без репетиций и прогонов, без попыток. Все – набело!

Так отчего бы напоследок не «оттянуться по полной»?! Тем более что домой совершенно не хочется. Он устал от постоянной натянутости, от ощущения предстоящей грозы, которая может «грянуть» из-за пустяка. А тут – такая возможность…

* * * *

Подобно хорошо смазанному мотоблоку, Люси «завелась» с полоборота. Вздохи и крики чередовались с замираниями, судороги – с почти «тряпичным» расслаблением. Короче, все как в учебнике по сексологии для старших курсов.

Изместьев чувствовал себя без пяти минут «дембелем», которого вдруг заставили «разжевывать» новобранцам устройство «калаша». Все миллион раз пройдено, хотелось остроты, новизны и открытий, а тут – «мама мыла раму»…

Где-то на уровне мозжечка в такт бедренным движениям у доктора противно вибрировало: «Да-с, паршиво без любви-то!»

И тут вдруг подобно петарде где-то в паху разорвалось:

– А давай скок-поскок, а?

– Это что еще за фольклорные изыски? – прохрипел он, с трудом освободив пространство для вдоха между двух арбузоподобных ягодиц партнерши. – Расшифруй для средних умов.

«Деловое» предложение Люси застало их в позе «валета», когда запросто можно заработать асфиксию и на самой высоте оргазма качественно «склеить ласты».

– Ну, с кокаином… Скок-поскок, значит, не слышал, что ли? – не очень разборчиво раздалось из глубины постели. – Знаешь как в тему клинит! Ни разу не пробовал?

– Еще как в тему! – уже более разборчиво повторил Аркадий, с трудом освобождаясь из плена ее бедер. – Ты просто кладезь народной мудрости.

В его голове в этот миг медленно, но верно – кирпичик к кирпичику – выстраивалась цепочка событий, благодаря которой завтрашние аборты в городской гинекологии будут отложены на неопределенный срок. Комбинация получалась чересчур многоходовой, но других вариантов в наличии не было, приходилось претворять в жизнь этот, кокаиновый.

Это – победа, пусть маленькая, но все же веха, все же шаг к той, беспрецедентной, которую он одержит, оказавшись в своем (столь желанном!) прошлом.