Текст книги "Призрачно все..."

Автор книги: Алексей Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Ничего, кроме самолюбия

Уютный зал ресторана «Солнечная Аджария» переливался всеми цветами радуги. Вечер был в разгаре, официанты сновали туда-сюда, не успевая менять на столах гостей посуду, закуски и напитки.

Особенно их «напрягал» длинный, как торпеда, стол слева от эстрады, во главе которого восседал захмелевший юбиляр, главный режиссер областного театра драмы Егор Кедрач. Его седеющие непослушные пряди то и дело спадали на лоб, заслоняя видимость. Он лихо откидывал их назад, обнажая выпуклый, блестевший от пота лоб. Ему несколько раз предлагали избавиться от пиджака, галстука и жилетки, но он все медлил.

Очередной раз вскочив посреди всеобщего веселья, он призывно постучал вилкой по фужеру:

– Други мои, я еще не наговорился, а посему требую вновь набраться богатырского терпения и меня выслушать… уж в который по счету, не помню… раз! Прошу наполнить, если что у кого опорожнилось… Сердечное всем спасибо за теплоту сердец… За чувство вновь посетившей юности, за свежесть… восприятия…

Заметно пошатываясь, он с трудом подбирал слова, постоянно отвлекаясь на шум эстрады и соседние столики. Сидящие за столом терпеливо помалкивали, держа в руках кто стопки, кто фужеры.

– … Я никогда этого не забуду… Какие бы передряги ни встретились нам в будущем, в какую бы тмутаракань нас ни запихнула коварная судьба, мы все равно останемся робятами оттуда… – при этом он загадочно кивнул в сторону застекленного фасада ресторана, за которым в майской темноте «томились» многочисленные иномарки.

– Откуда? – прошелестело за столом.

– Из далеких, разумеется, восьмидесятых… – развел руками юбиляр. – Мы не предадим никогда наших идеалов. И… сейчас, сегодня, в теперешней неразберихе продолжаем жить по тем принципам. Хотим этого или нет. Это осталось в генах.

Вздох разочарования явился ему ответом, кое-кто поставил стопку на стол, не притронувшись к ней. Юбиляр обиженно замахал руками:

– Хоть спорьте со мной, хоть режьте меня. Но это именно так, поверьте! Как сказал поэт, помните: «Все те же мы… Нам целый мир – чужбина… Отечество нам… какое-то село».

Сидевший на противоположном краю стола абсолютно лысый полноватый мужчина при этих словах склонился к своей спутнице и прошептал на ухо:

– Егорка как выпьет, так начинает ахинею нести… Сейчас говорят: не «…целый мир чужбина», а «… и целого мира мало». Иные времена наступили, и нечего рефлексировать по прошлому. С этим далеко не уедешь… Впрочем, театрал – он и есть театрал…

Спутница, очкастая шатенка, приложив палец к его губам, не дала договорить:

– Будь снисходителен, Павлуш! Это все-таки его юбилей. Где ему еще откровенничать, как не на нашем застолье? Пусть выскажется, глядишь, спектакль про нас поставит. Тебе разве этого не хочется?

Лысый снисходительно усмехнулся, отправив в рот кусочек сельди. Прожевав и проглотив его, иронично взглянул в сторону юбиляра:

– Вот уж в чем я уверен «на все сто», так это в абсурдности твоих слов. Спектакль? Про нас? Начало восьмидесятых – затхлость, не правительство, а дом престарелых. То одни похороны, то другие… А перестройка с антиалкогольной компашкой – вообще провал памяти. То время, откуда мы вышли, сейчас никого не интересует, слышишь, Мариш? Пустые надежды, выкинь из своей очаровательной головки. Лучше скажи, почему Жанет не пришла. Ее Егорка наверняка пригласил.

Шатенка взглянула на Павла поверх очков, как бы прикидывая, стоит ли открывать ему все секреты или нет.

– Словно не знаешь, кто она сейчас. Не удивлюсь, если она на Мальдивах загорает. И менять свои планы из-за юбилея Кедрача не собирается. Это как пить дать!

По взгляду Павла трудно было определить, явилось ли для него новостью услышанное или нет. Он взглянул на угрюмого одноклассника, сидевшего наискосок от него и отрешенно ковырявшего вилкой в салате.

– То-то, я смотрю, Аркаша у нас потерянный, словно на лекции по научному коммунизму. Мечтал школьную любовь встретить, да обломилось… Тоска смертная, понимаю.

– Как ты можешь так говорить, вы друзьями, кажется, были, – наигранно возмутилась Марина. – Возможно, он действительно тоскует. Не вижу в этом ничего предосудительного.

– Мы друзьями были и остаемся. – Павел погрозил однокласснице пальцем, потом закрыл глаза на несколько секунд. – Как там у поэта?..

 
Красивыми мы были и остались,
Пусть наша прелесть не в изгибах тел.
Пусть плачут те, кому мы не достались,
И сдохнут те, кто нас не захотел!
 

– Браво, – Марина захлопала в ладоши, но Павел жестом остановил ее и голосом Георгия Буркова из фильма «Ирония судьбы» возразил:

– Я сейчас не об этом! Именно потому, что мы друзья, мы можем говорить друг про друга абсолютно все. Аркадий никогда не мог скрывать своих эмоций. Вот и сейчас все написано у него на лице… его корявым почерком. У всех медиков почерк со временем становится похожим на нитку с множеством узелков. Даже если в школе они по чистописанию были отличниками, заметь, Мариш. Кто их учит этому, спрашивается?

Юбиляр тем временем, чувствуя утомленность слушателей, спешил закончить свою мысль. Цитируя классиков и отбрасывая со лба назад слипшиеся пряди, он приближался к апогею своего тоста:

– Да, мы были в чем-то наивны, идеалисты, одним словом… Но мы – настоящие, сечете, други?! А та шелупонь, что заполонила нонче эстраду, телеящик и Интернет, скорее – мыльные пузыри, накипь. У них нет принципов, они – ненадолго… – голос юбиляра при этом сорвался, он несколько раз кашлянул, чтобы продолжить на той же ноте. – Так давайте ж выпьем на восьмидесятые, за нашу… пред… пред… предперестрой-й-й-ечную юность. Чтобы никогда, слышите, никогда…

Все увидели, как блестят глаза говорившего, смущенно закивали, кто-то вскочил со своего места, пытаясь морально поддержать Кедрача. Последние слова юбиляра утонули в звоне фужеров.

Через несколько минут Аркадий, Павел и Егор вышли покурить на воздух.

– Редко видимся в последнее время, други, – рокотал Егор, старательно раскуривая трубку. – Это приводит к отчуждению… Обособляемся в своих офисах, кабанеем помалу… Ладно я осмелился собрать все княжества воедино. А день рождения – так, повод, не более…

Сделав несколько глубоких затяжек, Аркадий прервал патетическую тираду друга, похлопав того по плечу:

– Знаешь, Егорий, честно, меня тронули твои слова. – И, пригрозив Ворзонину сигаретой, заметил: – А вы, коллега, как были холоднокровным членистоногим, так им и остаетесь. Может, поэтому до сих пор и не женаты, а? Или есть другие причины?

Павел с минуту молча смотрел на друзей, при этом сигарета в его пышных усах мигала, словно зенитка в ущелье. Затем хотел что-то произнести, но его опередили.

– Он же у нас психиатр, – подмигнул юбиляр Изместьеву. – Ему никак нельзя обнажать свои эмоции. Он носит маски… От больных дистанциируется, чтобы спокойно лечить их. Интересно, какую сегодня надел.

– Ну, во-первых, не психиатр, а психотерапевт, – невозмутимо поправил Павел Егора. – А во-вторых, что хорошего в том, к примеру, что у тебя на лбу написано жуткое расстройство по поводу отсутствия нашей бизнес-вумен Жанет? И, в третьих, что касается ностальгии…

– Погодь, погодь, – юбиляр взял Изместьева за плечи и развернул к себе. – Ты что, серьезно? Да брось ты, она ни на одном нашем вечере не была, зачем душу бередить? Выкинь, выкинь!..

Аркадий напрягся и слегка покраснел, что не ускользнуло от психотерапевта:

– Я прав, не так ли? Хоть ты и доктор, Аркадий, но собой совершенно не владеешь. Что касается ностальгии, то восьмидесятые не вернуть, а значит, нечего и рефлексировать по этому поводу. У тебя, признайся, мало проблем сегодняшних? Уж мы-то знаем…

– Тебе не кажется, что здесь не сеанс психотерапии, – грубо перебил его коллега, – а встреча одноклассников? И собрались мы специально для того, чтобы вспомнить былое, отойти душой. Зачем нам маски здесь, если мы знаем друг друга уже почти тридцать лет!

Павел стоял, окутанный облаком дыма, никак не реагируя на пылкие слова Изместьева, чем еще больше разжигал последнего.

– Брось, Аркадий, – примирительно произнес юбиляр, пошатываясь и пытаясь обнять за плечи обоих. – Ты что, не помнишь, каким он был в школе? Таким же точно заносчивым… роботом, короче. Без выпенд… режа, помнится, никак не мог. Я, например, ничему не удивляюсь. Зато его очень ценят как специалиста. Профессия лишь усугубуби… гусу… усбила его качества. Он светило пси… пси-хоте… хоте-рапии.

– Вот-вот, светило. И не видит грань между работой и нами, – распалялся Изместьев не на шутку. – Да, я эмоциональный, но я рассчитываю в ответ на такую же взаимность.

– Ишь, растараканило как тебя, – натянуто ухмыльнулся Павел. – Я говорю в принципе. При такой незащищенности твою эмоциональность можно включать и выключать, сечешь? Ею можно с успехом пользоваться. Надо уметь вовремя взглянуть на ситуацию со стороны…

– Виноват, други. – Егор взглянул на часы. – Надобно к гостям чесать помалу, а то обидятся еще, чего доброго.

Покинув сцену действия, режиссер словно задернул занавес: повисла долгая пауза. Павел продолжал ухмыляться, потом вдруг признался:

– Ты знаешь, Аркадя, я поклялся молчать, причем очень уважаемому мною человеку. Как ты считаешь, я имею право нарушить клятву?

– Зачем ты вообще об этом заговорил?

– Ты задел меня за живое… Почему, мол, не женат, и все такое. Правда может тебе не понравиться. А что, если ты женат на… женщине, которую я боготворю, а? Как тебе такой анамнез?

Изместьеву словно надели на голову полиэтиленовый пакет: он пытался ухватить побольше воздуха, но ему не удавалось. На покрасневшем лице было написано, что Павлу шутить следует осторожнее.

– Я и не думаю шутить, – спокойно, с расстановкой произнес бывший одноклассник. – Если не расставлю сейчас все точки, то перестану себя уважать. Ты знаешь, что Савелия в клинику Азбарагуза устроил я? Ольга обратилась ко мне, я воспользовался личным знакомством… с профессором. Я хотел как лучше.

Аркадий подавился дымом и надолго закашлялся. Павлу даже пришлось похлопать коллегу по спине. Когда приступ прошел, Аркадий бросил окурок в урну и принялся расстегивать пиджак.

– Брось, Изместьев, времена дуэлей давно прошли. – Павел натужно рассмеялся, скрестив руки на груди. – Тем более что я тебе не всю информацию слил. Только пообещай, что Ольга не узнает о нашем разговоре. Я не собираюсь разрушать твою семью.

Они брели по небольшой аллее за рестораном. Павел курил третью по счету сигарету, не умолкая ни на минуту.

– Ты почему сыном не занимаешься? Откуда у него такие деньги на ширево, в курсе? Знаешь его источник доходов?

– Из дому тащит, – рассеянно заметил Аркадий. – Вот и весь источник, отец с матерью скоро без штанов останутся…

– Да?! – чуть не крикнул Ворзонин. В его голосе Аркадий уловил смесь насмешки и удивления. – А по мнению профессора Тавиноса, у него в неделю уходит минимум пятьсот баксов на наркоту. Вы витаете в облаках, коллега!

Аркадий словно наткнулся на невидимую стену: «Пятьсот баксов! Не может быть! Такой нагрузки никакой бюджет не выдержит!» Вслух же он отреагировал иначе:

– За такие слова можно и ответить!

– Ты хорохориться потом будешь, – прежним насмешливым тоном ответил Павел, – сперва признай, что сыном не интересуешься, тебе по барабану его проблемы… Ты сейчас не столько удивлен, сколько раздражен тем, что я вмешиваюсь не в свое дело, так? Я не могу смотреть, как ты взвалил все на Ольгу: она не двужильная. У нее тоже самолюбие имеется. А ты – тряпка поросячья!

– Тоже мне, защитник униженных и оскорбленных, – процедил Аркадий. – Где вы только спелись, соловушки?

– Ладно, давай обратно. – Взяв под локоть Аркадия, Павел повернул к ресторану. – Вижу, кроме уязвленного самолюбия, у тебя сейчас ничего не задействовано, забудем и разотрем. И не вздумай на Ольге вымещать!

– Да пошел ты. – Изместьев зло отдернул руку, нырнул по тропинке в кусты. Оттуда до Павла донеслось: – Не нуждаюсь я в твоих советах. Не лезь не в свое дело, понял? А с женой я сам разберусь, без твоей протекции.

– Я же говорил: кроме самолюбия – ничего…

В ответ до него донесся лишь шорох удаляющихся шагов.

На мраморных ступеньках ресторана Павла поджидал юбиляр с расстегнутым воротником рубашки и ослабленным галстуком.

Потеребив усы, Ворзонин поинтересовался:

– Если мне не изменяет память, кто-то хотел идти к гостям.

– Тебе она не изменяет, – блекло отреагировал побледневший Кедрач. – Мне что-то… непоздоровилось. Похоже, лишнего хлебнул.

– Сердце не болит? Голова не кружится? – Ворзонин профессионально схватил запястье одноклассника и взглянул на часы.

– Нет, уже легче, – успокоил его юбиляр. – Такое у меня и раньше случалось. Не беспокойся.

Отпустив его руку, Павел хотел уже идти за стол, но вдруг задержался, положил ладонь на плечо одноклассника:

– Ну, что, сценарий готов?

– Да, пожалуй, – кивнул Кедрач. – Завтра принесу.

Чайник браги

Как корабли возвращаются в гавань, самолеты – на аэродром, так и бригады «скорой помощи» – на родную подстанцию. После нескольких тяжелых вызовов, когда больные развезены по клиникам, можно расслабиться, потравить анекдоты, в том числе и сальные…

На самом въезде в город, перед постом ГИБДД, «газель» с красным крестом на борту уперлась в пробку. Тут же заморосил дождь. Пахомыч, водитель, включив дворники, в сердцах ударил по рулю:

– Вот не могут у нас без накладок! Не могут! Что за канитель опять? Кому в задницу кран вставили?

Медсестра Леночка, колдуя над своим мобильником, откликнулась тотчас:

– Ты прям как вчера родился, дядь Паш… Не бери близко к сердцу, береги нервную систему. Она тебе еще пригодится.

– У тебя она, конечно, в полном ажуре, – огрызнулся водитель. – Всем хахалям своим позвонила или остался кто? Не охваченный твоим… гм… роумингом?

– А вдруг действительно авария? – предположил фельдшер Олег, переворачивая страницу потрепанного детектива. – Или, не дай бог, катастрофа! Темнеет рано, в сумерках всякое случиться может.

Изместьев в полемике не принимал участия, глядя на стекающие по стеклу дождевые капли. Своими проблемами он делиться не привык.

Ему скоро сорок, а он все носится по городу, как подмастерье. Хотелось бы остепениться. Годам к тридцати пяти понял, что его дело – хирургическая косметология. Была мысль в свое время – подавать на хирургический поток. Сейчас бы проспециализировался без проблем, но он – терапевт. Здесь специализации другие. Никуда от этого не деться. Поле деятельности отфлажковано, не выпрыгнешь.

Однокурсники давно в клиниках, диссертации пишут… А он словно не повзрослеет никак. Суетится, суетится.

Предаваться ностальгии помешал звонок сотового.

– Аркаш, вы сейчас должны быть неподалеку от парка Горького, – прошепелявила в трубку Натали, диспетчер подстанции. – Я правильно вас там вычислила?

– Сразу видно, с математикой у тебя было все о'кей. Мы в пробке вообще-то, – уточнил он. – Но парк нам по пути будет. Так что продолжай, Лобачевская ты наша.

– Кома там диабетическая, – без предисловий выпалила Натали. – Вы ближе всех, поэтому загляни обязательно. Кома – твоя! Записал, док?

– Гм, записать-то записал. А что я за это буду иметь? – поинтересовался Аркадий, уловив, что в салоне стоит полная тишина: все прислушиваются к его разговору. Еще бы: конец дежурства все-таки. И подцепить «под занавес» тяжелого больного никому не улыбалось.

– Как всегда, – вздохнула трубка, – чайник браги и пирожок.

– Умеешь ты обрадовать. Лады.

Оглядевшись, он понял, что пробка давно позади, а парк культуры будет минут через пять. И энтузиазма туда заезжать у его бригады не предвидится. Но – работа есть работа.

– Так что там было обещано? – уточнил фельдшер. – Колись, Аркадий Ильич, тут все свои. Поцелуй небось?

– Чайник браги, – заземлил он Олега. – Могу поделиться, кстати. Более того, могу все отдать. Да и мало мне одного поцелуя, посущественней что-нибудь бы. Поворачивай, Пахомыч, в парк культуры. Едем выводить из комы одного паренька. Сахарный диабет, классика, можно сказать.

Сколько пареньков, дедушек и бабушек ему довелось «выводить» из комы за прошедшие годы… Упомнить невозможно. Пространство города невозмутимо бороздили несколько десятков «повторно рожденных», тех, кому Изместьев «завел» остановившееся сердце. Кто-то даже поздравляет открытками в День медицинского работника и в Новый год. Последний праздник – особенно символичен. Можно сказать, роковой день для Изместьева. Признаться честно, побаивается доктор этого дня… Вернее, ночи, боя курантов.

Дело в том, что его самого однажды «завели» фактически под бой курантов, в одну из новогодних ночей. Когда-то, в новогоднюю ночь с восемьдесят четвертого на восемьдесят пятый, он открывал бутылку шампанского, и она выстрелила раньше времени. Пробка угодила ему в открытый глаз… Такие вот встречались бутылки в застойные годы.

Рефлекторно случилась остановка сердца. На его счастье среди гостей оказался доктор, а «скорая» примчалась на редкость быстро. Доктора звали Стефан, он приходился Изместьеву дядей. Именно в ту новогоднюю ночь Аркадий решил стать врачом. Что было, то было, из жизни не вычеркнуть.

Сорт майонеза

На дворе август, а у нее на душе – поздняя осень с заморозками и длинными ночами. Что ж, Ольга Матвеевна, проскочить критический вираж своей жизни «на ура» не удалось, это надо признать. Глупо сейчас округлять глаза, делая вид, что ничего подобного она не слышала никогда. Может, и не слышала, но чувствовала интуитивно. На уровне подкорки, как любил иногда выражаться ее муж. Так сложилась жизнь. А сломать это «сложившееся» не у каждой мужества хватит. Большинство женщин предпочитают двигаться по линии наименьшего сопротивления.

Генриетта, в принципе, никаких Америк для Ольги не открыла. Так, выплеснула то, что сама выучила назубок, как опостылевшую роль. И – отправилась принимать следующую, возможно, такую же горемыку, как и Ольга, а может, еще хуже… Неужто сама Генриетта такая суперправильная, неужто у самой график над кроватью висит?

Спокойно, ровесница, до тебя никому нет дела. Кто-то троллейбус ждет, кто-то такси ловит. Бомжи сосредоточились над мусорным баком, словно шахматисты над доской. Утомленно-упакованная мадам с двойным подбородком вдоль витрины с покупками тащится, свое мешковатое отражение разглядывая. Может, самое главное и не купила… Ей точно наплевать, насколько и у кого внутри что выросло. Это не на носу, дуреха! Миома, миома… Название подошло бы к майонезу. Гм, господа, разрешите вам предложить «высококалорийную миому». К мясу, к макаронным изделиям… Дошутишься, ровесница, не ровен час!

Поворот, проходной двор, клиника. Может, зря она со своими тараканами к нему, Павлику? Вывалит сейчас, огорошит… Надо это ему? Небось пациентов полный коридор. И все – к доктору Ворзонину. Для всех он – доктор Ворзонин, а для нее просто Павел. Хотя между ними ничего не было. Правда!

А могло бы. Еще как! Стоит ей лишь глаза опустить в нужный момент.

Как странно. У нее есть муж, но в своей проблеме Аркадию она не признается даже под страхом смерти. Другие бы – наверное, скорее всего, но не она. Период откровений, «хрущевской оттепели» между ними бесследно прошел. Сейчас – застой, отчуждение. Как-то сложилось так: одно к другому, кирпичик к кирпичику, глядишь – вау, стена покрепче берлинской.

Она пришла со своей болью к Павлу. В принципе, к чужому человеку. В принципе…

Они познакомились больше года назад. Ольга что-то планировала для его психотерапевтического центра… Проект был фактически готов, а они все болтали, болтали. Ольга чувствовала легкость, почти девичью бесшабашность. То, что улетучилось тотчас, стоило ей выйти из кабинета. Может, Ворзонин загипнотизировал ее тогда?

Потом, спустя какое-то время, она обратилась с просьбой пристроить Савелия. У парня была как раз ломка. И опять – легкость, решаемость любых проблем, даже таких тяжелых, как эта. Сына достаточно эффективно пролечили. Хоть и сорвался он вскоре. Он всегда срывался, тут ничего не попишешь.

Сейчас ей кажется, что с Павлом они росли вместе, в одном дворе. Хотя доктор утверждает, что это было в предыдущей жизни. Может, несколько жизней назад. В иную историческую эпоху. Ольга с ним не спорит. Его правоту в подобных вопросах она признала давно.

Он чертовски мудр, этот доктор Ворзонин. Не зря его женщины обожают. Вон какой «малинник» у кабинета. Самый сок приема!Она приблизилась к двери ровно настолько, чтобы посеять панику в стройных рядах поклонниц, но к открытой конфронтации прибегать не стала. Сотовый телефон для чего создан?

– Павел, это я… в коридоре… у твоего кабинета. Надо бы поговорить.

Ни разу еще он не требовал уточнения: кто именно у кабинета, всегда узнавал с первого раза.

Сегодня ей показалось… Только показалось, что в его глазах мелькнуло, пусть на долю секунды, но она прочитала. Разгадала, как ребус. Мужики, в принципе, все одинаковы, и этот психотерапевт с кучей регалий и научных званий – увы, в потоке. Отнюдь не исключение.

Жутко примитивный народ! Нехитрый выбор между сексом и всем остальным. Если перед ними интересная женщина, то весь спектр взаимоотношений с ней тотчас раскалывается на «это» и все остальное. Остальное может быть чем угодно: уборка квартиры, варка борща, совместное конспектирование, работа над презентацией, прыжки с парашютом. В зависимости от пристрастий, уровня или этапа взаимоотношений… Но все это туго напичкано по одну сторону, по другую – только секс. По другую сторону свобода, масса пространства – воображай, фантазируй, оттягивайся. Но – на уровне плоти, с подключением инстинктов, рефлексов и прочей запрограммированной мокроты, как любит выражаться ее муж.

Эх, Ворзонин, Ворзонин… И ты туда же. Запущена цепочка под кодовым названием «как использовать ситуацию». Как сыграть «в одни ворота». Конечно, Ольга пришла сама, на лице все написано. А ты, кобелиное семя, пользуешься. Так пользуйся же, дрянь!

Она не смогла сдержаться, расплакалась. Разревелась по-коровьи. Все, что сдерживало, словно растворилось в тумане, и она дала волю слезам.

Ну почему это – именно ей?! Это наваждение, этот сноп, ворох, лавина?! Почему, почему??? Нет чтобы мимо прошла болезнь эта идиотская! Мало женщин на свете? Других женщин!

Слезы лились рекой, водопадом. Рыдания душили, руки тряслись, как у матерого алкоголика. Но ничего поделать с этим она не могла.

А он-то как хлопотал! Павел Ворзонин, светило отечественной психотерапии, доктор наук. И музыку включил, и валерианку накапал, и вентилятор направил, и на кушетку уложил.

Что это с ней? Климакс, что ли? Не рано? Она прислушалась, его речь звучала плавно и успокаивающе. Возможно, он говорил уже давно. Вечность?

– … гинекологи, как всегда, все упрощают. На самом деле я тебе сейчас открою жуткий секрет, – в этот момент Павел прислушался, словно выясняя, сколько жучков понатыкано в его кабинете. Потом махнул рукой на все и продолжил: – Этого никто не знает. Я имею в виду, как на самом деле влияет интенсивность половой жизни и ее регулярность на матку, придатки, предстательную железу… Не знает, и все! Им кажется, что они знают, они смоделировали ситуацию на макаках, получили, к примеру, гиперплазию, и смело переносят данные на людей. Однако сейчас даже сам факт нашего происхождения от обезьян здорово подвергается сомнению. Им выгодно представлять все в таком свете, не более того. На самом деле миома возникает как у замужних, так и незамужних, аденома – как у женатых, так и неженатых. Не стоит искать черную кошку в темной комнате, ее, скорее всего, там нет. Никто не сможет провести черту, сказав, что здесь ты получаешь удовольствие, и у тебя в данном случае ничего не завяжется, (хоть ты и эгоист чистой воды, так как «работаешь» исключительно на себя), а здесь ты – заботишься о продолжении рода. Этого никому не дано, понимаешь? Гинекологам – тем более. У них это скорее шоу, как на Первом канале.

Он продолжал говорить. Ни разу не выказав беспокойства о том, что за дверью – легионы страждущих. Ольга не заметила, как тревога прошла, уступила место уверенности. Желанию продолжать жить, заниматься текущими делами…

Да, да, да, у нее почти закончен проект фасада нескольких корпусов местного курорта. Оплату проведут взаимозачетом, ей обещали три путевки на сентябрь, в самый бархатный сезон. Ни Аркадий, ни Савелий еще не знают об этом. Они тысячу лет не отдыхали нигде всей семьей. Говорят, там просто рай осенью: настоящее буйство красок. Только бы все получилось.