Текст книги "Призрачно все..."

Автор книги: Алексей Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Город-аквариум

Небо крошилось, трескалось на мозаичные треугольники, ромбики, трапеции. Каждый из которых в свою очередь делился на множество таких же ему подобных. Савелий знал, что продолжаться это будет недолго – минут десять от силы. Затем все сольется в одну пеструю мешанину, начнет крутиться и опускаться на него. Крутиться и опускаться, открывая все новые и новые цвета.

Теперь он понимал, почему многие поэты и художники сидели на игле: вот откуда можно черпать бесконечное вдохновение. Какие краски, узоры, чувство бесконечности! Свежесть восприятия, опять же. Кто здесь не побывал, того просто жаль. Он не видел Город Будущего. Именно так Савелий называл «пункт своего назначения», куда его «доставлял» экспресс очередной дозы.

В одной старой песне были такие слова:

 
У окна стою я, как у холста —
Ах, какая за окном красота,
Будто кто-то перепутал цвета,
И Неглинку, и Манеж.
Над Москвой встаёт зелёный восход,
По мосту идёт оранжевый кот,
И лоточник у метро продаёт
Апельсины цвета беж.
 

Автор потрясающе точно обрисовал «картинку», которой в реальности, разумеется, не бывает, а вот в «зацепке»… Тут тебе и фиолетовый пломбир, и белый негр из далекой страны, и похожие на бананы в Сомали фонари. В Городе Будущего всегда стояла отличная погода: ни снега, ни дождя, ни даже ветра.

Но Савелию в принципе наплевать на картинку, ему гораздо важней то, что он не ходил по улицам, а плавал. Непередаваемое чувство невесомости. Словно город был наполнен чистейшей водой. Причем только для него: остальные жители плавать не могли, они сновали внизу туда-сюда, копошились подобно муравьям. Савелий же парил подобно рыбе-гурами в аквариуме.

Ради такого кайфа он готов был сутками ходить в женской одежде из одного туалета в другой, наблюдая за писающими девушками через глазок камеры. Да мало ли что можно вытерпеть ради такого…

– Ом-м-м-м, – внезапно раздалось справа. Савелий знал, что это Урсул. Это было его место. Так повелось с самого начала: если Савелий был в этот момент «на присосках», то Урсул молча «иглился» и ложился на топчан рядом. – Ом-м-м-м. Закатало, блин.

– Ширяй по малой, – заботливо посоветовал Савелий. – Я что-нибудь кину вдогонку.

Он медленно поднялся, уселся на топчане и открыл глаза. Окружающие предметы водили хоровод вокруг него, словно вокруг новогодней елки. Разнокалиберные бенгальские огни искрили тут и там, как в сказке.

– Слышь, Савк, – голос Урсула бубнил где-то возле фиолетового солнца. – Я тут твою маман зафиксировал в одном конкретном месте.

– Тоже мне, фиксатор… Погодь, племяш, ты о чем? – Савелий заерзал на топчане. – При чем тут моя маман?

– А при том, Савк, видел я ее с этим психдоком Ворзониным. Сам знаешь, это спец крутой, блокирует нашего брата душевно. Лысый и усатый, как артист Калягин.

– Да знаю я. – Савелий замотал туманной головой. – Сам несколько раз с его помощью на выбраковку гремел… Значит, скоро светит мне гоп-стоп. Засрут все вены, ля… На побывку едет голубой моряк…

Он подергал себя за волосы, голова сильно кружилась. Кайф был не то что обломан – раскурочен. Если мать опять договаривалась с Ворзониным, – это всерьез и надолго. Он мог сколько угодно спорить с отцом, его здесь невозможно было остановить… Но противостоять матери было выше его сил. Он знал, почему такое происходило… Но если бы кто-то попросил его рассказать об этом, тому бы не поздоровилось. Материнским просьбам Савелий подчинялся беспрекословно. Кроме одной, разумеется.

О, с какой бы радостью он стер из своей затуманенной головы некоторые «ненужные» воспоминания! Но – увы, они «свили» там гнездо навечно. Мама, мамочка… Ну кто же знал, что все выйдет так паршиво-то!!! Уже не переиграть, не отмотать назад.

Кто-то там, наверху, не только решил его бросить в прижизненный ад, что периодически «протискивается» сквозь тонкую иглу внутрь его искореженной вены, но и вслед ему кинуть спасательный круг, чтоб Савелий пошел на дно не сразу. Этот круг – его позорное ремесло, его потайная прорезь в область, отнюдь не предназначенную для мужских похотливых глаз.

Савелий втянулся: он и сам теперь смотрел с удовольствием отснятый материал, периодически мастурбируя. Странно, но туалетные кадры стали возбуждать его.

Его здорово заводила мысль, что в тех местах, которые он столь беззастенчиво созерцал, никто никогда не догадывался навести макияж или прическу – завивку. В данном ракурсе девушки, не подозревая о том, что за ними пристально наблюдают, были как бы сами собой, без грима и масок… Они были настоящими, какими их создала природа. Это подкупало Савелия больше всего.

Девушки беззаботно щебетали друг с другом, писали, меняли тампоны и прокладки и не догадывались, что в этот момент ведется трансляция… Особенно умиляли Савелия разговоры по мобильнику во время бегущих струй. Неужели не слышно?! Он бы на их месте уж точно сначала закончил «оную манипуляцию», а уж потом бы ответил на звонок.

Он не подозревал, что так много женщин предпочитает носить стринги, выпуская тем самым свои «круассаны» на свободу. Понятно, когда подобное белье носят студентки или школьницы, но чтобы этим баловались типичные представительницы бальзаковского возраста. Вот уж, действительно, век живи, век учись.

Во время одного из таких «просмотров» он вдруг увидел божественную попку. В ней было что-то такое, от чего он не мог оторвать глаз. Мгновенно возбудившись, почти тут же кончил… Расплата за удовольствие пришла позже: женщина оказалась не фотомоделью, не манекенщицей, а его матерью. Он и не подозревал, какое потрясающее белье носит самый близкий ему человек.

Мир окружающий не рухнул, вулкан под зданием не проснулся, все двигалось привычным чередом, когда он закончил просмотр. Разумеется, он сотрет, уничтожит все, что касается мамы. Это даже не обсуждается. Никто не должен этого видеть! Ничьи похотливые глаза! Но как сотрешь все это из собственной памяти? Как? Так и стоит перед глазами, так и стоит…

Таких ощущений он бы никому не посоветовал… С тех пор он не мог спокойно переносить материнские ласки. Начал всячески избегать проявлений сыновней нежности. Ольга, конечно, не находила этому объяснений. Он же не мог ей признаться.

Первое желание Савелия было – убить Атлета за то, что тот втянул его в эту грязь. Но вскоре, после очередной дозы, желание угасло, как и многие другие. Где он сможет доставать такие «бабки»? Прорицатель – это кормилец, как ни крути.

Что там Урсул плел про его мать?

Наркотик в биксе

Так и не уразумев причины, из-за которой партнер бесцеремонно потушил столь многообещающе разгоравшийся костер, Люси нехотя натягивала на себя кружевной пеньюар и удивленно вращала слегка отекшими глазами.

– Тебя что, замкнуло? Это на «скок-поскок» у тебя реакция такая? Как у меня на цитрусовые? Так предупредил бы, я бы иначе выразилась…

Видя, что Изместьев никак не прореагировал на ее слова, Люси схватила его за ремень и, повернув к себе, слегка встряхнула:

– Алло, конюшня! У тебя что, свечи залило? Так просушим мигом! Мы не звери, в конце концов!

Ее партнер отвел глаза в сторону, продолжая методично застегивать рубашку. Это явилось последней каплей: Люси толкнула его на кровать, а сама, подобно коршуну над ягненком, грозно нависла над ним, перекрыв все пути к отступлению.

– Я могу услышать внятно: в чем дело?

– А, да-да, конечно. – Аркадий суетливо попытался отодвинуть ее в сторону, но с таким же успехом можно было пытаться двигать памятник вождю мирового пролетариата на площади перед оперным театром. – Но чуть позже, а то вылетит из башки, после не задует…

– Я тебе сейчас так задую, что сквозняк останется на всю оставшуюся, что называется, – с этими словами она занесла руку для удара. – Ну, будешь оброк отрабатывать, слизняк, али нет?

– Сколько у тебя кокаина? – долетело до ее ушей, мгновенно «обесточив» отведенную руку. – Много или нет?

Злость и обида куда-то улетучились, уступив место любопытству.

– Ты случайно не из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркоты, парниша? – осторожно поинтересовалась Люси.

– Гораздо хуже, – решил наступать «по всем фронтам» Изместьев. – Я сам наркоша со стажем.

Через несколько секунд доктор впервые в жизни держал в руках полиэтиленовый пакетик с белым порошкообразным веществом.

– Надо же, совсем как в кино, – усмехнулся он, засовывая пакет в карман джинсовки. Следующие слова он выпалил в приказном тоне: – Одевайся резко, ты мне понадобишься.

Оставшись без пакетика, Люси сникла:

– Ты хоть знаешь, сколько стоит сия безделица? – медленно одеваясь, она то и дело бросала взгляд на карман его куртки. – Я бы на твоем месте так не шутила.

– Надеюсь, что немало, – съязвил Аркадий, нетерпеливо щелкая пальцами. – И запомни, я не думаю шутить! Мы идем на дело, все серьезно. Шевелись, твою мать!

Под монотонное гудение лифта доктор подробно инструктировал «пациентку»:

– Ты должна его зацепить, заинтриговать… Он должен выйти из машины. Хоть замуж просись, хоть задницей сверкай, но вымани его, усекла? Придумай что-нибудь, времени у тебя достаточно будет.

Девушка с трудом вникала в сущность сказанного, растерянно моргала, ее знобило. Изместьев слышал стук ее зубов.

Усевшись за руль «тойоты», Люси простонала:

– Куда я сейчас поеду? Ты в меня столько шампусика влил!

– Аккуратненько, не спеша, – наставнически вещал «инструктор по вождению», – транспорта на дороге быть не должно, так что… вперед!

Разъезжать по ночному городу с пьяной водительницей за рулем Аркадию еще не приходилось. Мощная иномарка набирала скорость за считанные секунды. Пролетев по Комсомольскому проспекту, свернули на улицу Луначарского.

– Не гони ты так, – орал испуганный доктор, – чай, не на пожар! У нас впереди еще уйма времени…

– Которую мы могли бы потратить, – не преминула обиженно вставить Люси, – на нечто более приятное, нежели искать эту твою… как ее… автоклавную.

– Она не моя, – огрызался Изместьев. – Она есть собственность муниципального здравоохранения.

– Так на кой черт она тебе сдалась? – прохрипела постепенно трезвеющая Люси, затормозив перед мигающим светофором.

После долгих препирательств и нескольких ударов, к счастью, не достигших цели, к шести утра наши герои наконец заняли удобную позицию в парке городской больницы. Напротив автоклавной. Люси тотчас задремала, но через несколько минут доктор растолкал ее:

– Не спи! Если лицо будет заспанным, никто тобой не заинтересуется. А нам треба, чтобы водила на тебя клюнул…

– Ну, ты же клюнул, – без всякой задней мысли констатировала девушка. – Правда, наживку, как я теперь понимаю, к сожалению, не очень глубоко заглотил.

Ничего не ответив, Аркадий продолжил «инструктаж»:

– У самых ворот, видишь, вон там, остановится «газель», как на «скорой»… Водила начнет таскать биксы.

– Какие еще биксы?

– Такие металлические блестящие круглые саквояжики, – нетерпеливо «разжевывал» доктор то, что для него самого было давно пройденным материалом. – Ты подойдешь, пожалуешься на машину, там, мотор заглох или чего еще… Тормоза шалят, к примеру.

– Ха! Это ж надо… У «тойоты» ничего не шалит и не глохнет. – Люси повертела наманикюренным пальцем у виска. – Придумай что-нибудь другое.

– Это ты думай, как привлечь его внимание. Главное, он должен выйти, оставив биксы в салоне. А дальше – дело техники.

Спустя полчаса Изместьев затаился в кустах неподалеку от того места, где должна была припарковаться «газель», чтобы «затариться под завязку» биксами со стерильным материалом, а потом развести их по отделениям городской больницы. Обычная рутинная процедура, доведенная до автоматизма. Здесь никто подвоха не ждет.

Если биксы в отделение не попадут, то все плановые операции, в том числе и медаборты, будут отменены. Их перенесут на следующий день. Таким образом, сутки будут отвоеваны. Плод, из-за которого из середины века в его начало был «делегирован» Карл Клойтцер, останется в утробе матери. Пусть ненадолго, но это уже кое-что!

Конечно, доктор выбрал крайне опасный – криминальный – способ. Но ставки в игре чересчур высоки…

«Газель» подъехала раньше обычного, водитель спросонья зевал. Стук каблучков по асфальту расплавленной ртутью пробарабанил по темечку доктора. Куда она намылилась раньше времени, биксы еще не загружены! Дура, тупица, каких еще поискать!

– Зд-д-драв-в-в-вствуйте, извините, – прозвучало в утренней тишине, – вы не могли бы мне помочь заменить колесо?

– Что, проколола, что ли? – законно поинтересовались из кабины.

– Ага… Теоретически вроде все знаю. А на практике – никогда с этим не сталкивалась.

Доктору казалось, что листья акации шевелятся от его негодования. Так похерить его грандиозный замысел! Ослица, одно слово!

– А что я за это буду иметь? – раздалось из кабины «газели».

«Не клюет! – заекало в голове Изместьева. Все нелестные эпитеты в адрес Люси тотчас улетучились. – Ну и овощ! Придется попотеть, девонька. Ну-ка, изловчись!»

И она изловчилась. Правда, совсем не так, как планировал Изместьев. Ничего подобного доктор предположить не мог. В первые минуты ему показалось, что у него слуховые галлюцинации.

– Что?! Иметь? Ты, октябренок, хочешь меня иметь? Раздвинь сопла и слухай сюда, челядь! Сюда, я сказала!

В этот момент раздался сдавленный скулеж, Аркадий не сразу «врубился», что он принадлежал водителю «газели». Далеко не первым чувством он понял, что из укрытия ненадолго можно выглянуть. Люси держала мужика за волосы, вытащив голову бедняги в узкий проем опущенного стекла. Впрочем, доктор готов был поверить, что стекло опустилось само от энергичных движений его сообщницы.

– Из-за таких говен, как ты, – презрительно процедила Люси, – у меня сегодня сорвался чумовой секс. Поэтому, если не хочешь, чтобы я тебя сейчас намотала на обод вместо колеса, слезай с очка и чапай за мной. Уловил мою мысль, октябренок? Шагом марш!

Изместьеву показалось, что Люси целиком вытащила «водилу» через крохотный проем окошка, – столько было скулежа, ударов и треска материи. Выглянув из-за машины, доктор едва не выпустил газы, скопившиеся в нем за время нахождения в укрытии: водитель «газели» «шкандыбал» рядом с девушкой фактически на четвереньках.

Путь был свободен. Только куда «спрятать» кокаин, Аркадий не имел ни малейшего представления. Каково же было его удивление, когда он обнаружил в салоне машины несчетное количество «упакованных» биксов. Распечатав один из них, он положил сверху пакетик с «кокой», после чего вновь «задраил» его и с чувством выполненного долга покинул салон «газели».

Дальше оставалась чистая ерунда: телефончик отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков был известен ему с тех самых пор, когда его туда впервые вызвали по поводу Савелия. Номер «газели» он «срисовал» еще до того, как Люси «окрысилась» на бедного водилу.

Кажется, его план сработал!

Сон в майскую ночь

Подскочив к Урсулу, Савелий схватил того за воротник джинсовки и начал трясти:

– Когда ты их видел? Когда? Колись!!!

Плавающие зрачки наркомана с трудом зафиксировались на Савелии. Они ничего не выражали. Казалось, нарисуйся перед Урсулом в этот момент сама смерть, его зрачки плавали бы точно так же.

– Кого? – переспросил он, кое-как ворочая языком.

– Маман мою с Ворзониным, – рявкнул Савелий, пытаясь докричаться до него сквозь наркотическую пелену. – Когда? Напряги извилины! Соображай, синявка!!!

– У-у-у, не помню… – прошептал тот чужими губами. – Может, неделю… Давно это было. Отвяжись, а?! В натуре, земляк!

Что можно взять с наркомана? Ни слов, ни эмоций… Зрач – в кучу… Вообще труба!

Оттолкнув в сердцах Урсула, Савел скрипнул зубами и принялся колотить кулаками голову. Потом уселся на топчан и принялся методично выдирать волосы из того места, куда только что колотил.

Сколько он не появлялся дома? Пожалуй, с той самой ночи, когда отец хлопнул дверью. Случалось, Савелий и раньше отсутствовал дней по десять. Но его мобильник всегда разрывался от звонков родителей. На каждый отцовский звонок приходилось по пять материнских.

Родители, понятное дело, беспокоились: обзванивали морги, больницы, милицейские участки. Ну, как положено в таких случаях… Савелий из вредности трубку не брал. И не отключал. Чтобы в ушах предков звучало: абонент не отвечает или находится вне зоны… Пусть нервничают, думают все что угодно. Если ему так паскудно, почему им должно быть хорошо?! Особенно отцу. Почему?!

Но сейчас звонков не было. И это не укладывалось в стереотип. Нельзя сказать, что Савелий «метал икру», нервничал. Просто в голове начинали вертеться разные мысли. Как он их оттуда ни выкидывал, они вползали с настырностью, достойной лучшего применения.

Почему молчит «мобила»? После того идиотского вечера, плавно перетекшего в удушливую, склизкую полночь. Савелий помнил, что мама сразу же после ухода отца куда-то собралась и хлопнула дверью.

«Неужто вернуть хочет?! – подумалось Савелию. – Но это же глупо. Погуляет, перебесится и вернется сам. Элементарно, Ватсон!»

Спустя какое-то время он также засобирался, было невыносимо оставаться в квартире после того, что в ней произошло.

На августовском ветру скулу, куда ударил отец, начало слегка саднить, но Савелий не обращал на это внимания. Он направлялся к Урсулу на другой конец города. Редкие трамваи грохотали по улице Горького.

Он долго с ноющей скулой бродил по засыпающему городу, пока наконец не добрался до двухэтажки Урсула. Позвонив «сокумарнику», сообщил, что «кингстоны пустые», срочно требуют «дозаправки».

В такие минуты он представлялся себе самому прыгуном с трамплина. Главное – качественно оттолкнуться, и тогда будешь лететь долго-долго…

Мама, мамочка… Ну зачем ты ходила к Ворзонину?!

В последнее время он думал о матери несколько иначе, нежели раньше. В сердце что-то екало, перед глазами проплывали красноватые разводы… Сразу вспоминался случай, за который было немного стыдно перед матерью до сих пор. Но признаться ей в этом он бы никогда не смог. Кажется, это случилось в начале мая.

Почему-то он вернулся из школы раньше времени, кажется, сбежал с алгебры. По обыкновению улегся на тахту и включил телевизор. Без звука – как всегда любил. Именно в этот момент в дверях повернулся ключ. Мать забежала домой на короткое время. Савелия в квартире она никак не ожидала застать. Быстро сбросив туфли в прихожей, помчалась к себе в комнату.

Когда сын неожиданно скрипнул дверью и высунулся в проем, мать вздрогнула. Не ожидая, что он окажется дома, как-то вся сконфузилась, покраснела. Бросив дежурную фразу типа «Почему ты не в школе?», быстро отвернулась. Мгновенно поняв, что его присутствие здесь лишнее, он ответил, что урок отменили по причине болезни учителя, и скрылся в своей комнате. Замер у прикрытой двери и прислушался.

«Здесь что-то не то, – пробурлило в голове, словно винт теплохода крутанулся несколько оборотов, поднял пену и вновь замер в глубине. – Надо подождать, и все станет ясно. Ждать, ждать!»

Он чувствовал, что поступает скверно, но…

Ощущение порочности, какой-то нестандартности, непохожести на других со знаком «минус» – этого в его жизни было хоть отбавляй. И дело тут не только в употреблении наркоты или размере главного органа. Ему по жизни нравилось совсем не то, что остальным. Так сложилось, он таким пришел в эту жизнь.

Когда одноклассники, все как один, поворачивали головы в сторону проплывающей мимо фотомодели, он смотрел в противоположную. Ему нравились то полные, то плоские, то со впалой грудью… А первой его любовью была вообще хромоножка. Инвалид детства. Девочку в шестом классе перевели в специальную школу.

Как он ненавидел рекламу косметических средств, устраняющих все природное и естественное. Выходило, что девушка должна искусственно блестеть и пахнуть, фальшиво двигаться и выглядеть. Получалось, что окружали его манекены, у которых не было ничего своего.

Особенно его раздражал парфюм. Уловив изысканный аромат, исходящий от одноклассницы, он готов был разочарованно развести руками: и ты туда же, и ты такая же, как все.

Какая это свобода вкусов! Где тут индивидуальность? Здесь ею и не пахнет! Возможно, в этом скрывались причины его бегства внутрь от суеты показушного мира, этой дешевой, помпезной реальности. Для того, чтобы быть таким, какой он есть. Где царит настоящая, подлинная свобода, а не тысячи условностей.

Вот и сейчас, стоя у дверей в своей комнате, он с жадностью ловил каждый звук, доносившийся из комнаты матери. Поскольку нутром чуял, что произошел выплеск чего-то естественного, чего нельзя предусмотреть. И это волновало, разжигало, подстегивало.

За дверями щелкали шпингалеты, скрипели половицы. «Туалет – ванная – снова туалет», – без труда определял сын «дислокацию» матери. Почему-то хотелось, чтобы она поскорее ушла. Чтобы он остался один и ему никто не мешал. Хотелось больше всего на свете!

– Савушка, я там рыбу с майонезом пожарила, – донеслось до него из прихожей. – Поешь, потом посуду помой, не забудь… Я побежала.

– Не забуду, ма, пока.

Едва за матерью закрылась дверь, он на цыпочках проскользнул в ванную. Открыв воду, чтобы если вдруг мать вернется, то ничего противозаконного не заподозрила, он с замирающим сердцем открыл корзину с грязным бельем.

Они лежали сверху, ее розовые скомканные трусики. Красивые, с ажурным краем… Он долго рассматривал их в тусклом свете лампы, затем прижался к ним лицом и начал медленно втягивать ноздрями запах.

Ничего подобного он до этого не ощущал. Вроде бы ничего особенного, но почему-то хотелось вдыхать и вдыхать. Рука сама потянулась в трико, в плавки, где нарастало напряжение с каждой минутой. О, это было что-то!

Савелий осторожно вышел в коридор и заглянул в туалет. Так и есть, в мусорном ведре лежал крохотный белый сверток, – использованная мамина прокладка. Он развернул липкие «крылышки»…

Вот оно, настоящее. Вот она, истинная горечь жизни без прикрас, без парфюмерного камуфляжа… Савелий кончил минут через десять, едва не потеряв сознание. Аккуратно вернув на место и трусики, и прокладку, прошел в свою комнату. В душе гнездилось что-то необычно-большое, совершенно незнакомое, впервые испытанное.