Текст книги "Путешествие вверх (СИ)"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Глава 8. В пустоте среди обломков

Мне часто снится это место, – центр Вселенной, центр многообразия. Я ни разу не был там наяву, но оно существует: есть пределы тому, что я в силах придумать. Каждый раз во сне я приближаюсь к нему, минуя слой за слоем, пробираюсь по бесконечным лабиринтам, иногда очень долго. Но я ни разу не дошел до конца. Мне кажется, что там, в центре, лежит ответ на все мои вопросы.

Аннит Охэйо. Одинокие размышления.

Казалось, что темнота приняла Вэру лишь на несколько секунд. Он очнулся в той же комнате, но, почему-то, лежащим, попробовал подняться, – и не смог. Его тело словно окаменело и распалось на множество шевелящихся частиц, – точнее он не смог определить это ощущение. Перед широко раскрытыми глазами плавал смутный свет, но такой тусклый, что комната тонула в полумраке.

Хьютай, почему-то, исчезла, и над ним, распластанным, склонялось странное существо. Непонятно как, он ухитрялся видеть его целиком. Неестественно длинное, широкое и плоское тело, плавно изогнутое по всей длине, состояло из шестнадцати сегментов, как чешуя находивших друг на друга. У существа не было ни головы, ни хвоста, – его заменял нижний конец туловища, волочившийся по полу. Чуть ниже середины тела из утолщенного брюшного сегмента выступали ноги, очень похожие на ноги ящера, из другого подобного, ближе к верхней части, – восьмипалые руки, мало похожие на файские.

Все создание сверху донизу отливало ярким металлическим блеском. Там, где на него не падал отражавшийся свет, оно было темным, – казалось, все оно составлено из выточенных и отполированных частей. Даже гладкая кожа на руках, слишком массивных для файа, блестела, словно хромированная. Это существо было выше, шире, и гораздо массивнее Вэру, но при том, двигалось совершенно бесшумно.

Верхняя часть гибкого тела склонилась над ним, – никакого лица, сегменты просто плавно скруглялись, и из-под венчавшего их веера рогообразных выступов, из стыков между твердыми пластинами брони, на него смотрела пара громадных синих глаз, расставленных на половину локтя, – они рассматривали его с разных сторон. Между ними, чуть ниже, помещался крохотный рот.

– Укавэйра? – спросил Анмай, наконец вспомнив, что это истинный облик сверхрасы Мэйат.

– Да, – существо говорило шипящим, трогательно тонким детским голоском, никак не вязавшимся с мертвым блеском губ. – Спи. Ничего не говори. Спи.

И он уснул.

* * *

Анмай проснулся в полумраке. Все мышцы были словно ватные, в груди засела боль. Он, обнаженный, лежал в той же комнате, на чем-то упругом и мягком. В квадратном окне тлели разорванные темные облака. Он удивленно смотрел на них, пока не разглядел звезды в их призрачной глубине. Туманности, колоссальные туманности вокруг ядра величайшей из галактик, в которой скрывалась Р`Лайх. Они были у цели, в своей каюте на борту «Укавэйры».

Анмай поразился, что не узнал её раньше, когда… Вспомнив всё, он содрогнулся. Как он смог не узнать этих, знакомых до последней крапинки стен? А остальное…

Остальное мигом вылетело из головы, когда, повернувшись, он увидел рядом Хьютай. Она спала, на её нагом теле едва отблескивал тусклый, падающий из окна свет. Что чувствовала она?

Он протянул руку и погладил её. Хьютай мгновенно проснулась. Рука Вэру продолжала скользить по изгибу её впалого живота, и его теплый, упругий шелк томно втягивался под ладонью. Словно не замечая этого, она спросила, сонно взглянув на него:

– Что случилось, Анми? Мы полетели к Р`Лайх, а я… спала, спала… Что случилось, «Укавэйра»? Мы у цели?

– До Р`Лайх триллион миль, – немедленно ответила машина. – Хорошая точность для столь большого расстояния. Нам всем нелегко дался этот не-переход, даже мне. Ушло немало времени, чтобы устранить повреждения. Вы же оказались на грани смерти. После не-перехода я сделала всё, чтобы спасти вас, – ваша плоть не создана для столь дальних прыжков. Я старалась избавить вас от страданий, но это получилось не вполне.

– Я знаю, – ответил Анмай. – Вы не установили связь с симайа?

– Нет. Они не ответили на мои сообщения, не проявили никакого интереса к нам.

– А как ты? – он повернулся к Хьютай.

– Я ничего не помню. Я лишь спала, спала без конца…

– Сколько?

Хьютай задумчиво наморщила лоб, и ему ответила «Укавэйра»:

– Двое суток. И, чтобы вы окончательно пришли в себя, нужно ещё столько же.

– А что потом?

– Здесь, вокруг, нет симайа, и нам придется лететь к самой Р`Лайх. Сейчас мы летим к ней за счет её гравитационного поля, постепенно ускоряясь, потом, если ничего не менять, обогнем её по гиперболической орбите, достигнув половины световой скорости, и по той же орбите начнем удаляться. К этому времени мы найдем решение.

– Сколько времени потребует полет?

– Только с гравитационным ускорением – полгода.

– Слишком много. Разве нельзя сделать второй не-пространственный прыжок?

– Р`Лайх защищена зоной скольжения, – прыгнув к ней, мы выйдем очень далеко за целью. Эту защиту нельзя обойти, Вэру. Любому кораблю придется приближаться к ней месяц за месяцем, – и нам тоже.

– Но мы можем хотя бы посмотреть на неё?

– Конечно.

Окно расширилось, словно зрачок, охватив зависшую в воздухе пару. Их глаза широко раскрылись, впитывая звёздный серебряный свет.

* * *

Тьма. В темноте, – бледно светящиеся облака, синеватые, пепельно-желтые, рубиново-красные, иногда, – угольно-черные, обрамленные огненной каймой.

Анмай словно повис в длинном туннеле со стенами из подсвеченного огоньками дыма. Позади них он уходил в смутную бесконечность, впереди, там, где за пылью скрывалась Р`Лайх, расширялся, растворяясь в бледном тумане. Повсюду вокруг в пыли открывались огромные разрывы, и в них сияло множество ярких синих звезд, окруженных рассеянными клочьями голубого тумана…

В следующий миг всё это расплылось в глазах Вэру. Он ощущал вес своего тела, но кроме этого, – больше ничего. И все попытки придать привычную форму увиденному оказались напрасны. Это небо не было плоским. Звезды то просвечивали сквозь толщу пылевых туч красноватыми глазками, то ярко и мощно сияли, озаряя их угольно-черные бока, или вовсе погружались в светящийся туман, – здесь все созвездия были объемны, в сплетениях пылевых туч и звездных нитей ощущалась глубина, бесконечность, в которую, постепенно расплываясь, они уходили. И свет здесь только проблескивал, мерцал, подчеркивая темноту.

Лишь впереди, в зените невероятного неба, в которое они поднимались, горели отблески величайшего из светил, зажженного разумом.

* * *

День шел за днем, хотя пара лишь по привычке считала их в звездной бездне. Анмай знал, что в космосе биологические сутки растягивались, становясь почти вдвое длиннее суток, когда-то называемых стандартными. Это было удобно. Почти всё время они проводили у окна. Вид звездного неба никогда не надоедал им, к тому же, оно менялось, – медленно, незаметно для глаз. Облака пыли таяли и расступались перед ними, создавая иллюзию необычайно медленного, величественного восхождения. Они знали, что даже в самой плотной туманности пустота так прозрачна, что космос открыт взору на триллионы миль, – и в этой дымчатой пустоте сияли звезды, тысячи, сотни тысяч, миллионы, – яркие, тусклые, сизые, красноватые… Чистое звездное небо никогда не бывает таким объемным, глубоким…

Сияние в зените становилось всё ярче, но пока Р`Лайх они не видели. «Укавэйра» могла сказать лишь, что она огромна, – три миллиарда миль в диаметре, – и сияет, словно целая галактика. Оттуда исходили мощные потоки нейтрино и всех других видов излучения. В них не было ничего, говорившего о разуме, – обычное посвистывание и гул мертвой, пожирающей себя материи. Дымчатая пустота вокруг была теплой, – такой же теплой, как жилые помещения «Укавэйры», – и её пронизывали могучие потоки убийственных гамма– и рентгеновских лучей. Любой обломок, любой камень снаружи были радиоактивны, словно их вытащили из атомного котла. Даже радиоизлучение здесь было столь мощным, что в любом куске металла оно наводило мощный ток. Струи релятивистских частиц вырывались из невидимого ядра, заставляя пыль и газ светиться, переливаясь в подобии необычайно медлительных полярных сияний, – ибо колоссальное магнитное поле центрального чудовища простиралось и здесь.

В пронизанной им пустоте вилась пыль, выстраиваясь вдоль силовых линий, неуловимо разреженные, но всё же заметные пары воды, аммиака, циана, множества других сложных соединений, в том числе и органических, – их нес никогда не утихающий водородный ветер, дующий из горнила Бездны. Бездны, – ибо этот мир неожиданно напомнил Вэру его родину, затерянную в таком же облаке окружающей ядро галактики пыли, с той лишь разницей, что там была огромная черная дыра, а здесь, – искусственное сооружение, разросшееся до непредставимых размеров. Но этот мир был сложнее, разнообразнее, – и старше, много старше. Впрочем, он никогда не видел туманности, в которой затерялась его родина, из космоса.

Здесь тоже во множестве носились астероиды, метеоры, кометы, планеты, лишившиеся солнц, и солнца, лишившиеся планет. Пылевые завихрения, облака ионизированного газа, пронизанные магнитным полем, сами по себе сжимались, чтобы стянуться в кольцо, вспыхнуть чудовищной молнией и исчезнуть, рассеяться, – начав всё заново. Но в этом хаосе, среди треска разрядов, среди сокрушительных молний, вспыхивающих в пустоте, попадались и следы разума, жизни, – то давно смолкший исследовательский зонд, похожий на мертвую осу, то всплеск модулированного излучения – свет, звуки, обрывки картин, а то и окаменевшее в пустоте тело, неведомо как заброшенное в неё. За «Укавэйрой» долго следовал этот бесформенный, ни на что не похожий труп. Но даже понять, тело это, или часть тела неведомого существа, или даже часть машины, наделенной некогда жизнью, они не смогли. А впереди всё разгоралось и росло мертвенное зарево Р`Лайх.

* * *

Хьютай открыла глаза. В комнате было темно, звезды и туманности в окне бросали на стены слабый, словно лунный свет. Рядом беззвучно спал Анмай, растянувшись на животе и положив голову на руку. Волосы сползли ему на глаза, закрывая спокойное, красивое мечтательное лицо. Она какое-то время смотрела на него, затем её рука скользнула по его спине. Анмай лишь тихо, задумчиво застонал, вытягиваясь во сне.

Хьютай слабо улыбнулась. Вчера они вновь пытались укрыться от одиночества в объятиях. Им было очень хорошо, и потом они, усталые, вместе уснули, но её снова разбудил страх, оставив щемящую пустоту в груди, – странный, непонятный страх, словно где-то, очень далеко, произошло что-то чудовищное…

Она спрыгнула с силовой подушки и подошла к окну, упершись ладонями в раму. Распущенные волосы укрыли ей спину, – она вздрогнула, ощутив их теплое прикосновение. От окна тянуло холодом, тысячи звезд струили ледяной синий свет, роясь в клубах пыли, словно узлы невидимой ажурной сети. Сейчас на их фоне застыл ряд теней, – огромный остов неведомой конструкции, вместе с «Укавэйрой» дрейфующий в сплетениях гравитационных полей. Ещё вчера она определила его длину в триста миль. Звездный свет отблескивал на зеркальных боках колоссальных изогнутых труб, связанных поперечными балками, – это походило на огромных размеров орган, отраженный в кривом зеркале.

В пустоте глаз не мог определить расстояния, и Хьютай казалось, что до остова можно достать рукой. Но зазубренные разломы, искрящиеся сложнейшие сплетения разорванных паутинных нитей, окутывающих трубы, давали ей понять, что это, – лишь малая часть иного, давно разбитого мира. Она могла увеличить изображение почти до бесконечности, и попробовать выяснить, что же им на этот раз попалось, – но зачем? Что можно понять в этом тысячепарсековом облаке, кружащемся уже двенадцать миллиардов лет? Уже двадцать длинных космических суток они погружаются в ядро, – а их цель почти столь же далека, и лишь в окне медленно сменялись звезды, облака светящейся пыли, и облака пыли темной…

Здесь не было ничего живого и ничего разумного, – по крайней мере, ничего, что проявляло бы к ним интерес. Чем глубже они погружались в туманность, – тем чаще им встречались облака мертвых, погасших звёзд. Приборы «Укавэйры» то и дело находили остывшие до красного каления «белые» карлики, черные дыры, нейтронные звёзды, – но были ли они крейсерами Тэйариин или просто угасшими пульсарами? Как можно отличить искусственное от естественного в среде, обитаемой уже семь миллиардов лет? Хьютай и так часами сидела у окна, рассматривая всё, что вылавливали в туманности телескопы «Укавэйры», – то одинокий газовый гигант, тянущий шлейф сдираемой жестким излучением атмосферы, словно исполинская комета, то изрытый воронками планетоид, то просто бесформенные куски каменного крошева. А иногда попадались вещи, очень странные, – то остов межзвездного корабля, похожего на каракатицу, то целый мир, когда-то кипевший жизнью, – сейчас от неё остались лишь покрывающие его сплошные поля исполинских построек. Куда делись их строители? Где они сейчас?

Они все вместе подолгу гадали над этими находками, и иногда раскрывали загадки, каждый раз удивляя Хьютай. А где-то, очень далеко, в самых глубинах её памяти, ещё плавали воспоминания о той, совсем другой жизни, – на плато Хаос, и ещё раньше, в Товии…

Ей казалось, что она всегда жила здесь, на этом корабле… или похожем… и порой ей становилось очень одиноко и страшно, хотелось сделать что-то опасное, запретное…

Она встряхнула волосами, подошла к двери, приоткрыла её и обернулась. Её обнаженное тело вздрогнуло от втекавшего в комнату холода. Анмай тоже поёжился во сне и свернулся, как кот, спрятав лицо и поджав босые ноги. Она растерянно смотрела на него. Оставить его… мерзнуть… Пусть ей одиноко здесь, – но всё же не так, как без него. И без него её не было бы здесь… её уже вообще давно бы не было… Смешно, прожив вместе столько лет, до сих пор не знать, что именно так тянет их друг к другу, – с той секунды, когда впервые встретились их взгляды, в этом нереальном, уже ненастоящем прошлом…

Хьютай вновь встряхнула волосами, прогоняя грустные мысли. Как всегда, на борту царила почти полная тишина, но ей казалось, что сейчас глубокая ночь. Она вздрогнула от сквозняка. Вся их одежда, аккуратно сложенная, лежала прямо на полу. Она зябко повела обнаженными плечами и переступила порог.

* * *

В многоугольной прихожей, куда выходили двери жилых комнат, было темно. Мертвенно тлевшая дымка потолка бросала слабые отблески на верхнюю часть стен. Хьютай беззвучно пересекла комнату, так же беззвучно открыла вторую дверь…

Здесь хранилось всё их снаряжение, и здесь тоже было темно, – лишь едва тлел квадрат запора внешней двери. Когда она прикоснулась к нему, он слабо замерцал, и толстая плита с легким шипением отошла.

Переступив порог, Хьютай поёжилась. Прямо перед ней один из коридоров матричного центра «Укавэйры» уходил, казалось, в бесконечность. По высокому потолку шли сонные волны светящегося тумана, похожего цветом на старое серебро. Сложенные из ячеек стены искрились огнями, из крохотных экранчиков на неё смотрело множество живых любопытных лиц файа. Она знала, что на самом деле все они уже тысячи лет как мертвы, а их сознания изменились настолько, что вряд ли тут можно уже говорить об отдельных личностях, но всё же…

Она беззвучно пошла вперед. Податливый теплый пол под босыми ногами казался живым, и ещё больше усиливал ощущение взглядов, со всех сторон падавших на её нагое тело. Она вздрогнула и скосила глаза. По её бедрам скользили цветные отблески переливающихся индикаторов, непостижимых отражений мыслей. Она чувствовала себя, как во сне, – бесплотной и отстраненной.

Через несколько сот метров коридор кончился, упираясь в несокрушимую круглую дверь. Хьютай открыла её, едва прикоснувшись к весму. Новый коридор шел под прямым углом к прежнему, и она бездумно повернула налево, – у её ночных странствий не было никакой цели.

Этот коридор был выше и просторнее. Теплый желтоватый свет, похожий на лампы её детства, показался Хьютай неожиданно уютным. Здесь вдоль стен и под потолком шли толстые, матово-белые трубы, – коллекторы охладительной системы корабля. Их изгибы и разветвления напоминали сосуды внутри её тела, почти беззвучный низкий гул текущей жидкости висел в неподвижном теплом воздухе, отдаваясь смутной вибрацией глубоко в животе. Одна из труб впереди сонно запульсировала, подгоняя поток, пол качнулся, по нему прошла томная дрожь, – и всё стихло. Хьютай невольно расставила пальцы босых ног, и прикоснулась к трубе, – теплая, даже горячая, но не раскаленная. Ощущать себя микробом внутри колоссального живого существа было приятно и немножко страшно.

Она вновь беззвучно пошла вперед. Ещё через несколько минут показалась новая круглая дверь. Хьютай немедленно свернула. Здесь был шлюз, – первая дверь, толщиной в её тело, пропустила её в пустую кубическую камеру. Вторая открылась прямо в бездонную полутемную шахту.

Осторожно держась за край проема, она выглянула наружу. От поднимавшихся снизу волн холодного воздуха её охватил озноб. Стены квадратной, словно вырезанной в стальном монолите шахты были гладкими. Утопленные в них проемы дверей и неосвещенные боковые туннели таинственно темнели.

Внизу, на глубине мили, плавала белая точка, – крышка на дне шахты, ведущая во второй главный отсек. У Хьютай закружилась голова. Подчиняясь внезапному порыву, она отпустила стену, бесстрашно шагнула в пустоту, кувыркнулась, полетела вниз… и вскрикнула, когда воздух, наконец, мягко спружинил под её телом. От рывка у неё перехватило дыхание, – и она зависла посреди шахты в воронке силового поля. Дверь, из которой она вышла, захлопнулась. На мгновение её охватил испуг… но её весм мог управлять и силовыми полями корабля.

Успокоившись, Хьютай осмотрелась, лениво переворачиваясь в воздухе. Шахта была огромна, – шириной метров в двадцать, с монолитными серебристыми стенами, непонятно как освещенная, – на её стенах застыло множество отблесков, но разглядеть сами источники света Хьютай не смогла, хотя чуть не вывернула шею. Вверху, метров за пятьсот, едва виднелась звездообразная крышка, ведущая в наблюдательные отсеки.

Чуть ниже отблескивала огромная квадратная плита, – вход в камеру одого из восьми маневровых двигателей, стоявших в боковых отсеках верхнего, восьмого уступа корабля. Столько же стояло и в отсеках нижнего. Они находились в постоянной готовности, но сейчас не работали. Их отсеки считались недоступными для живых существ, и именно поэтому ей захотелось попасть в один из них.

Она нажала кнопку весма, отлично понимая всю глупость своего желания. Но тут десятиметровая квадратная дверь поднялась, силовое поле под ней подалось, – и Хьютай поплыла вниз, к темному, затянутому мерцающей пленкой проему. Пленка прогнулась, пропуская её внутрь, потом свернулась, и сферой сомкнулась вокруг, защищая её от царившей здесь полной пустоты.

Несколько секунд было темно, затем на стенах загорелись огоньки, – словно открылись тысячи серебряных глаз. Они расширились, разрослись, и, наконец, бледный полусвет залил помещение.

Хьютай не смогла охватить взглядом всю огромную конструкцию. Основную часть отсека занимали не сами двигатели, а системы охлаждения и питания, подводившие массу к аннигиляционным решеткам.

Она видела сегментированные трубы ускорителей толщиной в восемь метров, пронизывающие ещё большие блоки распределительных камер, геометрически строгую сеть сверхпроводящих кабелей толщиной в два локтя, лезвия-ребра перепончатых несущих арок, – всё точное, правильное, неподвижно-застывшее, – и всё это покрывала как бы плесень, бесформенные комки и тяжи густой массы. Их паутинная сеть напомнила ей модель нервной системы. Впрочем, это и в самом деле была нервная и ремонтная сеть корабля, она состояла из мириад крохотных клеточек-машин. Их пепельно-серый отлив странно контрастировал со стальным блеском машин «настоящих». Путаница стали составляла ажурный трехмерный лабиринт. Балки, трубы, арки, тяжи закрывали обзор, их сплетения были странным, чуждым подобием внутренностей живого существа.

Хьютай, скрестив ноги, села на упругое дно силовой сферы. Та медленно поплыла вперед, пробираясь между сегментами и нитями конструкций. Нервные тяжи разрывались перед ней, словно нити густой тягучей жидкости, и тут же смыкались вновь. Огни на них медленно разгорались, и так же медленно гасли, отходя назад. Всё это происходило беззвучно, как во сне. Ей казалось странным, что можно плыть так всего лишь думая об этом…

Она не знала, сколько длилось это медлительное путешествие, – её чувство времени здесь тоже словно впало в сон. Наконец, впереди показалась наружная стена корабля. Сфера опустилась на изоляцию одного из идущих вдоль неё широких нейтридных ребер жесткости, лопнула, превратившись в купол, и застыла.

Хьютай вздрогнула, ступив босиком на горячий металл. Она сделала несколько осторожных шагов, коснулась внешней стены, села, прижавшись спиной к её горячей серой металлокерамике и невольно повела лопатками. Поверить, что всего в нескольких дюймах от её кожи бьется солнечное пламя теплоотводного слоя, было трудно.

Наружная стена корабля была тонкой, – всего восемнадцать дюймов. Сама броня была толщиной в миллиардную долю миллиметра, – кристалл из нейтронов, упакованных плотнее, чем в атомном ядре. Затем шли блоки проекционных матриц, сохраняющих стабильность нейтрида, слой плазмы охлаждающей системы, внутренний отражающий слой и теплоизоляция. Это было всё.

Здесь царила абсолютная тишина. Стена беззвучно вибрировала, полыхая мертвенным жаром, – он отзывался в её коже смутной болью. Рой синеватых огней в узлах паутины сиял, словно россыпи звезд. Они вырывали из тьмы лишь прилегающую часть уступа, всё остальное исчезало во мраке, смутно выступая извивами нитей и отблесками колонн. Справа темнел гигантский куб теплового концентратора, – он переводил слабое тепло работающих машин в солнечный жар плотной плазмы. Наружная броня «Укавэйры» сияла, как поверхность звезды, накаленная до десяти тысяч градусов, – столь велико было внутреннее энерговыделение звездолета.

Всё вокруг было немыслимо, непредставимо чужим. А всего в локте за её спиной начиналась ещё более чуждая пустота, – теплая, согретая смертельным гамма– и рентгеновским излучением такой мощи, что даже самое живучее существо было бы убито им в минуту. Эту пустоту, словно ливень пуль, пронизывали рои метеоров, в ней плавали эрозионные нановирусы, способные в пыль разъесть любую машину, – последний след давно отгремевших и забытых сражений. Здесь проносились струи странных частиц, порожденных уже недалекой Р`Лайх. Здесь радиоволны несли крики рождения и смерти миллиардов миров. Здесь решалась судьба Вселенной. Здесь в ней впервые зародился разум, и здесь собирались её величайшие разумы… а что здесь делает она?

Её постепенно стал охватывать страх. Он зарождался снаружи, в безднах пустоты, в её огненном сердце, и физически ощутимым, давящим потоком разливался вокруг, сочился сквозь броню, обволакивая цепенящей паутиной озноба кожу и сжимая сердце Хьютай ледяной рукой. Она – лишь пылинка во чреве непредставимо чуждого разумного существа, одержимого стремлением к Бесконечности. Её родина, весь её мир, обратился в гравитацию и гамма-кванты ещё тринадцать тысяч лет назад. Сама она мертва, – её тело было сожжено и похоронено в том, уже исчезнувшем мире, когда она ушла за любимым в его вечное изгнание. Сейчас её тело, – запрограммированная с матрицы копия, чью плоть лишь отчасти можно назвать органической…

Хьютай провела ладонью по бедру, ощутив упругую гладкость кожи. Что ж, – между тем и этим телом она не смогла найти ровно никакой разницы, тем более, что ей пришлось умереть и воскреснуть ещё раз. Анмай говорил, что они, – самые счастливые из живых, и это было правдой: вряд ли кто-то ещё смог увидеть столь далекое будущее. И вряд ли ещё кто-то смог пережить свой народ…

Она знала, что здесь, – восемь триллионов Мэйат и её соплеменников, знала, что её народ владеет целой Вселенной… что есть ещё миллиарды живых файа, плывущих вне времени… но для неё Анмай остался единственной парой во всем мироздании, – они чужие для всех, обреченные на вечное одиночество, которое никто не сможет разделить. Её сильное тело, самой природой предназначенное для материнства, никогда не произведет на свет ребенка, – самая мысль о младенце в таком окружении была невозможна, а другого не будет…

Наша судьба – жить, жить, и пережить их всех, – свой мир, свой народ, свою историю… свою Вселенную? – подумала она. – Жить, пока наш путь не уйдет в Бесконечность, как говорит Анмай… А что потом? Что толку, если вся история файа повторится вновь, и конец её будет таким же?

Больше всего ей хотелось вернуться в те два самых счастливых месяца на Девяти Мирах Файау. Бесконечность приводила её в ужас… но это был путь её парня, а она не могла с ним расстаться, – единственным уже не только в любви. Она заплакала, – одинокая, испуганная, среди равнодушных машин погружавшегося в бездну звездолета. Она плакала о тех, кто ушел навсегда, и о тех, кому суждено никогда не появиться на свет, плакала, пока слезы её не иссякли. Осталась только мертвая тоска.

Обратный путь показался Хьютай бесконечно длинным. Когда она вернулась в каюту, её встретило то же мерцание равнодушных ко всему звезд. Анмай так же спал. Она прижалась к нему, и её тоска медленно отступила. Но она никогда не сказала ему об этом её путешествии.

* * *

Шло время. C незаметной медлительностью миновало полгода. «Укавэйра» приближалась к нижней точке своей гиперболической орбиты. Всего сто восемнадцать дней жизни оставалось Эрайа, – а они ни на шаг не приблизились к решению проблемы. Симайа не отвечали на их призывы, – то ли не слышали, то ли не желали отвечать. Туманности, – все туманности, – остались позади, и их обитель стала отлично видна: гигантский сплюснутый шар плазмы диаметром в три с половиной миллиарда миль, светивший ярче, чем вся окружавшая его галактика.

Масса Р`Лайх была равна одной сотой галактической, – три миллиарда солнечных масс. Точно определить её размеры не удалось, – к её экватору примыкал колоссальный плазменный диск, а к нему, в свою очередь, кольца из газа и пыли поперечником в световые годы. Ежедневно целые миры и звезды поглощались чудовищем, но его масса не росла, – столь велико было его излучение. Вырывавшиеся из его полюсов струи ускоренной почти до световой скорости материи простирались на сотни тысяч световых лет. Именно их энергия, а не излучение ядра составляла большую часть светимости Р`Лайх, – необъяснимое физически явление, подтверждающее, что здесь открыты Ворота Соизмеримости. Именно из них исходил этот колоссальный поток материи и света.

Р`Лайх никак не изменяла окружавшей её физики, но гиперсканеры «Укавэйры» нашли внутри неё множество различных физик. Не-планета вращалась, и скорость вращения на экваторе доходила почти до световой, так что время внутри неё разрывалось. У экватора оно текло в двадцать тысяч раз медленнее, чем на полюсах.

В оптическом диапазоне Р`Лайх смотрелась очень странно, – беспредельный огненный водоворот, всё больше накалявшийся, переходящий в призрачность и во тьму, – раскаленное до миллиона градусов ядро излучало лишь в рентгене. Этот переход неистового сияния во тьму, довольно жуткий, доказывал, что есть вещи, недоступные ничтожному восприятию живых существ.

«Укавэйре» оставалось лишь несколько дней полета до этой испепеляющей тьмы. Затем она пробьет плоскость плазменного аккреционного диска, – нелегкая процедура на половине световой скорости, особенно если учесть, что плотность диска местами равнялась плотности обычных звезд, – и уйдет в космос. Сейчас этот диск простерся под ними, подобно огненному морю. Составляющие его отдельные кольца, струи, течения и уплотнения плазмы были отлично видны. Местами эти сгущения становились столь массивными, что в них начинался термоядерный синтез, – целые звезды возникали из огня, чтобы через несколько дней вновь исчезнуть. Всё вокруг пронизывало сверхмощное магнитное поле Р`Лайх. На него накладывалось не менее мощное поле самого диска, и плазма причудливыми реками текла вдоль силовых линий, которые сама же и формировала. Магнитные и электрические поля постоянно пульсировали, сталкивались и аннигилировали, вызывая колоссальные взрывы-вспышки, неизмеримо мощнее солнечных. Плазму пробивали исполинские молнии такой мощи, что в их каналах происходил термоядерный взрыв. В этой электромагнитной мельнице протоны ускорялись до релятивистских энергий и выбрасывались во Вселенную под именем космических лучей. Иногда их сопровождали осколки странной материи, выброшенной адской топкой Ворот.

Над огненным кипением нависало ослепительно яркое небо, – туманности отбрасывали назад немалую часть излучения. Его мощность уже в тысячи раз превысила солнечную, внешняя температура поднялась до ста тысяч градусов. Только мощные силовые и магнитные поля, да действующее на полную мощность охлаждение спасали «Укавэйру» от немедленного разрушения.

Всё вокруг казалось порождением первозданного хаоса, но правильность, чуждая природным формам, проступала даже сквозь огненный ад. Немыслимо было признать всё это искусственным сооружением, превзошедшим всё величие природы, но ничего иного не оставалось. Средняя плотность Р`Лайх была впятеро меньше плотности воды. И пусть снаружи бушевал световой ад, – но внутри была жизнь, и эту жизнь охраняли. Тысячи нейтронных звезд кружили вокруг Р`Лайх, иногда в самой глубине её плазменного диска. Иные прятались в ядрах окружающих звезд, отгородившись от страшного напора раскаленной материи чудовищной стеной магнитного поля. Не приходилось сомневаться, что это, – те самые звезды-крейсеры, разумные пульсары Тэйариин. А может, и наоборот, – сами Тэйариин служили разумным звездам. Кто знает? Даже «Укавэйра» не всегда могла разобраться в диком хаосе наружных сигналов. Мощные защитные поля искажали их до неузнаваемости, ещё больше затрудняя задачу, и к тому же, пожирали массу энергии. Впрочем, в такой среде с энергией сложностей не было. «Укавэйре» оставалось только поглощать её.

Её пассажиры уже успели привыкнуть к своей странной жизни. Первое время, пока радиосигналы окружающего мира ещё не утонули в окружавшем их огненном хаосе, они пытались разобраться в сути обитающих здесь цивилизаций, – без особого успеха. А в ядре, в огненном, пожирающем ядре, их просто не было. Чья-то незримая, но могущественная рука позаботилась, чтобы разум не смог ни возникнуть, ни обосноваться здесь, на мирах, обреченных упасть в ненасытную бездну Р`Лайх.