Текст книги "ТИК"

Автор книги: Алексей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

15

Февраль

– Ну неужели вы хотя бы потом не поинтересовались у Смирнова, откуда этот Коля взялся и чего хотел?

– Понимаете, мы тогда выпили… довольно здорово. Сначала его виски, потом Виталь еще выставил… Потом мы с Коляном поехали в центр, по пути еще где-то догонялись, о чем-то говорили – но если честно, я просто ничего не запомнил. На следующий день и дальше у меня дела были, неделю я с Виталем не созванивался… Три дня назад его набрал – телефон не отвечал…

– Может быть, он какой-нибудь сектант был, этот Колян?

– М-м… Черт его знает. Вообще он не проповедовал сатанизм, а интересовался им…

– Но разве станет нормальный человек такими вещами интересоваться?

– Ну что значит нормальный… Видите, в чем дело: большинство цепляется – естественно – за само слово. «Сатанизм»!.. На эту тему больше всего любят рассуждать, во-первых, всяческие ревнители духовности-соборности-православия, борцы с «тяжелым металлом» и американским влиянием… Во-вторых, как раз те, кто сам себя называет сатанистами: на девяносто процентов это экзальтированная молодежь и разнообразные комплексанты, включая сетевых завсегдатаев. Но всегда есть еще и просто психически не совсем адекватные люди – которые по определению легко поддаются на такие провокации… И вот тут, конечно, бывает всякое. Вплоть до суицидов и убийств – местами действительно жутких…

– Колян – он, по-вашему, был из таких? Психически неадекватных?

– Ну, это не мне оценивать… Но он был сильно странный – что да, то да.

Январь

– Помимо персонификации плебейского сексапила, неофициального статуса самой звездной из всех кинозвезд и прочая прочая, за Мэрилин Монро остался еще и титул «сатанинской мадонны XXI века». Любимый апокриф сатанистов гласит, что ЛаВей и Монро познакомились в 1948-м, когда Норма Джин Бейкер уже получила свой знаменитый псевдоним, но снялась еще только в нескольких эпизодах. Говорят – сатанисты, естественно, – они стали любовниками в первый же вечер. Говорят, Мэрилин полностью разделяла увлечение Антона черной магией и оккультизмом, обожала заниматься любовью на кладбище и частенько видела во сне дьявола. Однажды она, плохо водившая машину, сбила священника – и ЛаВей углядел в этом символ… Расстались они задолго до смерти Монро в 1962-м, что не помешало ЛаВею – после ее смерти – произвести Мэрилин в «мадонны». Достоверность всего вышеизложенного, понятно, стремится к нулю, но и оно по-своему симптоматично – все-таки именно Монро, а не кто-нибудь другой…

– Почему, кстати? – спрашиваю.

– «Дитя сумасшедшей матери и неизвестного отца, она появилась перед нами, лишенная прошлого, и мгновенно скрылась в породившей ее тьме…» – процитировал Виталь. – Так, например, писала о Мэрилин официальный биограф ЛаВея и его преемница в деле руководства «Церковью» Бланш Бертон. И в этом, между прочим, есть доля правды. На самом-то деле Монро, вопреки своему развесело-комедийному амплуа, была крайне депрессивной теткой. Мать душевнобольная, детство в приемных семьях, неудачливость во всех браках, комплекс профессиональной нереализованности, нервные срывы, госпитализация в «дурку», алкоголизм, медикаментозная зависимость и непонятная смерть в тридцать шесть лет – не то передозняк, не то суицид, не то вообще убийство…

– А на самом деле?

– Что – на самом деле?

– Ну, ты как думаешь – убили ее?

Виталь переглянулся с Костей, фыркнул:

– Не совсем по адресу вопрос. Вряд ли, конечно, – просто вокруг любой странной смерти, тем более смерти звезды, плетут всякое…

– Там другая смерть была – еще интереснее… Звезды… – Костя был уже явственно дат. – Ну, эта… безголовая…

– Джейн Мэнсфилд… – Виталь шерстил свои бумажки. – Еще один секс-символ 60-х – тоже такая монрообразная грудастая блондинка… Тут она прикольно раскассирована: бубсы 120, талия 46, бедра 89, ай-кью 136. Ну-ну… Настоящее имя Вера Джейн Палмер, 1933–1967. Ей в лавеевском «житии» уделено еще больше места. Тоже, естественно, его любовница. Сатанистка – согласно «житию»! – уже сознательная и убежденная… Да, тут история хорошая. Я, естественно, опять цитирую ихние источники… Значит, Мэнсфилд живет в то время со вполне приличным человеком, своим адвокатом Сэмом Броди, которому экстремальные увлечения «клиентки» нравятся, понятно, не слишком. Однажды осерчавший адвокат вламывается в дом ЛаВея и учиняет разгром в ритуальной комнате. Антон приходит домой и видит, что дебошир зажег некую «свечу проклятий». Он рекомендует Джейн побыстрее бросить Сэма, ибо после таких дел долго не живут. Та упорно не хочет, хотя Броди за короткий срок дважды попадает в автокатастрофы. Третий раз, 29 июня 1967-го, попадает вместе с Мэнсфилд – в тумане их машина врезается в грузовик… Помянутая Бланш Бертон пишет, что аккурат в момент катастрофы ЛаВей вырезал из газеты фотографию, где он кладет цветы на могилу Монро. На обратной стороне страницы был портрет Джейн – и ножницы главного сатаниста прошлись по ее шее. А на следующий день газеты вышли с громадными заголовками: «Джейн Мэнсфилд погибла. Найден ее труп без головы»…

– А что там, – вспоминаю, – за история была с этим «Ребенком Розмари»?

– Ну, якобы он там снялся… – Виталь завороженно наблюдал колыхание жидкости в им же взбалтываемом стакане. – Я «Розмариз бэби» смотрел несколько раз, никакого ЛаВея, надо сказать, не заметил… Но уж больно удачно для сатанистского пиара вышло с Мэнсоном и беременной Тейт. Естественно, после бойни сразу вспомнили фильм – год всего прошел с премьеры. Так что понятно, почему ЛаВей говорил, что «Ребенок Розмари» сделал для «Церкви Сатаны» то же, что «Рождение нации» для Ку-Клукс-Клана.

– Что – сделал?

– Прописал их в кино. При этом не только пропиарил, но как бы… отчасти легитимизировал. Ну, там что в фильме-то происходит: за беременной героиней, Розмари, всё бегают какие-то странные – как выясняется, сатанисты. Зритель думает, что они хотят новорожденного убить и съесть, – но в финале оказывается, что ровно наоборот, они его холят и лелеют, потому как младенец – сын самого дьявола. Причем мать в итоге остается с ним. В общем, сплошное торжество сатанизма…

– А Ку-Клукс-Клан?

– А с него – точнее, с фильма Дэвида Уорка Гриффита «Рождение нации» 1915 года, признанного шедевром, кино вообще чуть ли не началось. По крайней мере, эта лента считается одной из тех, что превратили кинематограф из аттракциона в искусство. Гриффит, мэтр, классик, изобретатель нового киноязыка, снявший к тому моменту четыре с половиной сотни короткометражек (в начале десятых годов многие продюсеры еще были свято уверены, что зритель дольше 15-ти минут в зале не высидит), не был первым, кто сделал ленту длиной в несколько часов – «Рождение нации» длится три, – но он суммировал в нем все новаторские и даже революционные по тем временам приемы: монтаж, например, общих и крупных планов. Это такой киноэпос про две американские семьи во времена тамошней Гражданской войны и после оной – с батальными сценами, дотоле невиданными. Ничего подобного по зрелищности и убедительности до Гриффита не делалось – и затраты на съемки окупились за два месяца проката. Причем аудитория фильма состояла из всех социальных слоев – что само по себе повысило общественный престиж зрелища, тогда еще многими почитаемого за плебейскую забаву… Так вот, шедевр-то он шедевр – но с расистским душком: с гнусными неграми и почти сочувственно показанными ку-клукс-клановскими расправами. Так что нынешние американские киноведы, перепаханные политкорректностью, все не решат, гордиться им «Рождением…» или анафеме предавать…

– Ну, для кино это вообще не новость… – Костя, не глядя на нас, бережно извлек из лопатника приличных размеров забитый косяк (я заметил там у него еще как минимум пару). – Фильмы Лени Рифеншталь – что, местами не крутое хужо… художественное достижение?.. – Он защелкал зажигалкой. – Что, это не фашистская пропаганда? Конечно, пропаганда…

– Ну да… – Виталь быстро принял самокрутку у затянувшегося Кости, стремительно, глубоко, выпучив обессмыслившиеся глаза, всосал и, задержав дыхание, сунул косяк мне. – Наверное… – закашлялся, – у «картинки» с реальностью какие-то свои отношения. Я что-то не припомню великого нацистского, допустим, романа, откровенно пропагандистского – и при этом ставшего литературной вехой…

– Ремарка нету, – Костя взял шалу из моих пальцев. – Это к нему – насчет нациков. В кино тоже…

– Ремарка? – переспрашиваю.

Виталь быстро посмотрел на меня, потом на Костю – вроде бы сделал ему некий мимический знак: но тот таращится на хозяина уже откровенно расфокусированными зенками, суя ему самокрутку.

– Есть один… – Виталь скосил глаза на готовый рухнуть у него из-под носа цилиндрик пепла.

– Координаты, – говорю, – не подкинете?

Виталь вдохнул, стряхнул пепел прямо на распечатки, передал мне косяк, медленно, далеко выпустил дым через ноздри. Проследил, как я пыхчу. Прищурился и произнес с каким-то подтекстом (по крайней мере, мне так показалось – может, спьяну):

– Любознательный ты парень, Ник… Николас…

Февраль

Алена еще чуть потопталась на площадке, потом поставила пакет на бетон и раздраженно полезла за ключами. Обычно Виталька открывал сам – благо, завел, плюс к домофону, систему, позволявшую не ездить всякий раз к дверям, а отпирать замок нажатием кнопки в гостиной, – но сейчас то ли в сортире был, то ли вообще дрых…

– Виталик! – позвала, захлопнув дверь и включив в прихожей свет. Ответа не было.

Она разделась, разулась, пошла с пакетом на кухню. Загрузила продукты в холодильник, вынула упаковку морса, поискала глазами стакан. От тех, что стояли в мойке, разило водкой – поморщилась: опять алкаши какие-то гостили. Достала чистый из шкафчика, налила. Механически подобрав пульт, врубила радио – заквакала попса. Прихлебывая на ходу, двинула в комнату.

Очаровательно! – подумала, останавливаясь на пороге. Такого на ее памяти еще не было. То есть поддатым он ее иногда встречал, и даже раза два довольно сильно пьяным – но чтобы по полу валяться… Виталька лежал ничком, головой к окну – на Алену смотрели широкие пятки в черных носках. Она потянула носом – еще и наблевал, что ли?..

Сунув, не глядя, стакан на полку и заранее кривясь, она шагнула вперед – и отшатнулась, зажимая рот.

Приторный сучий голосок из кухни прозрачно-ерническими эвфемизмами пел про половой член. Шуршала о стекло метель. Голый и даже на первый взгляд какой-то совсем неправильной формы Виталькин затылок сплошь был залит ярко-красным – как и пол вокруг, до самой батареи, до самого угла… Инвалидное кресло стояло у его ног – Виталька явно вывалился из него вперед головой. А в метре от кресла, тоже смазанный по краю бордовым и маслянистым, темнел на паркете один из самых широких и увесистых дисков для штанги.

Часть вторая

16

Москва, январь 2006-го

– Торговля неопознанными трупами – это развитый, бойкий милицейский бизнес. При количестве-то таких трупов в стране – и при нашей законодательной базе… Причем наглость местами потрясающая! Помню историю: подняли дело на очередного уже оприходованного покойника, где-то в провинции это было… А там – ни фотографии, ни отпечатков пальцев. Как понимать? А менты, нимало не смущаясь, заявляют: в фотоаппарате пленка кончилась и краска, пальцы мазать, тоже. Представляете?.. И в чем еще тут сложность для нас и привлекательность для аферистов – почти никакого риска. Потому что человек, «опознающий» в мертвом бомже своего родственника, в случае чего просто скажет, что ошибся. И привлечь к ответственности его практически невозможно.

Этот Шалимов производил забавное впечатление: будучи адвокатом и занимаясь защитой жертв разнообразных афер, выглядел он самым что ни на есть отпетым жуликом – со своей постоянной хитрющей улыбочкой, стреляющими по сторонам глазками, бойкой речью и вкрадчивой, но непрерывной жестикуляцией.

– Больше всего, конечно, жалко родных. Особенно стариков. Как подумаешь, через что им пройти приходится, каково им просматривать фотографии сотен мертвецов в поисках своего ребенка… Чтобы потом вдруг узнать, что он похоронен под чужим именем!.. Как раз сейчас я занимаюсь делом одной женщины, пожилой уже, из Самары. Ее сын пропал в прошлом году. Объявили в розыск, никаких результатов. Спустя время она выясняет, что сын, перед тем как исчезнуть, собирался в Москву. Милиция не чешется, женщина сама едет сюда, обходит все наши морги – а вы представляете, какой тут вал покойников, да еще за многие месяцы?..

Денис был немного знаком с этим жутеньким занятием – листал когда-то картотеку неопознанных трупов (по работе, тьфу-тьфу). Даже ему мало не показалось. Хуже всего были фотографии изуродованных тел – а их там хватало. Денис тогда подумал, сколько все-таки значит изначальная установка восприятия: чем больше усердствуют, скажем, гримеры ужастиков, тем выходит не страшней, а смешней. Но если ты знаешь, что смотришь на протокольный снимок, – каким бы циником ты ни был, внутри все смерзается и завтрак просится на воздух. Тоже, конечно, дело привычки – научиться воспринимать ЭТО не как бывшего человека, а как рабочий материал; но для постороннего – тем более, ищущего кого-нибудь из близких… вглядывающегося в эту кашу в поисках знакомых родинок… Вот чего он никому бы не пожелал…

– …В конце концов она узнает, совершенно случайно, что да, поступал недавно в один из моргов сильно разложившийся, да еще объеденный собаками какими-нибудь (лицо опознать невозможно) труп. По которому даже причину смерти не смогли установить. И кто-то из работников морга обмолвился, что на этом теле была камуфляжная куртка с символикой МЧС – а женщина вспомнила, что такую сыну подарил его друг, работавший в ведомстве Шойгу. Мать, естественно, требует опознания – но никаких следов тела нигде нет. Она продолжает искать – единственный сын все-таки – и вдруг оказывается, что тело уже опознано: как принадлежащее совсем другому человеку. Причем – как раз по одежде! Выдано жене и кремировано. Жена – типа вдова – кремированного общаться с этой женщиной не желает. Менты ни до каких документов ее не допускают и даже угрожают: будешь доставать, посадим. Что делать, куда идти?.. На ее счастье, женщину заносит ко мне. Я берусь ей помочь – я-то с такими историями уже сталкивался и догадываюсь, в чем тут дело. И без особого даже труда нахожу этого «опознанного» живым и здравствующим. Знать не знающим, что прах его давно запакован в урну. И что он по факту смерти выписан из квартиры, где несколько лет не живет после развода с экс-женой…

Денис тоже хорошо знал, как подобным образом мутят с квартирами. Схема проверенная: если тебе приспичило выписать не живущего с тобой родственника – ты «опознаешь» его с помощью ментов в любом бесхозном покойнике, потом в загсе делаешь справку о смерти и идешь с ней в ЖЭК. И продаешь, допустим, квартиру. При нынешних ценах на недвижимость спрос на мертвецов и вовсе почти зашкалил… И когда тот самый родственник потом лично приходит в свой ли бывший дом, в ментовку ли – сделать он ничего не может. Ему еще очень долго приходится доказывать, что он живой, – и не всегда получается. Поскольку признать запись загса о смерти недействительной может только суд, где не менее двух свидетелей должны подтвердить, что ты это ты. Тем более, что разводят так в основном стариков, инвалидов, душевнобольных – которые и так-то нищие и беспомощные. Чего уж говорить о прописке, если у квартиры давно другой владелец, с которого взятки гладки…

До Дениса упорно (при всем, опять же, цинизме), надо сказать, не доходило: ну ладно, менты, наглое, облеченное полномочиями жлобье – они наживаются на всем, на чем могут… Но ведь подставляют-то как правило совершенно обычные, нормальные вроде бы люди – и главное кого! Своих родных. Мужа. Брата. Родную мать, проведшую полгода в больнице – а теперь, без квартиры, вынужденную вообще чуть ли не бомжевать…

– …Но и это еще не все! – Шалимов аж вперед подался. – Когда искали, разбирались, что к чему, в холодильнике вдруг обнаружились останки, точно совпадающие с описанием тех самых, спорных! Сейчас взяли у моей клиентки кровь, ждем результатов генетической экспертизы…

– Так кого же тогда сожгли? – спросил Денис.

– Еще кого-то бесхозного. Якобы перепутали карты. Поступил примерно в то же время, тоже почти скелетированный, даже отпечатков снять не смогли…

– Перепутали – или?..

Шалимов посмотрел на Дениса хитрыми глазками и неопределенно повел бровями.

– Владельцем домена записана компания «Инфотэк»: наша, московская, занимается информационными технологиями управления. Но реально «Синефобию» сделал для собственного удовольствия Василий такой Дробышев, совладелец этой компании. Интересный сам по себе мужичок – лет пять тому назад проходил по делу о видеопиратстве: накрыли мастерскую, где дивидишки штамповали… Подозревали, что он организатор, – но так в итоге ничего ему не предъявили.

– А, синефил…

– Ага. Ветеран. Даже мученик идеи. Он за свое увлечение все-таки отсидел – только еще при Андропове.

– Ну?.. – усмехнулась Ксения. – Игорь же любил про то время рассказывать – хотя сам тогда ребенком еще был, но специально им интересовался. Не в курсе?.. Он, я помню, носился – давно уже, правда, – с идеей написать историю советско-русской синефилии и считал начало восьмидесятых таким катакомбным периодом, эпохой подвижников… Когда видеокассета с американским фильмом стоила на черном рынке от ста до двухсот рублей. Месячная инженерская заплата… Ну, и надолго за это сажали? По какой, кстати, статье?

– Дробышеву дали трешник. За распространение порнографии. Как он сам говорит, за фильм «Последнее танго в Париже».

– Н-да… – Она покачала головой. – Ты, значит, разговаривал с ним?

– Да, встретился. Ничего, конечно, интересного не узнал. Сайт он сделал два года назад, у того были свои постоянные посетители – киноманы, понятно… Все, в общем, совершенно обычно. Когда байда эта началась, в декабре, Дробышев сперва вообще внимания не обратил – мало ли кто о чем на форуме базарит…

– И кто такой Джон Доу он, конечно, не знает?

– Ну откуда? Что регистрирующийся указывает? Че хочет, то и пишет. Ну, е-мейл свой. Но наделать себе сетевых ящиков – тоже, знаешь, не проблема…

– …А этот самый Ник?

– Нет, не знает. Хотя он последнее время следит за всеми терками на форуме. И он тоже обратил внимание на этих двоих. Дробышев, между прочим, считает, что они знакомы друг с другом.

Ксения изобразила лицом скепсис.

– Я помню: ты говорила, что скорее всего они оба – один человек. Может, сам Гордин…

Ксения изобразила, что ни на чем не настаивает. Знарок раздумчиво выпятил нижнюю губу:

– У меня, например, скорее ощущение, что кто-то из них кого-то на понт берет…

– Саш, – мягко спросила она после паузы, глядя на майора исподлобья, – если не секрет, конечно… Зачем ты его ищешь? Тем более не по службе…

Знарок посмотрел на нее – внимательно, хотя и без какого-то специального выражения. Но Ксении стало не по себе.

– Понимаешь… – произнес медленно. – Он мне остался кое-что должен.

Питер

По Богатырскому проспекту, широченному, голому, я пер бесконечно, как через арктическую пустыню, коченея на ветру. Зябко светились двенадцатиэтажки, в отдалении врастали в глухое черное небо какие-то строящиеся башни, смутно обозначенные прожекторами… Я обрывочно думал, что нет ничего тоскливее и ничего для меня привычнее, чем так вот полубесцельно бесконечно двигаться, ежась, сморкаясь под ноги, с видом на все это, одинаковое и неизбывное на одиннадцати часовых поясах: продуваемое пространство пустырей и проспектов, щедрое, снежное, безлюдное; ящики «жилмассивов» в электрической сыпи… и еще высоковольтные мачты с провисшими нотными линейками – на фоне блеклого заката… далекие гигантские конусы ТЭЦ… Ничего другого не представлялось мне при произнесении слова «Россия».

Чувствуя, что недооценил расстояние до метро, я свернул наугад в мелкий шалман – в одну из длинного ряда стекляшек, которые тянулись по периметру примыкающего к «Пионерской» участка с чем-то не то, опять же, строящимся, не то ремонтируемым по центру: из темноты едва проступали тяжелые бетонные углы.

Взял сто, сел подальше от входа, повесив куртку на спинку стула. Вскоре после меня в кабак ввалилась компания из шести-семи гопников, включая пару гопниц: они были датые, громкие и витальные, они реготали конскими голосами, размахивали руками, толкались, разливали, почти не скрываясь, под столом – и разливали по столу. Я отвернулся, вытащил из куртки и разложил перед собой несколько взятых у Виталя распечаток. Ладно, продолжим.

Мэрилин Монро (Норма Джин Бейкер). 1926–1962. Начинала как фотомодель, с конца 40-х стала сниматься в кино – преимущественно в комедиях. Всего в фильмографии от IMDB – 31 картина.

(– …Это правда любопытно, – заглатывал Виталь вискарь. – Почему именно она стала предметом культа, абсолютным символом, самодостаточным неким ориентиром, к которому волен адресоваться кто угодно? Понятно, что не благодаря бубсам – этого добра в любом «Плейбое» центнеры. И уж тем более не благодаря таланту, который если и имелся, то в невеликом количестве – что признается всеми. И не ролям, конечно, – среди которых вообще ни одной более-менее серьезной и весомой…

– А почему?

– Когда я работал в одной газете, – ухмыльнулся собственному воспоминанию Костя, – главным редактором у нас состоял некто Гуров, абсолютно шизанутый кекс. У него был свой понятийный ряд: правильная, с его точки зрения, журналистика обозначалась, например, словосочетанием «железо в штанах», обязана была «иметь диагональ», а также «греть и не вампирить». Психология идеального читателя выражалась фразой: «Я человек с теплыми потребностями – почешите мне пятку!» А самохарактеристика звучала так: «Я стою на земле обеими ногами и все чакры у меня открыты». Но это к слову. Однажды я предложил ему репортаж – о какой-то полной ерунде, скейтбордистах каких-то. Гуров подумал-подумал: «Ну че, скейтбордисты… А вот скажи, Константин, есть в них Тайна?» С тех пор в нашем фольклоре завелось понятие «Гуровская Тайна»…

– Ну да, – подхватил Виталь, – в Монро есть Гуровская Тайна. Не в том смысле, конечно, в каком о ней пишут в бабских журналах: «В чем был секрет ее обаяния?» А в том, что она – такая черная дыра. При всех своих плотских достоинствах и простецком образе next door girl – фрагмент вакуума. Сколько про нее не написано, все равно толком ничего не понятно: что она собой представляла? Сколько в ней реально было ума и таланта? Могла ли она стать настоящей драматической актрисой – как мечтала?.. Но самое главное – она рано померла, так и оставив все эти вопросы без ответа. И добавив большой новый: от чего померла?.. Такая незавершенность, недоделанность, недоговоренность, если присмотреться – в основе многих великих киношных мифов. Брюса Ли, я не знаю, возьми, который не сыграл ни в одном пристойном фильме и умер в тридцать два года ни от чего… Может, благодаря ей, недоговоренности, только и можно переместиться из так или иначе ЗАРАБОТАННОГО статуса суперзвезды в положение самодостаточного архетипа…

«Брюс Ли», борясь с опьянением, запоминал я…)

Тридцатишестилетнюю Монро нашли мертвой пятого августа шестьдесят второго на вилле Брентвуд близ Лос-Анджелеса. Рядом с кроватью, где она лежала, обнаружили пустую упаковку от снотворного в таблетках. На ночном столике рядом – еще четырнадцать пузырьков. Очевидная передозировка, вероятное самоубийство – но предсмертной записки не было. С одной стороны, масса свидетельств того, что страдающая депрессиями актриса принимала и снотворное, и стимуляторы хаотически и в чрезмерном количестве, причем в сочетании с алкоголем, и один раз вроде бы от медикаментозной передозировки даже впала в кому – так что мог быть и несчастный случай. С другой – несколько ранее совершенных суицидальных попыток, причем один раз, в юности, будущая Монро именно что наглоталась снотворного.

Но с самого начала заговорили еще и о возможном убийстве. Предположения основывались как на странности некоторых сопутствующих этой смерти обстоятельств (машина «скорой помощи» оказалась у ее дома еще до того, как было обнаружено тело), так и на слухах, окружавших отношения Мэрилин с братьями Кеннеди: президентом Джоном и министром юстиции Робертом. Сохранились свидетельства о том, что Монро шантажировала обоих угрозами оглашения скандальных подробностей романов с ними и даже буквально за день до смерти обещала дать разоблачительную пресс-конференцию; ходила легенда о «дневнике в кожаном переплете», куда Мэрилин якобы записывала отрывки из разговоров, слышанных в обществе Кеннеди, включая компрометирующие, и который якобы был украден в ночь смерти актрисы – живучести всем этим слухам добавили скорые насильственные смерти обоих братьев и окончательная потеря надежды что-то прояснить.

(– …В общем, дело ясное, что дело темное, – хмыкал Виталь. – Фантазируй на здоровье. Например, что действительно убийство: но не по заказу Кеннеди и даже не с подачи мафиозного босса Сэма Джанканы – о чем тоже поговаривали, – а… Кстати, может, слухи в таком количестве и столь противоречивого содержания появились не вполне сами по себе?..)

Может, может, подумал я. И даже наверняка… И вдруг понял, что кто-то стоит надо мной.

Один из гопничков. Длинный, сильно бухой и агрессивно-веселый. Я сразу сложил распечатки вчетверо и сунул в карман куртки. Гопничек не спеша обогнул угол стола и с размаху приземлился напротив меня:

– Здорово! – Рожа красная, довольная, зенки пьяно нетерпеливо блестят.

– Здорово, – говорю. Оглядываюсь назад. Большая часть компании продолжала орать и пихаться, но одна девка разглядывала нас: с глумливым удовлетворением, хотя и без особого интереса. Сидела гопота как раз между мной и выходом.

– Вот скажи, – начал «мой», наваливаясь на столешницу, дыша перегаром, – вот ты тут сидишь… Читаешь… – Он импровизировал, сам почти не обращая внимания, что несет.

Ему было от силы лет восемнадцать. Четыре здоровенные конечности. Восемьдесят килограммов говна.

– Ну? – говорю после паузы.

– А ты у меня спросил? Можно мне, типа, тут сидеть?..

Мы смотрели друг на друга.

– А кто ты такой? – спрашиваю.

– Я? Ты не в курсе, кто я такой? А я здесь все держу, понял?

Я не ответил. Че тут было отвечать. Сидел и ждал.

Когда понял, что ничего не дождусь, допил водку, поднялся и пошел наружу.

Леха этого козла еще с самого начала заметил – но тогда внимания не обратил. А когда накатили, вдруг чего-то вспомнил. Поднял голову – козел так и сидел со своими бумажками. Читал. Читатель. Мудак. Потом еще накатили, потом Леха встал и пошел к мудаку.

Тот делал вид, что не замечает его. А может, правда зачитался, лох отмороженный. Совсем какой-то придурок.

Он, наконец, очнулся, увидел Леху и быстренько бумажки свои подобрал. Перессал, блядь, моментально.

– Здорово! – Леха сел.

– Здорово. – Придурок смотрел на него. Глаза как у обдолбанного.

– Вот сидишь ты тут, читаешь, – сказал ему Леха. – А хули ты тут сидишь?

Тот смотрел, блядь, типа ничего не понимает. А может, правда не понимал. Реально он был под балдой, нарик сраный. Рожа, блядь, как у мумии.

– Ну? – выдавил нарик, типа ему трудно было говорить. Или больной какой-нибудь, псих, подумал Леха. Ему уже стало неинтересно.

– Ну а у меня ты спросил, можно тут сидеть или нет? – Раз уж начал, надо было продолжать. Хотя ни хера у него не будет в лопатнике, подумал Леха. Одет как бомжара. И труба наверняка запомоенная какая-нибудь. Если вообще есть.

Больной-обдолбанный продолжал смотреть ему в глаза. Не отрываясь и не мигая. Своими пустыми шарами. И молчал. Хули ты смотришь? – хотел спросить Леха, но почему-то промолчал тоже. Словно ему, как и торчку этому, стало вдруг трудно открывать рот.

– А кто ты такой? – так же тихо и вяло произнес наконец торчок. Неподвижная его, жуткая какая-то рожа в первый раз дрогнула – Лехе показалось, он слабо улыбнулся, хотя глаза не менялись совершенно.

– Я? Ты не знаешь, кто я? Я тут все держу, понял? – Леха механически заводил себя, хотя на самом деле ему уже хотелось оставить этого психа к ебеням.

Псих не реагировал. Вообще никак. Он продолжал смотреть. В глаза – хотя Лехе почему-то казалось, что не его он рассматривает, а то ли мозги Лехины под черепом, то ли стенку за его спиной. И рожа оставалась прежней: совершенно неподвижной, деревянной, только движение это, почудившееся Лехе, действительно повторялось раз за разом – левая щека психа дергалась, дергалась (так иногда дергается неподвижное изображение, когда ставишь видак на паузу), отчего казалось, что он подмигивает и чуть улыбается углом рта. Жмур мог бы так подмигивать.

Блядь, хули он тут, совсем, блядь, да в ебало щас дать – ворочалось беспорядочно у Лехи в башке; ему даже казалось, что он собирается встать и в натуре накидать прямо здесь этому уроду таких, блядь, пиздянок… Но он сидел – может, потому что в той же башке, только в глубине где-то, объявился вдруг Акимчик с Колпина, который, когда ему не хватило на дозняк, взял кирочку для расщебенивания и пошел грабить магазин: расщебенил там продавщицу – вся стена, рассказывают, была в кровище… И вслед за ним – отморозок Геха, имевший не то пять, не то шесть ходок на зону, способный без предупреждения и объяснения дать в рыло первому встречному, однажды поймавший девку лет десяти, отлососивший во все дыхательные и пихательные, затолкавший ей в манду бутылку ноль пять – и разбивший ее там… внутри… А может, просто потому что тот маленький внутренний Леха, сметливый и куражистый, который всегда подсказывал ему, чего делать, сейчас ни с того ни с сего заткнулся – что-то не так ему было, не нравилось что-то… скучно вдруг стало… или страшно.

Поэтому Леха большой, охваченный непонятной расслабухой, так и остался молча сидеть, даже когда псих доглобил стакан, вылез из-за стола, надел запомоенную свою куртку и медленно вышел – мимо проводивших его глазами, но тоже не пошевелившихся пацанов.