Текст книги "ТИК"

Автор книги: Алексей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

21

Питер, февраль

На дверце грязного колесного трактора, впряженного в явно дерьмососную цистерну с кольчатым шлангом, крупными буквами значилось: «ЗОЛУШКА». И ниже – телефон… Стояло это чудо на Рузовской улице, по которой я шел к Обводному.

Сизое небо над забетонированным льдом каналом, над широкими его набережными, над коптящими и мертвыми трубами еще цедило последние остатки света, длинное пятно за крышами позади меня обмороженно розовело. Я свернул налево, под железнодорожный мост: там, под насыпью, кто-то топтался в вонючих потемках. Перебежал дорогу. Справа чередовались дома с непроглядными подворотнями, мусорные пустыри за щелястыми заборами; наползал запах не то химии, не то тухлятины. Торопливо проносились машины. Угрюмые фабричные стены с изредка тлеющими окошками, одним-двумя, теснились по краям распахнутого выстуженного пространства.

Через некоторое время справа открылся заваленный смерзшимися сугробами то ли скверик, то ли пустырь (торчат пучками какие-то обломанные прутья), за которым, задвинутый в угол, прозябал каменный здоровенный сарай с неразличимыми сейчас тусклыми буквами по слепому фасаду: «Дом культуры им. Х-летия Октября». Срезав через пустырь, я нырнул в подворотню, сплошь расписанную цветными граффити, тоже сейчас не видимыми; попал через нее в узкий дворик, откуда поспешно удирала легковушка, и, повернув направо, оказался перед глухими воротами и будкой-проходной. В будке горел свет.

Поднимаясь на узенькое крыльцо, толкая дверь, я привычно уже гадал: получится?.. Сюда я к Славке приходил в третий раз и на заводе ЖБИ был однажды – и пока везде получалось.

Вообще-то я знал, что пройду и сейчас. И догадывался, почему. Даже не могу сказать, в чем мне хотелось бы убедиться на самом деле: в том, что я прав, или в обратном…

За стеклом на крутящемся стуле развалился (насколько смог) боком ко мне, безнадежно уставясь в маленький телевизор, жирный, со складчатым загривком мужик между сорока и пятьюдесятью. В мою сторону он даже не покосился.

Пустой, частично выскобленный двор освещали несколько оранжевых фонарей: грязноватые сугробы у стен лоснились. Справа нависал многоэтажный корпус, в котором не горело ни одно окно – в советские времена здесь была территория какого-то немаленького предприятия, невесть что производившего; теперь, как водится, часть помещений пустовала, что-то сдавалось в аренду под офисы, что-то под мастерские, а Славутич все это грел. Я прошел между двухэтажным зданием, в котором какая-то жизнь еще теплилась, и закрытыми боксами, свернул налево – в совсем уж тесный, не расчищенный толком проход. В лежащем плашмя свете широкого зарешеченного окна рябили густо устлавшие снег опилки – тут притулилась мастерская по деревообработке; наполовину зарылся в сугроб громадный лом. Заканчивался проход деревянной двустворчатой дверью, широкой и перекошенной, в тупиковой стене – я отпахнул ее с усилием.

Газовый котел сипло ревел. Собственно, котлов тут стояло целых два: но новый, автоматизированный, глянцевитый немецкий еще не был полностью подключен, и работал древний совдеповский – здоровенный красный ящик мятого металла, ходящий под себя на бетонный пол подтекающим конденсатом. Славутич трескал что-то за своим столом у дальней стены; моего появления то ли не расслышал, то ли проигнорировал его – обернулся только, когда я встал рядом, предусмотрительно держа руки в карманах. Ручкаться Длинный, слава богу, не стал – посмотрел без особого интереса, покачал башкой:

– Опять прошел?.. Жрать хочешь?

Длинный был незаурядной личностью. Интеллигентнейшие родители (оба – университетские преподы) не только осчастливили его несусветным именем Бронислав (в чем он признался по очень сильной пьяни), но и внушили отпрыску – по принципу обратной реакции – глубочайшее, подкорковое отвращение к образованию. Кое-как оттрубив восемь классов, он решительно забил на учебу и карьеру и с тех пор вел безукоризненно маргинальное существование, сменив к тридцати годам штук пятнадцать профессий. Пика маргинальности и – одновременно – материального благополучия он достиг, подвизаясь актером в концерне знаменитого питерского порномагната Сергея Прянишникова по кличке Пряник (знаменитого еще и тем, что, выставив в 2003-м свою кандидатуру на выборы губернатора СПб, этот беспредельщик в кожаных штанах легко набрал необходимые для регистрации в качестве кандидата 50 тысяч подписей). Среди прочего Славутич снялся в цикле «Белые ночи», которым Пряник отметил приснопамятное «зоолетие»: к сверхпафосной международной пиар-акции президента Путина он запечатлел (в белые ночи) серию оргий на фоне или даже непосредственно на всех главных питерских достопримечательностях. Включая Ростральные колонны, взобравшись на цоколь одной из которых, Славка засовывал свое, говорят, выдающееся (как все в этом человеке, включая пофигизм) достоинство в глубокую глотку какой-то блядищи – при полной безучастности «прикормленных», причем вроде даже за сущие копейки, ментов. Тогдашний заработок Славутича доходил до полутысячи баксов за качественную «кончину»; правда, не кончив вовсе, можно было остаться и совсем без гонорара.

Так что поступление на курсы операторов газифицированной котельной стало для Длинного практически компромиссом с системой. Свидетельством возрастного то ли конформизма, то ли увядания. Сейчас, в сезон, он вкалывал двое суток из трех по очереди в двух котельных – где вместе с ним в последнюю неделю, лишившись матраса у Шохи, вынужден был тусоваться и я. Здесь, например, Славутич кемарил на столе (естественно, никакими спальными местами помещение оборудовано не было – как и не имели права хозяева площадки заставлять одного кочегара дежурить целые сутки кряду), а я – на стащенных с разных концов котельной и выставленных в ряд фанерных стульях. По кирпичному сараю шлялись сквозняки, да и заснуть (не совсем бухому) при работающем, тем более на втором если режиме, котле было мудрено – но сейчас мне особо некуда было податься. (С другой стороны, когда-то я месяц прожил вообще в подвале – и ничего…) На меня, понятно, косо поглядывал механик Миша, Славкин начальник, заходящий иногда отлить себе для личных нужд солярки из бака для неиспользуемого резервного топлива, – ему мне пришлось проставить полтора литра краденой «Зеленой марки».

…Громыхало непрерывно – ну и гроза, – громыхало и лило, как из ведра, ливень был плотный, тяжелый, ледяной, я промок до нитки и продрог до костей, до костного мозга, но деться было некуда, даже шевелиться было нельзя, надо было лежать абсолютно неподвижно, сохраняя неудобную, невыносимо неудобную позу, изображая манекен, такой же, как те, что завалили меня, старые, битые, накиданные в этот кузов, грузно подскакивающие всей массой на выбоинах, мы все перлись и перлись куда-то по колдобинам, а потом кузов самосвала стал крениться и все содержимое поползло, поползло вниз, неудержимо, жутко, вместе со мной – в пустоту, в никуда, в какую-то черную смрадную пропасть, в канализационный отстойник, в шахту, куда уже сбросили тонны хлама и сотни трупов, и все это гнило там, и я туда летел, а навстречу мне поднималась плотная вонь, душащая, я не мог дышать, потому что в ноздри мне залили цементный раствор и он там застыл, и в мочевом пузыре тоже засох здоровый тяжкий ком, камень, его надо разбить, расколотить, в крошки, я бью по нему с размаху, бью и бью поролоновой кувалдой по этой харе, а он даже не замечает ничего, он разговаривает с кем-то, кого я, как ни странно, знаю, ни хрена себе, это же она, это действительно она, никогда бы не узнал, тысяча лет прошла, можно было бы и забыть, надо забыть, но такое не забудешь, как ни пытайся: как он лежит в полуметре от двери, лицом в пол, головой ко входу, чуть наискось, неловко подвернув руки, и широченная, почти черная лужа – уже засохшая, уже пятно, и щедрый, брызгчатый, обтекающий мазок на стене, на светлых выцветших обоях… Очень, очень много крови: кровавая глотка зомби, кровавая жатва, кроваво-красное, кровавый волшебник, кровавый кошмар, кровавый малыш Кори, кровавая мама, кровавые помпоны, кровь в ночи, кровь для Дракулы, кровь Дракулы, кровь из могилы мумии, кровь невинных, крокодил, Кронос, крысы, крысы: ночь ужаса, крысы-убийцы, кто убил Бэмби, Куджо, кукольник с семью сиквелами, кэндимен с двумя…

Я проснулся одновременно от холода, неудобного положения и какого-то шевеления поблизости. Повернул голову, отозвавшуюся на это толчком боли, – сонный Славка дергал желтый вентиль подачи газа, регулируя хотя и автоматический вроде, но раздолбанный котел, тихо матерясь и перебегая время от времени к ГРП. Я кое-как перевернулся на другой бок, пытаясь унять дрожь, – и понял, что от холода надулся мочевой пузырь. Откинул куртку, которой накрывался, спустил ноги, сел. Башка болела нехило. И жутко было даже подумать – выползать на двадцати-с-хреном-градусный мороз…

Наконец я поднялся, накинул куртку, подковылял к раковине, забившейся под синий водяной бак-ящик. Сморкнулся в нее, отразился каким-то монстром в грязноватом зеркале с отслаивающейся амальгамой. Нечетко так…

Ладно, с богом. Я запахнулся, налег на дверь – и нырнул в ледяную темень, античеловеческую, как заатмосферный вакуум. Бегом побежал по проходу, споткнувшись о лом и чуть не навернувшись. Можно было, конечно, не удаляться – но слева за углом имелся теплый сортир: оно того стоило.

Обстоятельно отлив, я погасил в туалете свет, открыл дверь и начал уже движение – бежать обратно – когда уловил звук. Я поставил ногу на порог и прислушался. Так и есть: кто-то скрипел снегом. По проходу. Славутич, подумал естественным образом я – и тут всхрапнула, скребя о порог, перекошенная дверь котельной.

Разумеется, ничего это не значило – мало ли зачем мог Длинный выскочить и вернуться. Но бежать никуда я не стал, а пошел к углу не спеша и стараясь особо не хрустеть. Выглянул за угол. Ничего. Двинул к котельной.

Я был в шагах семи-восьми от двери – когда та с хрипом открылась навстречу. Мы с выходящим замерли – вряд ли больше, чем на полторы секунды. Лица его я не видел – только освещенный сзади силуэт – и понял лишь, что передо мной не Славка.

Не могу сказать, кто из нас сорвался с места первым, а кто среагировал на это движение – скорее всего, мы втопили одновременно: я назад, он – за мной.

Вылетев из прохода, я рванул направо – бездумно, но точно (слева-то был тупик), потом вдоль боксов. ЭТОТ ухал и топотал, казалось, всего в шаге – вот-вот схватит; бежал он ненормально, неправдоподобно быстро – как профессиональный спортсмен, как преследователь в кошмаре… Я понял, что двор мне не пересечь, не успеть – и едва слева кончились боксы, я шарахнулся туда: наудачу – я даже не знал толком, что там находится, никогда специально не обращал внимания…

Там была еще какая-то площадка, чем-то заставленная (я несся на отдельно взятый грузовой прицеп), практически не освещенная… По плечу шваркнуло – ЭТОТ дотянулся – я вильнул в сторону, его рука сорвалась, не успев ухватить куртку. Я кинулся на землю, на снег – все так же рефлекторно – перекатился боком под прицеп, что-то больно задев коленкой. Сзади коротко выдохнули матом – ЭТОТ помешкал секунду и тоже упал на четвереньки. Я прополз на животе под днищем прицепа, приложившись впопыхах об него затылком… почувствовал, что меня схватили за ногу, освободил ее судорожным рывком, вскочил. ЭТОТ лез следом – был уже наполовину, по пояс, снаружи. Правой ногой я врезал ему в лицо. Я бил сильно, не жалея, тяжелым ботинком – но он тут же, ни мгновения не помедлив, втянулся обратно, я едва успел добавить каблуком куда-то по лбу, и то смазанно…

Я сразу побежал дальше – здесь был свет (фонарь над крыльцом черного хода в торце корпуса, примыкающего к высотному): виднелись глухие ворота нескольких боксов, глухая стена с грудой лома под ней, какой-то одноэтажный барак о полутора окошках, чернота за его углом… Я кинулся в эту черноту – и оказался в очередном заснеженном непроглядном тупике, упирающемся все в ту же высокую каменную стену. Отсюда деваться было уже совсем некуда. Позади молотили шаги, нагоняли.

В торце барака я разглядел только одно забитое фанерой низкое окно. Ударил изо всей силы локтем – раз, другой. Фанера отходила без особого сопротивления. Вышибив широкий лист, я схватился за подоконник, немедленно распоров ладонь о гвоздь, подтянулся, перевалился внутрь, рухнул в какой-то мусор. Тут темень была уже абсолютно непроглядная – я пошел вслепую, выставив руки. Под подошвами хрустело – судя по гулкости звука, помещение было немаленькое.

Раздался шум сзади – обернувшись, я уловил движение на фоне едва различимого окна: ЭТОТ лез ко мне. Я остановился, стараясь дышать потише. Он, спрыгнув на пол и отскочив от окна, замер тоже. Мы стояли, не шевелясь, прислушиваясь… долго… с полминуты… минуту… еще… Я был слишком на нервах, чтобы пытаться даже приблизительно определить время.

Долго.

Дыхание понемногу выравнивалось. Разгоралась распоротая ладонь – я тихонько слизывал кровь, которая все текла и текла. Глаза к темноте ни хрена не привыкали – никакой им здесь не находилось подмоги, даже самого минимального света… И стоял уличный мороз – я уже чувствовал, что меня начинает колотить. Не шевелиться было все труднее.

ЭТОТ находился между мной и окном. Он наверняка уверен был в том, что поймал меня. Он не спешил искать меня на ощупь, выдавая себя шумом шагов, – да и не надо было это ему. Он же понимал, что никуда мне отсюда не деться…

Холодно, черт.

…А что там Славка? Славка… Хрен он станет лезть на рожон, этот Славка, делать ему нечего… Кто ты ему?..

Время шло.

Шуметь было нельзя (хер еще знает, что у него там с собой; хоть фонарика нет, и то хорошо) – но стоять на одном месте я тоже уже не мог. Меня трясло, все потроха до единого вибрировали; даже зубы, казалось мне, лязгают так, что ему слышно – я в конце концов просунул между ними язык… А ЭТОМУ, уроду, что – не холодно?..

Ни звука не издает.

Кто из нас быстрее не выдержит?..

На его стороне хотя бы то преимущество, что я понятия не имею, припасено ли у него что-нибудь – но у меня-то по-любому ни хера нету… Похоже, выбор небольшой: либо я себя обнаружу (и он меня так или иначе достанет) – либо замерзну тут насмерть… На таком дубаке – дело недолгое…

Я медленно, с трудом сгибая ходящие ходуном выше коленей и неощутимые ниже их ноги, шатнувшись и чуть не завалившись, сел на корточки. Повел обеими бесчувственными руками по полу, по неопределимому хламу вокруг себя. Мелкие осколки какой-то плитки, куски пенопласта… Пальцы левой ткнулись в твердое, ледяное – железное… грязно-шершавое… округлое… цилиндрическое… диаметром сантиметра три-четыре… Труба какая-то… Я обхватил эту трубу ладонью (ее холод сквозь кожу и мясо вошел в кости и отдался до локтя), почувствовал тяжесть, попытался поднять. Она оказалась действительно тяжелой – видимо, довольно длинной – скребанула по цементному полу… Почти сразу мне почудился некий звук в темноте – с ЕГО стороны. Я застыл. Я мало что соображал, голова кружилась от холода, в кромешной темноте плавали цветные амебы. На слух тоже уже было мало надежды…

Но больше я ничего не слышал – и через некоторое время попробовал встать. Ноги не слушались. Ни в какую. Только попытки с четвертой я их распрямил – но потерял равновесие, едва не упал, шумно переступил…

Ничего.

Тогда я, уже не оценивая своих шансов и вообще практически не отдавая себе отчета, что творю, перехватил трубу обеими руками и пошел, хрустя, в сторону окна.

22

Питер, двумя днями позже

– …Слышь, я че: ноутбук не нужен?

– Какой ноутбук?

– Не знаю, вроде какой-то крутой. Не нулевый, но в порядке. И по лимонадной цене. Славутич продает.

– Славутич? Откуда у Славутича крутой ноутбук?

– По-моему… Ты этого Русела знаешь?..

– Русела? Который у Шохи, что ли, жил?

– Ну. По-моему, это его ноутбук. У него был классный ноутбук.

– А чего Славка его продает?

– А он, я слышал, пропал куда-то. Русел, в смысле. А комп, видать, у Славки остался.

– Просто взял и пропал?

– Ну, этот Русел он вообще стремный кекс, так что ничего особо странного…

Вдруг позвонил Знарок. И без особых предисловий спросил, знает ли она Руслана Никонова.

– Нет… – ответила Ксения после паузы.

Знарок в свою очередь помолчал и напомнил:

– Он Гордина знакомый.

– Ну так у Игоря знакомых было – пол-Москвы. И треть Питера. Думаешь, я всех их знала?

– Год назад они вдвоем были в Питере.

– Я помню, прошлой зимой он ездил туда несколько раз. По делам. Якобы… Но про этого Руслана… как ты говоришь?..

– Никонова.

– …я никогда не слышала. Или если вдруг слышала где-то, то абсолютно не помню.

– Тридцать – тридцать пять лет, средний рост, русые волосы. Странненький такой на вид. Вроде алкаша или нарика: одевается в обноски, нервничает без причины. Тик на лице.

– Н-нет… Таких я среди его знакомых точно не видела.

– Его все называли «Ник».

– Ник?

– Да. Как этого. С «Синефобии».

– Ну, знаешь, это еще ничего не значит. С чего ты взял, что это от настоящего прозвища, а действительно, например, – не от слова «никнэйм»? Тем более, мало ли у кого такая кликуха может быть – она ж вполне распространенная…

– Этот Никонов очень интересовался сатанистами в истории кино. Расспрашивал про них у твоего Смирнова. Незадолго перед тем, как его убили.

– Кого убили?..

– Смирнова.

– Как – убили?..

– Затылок проломили. Диском от штанги.

– Господи…

– Он один дома был, – Женька машинально водил тылом ладони по щеке – словно проверял, хорошо ли побрился. – Говорят, сам впустил убийцу. Вероятно, знал его… И мобильник его, Виталькин в смысле, не нашли. То есть, видимо, убийца забрал его. То есть, видимо, они созванивались…

Ксения только головой покачала. Пять дней назад… Она и не слыхала ничего. Впрочем, от кого бы она могла услышать? От Игоря…

– А эти, как их… биллинги телефонной компании – ну, по которым устанавливают время и адресатов мобильных звонков?

– Ну, подробностей, сама понимаешь, я не знаю – но, по-моему, никаких конкретных версий у них нет…

Ксения осторожно прижала пальцем правое веко. Страх, оказывается, был тут как тут – зябкий, липкий, аморфный. Она уже сомневалась, а не зря ли приехала в Питер.

– Слушай, – спросила, помедлив, – ты не знаешь о таком сайте «Синефобия.ру»?

– Нет. Что это такое?

– Киноманский сайт. Они там на форуме в конспирологию играют. Вроде вся история кино – сплошной заговор. Тайные общества, сатанисты, маньяки, всякий такой бред… Ну, как в Интернете – все анонимно действуют… но у меня было впечатление, что один из пользователей – это Виталька. Он же тоже синефил видный был…

– Маньяки? – переспросил Женька.

– Да… – Ксения подняла глаза.

Он качнул головой – как бы нерешительно:

– Я такую фигню слышал… за достоверность, сама понимаешь, не ручаюсь…

Ксения смотрела на него.

– Говорят, что когда его нашли… Виталика… на столе его рабочем лежала куча свежих распечаток – про одного маньяка.

– Какого?

– Был такой серийник знаменитый в Америке… в шестидесятых, что ли… по прозвищу Зодиак.

– Он – не связан с кино?

– Кто?

– Серийник этот?

– Не знаю…

– Зодиак, – повторила Ксения, пытаясь понять, о чем ей это слово вдруг напомнило. – Зодиак…

– А что такое?

– Да нет… Ничего…

Флэшбек. Афины, Пирей, август 2004-го

– …Это страшно интересный сюжет из истории криминалистики. – Игорь скалился радостно, словно автором сюжета был сам. – Тем более что в данном случае маньяк так и остался непойманным. И даже неидентифицированным… (Гордость по поводу последнего факта). При том, что полиция располагала показаниями выживших жертв нападений, фотороботом, отпечатками пальцев и десятками писем, которые убийца много лет подряд слал в газеты. И нельзя сказать, что копы плохо работали – расследование велось годами, было предпринято громадное количество следственных действий. Один за другим появлялись подозреваемые, улики против некоторых были достаточно весомы и многочисленны, но – почти мистическим образом – всегда косвенные. Некоторых «кандидатов в Зодиаки» держали под подозрением десятилетиями, до появления новых методик идентификации – анализа на ДНК, например; но когда методики появлялись, анализы давали сплошь отрицательные результаты…

Ксения смотрела на него с каким-то материнским умилением, которое ощущала всякий раз, когда Игорь принимался за свое любимое. Начинал говорить – более того: рассказывать. Всякому сразу видно было, какое удовольствие это ему доставляет: то, что он все знает, то, что он так здорово излагает, то, что рассказывает он действительно интересные вещи, то, что его слушают – слушают пусть и снисходительно, но все равно не без восхищения… И совершенно невозможно было этим удовольствием не заразиться.

Они встретились глазами, Игорь ухмыльнулся и она не удержалась – расплылась в ответ. Отвела глаза. Он тут же посерьезнел (нарочито), пригубил «узовки» и сам опустил взгляд – на экран:

– Согласно канонической версии, первое убийство Зодиака было совершено 20 декабря 1968-го у озера Герман-роуд в 35 километрах от Сан-Франциско. 19-летний колледжбой со своей 17-летней герлфренд поздно вечером припарковались на уединенной стоянке и перебрались на заднее сиденье «рамблера». Почти сразу некто, наверняка уже раньше сидевший на этой же парковке в собственной тачке, принялся садить через заднее стекло их машины из ружья 22-го калибра. Третьим выстрелом он разнес затылок парня, распахнув дверцу, выволок его на землю, убедился, что тот не жилец, – и пальнул в спину девице, выбравшейся через противоположную дверцу и пустившейся наутек. Та упала ничком, убийца приблизился к ней и еще четырежды выстрелил в упор…

В ноутбук он поглядывал совсем бегло, чуть касаясь пальцем клавиши прокрутки – явно только чтоб сверить детали: саму историю он уже помнил практически наизусть. Он ее, впрочем, знал давно (как и тучу подобных) – а сейчас литературно оформлял для какого-то распальцованного глянцевого издания. Как это вечно бывало: по несобранности своей не успел развязаться с делами до отъезда – и теперь вот работал между стадионами, пляжами и кабаками, готовясь отправить байку в Москву «мылом».

– Через полгода, 5 июля 1969-го, совсем неподалеку, на площадке перед гольф-клубом в городке Валледжио, тоже под ночь остановились на машине 22-летняя Дарлин Феррин с 19-летним Майклом Мэгоу. За ними на стоянку въехал коричневый «фалькон» с потушенными огнями. Майкл показал на него девушке, та отмахнулась: «O, never mind!» «Фалькон» внезапно уехал, но почти сразу вернулся, его водитель, выйдя, ослепил молодых людей фонарем и выстрелил из 9-миллиметрового пистолета в открытое окно передней двери со стороны пассажира. Первая пуля, попавшая Майклу в шею, отбросила его назад, вторая угодила в колено; следующие пять достались Дарлин. Всунувшись в салон через дверцу, убийца посадил девушку вертикально, назвав ее дружеским прозвищем «Ди», отошел, но когда раненый Майкл закричал, вернулся и выстрелил еще по разу в каждого. Обе жертвы к моменту приезда полиции были в сознании, но Дарлин, явно знавшая убийцу, смогла только просипеть: «я… мой…», потеряла сознание и умерла в «скорой». Майкл остался жив. Полиция искала неизвестного, по свидетельству многочисленных знакомых Феррин, давно преследовавшего девушку, и даже задержала некоего ее настырного ухажера – но у того оказалось неопровержимое алиби…

– У тебя мелочь есть? – вяло спросила Ксения.

Игорь хмыкнул и отсыпал монет мелкому пацану, орущему (как бы поющему) под аккордеон пожилого усатого грека, шляющегося туда-сюда вдоль оградки открытого кабака.

– 31-го июля две выходившие в Сан-Франциско и одна издаваемая в Валледжио газета получили по письму. Все три послания состояли из примерно идентичной текстовой части, где отправитель признавался в обоих нападениях, и зашифрованной – эти различались. Пятью днями позже в сан-францисскую газету пришло еще одно письмо того же автора, подписанное «ZODIAC». Имелся и рисунок – крестообразно перечеркнутый круг: это схематическое изображение оптического прицела появилось уже в первых письмах и будет повторяться на всех последующих. Что до шифра, то его буквально через неделю по собственному почину разгадал учитель математики, криптограф-любитель: «Я люблю убивать людей, потому что в этом так много забавы, это большая забава, чем дикая игра…» и тэ дэ…

«Anek Lines». «Hellas Flying Dolphin». «Minoan Lines». Сколько их тут – одних только паромных линий?.. «Blue Star Ferries». «CA Ferries»… Кажется, Игорь же и говорил, что у Греции – самый большой пассажирский флот в мире… Суда на подводных крыльях. Гигантский круизник «Millennium». Что-то, судя по расцветке и номеру на борту, вообще военное, но на палубе вместо вооружения – скамейки под навесом (вполне по-гречески: какие из них вояки… вот покататься без дела по ультрамариновому своему морю – это да…).

– 27 сентября того же 1969-го двое студентов устроили пикник на мысе, вдававшемся в озеро, что в ста километрах от Фриско. Днем на озере было много пляжников, но к вечеру Сесилия Шепард и Брайан Хартнелл остались одни. В сумерках к ним подошел мужчина среднего роста плотного телосложения в больших очках и темной одежде с милитарным уклоном. Приблизившись метров на десять, спрятался за ствол дуба, из-за которого вышел в надвинутом капюшоне и с пистолетом в руках. Пришедший потребовал у молодых людей деньги и ключи от машины, которые тут же получил. Вынул веревку, связал обоих и приказал лечь лицом в землю. А потом извлек из ножен на поясе длинный клинок – которым нанес Брайану шесть беспорядочных ударов, а Сесилии десять. Тем не менее девушка прожила еще двое суток, а парень и вовсе вылечился. Кстати, ключи и деньги убийца тут же выбросил, а на двери белого «фольксвагена» Хартнелла черным маркером вывел даты своих преступлений…

Вдоль причалов хиляли моряки в белой форме, влачились туристы с рюкзаками-баулами. До воды было рукой подать. Прямо к их кабаку кормовым люком швартовался «дельфиновский» скоростной катамаран.

– 11 октября 1969-го таксист из Сан-Франциско Пол Ли Стайн отвозил очередного пассажира. По прибытии на место пассажир вытащил пистолет и выстрелил таксисту в голову. Это убийство было настолько не похоже на предыдущие «зодиаковы», что никто и не подумал относить его к серии – до тех пор, пока три дня спустя в сан-францисскую «Кроникл» не пришло новое письмо от маньяка с вложенным в конверт окровавленным лоскутом рубашки Стайна. Еще через неделю Зодиак позвонил в полицию города Окленд и потребовал вызвать в прямой эфир тамошнего телеканала адвоката Мела Белли, с которым он хотел пообщаться по телефону. За два с половиной часа эфира один и тот же абонент – причем явно не тот, что требовал Белли в эфир, – позвонил в студию тридцать пять раз. Ни один из бессмысленных диалогов не продлился дольше полутора минут. Полиция быстро установила, что звонят из психиатрической лечебницы в калифорнийском городе Напа и определила, кто звонит, – но как этот тихий сумасшедший мог быть связан с «Зодиаком», так и не поняла. В ноябре в самом длинном своем – шестистраничном – письме маньяк обещал взорвать школьный автобус. 22 марта следующего года на калифорнийском шоссе некто обманом усадил в свою машину 23-летнюю Кетлин Джонс с грудным ребенком, принялся колесить по пустым проселкам и пообещал убить пассажирку. Той удалось выскочить из машины и добраться до полицейского участка – где она сразу ткнула в плакат «WANTED» с фотороботом Зодиака. Машину же Джонс, из которой маньяк ее выманил, через некоторое время нашли сожженной. В июле 1970-го Зодиак в очередном из своих писем в газету признался в похищении Кетлин…

– Евсеевы идут, – сказала смотревшая вдоль набережной Ксения.

– Ну наконец-то, – Игорь глянул на часы. – Сколько мы тут сидим…

Борька со Светкой в толпе выделялись: не одеждой, конечно (майки-шорты-шлепанцы, как у всех), не физиономическим типажом (благо оба чернявые) – выражением лиц. И хотя вроде не было на лицах этих никакого снобского высокомерия, тем более столь характерного для «наших» недовольства всем на свете… – а вот с первого взгляда понятно, что перед тобой не кто-нибудь, а зампредправления московского банка с крупной пиарщицей от шоу-бизза, приехавшие на самое актуальное мировое событие сезона.

Олимпиада… Насколько, казалось бы, Ксении всегда по барабану был любой спорт – ан тоже явилась. Ибо ПРЕСТИЖНО! И люди твоего круга – сейчас здесь. Изволь соответствовать… Гордин, правда, поехал в Афины и ее позвал не столько понтов ради, сколько благодаря какому-то косвенному блату в Олимпийском комитете (вот, блин, широта круга знакомств!) – но ведь поехал же. Оба поехали – несмотря на дикое столпотворение…

– Письма в редакции за подписью «Зодиак» – с большими перерывами – приходили аж до апреля 1978-го, – продолжал Игорь. – Правда, апрельское письмо после множества экспертиз признали тщательной подделкой – а предыдущее было датировано июлем 1974-го. Характерно, что в этих невнятных (автор страдал дислексией) «малявах» маньяк вел подсчет своих жертв – и насчитал их к 1974-му уже почти четыре десятка! Хотя полиция по-прежнему числила последним из убитых Зодиаком Пола Стайна. Разумеется, цифры из писем могли быть пустой похвальбой. Но действительно странным казалось, что, не будучи ни пойманным, ни мертвым, серийник прекратил убивать – история криминалистики почти не знает таких примеров. Соответственно, и тогда, и позже предпринимались многочисленные более-менее убедительные попытки приписать Зодиаку другие убийства – например, оставшуюся нераскрытой серию «душегуба из Санта-Розы», в рамках которой в 1972–1975 годах были зверски убиты 14 девочек и девушек…

Они обменялись приветственными жестами с приблизившимися Евсеевыми.

– В августе 1969-го в той же Калифорнии банда Чарльза Мэнсона совершила свои знаменитые убийства. В ходе следствия стали тщательнейшим образом проверять всех членов коммуны на предмет возможной причастности к нераскрытым преступлениям – и на одного из них, некоего Брюса Дэвиса, пало серьезное подозрение, что «Зодиак» – это он. Подозрение не подтвердилось. Точно так же и позднее не удалось ничего инкриминировать еще нескольким людям, считавшимся чрезвычайно «перспективными» подозреваемыми по делу. Хотя местами совпадения были почти невероятные – но ничьи отпечатки так и не совпали с давно имевшимися у полиции и ФБР «зодиаковскими» пальчиками…

Ксения хотела спросить, связан ли этот Зодиак тоже с кино (чего б иначе Игорь им заинтересовался?) – но тут подошли Борька со Светкой, Гордин выключил лаптоп, они расплатились, встали и в этот день уже не вспоминали ни о каких маньяках.