Текст книги "ТИК"

Автор книги: Алексей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

4

Cinephobia.ru

Форум

Тема: Тайная история кино

«…Мы зашли в мазанку. Я включил свет и, как только закрыл дверь, – сразу навалился на нее, подмяв под себя, повалив на пол, стал срывать одежду. Девочка испугалась, закричала, а я стал зажимать ей рот руками. Ее крик возбудил меня еще больше. Хотелось все рвать и трогать. Она хрипела, а я ее душил, и это приносило мне какое-то облегчение…» Так Андрей Чикатило, самый знаменитый советский маньяк, описывал первое из совершенных им убийств – в декабре 1978 года.

С тех пор и по ноябрь 1990-го в основном в Ростове и Ростовской области Чикатило замучил 53 человека (только по версии обвинения): мальчиков, девочек, девушек. «…Множественные колото-резаные повреждения лица, живота и наружных половых органов, – это из акта о судебно-медицинском исследовании трупа одной из его жертв, – девять колото-резаных проникающих слепых ран живота с повреждением тонкого и толстого отделов кишечника, полное отсечение части кишечника и частичное удаление его из брюшной полости… Два из этих повреждений образовались в результате многократных (не менее 18–20) погружений клинка с его вращением вокруг оси под разными углами… Одна колото-резаная рана правой глазницы, две колото-резаные раны правой ушной раковины. Резаная рана языка с полным отсечением его кончика…»

В 1990-м Чикатило задержали. Судили, дали «вышку». Расстреляли вроде бы в 1992-м – но невнятность официальных данных на фоне расплодившихся слухов породила самые дикие версии насчет конца маньяка. Итальянский журналист Давид Гриеко, присутствовавший на суде над ростовским монстром, на полном серьезе настаивал, что того продали на Запад – «в поликлинику для опытов».

Позже Гриеко написал книгу с самопародийным названием «Коммунист, который ел детей», а еще позже снял художественный фильм с Малкольмом Макдауэллом и не менее анекдотическим наименованием «Эвиленко» (от английского evil – «зло», – трансформированного в псевдоукраинскую фамилию) – совсем, впрочем, не юмористического содержания. Книга – о самом Чикатило, кино – «по мотивам»…

Так… На интересную, однако, их фактурку потянуло… Виталь несколько раз резко развел руки на уровне плеч, повращал головой. Потянулся за пивом, хлебнул.

Между прочим, автором «малявы» значится некто John Doe – с аватаркой в виде Кевина Спейси в роли одноименно-безымянного маньяка из фильма «Семь». Так что все логично. Новичок (регистрация: Dec 2005), но видный активист: 31 сообщение за неполный месяц.

…Правда, фильм, где ростовский маньяк выведен под собственным именем, – телевизионный – в Америке сделали еще девятью годами раньше, в 1995-м: в «Гражданине Икс» («Citizen X»), снятом Крисом Джеролмо по книге Роберта Каллена, сыграли не кто-нибудь, а Макс фон Сюдов и Дональд Сазерленд (в роли Чикатило – Джеффри Де Манн).

Впрочем, не только кино любило Андрея Романовича – но и он его: «…В извращенных сексуальных проявлениях я чувствовал какое-то бешенство, необузданность, не мог контролировать свои действия… Это давало мне уже не половое, а психическое, душевное успокоение на длительный срок. Особенно после просмотра видеофильмов, где показывают извращенные половые сношения и всякие жестокости, ужасы…»

В этом смысле Чикатило можно назвать почти буквальным советским аналогом знаменитейшего американца Роберта Теодора (Теда) Банди, с 1974-го по 1978-й зверски убившего в разных штатах (предварительно, как правило, изнасиловав) три с половиной десятка девушек и казненного на электрическом стуле в 1989-м (в историю вошла якобы произнесенная кем-то у стен тюрьмы в день его казни фраза: «Граждане, выключите ваши кофеварки – сегодня вся электроэнергия понадобится здесь»).

Как и педагог и инженер из Ростовской области, юрист и психолог из Сиэттла был образован, контактен, имел «высокую маску нормальности» (был социально адаптирован и не производил впечатления «странного»), легко знакомился с будущими жертвами, которые часто шли с ним добровольно; его тоже несколько раз безрезультатно задерживали (причем Банди даже ухитрился в лучших кинематографических традициях дважды (!) бежать из-под ареста); а еще он неоднократно фигурировал, уже «пост мортем», на экране. Заочно, допустим, – в триллере Джона Эмиела «Имитатор» («Copycat», 1995), в качестве главного и заглавного героя – в биографическом художественном фильме «Ted Bundy» («Потрошитель» в российском видеоварианте) Мэттью Брайта (2002)…

Сто пудов, этот (эта?) Джон Доу полагает себя крутым знатоком реальной и киношной жути. Но – Виталь хмыкнул – «Синефобия» не место, где можно выпендриваться безнаказанно: на данное его сообщение некий Ник не замедлил откликнуться подчеркнуто подробной справочкой в эдаком любезно-покровительственном, для «чайников», тоне:

Если уж на то пошло, самым «киногеничным» из реальных маньяков – по крайней мере, нового времени – считается Эдвард Теодор Гейн, он же «Плейнфилдский вампир», он же «Висконсинский волк». Хотя количество наверняка совершенных им убийств – два (подозревали «волка», правда, еще в четырех – но никаких доказательств тому не нашли) – в случае Гейна вообще, строго говоря, не позволяет применить к нему классическую дефиницию serial killer’а: серию констатируют после третьего трупа. Но дело данного извращенца-душегубца получило в конце 50-х годов прошлого века такую огласку и изобиловало такими подробностями, что именно Эд Гейн вдохновил создателей сразу трех по-своему культовых триллеров разных эпох и «пошибов». Сделавшись прототипом, соответственно, трех знаковых кинофигур.

Во-первых, Нормана Бейтса, сыгранного Энтони Перкинсом в «Psycho» (1960) Альфреда Хичкока – самом, возможно, знаменитом фильме мэтра и точно самом знаменитом «маньячнике» своего времени, этапном для жанра. Во-вторых, Кожаного Лица, монструозного «дружбиста» (по Довлатову: «Дружбист я – на „Дружбе“ работаю») из культового трэша Тоба Хупера «Техасская резня бензопилой» (1974), оставшегося символом категории «В» на все времена. И в-третьих, транссексуала-свежевателя Джейма Гамба по прозвищу Буффало Билл из «Молчания ягнят» (1991) Джонатана Демме – ленты, не только явившей публике лучшего экранного маньяка в истории (Ганнибал Лектер в исполнении Энтони Хопкинса), не только ставшей первым и единственным хоррором, получившим всю «титульную» пятерку «Оскаров», но и вообще канонизировавшей этот несолидный жанр в искусстве.

А реальная история была такая. С 1947 года в безлюдных окрестностях Плейнфилда, штат Висконсин, стали пропадать люди: 8-летняя девочка, 15-летняя девушка, двое охотников. В 1954-м исчезла Мэри Хоган, немолодая владелица паба в соседнем с Плейнфилдом городке: на полу заведения нашли гильзу от патрона 22-го калибра, а следы крови, указывавшие на то, что тело волокли, обрывались на автостоянке позади паба – который не был ограблен.

16 ноября 1957-го помощник плейнфилдского шерифа Фрэнк Уорден заехал в скобяную лавку своей матери Бернис, чтоб отвезти последнюю домой. Он обнаружил, что магазинчик пуст, причем входная дверь заперта, а задняя открыта. Пропал кассовый аппарат – факт ограбления казался очевидным. Фрэнк вызвал начальника и принялся осматривать помещение. Он обнаружил следы крови и скомканную недописанную квитанцию о покупке литровой бутылки антифриза. Помощник шерифа вспомнил, как накануне о продаже антифриза с Бернис договаривался ее постоянный клиент Эд Гейн, которого в округе хорошо знали и держали за безобидного дурачка.

Фрэнк с шерифом Артом Шлеем поехали к Гейну на соседнюю ферму – Эд, тихий 51-летний бобыль, жил там на государственную пенсию, пользуясь эйзенхаузровской программой консервации сельскохозяйственных земель, колеся по округе и подрабатывая у соседей. Ферма была пуста, но «форд» Гейна скоро обнаружили на соседском дворе – только что поужинавший Эдвард спал в кабине.

Фрэнк накинулся на того с криком: «Куда ты, придурок, дел мою мать?» Гейн перепугался и ничего не отвечал. Не желая оставлять Уордена наедине с задержанным, шериф отправил с Эдом в собственный офис другого своего помощника, а сам с Фрэнком вернулся на Гейнову ферму – искать кассу.

Едва полицейские вошли в большой двухэтажный дом, они почувствовали резкий запах разложения, наведший их поначалу на мысль о многочисленных крысах, сдохших под полом после потравы. Заглянув на кухню, Шлей с Уорденом увидели висящую на веревке массивную тушу. Они было решили, что это туша оленя – но приглядевшись, поняли, что это подвешенное за лодыжки обезглавленное женское тело, принадлежавшее, как выяснилось, миссис Уорден.

Массированный полицейский обыск дал ошеломляющие результаты. На стенах гостиной Гейна висели девять масок, сделанных из кожи женских лиц; десятая маска нашлась в сумке на антресолях. На мебели был разложен полный комплект одежды, сшитой из выдубленной кустарным способом человеческой кожи. Четыре пары человеческих губ были нанизаны на нитку, в коробке из-под обуви разлагались женские половые органы. На кухне обнаружился череп с отпиленной верхней частью и следами пищи внутри (его использовали в качестве посуды).

Несколько дней спустя арестованный заговорил и признался в убийстве – но только Бернис Уорден. Остальные тела Гейн, по его словам, эксгумировал на окрестных кладбищах – гробокопательством он занимался несколько лет. Это подтвердило вскрытие захоронений, но проверка на «детекторе лжи» показала, что Эдвард убил еще одного человека – Мэри Хоган. Причастность же к исчезновениям прочих Гейну даже не смогли инкриминировать. Беспочвенными оказались и слухи о каннибализме Эда, его вампиризме и совокуплении с трупами. Психиатры определили Гейна как латентного гомосексуалиста, некрофила и транссексуала.

Дело в отношении маньяка приостановили по причине его душевной болезни – а самого больного поместили в Центральную психиатрическую клинику штата. Лишь одиннадцать лет спустя Гейна судили за убийство Бернис Уорден – признали виновным, но не ответственным за содеянное (по причине расстройства умственных способностей), вернули в клинику, потом перевели в психиатрический институт, где Эдвард и умер от лейкемии в июле 1984-го.

Но его «послужного списка» хватило аж на трех прославленных киномонстров (причем и у Хичкока, и у Демме имелись еще «посредники» в лице авторов знаменитых романов, по которым были поставлены одноименные фильмы: Роберт Блох и Томас Харрис). С сюжетом «Техасской резни…» историю Гейна объединяет – помимо убийств и расчлененки, конечно, – «локализация» маньяка на отдаленной ферме, его любовь к хранению кусков трупов и те самые кожаные маски (отсюда и прозвище). С мотивацией «Психоза» (или «Психопата» – в зависимости от перевода), главный герой которого воображает себя собственной матерью, им же убитой, – психологическая зависимость «Висконсинского волка» в детстве от властной истеричной матери, Августы Гейн. С модус операнди «Буффало Билла» – транссексуальность Эда и содранная с жертв кожа…

…Ник, говоришь? Что ж, это даже не лишено изящества – не изобретать сетевой псевдоним, а так и назваться: «никнэйм», «Ник»… Вышла эдакая схватка безымянных… Ну а что с этим Ником? Регистрация: Jan 2006, адрес тоже не указан, сообщений – 8. Аватарки вообще нету. Виталь подумал, что большинство завсегдатаев «Синефобии» в жизни, скорее всего, знакомы между собой – и на конференции, как водится, заочно сводят интеллектуальные счеты, попутно забавляясь взаимной идентификацией. Причем кто-нибудь из этих «Эдов Вудов», «Майклов Майерсов» и прочих Predator’ов вполне может оказаться знакомым самого Виталя.

Забавно: количество зарегистрировавшихся заметно растет в последние недели – причем явно в связи с «Тайной историей…». Конспирология нынче в моде…

…Кстати, об «обратной связи». Эпизод хичкоковского «Psycho», в котором Бейтс режет моющуюся в душе героиню Джанет Ли, стал для жанрового синема знаковым и по какому-то из опросов даже был признан самым эффектным экранным убийством. А в 1988-м («Premiere» со ссылкой на «Intermedia») 31-летний маньяк Кеннет Хант изнасиловал и убил 71-летнюю Майру Дэвис. Некогда Майра дублировала Джанет Ли в «душевой» сцене…

Ну что, пора и нам заявить о себе… Виталь большим глотком добил бутылочку «Тинькофф», переправил ее в мусорное ведро, потер ладони и принялся вколачивать собственную «маляву» – со ссылкой на случайно найденную вчера в криминальном разделе какой-то из новостных лент заметку: «Фанат фильмов ужасов убил 4-х человек и пытался загрызть себя».

Рига, май 1998-го

Так и стою – спиной к стене справа от дверного проема и от лужи блевотины, оттянув рукой майку, не в силах пошевелиться: конечности то ли настолько тяжелые, что их не сдвинуть, то ли наоборот, невесомые и полые, без мышц – и потому неподвластные. От всего моего организма осталось словно одно сердце – но уж оно рубит так, что от этого, кажется, подрагивает стена, на которую я не то опираюсь, не то готовлюсь по ней сползти…

А потом внутри меня срабатывает некий детонатор и закоченевшее было тело почти одновременно совершает целую кучу движений: прыгает к входной двери, хватает ее ручку, дергает, отпускает, делает шаг назад, нагибается, хватает валяющиеся тут же, в прихожей, мои кроссовки, запихивает в них стопы, ловит шнурки и все никак, никак, никак не может с ними справиться… Случайно подняв глаза, я вдруг вижу себя в зеркале. Стискиваю зубы. Зажмуриваюсь. Судорожно вдыхаю-выдыхаю… Вдыхаю… Выдыхаю…

Вроде бы мне удается худо-бедно овладеть собой, но связно думать я по-прежнему абсолютно не в состоянии. То есть еще куда менее в состоянии, чем раньше…

Я хромаю, волоча шнурки, по коридору, не в силах посмотреть на дверь справа от меня, – дохожу до его конца (четыре шага), до второй комнаты. Никого. Больше комнат в квартире нет. Я зачем-то возвращаюсь на кухню. Она прямо-таки завалена, загромождена солнцем. В приоткрытое окно несутся детские вопли, собачий лай, лязг тарелок у соседей. Желудок мой снова медленно скручивается, будто из него выжимают воду, – тошнота идет вверх под напором. Я напрягаюсь – она приостанавливается… нехотя рассасывается… не до конца.

Я смотрю на стол. Загаженный, заляпанный, засыпанный крошками… На секунду мелькает: эта кухня и этот стол в желтом электрическом освещении, тусклом из-за напластований табачного дыма под потолком… Все плывет в глазах… И чья-то рожа напротив меня, потная, красная, с невменяемыми белыми глазами и разинутым плюющимся ртом… Кто? Нет, не помню…

Три стакана. Два одинаковых – пошире; один, тоже круглый, – поуже и повыше, заполненный бычками. Одна табуретка валяется на боку. Возле ножки стола на линолеуме – россыпь пепла, окурков и фарфоровых осколков.

(Задетое неверным уже движением приспособленное под пепельницу блюдце летит на пол – блля… А, хер с ним… Я ищу, куда стряхнуть сигарету, он обводит стол мутным взглядом, сует мне пустой стакан: «Все равно он дезертировал…» Докурив, я бросаю незатушенный бычок на дно и долго слежу за идеально вертикальной струйкой белого дыма, пьяно думая: кадр!..)

Сколько нас тут было? Кто на станции сел на электричку, а кто вместе со мной поехал сюда? И куда это – сюда?..

Медленно я поворачиваюсь. Медленно ковыляю обратно по коридорчику. Кошусь на блевотину. Останавливаюсь напротив первой комнаты. Поднимаю взгляд.

Он лежит в полуметре от двери, лицом в пол, головой ко входу, чуть наискось, как-то неуклюже подвернув руки. Широченная, почти черная лужа – уже засохшая, уже пятно… и щедрый, брызгчатый, обтекающий мазок на стене, на светлых выцветших обоях… Очень, очень много крови – густо, сыро воняющей…

В глазах у меня темнеет. Нет! Нет… Я не отрублюсь… Мотаю башкой. Фокусирую взгляд.

Нож. Нож валяется на полу рядом с трупом – кухонный нож с черной пластиковой рукояткой, с длинным, широким, блестящим, испачканным лезвием. Я поднимаю к глазам левую руку. На подушечке большого пальца – маленький подсохший порез.

(– …Попробуй, – скалясь, он сует мне рукоятку. – Осторожней!.. – Но я уже шиплю и облизываю палец.)

На нем голубые джинсы, сильно вытертые на заду, и белая майка. У него бритый затылок, он длинный и худой, и я его знаю. Одновременно – узнаю и вспоминаю.

Ник. Никонов Русел. Это он орал что-то мне ночью на кухне. Это его нож и его хата. Это к нему мы ехали на маршрутке со станции. Это его в компании с кем-то еще мы встретили по дороге в Юрмалу.

С кем? С кем еще?

Снова отступив в коридор, я стискиваю голову обеими руками, пытаясь вспомнить, – и в этот момент над самым ухом яростно, оглушительно, бесконечно, беспощадно грохочет звонок.

Звонок в дверь.

5

Москва, январь 2006-го

– Кого еще видел?

– А! Андрюху встретил Силецкого. Случайно совершенно, прикинь. В «Синдбаде». Знаешь «Синдбад»?

– Это где?

– На Никитском, что ли, бульваре. Меня туда Маринка повела – и вдруг бах: Андрюха. С девицей своей новой.

– И чего Андрюха? Где он сейчас?

– Да в страховой какой-то компании… По-моему, страховой…

– А кем?

– Ну, юристом.

– А, да, он же юрист. Как башляют?

– Ну, мы об этом не говорили, но я думаю, нормально башляют… Иначе хрен бы Андрюха там работал!

– С девицей он был, говоришь? Че за девица?

– О, девица та еще. Некая Ксюха. Страшна как моя жизнь, но понты, понты! Настоящие такие московские. Хотя сама несколько лет как из Питера.

– Ну как водится… Кто она вообще?

– Коллега, блин. Кинокритик. Но это якобы по большей части уже в прошлом, это для нее так, «забавы молодости» – с таким, знаешь, пренебрежительным видом… Сейчас она сценарии сериалов пишет. «Мера пресечения», «Хранитель», чего-то еще…

– «Хранителя» я как-то смотрел серии полторы. Бредятина полная.

– Да ну, сериалы, е-мое… Это ж вообще плейстоцен.

– Ну а что, вариться в этом – круто считается?

– Это смотря как ты котируешься. Если с улицы пришел – много, понятно, не заплатят. Но если у тебя есть имя, если тебя подписывают на статусные проекты, куда баксы лимонами вбухивают… Сейчас же все главные каналы пупок надрывают, чтоб по сериальным понтам конкурентов обставить. Извини меня, если только за право экранизации авторам раскрученных бестселлеров платят по полста штук! Не рублей, сам понимаешь…

– Стой. Ксения? Не Назарова случаем?

– А хрен ее знает. По-моему, она фамилии вообще не называла.

– Вот прикол, если это она… С Силецким, значит…

– Такая довольно страшноватая. Ну, не то чтоб совсем, но ничего особенного. Волосы такие русые, вот до сих примерно…

– Так это, наверное, она.

– А кто такая?

– Она? Это же бывшая Гордина баба.

– Погоди…

– А, да, ты же не знаешь Гордина… Еще один коллега твой, кинокритик. Довольно, по-моему, известный. Бывший, правда, тоже.

– Игорь, что ли, Гордин?

– Ну.

– Тот, что ли, который в «Итоги» когда-то писал? В старые еще, пархоменковские?

– Ну, это я точно не знаю. Знаю, что он в продюсеры пару лег назад подался. Это же сейчас так модно, ты че – кино продюсировать! А Гордин – он вообще знаменитость. Дикий эрудит, про кино знает вообще всё, со всей кинотусовкой знаком.

– Ну, я слышал про него…

– …На какой-то фестиваль наш его звали фильмы отбирать в конкурс. Причем молодой, тридцать с небольшим. Сценарист, опять-таки, продвинутый…

– «Болевой порог»? Там же его, по-моему, сценарий?..

– Да, кажется. Между прочим, с ним – с Гординым, я имею в виду, – какая-то странная история случилась, я слышал. Недавно совсем. Якобы он вдруг пропал неожиданно. Чуть ли не на бабло немереное влетел и свалил куда-то. Эта Ксения, конечно, о нем не обмолвилась?

– Нет…

Чтоб не идти далеко от своей редакции в Потаповском, Денис забил рыжему Вадьке стрелу на «Чистых прудах». Издали он видел, как топчущийся на ступеньках станционного вестибюля рыжий недоуменно оглядывает окрестные киоски, словно не очень понимая, куда попал. Сколько Денис его знал, Вадька всегда имел вид расслабленно-хипповатый – при том что был крайне квалифицированным компьютерщиком и на должности сисадмина в крутой фирме зарабатывал минимум вдвое больше самого Дениса.

Они прошлись по бульвару – сонно-сказочному, неожиданно безлюдному, с неподвижными заснеженными деревьями, – наугад свернули налево и обнаружили там этот паб со странным названием «Влюбленный кружник» и одноименным собственного, кажется, производства пивом.

– …Мишка Ройтман, мы в школе с ним учились, – начал, прихлебывая, рыжий. – Он еще последний класс не закончил, как в Америку уехал – вместе с родителями. Ну, натурализовался там, образование получил, работа нормальная – в страховой конторе крупной работает… Ну так вот, его, как бывшего русского, так сказать, российского, и запрягли заниматься делом другого свеженатурализованного в Америке нашего. Че, блин, хорошее пиво…

– Ну…

– Так вот, история такая. Получает в Америке вид на жительство один московский бизнесмен. Страхует свою жизнь – как раз вот в Мишкиной конторе – на два, если не ошибаюсь, лимона баксов. В течение года выплачивает положенный взнос – десять, что-то, тысяч. А еще через полгода в Штаты прилетает его жена. То есть уже типа вдова. Мол, муж погиб в России, в Москве. Они туда приехали к родным, и он напился, а зима на дворе, то есть еще осень, наверное, была, но все равно холодно, – в общем, замерз насмерть. Змэрз, Маугли… И, значит, показывает им свидетельство о смерти. Платите, ребята, положенные лимоны…

– Понимаю, – кивнул Денис.

– Ну, сам знаешь, наверное: такие бабки они без проверки все равно не платят. В общем, послали сюда Мишку. Он прилетел и вот чего выяснил. Действительно, тогда-то и туда-то, в такую-то больницу привезли с улицы труп без документов. Причина смерти – переохлаждение. Известное дело. По семь-восемь, говорят, неопознанных жмуриков в день у нас в городе подбирают. Ну, на покойника, как это делается, составили какую-то там карту…

– Опознавательная карта на неопознанный труп…

– Ну, ты в курсе: где три фотки, отпечатки, рост… в смысле – длина, примерный возраст, особые приметы… Так жена застрахованного, обратившаяся в ментовку с заявлением о пропаже мужа, его и опознала. Ей выдали тело, она его тут же кремировала. Так вот прикол: среди особых примет покойника было несколько наколок, причем явно зоновских. А в описании зубного аппарата значилось отсутствие половины зубов. Хотя на зоне застрахованный никогда не сидел, и уж если забашлял за страховку десять косых, то на стоматолога у него явно тоже нашлось бы. Мишка смотрит фотографию, сделанную в морге – пропитая абсолютно харя, ну бомж бомжом. Требует у «вдовы» фотку мужа для сличения…

– А она говорит, что у нее нет ни одной фотографии… – хмыкнул Денис.

– Точно! Они типа как раз перед тем, как он нажрался, страшно поссорились и она в истерике все его фотки уничтожила. Ну, чего делать? Мишка выяснил, что паспорт этот хренов бизнесмен получал в свое время где-то в полной жопе, в Кемеровской области. Соответственно, там должен быть его снимок. Вот, полетел сейчас туда…

– Знаю я такие истории, – сказал Денис. – Несколько лет назад еще слышал. Очень похоже все было, и фотки пропали – но там еще умнее действовал родственник, тоже, кажется, жена. Она предъявила отпечатки пальцев. Покойников же неизвестных обязаны дактилоскопировать… А она приносит «пальчики» из отделения милиции, где застраховавшийся оформлял временную регистрацию – когда они приехали в Россию…

– И «пальчики» совпадают?..

– Приколи!

– То есть чего она?..

– Ну чего, отслюнила ментам… Вообще интересно вышло, потому что фотографию застраховавшегося все равно удалось найти – и, естественно, с покойником у них не было никакого сходства. Ну и что! Сходство, не сходство… Может, изменился за эти годы человек. А отпечатки-то пальцев не меняются! Так что страховщики в такой ситуации обязаны выплачивать бабки.

– И что, выплатили?

– Нет. Они предложили этой бабе еще один вариант – анализ ДНК. Берем кровь у ваших детей и сравниваем с пробой крови, взятой у трупа – в морге берут генетический материал. Баба, понятно, отказалась. Так, по-моему, процесс до сих пор и тянется. То ли второй уже год, то ли третий…

– Я понимаю, что без ментов невозможно такие аферы проворачивать… – Вадька оглянулся в поисках официанта, не обнаружил, видимо, такого и крикнул девице за стойкой: – Еще, пожалуйста, одну, только темного!..

– Конечно, ты че. Потому что формально они, разумеется, не имеют права сразу знакомить заявителя со всей картотекой неопознанных трупов. Сначала ты обязан сам подробно описать пропавшего, и только уже по сообщенным тобой приметам… Или, скажем, ты пришел в морг: ищу, типа, пропавшего – тебе дают на компе посмотреть фотографии жмуров, что к ним поступали. Но если ты видишь «своего», ты, опять же, пишешь заявление в милицию и на официальное опознание приходишь с оперативником. То есть мент тут в любом случае ключевая фигура. Так что варятся они…

– Так ты что – написать про все это хочешь?

– Да есть тут мысль… Если что, сведешь меня с твоим Мишкой?

– Назарова? – зачем-то осведомился капитан – будто в паспорте, который он крепко держал в крепких пальцах, не было ее фамилии.

Может, он этого и не хотел, может, это у них, ментов, выходит автоматически, но тон его полувопроса-полуутверждения подразумевал, что капитан прекрасно знает и дает ей понять, что знает: никакая она, конечно, не Назарова, и нечего тут вола вертеть. А настоящую Назарову она убила и съела… Отвечать Ксения, естественно, не стала.

– Как давно живете в Москве?

– Три года.

Мент некоторое время, не поднимая на нее глаз, рассматривал чертов паспорт. Наконец, вернул – словно нехотя.

– Чем занимаетесь?

– Журналистикой. Критикой. Кинодраматургией. Учусь на режиссерских курсах… – Она поморщилась про себя: прозвучало все помимо ее воли с каким-то жалковатым пафосом.

Мент – капитан Валяев – разглядывал надежду русского кино с вялым любопытством. Потом, словно решившись, спросил ожидаемое:

– Вы знакомы с Игорем Гординым?

– Была.

– Почему – были?

– Мы больше не поддерживаем отношений.

– Как давно?

– Около месяца.

– Ну хоть как-то общаетесь?

– Никак.

– Почему?

– Какое это имеет значение?

– Возможно, имеет.

Она пожала плечами:

– По причинам чисто личного порядка.

– А какие у вас были отношения?

– Близкие.

– Насколько?

Все это он спрашивал, конечно, без малейшего интереса – как праздного, так и профессионального. Для проформы.

– Предельно, – с отвращением сказала Ксения.

– Что вы знали о его работе?

– Знала, чем он занимается. В общих чертах. В подробности он меня не посвящал.

– Название «Коммерческий банк инвестиций» вам знакомо?

Она нахмурилась, как бы пошарила в памяти:

– Н-нет.

– Работа Гордина была связана с ним. Вы об этом ничего не слышали?

– Нет.

– Максима Лотарева вы знаете?

– Нет.

– А Виктора Меркина?

Она секунду помедлила:

– Немного. По-моему, он работает в этом Фонде…

– Фонде поддержки кино.

– Да. Директором, что ли, каким-то…

– Но близко вы не знакомы? С Меркиным?

– Нет.

– Продюсерскую компанию «Логос» знаете?

– Конечно.

– Вам известно, какое к ней имел отношение Гордин?

– Они работали вместе над одним проектом.

– Гордин представлял Фонд?

– Наверное. Я не в курсе деталей.

– Что за проект?

– «Фантастикум». Это рабочее название.

– А чем конкретно занимался Гордин?

– Конкретно – не знаю. Но идея фильма была его.

– Что вы вообще знаете об этом проекте?

– О коммерческой стороне – практически ничего.

– А о какой?

– Скажем так, о творческой.

– И что вы можете сказать о творческой?

– Это такое амбициозное начинание. Крупнобюджетное. Предполагается, в смысле. Предварительно, насколько я помню, речь шла о бюджете в шесть-восемь миллионов. Долларов.

Ответив, она сообразила, что вопреки собственной заяве изложила как раз финансовую информацию. Но Валяев этого и не заметил.

– А вам Гордин не предлагал участвовать во всем этом?

– Предлагал. В качестве сценариста. Я сразу отказалась.

– Почему?

– Фильмы ужасов – не мой жанр.

– Это должен быть фильм ужасов?

– Ну… мистический триллер.

– Вы просто отказались – и все?

– И все.

– А про Гордина вы что-нибудь знаете?

– В каком смысле?

– Где он? Что сейчас делает?

– Без понятия.

– Неужели совсем ничего? У вас же есть, наверное, общие знакомые…

– А общие знакомые, насколько я понимаю, тоже не очень в курсе.

– Он что, ни с кем не общается?

– Нет – по крайней мере, с теми, с кем общаюсь я. Кто-то, по-моему, говорил, что он уехал куда-то… что-то в этом роде.

– А куда?

– Не знаю. И тот, кто говорил, тоже не знал. Насколько я помню.

Капитан покивал – себе.

– И почему он пропал – вы тоже не знаете?

– А он пропал?

Валяев поднял на нее глаза. Серые, мутноватые, с тяжелыми веками. И весь он был – серый, мутный, тяжелый. Недопропеченный какой-то.

– Он пропал, – сказал капитан тяжелым сырым голосом. – А незадолго перед этим Ка-Бэ-И выделил Фонду крупную сумму. Под тот самый проект. И денег этих теперь никто не может найти. Вы что-нибудь знаете обо всем этом?

Ксения непроизвольно отвела взгляд… Интересно, как моя реакция выглядит со стороны?.. Но глаз не дергался – это она отметила с мимолетным удовлетворением.

– Первый раз слышу.

«Коммерческий банк инвестиций» – набрала она вечером в «Яндексе» и тут же получила «тассовку» на «Regnum’е», датированную непосредственно сегодняшним числом.

Два банка лишены лицензий за неисполнение закона об отмывании денег

Центробанк России отозвал лицензии у московского Коммерческого банка инвестиций и Новосибирского общественного коммерческого банка. Как сообщает ИТАР-ТАСС, лицензия у Коммерческого банка инвестиций отозвана в связи с неисполнением федеральных законов, регулирующих банковскую деятельность, и нормативных актов ЦБ РФ, неоднократным нарушением в течение одного года требований, предусмотренных статьями 6 и 7 федерального закона «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма», а также с учетом неоднократного применения мер… Полномочия исполнительных органов банка приостановлены в соответствии… Руководителем временной администрации КБИ назначен…

Впрочем, ни про какой Фонд поддержки кино ни в этом сообщении, ни в аналогичных, добытых Ксенией в Сети, конечно, не поминалось. Вообще никаких подробностей не было.

Она откинула голову и обеими руками медленно убрала волосы на затылок. Задумчиво покусала верхнюю губу. Потянулась за мобилкой. Написала эсэмэску, ткнула «Послать», «Найти» и остановила курсор на строчке в «Контактах», где значились всего две буквы: «АД».