Текст книги "ТИК"

Автор книги: Алексей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Опять в справочную звонишь? Так она скоро станет платной…

– Что ты знаешь про Антона ЛаВея?

– Ты чего, в сатанисты решил податься?

– Там видно будет…

– А что конкретно тебе надо?

– Как он связан с кино?

– Так я и думал… Он с кино? Большой взаимной любовью.

– А конкретнее?

– Ну, это тема обширная.

– С меня пузырь. Чего пьешь?

– А как у тебя с бабками?

– Куры не клюют.

– Тогда волоки вискарик. Скотч.

Февраль

– Привет, это Смирнов.

– Здорово, Виталь.

– Слушай, напомни про это дело Фонда поддержки кино. Ну, с Банком инвестиций, с Игорем Гординым, который пропал… Кто его ведет?

– По-моему, УБЭП. А что?

– Да вот не знаю… У меня тип один интересный нарисовался…

– У тебя?

– Угу. Вообще тут какая-то странная история…

13

Москва, январь 2006-го

Если покровы тела сплошь приняли грязно– или буро-зеленый цвет, труп резко вздут, гнилостные пузыри прорвались и поверхностный слой кожи висит клочьями из нижележащих частей тела, а также из заднего прохода (и из влагалища у женщин) сочится зловонная сукровица цвета мясных помоев, черты лица почти неузнаваемы, волосы с головы легко снимаются, можно предположить, что со дня смерти прошло около месяца.

Из учебника Смольянинова, Татиева и Червакова

«Судебная медицина»

– «Цитата дня… Butcher Воу…»

– «Мальчик-мясник», – перевела Ксения.

– И к чему это? – удивился Знарок.

– Это так, – она постаралась хмыкнуть пренебрежительно. – Для создания атмосферы.

– В смысле?

– Для страху… Ну, то, что они тут сочиняют, – оно как бы выдержано в жанре такого… мистического хоррора.

Майор хмурился, явно не врубаясь. Ксения, косясь на него, подумала, что зрелище не лишено забавности. Хотя то была лишь констатация – ни малейшего веселья она не испытывала.

– То, что они сочиняют… – повторил Знарок. – А что они сочиняют?

– Ну смотрите, – она шевельнула мышкой. – Это, как видите, их форум. Вот – тема: «ТИК», «Тайная история кино». Допустим, последнее сообщение…

Оно было датировано сегодняшним числом:

О магии кино. Насколько я понял, мне тут предлагается поверить, что магия эта – черная. Но у меня складывается впечатление, что присутствующие (и временно отсутствующие) о кино знают пока куда больше, чем о магии. Так что пора, по-моему, пополнить эрудицию. Вот вам линк на статейку из какого-то киноведческого издания, которую, увидев в ней родное, поместили на своем сайте отечественные сатанисты…

– М? – оглянулась Ксения на майора.

– Угу, – недовольно кивнул тот.

Ксения кликнула, пробежала глазами.

…Очевидно, что вся образность кинохоррора позаимствована из низшей мифологии (сходной, в общем, у всех народов) и впрямую наследующей ей христианской демонологии. К примеру, инопланетные Похитители тел, хоть и появились в начавшем полувековое уже параноидальное киноповетрие фильме Дона Сигела 1956 года в качестве аллегории коммунистической угрозы, на самом деле – те же вселяющиеся в человека (захватывающие его телесную оболочку) злые духи или демоны. Равно как в сексапильных чертах Наташи Хенстридж (которая вообще-то – жаждущая секса ради размножения инопланетная Особь из одноименного ужастика) невооруженным глазом различим обычный суккуб, простейшим сценарным финтом превращенный тремя годами позже в сиквеле в столь же обычного инкуба…

Она покосилась на мента. Н-да. Бедняга…

…триллеры, апеллирующие к фигуре самого дьявола, – тем более, что они, как правило, в соответствии с уровнем адресации более претенциозны. Поневоле чудится зловещий символизм в том, что Враг рода человеческого, всерьез прописавшийся на голливудском (в первую очередь) экране с конца 60-х (последователи ЛаВея утверждают – вследствие создания в 1966-м «Церкви Сатаны»), сразу в трех давно считающихся классикой мистических триллерах предстал в образе ребенка. Причем сюжеты всех трех прямо восходят к самым распространенным темам христианской демонологии.

Шокировавший в свое время зрителя дотошным бытовым натурализмом «Изгоняющий дьявола» («The Exorcist») Уильяма Фридкина (1973) основан на феномене одержимости. Как известно, одержимость бесами в Западной Европе к семнадцатому веку приняла эпидемический характер – в первую очередь поражая женские монастыри. Знаменитым случаям массовой одержимости в провансальском Эксе, в монастыре урсулинок в Лудене (дело Урбана Грандье), в Лувьерском монастыре мы обязаны такими документами практического экзорцизма, как «Histoire admirable» (1613) и «Recit veritable» (1643).

«Ребенок Розмари» («Rosemary’s Baby») Романа Поланского (1968) и «Омен» («The Omen») Ричарда Доннера (1976) повествуют о пришествии Антихриста. Антагонист Сына Божьего, рождающийся и воцаряющийся в мире перед Страшным судом, был одной из любимых отрицательных фигур средневекового европейского богословия. Кстати, ученая традиция, исходя из постулата о том, что у демонов не может быть детей, отказывалась признать Антихриста дьяволом во плоти и сыном дьявола, как – «в рифму» Христу – он представал в традиции народной. Но соблазн симметрии оказался слишком велик: «Христос есть истинный Бог и человек, а Антихрист есть дьявол и человек», – объявил, например, в начале XI века Вульфстан I, архиепископ Йорка. В итоге повсеместно распространился сюжет о рождении Антихриста земной женщиной, оплодотворенной самим нечистым, легший в основу массы кинотриллеров…

– И вот оно все тут такое? – не выдержал Знарок.

– В основном.

– А что они хотят этим сказать? – Он смотрел на Ксению круглыми, неприятно требовательными глазами.

– Что кино – это катализатор зла, – охотно пояснила она, уже не скрывая издевательского тона. – Детище сатанистов и питомник маньяков… Вот они и решили вскрыть всю его подноготную. Выяснить, откуда оно взялось и зачем затевалось.

– Как это – зачем?

– Ну, если вдуматься, – Ксения чуть отъехала назад на стуле, разворачиваясь лицом к майору. Подтянула к себе за щиколотку правую ногу. Посмотрела на мента: – Это же правда самое странное из искусств.

Знарок моргнул.

– Во-первых, самое молодое – чуть больше ста лет ему, – тогда как все остальные ведут родословную из в прямом смысле доисторических времен. У вас есть закурить?.. – спросила она неожиданно для самой себя.

– Я думал, вы не курите…

– Я тоже думала…

Майор, помедлив, улыбнулся половиной рта:

– А я как раз пытаюсь бросить.

Ксения мигом вспомнила «Основной инстинкт», сцену в машине.

– Не получится, – заверила она с интонацией Кэтрин Трамелл.

Майор перекатил ухмылку на другую половину рта и вынул пачку «Ротманса». Ксения встала, подошла к шкафу, достала тяжелый зеленоватый стеклянный параллелепипед родом из Венеции, грохнула рядом с клавиатурой. Вытянула из предложенной пачки сигарету, наклонилась, убирая от лица волосы, к зажигалке.

– А во-вторых? – спросил Знарок.

– Во-вторых, – она не удержалась и пару раз кашлянула, – это продукт не столько… как бы сказать… интеллектуально-духовной деятельности человека, сколько технического прогресса. Происхождение у него не сакральное, как у всех без исключения прочих искусств, развившихся из мифологических и религиозных ритуалов, – а балаганное. Ну и наконец, это самое массовое искусство – с наиболее прямым воздействием на аудиторию и наиболее широким охватом… Я, между прочим, сейчас близко к тексту цитирую Игоря, которого хлебом не корми, дай на эту тему погрузить… Да вы сами, наверное, знаете.

Майор некоторое время усваивал.

– То есть имеется в виду, – он деликатно пустил дым между колен, – что кино как бы… было создано специально?

– Ага. С определенной целью.

– С какой?

– Вот это они и выясняют, – она осклабилась. – Но как легко догадаться – целью какой-то недоброй.

– Вы это серьезно?

– Я?..

– А кто вообще первым завел об этом речь?

– Ну, давайте посмотрим… – Она опять подъехала к столу, взялась за мышку. – Назад… Назад… Назад… Ну вот: тема начата в декабре, 24-го числа. В католический сочельник. Самое время для страшных историй…

– А кто ее начал?

– Пожалуйста. Некто John Doe.

– Джон Доу?

– Ну да. Аноним в американской полицейской практике.

– Но лицо свое он поставил…

– Это не его лицо. Это лицо Кевина Спейси, сыгравшего маньяка в знаменитом фильме «Семь». Маньяка, которого пристрелили, но так и не идентифицировали. Джона Доу.

– И много тут его сообщений?

– Ну вот, смотрите… Полно. В последний месяц он вообще активнее всех пишет.

– А это не может быть он? Гордин?

Ксения полуобернулась, держа сигарету на отлете. Какое-то время они смотрели друг на друга. Ксения мельком подумала, что рубленую майорскую ряху ощутимо портят пухловатые щеки.

– Может, – сказала она. – Теоретически.

– Разрешите… – Знарок придвинулся, вежливо отобрал мышку и принялся щелкать страницами, восстанавливая ход дискуссии на форуме.

Ксения затушила в пепельнице сигарету, встала и пошла на кухню.

– А кто такой Ник? – осведомился Знарок из комнаты.

– Никнэйм. Сетевой псевдоним. Кофе будете?

– То есть так он себя и назвал… Еще один безымянный. В январе зарегистрировался. Давайте кофе.

– Между прочим, теперь он тоже один из самых частых посетителей, если вы обратили внимание. – Она налила воду и включила кофеварку.

– Почему я и спрашиваю. Они с этим Джоном, я смотрю… такие как бы спарринг-партнеры… Может, этот второй – Гордин?

– Интернет, – вернувшись в комнату, Ксения прислонилась к дверному косяку, – дело такое… Не исключено, что и первый Гордин, и второй – он же мог зарегистрироваться и под двумя разными логинами. Хоть под пятью…

– Кстати, вы видели? Вот – Ник спрашивает у Джона: «И откуда ты, брат, столько всего знаешь?» И тот ему: «С умными людьми, брат, водился»… Или вот вообще – Ник: «Так что, по-прежнему не узнаешь меня?» И Джон Доу ему: «А ты сам – уверен, что не обознался?» – Знарок обернулся к ней. – Выходит, что? Или они знают друг друга, или один человек делает вид, что кто-то его ищет?..

Ксения смотрела, не отвечая.

– Я только не пойму: если хотя бы кто-то из них, – Знарок кивнул на монитор, – Гордин, – зачем он этим занимается?..

А ты зачем этим занимаешься? – так и подмывало поинтересоваться Ксению, но она, естественно, сдерживалась. Из всех общих их с Игорем знакомых, до кого она дозвонилась, майора знал один Дацко – да и тот ничего внятного, вопреки своему обыкновению, не сказал…

– Там действительно его статья? – спросил Знарок.

– Не знаю. Я-то не читала оригинал. Он мне устно пересказывал когда-то самые смачные истории…

– Ну вы же знаете его стиль.

Ксения чуть пожала плечами, подошла к столу. Не садясь, сама принялась гонять курсор.

– Да… Похоже на него…

– Чьи сообщения? Джона Доу этого?

– Да… Хотя и Ника – тоже…

– Вы говорили, что знаете некоторых людей, которые тут ошиваются. А кто из них кто – можете определить?

– Одного, кажется, я раскусила. Этого самого Бутчер-боя.

– И кто он?

– Виталик Смирнов из Питера. Игорь его хорошо знал. – Она вернулась на кухню, достала две чашки, пустила горячую воду через ситечко.

– Как вы поняли? – Знарок встал в дверях. Он двигался осторожно, как сознательный слон в посудной лавке.

– Во-первых, Виталик любит Нила Джордана… это его фильм – «Мальчик-мясник»… Кофе такой, молотый – ничего?.. Во – вторых, в адресе у него написано «Sin City». Вообще это тоже фильм такой – «Город грехов»: мрачный-мрачный, черно-белый, на компьютере нарисованный… – Она умяла в ситечке порошок. – Так Виталь – хотя и большой питерский патриот – говорил, что его можно было не рисовать, а на питерской фактуре снимать. Все равно мрачнее б вышло. Он считает, Питер – самый «нуарный» город в мире сейчас. Так, между прочим, выглядит одна из разновидностей петербургского патриотизма…

– И кто он такой, этот Виталь?

– О, Виталь – дико интересный мужик! – Врубив машинку, Ксения повернулась к майору и привалилась задом к кухонному столу. Отбросила с лица волосы. – Закончил школу с математическим уклоном, в компьютерах сек, в вузе блистал… И вдруг все бросил и пошел в армию. Хотя как студент имел легальное право закосить. Но отслужил, и чуть ли не в ВДВ, а потом стал работать в милиции. В ОМОНе! В детстве был хиляк, как всякий интеллигентский ребенок, – а лет в пятнадцать ни с того ни с сего начал качаться, кикбоксингом разным заниматься, стал вот таким амбалом… Ну, служил он в питерском ОМОНе – и послали его в командировку в Чечню. Там их бэтэр подорвался на фугасе, Виталю как-то хитро перебило ноги – в общем, сколько операций ни делали, ходить он так и не смог. Тогда он опять вернулся к программированию: сидит теперь в инвалидной коляске перед компом круглые сутки. И что характерно – продолжает качаться, вот такие бицепсы. Был даже кандидатом в параолимпийскую российскую сборную. Великий спец по интернету, найти там может что угодно. Всё обо всем знает. Фанат кино, опять же. При том, что инвалид, – один из самых жизнерадостных и обаятельных людей, каких я видела. Между прочим, до сих пор – половой гигант. Несмотря на безногость. Девки к нему, говорят, сами бегают – чуть ли не толпами. Бухнуть тоже горазд…

Питер

Виталь потребовал вискаря – и вот уже почти час я болтался в поисках маркета. Магазины, конечно, попадались на каждом шагу – но что толку от простого магазина: через прилавок не полезешь же… А имеется ли в этом районе маркет, и если да, то где, я не знал. Только потом я сообразил, что за все время поисков мне ни разу не пришла в голову мысль вискарь тот купить (ведь сейчас-то я вполне мог себе позволить и такой барский жест). Но даже потом я так и не понял, почему: в силу рефлекса, выработанного вечным голяком (дорогое бухло – покупать?!), или из принципа?..

И вот уже идя по Московскому к «Техноложке», в паре кварталов от метро, я вдруг случайно заметил эту полуподвальную «кругосветку». Совсем маленькую – смешно про такую говорить «супермаркет» – но с самообслуживанием. Но – уж больно крошечную все-таки… Я нерешительно топтался у «воротец», прикидывая, стоит ли пытаться; зная, что решать надо быстро – а то сразу обратят на тебя внимание, тогда уже точно бесполезняк… Одна касса, охранник рядом, полки с алкоголем не просто прямо у него на траверсе, а в паре метров… Куда там, ты че…

Я вошел внутрь с хмуро-рассеянной рожей. А если… Что, если я не брежу – и у меня действительно потихоньку объявляются новые способности?.. Вот, кстати, и шанс проверить. Правда, если я таки брежу…

Я стоял перед стеллажами с бутылками, пытаясь изобразить рутинный интерес, косясь налево, на охранника. Тот, молодой жирноватый мужик с поросячьим лицом, посмотрел в моем направлении, но конкретно на мне взглядом, кажется, не остановился. Метра три с половиной между нами было… Виталь хотел именно скотч. Не бурбон. Вот, допустим. «Passport Scotch». Квадратного сечения пузырь с разноцветной геральдической этикеткой. По-моему, даже литровый. Я отработанно-небрежным жестом снял его с полки – этикетку вроде как изучить. Опустил на нее глаза, едва-едва повернув голову влево.

Охранник вообще смотрел в другую сторону.

Момент истины.

Я с безмятежным видом повернулся вправо. В двух метрах тетка, стоя ко мне в профиль, шарила рукой по полке с сырами-творогами, хмурясь на упаковки. Я подцепил ногтями заднюю этикетку. А-с-сука… Подцепил… Отодрал. Плавно поворачиваясь обратно, плавно отправил бутылку за пазуху.

Охранник смотрел на меня. Прицельно.

Я продолжал рассеянно изучать пузыри. Вот сейчас. Сейчас подойдет… Не мог не заметить… Не мог…

Снова кошусь. Он отвернулся. Отвернулся! Заговорил с кассиршей.

Не спеша, но и не задерживаясь, я двинулся к нему. Чуть отклонился корпусом, обходя. Тот механически оглянулся. Я миновал кассу, шагнул на лестницу. Одна, две, три ступеньки, толкнул дверь. Ударил ледяной ветер. Спина была абсолютно мокрая.

14

Питер, февраль

– Назовите полностью имя.

– Гродников Константин Владимирович.

– Вы, видимо, догадываетесь, о чем мы будем говорить?

– Боюсь, что да…

– Когда вы встречались со Смирновым в последний раз?

– Дней… десять назад. Мы пили с ним у него дома.

– Вдвоем?

– Втроем. Там был еще один его знакомый.

– Кто?

– Какой-то Коля.

– Кто он такой? Вы его раньше знали?

– Нет, единственный раз я его видел – тогда.

– Фамилию его не знаете?

– Нет.

– А какие у них были отношения со Смирновым?

– Не знаю, я не очень понял… Виталь сказал, что знает одного… в общем, странного мужика. Заходи, говорит, приколешься. Мне-то, говорю, он зачем? А он, Виталь говорит, вискарь обещал проставить…

Январь

– Это Костя, – Виталь кивнул на полураспавшегося в кресле патлатого индивида лет двадцати с жиденькой русой бороденкой. – Видный, – ухмыльнулся, – эксперт по культурному экстриму…

Эксперт вяло шевельнулся в кресле, как бы подался вперед. Я привычно напрягся. У него были слабая ладонь, черные джинсы и черная рубаха навыпуск, под расстегнутый ворот которой уходило несколько висящих на шее шнурков. Со спинки кресла стекал черный кожаный плащ, порядком битый жизнью. Костя выглядел как человек, ошибившийся десятилетием – его словно занесло аккурат из середины девяностых. Тогда бы он читал «Лимонку» и слушал Летова. Что читают и слушают культурные экстремисты нынче, я не очень представлял. Впрочем, раньше бы Костя состоял в НБП – что и теперь не исключалось.

– Падай на диван, кидай все на пол, – махнул хозяин.

Я шагнул к нему и напрягся вторично. Этот хлопнул своей ладонью о мою с размаху, тиснул коротко и энергично (за всем движением словно читалось: «Мы им, козлам, еще покажем!»). На бритой, крупной, правильной формы башке Виталя небольшое темное родимое пятно – скобкой вокруг левого уха – смотрелось умышленным элементом декора. Маечка открывала бугристые плечи – я задержался взглядом на обширной высокопрофессиональной татухе, поднимающейся от правого локтя, частью переходящей на грудь, а частью переваливающей на спину: многоцветной, в ориентальном стиле. Подал ему скотч.

– О! Супер… – Виталь бережно повертел в руках пузырь. – Главное целый литр! – Он подкатил к низкому столику и широким жестом смел с него все, что было туда навалено – включая, по-моему, полную пепельницу. – Хотя нескромно заявлю, что я его честно заработал, – шлепнул о столешницу довольно плотненькую пачечку явно свежих распечаток. Рядом водрузил бутылку. – Костян, стаканы подкинь…

Костя выковырял себя из кресла и побрел на кухню. Я осторожно переложил на паркет стопку журналов («Оружие», «Hard’n’Soft», «Penthouse») и дисков, остальное отгреб в сторону, к вскрытому, выставившему на обозрение микросхемы неопознанному мною устройству, занимавшему почти весь диван. Втиснулся на освободившееся пространство, украдкой оглядываясь. Один раз я тут бывал уже с Гариком – но и повторно тоже впечатлился.

В сравнительно обширной для позднесоветской многоэтажки гостиной царила сугубая эклектика, возводимая в степень беспорядком, – и то и другое казалось даже нарочитым: каким-то дизайнерским вывихом. Почти достигающие потолка стеллажи (как он сверху что-то достает?) по длинной стене прогибались под бременем книг, дисков, видеокассет, журналов, разноцветных офис-боксов, CD-, DVD– и даже, кажется, виниловых проигрывателей, усилков, динамиков, мониторов, процессоров, принтеров и каких-то агрегатов, мною опять же не идентифицированных. Вдоль нескольких полок торчком стояли более-менее ржавые трофеи «черных следопытов»: от хвостатых мин до пистолетных патронов. Стопку дивидишек венчал желто-коричневый человечий череп без большей части зубов.

Стену перпендикулярную украшали одна небольшая картина в духе Константина Васильева (на фоне снегов и северного сияния высокая узкая скала переходит к вершине в сгорбленную фигуру длиннобородого белоглазого волхва) и две маленькие, писанные, видимо, тушью – под средневековые гравюры из тех, где изображали заморских чудищ и небывалые народы вроде скиаподов и киноцефалов: безумноватые и довольно зловещие «миксы» из частей человеческих, звериных, рептильих и рыбьих тел.

В углу – впрочем, под этот «раздел» ушло с треть комнаты – помещалось несколько силовых тренажеров, стояли стопкой разного диаметра диски для штанги.

Вернувшийся Костя выставил перед нами три широких стакана с толстым дном. Виталь хрупнул пробкой:

– Надеюсь, соратники, извращенцев среди нас нет – с водой там, льдом, про кока-колу я не говорю, никто не пьет?.. – ловко плеснул каждому на два пальца. – Поехали.

Чокнулись, хватили: «эксперт по экстриму» – сразу больше половины и как воду, не моргнув; хозяин пригубил, сделал всем лицом сложное движение, оценивающе прицокнул языком.

– Ну, сатанизм так сатанизм… – Указательным пальцем левой скребя в ухе, Виталь правой зашелестел своими листиками, уставился в один. Я наклонился вперед, вытянул бумагу у него из руки, перевернул. На ней был распечатанный на принтере черно-белый фотопортрет насупленного бритоголового мужика с эспаньолкой, повесившего на правое плечо пятнистого питона в ногу толщиной. «Дьявол без хвоста» – значилось под портретом. И текст мелким шрифтом. Я вернул лист осклабившемуся Виталю.

– Антон Шандор ЛаВей, – провозгласил он тоном конферансье. – Тыща девятьсот тридцатый-девяносто седьмой. Довольно колоритная личность, – хмыкнул. – Мистификатор и шоумен. До того, как основать «Сатанинскую Церковь», сменил тучу профессий – успел, говорят, побывать гобоистом в церковном оркестре, укротителем львов в цирке, униформистом, тапером и даже полицейским фотографом… О «рождении» «Церкви» он объявляет в Сан-Франциско в ночь с 31 апреля на 1 мая (Вальпургиеву то бишь) неслучайного 1966 (две шестерки, или даже три, считая перевернутую) года…

Костя медленно, как в трансе, потянулся за бутылкой. Нормальный, думаю, у них темп. Темпоритм, как выражался Горшок…

– …В бывшем борделе, теперь главном храме «Церкви», держат пантер и львов, устраивают собрания и семинары – например, семинар по каннибализму, после которого участникам, согласно имеющимся свидетельствам, подали запеченное бедро трупа из морга с гарниром из гусениц. «Блюдо было признано весьма вкусным…» В таком, в общем, духе… – Виталь, не глядя, подвинул Косте стакан.

– Ну, понятно, что не стоит эту компанию воспринимать так уж всерьез, – откинулся на спинку. – Равно как всяческие легенды, каковых лавеевы «сатанисты» наплодили по любому поводу гору: самореклама в них сильно преобладает над правдой. Но направление их пиара и мифотворчества уже достаточно характерно. Поскольку «Черный Папа» тоже полагал, что важнейшим из искусств для них является что? – Виталь обвел нас взглядом. – Правильно…

Февраль

– А вы что можете сказать об этом Коле?

– Ну… правда странный тип.

– Чем – странный?

– Н-не знаю… Всем. Мне вообще показалось, что он если не бомж, то что-то вроде. Ну, одет в обноски практически, рожа такая – в общем, видно, что квасит здорово. Все это само по себе не странно, конечно, – мало ли алкашей. Но они, во-первых, как правило, не знакомы с Виталиком, а главное – не интересуются такими вещами.

– Сатанизмом?

– Ну да.

– А почему его это интересовало – он не сказал? Или, может, Смирнов?

– Сам – нет… А Виталь… Ну, так прямо не говорил, но, по-моему, он имел в виду, что у Коляна, или как там его… с головой не совсем в порядке.

– А вам самому как показалось?

– Вообще… похоже на то. Лицо практически без мимики… И глаза – такой… даже не знаю, как сказать… такой прозрачный взгляд, какой бывает у маленьких детей – и душевнобольных… как будто он, глядя на тебя, видит или что у тебя внутри, или то, что позади тебя… Если вы понимаете, о чем я… И создавалось впечатление, что он постоянно на нервах – хотя чего было нервничать, непонятно… Он это скрывал, конечно, – но иногда было заметно усилие, с которым он брал себя в руки: напрягался, стискивал кисти… И тик у него был, лицевой – скула, левая, по-моему, вдруг ни с того ни с сего начинала дергаться…

Январь

– …Был страстным синефилом. Собрал, говорят, огромную видеоколлекцию – особенно ему нравились фильмы «нуар», «черные детективы» 40-х. Дружил с киношниками, обращая их – или произвольно записывая – в свою веру. Среди приятелей ЛаВея, пишут вот, были звезда 40-х Салли Форрест с мужем, в тайные сатанисты зачисляли черного певца и актера Сэмми Дэвиса и даже саму Ким Новак… Но что точно – что другом и заединщиком ЛаВея, членом компании, с которой началась «Сатанинская Церковь», был Кеннет Энгер, видный маргинал от кино, режиссер-экспериментатор, скандалист-эпатажник… Слыхал о таком? – Виталь поднял глаза на меня.

– Поверхностно…

– …Его фильм «Фейерверк», снятый аж в 1947-м, – вступил сильно картавящий Костя, – считают первым настоящим гомоэротическим фильмом в истории кино. В шестьдесят четвертом в кинотеатр, где шел энгеровский «Восход Скорпиона», воплотивший байкерскую эстетику в духе садо-мазо – ну, кожа-железо-черепа-свастики, – вломилась полиция, арестовала администратора, конфисковала копию, был шумный судебный процесс… Кое-кто считает, что фильмы Энгера сформировали в большой степени стилистику видеоклипов, что у него драли Линч и Фассбиндер, а Скорсезе якобы сам признавался в том, что учился у Энгера… С мистицизмом, причем весьма такого черного толка, тот заигрывал с незапамятных времен, превозносил Кроули… – скептический взгляд в мою сторону. – Алистера Кроули, знаменитого оккультиста и демонолога, называвшего себя Великим Зверем под номером 666 и распространявшегося о совершаемых им человеческих жертвоприношениях и вызываемых бесах… Энгер делал документалку о кроулевской живописи, а в тайном обществе ОТО (Ordo Templi Orientis – «Орден Восточного Храма», главой которого был Кроули), по его собственным словам, дошел до девятой степени посвящения. У Кроули же всю дорогу идейно кормился и ЛаВей…

– Лавеевская фильмография с сатанистского сайта, – снова озвучил Виталь свои распечатки, – числит за ним роль дьявола в фильме Энгера с характерным названием «Invocation of My Demon Brother»… – он, не отрываясь от бумаг, нашарил стакан. – Роль главы сатанистов в некоем ужастике 1975-го «Дождь дьявола»… Снимали кино и про самого ЛаВея, документальное, – пишут, что картина «Сатанис» якобы была признана критикой одним из самых кошмарных фильмов в истории синема… Даже заочно ЛаВей вдохновляет авторов ужастиков. Уже много позже создатели классического «Омена» хотели – согласно легенде – провести съемки в доме ЛаВея и даже соглашались платить большие бабки – правда, главный сатанист так и не разрешил. Где-то с тех пор, с середины 70-х, он вообще делается нелюдим, прекращает публичные шоу, разрабатывает методику превращения людей в вампиров и увлеченно конструирует «искусственных компаньонов человека», некие гибриды между резиновой бабой, манекеном и роботом, долженствующие, по ЛаВею, заменить человечеству сексуальных партнеров. Наблюдатели согласно решают, что дядёк всерьез спятил. Но еще в середине девяностых он успел посвятить в сатанисты Мэрилина Мэнсона. Последний, конечно, давно опопсел, – Виталь отсалютовал нам стаканом, – но в свое время ведь скомпоновал сценический псевдоним из имен двух ключевых для сатанистской мифологии фигур: Чарльза Мэнсона и Мэрилин Монро. Оба они, обрати внимание, имеют отношение к кино.

– Так что куда ни кинь… – Костя допил свой вискарь.

– А Монро тут при чем? – спрашиваю.

– Во! – Виталь снова сунул Косте пустую емкость. – Это одна из самых популярных ихних легенд…