Текст книги "Наркоза не будет!"
Автор книги: Александра Сашнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Она уперлась в тупик и приготовилась быть раздавленной. Стены стиснули тело, Коша заорала и оказалась в канализационном тоннеле. Появился долговязый и, протянув руку, вытащил обратно.
Они долго шли по прямой кишке подземного хода непонятно куда. Коша расслабилась и предалась течению событий, вспоминая мудрую Мусю. Примерно в середине пути (хотя непонятно было, почему именно это середина – никаких отметок, ни временных, ни пространственных не возникло, просто появилось ощущение, что это середина) Коша вспомнила, что на лестнице в Исакии ей было страшно, что та никогда не кончится, а теперь совсем нет, хотя тоннель гораздо длиннее. Возможно, надо просто спать, чтобы не бояться. Потом тусклый огонек фонаря захлебнулся в белом свете нескольких неоновых ламп, и, неожиданно для такого подержанного места, перед ними оказался суперский лифт.
Она шагнула в него и мгновенно оказалась в знакомой уже комнате.
– А это, как в Дюке, телепортаха. – догадалась Коша удовлетворенно. – Надо же кто-то все-таки допер, как их соорудить в реале!
Человек в сюртуке сидел на своем обычном месте и ждал. Коша поняла, что должна сесть напротив него в кресло. Человек начал говорить. Сначала медленно, потом энергичнее, потом завелся и, все быстрее расхаживая по комнате, перешел почти на крик – она видела это по надувшимся на шее жилам, но не слышала ни одного слова. Она поймала себя на мысли, что разглядывает его с точки зрения сексуальной привлекательности. И, не смотря на всю его опасность, основным мотивом, заставляющим относиться к нему с вниманием является именно его таинственная харизма. Сначала она подумала, что эффект заключается в особенно правильных очертаниях его, напоминающего гранитную статую, лица. Объемные, резко очерченные губы, развитые надбровные дуги, резко вычерченный прямой нос. Чуть выпуклые и в то же время косоватые глаза… Она решила закрыть глаза, чтобы исключить вероятность воздействия на нее при помощи визуального канала. Но это не помогло. Даже стало хуже. Совершенно не видя и не слыша, Коша, тем не менее, поймала себя на том, что отчетливо понимает смысл неслышимых слов и знает все движения, совершаемые собеседником. Так – будто он – внутри нее.
Стало все равно и захотелось спать.
Но едва Коша решила уснуть, как ее тут же встряхнули и разбудили. Коша послушно села, сложив руки на коленях. От скуки она принялась оглядываться и увидела маленькое серебряное колечко – змею, кусающую себя за хвост, в глазу – огненный рубин. Змейка призывно сверкнула им, и жадная до блестящего Коша, не раздумывая, схватила колечко.
На ощупь змейка оказалась неожиданно легкой. Приятный холодок удивительно отчетливо запечатлелся на поверхности кожи, вызвав тем самым непропорционально сильный восторг. Коша захотела рассмотреть добычу получше, поднесла к глазам и сразу проснулась.
Естественно, никакой змейки в руках не было. Легкая горечь скользнула и выветрилась. Однако рука еще помнила прохладное касание. Коша долго смотрела в окно, в котором летели ослепительные облака. Потом долго, меняя цвет, по комнате бегал светлый прямоугольник. Она снова вспомнила сон про лошадку: та прямо перед ней, Коша хочет ее схватить, тянет руки и тут же просыпается.
Один раз ей все-таки удалось дотянуться руками, схватить игрушку и прижать лошадку к груди.
И просыпаясь, она чувствовала, что обладает этой лошадкой. И была счастлива. Но когда открыла глаза – лошадки опять не было.
Коша улыбнулась воспоминанию. Она уже большая и понимает, что никаких лошадок во сне получить нельзя. Улыбнулась и проснулась окончательно
Окончательно?
Куда бы она не посмотрела, все казалось ненастоящим. Мир так и не приобрел плотности. Он был – чужой. Словно за стеклом. Словно он двигался мимо нее на другой скорости. Словно он жил своей отдельной жизнью, а она могла быть в нем только тенью.
Коша поднялась с постели и начала перебирать предметы, пытаясь на ощупь определить – есть ли они на свете. Она взвешивала и гладила их. Но осязание не убеждало – она постоянно вспоминала жуков, которые бегали по коже под действием марки. Они ведь тоже казались реальными, но кто их видел? Может быть их разрушение подтвердит реальность? Коша разбила стакан, швырнув его об пол. Стекло брызнуло в разные стороны – но осколки ничего не изменили. Из того что стакан разбивается при достаточно сильном столкновении с более твердым предметом никак не следовало, что он реален или его осколки реальны. Просто такое правило: из стакана появляются осколки.
И все.
Больше ничего.
– Мастер игры, – повторила она вслух и вздохнула. – Вот и доигрались.
Она взяла кусок стекла и сжала его довольно крепко в ладони. Уже лучше – реально это или нет – боль заставила с собой считаться. Коша вскрикнула.
СМЕРТЬ ЧЕРНУХИ
(Коша)
Она выскочила из трамвая на Репина и побежала в знакомую арку.
Лестница. Звонок. Пронзительный и противный. Ринат. Он должен быть дома. Она так х о ч е т! Она т а к хочет! Он умер в ней. И его пламя больше не будило зверя. И ветер его рук не раздувал больше безумия. Но скуку он еще мог развеять.
К тому же ей было туда надо. Зачем? Надо! Кошу удивило, как это она раньше не поняла, что номер его квартиры именно триннадцать?
Дверь открыли сразу. Рыжин с каким-то прыщавым подростком был там, а Рината не было.
– А где Ринат? – спросила Коша, залезая в холодильник.
– А… придет скоро, – сказал Рыжин как-то рассеянно и торопливо направился в комнату.
Видимо, у него не было распоряжения выгонять ее. В руках Рыжина была дрель. Коша хотела войти в комнату за Рыжиным, но он остановил ее, довольно грубо оттолкнув от дверей.
– Посиди тут пока. А? Он придет скоро. Я там не один…
И захлопнул дверь перед носом.
Фиолетово. Это к ней не имеет отношения. Она решила. Это не она никчемная. Это Рыжин – никчемный! И плевать, что он там себе думает! Коша вытащила из холодильника банку колы, устроилась на подоконнике и стала ждать.
Коша не курила уже целый день и не видела в этом никакого смысла. Если все кажется, какой смысл курить? Правда, немного болела голова, но она решила, что это тоже только кажется.
Донесся дикий вой, грохот и мат Рыжина.
Коша вскочила и дернула дверьв комнату, но та крепко была чем-то подперта, похоже шваброй. Вой повторился. Она даже представить себе не могла, что это. Вой был нечеловеческий в том смысле, что он как раз был вполне человеческим, но таким, когда люди орут нечеловеческим голосом. Когда им что-нибудь отрезают или что-то в этом роде.
Она пнула в дверь ногой и крикнула, чтобы они сказали, что там происходит. Повалилось что-то тяжелое, всхлипнуло разбитое стекло, вопль прыщавого подростка, визгливый вскрик Рыжина:
– Держи ее! Держи! Уйдет же!
– Я сейчас ментов вызову! – рявкнула Коша злобно и еще раз пнула дверь. – Что вы там вытворяете?
После некоторой тишины дверь открылась. Первым вышел Рыжин, злобно отряхнулся, ни с того ни с сего наотмашь заехал Коше по щеке. Она отлетела к стене и очень удивилась. Сидя на полу, продолжала удивляться, задыхаясь от неясности нахлынувших чувств; парни в это время гаденько выскользнули за дверь.
Как недавно в троллейбусе, Коша догадалась, что получила по роже совершенно несправедливо и кинулась по лестнице, злобно вопя и прыгая через полпролета сразу. Но у приятелей Рината была изрядная фора.
Когда Коша выскочила из подъезда, до трамвая им оставалось метров пятнадцать. Коша остановилась, сознавая неравенство позиций.
– Уроды! Козлы вонючие! Зиготы бесхромосомные! – выкрикнула она, вкладывая в напряжение связок величину ярости. – Анусы монопенисуальные!
Больше никто не будет просто так бить ее по лицу. Никто!
Прыщавый друг Рыжина споткнулся и едва не попал на рельсу головой.
Коша оглянулась и увидела – прямо под Ринатовым окном на асфальте лежала Чернуха. Коша побежала к зверьку, но было поздно. Возле мордочки покрытой розовой пеной темнела свежая лужа. Глаза уже начали подергиваться пленкой.
Сквозняк взъерошил пушистый бок, показалось – она вздохнула. А Коша проклинала себя за то, что не сумела помешать Рыжину. Слышала же! Знала! Но не верила в свое право совершить справедливость. Но была занята дурацкими размышлениями.
Медленно удаляясь прочь, плача по Чернухе, о ее завершившейся бессовестно недокормленной жизни, Коша думала о том, почему на роду у одних только пуфики и «Китикет», а у других только помойки и хозяева, которые дружат с мудачными уродами. На асфальт из ее глаз падал мокрый пунктир.
Она добрела пешком до самой Дворцовой площади и наткнулась на желтую футболку. Подняла глаза и оказалась в Мусиных объятиях, пахнущих заварным пирожным.
– А я ищу тебя почти целый день! Хоть бы записку оставила! – возмутилась подруга.
– Муся! – сказала Коша и завыла. – Муся-а-а-а-а-а-а! Они убили Чернуху-у-у-у-у!
– Чернуху!?! Кто? – Муся опечалилась.
– Ну этот Рыжин! И с ним какой-то сопляк прыщавый был. Козлы!
– Как?
– Не знаю. Они в комнате закрылись. А я на кухне ждала, когда Ринат придет. Они там что-то страшное делали. Она так орала! Потом она вырвалась и впрыгнула в окно. И… а-а-а! – Кошино лицо само собой скривилось и слезы снова брызнули из глаз. – Ра-а-азбиилаась. Насмерть! Она лежит там в луже крови.
– Зачем?! Зачем они?
– Не зна-а-а-ю!
Муся тяжело вздохнула и полезла в карман.
– Надо выпить…
– Да, – кивнула Коша, вытирая слезы.
Они наковыряли по карманам на две тройки «Балтики».
– Пустое! – сказала Муся, когда, достигув бордюра, бродяжки опустили на него свои бездомные задницы. – Они, конечно, козлы. Но, в сущности, жизнь Чернухи была такая, что… просто! Рано или поздно они довели бы ее до чего-то такого.
«Пустое». Коша осознала, что эта фраза имеет магическую силу. После нее жизнь становилась отстраненной, как повесть.
Выпили. Отлегло. Побрели, пытаясь придумать, куда. Брели по серым теплым тротуарам. Брели сквозь теплый воздух лета. Листва шуршала, шептала что-то. Шли, шли, шли. Они думали, что идут по географии, а на самом деле пытались пройти по времени. Если бы можно было идти-идти-идти и оказаться совсем в ином мире. В другом. В том мире, куда приоткрывают вход череповские марки. Приоткрывают за большую мзду и тут же захлопывают.
Незаметно для себя подруги оказались около Петропавловки. Перешли мостик. Прошли через ворота и побрели по древнему булыжнику. Как здорово было бы, если бы можно было войти в Петропавловку, а там – совсем другое время. И ты можешь походить по этому времени, поговорить. А потом вернуться обратно. Или нет. Лучше найти где-то свое время. То время, которое тебя ждет и тоскует по тебе. Где ты не будешь «никчемной». Или «никчемным».
Они миновали башню, двигаясь на север.
Стрекотали кузнечики, уверяя, что лето будет вечным. Клевер, ромашки, подорожник. Запах скошенной травы и перегретых облаков обволакивал тело густым коконом. Поддавшись безотчетному желанию изучать наощупь горячую стену, Коша прильнула к камням.
«Сто шагов на север от серого булыжника, пять у стены направо. Вот полоса полустертой краски. Раз, два, три… Третий камень должен открыть пролом.» – будто страница из книги пронеслись в ее голове слова.
Она толкнула стену – все камни стояли твердо.
Коша с сожалением посмотрела на ладонь. Черт! А с чего она азяла, что тут есть вход? Но ведь он есть тут! Она попробовала еще. И еще! Нет. Стена стояла очень крепко и собиралась так стоять вечно.
– Ты что там? Хочешь телепортацию освоить? – усмехнулась Муся.
– М-м-м-м… – произнесла Коша невнятно и снова кинулась на стену.
– Ну, пойдем! – Муся прикрыла сощуренный взгляд ладонью. – А то я буду думать, что ты рехнулась.
– Да… Я рехнулась. – согласилась Коша. – Тут должна быть дверь в подземный ход. Я это точно знаю.
– Откуда?
Муся подошла к стене. Ощупала.
– Да эта стена тут тыщу лет стоит. Нет тут никакой двери!
– Да!? Ну ладно. Наверно, мне приснилось, – пошла Коша на попятный.
Они поплелись обратно. Муся шла наклонив голову, и ветер развевал ее тяжелые каштановые волосы. И она казалась Коше царевной Медного царства.
Вскоре им навстречу попался наглухо застегнутый человек в черных очках на абсолютно белом лице, с абсолютно белыми волосами. Облако ужаса окружало его фигуру непроницаемой тишиной. Они разминулись, стараясь не приближаться к нему слишком. И не сразу заметили, что альбиноса окружала тишина.
Звук вернулся. Коша долго крепилась, но все-таки не выдержала – оглянулась. Человека нигде не было.
– Вот… – Коша остановилась. – Я же говорила, подземный ход.
Муся снова посмотрела на подругу с недоумением.
– Ты… о чем?
– Мужика ты видела?
– Ну… Который навстречу попался? – Муся начала озираться, пытаясь увидеть, куда делся прохожий. – белесый такой?
– Да. Видишь его нигде нет… – Коша пришла в высшую степень возбуждения. Она шумно дышала, металась, махала руками и бегала лихорадочно глазами.
Муся огляделась. И подтвердила сомнения.
– Да… Странно. Тут ему некуда было деться, а все-таки он куда-то пропал!
Коша снова вернулась к стене и с новой силой принялась перебирать камни. Муся наблюдала из-за спины и пыталась осознать странное явление. Она склонила голову к плечу и наматывала локон на указательный палец.
– Послушай! Кошара! – Муся оставила в покое волосы и подошла к Коше ближе. – Не надо ломать стену!
– Почему это!?
– Нет там никакого хода, – обречено сказала Муся. – У нас была галлюцинация. Бывает общая галлюцинация.
– Ты думаешь?
Коша в задумчивости опустилась в траву, сорвала листочек и с остервененим стала его грызть.
Муся села рядом и легла на спину, спрятав лицо в зарослях клевера.
– Но я точно знаю, что тут должен быть ход, – упрямо повторила Коша. – Я это прочитала в какой-то книге.
(Рита)
Следущая страница почти целиком была залита тушью. Рита некоторое время пыталась разобрать отдельные фразы, просвечивающиеместами сквозь кляксу, но потом забила на это бессмысленное занятие.
(Коша)
… увидев знак, подъезжали к селению и забирали этого ребенка с собой. Там не было генетического наследования, – закончила разговор Муся.
Солнце вспыхивало ослепительными лампочками на гребнях темных волн, которые уже третий век старательно подтачивали ограничивающий их свободу гранит. Вывезенные из Египта сфинксы равнодушно взирали, как две девушки плелись по пустынной набережной и изредка перебрасывались ленивыми фразами. Темно-фиолетовые тени, путаясь у них в ногах, неторопливо ползли по мягкому от жары белесому асфальту.
– Если у нас галлюцинация. – внезапно произнесла Коша. – Значит, мы психи. Если мы психи – нам надо лечиться. Так?
Муся вздохнула:
– Ты все об этом. Но не мог же он пройти сквозь стену. Тогда он еще больше псих, чем мы, и его нужно ловить.
– Зачем ловить? – озадачилась Коша.
– Ну можно и не ловить… – разрешила Муся. – А что будет, если все начнут ходить сквозь стены?
– Да… Ничего особенного. Привыкнут… Люди ко всему привыкают. Честно говоря, меня волнует больше, как жить дальше… У нас совсем нет денег.
Коша горестно вздохнула.
Муся опустила голову и смотрела, как тень от сандалии наползает на мелкие светлые камешки. Они горохом перекатывались под кожаными подошвами.
– Как-нибудь будем… Может, у тебя купят картины. Мне так нравятся твои последние работы… Честно говоря, даже жаль с ними расставаться. Они какие-то волшебные…
– Эх-х-х… – вздохнула Коша. – А что делать? Писателем быть проще или певцом. Один раз сочинил и продавай всю жизнь… А художник… Да уж!
– Может, я куда-то устроюсь… Тетя ищет мне место… Ищет! – грустно сказала Муся. – Может быть, на той неделе. Тогда мы уже не погуляем так. Я буду работать целыми днями.
– Тебе хоть будут платить! – махнула Коша рукой.
Так они достигли восьмой линии. Возле станции метро происходила оживленная торговая жизнь. Вобла, сигареты, пиво, газеты, фрукты. Бомжи сновали между людей собирая пустые бутылки.
– Муся! Мы должны что-то украсть! – вдруг ни с того, ни с сего объявила Коша.
Она остервенело рубанула воздух. Бабка, ковылявшая впереди, испуганно оглянулась и прибавила шагу.
– Ты о чем? – Муся с удивлением напрягла мысли.
– Ну понимаешь, мы же должны как-то жить… – Коша почесала кончик носа. – Есть, пить, одеваться и все такое… Делать мы ничего не умеем, значит нам надо просто где-то взять денег. Или обмануть кого-нибудь. Если мне не хотят платить деньги за картины, я имею право взять их где-нибудь в другом месте! У того же Валентина! Только так, что он об этом не узнает.
– А как?
– Ну мы можем ему назначить стрелку, пойти с ним в кабак и все такое. А потом украсть у него деньги и убежать.
– Да? – Муся задумалась. – А если он нас поймает?
– Ну… – Коша развела руками. – Типа… тогда нам будет звездец. А мы что-нибудь придумаем, чтобы он не узнал, что это мы. Есть какое-то вещество, которое напрочь отбивает память. Он не сможет нас сдать. Или поймать. Какой-то клофелин…
– А… Пустое, – Муся махнула рукой. – Мы не можем ничего сделать. Мы ни на что не годимся. Ни на что. Может быть, пойдем к Зыскину?
Коша опустила голову, раздумывая, как бы так убедить подругу совершить какое-либо действие.
– Муся! Нет никакого смысла говорить, на что мы годимся, потому что мы еще ничего не сделали, чтобы это узнать. Мы должны… – тут она наклонилась и обрадовано сказала. – О! Я нашла денег еще на пару «трешек»…
Она подняла с земли банкноту.
(Рита)
– Пиво? – сама себя спросила Рита и кивнула головой. – Пиво! Но как? Пикассо? Пикассо… Почему бы и нет?
Она отложила тетрадку и отправилась искать ночного знакомого. Почему Рита не поехала в Москву? Потому. Она не была уверенна, что это правильный шаг. Она даже не была уверенна, что ей стоит показываться в Шереметьево и садиться в самолет. Эта компания – Лоер и иже с ним – очень ее беспокоила. Иногда так бывает. Еще ничего толком не знаешь, но какое-то наитие удерживает тебя от спешки. Так и Рита. Она понимала прекрасно, что общага на Опочинина – то место, где ее никто не будет искать. А потом… Потом само как-то все устроится. Жизнь подскажет. Она, бывает, подсказывает куда поворачивать.
Итак. Пикассо.
Тот оказался в своей, загаженной бычками комнате. Художник мрачно смотрел на криво натянутый холст и время от времени окунал в краску кисть. На холсте было изображено два человека с букетами масочек в руках. Собственных лиц их не было видно, а масочки изображали полный набор основных эмоций. Интересно, подумала Рита Танк. Подумала она, видно, вслух, потому что парень оглянулся.
– А… Привет, – неопределенно протянул он. – А водка кончилась.
– Хочешь пива? – прямо спросила Рита.
На лице художника промелькнула радость, и он с готовностью подскочил.
– Сходить? Ага?
– Ага… – Рита протянула ему купюру. – Я тут подожду. Можно?
Днем Пикассо не вызывал у нее ночной брезгливости. Она даже заметила, что в его работах есть какая-то мрачноватая прелесть. И то, что он не был дураком – это факт. Но он был придурком. Это тоже факт.
– Да… – ответил художник, торопливо натягивая кожанную куртку. – Что взять-то? «Трешечку»?
– Ее, проклятую!
Пикассо выбежал из комнаты.
Рита опустилась на стул перед холстом и, увидев вчерашнюю пачку графики, взяла в руки. Теперь ее не интересовали декадентские изгибы обнаженки.
Она нашла изображение человека с лысой головой и черными звездами вместо глаз, и снова внимательно рассмотрела его. Несомненно, это было лицо профессора Легиона. Во всяком случае, портрет очень напоминал лицо убитого из криминальной передачи. Теперь она была точно уверенна, что если Коша и сошла с ума, то – не одна.
Рита достала из кармана тетрадку и открыла на следующей странице.
ЕВГЕНИЙ. ДУБЛЬ ДВА
(Коша)
Свет проник сквозь ресницы. Стук в окно. Он стоял полный решимости, натянутый – как струна; обнаженный – как меч; беззащитный – как улитка без панциря. Коше стало стыдно, что она избила его. Жестом пригласив глухонемого в комнату, она оставила его, а сама пошла умываться.
И вдруг давно забытое чувство умиротворения ни с того, ни с сего посетило ее. Показалось, что все мучения закончились. Она чистила зубы и улыбалась идиотской улыбкой. Хоть кому-то она нужна! Хоть кому-то. Может быть, не стоит ломаться и взять от жизни то, что дают. Евгений в общем-то не вызывал у нее физического отвращения. Ей не очень нравилась его настойчивость, но глухонемому трудно. Ему трудно играть в игры слышащих людей. Для него не существует той требухи, которую льют в уши болтливые люди друг другу, завораживая рифмами, звуками, интонацией. Все это ложь и яд.
Когда Коша вернулась в комнату, Евгений все еще рассматривал желтый берег, нарисованный для Рони. Берег с ключиками, камешками, раковинками. Оглянувшись, он улыбнулся. Коша стояла с полотенцем в руках и то открывала рот, чтобы что-то сказать, то закрывала, вспоминая, что гость глухой, то рука ее вздергивалась, желая изобразить какой-нибудь внятный жест.
Евгений взял стул и сел напротив. Смотрел в глаза.
Коша схватила со стола журнал и начала энергично листать блестящие пестрые страницы, спасаясь от неловкости. Молодой человек молча протянул руку к ее обнаженной плоти и схватил за коленку. Краем глаза настороженная Коша проследила за его пальцами. Жесткая, узловатая, крупная рука вызвала одновременно и желание отдаться и холодок страха.
Такая рука могла убить.
Глухонемой сильнее стиснул пальцы – стало больно. Коша подняла глаза и сильно треснула его по руке, вызвав то ощущение, которое было в трамвае. Евгений улыбнулся, медленно разжал пальцы, вытащил из кармана ручку и блокнот, что-то нацарапал и протянул ей.
Писать что ли на бумаге? Писать! Конечно писать!
«Пойдем куда-нибудь.»
Стало забавно.
– Ты понимаешь, когда я говорю? – спросила она.
Евгений утвердительно кивнул, и снова написал:
«Я могу читать по губам. Но не могу говорить.»
Он довольно усмехнулся и произнес:
– Лу-блу…
И на его лице намертво поселилась сладкая полусонная улыбка. Коша с удивлением почувствовала, что ее тело, отдельно от головы отзывается на зов этой улыбки.
– Хм, так сразу… а кино? А мороженное?
У него было жесткое жилистое тело, длинные крупные конечности, угловатая, начинающая лысеть, голова. Ей не нравилась его жесткость, она пугала. Но она же и возбуждала. Глухонемой осторожно погладил Кошу по голове. И она удивилась тому чувству надежности, которое вызвал в ней этот жест. И испугалась того безоговорочного преобладания силы, которое исходило из этой надежности.
– Так сразу? Ты же не знаешь меня совсем!
«Знаю.»
Коша нервно расхохоталась.
Евгений снова написал:
«Я тебя куда-нибудь хочу пригласить.»
– Ну пригласи.
Она попыталась представить себе, как бы это могло получиться. Обычно люди приглашают друг друга куда-нибудь, чтобы поболтать, а это «куда-нибудь», собственно, является всего лишь поводом или фоном. Он передал ей записку:
«Куда ты хочешь? Я буду платить за твои удовольствия. Качели? Кино? Выставка?»
На выставку она уже сходила с Ринатом. Идея на чем-нибудь до тошноты укататься ей понравилась.
– Луна-парк.
* * *
Глухонемой катался на всех атракционах вместе с Кошей орал на весь парк, пугая ревом детей. Коша умоталась до синевы под глазами. Она шла по дорожке и умиротворенно покачивалась. Обилие американских горок давало о себе знать. В палатке они купили шашлыки и «Балтику» – верх фантазии простоватого Евгения.
Предавались чревоугодию, сидя за летним столиком. Она стала находить прелесть в бесконечном молчании. А что, может это и кайф – молча выполнять любую прихоть пушистой кошечки лишь за обещание позволить погладить по теплой шерстке? Может, ради этого стоит жить?
«У меня много денег, – написал Евгений на салфетке. – У меня дома есть все для тебя. Музыка. Пластинки. Компьютер.»
Он отвез Кошу обратно на тачке и вежливо попрощался. Когда шаги Евгения затихли, Коша бродила по комнате и безотчетно перебирала вещи. Присутствие Евгения утешало, как уличную кошку утешает миска с рыбой и тазик в сортире. Но какова цена? Мучилась она, мучилась. Вздыхала, курила. Вертелась на диване. Потом она вдруг увидела на столе незнакомую книгу.
«Сказки о Силе» было написано на причудливой фантасмагорической обложке. Коша схватила книгу и начала ее читать, постепенно узнавая те таинственные вещи, о которые она постоянно спотыкалась последнее время. Или сталкивалась когда-то давно. Как-то незаметно книга заворожила ее, и Коша уснула.
И приснился ей сон.
Будто уже сумерки, будто она проснулась и видит комнату сквозь серебристо-серый туман. Во сне догадалась, что спит. Но ей захотелось что-то сделать и она подняла руку, чтобы убедиться, что может контролировать себя. Встать, например и написать какое-то слово, чтобы потом проснуться окончательно и прочитать его. Зачем? Так. Из познавательного инстинкта. Для науки. Сначала она и правда прямо перед лицом увидела свою серебристо-серую правую руку. А если встать? Коша села на кровати и тут же каким-то образом скатилась на пол.
Раздался стук, в окно заползла Муся.
– Как она меня достала! – без предисловия начала она, не глядя на растрепанную сонную подругу. – Короче, я поругалась с теткой! Я сперла у нее бутылку вина и кусок курицы.
Коша сглотнула слюнки и проснулась.
– Наливай!
Выползший из пакета запах заполонил комнату. Самиздатовский «Киндзмараули» отменно сопровождал радость поглощения плоти. Курица кончилась почти мгновенно. Муся, растопырив пальцы отправилась мыть руки. Коша отнесла тарелку к крысиной норе и, кое-как обтерев засаленное лицо и пальцы полотенцем, снова рухнула на лежбище.
– Что за жизнь! То жрать, то срать! И так весь день! – протянула она, сыто пялясь в подернутый паутинками потолок.
– Да… или трахаться, а то и все вместе. А жить-то когда? – посетовала Муся, вернувшись из ванной, и легла рядом.
Наслаждаясь бездельем и сытостью, они валялись на диване почти голые. На Мусе был только сарафан на тоненьких лямочках, а на Коше длинная, почти до колен футболка с надписью:
NOBODY
KNOW I AM
LESBIAN
расположенной красивым белым квадратом на черной ткани.
Жаркий воздух медленно ползал по комнате. Подруги неподвижно замерли в ленивой дреме. Их организмы сосредоточились на пищеварении, оставив мозг почти без топлива.
Часа через два на подоконнике появился Роня.
– Сони! Вы целый день дрыхнете, как ни приду!
– А что? Есть какое-то занятие? – лениво протянула Коша. – Что? Мы уже востребованы человечеством? Вот у меня куча готовых холстов. И Зыскин мне стуканул, что какой-то француз взял их за очень хорошие деньги. И Валек даже нажился на этом. Я готова быть нужной и полезной. Скажи кому?
– Ну-ну! – рассмеялся Роня. – Остановись!
– Ты что, голодный? – подняла Муся веки и чуть-чуть повернула голову.
– Да нет… У меня даже деньги есть… Я только что встал. Работал всю ночь.
– Мешки грузил…небось? – Коша села и потрясла головой.
– Нет. Книгу писал… – Роня прошелся по комнате. – Книгу! Напишу книгу и стану богатым.
– Блин! Ты же художник, Роня! Ты хоть одну картину нарисовал в своей жизни? – Коша сползла с дивана и потянулась, громко мяукнув.
– А зачем? Меня и так из общаги не выгоняют. Макет склею и все. Кисточки выкину. Нет, Коша. Тебе подарю! Я понял, чтобы быть художником, ни в коем случае нельзя получать художественное образование. Я очень рад, что не учился на писателя. Сам. Все сам придумывал. Пробовал. Нельзя! Нельзя у других перенимать. Так можно только вторяки делать. Завод. Автор Союз Писателей. А чтобы что-то хорошее написать. Ну совсем хорошее! Надо все самому.
– Как же ты поступил? – удивилась вдруг Коша. – Ты же рисовать не умеешь! Блин!
– Не умею. – согласился Роня. – Сам не знаю, как поступил. Я на режиссерское хотел. Не взяли за стеснительность. А рассказики и пьески у меня хорошие. Писать буду. О! Вы, что уже напились?
Он понюхал бутылку, согнав с горлышка пчелу.
– Ну-у… – протянула Муся. – Так чуть-чуть… Хочешь?
Роня пожал плечами.
– Э… типа… Можно и да…
– Пойдем сходим. – Коша вскочила с дивана. Ей стало стыдно. – Мы уже вдвоем все выпили.
Муся сползла следом:
– Какие вы шумные. Вы какие-то слишком реальные. Жизни надо следовать, а вы превращаете ее в окрошку… Фу!
– Ну, хочешь – оставайся… Мы сами сходим, – предложил Роня.
– Ну уж нет! – Муся перехватила расворошенные после сна волосы косынкой.
Посмотрела на себя в зеркало и, оставшись недовольной, опять распустила космы.
– Ну… – сказала она и первой выползла на тротуар. – Пойдемте!
Девчонки висели друг на друге и, заплетаясь, перебирали ногами. И тихий молчаливый зной развороченного Большого проспекта изредка лишь нарушал шум машин, пересекающих его на большой скорости. И огромные тополя покачивались в горячем летнем небе.
Навстречу торопливо семенил дядька изрядного возраста. Того возраста, когда мужчины уже успевают доказать себе, всему миру и своим женам, что они главные в доме, и успокаиваются, постепенно сдавая позиции. Когда мужчина приблизился на расстояние трех шагов, Коша и Муся, не сговариваясь, задрали к подбородку подолы, обнажив бесстыдно все подробности своих тел.
– Хотите звезду посмотреть? – крикнула Коша и захохотала.
– А лучшие в мире сиськи? – добавила Муся.
Мужичонка попятился вбок и почти бегом кинулся прочь.
– Он нас испугался! – кричала Коша радостно. – Испугался!
Муся долго не могла идти от смеха и, прислонившись к изгороди, сотрясалась в конвульсиях.
– Долбанутые! – сказал Роня и посмотрел вслед мужику с сочувствием. – Вдруг у него будет инфаркт?
– Роня! Мы решили совершить кражу! Только не решили еще – что будем красть и у кого. Ты поможешь нам? – на весь проспект крикнула Коша.
Роня принимал мир таким, как есть. Оценив свои возможности, будущий писатель смиренно согласился:
– М-м-м. Думаю, что я приму в этом посильное участие.
– Ура!!! Ура! Ура! – крикнули девчонки хором и припустили бегом, распевая на ходу:
– Дорогая моя киска!
Подними повыше хвостик!
Я засуну тебе в поп-п-ку
Электрическую пил-л-ку!
Тут Кошу осенило, что она никогда ведь не была в Петропавловке до этого. Откуда же она узнала про эту полосу краски? Она остановилась и заорала:
– Муся! Блин! Я видела это во сне!
Муся вздрогнула:
– Что ж ты так орешь-то?! Что ты видела?
– Ну то, что там на камне краска и подземный ход! Краска-то была! Была!
– Где? – Муся посмотрела на нее как на больную.
– Ну там! Ты что? Не веришь мне? – Коша вдруг разозлилась. – В Петропавловке!
Муся подняла брови в недоумении, но вдруг воскликнула:
– А!!! Кастанеды начиталась…
– Это правда, – согласилась Коша. – Я читала книгу. Но про краску я узнала гораздо раньше.
– Это неважно, – поморщилась Муся. – Кастанеда, он очень странный. Он изменяет тебя так, что тебе кажется, что ты все это уже знала, но это не так. Ты не знала этого. Оно с тобой случалось, но ты не могла этого осознать, потому что у тебя не было подходящих слов. Но я не хочу об этом разговаривать! Меня тетка устраивает на работу! И там это все – не нужно!
