Текст книги "Наркоза не будет!"
Автор книги: Александра Сашнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)
ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ ПАЛЬТО
(Коша)
Ее несло стремительными шагами.
Она все злобствовала на Черепа за его бездарно потраченную жизнь. Похоже для нее стало вырисовываться, зачем все-таки надо жить. Она еще точно не могла сформулировать это, но уже знала – смысл есть. Что-то внутри нее начало твердеть и оформляться в некую спокойную уверенность и даже готовность спокойно умереть ради этой уверенности.
Очнулась она от того, что кто-то шел за спиной.
Она знала кто, поэтому не хотела оглянуться. Коша вспомнила сладкий сон, в котором они были с Легионом на берегу около Сфинксов и разозлилась еще больше. Она задумала хитрый ход – ломанулась вперед через дорогу, наперерез потоку машин, надеясь, что тот, кто бежит следом, попадет под какую-нибудь машину, если погонится за ней. Коша была почти уверенна, что он погонится – так ощутима была нить, связывающая ее с этим человеком. Человеком? Почти на другом берегу дороги она проскочила перед чумазым жигулем, так, что если кто-то бежал бы следом, то у него не было бы выхода – либо под жигуль, либо под автобус за спиной. Жигуль чиркнул Кошу по заднице. Она свалилась на грязный соленый снег. Что-то встряхнулось в голове и зазвенело тонкими стеклянными бусинками, больно укалывая в череп под макушкой.
Вдруг стало лень вставать. Оказалось, что снизу из-под колес машины мир выглядит совсем другим. Оказывается, что мир, который виден, когда стоишь на ногах и мир, который виден из под ног совсем разные. Лежа, она огляделась. Вокруг собиралась толпа. Но Коша смотрела, словно из-за стекла, неторопливо соображая, как жить дальше.
Кто-то попробовал поднять пострадавшую из снежной жижи, но она не отреагировала, напоминая вялую тряпичную куклу.
Сквозь ноги толпящихся людей Коша увидела преследователя на той стороне улицы. Глаза ее несколько оживились. Статный пожилой мужчина без всякого выражения отряхивал перчаткой черное пальто. Приехала скорая, Кошу увезли в травматологию и довольно быстро выперли оттуда. Хотели отправить в дурку, но она отболталась. Сказала, что с бодуна. В дурку! Любят в Питере в дурку отправлять.
Чуть что – в дурку.
Скользкие духи северного мира так близки к поверхности, так откровенно не прячутся – что здесь нет другого выхода. Дурки – это стражи на границе неустойчивой питерской реальности. Если не выкроить здесь четкий скучный порядок – русалки, призраки и прочая сущность разнесет напрочь. И народ уйдет в леса предаваться волхованиям и совокупляться духовно нехристианским образом. А кто тогда на Путиловском работать станет?
Коша знала самый верный питерский способ лечения мозгов. Она тут же выжрала полбутылки коньяку. И без совести поехала домой на машине.
ДОСТАЛ
(Коша)
Снова она попала в знакомую комнату.
Те же затянутые фольгой окна.
На этот раз разговор был отчетлив.
– Профессор Легион… – представился он Коше.
Сел напротив.
– Так вы призрак? – поинтересовалась Коша, удивляясь своему спокойствию.
– Отнюдь. Я даже очень живой человек. И даже не мутант никакой, как предполагал Ваш друг. Просто мне известны многие вещи, которыми люди пренебрегают. Я очень долго живу, не сказать – сколько лет. Время на этйпланете не бывает одинаковым. Сначала оно было очень медленным и подробным. За паршивый человеческий век успевало поменяться по восемь поколений – но время словно стояло на месте. Люди даже не считали его, полагая, что на ночь они умирают, а утром жизнь начинается с нуля. Потом оно пошло резвее. Но все-таки истинное наслаждение я стал получать только с конца восемнадцатого века. Любопытно наблюдать, как люди меняются на глазах. Дети – словно инопланетные существа для своих родителей. Выживут только те, кто сможет обновлять системные файлы по ходу пьесы. Раньше только избранные на это годились – было сложно находить людей – а теперь, похоже, новая нация формируется. Тайны богов начинают попадать в руки смертных. Посмотрим – как они справятся с этим.
– Зачем Вы убиваете людей?
– Я? – профессор усмехнулся. – Это бредятина, которую насочинял про меня Гоголь. Несчастный шизофреник. Сколько я с ним бился – он кроме ужастиков про мертвецов и чертей ничего не смог вынести из этого. Да. Я вызывал души. Я и сейчас вызываю. Вот Вы, милый ребенок. И почти все Ваши друзья. Только случайные люди среди Вашего круга не знакомы со мной. Правда не все видели меня, но я-то слежу! Подправляю незаметно. Кстати! Вам следует меньше пить. Не то вы допьетесь до чертей, и это будет ваше высшее достижение!
Коша хмыкнула.
– А почему они умирают?
– Потому что халявы, дорогая моя не бывает! Хотите в новую расу – пожалуйте, помучайтесь. И в огне, и в воде, и в пустыне. Удел смертных прост – твердые предметы ограничивают кругозор. Рождаются миллионы – одни бесполезны с самого начала, другие теряют дар, когда вступают во взрослость, у третьих он настолько силен, что они не в состоянии совладать с ним без нашей помощи. Мы все видим. И вот эти-то последние нам и нужны.
Последнее испытание – открытие чисел. Мир не состоит из предметов – они только кажутся – он состоит из ритма и чисел. Да – Нет. Нет– Да. Вот это и есть предел познания и его истина. Создав копьютер, люди замкнули круг. Если раньше об этом знали только посвященные – путем долгих тренировок они научивались видеть и управлять числами. Они интуитивно открыли тайну ряда. Она проста: 123456789. И ноль. Zero – пустота, в которой полнота.
Но только никто не понимает, что это значит. Самые опасные тайны открыто валяются на дороге. Правда они от этого не становятся доступнее. Так вот, создав компьютер, люди подошли к этому с другой стороны – они создали, нечаянно, модель мира. И только после этого поняли – что это такое. Но – одно дело рассуждать об этом теоретически – другое увидеть своими глазами. Вот это и есть двери.
Коша поморщилась, что-то было в словах профессора, но…
– А все-таки! Почему Муся разбилась? Почему? Почему эти марки дурацкие?
– Люди готовы переплатить, чтобы приблизится к истине, – усмехнулся Легион. – Числа. Они завораживают людей!
– Ну хорошо! А что эти цифры обозначают-то?
Легион усмехнулся:
– Да они не обозначают. Они – есть. А все остальное кажется.
– Как это?
– Просто! Когда ты видишь меня на улицах, ты просто видишь девятку. Сейчас ты тоже не видишь единицы. Все это – то, что сейчас – девятка. Девятая производная. Дух.
– А наркотики?
– Это для тупых… Это кувалда, чтобы стряхнуть изображение. Но особо глупые, вроде Черепа, не понимают, что там ничего нет. Да и черт с ними! Жалость – это человеческая глупость. Этот город специально создан для выхода. Структура пространства здесь такова, что его сломы легко выбрасывают людей из предметной картинки. Петр строил его по нашей указке. Здесь целые куски архитектуры, площади, перекрестки существуют только для того, чтобы подойти к дверям.
– А любовь?
– Кому для чего… Кому для дверей, а кому для соплей.
– А то, что я видела в особняке?
– Да… Это гнилой товар. Пусть бесятся… – профессор поморщился.
– А девушка? – тихо спросила Коша. Она запуталась.
– Она хотела стать ведьмой. Она стала ей.
– Стала?
– А кем ты думаешь, можно стать после такого? Обычной черной ведьмой. Их сотни сидит в ваших конторах.
– А зачем это Вам?
Он засмеялся и встал:
– Хорошо, что ты избавилась от флейты. Она мешала мне. Это не тот уровень, куда я хочу тебя вывести. Хотя именно благодаря ей ты – здесь. Помнишь тот почти летний день? Ты познакомилась с начинающим писателем. Вы ходили с флейтой по городу и думали, что играете в игру.
Воспоминание началось с брызг холодной воды. Потом возник силуэт Сфинкса с набережной и неподвижный силуэт человека.
– Почему? – спросила она, не понимая связи.
– Когда-то давно, когда пирамиды еще не были музеями, но страна Кем уже завершала свою историю, я попал в обучение к Посвященным. Ты видела это. Скарабей, который закопал свой шарик у ног годовалого мальчугана. Это был мой сон, а не твой.
– Круто…
Коша встала с кресла. Она была в глубокой растерянности. То решение, которое она приняла накануне никак не соответствовала тому, что она чувствовала сейчас. Она не видела зла.
Какое дело ей до того, что какие-то левые люди занимаются какими-то отстойными экспериментами. В конце концов, всех их объединяет одно. Они хотят в Рай на кривой козе.
Ну и черт с ними!
– А Чижик? – спросила она, все надеясь прояснить свои чувства.
– Чижик? Это мальчик, который оставил ссадину на моем лице? – Легион с удовольствием расправил и без того безмятежное лицо.
– Да…
– Хороший мальчик. Жаль – он выбрал меня во враги. Но не я повинен в его неудаче. Не я.
– Выбрал?
– Да… Ни он, ни я не можем быть врагами по сути. Потому что ни он, ни я ни во что серьезно не способны верить. Нет ничего, от чего мы не смогли бы отказаться. Но у человека должен быть Враг. Враг учит и усиливает, заставляя меняться. Поэтому в любовники никогда не выбирают друга. Не так ли, маленькая?
Коша смутилась.
– Враг бьет в слабые места. Союзник их прикрывает. Я даже скажу, что настоящий Враг сродни Другу. Только он беспощаден. Беспощадный друг. Что может быть лучше? Так вот. Он хотел моей беспощадности. Мог ли я отказать ему? Ладно. Пора тебе… – сказал профессор и наклонившись, тронул пальцами шрам на кошином горле. – Моя метка. Ты нравишься мне сегодня. Я знал, что ты не свихнешься, как этот Гоголь дурацкий писателишко из Хохляндии. «Страшная месть», душа Катерины. Да что он понимает в женщинах! Мужик. Все-таки женщины способнее. Что там не говори. Поди, я поцелую тебя.
Коша растерянно поднялась. Профессор привлек ее к своему несуществующему телу и заглянул в глаза каким-то особенным взглядом, от которого Коша закрутилась словно водоворот и улетела в сияющий огонь. Оргазм непостижимой величины скрутил ее тело в конвульсиях, словно высоковольтный кабель и лопнул мыльным пузырем.
* * *
Коша проснулась с ощущением совершенного полового акта. В опустошенном теле все еще не было веса.
(Рита)
– Прямо «Доктор Фауст» какой-то! – пробормотала Рита.
– Ты смеешься? Над чем? – с удивлением спросила Коша.
– Да нет… – Рита смахнула улыбку. – Я вспомнила свое. Хотя, конечно, если бы ты мне просто подарила это…
– Не-е-ет! Ни за что! – испуганно вскрикнула Коша. – Я должна это уничтожить!
Она кинулась к Рите, но та вытянула руку с тетрадкой вверх и спокойно сказала:
– Успокойся! Я ничего не собираюсь с этим делать. Я просто хотела сказать, что у нас мало времени. И, кажется, остатки записок уже ничего не изменят в моем решении. Поэтому я хотела бы…
Она на минуту замолчала, потом, когда Коша успокоилась, продолжила:
– Дела твои плохи. Если ты останешься здесь, то у тебя две дороги. Или дурка или тюрьма. Дурка не лучше тюрьмы. Но я кое-что придумала. Мы срочно едем в Москву.
Рита внимательно посмотрела на Роню.
– Зачем? – спросила Коша.
– У нас там дело, – Рита обратилась к Роне. – Ты-то не будешь спрашивать зачем?
– Нет. Я уже иду за билетами. – Роня вздохнул и потянулся за курткой.
– И за краской для волос. И ты купишь только два билета. Я поеду зайцем. – Рита продолжала обдумывать последовательность действий. – Я пока дочитаю все-таки…
Роня ушел.
– Что это? – спросила Коша, увидев Ритину игрушку.
– Калейдоскоп… – усмехнулась Рита. – Купила вчера утром на вокзале. Забавная вещь. Чуть повернешь и все меняется… Как в твоей тетрадочке. На. Поиграй.
Коша с благодарностью улыбнулась.
НОВЫЙ ГОД
(Коша)
Прошло некоторое время, в течение которого Легион Кошу не беспокоил.
Как отрезало. Никогда еще у нее не получалось так легко писать. Без раздумий, без эскизов. Сразу набело, будто под чью-то указку.
Удивительный ровный покой поселился в ее организме. Правда она совсем не выходила, остервенело рисуя целыми днями. Картины удивительной яркости затмевали тусклую декабрьскую действительность.
Она рисовала их и щелкала мыльницей на слайды. Слайды, конечно, получались не ах какие. Но все можно было понять, если хотеть.
* * *
За неделю до праздников, когда запасы пакетных супов кончились, Коша выползла наружу. Тихий снег окружал людей коконами тишины, сквозь которую безопасно доносилось урчание города и, словно мухи над дохлой рыбой, клубились суетные предновогодние мысли.
Внезапно стало вяло и плохо. Как же быть – и без людей нельзя, и от людей худо? Обойдя все знакомые флэты, никого не нашла. Даже Зыскина унесло зачем-то в Австрию. Еще неделю Коша потратила на одинокие прогулки и приготовление мелких сувениров для Рони и… И все. К Черепу она решила больше не ходить.
Тридцать первого день с утра был белый и тихий, как больничная палата.
И Коша не понимала, что ее может спасти.
* * *
Вопроса пить или не пить не было.
С кем и что? Она обошла все свои места, но ни в баре, ни в общаге никого не было.
Ноги принесли к Ринату. Там была вся эта компания. Ржали, гудели и галдели. Шум голосов, музыки, посуды. Среди гостей причудливым лиловым цветком порхала его жена. Коша смотрела на людей, словно смотрела кинофильм или играла в компьютерную игрушку, казалось мир не может коснуться ее. Казалось, все только кажется или снится или нарисовано в 3D-изображении.
Коша опустилась на стул и, протянув руку взяла стеклянный цилиндр, наполненный янтарем жидкости. Долго рассматривала, как изменяется внутри свет лампы…
Открылась дверь – вошел Евгений. Черт! Как же она не подумала, что его может сюда принести!
Увидел. Все равно. Уходить поздно и глупо. Не будет же он принародно разборки устраивать? Коша поставила бокал на стол. Пить расхотелось.
Зато глухонемой с ходу выпил три стакана водки.
Стало тоскливо и нудно среди пьяной гоготни. Захотелось ветра и неба. Коша тихонько выскользнула в дверь и поднялась на крышу.
Ночь была удивительно теплая. Нежный ветерок оттепели напомнил о лете. Коша остановилась у края крыши и посмотрела вниз. Высота щекотнула заманчивым страхом. Чувство летящей пропасти качнуло и отвернулось. Она замерла, разглядывая звезды. Хотелось что-то сделать, чтобы вернуть ощущение осязаемости мира.
Хрупнул снег – лошадь потертыми желтыми зубами жеванула кусок сена и мотнула кольцами сбруи – кто-то вошел на крышу. Она увидела, что за спиной стоит Ринат и поняла, что свободна от него. Свободна от всего.
Приблизился, наклонился к лицу.
Было приятно, как ей все равно, что делает бывший повелитель крыс. Похоже, он потерял свою флейту. Внезапная покойная легкость закружила Кошу. И она улыбнулась этому кружению. Синеглазый «ангел» подумал привычно – ему. Но Коша выскользнула из обхватившей руки.
Их взгляды отодвинулись и стали совсем чужими.
Покачнувшись, Ринат удивленно улыбнулся и полез за косяком в карман. В дорогом портсигаре, прижатые к корпусу резинкой, томились штакеты. Ринат облизнул полные улыбчатые губы. Огонек лизнул кончик и вкусно захрустел анашой. В легкие заструился горячий ветер травы. Они выдыхали его друг в друга, наслаждаясь своей отчужденностью, радуясь, что больше не станут мучить друг друга невыносимым смертельно опасным счастьем их бессмысленной близости. Потому что в близости тел без близости душ нет никакого смысла.
Скрипнул снег. На крышу вышла жена Рината, стала рядом. Она протянула загорелую в иностранных государствах руку к косяку, поднесла к холодному утонченно-равнодушному лицу и красная помада поранила картон штакеты.
Жена скользнула нежными пальцами по горлу Коши и, повиснув на ее груди, выдохнула:
– Вы – дикая рыжая лисица. Все думают, что вы драная кошка, а Вы – лисица. Только Вы сами еще не знаете… Вы мне нравитесь. Не покидайте меня. Мне муж про Вас рассказывал. Я просила давно познакомиться… Но… Вы, наверно, не поняли бы… Вы же не пробовали любить женщин? Я буду ласковой и послушной… Хотите – я приглашу Вас к себе в Италию. Я переехала из Испании в Италию. В Венеции вы были? Если пожелаете, я даже мужа уговорю, чтобы он приехал… Знаете. Я даже стану Вашим менеджером. Я устрою Вам выставку в Риме. Я работаю там в журнале, у меня куча знакомых. Я устрою Вас…
Коша послушно приняла в объятья хрупкое тельце Ринатовой жены, не зная, как быть дальше. Сладкое облако розового масла окутало их обоих, ветер спутал волосы, скрывая от ночи бледность лиц, освещенных ртутной лампой фонаря. Губы их прикоснулись друг к другу, в шаловливом озорном порыве.
Коша оглянулась. Нереальная яркая мишура, бенгальские огни, пылающие взгляды – нереальная веселая жизнь. И зачем ей быть реальной, если от реальности одни неприятности? Завтра все все забудут, а сейчас – какое веселье! Все гости высыпали на крышу.
Ринат со сладкой улыбкой сидел на тонком пруте перил. Ветер трепал его длинные, отросшие с лета кудри, и высекал из глаз влажные искры. Огромная красная луна медленно неслась из-за спины навстречу.
Девушки разомкнули руки, и Коша, приблизясь к Ринату, опустилась рядом, спиной к пропасти. Ее радовала легкость и эфемерность этих новогодних поцелуев. Маленькая игрушечная жизнь. Нарисованная на картоне или небольшом холстике – вот, что такое Новый год.
Что-то обожгло или встревожило. Коша заметалась взглядом и наткнулось на жесткое, будто вырубленное из гранита лицо Евгения. Коша засмеялась, дразня. Какой-то черт нес ее в пропасть. Евгений шел прямо к ней. Она прекрасно знала, что произойдет дальше. Он взял за руку и дернул к себе. Коша резко выдернула пальцы и снова, продолжая смеяться, попятилась к краю.
Ринат встал и, вдруг, начав заикаться, попросил:
– Любезный! Э… Вы не оставите ли девушку в покое? – почему-то он перешел на «Вы», хотя отлично знал Евгения. И знал, что тот глухонемой и ничего не слышит. – Какое она к Вам отношение имеет? Пойдите лучше выпейте водки.
Однако это не помогло.
С невнятным криком глухого «Nenaviiithuuu!» бывший сожитель снова кинулся к Коше, заходящейся в припадке хохота.
Его удерживали, но Евгений пришел в такую ярость, что все было бесполезно. Он ударил Рината и выбил ему зуб. Тот схватил сразу кусок снега, чтобы остудить окровавленный рот. Глухонемой толкнул его жену, манерно протянувшую в мольбе тонкие руки, и та рухнула задницей в снег, помяв шелка вечернего платья. Добравшись до Коши, Евгений расквасил ей нос. Она упала на снег. Ботинок Евгения плотно воткнулся в живот. Легкие сразу забыли, как дышать.
Напротив красной луны вспыхнула голубая. Коша перевалилась через перила и оттолкнулась от мокрой, оттаявшей крыши. Восемь питерских этажей. Повезло. Внизу оказался большой сугроб. Она здорово долбанулась, но ничего не сломала. Однако из нее потекла кровь. Штаны и снег были пропитаны кровью. Она видела, как все стоят наверху и кричат.
Коша вздохнула с облегчением.
Все-таки мир твердый.
НАРКОЗА НЕ БУДЕТ
(Коша)
Коша снова и снова вспоминала моменты проведенные на столе хирурга.
Внутри был ожог. Оттуда текла жидкая алая водица. Это не могла быть кровь. Это клюква. Из травматологии, где ей запихали в сломанный нос вату, Кошу сразу отправили в женскую больницу.
Даже воспоминание доставляло боль. Неужели жива? Вот как все просто. Это не геройский подвиг разведчика в гестапо. Просто им не заплатил за наркотик. Почему они ничего не сказали? Есть же деньги. Но они решили сами, что у нее денег нет. Они все решили за нее сами. Вот и все.
Боль раздвигает время так же, как ЛСД. Так же, как однажды она думала, что никогда не сдвинутся стрелки, Коша думала, что эта боль никогда не кончится. Она знала, что просто умерла, потому что все кишки были намотаны на нож хирурга.
Она брела из операционной в палату, держа полотенце между ног. Оттуда текла жидкая дешевая кровь. Боялась испачкать пол.
Ожог ободранного мяса напоминал о процедуре.
Никогда больше. Какого черта надо думать о том, чтобы что-нибудь не испачкать? Она вдруг взбесилась. Почему не думать о том, чтобы ее никто не пачкал? Ярость выгнула Кошу дугой. И бессильное сожаление о ненужной аккуратности сдавило ей глотку и свело мышцы судорогой. Захотелось курить. Коша заворочалась на железной больничной койке.
Рыжая соседка мрачно стрельнула взглядом и спросила:
– Курить, небось хочешь?
– Ага. – шепнула Коша.
– На. Я спрятала, – рыжая тайком протянула сигарету.
– Спасибо, – шепнула Коша и пошла в душ.
Санитарка покосилась с испуганным удивлением, но ничего не сказала. Никотин сладко шмыгнул в легкие и стиснув сосуды, затуманил голову. Внезапная слабость. Включила воду. Внутри произошла какая-то битва, после которой каждая клетка тела просит покоя. Не было жалко того, что в ней убили. Наверняка это был плод Евгениевой люби. Ну его к черту!
Не надо было и пробовать! Это плата за попытку быть, как все.
Но радость от того, что перестали мучить, была сильнее. Она долго стояла под дождиком, не до конца осязая мокрость воды. Казалось, что она была мокрее раньше. Упало мыло. Когда Коша пыталась его поднять – все время выскальзывало из пальцев. Больше всего не хотелось выходить из душевой, не видеть никого, ни с кем не разговаривать. Вытерлась.
Выкурила еще сигарету, не выключая воды. Набрызгала дезодорантом. И просто села на стул перед зеркалом. Вдруг стало интересно, какое у нее лицо – обычно на лицо не смотришь – смотришь на прическу, есть ли прыщики, мешки под глазами, а вот собственно лицо хочется разглядеть в какие-то особенные моменты, узнать, остался ли на нем отпечаток того, что было.
Она провела ладонью по щеке.
Это было не ее лицо – такого выражения прежде никогда не было. Она стала разглядывать внимательнее и вдруг произошла странная вещь – лицо сначала затуманилось, а потом и вовсе исчезло, а на месте него возникло бледное изображение Легиона. От ужаса Кошу откинуло к стене, она схватила бутылку с шампунем и швырнула прямо в это лицо – зеркало раскололось на несколько кусков. Но этого было мало – все еще боясь, что он может выйти из одного из них – колотила осколком бутылки, пока от зеркала не остались мелкие кусочки. Порезала обе руки.
– Я не человек. – сказала она вслух. – Я – мутант. Поэтому я не умею жить среди людей. Я ненавижу себя за это. Но мне нужен кто-то, кто скажет мне, как мне жить.
Нет никакой морали. Мораль – это бабки и власть. Власть – это секс и бабки.
Холодная злость натянулась в Коше упругой струной. В дверь стали колотить и орать, чтобы она открыла. Коша усмехнулась – впервые в жизни она испытывала удовольствие от того, что кому-то из-за нее пришлось напрячься.
Не спеша оделась и вышла. Окинула отвердевшим взглядом санитарку и того мясника, который ковырялся в ней без наркоза. Прибежали!
– Я упала в обморок, – сказала Коша равнодушно. – Если надо, я заплачу за зеркало.
– Да нет, – усмехнувшись, сказал мясник. – Обойдемся. Завтра домой пойдешь.
– Хорошо, – сказала она послушно и, пройдя мимо подозрительной санитарки, направилась в палату.
– Зайди ко мне в кабинет! – раздался голос за спиной.
Медленно оглянулась: врач стоял один посреди коридора, санитарка гремела внутри душевой стеклами.
– Зачем? Мне нехорошо, я хочу прилечь.
– Ладно, – ответил он ей с той же внутренней жесткостью. – Зайди позже. Вечером. Я сегодня долго буду.
Да пошел ты… Знала – зачем. Молча легла в свою койку. Женщины в палате журчали о своем, о женском. Она старалась не слушать. Долго изучала потолок.
– Слышь, – тихо позвала ее рыжая. – А ты чего? Ты как сюда?
– Да… С крыши прилетела, – мрачно сказала Коша. – Жопой так долбанулась, что все вылетело.
Рыжая покачала головой:
– С какого этажа-то?
– С большого. То ли восьмой, то ли седьмой. Хорошо сугроб был внизу… – со смиренной иронией Коша пожала плечами.
– Да… Повезло с сугробом-то… – рыжая задумчиво теребила губу.
– А ты куда с таким пузом? Сохраняешься?
Рыжая покачала головой:
– Не… Избавиться никак не могу. Сначала я в дурке лежала – никакой возможности не было, потом денег не было. Когда нашла уже – во. Пять месяцев.
Рыжая злобно хлопнула себя по брюху.
Смутная догадка шевельнулась в Кошином мозгу, затаив дыхание он спросила:
– А чего в дурке-то?
– А… Тошно вспоминать. Дура потому что! Халявы захотелось… Зато намаялась я… Теперь умная. Пойду цветочницей работать. Если только от этого чудовища избавлюсь.
– От какого чудовища?
Рыжая внимательно посмотрела на Кошу и позвала:
– Иди сюда ко мне. Я под одеялом расскажу, чтобы никто не слышал.
Коша шмыгнула к ней. Девушки закрылись с головой.
– Слышь. Я в группе песни пела. Ну такое про черепа, вампиров. В курке-косухе ходила. Вот. Планы у нас были супер-пупер. А денег – ни фига. Ну, вот мне гитарист и говорит – хочешь звездой стать? Я говорю – хочу. А он мне – есть человек, который из тебя ведьму сделает, и ты без всяких денег звездой станешь. Только надо ритуал посвящения пройти. Я, естественно, согласилась. Э, тебя как зовут?
– Коша…
– Странное имя. Ну фиг с ним. Короче. Кош. Летом дело было. Две недели я какие-то замороченные книги читала. Потом мы поехали на Каменный остров в особняк и там две тетки меня сразу в ванну поволокли. Властные такие. Красивые обе. Одна, правда, старая, но все равно красивая. Благородное лицо такое. Как давай же меня молодая в ванной тискать. О! Я думала – умру. Но самое гадкое – не от боли, а от удовольствия. Потом старая пришла. Напоили меня чем-то, обдымили. Бормотать мне давай в уши. Я ничего не помню, только какой-то ибис. Чибис. А дальше помню – но как сон. Будто мне все приснилось. Выхожу я во двор. А там тринадцать парней в черном и гитарист мой среди них и человек такой в черных очках, а у него глаза, через очки светятся. Как меня к нему потянуло!
– Потянуло?!
– Ну да! Прямо как на веревке! Я сама хотела, чтобы он все сделал. Меня прямо разносило. Короче, когда он это сделал, я тут же сознание потеряла. И что дальше было – не помню! Такое наслаждение, огонь во мне горел и больно и сладко. Очнулась – в дурке. Что две недели делала – не знаю. От кого залетела – не знаю… Мне кажется они все там побывали. Но я убеждена, что ребенок от него. Мне надо убить его обязательно. Ты смотрела фильм про ребенка, который родился от собаки? Дамиен его звали?
– Ну…
– Так вот – это фигня! Антихрист не от собаки. Он от пришельца. Этот мужик – пришелец. Инопланетянин.
– А как же тебя выпустили из дурки-то? – усмехнулась Коша.
– А я, когда поняла, что мне все равно не поверят, сказала им, как они хотели. Меня и выпустили…
Рыжая замолчала, грызя губу.
Коша перебирала в памяти подробности одной известной ночи и думала, что только в этом безумном городе жизни совсем разных людей могли сплестись в такую безумную пьесу. Неужели тот, кто писал сценарий, из рода людей? Неужели это не игра вероятностей? Может быть Роня когда-то напишет книгу и объяснит все?
Рыжая вздохнула и повторила:
– Мне надо убить его. Я специально нажралась всякой дряни, чтобы схватки вызвать. Если он не сдохнет так, я его потом сама убью. Пусть меня в тюрьму, куда угодно…
– Я видела, – Коша в мрачном возбуждении вспомнила в мельчайших подробностях картины той летней ночи.
– Ты?! – удивилась рыжая дева, беременная Антихристом и принялась с мрачным сладострастием смаковать все новые и новые подробности.
Коша слушала ее с мучительным любопытством, пока в палату не вошла санитарка и не увидала пустую постель Кошкиной и огромный шуршащий ком на соседней койке. Женщина тихо подкралась и сдернула одеяло. Сладкая парочка взвизгнула, и у рыжей начались схватки. Она жалобно заорала.
– О! Подымайся, гулящая, – обрадовалась санитарка. – А ты геть в кровать! А то ишь! Паскуда! На столе орала, будто режут ее. Накурила в душе. Стекло разбила! Тюрьма по тебе плачет. Детоубийцы проклятые.
Коша отвернулась молча к окну.
Соседка пошла рожать недоношенного пятимесячного Антихриста.
Незаметно вползли сумерки. Включили свет. В палате наступила напряженная тишина – казалось все обитательницы вместе с той, которую увели.
В дверь заглянула другая санитарка:
– Кошкина! Поди! Тебя врач зовет.
Послушно встала.
– Зачем?
– Не знаю… Им докторам виднее… Идешь, что ли?
– Иду-иду… – успокоила ее Коша и почувствовала оживление.
Бабка заковыляла по коридору в сторону родильной палаты. Оттуда донесся жуткий душераздирающий вопль. Персонал клиники заметался. Похоже рыжей приходилось туго.
Так. Пошли бы они все… Коша метнулась к выходу. Повезло – гардероб открыт. Коша бессовестно взяла чью-то куртку и вышла на улицу. В куртке нашлось как раз на такси.
Дом встретил сумрачной пустотой. Заклеила окна бумагой. Зеркало с почерневшим кровавым знаком поставила лицом к стене. Нарисовала на окне большое желтое солнце.
Ни с кем, никогда, ни о чем, никак. Все. Она умерла для людей навсегда. Так подумала Коша и спокойно легла спать.
(Рита)
Рита пробежала вскользь подробный отчет того, как Коша провела последние несколько дней предшествовавшие их встрече. Никакие, интересующие ее лица больше не упоминались.
Профессор стал преследовать Кошу повсюду – на улицах, в кафе. Отражался в стеклах и витринах. В каждом шорохе она слышала его невнятный шорох. В троллейбусе оказывался за спиной. Коша исподтишка наблюдала за ним и видела, что тот еле слышно шевелит губами. Она злилась на него и одновременно чувствовала вину и стыд, потому что не понимала ни одного слова. Она пересаживалась с одного троллейбуса в другой, перебегала с одной стороный улицы на другую. Пробовала резко оборачиваться. Но он тут же исчезал.
