Текст книги "Наркоза не будет!"

Автор книги: Александра Сашнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

ЕВГЕНИЙ. ДУБЛЬ ПЕРВЫЙ

(Коша)

Прошло несколько дней.

Утром Коша рисовала бесконечный по счету стеклянный шарик.

Постучала Муся. Радостная и свежая. Было видно, что она отъелась и отоспалась.

– Привет! Ты где шлялась? Бродяга! – обрадовалась Коша

– Ездила к предкам. Мы с тобой тогда поговорили, и меня как-то потянуло.

Муся внезапно увидела новые Кошины шмотки и воскликнула:

– Ух ты! Откуда это у тебя? Вот! Стоит уехать на несколько дней…

– Да… Валентин у меня купил все работы.

– Да? Что с ним случилось? Он же не хотел…

Она не знала, стоит ли Мусе говорить, как все было.

– Выпить хочешь? «Мартель».

– С утра? – Муся задумалась. – Хотя… В этом что-то есть! Давай.

В бутылке оставалось как раз две порции. Подруги располовинили их и сразу стало весело и беспечно.

– Вот уж не думала, что тебя к предкам потянет! – удивилась Коша, вспоминая Мусины откровения.

Муся посмотрела вверх, потом вбок, потом вниз и вздохнула:

– Я даже не знаю, я захотела еще раз все понять. Мне все равно жалко их, понимаешь? Мать, кенечно, больше. А отчим… Ну знаешь, во-первых, это мой первый мужчина все-таки. А в-вторых, я же сама в общем немного виновата. Если бы я тогда не спровоцировала его. Мужчинам так трудно отказаться от этого. Все равно, что льву от охоты. И потом… Сейчас он стал тихий. Старый. Короче, мы помирились. Мне даже немножко денег дали.

– М-м-м… – Коша попробовала понять, что она чувствует. – Да… Они умрут, наверно, раньше… И наверно, они что-то потеряли.

– Не в этом дело… Хотя и это тоже. Они родили нас, а мы их нет… Мы что-то взяли у них. Когда у тебя дети, ты уже ничего не пробуешь. Уже нет вариантов – ты должен их кормить, поить и воспитывать… А сам-то ты не знаешь, как надо! И получается, что ты, сам по себе еще ничего не успев, уже как бы добровольно умираешь.

– А-а-а… – Коша пропустила мимо ушей Мусин философский припадок. – А где ты бабки взяла на билет?

– Я позвонила Зыскину и все рассказала ему. Он мне одолжил.

– Неожиданно! – Коша от удивления вытаращила глаза.

– Я сама удивилась… Я даже не просила, он сам предложил. Мне кажется, он мне глазки строит… Честно говоря, не представляю, кто с ним мог бы спать. Знаешь. Ему не повезло. Если бы у него не было такого толстого пердака, он был бы вполне нормальным парнем. И я бы даже вышла может быть за него замуж. На самом деле, мне хочется такого мужа, чтобы он не доставал. Пусть бы занимался своими делами. А я – своими.

– Послушай, сколько помню его – всегда был жмотом…

– Ну. Бывают в жизни чудеса! – Муся всплеснула руками и потянулась за сигаретой. – Он кстати сказал, что у Рината и его компании где-то еще одна выставка открылась. Или откроется… по-моему, даже сегодня. Какое сегодня число? Тринадцатое. Точно сегодня. Не хочешь?

Пустота, которую Коша, казалось, перестала ощущать, вдруг внезапно распахнула свою акулью пасть, и Коша опять ухнула туда со всего маху.

– Даже не знаю. Надо оно? Я видела его с женой и с этими его приятелями. Он мне все сказал. Я чувствую себя как говно.

– Что он тебе сказал?

– Что ничего больше не будет.

– А что он при этом делал, как выглядел, как смотрел?

– Не знаю – он одел очки. Но голос у него был мерзкий… Правда, когда я уходила, он еще долго стоял, пока его не окликнули.

Муся вздохнула:

– Ну ты все преувеличиваешь. Просто тогда была жена. Но жена это еще не факт. А факт, что мужики трусливы. Он просто боялся. Понимаешь, он тебе не доверяет. Он не может предсказать, как ты себя поведешь. А она у него уже есть. Все просто. Мне кажется, что, если он тебе нужен, надо сделать так, чтобы он привык к тебе. Ну, чтобы он знал, что ты в его жизни так же естественна, как утром зубы почистить. Условный рефлекс короче надо выработать, как у собаки Павлова. Вот и все.

– А жена?

– Зыскин сказал, что они провожали ее два дна назад в Испанию. Я не думаю, что она вернулась. Ну будет приезжать на неделю. Тебе-то что? Остальное-то время он будет твой!

Коша задумалась, стало противно, что должна жить исподтишка от какой-то жены. Разозлилась.

– Да? Глупо это. Не хочу. Рефлексы какие-то. Что я – дрессировщик?

И неожиданно для себя она резко поднялась, и полезла в шкаф. Платье как раз для этого случая.

– Да ничего кроме рефлексов-то и нет, – сказала Муся философски. – Ух ты! Вот это прикид! Сколько же он тебе дал?

– А-а, – Коша вздохнула. – Я уже почти все расфигачила.

– Ну-ка покажись! – Муся оглядела ее внимательно. – Тебя надо накрасить. Сейчас я из тебя сделаю артистку. И никакого нижнего белья! И не смей мне перечить. Сегодня мы твоего Рината отделаем так, что он всю жизнь будет только о тебе и думать.

Коша вытащила деньги из заначки, пересчитала, протянула пачку Мусе:

– Возьми отсюда баксов двадцать себе. А остальное пусть у тебя лежит. У меня кошелька нет. Я боюсь, что кто-то залезет и украдет. Окно-то мы не можем закрыть!

– Правильно! – усмехнулась Муся, складывая бумажки в сумку. – Зачем тебе кошелек? У тебя бабки больше двух дней не держатся. Ну что? Готова? Садись, буду из тебя красотку делать.

Коша села поближе к окну и с любопытством наблюдала, как Муся сыпала на стол содержимое косметички. Тушь, тени, щипчики, еще тени, карандаш белый, карандаш черный, точилка, четыре помады, тональный крем, пудра.

– И ты это делаешь каждый день? – изумилась Коша, созерцая блестящие колпачки и коробочки. – Да… Если бы я была мужиком, меня бы это свело с ума! Но это ведь ужасно – постоянно геморроиться этим.

Муся окинула подругу непонимающим взглядом:

– Ты что? Не красишься? Вообще?

Коша пожала плечами.

– Да нет… Я иногда вспоминаю, что такие штучки есть. Иногда даже что-нибудь покупаю. Но у меня никогда не бывает полного комплекта. Я как-то не чувствую себя достаточно взрослой для этого. Я с детства помню, что мама красилась, а отец носил галстук и пиджак. С тех пор для меня мужчина в галстуке – это папа и с ним ничего общего нельзя иметь. Это же папа! А все накрашенные тетки – это мама. Ну, на крайний случай – бабушка. Их надо держаться подальше. Но я-то не мама и не бабушка. Пока.

Слушая этот идиотский спич, Муся безжалостно вытаскивала блестящие черные волоски из бровей.

– Ты даже не представляешь, как много можно сделать обыкновенными щипчиками для бровей. А бровей у тебя хватит на двоих. Вообще, что-то есть в том, что ты говоришь. Только непонятно, почему надо держаться подальше?

– Ну! Они взрослые! У них менструации, дети, беременность, мужья, любовники. Они так в этом застряли, что света белого не видят.

Муся зашлась в припадке веселья:

– А у тебя что – нет менструаций?

Коша вздохнула.

– Есть. Я бы, конечно, обошлась и без этого. Но меня не спросили. Даже любовники есть. Но это как-то отдельно. Как будто это не я. Не знаю, как объяснить Короче, ядро моей личности находится где-то за пределами всего этого. Это дополнительная маленькая часть жизни. После работы. А у них это – главное.

– Вот ты наколбасила! Ты когда работала последний раз?!

– Я имею ввиду вообще! Картины там. Ну подвиги, короче! Если бы меня иногда не припирало, я бы лучше дружила с парнями.

– Ну-ну… А неделю из койки не вылезать с Ринатом! Это как?

– Раз в год-то можно! Это ж не все время! Я ж говорю – припирает. Но уже почти прошло!

Муся отодвинулась, разглядывая результаты труда:

– По-моему – зашибись. Сама посмотри в зеркало. Короче! Все, что ты говоришь – туфта.

Разомлевшая Коша поднялась, мяукнув, зевнула и приблизилась к зеркальной дверце шкафа.

– Ух ты! А я, типа, это… ничего себе… Типа, даже симпатичная.

Муся усмехнулась, собирая инструменты:

– Да ты супер!!! Пойдем! Только не городи ничего про ядро личности. Ладно?

Пока Коша закрывала окно, просунув руку в форточку, Муся тормознула машину. Они уселись вместе назад.

– Куда, девчонки? – обернулся водила.

– А куда? – спросила Коша, закрывая дверцу. – Ты знаешь, куда?

– Блин! Куда… – Муся на секунду задумалась. – А! Кажется, в Союзе художников… Да. Ну мы оттуда позвоним, если что.

Водила ехал хорошо – быстро и легко, точно вписываясь в повороты, попадая на зеленый. Коша высунула руку в окно и уперлась ладонью в ветер, который все время норовил вырваться в сторону или столкнуть руку со своего пути. Она засмеялась от приступа дикого веселья.

Водила усмехнулся им в зеркальце и поддал газу так, что кишки прилипли к спине.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! – заорала в окно Коша.

* * *

Они попали, куда надо.

Все были там. И Зыскин, и Котов, и Рыжин, и Лох малознакомый. И какие-то еще люди, которые изредка мелькази в кафе на 16-ой линии. И какие-то журналисты, и разные другие какие-то.

Все ходили по залу с умным видом и косились на шампанское, которое стояло на двух столах посреди зала. Довольно большая толпа с жужжанием перемещалась от холста к холсту. И даже рыжий мужик с татуировкой в виде жука на запястье тоже был тут. Воспоминание о сломанной ручке неприятно шевельнулось под ложечкой.

Но, увидев свое отражение в зеркале, она успокоилась. Не узнает он ее. Ни за что!

Ринат успел накрасить два холста, которые были о том, что знали только Коша и он.

Это была просто та крыша, тот день и та точка зрения, которую можно было найти там только в одном месте. Краска еще была совсем свежая, местами даже не схватившаяся. Коша оглянулась, ища Рината, и наткнулась на взгляд, который наблюдал за ней из толпы. Коша поняла, что он хотел, чтобы она пришла и увидела его работы.

Это была часть их отношений.

И она опять сошла с ума.

Синеглазый «ангел» отвел глаза и заговорил с каким-то пожилым дядькой нарочито заинтересованно.

А Коше захотелось подойти к нему и что-то сделать, что-то сказать, трахнуть его прямо тут в сортире. Но он, как будто понял это, и нарочно избегал встречи. Мусю окружили вниманием Зыскин и Рыжин.

И Коша осталась одна.

Она огляделась ища, на всякий случай жену Рината, но ее точно не было среди приглашенных.

Коша, влекомая безрассудной страстью, все-таки рискнула приблизиться к группе людей, в центре которой стоял Ринат. Он интеллигентно отвечал на вопросы и благодарил за поздравления. Появился Валентин, пожал руку «ангелу», что-то коротко сказал. И, заметив Кошу, облапал наиболее сальным из своих взглядов.

Ринат перевел взгляд с Валентина на Кошу и резко отвернулся.

Она разозлилась. Какое право он имеет на ревность? Сука!!!

Злая, Коша пошла к столу и сама открыла себе бутылку. Ну как не надраться, когда тебя разрывает на части? Разрывает от страсти и от ненависти одновременно! Еще немного и ты взорвешься, подобно гранате или бомбе. Лучше – надраться.

Гораздо лучше надраться и пуститься в оргии, чем убить кого-то совершенно по трезвяку. О эти белые ночи!!!

Коша начала наливать себе шампанское и вдруг почувствовала, что кто-то взял за локоть. Сдерживая злость, она медленно повернула голову и увидела так близко лицо Валентина, что едва не толкнула его. Он понимающе ухмыльнулся и сказал тихо, приблизясь к уху:

– Ничего себе прикид… Даже на женщину похожа… Загляни ко мне на днях. Поговорим. Все может быть гораздо лучше, чем в прошлый раз.

Галерейщик скользнул рукой по ее спине, захватив задницу.

И надо ж такому быть, что как раз в этот момент Ринат (ну почему именно в этот момент?) оглянулся именно в эту сторону. Коша выпила сразу целый бокал. Валентин понял, что под платьем ничего нет и это его чрезвычайно возбудило. Он мгновенно покрылся испариной и, больно схватив Кошу за руку, потянул за собой со словами:

– Пойдем сейчас… Я тебе дам еще денег. Прямо сейчас!

– Нет! Только не сейчас, – она пристойно улыбнулась ему и медленно, но настойчиво выдернула кисть.

Почему она не плеснула шампанским в лицо? Почему она его не задушила? Почему?

– Ну. Как хочешь, – сказал Валек с деланным равнодушием и направился к дверям медвежьей бандитской походкой.

Она посмотрела ему вслед и поняла почему не плеснула шампанского. Она хотела его смерти. Надо было бы, чтобы он не был на этом свете. Плевать на месть и удовлетворение. Этой швали просто не место на Земле. Просто Валька не должно быть. И все. И не должно после него остаться никаких детей. Потому что они тоже будут уродами.

Коша сперла бутылку со стола и, покачиваясь направилась с ней за серый, обтянутый холстом стенд. Там была еще черная лестница и огромное окно с широким подоконником. Окно было открыто и на перегретом цинковом навесе топтался жирный сизый голубь.

Коша села на подоконник. Голубь всполошился и полетел. Она выпила бутылку, как сок. В голове взвился смерч.

Достала сигареты. Закурила. За стендом раздались шаги. Она уже знала, что это он.

Это и правда был Ринат. Он появился, держа в руке целую бутылку и два бокала, и немного пьяно улыбнулся.

– Им там есть чем заняться, – усмехнулся «ангел». – Давай выпьем! Тебе понравилось?

Коша растерянно улыбнулась. Солнечный луч из окна скользнул по оливковой скуле.

– Да… Мне понравилось. Все так и было. Жаль…

Надежда победила Кошу, отвратив ее от истины. И она опять проиграла.

– Почему жаль? – Он подал ей бокал. – За живопись! Все-таки это главное в моей жизни… и, думаю, в твоей тоже!

– Может быть, – вздохнула Коша.

Она чувствовала, что катастрофически взрослеет. Она не знала в тот момент, что главное. Ей хотелось бы чтобы в ее жизни главным было что-то, что от нее никуда не денется. Возможно, живопись. Возможно, возлюбленный. Было бы лучше, если бы это была она сама. Но ее нет. В ней – раздор каких-то посторонних голосов, среди которых она не может узнать, кто из них она настоящая. Коша как таковая. За каждое слово или жест которой, она согласна подписаться и предстать перед небесным судом.

Они звякнули бокалами и выпили.

Ринат протянул руку и привлек Кошу к себе.

– Я хочу тебя, – мрачно сказала она, опустив лицо на его грудь. – Прямо сейчас. – И вцепилась пальцами в его крестец.

Ринат ничего не ответил, но она почувствовала, как в нем все вздрогнуло и напряглось. Она вдыхала его запах, как животное, с каждым вдохом все больше теряя сознание. Ей уже было все равно, чем все это кончится. Она чувствовала, что умрет, если этого сейчас не произойдет.

Хорошо, что раньше делали такие широкие подоконники.

Все было кончено. На лбу Рината блестел пот, руки дрожали от напряжения.

Где-то внизу на лестнице хлопнуло окно.

Ринат с трудом застегнул молнию. У него дрожали руки.

– Черт! – сказал он и рассмеялся.

Коша кисло улыбнулась. Да. Это было супер. Но в то же время чувство, что они еще более удалились друг от друга. Щемящая легкость. Как на американских горках.

– Посмотри на меня, пожалуйста, – попросила Коша.

Ринат оторвал взгляд от зиппера и, сощурясь, глянул в лицо любовнице.

Он просто плохо видит, догадалась она, и это все, что выражает его странный глубокий взгляд. Смешно. Она влюбилась в то, чего нет. Ей захотелось от него избавиться. Но не просто уйти и забывать, жалея. Она захотела убить его своими руками, у себя на глазах. Она хотела уничтожить его. Превратить в ничто. В ничтожество.

– А… тебе нравится Муся? – спросила как бы между прочим.

– Да так ничего… А что?

Наконец-то он справился с молнией.

– Мы могли бы втроем… – Коша внимательно посмотрела в близорукие глаза, достала из кармана его брюк сигареты и закурила.

– Да!? – задумался синеглазый «ангел» и подозрительно взглянул на Кошу.

Она знала, что делала. Она хотела внушить ему, что не дорожит им нисколько.

– Да. Я думаю – Муся не будет против.

– Давай… – сказал Ринат заинтересованно и тут же озабоченно оглянулся – надо скорее вернуться в зал.

Коша снова села на подоконник, чтобы докурить сигарету не спеша. Он тоже закурил. Подошел к ней и, поцеловав в шею, попросил:

– Давай только не будем афишировать. Хорошо? Тут есть люди, которые знают мою жену… Но не такие близки мне, как Зыскин или Рыжин. Они скорее ее друзья. Поэтому я не хотел бы… Хорошо?

Он снова поцеловал Кошу, отряхнул брюки и вздохнул:

– Хорошо?

– Нет проблем… Я покурю. Иди! – великодушно отпустила его Коша.

Ей стало никак. Она хотела, чтобы он не просто трахался, а любил ее.

Чтобы он ни с кем кроме нее не трахался и даже не разговаривал и вообще, чтобы он постоянно был в ней – круглые сутки без перерыва, во сне, утром вечером и днем.

Вот так она хотела.

А так, как есть – зачем?

* * *

Было еще довольно рано, когда вся эта туса: Ринат, Рыжин, Зыскин с Котовым, Муся, Коша, какой-то Евгений и еще два парня с девушкой, которая была с ними, оказалась у Рината в мастерской. Тот демонстративно соблюдал приличия и расстояние. Видимо, в основном ради этих трех, которые особенно никого не интересовали.

Коша стала потихоньку набираться. Вышла на кухню. Все происходило как-то мимо нее. Просто стало тошно и захотелось побыть одной. Она думала, что стоит уйти. Закурила. Когда вьется дымок, мысль вьется за ним.

Но тут же появился Ринат.

Сам заговорил.

– Напрасно ты злишься, – он отхлебнул из бокала виски и с ожиданием посмотрел на нее.

– Я? Злюсь? Напрасно ты так думаешь, – грустно сказала Коша. – Это совсем другое чувство. Наверное, ты никогда не узнаешь, что это такое.

Ринат помолчал. Вздохнул. Опустил глаза, посмотрел в бокал вертя его в руке.

– Ты теперь с Валентином? – «ангел» скользнул по Коше сверху вниз и обратно и остановился взглядом в глазах.

– А тебя волнует?

– Да нет… Но я не думал, что ты так…

– Как? Низко пала?

– Да нет. Конечно, это твое дело. Но все-таки… Я бы с ним не смог. Если бы был женщиной, конечно.

Он засмеялся.

Тут из комнаты появился этот самый Евгений, потом Муся.

Очень, кстати – Коша поняла, что больше не хочет с Ринатом разговаривать на эту тему. Она вообще ни с кем на эту тему не хотела разговаривать. Даже сама с собой.

Евгений смотрел прямо на Кошу, сжимая в руках стакан. Стало неловко под пристальным взглядом почти незнакомого парня. Коша машинально взяла в руки ножик. Бросила обратно на стол. Стряхнула пепел в раковину.

Ринат обхватил Мусю за талию и что-то тихо сказал, наклонившись к уху.

Та взглянула на Кошу с вопросом и потом снова на Рината – тоже с вопросом. Синеглазый «ангел» снова что-то шепнул, и его рука медленно заскользила вниз, Муся залилась румянцем. Она снова взглянула на подругу, но та совершенно хладнокровно курила и даже довольно мило улыбнулась им обоим. Ринат подмигнул и выскользнул в комнату.

Вышел Зыскин и Муся поспешила свалить с кухни.

Евгений остался сидеть на столе.

Коша включила газ и стала палить на огне бумажки, держа их в руке, пока огонь не обжигал пальцы. Последний раз он лизнул особенно горячо, и она схватилась за мочку, чтобы не было пузыря.

Из комнаты в сопровождении Рината вышли два скромных юноши со своей спутницей. Они вежливо откланялись. Ринат пошел проводить их до трамвая. Все оставшиеся как-то одновременно рассупонились.

Коша перебралась в комнату. Там было гораздо сумрачнее, горела маленькая настольная лампа. На диване валялась Муся, за столом сидели Зыскин, Котов и Рыжин. Коша взяла «ВОГ» и села у дверей в кухню, чтобы на страницы падал свет. Мимо нее прошел Евгений и устроился напротив у стены. Он совсем почти не пил, а просто носил с собой один и тот же стакан. Коша заметила, что он украдкой наблюдает за ней. Зыскин с Котовым обсуждали что-то серьезное. Судя по их лицам – дела. Зыскин кивал и катал пустой стакан. Котов что-то втирал, наклонившись вперед.

Странно было видеть Котова почти трезвым и таким серьезным.

Рыжин пытался чего-то добиться от магнитофона.

Муся соскользнула с дивана, закурила и подсела к Зыскину:

– Ну что? – сказал он, отвернувшись от Котова. – Какие планы? До утра? Не хочешь со мной поехать? Поспишь в постели, как человек. Родители на дачу уехали…

– Ой! Даже не знаю… – Муся жеманно склонила голову. – У нас с Кошей тоже постель ничего себе. А! Представляешь, недавно была на вечеринке и нашла такую фишку. Засунула голову в низкочастотый динамик, и меня так проперло! Просто! Ты знаешь, мне так обидно за Кошу. У нее такие суперские картины. А эти мудаки не понимают… Ну, почему? Неужели это все из-за яиц? Неужели нельзя быть просто людьми? Яйца отдельно – картины отдельно.

Закончив выступление, она отхлебнула из Зыскинского стакана.

– Яйца – это и есть жизнь, – вздохнул Зыскин. – Как же их отделить?

– Но скажи, почему ей труднее, а ей еще сильнее мешают? – возмутилась Муся и громко двинула стакан по столу, уже совсем пьяненькая, она взглянула на спину Рыжина и добавила. – А этот Валек, просто… Бе-е-е… Бе-е-е-е-е! Вот скажи! Почему?

– Потому – кончается на «У», – обиженно сказал Зыскин. – Я с тобой согласен. Я тоже за справедливость. Я за светлое будущее, где ни у кого не будет яиц! За роботов без яиц! Я хочу с тобой выпить. Давай!

– Давай! – сказала Муся.

И они выпили.

Муся откинулась на спинку стула и поджала под себя ногу.

Хлопнула дверь.

Вернулся Ринат. Прошел мимо Коши, не заметив ее. Муся посмотрела на него долгим мутным взглядом. Коша со вздохом отложила журнал. Внутри все перевернулось и обожгло желудок крысиным укусом. Она терпеливо ждала, как это будет, и что она будет чувствовать дальше, когда они будут делать э т о, и она э т о увидит. Ждала, как ждут очереди перед кабинетом зубного.

Отвела глаза и наткнулась на прямой взгляд Евгения.

– Что уставился? Что ты на меня уставился? – зло сказала она. – Какое право ты имеешь на меня так пялиться?

Она резко поднялась на ноги и швырнула журнал. Опять она разрывалась между местью и желанием. Между желанием свободы и желанием плена.

Ринат подошел к Мусе и поцеловал в губы «по-взрослому».

Они свалились на диван и занялись изучением анатомии друг друга.

Коша заставила легкие вдохнуть. Никто не хочет никаких сложностей. А она хотела. Коша подсела к Зыскину. Конечно, надо было уже уйти. Котов опрокинул стакан и громко объявил, что хочет жрать:

– Блин! От хозяина тут уже ничего не добьешься! Рыжин! Пойдем на кухню! Сожрем что-нибудь! В холодильнике, наверно, есть…

И они четверо – Зыскин, Рыжин, Котов и Коша – удалились на кухню. Потом последним приперся Евгений.

– Давай! – Зыскин поднял стакан, протянул Коше второй и неожиданно ласково погладил ее по голове.

– Ага! – Коша опрокинула в себя сразу всю водку. Лучше бы это была синильная кислота.

Рыжин закрылся в туалете и пел там громкую песню. Евгений молча пожирал Кошу глазами. На него она старалась не обращать внимания. Котов шуровал в холодильнике.

– Черт! Жрать хочется! Что за вечеринка? Хозяин трахается, выпивка кончилась, блядей нет! У-у-у!

– Знаешь, почем ушли твои работы? – тихо спросил Зыскин.

– А что, они уже ушли?! – Коша в изумлении вытаращила глаза. – Как это?!

– Какой-то француз приехал и взял все по штукарю за каждую… То ли Арнольд, то ли Артур…

– А ты откуда знаешь?

– Рыжин сказал, он случайно увидел, как их грузили в машину. Только ты не кипятись сейчас. Не устраивай ему разборки. Он-то не причем. Наоборот. Он как-то, опять же случайно, разговор Валька с Прыщом подслушал. То ли Прыщу денег мало было, то ли еще что… Короче, Прыщ разорался на всю галерею. Валек не пожалел своей руки, чтобы ему мозги подправить и заодно лицо. Он теперь с пластырем ходит.

Коша с грустью сравнила названную сумму и ту, которую получила от Валентина сама. Разница была нереальна. Она покосилась взглядом в комнату – на диване продолжался урок анатомии. Желудок сжался.

Никчемная! Никчемная! Никчемная!

– Да и хер с ними… Все равно мне их никак не получить было, – сказала она зло. Трезвея и мрачнея.

Вдруг Зыскин обнаружил, что кончилась выпивка.

– Однако, водка кончилась. Однако, в магазинку надо… Кто со мной пойдет? Вы пойдете? – Он покачал в воздухе пустой бутылкой.

– Пойдем! – ответил Котов за себя и за Рыжина.

Зыскин грустно глянул на Кошу и очень тихо одними губами спросил:

– А ты? Пусть они тут. А мы пойдем.

Коша молча покачала головой.

– А, может, пойдешь? – спросил Зыскин снова, взглянув на возню на диване.

Коша помотала головой:

Зыскин ткнул Евгения, сидящего у стены, в плечо:

– Айда!

Тот нехотя поднялся.

Они шумной гурьбой прокатились по лестнице, потом по двору. Голоса стихли, скрывшись за аркой. Распластавшись на подоконнике, Коша нависла над провалом двора. В небе медленно летела звездочка спутника еле видная на фоне светлого ночного неба. Стена дома круто уходила вниз. Черная кошка Рината сидела посреди асфальтового каре в глубокой задумчивости.

– Чернуха! – шепнула ей Коша.

И эхо усилило шепот до жестяного шелеста.

Чернуха повернула мордочку и одними губами еле слышно произнесла:

– Мя-а-а.

Коша почувствовала спиной Рината.

Он подошел к ней и потянул за собой.

– Пойдем к нам. Ты же хотела!

Наклонился и поцеловал. Она позволила довести себя до дивана, равнодушно проследила, как Ринат стащил с нее платье, потом вяло повалилась в Мусины объятья. Коша заблудилась в перепутанных чувствах. Было так странно ощущать настоящее. Коша следила за тем, как ее тело все еще отзывается на движения любовника, и одновременно была где-то рядом – смотрела на все со стороны и думала, зачем ей это? Она попыталась что-либо почувствовать, но не смогла – потому, что не знала, что нужно чувствовать в такой ситуации.

Зачем все это?

Коша мягко отодвинулась в сторону и с наслаждением мазохиста смотрела, как задница Рината энергично задвигалась на фоне окна.

Она подумала, что должна хотеть убить их обоих. Но не хочет.

Стало безысходно скучно. Коша незаметно выскользнула и, схватив вещи, вышла в кухню. Оделась. Все хорошо. Все хорошо. Она красивая, как артистка. Талантливая, как Пикассо ли Дали. Только в этом нет никакого смысла.

Она сама не знала, что считать правильным и чего хотеть. Уйти, остаться, жить, умереть?

Коша понимала, что это какой-то другой мир, в котором все не так, как казалось прежде. И придется научиться понимать все это, и с этим жить.

Вернулась бригада с пузырем. Из комнаты раздавались совершенно конкретные звуки, поэтому все остались на кухне. Рыжин подошел к Коше и спросил, обхватив рукой за талию:

– Ну… А ты?

– У меня выходной сегодня! – сказала она мрачно.

– А что мы тогда тут стоим? – Рыжин пожал плечами, взял пузырь и отправился в комнату. – Вы что, деликатные какие-то?

За ним, пряча глаза, потянулся Зыскин.

– Я покурю, – объявила Коша. – Здесь.

Высунувшись в окно, плюнула вниз. Плевок звучно шмякнулся об асфальт. Когда повернулась обратно, Евгений уже устроился на столе напротив.

– Ты не хочешь меня одну оставить? – спросила Коша его довольно резко.

Он помотал головой и улыбнулся.

– Тогда я тебя оставлю! – сказала она злобно и пошла в туалет.

На очке Коша разрыдалась обильными пьяными слезами. Включила воду, сидела прислонившись к стене и рыдала. Рыдания выворачивали, они вылезали из нее, как змеи, ей хотелось что-нибудь себе повредить. Но было стыдно, что об этом узнают. А умирать совсем она еще не решила.

Не было у нее зла на людей!

Она хотела, чтобы они объяснили ей, что они делают. Чтобы она тоже могла жить с ними одной общей человеческой жизнью. Ведь она человек!

Кое-как заткнув глотку и отмыв лицо, Коша взялась за шпингалет. Хорошо бы в кухне было темно…

Евгений упрямо сидел на столе и нагло смотрел на ее распухшее от слез лицо.

– Черт бы побрал это электричество! – рявкнула Коша и поднесла руку к выключателю.

Неожиданно посыпались искры, свет потух во всей квартире. Музыка сказала: «Ы-у-у!» и затихла.

И, хотя полной темноты не было – все-таки белая ночь – что-то разбилось. От неожиданности. Раздалось всеобщее громкое возмущение, и Коша, под шумок выскользнув на лестницу, побежала вниз. Через два пролета она услышала, как открылась дверь, и кто-то побежал следом.

Ее догнал Евгений.

Зло спросила:

– Что случилось?

Тот молча пыхтел.

– До свидания! – сказала она настойчиво и быстро вышла из подъезда.

Евгений вышел тоже.

Чернуха, сидевшая во дворе, метнулась в подвал.

Повезло. На конечной станции мягко светился какой-то самый дикий последний трамвай. Коша успела в него вскочить, но и Евгений тоже. Он буквально на ходу втиснулся в уже закрывающиеся двери.

– Что тебе надо? Что? – Коша орала на него, потеряв всякие тормоза.

Он не реагировал, тогда она со всей дури ударила его по лицу. Лицо мотнулось и поморщилось.

Евгений молча терпел. Она ударила его еще раз, потом еще и еще, пока у того из носа не пошла кровь. Он вытер кровь рукавом так же молча. Трамвай остановился. Евгений продолжая зажимать нос рукавом, спустился на нижнюю ступеньку, посмотрел на нее, как собака на живодера и вышел.

Коша рассматривала свои руки и ненавидела себя.

Осталась одна в плывущем в серебристых сумерках параллелепипеде света.

Это был правильный трамвай. Он шел на Васильевский остров. Около Университета запахло горелой проводкой, и вагон остановился. Водитель вышел наружу, обошел трамвай кругом, чем-то постучал, вернулся в кабину и устало сказал в микрофон, что трамвай по техническим причинам дальше не пойдет.

«Я сожгла трамвай,» – подумала Коша равнодушно.

Она поплелась одна по пустынному проспекту в своем длинном шикарном платье. Город, усталый бродяга, плелся за ней следом.

Он понимал.

Всё – пустое.