Текст книги "Возвращение в Чарлстон"
Автор книги: Александра Рипли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 48 страниц)
107
У входа в здание суда их ожидал всего один репортер. Он был местный и совсем юный. «Слава Богу, – подумала Гарден, – я уже не самый лакомый кусочек для газет».
Кое-кто из свидетелей с ее стороны уже сидел в задних рядах, обмахиваясь веером из пальмовых листьев. Гарден улыбнулась и кивнула им. Как ей все-таки повезло. Колокол на колокольне церкви Святого Михаила начал отбивать время. Гарден с радостью подумала, что она дома и в безопасности.
Но тут она увидела Вики и поняла, что не права: нет никакой безопасности и впереди ее ожидает еще худшее испытание. Вики ядовито улыбнулась ей. Гарден села на свое место. У нее подкосились ноги. Вики можно было узнать только по выражению лица.
За семь месяцев, прошедших с предыдущего суда, Вики поправилась по крайней мере на тридцать фунтов. У нее был двойной подбородок и обширное мягкое тело, облаченное в подобающее пожилой женщине платье из темно-синего жоржета с отделанным кружевом белым воротничком. Толстые лодыжки торчали из простых туфель на шнурках, без каблука. Скромная тесно-синяя шляпка прямо сидела на аккуратно завитых седых волосах. На лице никаких следов косметики, единственное украшение – брошь с камеей. Она выглядела бабушкой.
Именно так и охарактеризовал ее адвокат в своем вступительном слове.
– Эта бабушка, ваша честь, с крайней неохотой возбудила дело против матери своей внучки. Она не испытывает никакой вражды к этой очаровательной молодой женщине, хотя миссис Харрис и похитила ребенка из дома бабушки и никогда не посылала ей даже фотографии или сообщения о здоровье внучки. Нет, нет, повторяю, никакой вражды. Лишь глубокое сожаление. Сожаление о разлуке с ребенком, которого она так любит, и забота о благосостоянии внучки. Эта бабушка, ваша честь, не хочет никаких конфликтов, никакой враждебности. Ею движет одно-единственное горячее желание – такое сильное, что заставило обратиться в суд. За это желание никто не может осудить ее. Она хочет только лучшего, всего самого лучшего для маленькой Элен.
Гарден взглянула на Логана Генри. Он что-то деловито записывал в блокнот, который достал из портфеля. Его губы были плотно сжаты, и от них по пергаментной коже лица во все стороны разбегались морщинки. Он выглядел очень старым, уставшим и озабоченным.
Шли дни, и мистер Генри из уставшего человека превратился в больного, а потом и чуть живого.
Этот суд измотал бы пятерых мужчин сильнее и моложе Логана Генри. Жара была невыносимой. Обычно летом в Чарлстоне бывают вечерние грозы, очищающие тяжелый влажный воздух и хотя бы на время охлаждающие его. Но день проходил за днем, сияющие облака заполняли собой, казалось, все небо, но гроза так и не начиналась. Немыслимая жара сгущалась в зале суда, делала воздух безжизненным и, переждав ночь, на следующий день еще усиливалась от жарких лучей солнца, падающих на стены домов и отражающихся от мостовой. Каждый день казался адом и был еще одним днем вечности.
Но мистер Генри не дрогнул. Он заполнял своими записями страницу за страницей, очень внимательно слушал показания свидетелей обвинения, выдвигал возражения и проводил перекрестные допросы, от которых свидетели Вики приходили в ярость и смущение.
Свидетели, мужчины и женщины, привыкшие к почтительности и лести, обычно не встречали какого-либо противодействия. Это были знаменитые специалисты.
Известный детский психолог поведал, какой невозместимый ущерб наносится ребенку работающей матерью.
Выдающийся педагог изложил преимущества прекрасной, с давними традициями школы, оборудованной по последнему слову техники.
Знаменитый доктор обсуждал огромный разрыв между доступностью новых методов лечения и медицинских технологий в больших и маленьких городах.
Хранитель музея «Метрополитен» рассказал об учебных программах для детей.
Прославленный пианист в подробностях вспомнил о годах обучения в студии Карнеги-холл.
Уважаемый преподаватель, наставник пианиста, описал свой метод работы с маленькими детьми.
Тренер нью-йоркского клуба фигурного катания живописал счастливых ребятишек, занимающихся в этом клубе.
Наставница из академии верховой езды в Центральном парке показала кинофильм: дети под ее руководством учатся ездить верхом и заботиться о своих пони.
Вышедшая на пенсию всемирно известная балерина выразила горячее желание приобщить Элен к искусству танца.
Их показания продолжались два дня.
На третий день адвокат Вики представил доказательства в виде фотографий, газетных вырезок и письменных показаний свидетелей. Час за часом зачитывалась отталкивающая, скандальная история Гарден в «плохие времена».
– Вы видите, ваша честь, – заключил адвокат с грустным, суровым выражением лица, – какова постыдная история матери этого ребенка. Она является достоянием общественности, это тень, которая никогда не рассеется, позорное пятно, которое всегда будет лежать на жизни маленькой Элен, пока она остается с матерью.
Он подгадал свое заключительное слово к самому перерыву на обед. Во второй половине дня священники трех нью-йоркских церквей и послы Соединенных Штатов из трех стран подтвердили безупречную нравственность Виктории Монтекатини.
Утром четвертого дня обещающие дождь облака прижимали влажный воздух к самой земле. В зале суда бейлиф упал от жары в обморок. Адвокат Вики подошел к судье и негромко заговорил:
– Ваша честь, я должен сообщить вам конфиденциальную информацию, которая станет известной только благодаря беззаветной преданности бабушки.
Быстро, один за другим, банкиры, бухгалтеры и брокеры давали показания о состоянии Вики: фабрики, судоходные компании, банк в Чарлстоне, акции, ценные бумаги, золото, драгоценности, дома, земли, автомобили, поезд, яхта и наличные на счетах в швейцарских банках – одиннадцать миллионов шестьсот восемьдесят четыре тысячи девятьсот тридцать два доллара и шестнадцать центов. За стенами суда где-то вдалеке грохотал гром, но дождь так и не пошел.
Еще один экономист сообщил статистические данные о состоянии мелкого бизнеса в 1935 году, ежегодный процент банкротств вообще и в торговле антиквариатом в частности. Его расчеты показывали, что возможность закрытия «Лоукантри трежерс» превышает девяносто процентов. Балансовые отчеты, банковские ведомости и расчетные книги Гарден, затребованные судом, показывали, что она платила себе по сто долларов в месяц, получила в 1934 году доход в двести одиннадцать долларов и имеет на счету в банке четыреста два доллара. Брызги дождя заставили всех повернуться к окну. Но он тут же прекратился.
В качестве последнего свидетеля адвокат Вики вызвал одного из своих коллег, зачитавшего суду два документа. Первый – завещание, согласно которому Вики все свое состояние отдавала на благотворительные цели. По второму завещанию все переходило к Элен, а распорядителем назначалась ее бабушка и опекун Виктория Монтекатини. Второй документ, объявил адвокат, будет подписан в присутствии судьи в тот момент, когда его клиентке будет передана ее любимая внучка.
Он церемонно поклонился Логану Генри.
– Мы закончили свое выступление, – сказал он с ухмылкой.
Мистер Генри сделал все, что было в его силах. Свидетели, выступавшие в защиту Гарден, сменялись один за другим весь конец четверга и почти всю пятницу. Они оставили свои уютные дома, отказались от отпусков, терпели этот изнурительный, невыносимо жаркий день – и все ради нее, ради того, чтобы она сохранила своего ребенка. Дрожащий от усталости голос Логана Генри с глубоким уважением вел их сквозь свидетельские показания. Гарден, до этого момента погруженная в отчаяние, дала волю катившимся по щекам слезам, слезам невыразимой благодарности, восхищения и любви.
Адвокат Вики всячески демонстрировал свое уважение и сочувствие донкихотству свидетелей. Он каждому отвешивал поклон и отказывался от перекрестного допроса.
Потом пришло время его последнего слова.
– Это очень простое дело, ваша честь. Здесь должно учитываться только одно – интересы шестилетней девочки. Я мог бы говорить о тех вопросах, которые затрагивали выступавшие здесь эксперты. Мог бы красноречиво повествовать о чувствах матери, у которой в расцвете молодости погиб единственный сын. Мог описать всю любовь, которую эта одинокая женщина жаждет излить на единственное существо, которое дорого ей в этом мире, свою внучку. Но все это не самое главное. Самое главное – благополучие Элен. Будет ли это невинное дитя лишено самой обеспеченной жизни и самого лучшего образования… будет ли она лишена наследства, которое гарантирует такую жизнь ее детям и детям ее детей… будет ли ей отказано в любви и щедрости бабушки той женщиной, которая не в состоянии обеспечить ей ни надежности, ни должного морального воспитания? – На мгновение он замер в позе оратора. Потом его протянутая вперед рука упала, голова с львиной гривой устало опустилась на грудь. Утомленный эмоциями, он вернулся на свое место.
Мистер Генри с душераздирающим скрежетом отодвинул свой стул и встал. На белом полотняном костюме, мешковато сидевшем на его костистой фигуре, проступали пятна пота.
– Я поздравляю моего ученого коллегу, – медленно начал он, – с его красноречивым отказом от красноречия. Я слишком устал и к тому же слишком зауряден, чтобы попытаться произнести нечто подобное. Я могу лишь сказать несколько простых слов о любви и деньгах.
Да, у Элен Харрис не много денег. И у ее мамы тоже. Элен получает два пенса в неделю, чтобы опустить их в кружку для пожертвований в воскресной школе. Мама завязывает их в уголок носового платка Элен.
Но Элен всего-навсего маленькая девочка. Она ничего не знает о деньгах. Она нашла на пляже девять долларов и считает себя богатой.
И я думаю, ваша честь, что Элен права. Она действительно богата. У нее почти столько же родственников, сколько долларов у этой дамы, ее бабушки. У нее есть мать, которая любила ее с того мгновения, когда Элен впервые шевельнулась у нее во чреве, и будет любить, что бы ни случилось. У нее есть своя комната, с кроваткой для нее и для ее куколки, которая мочит пеленки, трехколесный велосипед и цент под подушкой каждый раз, когда у нее выпадает зуб. Ребенок не может спать больше, чем в одной кроватке или одной комнате, не может кататься на двух велосипедах сразу. И зубная фея значит для нее больше, чем счет в швейцарском банке.
Я хочу сказать, ваша честь, что Элен счастливая девочка и у нее есть все, чего она хочет. Невозможно быть богаче. Не думаю, что она будет счастлива, если ее увезут отсюда.
Ее мама много работает. В наше время это еще не гарантия успеха, но Элен никогда не будет голодной, у нее всегда будет крыша над головой. Она чарлстонский ребенок, а чарлстонцы всегда заботятся о своих.
Мне кажется, что целый город заботящихся о тебе людей лучше, чем куча акционеров, занимающихся твоими инвестициями.
Я считаю, что Элен находится на своем месте и должна там остаться.
Судья никак не прореагировал на его слова. Он не реагировал ни на что из сказанного или сделанного за эту неделю. Он посмотрел на лежащие перед ним часы.
– Четыре часа, – объявил он. – Суд переносится на понедельник. Всем собраться к девяти утра. Секретарь сообщит, когда будет вынесено решение по делу.
108
– Ну, что случилось? – Маргарет села на диване.
– Суд закончился, но решение еще не вынесено. Надо будет вернуться в понедельник.
– Я не выдержу. Ты же знаешь, Гарден, доктор Хоуп не велел мне волноваться. У меня сердце бьется, как птичка в клетке. Думаю, глоточек чая со льдом и лимоном поможет моим нервам успокоиться. Здесь так жарко.
Гарден включила вентилятор.
– Ты же знаешь, что шум меня беспокоит. Не представляю, как можно быть такой бесчувственной… Ты куда?
– Я ухожу домой, мама. Я собираюсь провести эти дни с Элен.
– Ты не можешь уйти и оставить меня. Ты же знаешь, в каком я состоянии.
– Мама, в соседней комнате круглые сутки дежурит медсестра. Плюс кухарка и горничная. Придется два дня обойтись без меня. Я вернусь в понедельник к восьми утра.
– Гарден! Гарден Трэдд, немедленно вернись! – Звук колокольчика Маргарет преследовал Гарден до самой двери.
Она шла по жаре к дому Элизабет. На улицах было пусто, и Гарден радовалась этому. Она не могла сейчас ни с кем разговаривать, не могла даже сказать «здравствуйте». Она знала, что это последние выходные, которые она проведет с дочерью.
Мистер Генри был великолепен, но даже он не мог изменить факты. С Вики у Элен будет все, а с ней, Гарден, у нее никогда не будет надежного будущего. Пляжных долларов хватит ненадолго. Это было красиво сказано, но слитки золота не морские раковины. Гарден была удивлена, что судья не вынес решения тут же. Может, есть такое правило, и они должны делать вид, что все тщательно обдумывают.
«Я не буду плакать, – пообещала она себе, – и не буду хватать Элен и прижимать к себе. Она этого терпеть не может. У нас будут обычные выходные, ничего особенного. Именно так я хочу их запомнить».
Элизабет ждала ее возле двери. Дрожащими пальцами она коснулась щеки Гарден:
– Логан Генри звонил. Я все знаю. Мне так жаль, что и сказать не могу.
– Спасибо, тетя Элизабет. Я все еще как деревянная. Может, так и лучше. Я не хочу ничего говорить Элен. Попробую вести себя как обычно.
– Я думаю, это лучше всего. Здесь Джон. Они с Элен у тебя. Я рассказала ему.
Элен сидела у Джона на коленях. Гарден опустилась на колени и обняла дочь. Джон обнял их обеих. Он помог Гарден провести эти дни так, как ей хотелось.
Придя к матери в понедельник утром, Гарден услышала, как Маргарет объявляет сиделке, что та уволена.
– Все в порядке, – сказала Гарден медсестре, – можете идти. Я вам очень благодарна. Я побуду с ней сама.
Гарден приготовила завтрак для матери и кофе для себя. Выпила две чашки, и ее вырвало. Она прополоскала рот соленой водой, и ее снова вырвало. Зазвенел колокольчик Маргарет.
– Посиди со мной, Гарден. Поговори со мной. Я не вынесу этого ожидания.
– Мне тоже тяжело, мама, но нам обеим придется это вынести. Сейчас нет еще даже девяти. Послушай. – На колокольне церкви Святого Михаила било три четверти часа.
– Здесь так душно. Я не могу дышать.
Гарден чувствовала то же самое. Уже десять дней не было дождя. Она протерла лоб Маргарет туалетной водой. Потом прошла по всем комнатам, проверяя, закрыты ли жалюзи. Они должны были защищать от солнца и задерживать в доме прохладный ночной воздух, но уже больше недели прохлады не было даже по ночам. Когда она проверяла последнее окно в гостиной, на колокольне пробило девять. Зазвонил телефон.
– Мне очень жаль, миссис Эллисон, но я не могу позвать маму. Мне нужна свободная линия. Могу я попросить вас о большом одолжении? Позвоните, пожалуйста, всем ближайшим друзьям мамы и попросите их от моего имени не звонить сегодня сюда. Благодарю вас.
– Кто это, Гарден?
– Ошиблись номером.
Невозможно было представить, что воздух может стать еще более горячим и более влажным. Но случилось именно так. Гарден открыла жалюзи и взглянула на кусты роз. Листья были сухие и скрученные. Деревья казались засохшими и безжизненными. Она выпила воды. На колокольне церкви Святого Михаила пробило четверть часа.
«Это невыносимо», – подумала Гарден. Она смотрела на стоящий на столе телефон, и ей хотелось позвонить. По ее спине стекала струйка пота. Она была в гостиной на втором этаже и слышала, как внизу мать жалуется горничной Эльвире.
Мысли Гарден, как белка в колесе, вертелись вокруг денег. Она в спешке наняла прислугу, стараясь, чтобы у матери было все необходимое и пытаясь как-то облегчить свое положение. Она платила всем сама, зная, что Маргарет платить не будет. Как быть дальше? От банковского счета, представленного в суде, осталась всего четвертая часть. Надо платить за аренду магазина, за обучение Элен. Деньги. Неужели эти проблемы никогда не кончатся?
Деньги. Ее мысли неизбежно возвращались к суду, к аргументам Вики. Она может дать Элен решительно все. «Я проиграла, – думала Гарден, – почему же я не могу смириться с этим? Почему все еще надеюсь? Почему этот проклятый телефон не звонит?» Капли пота выступили у нее на лбу и скатывались на глаза. Соль жгла кожу.
На колокольне церкви Святого Михаила пробило половину часа.
Половину которого часа? В комнате было жарко, как в аду, видимо, солнце стояло уже высоко. Может, уже половина первого? Нет, не может быть. Она сидит здесь давно, но не столько же времени. Скорей всего, это пробило половину двенадцатого. Она встала, отлепив от стула пропитавшуюся потом юбку. В холле громко тикали высокие напольные часы. Она подошла к ним. Было половина десятого.
Гарден попыталась читать. Джон дал ей новую книгу – роман Скотта Фицджеральда «Ночь нежна». Она сразу захватила Гарден. Речь шла об Антибе. Она знала описанных в романе людей, видела их на пляже – женщину с жемчугом на спине, мужчину, сгребавшего водоросли. Как давно это было, как это далеко от нее! Казалось, она видела эту жизнь в кино или читала о ней как сейчас. Та Гарден, с белокурыми волосами и бриллиантовыми браслетами, не имела ничего общего с ней.
И все-таки это было не так.
– Все, что ты видишь, думаешь и делаешь, становится частью тебя, – сказал Джон. – Самое главное, что ты делаешь со всем этим.
Книга упала ей на колени. Она прочла две главы, но не помнила ни слова из прочитанного.
Может быть, телефон не в порядке? Но если она снимет трубку проверить, а в это время позвонит мистер Генри, номер окажется занят. Она положила руку на трубку, и ей показалось, что она чувствует вибрацию, подготовку к звонку. Не в силах больше выносить неизвестность, Гарден наклонилась к самому телефону и сняла трубку с рычага. Потом тут же положила ее на место и пошла взглянуть на часы. Почти десять.
В тот момент, когда раздался первый удар колокола, зазвонил колокольчик Маргарет.
Она хотела, чтобы Гарден послушала ее пульс.
– Нет, нет, он просто не может быть нормальным. Я чувствую, что приближается приступ.
– Мама, не нужно волноваться. Все в полном порядке.
– Что ты понимаешь? И еще зачем-то отослала медсестру. Она бы сразу сказала, что не так. Придется позвонить доктору Хоупу.
– Я не могу занимать телефон. Ты же знаешь, я жду звонка мистера Генри.
– Суетливый старик. Тебе следовало бы найти адвоката получше. Мы его никогда по-настоящему не интересовали.
Гарден скрипнула зубами.
– Мама, – с трудом выдавила она, – я иду наверх. Если я останусь здесь, то боюсь, могу ударить тебя.
У Маргарет задрожали губы.
– Не уходи, Гарден. Не оставляй меня одну. Я боюсь, что у меня не выдержат нервы. Боюсь боли.
Гарден взяла руку матери и погладила ее:
– Хорошо, мама. Все в порядке. Знаешь что? Я помогу тебе одеться, и мы переберемся в гостиную. Ты поучишь меня новой игре, в которую играешь с подругами, пока мне не пора будет идти в суд.
Жара все усиливалась, вентилятор жужжал, часы монотонно тикали, фишки стучали, часы на церкви Святого Михаила отбивали время. Минуты едва двигались. Маргарет и Гарден играли в монополию.
Телефон все не звонил.
Эльвира принесла ужин. Гарден была не в состоянии даже смотреть на еду.
«Иди в тюрьму… Иди прямо в тюрьму… прогуляйся по променаду…»
– Гарден, будь внимательнее. Ты пропустила и не забрала свои двести долларов.
– Извини, мама.
Гарден принесла из ванной махровое полотенце, чтобы вытирать руки, перед тем как взять фишки.
– Никогда еще не было так душно, – жаловалась Маргарет. – Просто нечем дышать.
Гарден сама хватала ртом воздух. Эльвира подошла к дверям.
– Прошу прощения, мэм, но собирается гроза. Мы с Сели хотели спросить, нельзя ли нам сегодня уйти пораньше.
– Да, конечно, – любезно позволила Маргарет.
– Мама, подожди, мне придется уйти, когда позвонит мистер Генри. Тебе кто-то нужен здесь, а сиделка придет только в четыре.
Эльвира крутила в руках передник.
– Когда бывает молния, от трамвая бьют такие искры, – запричитала она.
Гарден сжала липкие, потные ладони в кулаки. Раздались раскаты грома, и Эльвира взвизгнула. Телефон резко зазвонил. Гарден вскочила, ударившись коленкой об стол.
– Алло! Алло!
На линии стоял треск. Было почти ничего не слышно.
– Да? – сказала она. – Да! Вы не могли бы говорить громче? Это вы, мистер Генри? – Она положила трубку на рычаг. – Вы с Сели можете идти. – Она взглянула на Маргарет и попыталась улыбнуться. – Мистеру Генри звонил секретарь суда. Судья вынес решение, но мы не знаем, какое именно. Уже слишком поздно, его честь назначил прибыть в суд завтра в девять утра. Что бы ни было, наконец все кончилось. Узнаем, когда придет время.
Почему-то она почувствовала себя лучше. Ожиданием она пыталась как-то воздействовать на судью. Ей казалось, что, раз он так долго решает, все-таки есть надежда. Теперь она уже ничего не могла сделать.
– Похоже, дождь все-таки пойдет, – сказала Гарден. Раскаты грома раздавались все ближе.
Зазвонил телефон. Гарден позволила матери взять трубку. Это оказалась медсестра. Она не могла прийти.
– Это не имеет значения, – сказала Маргарет. – Она мне все равно не нравится. Ты можешь сама постелить мне кровать и растереть меня спиртом.
– Хорошо, мама.
– Ха, ты попала на мою землю. Дай-ка мне взглянуть на эту картонку… Ты должна мне тридцать восемь долларов.
Игра наконец закончилась. Гарден обанкротилась, а Маргарет стала владелицей трех отелей, всех железных дорог и обоих предприятий. «Совсем как Вики и я», – подумала Гарден. Она зажала рот рукой, боясь рвущейся наружу истерики.
– Было так весело, – сказала Маргарет.
– Должен же быть хоть какой-то ветерок, – сказала Гарден. – Я открою ставни. – Ей было просто необходимо уйти от матери.
Лестница оказалась очень крутой. Гарден с трудом поднималась, держась за перила. Круглая лестничная шахта, казалось, разбухала от удушающего, горячего воздуха.
Гарден вышла на площадку второго этажа. Перед ней расстилалась странная, зловещая картина. Небо было какого-то грязно-желтого цвета. Воздух тоже приобрел зеленовато-серый оттенок. Тени исчезли. Все казалось неестественно четким. Было очень тихо. В воздухе чувствовалось ожидание. Горизонт был темным, с яркими вспышками молний.
Вода в заливе была неподвижна, как стекло. Казалось, кто-то выгладил ее утюгом, превратил в лист тусклого серо-коричневого металла.
Колокола церкви Святого Михаила звучали совсем близко. Дум-дум-де-дум… Гарден слушала, не двигаясь, подчиняясь тяжести окружающей атмосферы. Один… два… три… четыре… Она напрягла слух в наступившей тишине. Пять… шесть… семь… – все дальше и дальше, не останавливаясь.
Она вздрогнула от громкого треска и выглянула на улицу. На краю тротуара шелестела ветвями-веерами пальма. Скрипели петли калитки. В лицо ударил резкий порыв горячего ветра. И снова все замерло в неподвижности, лишь вдали рокотал гром.
Она открыла окно и спустилась вниз.
– Ох и гроза же сейчас начнется! Я открою все настежь. Вот-вот начнется ветер.
Но ветер так и не начался. Странный зеленоватый воздух потемнел, и темнота эта наступила преждевременно. Гарден зажгла лампы. От этого жара стала еще более удушающей. Маргарет подготовила монополию к следующей игре.
– Мама, смотри – занавески зашевелились.
– Пора бы уж, – отозвалась Маргарет. – У меня от этой жары пропал аппетит, а мне нужно поддерживать силы. Что ты приготовишь на ужин?
Прежде чем Гарден успела ответить, налетел ветер – не легкий бриз, а такой вихрь, что занавески взлетели вверх, а лампа упала со стола. Гарден и Маргарет вскрикнули. Ветер не стих, он продолжался – такой же сильный, горячий, царапающий. Гарден подняла лампу.
– Подержи. Я закрою ставни.
Едва Гарден отодвинула удерживающие их защелки, ставни захлопнулись с такой силой, что она едва успела отдернуть руки. Она приоткрыла жалюзи так, чтобы они пропускали воздух.
– Становится прохладнее, – сказала она.
И вдруг хлынул дождь. Стена воды ревела за окном, барабанила по земле, по мостовой, била по крыше.
– Наконец! – воскликнула Гарден. – Пойду наверх, закрою окна. Слава Богу! Ты чувствуешь, какой воздух?
Гарден стояла возле окна, выходящего на северную сторону. Жалко было закрывать его; дождь падал почти отвесно – стена оживляющей и освежающей воды. Внутрь дома вода не попадала. Но если ветер поменяет направление, ковер моментально намокнет. Окна напротив защищены крышей веранды, их можно оставить открытыми. Гарден вышла на крыльцо и ощутила, что ее кожа становится прохладнее. Это было чудесно. Она взглянула через перила крыльца – дождь лил с такой силой, что было не видно дома напротив. «Девятидневная засуха закончилась – с шумом и грохотом», – подумала она.
В этот момент раздался оглушительный раскат грома.
– Еще с каким грохотом! – сказала она вслух и засмеялась. Напряжение, которое росло вместе с жарой, неожиданно спало. Да, возможно, ее жизнь разбита, но об этом не надо думать до завтрашнего утра. Сейчас она может наслаждаться прохладой. Ей даже захотелось есть, и она пошла готовить ужин.
– Гарден, наполни-ка ванны и ведра водопроводной водой.
– Зачем?
– Это не просто гроза, это ураган.
– Ну мама, ты всегда преувеличиваешь.
– Не дерзи. Делай, что тебе говорят.
Гарден открыла кран в ванной. Это желание матери было несложно выполнить – счет за воду Маргарет оплачивала сама.
Пока она готовила ужин, звук дождя изменился. Он был по-прежнему сильным, но не оглушал. Временами он усиливался, потом стихал. Снова поднялся ветер.
Свет погас, когда они ужинали. Гарден ожидала этого с момента, как начался ветер. Она заранее приготовила свечи. Их огоньки плясали под порывами прохладного воздуха, пробивавшегося сквозь жалюзи.
– Мне всегда так нравилось, когда начиналась гроза и мы зажигали свечи. Помнишь, еще на Трэдд-стрит, когда у нас остались на ночь Уэнтворт и Люси? Мы рассказывали друг другу страшные истории и сами же визжали от страха. – Рука Гарден механически скользнула к висящему на шее амулету.
– Я помню, что вы закапали воском весь пол. Занзи потом жаловалась целую неделю.
В этом было что-то по-домашнему уютное: сидеть вот так с матерью в кружке света, когда за крепкими стенами старого дома бушует ветер и льет дождь. Гарден выпила остывший кофе и прикурила сигарету от свечки.
– Ты выключила воду в ванне?
– Да, мама.
– Пойди-ка еще раз проверь окна. Я не хочу мокрых пятен на обоях.
– Как только докурю. – Ощущение уюта исчезло.
Еще поднимаясь по лестнице, Гарден услышала грохот. Она бросилась наверх. Пламя свечи, которую она прикрывала рукой, металось из стороны в сторону. Грохотала дверь из гостиной на веранду. Гарден поскорей, пока дверь не разбила окно, придержала ее. Свеча погасла.
Гарден шагнула на веранду, ветер подхватил ее и с такой силой швырнул о стену дома, что у нее перехватило дыхание. Теперь шум ветра превратился в пронзительный, бьющий по нервам вой. Гарден ощутила животный ужас перед первобытными силами природы. По-прежнему лил дождь – вода хлестала на веранду, в гостиную. Гарден почувствовала, как струи воды врезаются ей в лицо и тело тысячами ножей. Такой грозы она еще не видела. Она пыталась закрыть лицо, защитить глаза от секущих струй дождя, но не могла шевельнуть руками. Ветер пригвоздил их к стене.
Гарден пыталась отвернуться, ей хотелось убежать от этого нескончаемого воя. Сквозь пронзительные завывания ветра она услышала низкий, вибрирующий звук колоколов церкви Святого Михаила. Нет, не колоколов. Один низкий колокол. Он все звонил и звонил. Она никогда не слышала его раньше, но знала, что это означает. Набат, сигнал тревоги, предупреждение жителям города – внимание, приближается ураган.
В Гарден полетела ветка пальмы. Отломанный конец застрял в хлопающем возле ее плеча ставне, а листья больно стегнули по телу. Она хотела вскрикнуть, но не хватило дыхания.
Потом ветер на какое-то мгновение стих, готовясь к новому, еще более яростному нападению. Гарден оттолкнулась от стены и двинулась к открытой двери. Ветер взревел с новой силой, швырнул ее через всю комнату на стол, который с грохотом упал на пол.
