Текст книги "Возвращение в Чарлстон"

Автор книги: Александра Рипли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 48 страниц)

81

Гарден провела в Париже еще два месяца, одна, готовясь к роли женщины-куртизанки, женщины-загадки. С ее неограниченными средствами и проснувшимся быстро развивающимся умом и воображением эта работа и обдумывание планов на будущее были захватывающе интересными.

Конни разрабатывала для нее новые модели, Тельма создавала копии, но внося изменения, которых хотела Гарден. В то время, когда черный все еще был единственным модным цветом, Гарден решила носить только белое и цветное. Женщины должны были выглядеть худыми, с узкими, мальчишескими бедрами и вовсе без бюста. Гарден была очень женственна и решила прекратить это скрывать.

Три цвета стали ее любимыми: ярко-голубой, цвет старых бус Пэнси, и цвета ее волос – золотой и медный. Она посещала единственный дом моделей, самый маленький, самый изысканный и оригинальный – Фортюни.

Мариано Фортюни был венецианцем, гениальным изобретателем, архитектором и модельером. Он внес такие усовершенствования в технику прядения, окраски и гофрировки шелка, которых не мог достичь никто. Складки были невероятно мелкими, до двух дюжин на дюйм ткани, и совсем не мялись. Из этой гофрированной ткани Фортюни создавал свои дельфские платья – свободно ниспадающий поток шелка, иногда перепоясанный шнуром, иногда дополненный одевающейся поверх туникой, – почти всегда украшенные изящными бусами из цветного венецианского стекла.

Гарден посоветовалась с мастером и отнесла ему одну бусину из ожерелья Пэнси. Он создал для нее дельфские платья – голубое, золотистое, медное, белое – таких оттенков, которые мог найти только великий художник, чтобы оттенить ее экзотическую красоту.

Бусы Пэнси она тоже включила в коллекцию своих драгоценностей. Она отдала переделать свои браслеты, ожерелья и броши так, чтобы среди бриллиантов и жемчугов оказалась голубая бусина. Для амулета на шнурке с узлами потребовались усилия лучших парижских ювелиров. Картье усадил за работу трех человек. Когда через шесть недель ожерелье было готово, на нем по-прежнему висели кость, перо и бусина, но кость и перо были заключены в тончайшие эмалевые футляры, повторявшие их цвет и форму, а шнур был сплетен из золотых нитей, скрученных точно так же, как хлопковые нити. Он был такой же гибкий, как обычная веревка, и завязывался двумя узлами – один держал амулет, другой скреплял ожерелье на шее.

Гарден много дней упорно искала специалиста, который мог бы внести главную оригинальную черточку в ее заново сотворенный образ. И когда она была уже почти готова отказаться от этого намерения, он сам нашел ее. Она пришла на цветочный рынок в четыре часа утра, намереваясь поговорить с мужчинами, деловито разгружавшими свои машины, когда к ней подошел молодой человек в рабочем халате и застенчиво попросил ее снять шляпу. Он объяснил, что занимается выведением гибридов – так, для себя. Он видит в прядях ее волос цвета тех хризантем, которые пытается скрестить. Нельзя ли взглянуть на соотношение золотого и рыжего?

Гарден заинтересовалась. Она хотела знать, что такое гибриды, как скрещивают хризантемы? Они с молодым человеком выпили кофе, поели лукового супа. Еще до рассвета Клод Дюпюи стал новым другом Гарден. Еще до конца недели она обеспечила Клода питомником и лабораторией, а он связался с лучшими цветоводами Франции и договорился, что они начнут интенсивное выращивание гардений при искусственном освещении. Клод использовал свою страсть к деталям и экспериментам при составлении графика цветения, с учетом расписания поездов. Прежде чем Гарден уехала из Парижа в конце августа, он радостно объявил, что она получит то, что хотела: каждое утро, где бы она ни находилась, ей будут присылать четыре гардении.

Теперь почти все было готово. Гарден отправилась к Александру.

– Мне сказали, что я похожа на хризантему, – сказала она. – Усильте сходство. И не забудьте о перспективе. Я собираюсь отращивать волосы.

Потом, подавив в себе неприятное чувство, она наняла журналиста для Конни.

– Для рекламы моделей мадемуазель Уэзерфорд вы можете иногда использовать мое имя, – сказала она. – Когда-то обо мне часто писали газеты.

Больше ждать было нечего. Гарден трусила, как никогда в жизни. А вдруг Элен ошибается? А что, если она так и не сумеет заинтересовать Ская?

«Ты должна попробовать, – строго сказала она себе. – Нельзя вечно прятаться, готовиться, строить планы».

– Мисс Трейджер, – распорядилась она, – телеграфируйте мистеру Харрису и принчипессе, что я прибуду тридцатого августа. Пусть Конни уложит вещи. Отправьте багаж заранее. Закажите билеты. Вы с Коринной отправляетесь двадцать девятого. Я поеду с Лабордом на машине и прибуду на следующий день.

«Дорогой Люсьен, – писала Гарден, – и все же это меня не обескураживает. Я уже писала в своем втором письме, что первое было всего лишь коротким объяснением, почему я не появилась на вернисаже; писала, что прошу извинить меня. Я надеялась, что на второе письмо, в котором я все объяснила подробно, вы ответите. Я надеялась, что вы все понимаете и мы останемся друзьями. Надеюсь, что мы с вами друзья, Люсьен, и всегда ими были. Я не верю, что дружба такая обычная вещь и что от нее можно легко отказаться. В моей жизни это большая редкость. Поэтому я отказываюсь принимать ваше молчание. Я еду на машине в Антиб и по пути остановлюсь в Грасе. Я буду там около полудня тридцатого. Вы сможете почувствовать мое приближение за сорок миль. Я использую больше «Жарден», чем воды. К счастью, на прошлой неделе они поступили в продажу и я смогла купить у моего парфюмера весь его наличный запас, прежде чем кончились мои духи. Флакон в виде хрустальной пирамиды очень красив. Поздравляю вашего дизайнера. Скучаю по своему другу и с нетерпением жду встречи».

Телеграмма прибыла в тот момент, когда Гарден уже садилась в машину: «Не приезжайте».

Гарден быстро написала ответ и отдала мальчишке-посыльному: «Очень жаль. Не получила вашу телеграмму».

Люсьен ждал ее в затемненной комнате. Она лишь смутно видела его силуэт.

– Дорогая Гарден, – сказал он, – я счастлив, что вы меня не послушались. Я был просто трусом, когда отказывался писать вам, и, возможно, и остался бы трусом, если бы не ваша решительность. Нет, нет, ничего не говорите. Дайте мне сказать то, чего я не мог написать. Я не был на вернисаже, Гарден. Я приезжал в Париж, чтобы увидеть вас и встретиться с одним врачом. Я поверил слухам, что он может вылечить мою болезнь, но он этого не может.

– Люсьен, я не могу поверить.

– Вы должны, моя Гарден. Я как-то сказал, что люблю смотреть на вас, потому что вы такая здоровая. Здоровые люди никогда не верят в смерть, но вы должны поверить. Если бы я был храбрее, я включил бы свет и показал вам лицо смерти. Но я тщеславен и хочу, чтобы вы запомнили того красавчика, которого знали когда-то… Не плачьте, любовь моя, я хотел рассмешить вас. Мы с вами знали и смех, и нежность. Вы были моим богатством, вы им и остаетесь. Вы вдохновили меня на создание величайшего из моих творений. В эту минуту вы пахнете лучше любой женщины на этой планете. Это было очень скверно с вашей стороны – скупить все духи. Повсюду женщины, должно быть, скрипят зубами от ярости. Я отдал распоряжение, чтобы вас до конца жизни обеспечивали вашими духами. Вы будете получать столько, что хватит на пять женщин, на десять. А теперь поклянитесь, что остановитесь на этом. Пусть хоть капелька достанется и другим. Клянитесь.

– Таким тихим, дрожащим голоском. Поклянитесь как следует. И с улыбкой. Я услышу разницу.

– Клянусь!

– Вот так-то лучше. Я буду кидать вам с небес камни на голову, если вы допустите, чтобы Люсьен стал для вас источником печали. Боюсь, на небесах полно камней. У меня было видение, точнее ночной кошмар. Небеса, оказывается, светлые, сияющие, белые – этакая небесная Швейцария. Весь день поют ангелы, и кругом овсянка со сливками. Я бы, конечно, предпочел ад, но священник говорит, что у меня нет никаких шансов. Я вел такую праведную жизнь… Ну вот вы и улыбнулись. Очень хорошо. Но я устал. Вы должны покинуть меня, любимая. Я благодарен, что вы пришли.

– Люсьен?

– Да?

– Можно поцеловать вас на прощание?

– Нет! Этого нельзя. На вас, наверно, полно всякой инфекции. Предпочитаю собственных микробов. А теперь ступайте. Мне хочется спать. И будьте счастливы. Я приказываю.

Когда Гарден вернулась к машине, она обнаружила, что ее место занято игрушечным сенбернаром в натуральную величину. К его ошейнику был прикреплен традиционный бочонок; он был наполнен духами. Обняв пса за шею, она смеялась и плакала, пока автомобиль мчался между изгородями из цветущей лаванды.

82

Гарден стряхнула с себя оцепенение… и вошла в дом. Она подгадала свой приезд к часу коктейля. Ей хотелось, чтобы в момент встречи со Скаем вокруг них были люди. Это поможет ей почувствовать себя актрисой.

Она услышала знакомые звуки – смех, позвякивание кубиков льда – и прошла в гостиную, широкие двери которой открывались на террасу. Здесь было не больше десятка человек. Она не знала никого, кроме Ская и Вики.

Гарден на мгновение замерла в дверях.

– Помогите! – со смехом воскликнула она. – Я просто пересохла в пути.

Когда все повернулись в ее сторону, Гарден широким жестом сбросила с плеч белый плащ и стянула с головы белую шляпку. Она тряхнула головой, и яркие лепестки волос упали на место. Их цвет перекликался с богатой гаммой оттенков короткого дельфского платья, мягко повторявшего изгибы ее тела.

Гарден бросила плащ и шляпку в кресло.

– Только не говорите мне, что колодец пересох. – Она подошла к бару в углу комнаты, как будто не обращая никакого внимания на ошеломленные взгляды присутствующих, но хорошо заметив неожиданную бледность Вики и вспыхнувшие глаза Ская. Она часто видела этот взгляд, но в последние годы он всегда предназначался другим женщинам.

– Дорогая! – чуть не споткнувшись, Скай бросился к бару. – Позволь, я тебе налью. Ты потрясающе выглядишь.

Гарден подставила ему прохладную щеку.

– Ты тоже, милый, – ответила она и отошла. – Мне вермут с черной смородиной, – бросила она ему через плечо. – Вики, дорогая, эта вилла такая живописная.

Она коснулась щекой сначала правой, потом левой щеки принчипессы. И, покинув свекровь, заняла место в центре яркого ковра. Это было равноценно объявлению войны.

– Здравствуйте, – сказала Гарден одному из незнакомцев, не сводившему глаз с ее высокой груди, ясно обрисовывавшейся под тонким гофрированным шелком, – меня зовут Гарден. Я так долго не появлявшаяся жена Ская.

Она грациозно скользила от одного гостя к другому, здоровалась, пожимала руки, потом вернулась к Скаю.

– Спасибо, милый, – сказала Гарден, принимая от него бокал. Она взглянула ему в глаза так, словно они были одни в комнате: – Как ты тут жил, Скай? Скучал без меня? – В ее голосе не было ни мольбы, ни приглашения. Это был вызов.

Победа над мужем оказалась до смешного легкой.

– Я уже не уверена в своих чувствах, Скай, – заявила она и несколько недель держала его на расстоянии, а он, куда бы она ни отправилась, повсюду следовал за ней. Она постоянно куда-то направлялась.

Она поехала на остров Лерен, в часе плавания от Антиба, и посетила место заключения Железной Маски. Осмотрела замок двенадцатого века на мысе Антиб. Ходила на странные, печальные выступления Айседоры Дункан, танцевавшей в кафе, пока Жан Кокто читал свои стихи. Она каждый день бывала на пляже, в созданных для нее Конни кафтанах с глубокими капюшонами, чтобы защитить от солнца лицо, и всегда в загадочно поблескивающем золотом и эмалью амулете. Когда солнце клонилось к закату, она вновь шла на пляж и смотрела, как оно опускается за далекие вершины Приморских Альп, окрашивая их снежные вершины в алый цвет.

Она сидела на темном пляже и разговаривала со Скаем. На другом берегу залива мерцали огни Ниццы, а их сигареты казались в темноте светлячками. «Расскажи мне, как там, в горах», – просила Гарден. Или: «Какие представления вы устраивали с бродячими актерами?» Или: «Наверно, чувствуешь себя одиноко, если ты единственный ребенок. Твоя няня была очень строга?»

Темнота была необходима, потому что мешала Скаю видеть отражающее на ее лице желание и слезы, когда она слышала недоумение и горечь в его голосе. Она хотела обнять мужа, рассказать, как сильно его любит, пообещать заполнить пустоту, с которой он не может справиться.

Но она хорошо усвоила урок. Он хотел ее, она знала. И знала, что этого будет недостаточно, как только он удовлетворит свое желание. Он должен научиться любить ее. Доверять ей. Только тогда она сможет стать для него тем, чем хочет.

Вики подняла брошенную Гарден перчатку. К радости Гарден, действовала она довольно неуклюже. Звала Ская к себе, когда он был с Гарден, просила принести ей выпить или зажечь сигарету, брала его за руку, похлопывала по дивану рядом с собой, словно приказывая сесть. Гарден в этом случае сосредоточивала внимание на ближайшем соседе и, следуя наставлениям Элен Лемуан, начинала очаровывать его или ее. Почти всегда получалось так, что разговор, интерес к которому она сначала старательно изображала, действительно становился занимательным.

«Ты знала, что так будет, – написала она Элен. – Ты хитрая, как лиса».

Элен ответила ей одной-единственной загадочной строчкой по-французски: «Глупцы рассказывают все, что знают, и не едят ни винограда, ни земляники».

Гарден оставила эту записку на видном месте для мисс Трейджер. Слова не трудно найти в словаре, но понять она все равно ничего не поймет. Она была уверена, что Элен гордилась бы ею. Гарден и сама гордилась собой; она уставала все время играть, но была уверена, что сумеет выдержать до конца, – столько, сколько потребуется.

Но всего через две недели она сорвалась. Они со Скаем отправились пообедать вдвоем, подальше от похожей на свадебный торт виллы, с ее немыслимым хромово-лаковым интерьером.

– Давай поедем в Ниццу и притворимся англичанами, – весело предложила Гарден.

– Что это ты придумала? В последнее время я никогда не могу угадать, чего еще от тебя можно ждать.

– Ну теперь-то ты знаешь. Англичане считают, что Ницца – их личное открытие. Давай прогуляемся вдоль моря, по Английской набережной. Будем показывать пальцем на пальмы, лодки и говорить: «Послушай», «Что такое?» и «Клянусь Иовом»…

– Ух ты! – отозвался Скай. – Потрясающая мысль, старушка.

Гарден улыбнулась.

– Ты отлично выглядишь, ей-Богу, – сказал Скай.

– Ты жульничаешь, Скай. Так у нас иссякнет весь запас английских выражений, прежде чем мы приедем.

– Ату его!

Машина рванулась вперед по прибрежной дороге.

Они прогулялись по набережной, с удовольствием изображая английскую чопорность, а потом Скай предложил пойти на площадь Массена.

– Это рядом с торговым центром. Я бы хотел тебе что-нибудь купить.

– Но, Скай, ты же только вчера подарил мне чудесные серьги.

– Это было вчера.

– Ты такой милый. Но сначала я бы хотела поесть. Давай пойдем в «Негреско» и закажем негрони. Что это такое? Я никогда не пробовала.

– Точно не знаю. Возможно, розовый джин. Может, согласишься на шампанское?

– Только на английское. Мы должны быть последовательными.

– Тогда пусть будет джин, только не розовый.

– И салат по-ниццки. Люблю местный колорит.

– Ты говоришь такие смешные вещи. Знаешь, я тебя люблю.

– Ты говоришь такие милые вещи. Отлично, вот столик под зонтом. Сядем здесь и будем смеяться над американскими туристами. Мы, англичане, всегда так себя ведем.

– Отлично. – Скай пододвинул ей стул. Мартини был терпкий, холодный и вкусный.

– Совсем не английский, – заметил Скай, – но я все равно выпью. Как ты думаешь, они догадываются, что мы американцы?

– Быть такого не может, старина. – От джина Гарден почувствовала легкое головокружение. Они со Скаем никогда так не дурачились и никогда так много не смеялись. Это был чудесный день.

Салат оказался произведением искусства, его составные части были уложены разноцветными кругами.

– Даже есть жалко, – вздохнула Гарден. – Но ничего, я заставлю себя. Ум-м-м-м… Почему это на Средиземном море оливки настолько вкуснее? Вот попробуй. – Скай сжал ее пальцы зубами. У Гарден перехватило дыхание.

Она отняла руку, пока та не начала дрожать. Нужно было немедленно что-то сказать. Она оглянулась, ища кого-нибудь в смешной шляпе – что угодно.

– Скай, смотри, Айседора Дункан! Помнишь, танцовщица, мы ее видели. Как ты думаешь, она будет здесь сегодня выступать? Похоже, нет. Он не похож на Кокто.

Айседора держала под руку слишком молодого и слишком красивого мужчину. Он подвел ее к длинной, низкой открытой машине, усадил.

– Вот это авто! Незнакомая марка. Как ты думаешь, итальянская? – Гарден схватила Ская за руку: – Нет, Скай, останови их. Скорей! Разве ты не видишь? У нее на шее… Этот длинный шарф свисает на колесо. Не дай этому мальчику отъехать! О Боже! – Гарден вскочила, уронив стул. – Стойте! – закричала она. – Стойте!

Теперь уже кричали все. Гарден закрыла лицо руками, терла его, словно пытаясь стереть память об увиденном. Она бросилась к Скаю, прильнула к нему:

– Я не могу, увези меня домой. Держи меня, Скай, держи не отпускай.

По дороге в Антиб ее вырвало.

– Что с Гарден? – спросила Вики, когда они вернулись на виллу.

Гарден, рыдая, направилась к себе. Скай рассказал матери о нелепой смерти танцовщицы. Вики бросилась на террасу – рассказать собравшимся там гостям. Гарден весь день пролежала в постели, плача и вздрагивая. Скай справился у Коринны, как чувствует себя жена, но сам к ней не пошел. «Слабая, ты непривлекательна, – сказала себе Гарден. – Запомни это. Когда он тебе нужен, ты становишься бременем, вызываешь скуку и беспокойство».

Больше она уже не теряла контроля над собой, даже когда, спустившись к ужину, обнаружила, что приятели Вики собрались возле бронзовой статуэтки Айседоры Дункан, танцующей с цимбалами в руках, в развевающейся одежде.

– Знаете, – рассказывала Вики, – я тут же бросилась в магазин. Хозяин еще ничего не знал, я купила ее за ту цену, что стояла на ней. Сейчас он, должно быть, волосы на себе рвет.

После ужина все отправились в Иден Рок потанцевать в ночном клубе. Там было полно голливудских актеров и актрис. Мыс Антиб считался в конце лета очень модным курортом.

Гарден на них даже не взглянула. Они смотрели на нее. Среди множества загорелых людей она единственная была белокожей. Она была в белой шелковой тунике от Фортюни. К плечу бриллиантовой заколкой с синей бусиной приколота гардения. Бусина, глаза и волосы Гарден казались невероятно яркими на фоне белого платья и прекрасного застывшего бледного лица. Фотографы побросали голливудских звезд. Ее легенда родилась в тот вечер, когда репортер поставил под ее фотографией подпись: «Дама с гардениями».

На следующий день Гарден взяла себя в руки. Она быстро вернула потерянные было позиции. Вскоре после этого, лунной ночью, когда они были одни на пляже, она вошла в воду.

– Как чудесно, давай поплаваем, – позвала она.

– Гарден, ты же одета, ты с ума сошла!

– Я уже не одета. И ты раздевайся.

Когда они со Скаем занимались любовью, Гарден не могла притворяться, играть, контролировать происходящее. Ее страсть была подлинной, и любовь, преодолевая все преграды, становилась полновластной хозяйкой. Это по-прежнему казалось чудом – слияние двух существ в одно. На это короткое время Гарден становилась сама собой.

Но чтобы он и дальше принадлежал ей, заново сотворенная Гарден должна все время находить для него что-то интересное.

– Поедем куда-нибудь, – предлагала она, почувствовав, что его вновь начинает охватывать беспокойство. – Я никогда не была в Лондоне… Венеции… Риме… Афинах, Вене… Копенгагене…

Она тайком изучала путеводители и читала книги по истории, чтобы они всегда могли пойти в какой-нибудь необычайный ресторан, кафе, замок, парк, увидеть что-то красивое и вместе пережить радость открытия. Она разговаривала с людьми и подбирала спутников, которые Скаю были просто необходимы. Она носила свои гардении, душилась своими духами, была прекрасна, все ею восхищались, газеты и журналы делали ее кумиром. Скай был полностью очарован «Дамой с гардениями».

Они путешествовали почти год. И наконец Скай захотел остановиться. Наконец это случилось. Он больше не хотел искать что-то новое. Все, что ему было нужно, он нашел в Гарден.

– Давай-ка, старушка, обоснуемся где-то на одном месте, – сказал он. – Неужели ты не устала от поездов и отелей?

– А ты?

– Мне все это до смерти надоело. И все эти мужчины, которые начинают тяжело дышать, когда ты проходишь мимо. Чертовски трудно иметь такую знаменитую жену.

– Тогда поедем домой. В Штатах на это никто не обращает внимания.

– В Штатах никто не пьет шампанского. Надо быть практичным.

– Тогда куда же? Выбирай.

– Давай поедем в Англию. У нас так хорошо получается роль англичан.

– Еще как! Туземцы ничего не заподозрят. К тому же в Лондоне хорошие театры.

– Я бы, признаться, предпочел нечто сельское. Ну, знаешь, твид, собаки, долгие прогулки по холмам.

– Ну конечно, в килте.

– Хорошо, тогда вересковые пустоши. Это тебе больше нравится? И только мы вдвоем. Ты сможешь вынести скудную диету из одного-единственного собственного мужа?

И тут Гарден наконец стала сама собой. Она протянула к нему руки.

– Иди сюда, дурачок, – сказала она. – Обними меня.