Текст книги "Возвращение в Чарлстон"
Автор книги: Александра Рипли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)
96
Три предрождественские недели оказались очень оживленными для «Лоукантри трежерс». Джордж Бенджамен предупредил Гарден, чтобы она не рассчитывала на большой доход в течение по крайней мере трех лет, а возможно и дольше, из-за депрессии. Но после Дня Благодарения страницы бухгалтерской книги быстро заполнялись одна за другой. Похоже, что уже после первого года работы она получит прибыль.
Она оглядела магазин и мысленно погладила себя по головке. Теперь здесь было не так мило, как в первые месяцы, но гораздо удобнее для покупателей. Не было больше массивной мебели, которая занимала так много места, разумеется, за исключением комода Эльфа. Теперь здесь было много столов и целую стену занимали полки, на которых стояли разные недорогие безделушки. Людям, как и прежде, хотелось делать друг другу подарки, но даже в Чарлстоне депрессия давала себя знать. Два доллара были немалой суммой. А двадцать просто неслыханной. На аукционах Гарден искала теперь по большей части вещи, которые хорошо покупаются, а не какие-то редкие, необычные. Конечно, это делало ее поездки менее увлекательными, но она напоминала себе, что это работа, а не развлечение. И такой подход оправдывал себя. Паула Кинг, жена моряка, приходившая раньше только по воскресеньям, теперь приходила каждый день, и они вдвоем по очереди упаковывали купленные вещи. Это была грязная и тяжелая работа. Они поставили во дворе стол с бумагой, бечевкой и коробками упаковочной стружки. В солнечные дни единственной проблемой был ветер, но когда было пасмурно, приходилось чаще сменять друг друга, потому что они быстро замерзали.
– Сколько стоит эта вещь? – Морской офицер держал серебряную вазу работы Бейтман.
«Черт побери, – подумала Гарден, – теперь придется ее чистить, чтобы убрать отпечатки пальцев».
– Триста долларов, – любезно ответила она.
– Вы, наверное, шутите. – Он перевернул изящную вазу и принялся внимательно рассматривать ее со всех сторон.
«Еще отпечатки», – подумала Гарден.
– Это работа Эстер Бейтман, – все так же вежливо объяснила она.
– Кто это? – Теперь он держал вазу за основание на вытянутой руке.
Профессиональная выдержка покинула Гарден.
– Если вы не знаете, она вам не нужна, – сердито ответила Гарден, забрала у него вазу и поставила обратно на полку.
Одна из покупательниц заинтересовалась, чьей работы двухдолларовый чайник. Спод или Веджвуд? Гарден вымученно улыбнулась:
– Полагаю, ни то ни другое. На донышке написано «Бавария».
Задняя дверь открылась, впустив холодный воздух.
– Гарден, у меня уже закоченели пальцы.
– Сейчас иду.
– Если это всего-навсего Бавария, я не намерена платить за него больше доллара. – Женщина поднесла чайник к окну. – Я даже не вижу сквозь него свои пальцы. У меня весь фарфор такой тонкий, что через него видно пальцы.
Другая женщина показала Гарден крошечную щербинку на краю хрустальной вазы.
– Здесь отбито, – сказала она.
– Да, поэтому она так дешево стоит, – ответила Гарден. – Она упала с полки. Эта ваза стоила двенадцать долларов, а теперь всего полтора. Цветы скроют щербинку.
– Привет, Джон, – сказала Паула офицеру. – Знаешь, Гарден, кажется, сейчас пойдет дождь.
Гарден повернулась к женщинам с вазой и чайником.
– Это миссис Кинг, она с удовольствием ответит на все ваши вопросы. – А сама поспешила во двор.
В шесть часов она с Паулой проводила двух женщин, которые зашли «просто посмотреть», и заперла дверь.
– Ну и беспорядок! – простонала Паула.
– По крайней мере, дождь так и не собрался. Идем скорей домой, пока он не передумал. Я приду завтра пораньше и все уберу.
– Я тоже постараюсь прийти пораньше. Знаешь, Гарден, а у меня для тебя есть сюрпризик.
– Что?
– Ну, сюрпризик. Это когда я слышала, как кто-то сказал про тебя что-то хорошее, и я тебе это расскажу, но сначала ты должна сказать, что хорошее сказали про меня.
– Господи, Паула! Я не слышала ничего подобного со школьных времен… Ну хорошо, что бы тебе сказать? А, вспомнила. Элен сказала, что ты красивее Блонди.
– Устами младенца… Скажу Майку, пусть теперь сам делает себе сандвичи. Ну что ж, думаю, это считается. А вот мой: Джон Хендрикс спросил меня, кто ты такая.
– Это комплимент?
– Ты не даешь мне договорить. Он сказал, что ты единственная по-настоящему привлекательная женщина, которую он увидел в Чарлстоне.
– Мне кажется, красивее, чем Блонди, – это гораздо сильнее. Кто он такой, этот Джон Хендрикс?
– Ты иногда бываешь такой бестолковой! Ты же с ним разговаривала. Ну, тот офицер с убийственно-синими глазами. Только не говори, что не заметила.
– Я заметила, что он захватал всю вазу Бейтман. Идем, Паула, мы промокнем.
Спеша домой под первыми каплями дождя, Гарден пыталась вспомнить, как же выглядел тот морской офицер. И никак не могла. Да какая разница. Многие мужчины говорили ей, что она самая привлекательная женщина в Чарлстоне. Не в таких оскорбительных выражениях, как тот первый, несостоявшийся насильник, но с теми же мыслями в голове. Газеты заклеймили ее как развратную женщину, и эти мужчины, похоже, думали, что она согласится тут же отправиться с ними в постель. Она выяснила, что ледяной взгляд действует не хуже истерики. Теперь она пускала его в ход, прежде чем мужчина успевал открыть рот, и неприятностей больше не возникало.
Джон Хендрикс снова появился в магазине в конце января. Когда дверь открылась, Гарден сидела в кресле возле печки. Стоял мрачный дождливый день, и в кирпичном здании было холодно. Ей так не хотелось покидать свое место.
Она не узнала его, пока он не сказал:
– Я пришел взглянуть на вазу работы Эстер Бейтман, если она еще здесь.
Гарден холодно взглянула на него:
– Она на полке, возле вашей головы.
Он снял шляпу, положил в нее перчатки и, зажав их под мышкой, потер руки.
– Вы позволите погреться возле вашей печки? У меня совсем закоченели руки. – Он прошел мимо Гарден в заднюю часть магазина.
Гарден это совсем не понравилось. Ей не нравились мысли, которые, как она решила, были у него в голове; не нравились посетители, которые приходили только посмотреть, ничего не покупая; не нравилось каждый раз полировать серебро после того, как кто-то небрежно брал его в руки, даже не понимая, к чему прикасается.
– Так гораздо лучше, – сказал капитан Хендрикс. – Можно я положу сюда свою шляпу? – Не дожидаясь ответа, он положил ее на пол около стола.
Потом прошел мимо Гарден и снял с полки вазу.
– Красивая, – сказал он. Перевернул кверху дном и посмотрел на клеймо. – И это действительно Эстер Бейтман.
Гарден была поражена.
Джон Хендрикс широко ухмыльнулся:
– Я специально посмотрел в справочниках. Я ничего не понимаю в серебре, но вы так о ней сказали, что я решил разузнать.
«И вернулся проверить, не обманула ли я», – подумала Гарден.
– А теперь, капитан, когда все узнали, вы хотите купить эту вазу? – спросила она.
– Да, очень. Мне хотелось бы послать ее в подарок сестре. Она страстный борец за женское равноправие. К сожалению, я не могу себе этого позволить. Но я напишу и расскажу ей об Эстер. Она получит лишний аргумент.
Гарден захотелось рассказать ему о Пегги, но Хендрикс не дал ей времени. Он поблагодарил за помощь, поставил вазу на место, поднял шляпу и исчез, прежде чем она успела опомниться. Гарден пожала плечами и вернулась в свой теплый уголок.
На следующей неделе Хендрикс зашел снова. Стоял типичный для Чарлстона февральский денек, такой теплый, что Гарден открыла обе двери.
– Привет, – сказал Хендрикс. – Я просто зашел навестить Эстер. Как она поживает?
– Все еще здесь, – ответила Гарден, – и не стала дешевле, если вас интересует именно это. – Но эти обидные слова она произнесла смеясь. В такой чудесный день не стоит проявлять неприязнь.
– Моя сестра не могла поверить, что я знаю о знаменитой женщине, о которой она ничего не слышала. Я сразу вырос в ее глазах.
– С моей стороны было то же самое, – сказала Гарден.
Они рассказали друг другу о своих сестрах и согласились, что Дороти, сестра Джона, и Пегги, сестра Гарден, – одного поля ягоды. Потом Хендрикс погладил вазу, сказал:
– Пока, Эстер. – И ушел.
Через неделю он пришел опять. Гарден разговаривала с покупателем. Хендрикс оглядел магазин и подошел к маленькой фарфоровой чаше, стоявшей на одном из столов. Он взял ее в руки и принялся внимательно рассматривать яркий сине-красный узор.
– Что это, миссис Харрис?
– Не знаю, – призналась она. – Могу только сказать, что такой узор называется имари.
– Мне бы не хотелось строить из себя всезнайку, но я довольно долго был в Японии, и мне кажется, что эта вещь из Ариты, возможно даже «какиёмон». Как вы считаете?
– Я даже не понимаю, о чем вы говорите.
– Не понимаете?
– Нет. Ни слова.
– Черт побери, вы так много знаете о серебре, и я решил, что вы также хорошо разбираетесь в фарфоре.
Гарден покачала головой.
– Я не достаточно разбираюсь в этом, чтобы сказать точно, – признался Хендрикс. – Но дело в том, что эта чаша может стоить гораздо дороже, чем вы за нее хотите. Почему бы вам не показать ее специалисту?
Гарден снова покачала головой:
– Не знаю, что и думать о вас, капитан. Если я не сумела разглядеть сокровище, почему бы вам не воспользоваться моей ошибкой?
– Не хочу вас обманывать.
– В таком случае вам нечего делать в антикварной лавке, – засмеялась Гарден. – Именно поэтому большинство людей и любит делать покупки в таких магазинах. Они считают, что ловко обманывают хозяев.
– Какой же вы циник! Неужели вы действительно верите в это?
– Я бы не хотела, но слишком часто убеждалась в этом на практике, чтобы сомневаться.
– Это плохо… Ну что ж, тогда я куплю эту вещицу. Но думаю, что вам не следует этого допускать.
Гарден завернула ему покупку. Очень тщательно – а вдруг это действительно такая ценная вещь, как он сказал. Пока она занималась упаковкой, он «беседовал» с Эстер.
– Как поживает Пегги? – спросил он Гарден, прежде чем уйти.
– Насколько я знаю, прекрасно. Она редко пишет. А как Дороти?
– Точно так же, как Пегги. Спасибо за чашу, миссис Харрис.
– Пожалуйста. – Ей хотелось, чтобы он задержался и еще немного поговорил с ней. «Прекрати», – строго сказала она себе. Гарден позвонила Джорджу Бенджамену и спросила о японском фарфоре, но он тоже мало знал об этом.
– Вы покрыли свои расходы? – спросил он.
– Дважды. У меня сейчас цены туристского сезона.
– В таком случае забудьте об этой плошке.
Гарден последовала его совету. С приближением туристского сезона она могла покупать для магазина более интересные и дорогие вещи. Теперь, когда наступила весна, ей хотелось побольше бывать на свежем воздухе. Она уговорила Паулу приходить не только по субботам, но и по средам и теперь каждую среду вместе с Элен отправлялась на охоту за сокровищами.
Они завтракали в лесу, среди нежных белых цветов дикого кизила и опьяняющего аромата жасмина. Гарден рассказывала Элен о своей жизни на плантации, когда она была маленькой девочкой и играла в таких же лесах. Ее сердце разрывалось при мысли об одиноких играх дочери во дворе Элизабет. Если собственное одиночество и тревожило ее, она гнала такие мысли прочь. У нее была работа, Элен, Элизабет и еще радио; многие герои передач тоже стали ее друзьями. Она купила второе радио, для магазина, и теперь даже днем могла встречаться с любимыми персонажами.
А что Джон Хендрикс уже три недели не заглядывал в магазин, так это, говорила она себе, не имеет никакого значения.
В апреле, в самый разгар туристского сезона, она получила открытку с видом залива Гаунтамано. На открытке было написано: «Хорошо бы Пегги все еще была здесь. Ужасно скучно. Джон Хендрикс. P. S. Передайте привет Эстер».
К концу короткого туристского сезона в «Лоукантри трежерс» все было раскуплено. Гарден продала даже четыре стола, на которых раскладывала вещи на продажу. Остались только две престижные, немыслимо дорогие вещи – комод Эльфа и ваза Бейтман, а еще ее ошибки – вещи, которых просто не следовало покупать и которые, возможно, никогда не будут проданы. Гарден повесила на двери табличку «Закрыто на каникулы».
– В жизни не видела такого жалкого зрелища, – радостно сообщила она Элизабет. – Все как корова языком слизнула. Придется очистить с десяток аукционов, чтобы магазин приобрел достойный вид. Счастливые дни явно наступили снова.
Гарден была не одинока в своих чувствах. Новый президент, Франклин Делано Рузвельт, заслужил уважение миллионов американцев своими доверительными беседами и множеством программ, направленных на борьбу с депрессией.
Гарден с хрустом потянулась:
– Такое ощущение, будто меня по очереди переехали полдюжины грузовиков. Тетя Элизабет, я собираюсь устроить себе настоящие каникулы.
– Ты их заслужила. За целый год ни одного выходного.
– За шестнадцать месяцев. Последнее время я уже дни считала. Новый товар может подождать недельку-другую. Опять придется покупать дешевые вещи, а это так обидно, когда хочется приобрести что-нибудь по-настоящему хорошее. Ну ничего, во время каникул постараюсь вызвать в себе прилив энтузиазма. Надо бы снять коттедж возле пляжа. Элен очень нравился пляж в Антибе. Интересно, что с ней будет, когда она увидит пляж с песком, а не с галькой. Ошалеет от радости. Купаться еще рано, так что можно снять дом совсем дешево.
– Не думаю, что ты захочешь увезти Элен. Она сегодня получила письмо. Приглашение на день рождения.
Гарден уронила руки:
– Что? Слава Богу!
Ей хотелось заплакать, заплясать, упасть на колени. Наконец открывается так сурово захлопнутая дверь.
– Это всего лишь начало, – предупредила ее Элизабет. – Все знают, что Элен уже почти четыре. Именно в этом возрасте девочки и мальчики начинают ходить друг к другу в гости. Она не останется в стороне. Чарлстон не наказывает детей. Но для тебя, возможно, ничего не изменится. Во всяком случае, пока.
Гарден счастливо улыбалась сквозь слезы:
– Это не имеет значения. У меня есть работа. Элен – вот что самое главное. Когда этот день рождения? Нужно купить ей новое платье. И туфельки.
Элизабет тоже смахнула слезы. Когда она заговорила, по голосу нельзя было догадаться, как ей жаль свою племянницу.
– В «Примроуз шоп» большая распродажа, – сказала она. – А если ты хочешь на пляж, так у меня есть дом на острове Салливан. Я давным-давно отдала его Кэтрин и ее детям, но могу позволить тебе воспользоваться им. Им он до лета не понадобится. Кэтрин никогда не меняет привычного уклада жизни: ей и в голову не приходит, что теперь, когда ее младшему ребенку под тридцать, она уже не связана со школьным расписанием. Не понимаю, откуда у меня взялась такая безмозглая дочь.
Гарден засмеялась:
– Вы слишком торопите время, тетя Элизабет. Мы же учились с Ребеккой в одном классе, помните? До тридцати нам еще почти три года… Я лучше не поеду в ваш дом, хотя и очень благодарна за предложение.
Старые, мудрые глаза Элизабет остановились на ней.
– У тебя все еще неприятности с моим внуком?
– Нет, не неприятности. Мэн ужасно милый. Он иногда заходит в магазин, вот и все. Нам особо не о чем говорить, и от этого возникает неловкость. Если я поеду в ваш дом, могут быть лишние сложности.
– Ты всегда нравилась ему, Гарден.
– Ерунда. Ему приходилось присматривать за мной, потому что папа и Стюарт умерли.
– Это ты так говоришь. Но мы-то обе знаем, как было на самом деле. Выйти замуж за Мэна – не худший вариант.
Гарден едва не вышла из терпения:
– И это мне говорите вы! Вы-то больше не вышли замуж. Почему же вы думаете, что я не смогу жить одна?
– Да, тебе действительно нужно отдохнуть, – хмыкнула Элизабет. – Ты рассуждаешь как типичный представитель семейства Трэддов.
97
Гарден сняла маленький коттедж на Фолли-Бич. Фолли был маленьким островком к западу от Чарлстона, тогда как более фешенебельные острова Салливан и Айл-Палмз лежали к востоку от города. На Фолли был павильон и три ресторана, но Гарден была далека от них и от толпы, которая собиралась там даже не в дачный сезон.
Она убрала привезенные с собой съестные припасы, втащила в дом мешок угля для кухонной плиты и лед для холодильника, заправила керосином лампы, распаковала книги, которые собиралась прочитать, и распечатала дорогую бутылку бургундского. Про бутлегера, у которого она раздобыла эту бутылку, говорили, что он доставляет вино из Франции, а не с чьего-то заднего двора.
По узкому деревянному настилу Гарден прошла от дома до вершины песчаной дюны. Внизу перед ее глазами расстилались пустынный пляж и сверкающий океан. Только что начался отлив, и высокие, с белыми гребнями волны шумно набегали на песок. Сильный бриз играл полями широкополой шляпы Гарден и развевал длинные широкие рукава ее блузки. Она повернулась лицом к солнцу и облизнула ставшие солеными губы.
– Какое блаженство! – крикнула она, сорвала с головы шляпу и подбросила ее в воздух. Шляпа плавно опустилась на песок и покатилась, как обруч, распугав по дороге дюжину куликов. – Вот как стану вся в веснушках! – крикнула она, сбегая по ступенькам на песок.
День уже клонился к вечеру, и все же минут через десять она почувствовала, как защипало нос и щеки. Ее кожа уже пятнадцать лет не была под прямыми солнечными лучами.
Она повернула назад. Не хотелось проводить отпуск, мучаясь от солнечных ожогов. Возвращаясь, она аккуратно ставила ноги в оставленные ею же следы на песке. Она чувствовала себя настоящим Робинзоном Крузо, с той только разницей, что у нее имелось достаточно еды, а к тому же с полдюжины романов. Возле коттеджа Гарден выудила из воды свою намокшую шляпу. Она еще пригодится, если захочется выйти из дома днем.
После обеда она начала читать. Это оказался «Табачный путь», который стал такой сенсацией на Юге, что его было почти невозможно купить в книжном магазине. Уже после первых глав Гарден поняла почему. Ей не хотелось мрачных впечатлений, к тому же ее уже давно трудно было чем-то шокировать, поэтому она отложила эту книгу в сторону и принялась за «Потерянный горизонт». Очень скоро она была полностью захвачена волшебным очарованием Шангри-Ла.
Впервые услышав доносившуюся откуда-то музыку, она решила, что это плод ее воображения, естественный аккомпанемент к волшебной красоте истории, которую она читает. Потом она поняла, что это джаз. Она отложила книгу и вышла в темноту, на веранду, чтобы лучше слышать. Джаз был очень хороший. Гарден удивилась, что в павильоне играет такой хороший музыкант и что музыка доносится так издалека.
Было время отлива, и волны едва слышно шуршали, набегая на берег, словно вторя звукам пианино. Гарден долго сидела и слушала. Эта мелодия волны и безграничное, усыпанное звездами небо словно уносили ее в Шангри-Ла.
Гарден прекрасно провела эти дни. Она была совсем одна – никаких планов и расписаний, никому не надо отчитываться, она и не мечтала о таком. По утрам, когда ее будило солнце, она отправлялась в долгие прогулки по влажному прибрежному песку, смотрела, как солнце поднимается над океаном. В это время шляпа была ей не нужна, и волосы свободно летели по ветру.
Возвратившись в коттедж, она почувствовала себя голодной как волк. Жаркое время она проводила на веранде – читала в гамаке или просто размышляла, вспоминала.
Она часто думала об Антибе. Какой контраст между тем пляжем и этим! Она признавалась себе, что ей не хватает прислуги. Не хватает богатства. Не хватает кафтанов, в которых можно выйти на солнце, и Конни, которая их создает, а также шкафов и комодов, набитых одеждой и изящным шелковым бельем. Брюки и блузки, которые она купила для этой недели на пляже, были самые обыкновенные, из довольно грубой материи, и она никак не могла забыть, как много было у нее раньше красивых, ярких пляжных пижам.
Средиземное море было спокойнее Атлантики, и вода здесь была не лазурная, а серо-коричневая. Коттедж очень скромный, кровать не слишком удобная, на полу хрустел занесенный ветром песок. Стряпня самая примитивная, а на топившейся углем плите и она не всегда удавалась. Гарден питалась подгоревшей яичницей, сырыми гамбургерами и множеством бутербродов с арахисовым маслом.
И все же она была довольна. Она написала Элен Лемуан, доложила, что жизнь в целом вполне удовлетворительна. Письмо не было длинным. Элен и так знает, как складывается ее жизнь. Они с Элизабет регулярно переписываются. Иногда Элизабет спрашивала значение какого-нибудь слова, которого не было в ее англо-французском словаре.
К вечеру, когда солнце постепенно приобретало пурпурно-алый цвет, Гарден снова выходила на пляж. В эти часы она думала о Скае, прощалась с ним. Она больше не анализировала прожитые с ним годы, не гадала, что сделала не так и что еще можно было сделать, чтобы они остались вместе. Она уже достаточно долго мучила себя этими мыслями. Теперь она старалась смотреть на свою жизнь и замужество как на спектакль или книгу. Она видела двоих людей, которые хотели жить совсем по-разному. Скаю все время нужно было что-то новое, какие-то перемены, яркие впечатления. А ей, как сразу поняла Элен, хотелось стать добропорядочной мещанкой. Никто не виноват – ни Скай, с его неугомонностью, ни Гарден, с ее попытками пустить корни и удержать его на месте.
Его больше нет. Умер. Она плакала о нем, о полном оцепенении могилы, о его навсегда прекратившихся странствиях. И отпустила его.
По вечерам доносившаяся издалека музыка, казалось, облегчала ее горе и продолжала звучать у нее в голове, когда она погружалась в глубокий, освежающий сон.
Через неделю она покрылась легким загаром, на носу высыпали многочисленные веснушки. Теперь она была готова вернуться в магазин, к череде аукционов и терпеливо ждать, когда Чарлстон согласится снова принять ее. Здесь были корни – и ее, и Элен. Она достаточно бродила по свету, достаточно повидала, достаточно гонялась за счастьем – всего этого хватило бы и на пятерых.
– На пляже было чудесно, – доложила она Элизабет, вернувшись домой. – Я не видела ни одной живой души, кроме старика, собиравшего выброшенные морем куски дерева. Я оставляла на песке следы, совсем как Робинзон Крузо, у меня даже был свой Пятница, правда я его ни разу не видела. Он играл на пианино, я каждый вечер слушала концерты.
– Ну конечно! Я совсем забыла, что он там будет. Ты слушала лучшие концерты, чем предполагаешь. Это был Джордж Гершвин.
– Тот самый Джордж Гершвин?
– А сколько же их может быть? Он пишет оперу по пьесе Дю Боза Хейворда.
– Вашего друга Дю Боза Хейворда? Из Поэтического общества? Который был так мил с Пегги? Он написал пьесу? Вы мне не говорили.
– Но Гарден, я же послала тебе книгу, – удивленно посмотрела на нее Элизабет. – Сначала, в двадцать пятом году, Дю Боз написал книгу. Потом Дороти, его жена, сделала из нее пьесу. Ее поставили на Бродвее, она стала гвоздем сезона. Странно, что ты не слышала о ней даже в Европе.
Гарден не могла сказать, что в это время находилась в клинике, в кокаиновой горячке.
– Я пропустила ее, – сказала она.
– Мне, признаться, кажется, что ты не так уж много и пропустила. Я очень люблю Дю Боза и восхищаюсь его поэзией, но все его романы о чернокожих. Эта пьеса, «Порги», она написана о Козле Сэмми, помнишь, тот безногий нищий, который приставал к прохожим на углу у городской ратуши?
Гарден помнила этого маленького негра. У него не было ног по колени, и он всегда сидел на маленькой тележке, запряженной белым козлом. Она никогда не ходила по той стороне улицы, потому что на него было так грустно смотреть и потому что у нее никогда не было денег, чтобы положить ему в миску.
– Он никогда ни к кому не приставал. Да его там больше и нет. Я каждый день прохожу мимо этого угла, когда иду на работу, и ни разу его не видела.
– Теперь, когда Дю Боз сделал его таким знаменитым, он, наверно, купил себе лимузин. Подумать только, написать оперу про Сэмми Смолза! Почему не про Френсиса или Джона Колхауна? А кроме того, Козел приставал к прохожим. Он пытался выхватить кулек с кексами прямо у меня из рук… Что ты фыркаешь?
– Я вспомнила Вики в то время, когда она увлекалась искусством. Она вечно приглашала к себе на виллу художников, писателей, музыкантов. Изо всех сил пыталась познакомиться с Хемингуэем, Пикассо и Скоттом Фицджеральдом, когда они были в Антибе. Но ей приходилось довольствоваться третьеразрядными любителями дармовщинки. Если бы она знала, что Джордж Гершвин в Чарлстоне, тут же вышвырнула бы бедных монахов из Барони.
– Я бы не стала поминать дьявола. А вдруг услышит?
– Прошел почти год, тетя Элизабет. Если бы могла, она бы уже что-нибудь сделала. Я думаю, мы в безопасности.
Через неделю «Лоукантри трежерс» был наполнен добычей с аукционов и готов к открытию. В этот день Гарден пожалела, что так легкомысленно отбросила возможность угрозы со стороны Вики. Она мысленно назвала себя дурой.
– Да, я миссис Харрис, – ответила она вошедшему в магазин коренастому мужчине в темном костюме. Он выглядел в точности как те люди из ФБР.
– Я детектив, миссис Харрис. Мы разыскиваем вас уже два года. – Он положил свое удостоверение на стол перед собой.
Гарден не видела лица мужчины – его скрывали широкие поля темной шляпы. О чем он говорит? Вики же знает, где ее найти. Что она могла натворить два года назад?
– Это насчет духов.
– Духов? Это вы о чем?
– Понимаете, их не могли доставить. Это французские духи. Компания, которая их производит, наняла кого-то искать вас во Франции, и они выяснили, что вы уехали в Штаты. Поэтому компания наняла нас и…
– Люсьен! – вскрикнула Гарден.
– Мэм?
– Мой старый друг. Он обещал, что я буду получать эти духи до конца жизни. Я, кажется, сейчас расплачусь.
Нет, лучше запою. По-французски. Про маленькую белую уточку.
Детектив с беспокойством стал пятиться к двери.
– Там, – сказал он, – сверток у меня в машине.
– Я пойду заберу его. Скорей. В конце концов, я ждала этой посылки целых два года.
Через час Гарден подняла голову на звон колокольчика и увидела Джона Хендрикса. Он глубоко втянул в себя воздух.
– Как вкусно здесь пахнет, – сказал он. – Вы получили мою открытку?
