Текст книги "Дело Кристофера (СИ)"
Автор книги: Александра Гейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)
За стеклянной перегородкой кабинки сидит мужчина с бесстрастным лицом. Мужчина – это хорошо, для меня их братия должна быть генетически уязвима. Если, конечно, не брать в расчет представителей сексуальных меньшинств… В сторону подобные мысли, и без них есть от чего сойти с ума! Пытаюсь улыбнуться, но получается плохо, потому что губы дрожат. С самого детства боюсь паспортного контроля, а сейчас, наконец, причина появилась… Мужчину, кстати сказать, моя попытка оскалиться ни разу не трогает. А еще его не беспокоит то, что мне ко все-таки подходят два сотрудника службы безопасности, и велят идти с ними.
В первые несколько секунд я начинаю перебирать варианты. Наступить на ногу каблуком туфли (ну, я прикупила себе новенький наряд. Серьезно, форма ВВС США для побега не очень-то годится), но понимаю, что меня скрутят в два счета, устроить бег с препятствиями тоже не слишком умно – поймают как делать нечего… остается сдаться и надеяться на мирное урегулирование вопроса.
Меня, к счастью, не пихают и не толкают, просто сопровождают в комнатку, где есть только стол, несколько стульев и телефон. Наглядная демонстрация права на законный звонок. Жуть-то какая…
– Просто ждите, – сообщают мне будущий распорядок. А звучит, однако, угрожающе…
Ждать приходится недолго. Всего через минуту в комнатку врывается разъяренный Картер, и я вскакиваю со стула, готовясь держать оборону.
– Отличный спектакль. Только смысла его я не понял! – чеканя каждый слог, сообщают мне. – И план тоже редкостно хреновый.
Судя по виду Шона, меня действительно догоняли не без участия самолетов. Выглядит он как восставший мертвец. Я могла бы вырубить своего драгоценного одним пальцем.
– А чего ты ждал?! – намеренно громко спрашиваю. Пусть мучается! Сполна заслужил! – Признался, что использовал меня в своих интересах, водил за нос несколько лет… И ведь явно делал это для себя, пытался доказать, что можешь все на свете!
После этих моих слов случается нечто совершенно невообразимое: у Картера буквально челюсть отвисает. Такого я не видела никогда, и сдается мне, больше не увижу. Причем Шон смотрит так, что даже я начинаю сомневаться в собственном здравомыслии. Наконец, отмерев, он опирается обеими ладонями о стол и начинает медленно, угрожающе говорить:
– И как же тебе это в голову-то бестолковую пришло, а? – Вздох.
Пытаюсь защититься:
– Тебе хватило наглости использовать меня, несмотря на то, что нас разделяло полмира!
– Джоанна, если бы я смог тебя вычеркнуть из собственной жизни, забыть обо всем случившемся, это избавило бы меня от половины проблем, но ведь черта с два! Виновен разве что в одном: сдалась мне ты, дура блондинистая! Не спорь, дура и есть, раз ухитрилась придумать, что попытки тебя вернуть являются доказательством безразличия. Окей, я смог совместить приятное с полезным, но не легко и просто, а потому что долго думал, как бы это осуществить. Однако, вместо благодарности, меня обвиняют в том, что я помог добиться амнистии для Джона Конелла, позволил Кристоферу избавить тебя от неприкрытого лжесвидетельствования в суде (поверь, менее убедительно сыграть на Сицилии было просто невозможно), взял в Бабочки, дал место в университете – фактически, сделал то, о чем ты грезила еще в юности, предоставил жилье твоим родителям и даже липовому женишку, не позволил сделать глупость и выйти замуж за человека, который по щелчку Юнта обменял тебя на пару нулей в банковском счете… и теперь ты заявляешь, что все это я сделал для себя, заставив пойти на великую жертву – невозможность поселиться на исторической Родине?! – В этом месте Шон не выдерживает, ударяет ладонью по столу и, вздрогнув от громкого звука, начинает тереть пальцами виски. – Поверь, Джо, если бы я мог послать тебя к черту, я был бы стократ счастливее. Достала. Ей Богу, может, и заслужил, но достала!
– Достала? Это я тебя достала?! Вообще-то, кое-кто – не стану показывать пальцем – прилично так выиграл на всем вышеперечисленном!
– Так. Чего еще ты хочешь? Чего, бл*ть, тебе бескорыстного от меня понадобилось еще?!
– Детей! – всплескиваю руками.
– Это все?
– То есть все?
– То есть обещай, что если получишь детей, больше никогда доставать меня своими "не верю тебе – эгоцентричной скотине" не станешь.
– Клянусь, – радостно выкрикиваю я, уверенная, что получила все счастье мира, но вдруг осознаю, что ошиблась с формулировкой, а Шон уже достает телефон. – Ой, нет, стой, это должны быть наши дети. Твои и мои.
– Это невозможно, и ты уже пообещала, – отвечают мне и подносят телефон к уху.
– Куда ты звонишь? В приют? Я не хочу приемных детей, я…
– Добрый день, мисс Адамс. Помните, о чем я вас просил? Все в силе. Отправляйте. Да, все в порядке, Джоанна в курсе. Через пару дней будем.
– Что ты сделал? И я в курсе чего? – Ноль внимания. – Шон, что будет делать мисс Адамс?
– Доставать нам детей. – И тяжкий вздох с закатыванием глаз. – До последнего надеялся собакой откупиться.
У меня отнимает дар речи.
Пока Шон мечтал умереть прямо в кресле самолета (ну или хотя бы закусить стюардессой, так он распекал болезную), я перебивала варианты развития событий. Выпытать информацию без применения кипящего масла не удалось, а с оным, к несчастью, на борт не пускают. Приют? Суррогатное материнство? Что эти двое затеяли? Ну скажите, я же с ума схожу!
Когда самолет приземляется в Сиднее и табло, возвещающее о запрете использования электронных приборов, погасает (ага, я трусишка и соблюдаю правила), включаю телефон и обнаруживаю, что завалена звонками и сообщениями по самые уши… И все они от Лайонела Прескотта. Во рту становится сухо-сухо. На часах пять утра, и перезвонить, вроде, нельзя, но страшно, ведь явно что-то случилось!
– Шон… Шон, нам нужно поехать в Ньюкасл.
– Мне в Ньюкасл точно ни к чему, – сообщают мне замогильным голосом. Дожидаясь своей очереди на выход из салона, Картер едва на ногах держится. Ну, верю, что тут еще скажешь? И так полмира облетели за последние несколько суток.
– Окей, поезжай домой, помрешь еще.
– Спасибо. За сострадание, – фыркают в ответ.
Наконец, берем два такси, одно из которых отвезет меня в Ньюкасл. Перелет был тяжелым, никто и не спорит, но в крови столько адреналина, что отдых мне еще месяц не грозит… Я должна узнать, что случилось у Лайонела, а еще сообщить родителям, что обвинения сняты (со всеми этими волнениями забыла упомянуть – полковник обещание исполнил!). Не зная, куда рвануть сначала, сижу и бормочу себе под нос, пугая водителя:
– К маме или к Лайонелу? К маме или к Лайонелу? – Никак не могу решить. Хватаюсь за телефон. – Каддини, куда сначала ехать? К маме или к Лайонелу?
– Док, шесть утра, я же сплю! – ноет в трубку студент.
– Точно. Значит, к маме. Спасибо!
– Легла бы поспала, чем родных допекать спозаранку, – вздыхает он и отключается.
К двери родительского дома бегу бегом, стучусь как слоненок, и, думается мне, именно поэтому когда папа открывает дверь, в руках он держит бейсбольную биту.
– Джо? – удивляется, а затем обнимает, при этом невольно, но очень чувствительно, прикладывая меня своим "средством самообороны". Тут же начинает извиняться, и хотя моя несчастная спина не очень солидарна с политикой безвозмездности, уверяю его, что все в порядке.
– С нас сняли обвинения, – объявляю как можно радостнее, все еще потирая поясницу.
– Да? Здорово, – пожимает папа плечами. Он определенно доволен, но совсем не так, как я ожидала.
– Ты не понял. Вы теперь можете вернуться в Штаты!
– А зачем, Джо? – удивляется отец, откровенно шокируя свое чадо. – Работы для меня там больше нет, а здесь дела идут прекрасно, плюс рядышком, наконец, наша девочка, счастливая, влюбленная. Внуками, надеемся, порадует. – Эти заявления будто с ног на голову весь мой мир переворачивают… а как же Штаты? Разве папе и маме не полагается любить место, где они прожили большую часть жизни? – Ну что ты все на пороге топчешься? Давай проходи.
– Ханна здесь? – выскакивает из спальни мама. Одета она в халат, волосы растрепаны, а на щеке след от подушки.
– Зои, нас помиловали, представляешь? – улыбается папа.
– Чудесно-то как, Джон. Пойдемте завтракать. Я сейчас вафли испеку.
Боже, если даже Брюс скажет, что ему в Австралии чудесно живется, я сойду с ума. Обещаю! Неужели единственным человеком, который переживал по поводу сложившейся ситуации, была я одна? Или так редко общалась с родными, что не заметила, насколько хорошо им в Австралии? В моей голове когда-то отложилось, что Сидней им не по нраву, но, видимо, Ньюкасл – совсем другое дело, и единственный человек, застрявший в прошлом – именно ваш покорный слуга.
Завтрак мы с мамой готовим праздничный, в конце концов повод имеется, и я даже стараюсь быть милой с Брюсом, который – гип-гип – свалит, наконец, в Штаты, и не будет как бельмо на глазу, но червячок грызет, не дает покоя. Что случилось с Лайонелом? Терпения хватает ровно до восьми утра, а потом я вскакиваю с места и чуть не бегом бросаюсь выяснять причину, по которой до меня так настойчиво пытались достучаться.
Войти в дом Керри, зная, что ее больше нет, очень тяжело. Это место теперь напоминает храм, хотя раньше было совсем иным. Воспоминания, связанные с гнездышком семьи Прескотт, были наполнены теплом и светом, несмотря на темные для меня времена, а теперь по сравнению с ним даже наш с Шоном огромный пустоватый особняк кажется эталоном уюта.
Лайонел, открывает мгновенно. Будний день, ожидала его увидеть в деловом костюме, готового выходить на работу, но он в домашней одежде, и сердце сжимается от недобрых предчувствий. Надо срочно искать катастрофу!
– Что-то с детьми? – вместо приветствия спрашиваю я и, оттолкнув его, влетаю в дом. – Джулиан! – кричу.
– Доброе утро, Джо. Я бы пригласил тебя пройти, но, боюсь, это уже неактуально, – шутит, однако, хозяин.
– Извини. Ты до смерти меня напугал, – хватаясь за голову, пытаюсь успокоиться. Да, Лайонел мне так ничего и не объяснил, но если бы что-то случилось с малышами, не вел бы себя настолько невозмутимо.
– Джоанна? – раздается детский крик сверху. – Девчонки, там Джо!
И Джулиан буквально бегом бросается по лестнице вниз. А за ним две малышки. У меня сердце замирает – даже не знаю, кого спасать. К счастью, Джулиан достаточно взрослый, чтобы устоять на ногах, а выловить чуть ли не кубарем скатывающихся по ступенькам малюток помогает Лайонел. Отчитывает, разумеется, но не сильно, понимает, что скучали. А я прижимаю к себе Кики и поражаюсь тому, насколько она похожа на Керри. Просто копия! И пахнет сладко-сладко, ванилью. Живо вспоминаются дни, когда я с ней возилась как с родной дочкой.
– Джулиан, сходите пока погулять, а мы с Джоанной сейчас приготовим завтрак. Уверяю, вы успеете наобщаться вдоволь.
– А Оливия не присоединится?
– Она поздно легла, – только и отмахивается.
О, дружок, да ты вкусил свой фунт лиха… Керри, спорю, тебя провожать не забывала… Что тут сказать? Да ничего. И Джулиан, не по-детски мрачно взглянув на меня, уводит капризничающих сестер во двор. Сдается мне, с Оливией не сложились отношения не только у меня. Встаю напротив окна и смотрю, как парнишка аккуратно покачивает двойные качели, на которых, крепко вцепившись в перила, сидят Марион и Кики. Он очень повзрослел. Пугающе сильно…
– Почему ты не на работе? – спрашиваю у Лайонела, оборачиваясь.
– Потому что мне дали выходной для сбора вещей.
– Вещей?
– Да. Ты не могла бы бекон пожарить? – спрашивает он, протягивая мне сковороду. Не спрашиваю, вижу, что Лайонел набирается решимости. – Поэтому я и звонил тебе. Меня переводят в Канберру. Это назначение мечты, я пять лет его добивался.
– О, мои поздравления, правда!
– Не спеши, – сухо хмыкает он. – Я не ожидал, что должность достанется мне теперь, когда Керри умерла. Из-за детей я в последнее время сильно отстал в этой гонке… – Мне отчетливо вспоминается звонок Шона… кажется, я знаю, кто помог Лайонелу получить место. Этот кто-то очень любит играть на чужих амбициях! – На мое место здесь – представь себе – даже человека уже нашли, никто не ожидал, что я могу отказаться. Но эта работа потребует всех сил и времени, а у меня трое детей. Оливия хорошая, но она совсем не… – И замолкает, будто испугался договаривать.
– Совсем не Керри, – заканчиваю я его мысль, посыпая специями бекон. Пытаюсь скрыть эмоции, подавить преждевременную радость. – Я понимаю.
– Нет, не понимаешь… – воинствующе начинает он. – Она не такая как Керри, но все же чуточку такая же…
Его утверждение могло бы быть лишено всякого смысла, если бы я не чувствовала нечто подобное по отношению к другому человеку. И, не поднимая глаз, говорю:
– Понимаю, уж представь себе. Селия тоже не такая как Керри, но чуточку такая же. И с ними нам полегче.
Всего на несколько секунд, Лайонел сжимает в своей ладони мою руку, и я чувствую тепло и свет – неизменные спутники Керри. Да, Лайонел поступил со мной некрасиво, но только рядом с ним и с малышами я не сомневаюсь в том, что наша дружба стоила каждой минутки преследовавшей месяцами боли… Она все еще живет. В них. И с ними.
– Ну так что? – не сдержавшись, подталкиваю я Лайонела, не в состоянии ждать больше ни секунды. – Ты не договорил.
– Ты их крестная. Керри хотела, чтобы в случае его ты взяла на себя заботу о наших детях.
– И, по-твоему, переезд с новой подружкой на более теплое местечко – тот самый случай? – Я хочу этого, но не смогла не задеть Лайонела. Дети уже потеряли мать, а он…
– Ты была права. Ты это хочешь услышать? Они грустные. Все время грустные. Я понятия не имел, на что подписываюсь. Растить троих детей тяжело. И я не справляюсь. Оливия пытается помогать, но она тоже работает, устает… Плюс, если я лишусь своего места, на что мы все будем жить? – И, наконец, начинает он нападать.
А мне вдруг вспоминаются слова Шона. О том, что настоящая любовь заставляет находить выход. Он ведь говорил о любви вообще, а не только о той, которая связывает половинок в единое целое. Не из-за нее ли я бросилась с головой в Сициллийскую авантюру, хотя понятия не имела, как и чем смогу помочь отцу? Такие ситуации, как сейчас у Лайонела – призма для приоритетов. Он мог бы найти новую работу, но предпочел поискать человека, который заберет детей. Устал, опустил руки. Разумеется, о своем выборе начнет жалеть, но вернуться трудно. И, надеюсь, Шон не дремлет…
– Джо?
– Что ты предлагаешь? Ты должен сказать это вслух, – хрипло говорю, из последних сил сохраняя спокойствие.
– Я предлагаю тебе взять опекунство над детьми, – на одном дыхании выпаливает Лайонел.
После этих слов по моим щекам начинают течь слезы. Я понятия не имею, как Шон догадался. Возможно, тогда, в кошмарах, я оправдывалась перед Керри за то, что отдала ее детей чужой женщине. Ну или авария и детские рисунки выдали меня с головой. Да, черт возьми, разве это важно? Нет. Суть в том, что он как всегда смолчал, чтобы потом, однажды, дать мне то, чего я отчаянно хотела в самой темной глубине сердца.
Наши желания – странная штука, они не всегда правильны, зачастую противоречивы, но это не умаляет их силы, вопрос лишь в том, что ты предпочтешь: прикрыться условностями или попытаться добиться желаемого, невзирая на мораль и общественное мнение. Однажды я уже вынуждена была ответить на этот вопрос, и… нашла свое счастье. Пожалуй, я готова подыграть Шону Картеру. Я все-таки понимаю, почему он боролся за меня и Бабочек, переставляя людей точно шахматные фигурки.
– Да. Я согласна, – выдавливаю из себя.
Знаю, что ответь я отрицательно, Лайонел бы вздохнул с облегчением и побежал искать новую работу, прикрывшись обстоятельствами. Он такой. Но не я. Я не собираюсь отказываться от своего шанса на счастье. Правда ли я стерва? Может быть. Ну и пусть! Все мы не безгрешны. И не вам меня судить.
Эпилог
– Смотри! Э-у-й-о!
– Гав-гав!!
– Йохоу!
– Гав!!!
– Ты жульничаешь! Это не буква! – вопит Марион под дверью нашей спальни. Ну почему именно здесь? За что? В этом доме комнат пятнадцать, но нет, наша дверь будто единственная.
– А по-твоему, э-у-й-о – буква?! – возмущается Джулиан.
– Я же просил тебя не учить мелюзгу алфавиту перед сном, – шипит Шон. – Суббота, семь утра, а они изобретают у нас под дверью неизвестные миру гласные…
– Я, вообще-то работаю! – огрызаюсь. – И бываю дома только рано утром и по вечерам. Когда еще я могу учить детей? Ты же мне не помогаешь!
– Еще как помогаю.
– Шантаж Джулиана не в счет!
– Шантаж – самый лучший стимул в обучении… – начинает Шон толкать свою любимые революционные речи.
– Они проснулись? – вопрошает Марион, пытаясь заглянуть под дверь, и мы мигом замолкаем, притворяясь спящими. Вдруг уйдут?
– Гав! Гав-гав-гав!
– Тупая твоя псина. Только внешне на Франсин похожа! – шиплю на Картера.
– Отличная собака. Это все три спиногрыза, они кого угодно доведут.
– Гав-гав-гав-гав-гав!
– Это не спиногрызы, а дети. Де-ти! И вообще, сейчас дети молчат, а собака все равно надрывается. Это ли не доказательство?
Но раздается звонок в дверь.
– Очевидно, бедняга надрывается, так как учуяла твою ненормальную матушку, – злорадствует Шон. – Ты открываешь.
– С чего это я?
– Мои родственники, к счастью, в гости не ходят. – Самодовольство так и прет…
Напяливаю халат, выхожу в коридор, а дверь мстительно оставляю открытой. Любвеобильные и лишенные инстинкта самосохранения малышки тут же устремляются в проем. На лице Шона отражается неприкрытый ужас, а они уже ныряют в теплую кровать. Я-то, в отличие от некоторых, разрешаю понежиться под боком. Мне и самой в кайф… Но не Шону, хехе.
Спускаюсь вниз, не переставая гадко хихикать. Картера я люблю, но к сочувствию это не имеет никакого отношения. Иногда наше противостояние – сплошное удовольствие. Распахиваю дверь, и меня тут же начинают душить в объятиях. Мама, папа, затем мистер и миссис Роббинс. Вы не ошиблись. В отличие от Лайонела, родители Керри от внуков не отказались, и теперь, на беду Картера, у нас огромная, счастливая семья.
– Где Шон? – плотоядно вопрошает мама прямо с порога. Она чудесная. Но мстительная. Свадебную выходку Шона она так и не простила, и теперь ищет все уязвимые местечки непомерного самолюбия.
– Он еще спит, – стараюсь мирно урегулировать вопрос.
– Тогда пойдем будить! – радостно заявляет она. – Саванна, держи запеканку, я иду приветствовать зятя!
В отличие от Шона, я родительские визиты люблю. Готовить не приходится… Кстати, ездят они часто. Раз в две недели, да еще и ночевать иногда остаются. А что? Места предостаточно.
Пока мама обнимает и целует Джулиана, бегу в спальню. Шон, конечно, с мамой здорово прокололся тогда, и поделом ему, но он спит голым, а этого зрелища мама точно не перенесет.
– Вытащи их отсюда! – шипит Картер, старательно не пуская детей под одеяло. Сдерживая хохот, велю малышкам идти встречать гостей, и только они скрываются в коридоре, Шон выскакивает из кровати и начинает натягивать штаны. Я же просто умираю от хохота.
– Шооон, – поет мама. Мда, на рубашку ему времени не хватило. – Здравствуй, дорогой!
И врывается в спальню. Вижу, Картера воспитывали иначе. Ему и в голову не приходило, что моя матушка зайдет в супружескую опочивальню. Он настолько обескуражен, что мама прилагает немало усилий, чтобы заставить его наклониться для поцелуя.
– Пойдем, я принесла твою любимую запеканку.
Не уверена, что Шон любит запеканку моей мамы, но, вроде, не отказывается, и на том спасибо.
– А хоть одеться можно?
– Конечно-конечно!
– А зубы почистить? – выясняет пределы терпимости "любимый зять".
– После еды почистишь. К тебе пришли гости.
Когда выходим в коридор, нас чуть не сшибают трое детей, преследующих затравленно озирающуюся по сторонам молчаливую собаку. В одну сторону пролетают, заставляя животное врезаться в стену, затем – обратно.
– А ну оставили в покое Кики! – рявкает Картер. Все трое сразу по стойке смирно выстраиваются.
– Значит, к младшенькой привязался? Это так трогательно, – умиляется мама.
– Это собаку зовут Кики, – злорадно обламывает маму Шон.
– Никак не могу понять, зачем было называть собаку и ребенка одним именем! – восклицает она.
– Затем, что, согласно документам, ребенка зовут Констанс. Пока хоть кто-то в этом мире может подумать, будто эти дети мои, дурацкими кличками их звать не будут! Девочку зовут Констанс, а собаку – Кики!
– О, я впервые в жизни с тобой согласна, – снова умиляется мама.
– Сказала женщина, которую Джоанну называет Ханной, – бормочет себе под нос Шон. А я молчу, нет, серьезно, тут хоть слово вставишь – закопают. В словесных поединках я по сравнению с ними дилетант.
Наконец, всей толпой (во главе с песочным лабрадором по кличке Кики) спускаемся вниз. Не жизнь, а сказка. Стол уже накрыт, гости торопятся рассесться, но Шон внезапно хватает Джулиана за шкирку:
– Выучил? – Энергичный кивок. – А ну давай быстро пять языков программирования!
– Ассемблер, Фортран, Java, PHP и-и-и… и C++.
– Ну естественно, куда же без C++, – желчно говорит Картер, а я закатываю глаза, но благоразумно помалкиваю, пока на меня не ополчились. Серьезно, мне что, до конца жизни припоминать тот случай будут?
Поскольку возражать сегодня побаиваюсь, оставляю без внимания протянутую Джулиану конфетку. Он дрессирует ребенка. И у него, черт его дери, получается учить намного лучше. Я вон Кики… ой, Констанс никак алфавиту не научу. А Шон решил вырастить из старшенького хакера нового поколения, и напролом идет к своей цели. Снова.
Раскладываю по тарелкам еду. Папа, тем временем, начинает беседу:
– Шон, а я тут вчера видел заметку о том, что сеньор Хакер так и не составил список лучших программистов. Решили отказаться от традиции? Негоже рушить старые заветы, тем более такие значимые… – Гробовое молчание. – Эм, я решил, что найти интересную всем тему не помешает, – несколько испуганно оправдывается он.
Шон на это не отвечает, да, собственно, и интересна тема, разве что, мне, потому миссис Робинс берет беседу в свои руки, ухитряясь при этом с завидным проворством запихивать Кики… тьфу ты, Констанс в рот желеобразное нечто весьма гадкого вида. Застолье длится ровно до тех пор, пока в двери не звонят снова. На этот раз явились Клегги… с новыми порциями угощений. И если Шон прибывшим не радуется, то Роб просто сияет. И есть отчего.
– Итак, поскольку здесь собралась такая чудесная компания, я спешу сделать объявление, которого все так долго ждали, – говорю я, поднявшись и притворно скромно сложив ручки. Догадываясь о содержании, Шон с силой сжимает в руках нож. Ну-ну, почти испугалась. – Итак, своей Бабочкой-преемницей я назначаю… Роберта Клегга!
Но сквозь аплодисменты и поздравления прорывается точно рык раненого животного.
– Можно тебя на пару слов, милая? – И нож с грохотом приземляется на стол. Хорошо хоть не в глаз неугодным…
Мне почти совестно. Почти, но все же нет. Закрываемся в кабинете, и Шон начинает орать, угрожать, чуть ли не умолять забрать свои слова назад, взять Каддини, да хоть мисс Адамс, и то толку будет больше. Сообщает, что уберет Клегга точно так же, как ставленника Такаши… Но я ему не верю, раз за разом повторяю, что Каддини и сам добьется, когда время придет, и параллельщики нам просто необходимы, а если бы Шон Клегга ненавидел хоть вполовину так сильно, как говорит, то выгнал бы из университета взашей, и уже давно.
Орем друг на друга долго, смачно, в какой-то момент начинаю подозревать, что нас и гости слышат, и дети, и даже собака не лает и не воет именно по этой причине. Но с последней не угадала. Псина попросту не могла руководствоваться скудным умишком, что лишний раз подтверждает мамин стук в дверь:
– Шон, твоя Кики только что отгрызла каблук от моей туфли.
Картер обреченно вздыхает. Чувствую, сегодня его довели как никогда. Причем коллективно.
– Не волнуйтесь, Зои, я его починю, а если нет, то куплю вам пару обуви, или две, или три, или сколько угодно, только оставьте нас, чтоб вас всех, хоть на пару минут!
– Поняла, – невинно и кротко сообщает мама и усердно топает под дверью, изображая удаляющиеся шаги.
– И отчего меня так часто стали посещать мысли о суициде? – риторически вопрошает Картер.
– Ничего, ты привыкнешь. И к детям, и к маме, и к Клеггу… ко всему. Нужно всего лишь время, – пытаюсь настроить его на миролюбивый лад. Но в этот миг раздается грохот, звон посуды, дружный громкий вопль, а затем жалобный такой скулеж собаки. Вот она какая – моя американская мечта. За что, как говорится, боролись… – Боже, надеюсь, что и я привыкну тоже, – добавляю сквозь слезы.
Больше книг Вы можете скачать на сайте – Knigochei.net
1 простейшее объявление переменной с именем "a"
2 Более широкий диапазон.
3 Если в прошлый раз Шон метафорически относит Хелен к классу объектов, которые нужны только для одной функции, то здесь Джоанна присваивает ей высшую степень "необходимости".
4 Отдельно это слово переводится как "неразрешимый".
5 Три обезьяны – изображение трёх обезьян, символизирующих буддистскую идею недеяния зла, отрешённости от неистинного. "Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него".
6 лазерные измерители состояния атмосферы, а также поверхности Земли.
