Текст книги "Дело Кристофера (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

– А его звали Том? – хмурится Шон в попытке вспомнить. – Что ж, он хотя бы тихий, внимания не привлекает. Хочешь и его вышвырнуть? Это можно устроить.

– Если ты решил организовать глобальную чистку среди Бабочек – начни с Пани.

– Ты когда-нибудь успокоишься? – с усталым, но тем не менее довольным видом интересуется он. Ему, черт возьми, нравится, что я ревную! Вы только посмотрите на это!

– Только если ты ее вышвырнешь, – тут же нахожу лазейку.

– Никогда. А все потому что пока она работает, я могу отдыхать. Но я мог бы удовлетворить твое желание, если бы ты назвала своей Бабочкой Каддини…

– Черт возьми, Картер, Оягава же потеряет все…

– И это мои проблемы? – выгибает бровь Шон. – Это Манфред развел долбаную преемственность, не я. То, что Такаши молодец, не означает, что я должен привечать в Бабочках всех его домашних животных. Оягава всего лишь выскочка, который путается под ногами. Пора от него избавляться. К тому же, уверен, Такаши догадывался и уже нашел местечко для своего подопечного.

– То есть ты этот прессинг Такаши устраивал не просто так? – Он так и не простил японцу, что тот не позволил мне войти в состав Бабочек, а взял своего человека? Удивительно теплая мысль.

– На выходных думаю съездить в дом отца, – внезапно сообщает мне Шон, и я удивленно встречаюсь с ним взглядом, позабыв о прошлых обидах и их удачном разрешении. Я ничего не слышала о доме его отца… – Предлагаю на него полюбоваться и тебе. Нужно решить, что с ним сделать: сдать, продать или переехать.

– Ты мне предлагаешь переехать с тобой? – пытаюсь уточнить я.

– Я предлагаю съездить в дом моего отца и решить, что с ним сделать: сдать…

– Продать или переехать. Я расслышала. Просто удивлена.

– Удивление заставляет тебя переспрашивать? Это лишено всякого смысла. – Закатываю глаза.

Мы не больше месяца вместе, не то чтобы я считала… считала, конечно. Послезавтра месяц будет. И вроде как пока обломков мебели не наблюдается. И он предлагает мне съездить в дом его отца… Который, по-видимому, простаивает больше десяти лет. Ну, либо это изощренный способ избавиться от меня с помощью обвала крыши, либо все еще серьезнее, чем я смела надеяться. И у меня было… недостаточно времени, чтобы к этому подготовиться.

– Хорошо, давай… съездим.

Но я явно слабо представляла, на что подписываюсь. Поясню: несмотря на весьма теплую погоду, на мне сапоги, плотные штаны и кофта с длинными рукавами. А все потому, что вокруг этого дома некогда был сад. В общем, некогда это был сад, а теперь – декорации к фильму "Джуманджи". И, думается мне, с соседнего дерева сейчас прыгнет как минимум десяток гадких змеюк! Все по сценарию.

– Если я увижу хоть одного таракана, то начну так орать, что не только твоя Йол услышит, – бурчу я недовольно.

– Пожалей животных. Представляешь, больше десяти лет сидят на диете. Слабости простительны. – Хмырь изволит шутить? Судя по всему – да!

После этого Шон начинает торжественное шествие к дому, а я при каждом шаге нервно оглядываюсь по сторонам, сдерживая крик "мама, я хочу домой!". Нет, серьезно, вы видели когда-нибудь австралийских жуков? Да они размером с мою ладонь! Осторожно переставляя ноги и пытаясь уберечь лицо от веток, я стараюсь поспевать за Шоном. Но когда, наконец, вижу перекошенное крыльцо дома, мне становится жутко. Ну вот, теперь я уверена, что здесь-то, в этом кошмарном месте, от меня и избавятся. Дом огромный, есть куда прятать труп. Шууутка.

А Картер уже взбирается по ступенькам. Те скрипят, полагая, что он слишком толстый. Дверь тоже открывается с пинка… Кошмар, короче. Спешу успеть за Шоном, только бы не остаться здесь, снаружи, одной. Но внутри, надо сказать, ничуть не лучше. Стекла грязные, и на них паутина (мысли о пауках прочь!), свет внутрь почти не проникает. Мебель закрыта чехлами, но навряд ли это ее спасло. Думается мне, если сесть на диван, он рассыплется в пыль. Воздух влажный и спертый, кажется, будто легкие отказываются его принимать. Бригаду операторов со сценаристами, и фильм ужасов у вас в кармане!

Шон одет в джинсы и футболку, которые я купила ему на Сицилии. Наверное, он решил, что ни на что другое подобная одежда не годится.

– Ты уверен, что хочешь что-то с этим домом делать? По-моему, ему стоит просто дать развалиться окончательно, – ворчу я, дергаясь от скрипа половиц под ногами.

– Это один из памятников архитектуры Сиднея, Джо, – отвечает он.

– Думаю, даже Селия Штофф согласится, что этому памятнику еще один памятник нужен. Можно даже вполне себе архитектурный.

На мое нытье, как и ожидалось, внимания никто не обращает, и мы ходим по комнатам первого этажа, осматриваем и анализируем. Насколько же сильно Шон презирал отца, если позволил чуть ли не дворцу, в котором тот жил, прийти в такое состояние? Здесь ведь было очень уютно. Дом, настоящий дом, жилой, с пушистыми коврами и массивными креслами. Однако, сдается мне, как только у Шона появилась возможность уехать из этого места и начать самостоятельную жизнь, это он и сделал, что с лихвой подтверждают размеры его нынешнего жилища. Интересно, каким на самом деле человеком был Бенжамин Картер? На одной из полок я вижу рамки для фотографий, туда и направляюсь. На стекле столько пыли, что не понять, кто изображен. Стираю ее рукавом и кривлюсь, потому что мне, как всегда, везет, и на снимке запечатлены Пани с Франсин. Я, конечно, все понимаю, но навряд ли весь дом Бенжамина Картера усеян ее фотками. Просто мое невезение носит кармический характер!

Шон иронию тоже оценивает. Хмыкнув, снимает с полки другую фотографию и протягивает мне. Я снова протираю стекло и обнаруживаю, что на ней вылитый Джастин, только чуть старше. Они с Бенжамином похожи как две капли воды, а вот Шону от отца не досталось, считай, ничего. Их роднит лишь одно: знакомый огонек в глазах, который появляется только когда мой ректор что-то замышляет. Значит ли это, что мужчина, именем которого назван наш университет, был тем еще интриганом? Полагаю, да, тем более что его лучший друг – Эмилио Юнт.

Шон, тем временем, протягивает мне следующую фотографию. На ней изображена женщина. Знакомые жесткие черные кудри и темные глаза, отчего-то капельку грустные. Она на снимке моложе, чем Шон сейчас, и мне приходится гнать прочь мысли о том, что Керри тоже навсегда останется юной и красивой.

– Что именно с ней случилось? – спрашиваю я, потому что чувствую – расскажет.

С полминуты Шон колеблется, а потом отвечает:

– Разрыв аневризмы. Мы шли по улице. Она упала. Приехала скорая. Врачи факт смерти констатировали сразу, проинформировали отца и забрали нас с матерью обоих в больницу. Ее собирались вскрывать, чтобы установить причину случившегося, а меня просто не стали оставлять одного на улице. Разговаривать с врачами я отказался, сидел и молчал. Шесть часов ждал, пока меня заберут.

– Твой отец приехал спустя шесть часов? – в ужасе спрашиваю я.

– За мной приехал Эмилио Юнт, – сухо информируют меня. Внутри становится так холодно и жутко. Да, пожалуй, у него есть причины недолюбливать отца и все, что с ним связано. – Мы еще не были на кухне, – безразлично напоминает Шон, и приходится бросить как попало фотографии, чтобы не плутать в царстве паутин одной.

В кухне, видимо, была роскошная мебель, кое-где еще сохранились орнаменты в виде гроздьев винограда. Они были вырезаны из дерева, причем очень искусно. А теперь эта красота обратилась в труху. Тумбы перекосились, ящики прогнили и развалились, отчего столовое серебро рассыпалось по полу. Шон проверки ради толкает ногой стол, и тот с жалобным скрипом заваливается набок, будто только этого и ждал. Фантастика. Кажется, кухне досталось больше всего.

Вернувшись в гостиную, Шон стягивает с кресел и столика грязные чехлы и несколько раз нажимает на сидения коленом. Учитывая, как повел себя стол на кухне, мера отнюдь не лишняя. Он садится первым, будто подавая мне пример. Я осторожно размещаюсь на самом краешке, чуть ерзаю, чтобы проверить его надежность. Только после этого решаюсь откинуться на кожаную спинку. Ну что ж, хоть что-то сохранилось. Это утешает.

– Ты должен понимать, что реконструкция обойдется в целое состояние и потребует много времени.

– Денег мне не жаль. А необходимых для жизни помещений не так много, с остальным можно хоть всю жизнь играть в конструктор. И очень удачно, что в этом мире существует человек, который считает себя моим другом и является, по совместительству, алчным директором строительной компании.

Ашер, сдается мне, озолотится… И довольно забавно, что я о нем почти забыла. Даже не подумала, что его можно привлечь к работе…

– Прежде чем решать вопрос о доме, нужно его отремонтировать (хотя бы частично). Потому что пока каждый вошедший испугается обвала крыши…

– Крыша тут в самом лучшем состоянии, поверь. Мы с отцом ее вручную перестилали за год до его смерти. Это была последняя попытка помириться со мной. После, к счастью, он нашел себе игрушку в лице Пани, а от меня отстал. – И вдруг глаза Шона загораются энтузиазмом. – Кстати, уверен, что в этом доме в наилучшем состоянии сохранилось кое-что другое.

– Что?

– Винный погреб.

– Картер! Не смей лезть в погреб! Лестница там трухлявая, вся прогнившая, как я тебя вытаскивать стану? Правильно, никак! Я маленькая и беспомощная. А пока спасательный отряд проберется сквозь джунгли, пытаясь отыскать дом, ты умрешь от кровопотери.

– Лестница там металлическая, но твоя забота поражает в самое сердце, – сообщает мне Шон, и, видимо, сердце ему ни к чему, поскольку мгновением позже он уже лезет в подвал.

– Она проржавела! – кричу я вслед, однако с места сдвинуться боюсь. Мало ли кого в этом дьявольском местечке можно обнаружить? Подозрительно посматриваю на телефон. По всем законам фильмов ужасов здесь не должно быть сигнала. Но он стопроцентный, что еще раз доказывает, что мы в кошмаре под названием "реальность". Сжимаю ладошками аппарат, с набранным на экране номером экстренной помощи. Жду до первого крика.

Не думаю, что смогла бы жить в доме, который увидела в таком состоянии! Картер и в кипящей лаве жить бы согласился, если там будет Wi-Fi с хорошим сигналом, но я-то нет. В смысле Wi-Fi – отличная штука, но не кипящая же лава!

И тут я слышу грохот. Ну все, точно разбился. А я даже не знаю где погреб. Топать туда вслепую, в полутьме? Ужас…

– Картер! – кричу я. – Шон! – Но никто не откликается. Медленно поднимаюсь из кресла, выхожу в коридор, на что-то налетаю, и начинаю визжать от ужаса.

– Джо, заткнись! – Визжу. – Заткнись, кому сказал! Это я.

– А кто грохотал в подвале?

– Проржавевшая лестница, – коротко информируют меня о моей же правоте, а затем протягивают добытые бокалы. Понятия не имею, где Шон их взял.

– За выпивкой ты и на тот свет полезешь, – бурчу недовольно, и мне впихивают в руки оба бокала. "Неси и не вякай". Красота. Начинаю их обнюхивать. Затхлость, но, вроде, плесени нет. – Ну как, ничего? – издевается Шон, глядя на мою предельно сосредоточенную мордочку.

– Грязные. Я из них пить не буду!

– Будешь. Хотя бы потому, что основную массу гадости уже вдохнула, пока так обстоятельно изучала. А это, между прочим, калифорнийское мерло. С винодельни, – помахивает Шон бутылкой прямо у меня перед носом.

Калифорнийское, мммм, вкууусное. Дом, Штаты. Хмырь ведь! Искуситель злосчастный! Я просто вынуждена согласиться. Выбора лишили!

Штопора тут нет, и Картер просто откалывает горлышко бутылки. Теперь в вине еще и осколки? Миниатюра на тему "последний завтрак". Да-да, еще утро. А мы уже пьем. Не обращайте внимания, я просто ворчливый нытик.

Если говорить по делу, то мы садимся в кресла и пьем вино. Разумеется, оно просто потрясающее. Калифорнийское, с характерным запахом, вкусом. Но как бы то ни было, в обваливающийся подвал бы я за ним не полезла!

– Получше всяких Дон Периньон, – бормочу довольно.

– Нет, – отрезает Шон, но от второго бокала не отказывается. Я еще и половины не выпила, а он уже второй приканчивает! Вздыхаю.

– Может, возьмем бутылку и пойдем отсюда? Или тебе нужно поностальгировать? – жалобно предлагаю я.

– Позвоню Ашеру. Пусть начинает, – игнорируют мой вопрос.

– Позвони, – кисло отвечаю я, выбрасывая в топку мысли о скорейшем побеге.

– Ты так и не озвучила свое мнение по поводу того, что делать с домом.

– Сначала ремонт.

– Нет, сначала мне нужно определить, насколько глубокий ремонт требовать. В конце концов, дом можно просто привести в божеский вид.

– А раньше ты хотел его продать? – начинаю прощупывать почву.

– Нет, – говорит Шон, почти приканчивая бутылку. – Хотел бы продать – уже продал бы. Всегда думал, что перееду, когда дорасту до него.

– Один? В такой огромный дом?

– Нет. Это бессмысленно, этот дом – настоящая черная дыра. В его ремонт сколько ни вложи – все равно мало. Для одного все это держать глупо. Поэтому я спрашиваю: ты согласишься сюда въехать со мной или будешь сначала тридцать лет это обсуждать?

– Тридцать лет? Что-то ты размахнулся, – желчно сообщаю я, но на провокации реакции никакой, и приходится говорить по существу: – Совместный переезд – это очень серьезно, Шон. Тут есть, что обсуждать.

– Тут нечего обсуждать. Кладешь чемодан в багажник, садишься в машину, едешь, останавливаешься, вытаскиваешь чемодан. – О да, Шон не мог не впечатлиться внешней легкостью итога моих многомесячных терзаний. – Только на этот раз будет ДВА чемодана.

Приходится вздохнуть. Но ведь я не собираюсь отказываться от Шона из-за одного лишь дома, верно?

– Давай так, – говорю, вздохнув. – Когда дом будет отремонтирован, мы посмотрим на него еще раз. И если он не покажется мне ни жутким, ни пугающим, я… – сглотнув комок в горле, – перееду вместе с тобой.

Перевожу взгляд на Шона и вижу, что он… улыбается. Не ядовито, не насмешливо, даже не победно. Просто улыбается. Спокойно. Будто знает что-то мне неведомое. Его улыбка меня пугает, заставляет перебирать варианты дальнейшего развития событий, но тот, что настигает в реальности превосходит все… Потому что, внезапно, Картер достает коробочку, и поскольку я с такими уже сталкивалась, даже не приходится дважды смотреть, чтобы понять для чего она. Вот только это же Шон! Я потрясена до глубины души, не ожидала, даже предположить не могла. Сижу и не могу даже руку протянуть, я просто жду, что в этом мире что-то изменится. Потому все происходящее сейчас – сплошной разрыв шаблона.

Да, черт возьми! Я могла бы ожидать каких-то действий хотя бы, когда он нацепил на меня серьги Эстер и потащил к Юнту, но здесь и сейчас? Он делает мне предложение в пыльном доме, полном трухлявой мебели, при том, что его, некогда белая, футболка стала серо-коричневой от грязи? Да это последнее, что бы я предположила сегодня утром, днем, да и несколько минут назад тоже!

В попытке найти логику, я начинаю спешно готовиться к неприятностям. Глаза мечутся по комнате в поисках опасности, так как когда кольцо притащил Брюс, я упала в обморок, а когда Ашер лишь заговорил о браке – чуть не закашлялась до смерти. Но только здесь я ожидаю подлянку на каждом шагу. Уверена, на этот раз меня ждет обвал крыши. Вот, клянусь, Шон соврал, что с ней все в порядке! Однако, время идет, тарантулы из-под столов не выползают, скрежещущих звуков не раздается… Точнее звуков вообще не раздается. Тут настолько тихо, что бьет по нервам. Шон сидит, наблюдает за моими действиями и молчит. Лучше бы хоть что-то сказал, потому что вокруг звенит тишина, и весь скучный окружающий мир сжимается и сжимается до одной точки – бархатной коробочки на столике. Не на что отвлечься. Вообще. И я прилипаю к ней взглядом, не могу сконцентрироваться ни на чем другом. Может быть, потолок все-таки упадет мне на голову? Это было бы проще, не пришлось бы решать, как себя вести. Сломались все правды и истины, в которые я верила почти десять лет. А, кстати, с чего бы? Вдруг я неправа? Может быть, никакое передо мной не кольцо? Гонимая надеждой, я в несколько порывистых движений протягиваю руку и осторожно касаюсь загадочного трофея. Но попытка избежать правосудия успехом не оканчивается. Там действительно кольцо. Самое красивое кольцо в мире. Из белого золота, почему-то с двумя рельсами и бриллиантом, не таким вульгарным, как у Ашера, немногим больше стекляшки Брюса. Но, черт его дери, моим бриллиантом! Совершенно точно моим! Мысли о том, что я не очень-то настроена идти замуж за Шона вылетают из головы в момент, потому что я хочу это кольцо. Оно мое и для меня!

После этой мысли все становится чуточку понятнее и прозрачнее, ровно настолько, чтобы обрести голос.

– Картер?

Да, звучит странно и сипло, но этого, видимо, достаточно, потому что Шон и сам начинает говорить. Разумеется, не стандартными "люблю-не-могу-умоляю-стань-моей-половинкой". Ха! Это было бы слишком банально, у него, как всегда, свой взгляд на происходящее! Весьма раздражающий, кстати сказать.

– Все будет не так, как ты думаешь. И не так как ты хочешь, – сообщают мне, даже не озвучив толком притязаний. Многообещающее начало. – То, что считаю своим, я не делю и не выпрашиваю. Потому что у меня есть основания считать это своим, и остальные условности – обычная бессмысленная суета. Я знаю, как именно нужно поступать в той или иной ситуации, и не обращаю внимания на "сложно" и "невозможно". Именно поэтому не слушаю советы. Да, я сложный человек. Тебе придется многие вещи принимать как данность и списывать на безосновательное упрямство, махнув рукой. Не лезть, не пытаться понять или изменить. И хотя, уверен, ты уже итак это знаешь, я считаю своим долгом предупредить, потому что хочу, чтобы ты начала, наконец, со мной считаться. Я хочу, чтобы ты стала моей. Насовсем. Это значит, что я никогда не отпущу тебя, не дам тебе развод, не позволю спать в другой спальне или жить в другом месте и не взять мою фамилию. Ты не сможешь больше "наш" дом назвать "твой", как ты это делаешь сейчас и делала всегда. Джоанна, место, где живет человек, называется "мой дом", а не чей-то там, будто одно твое присутствие в доме мужчины, с которым ты живешь – великая уступка. Это не так, и я каждый день буду напоминать тебе об этом. О том, что для тебя одной, лучше всех именно я. Я буду с тобой и для тебя всегда. На свой манер, как умею, но это обещать могу.

Вот только вместо того, чтобы расчувствоваться, я начинаю злиться:

– Я… не понимаю… твое "всегда"! – вдруг взрываюсь я. – Мы прожили четыре года вместе. И ты вышвырнул меня из своего дома так, как даже с собакой не смог! Ты… ты искалечил меня и ушел! Сейчас мы вместе меньше месяца, и ты вдруг посмел заговорить о каких-то гарантиях? Шон, ты изменял мне, намеренно унижал меня, заставлял тебя ненавидеть, ты сделал меня инвалидом. А теперь заявляешь, что никогда не позволишь уйти? Не слишком ли много на себя берешь?!

– Да, именно это я и делал, – отвечает он просто и спокойно, заставляя потерять запал, превращая гнев в обиды и сожаления, – но ты ушла.

– Ты этого и добивался! – огрызаюсь я.

– Да. И с тех пор я учел свои ошибки, потому никогда не стану поступать с тобой так, как раньше.

– С чего я должна тебе поверить? – желчно интересуюсь я.

– Я расскажу только один раз – сегодня, – и никогда не стану повторять снова. Советую засунуть обиды подальше и попытаться понять, пока такая возможность есть. – Он замолкает на мгновение, и в тишине гостиной отчетливо слышится мое недовольное сопение. Да, вероятно, стоит сбавить обороты и все-таки выслушать историю журнального столика, уверена, речь пойдет именно о нем. – Ты не пришла ко мне в тюрьму, – начинает Шон, а я возвращаюсь мыслями в те жуткие дни. Да, так и было. – Вызвала Алекса и Карину из другого, черт возьми, полушария, а сама не пришла. Ты должна была прийти, я этого ждал, в те несколько дней у меня не было ничего другого, я просто сидел, предвкушал, как ты появишься у гребаной решетки, продумывал в деталях слова, которые скажу тебе. А ты все разрушила. Ты. Просто. Не пришла. Да, тебя могли не пропустить, но обязательно поглумились бы над этим. У всего есть две стороны, тюремщики бы поиздевались, а я бы узнал, что ты приходила. Этого я тоже ждал. Однако ты даже не попыталась. Я думал, как выгоню тебя, так ничего и не рассказав, но на должность хорошего я и не претендую. Хорошей из нас двоих была ты, и в эту игру играли мы в четыре руки. Ты должна была прийти.

Я был в бешенстве, потому что Леклеру удалось меня напугать, и крыть было нечем. Но еще я злился, потому что мой устоявшийся привычный мир трещал по швам. Ты же не пришла. А я привык, что ты приходишь. Привык, что ты где-то рядом, под боком. С надушенными крашеными волосами и в дурацких детских платьях в цветочек. Так в чем было дело? Что случилось? Ты испугалась, уехала? Или вдруг начала презирать меня за этот арест настолько, что не потрудилась даже появиться?

И вдруг ко мне заявляются Алекс и Карина и сообщают, что вообще-то ты никуда не уехала, а сидишь себе преспокойненько у меня дома, но идти отказываешься. И что? Получается, ты неплохо себе существовала одна, без меня, в то время как я сходил с ума эти несколько суток, казавшихся годами, и думал, дьявол тебя подери, не о Леклере, обвинениях и незавидной участи, которая ждала бы меня, стоило Бюро найти хоть малейшие доказательства моей незаконной деятельности, а о твоем нежелании меня видеть! Я безумно на тебя злился и никак не мог понять, когда мы успели поменяться местами. Когда-то, где-то и как-то что-то сломалось и вдруг я начал от тебя чего-то ждать. Причем невозможного. Вероятно, виной всему время и то, что я очень долго схожусь с людьми и терять их, в итоге, тяжелее, чем другим, но как бы то ни было, результат был именно таков: иронично, но мы поменялись местами. И плюс ко всему, я знал, насколько ты решительна и мстительна. Знал, что ты не простишь мне того, что я с тобой сделал. Даже хуже, если почувствуешь эту власть – станешь в открытую пользоваться. Ты находишь малейшую слабость и начинаешь бить именно туда. Как это было с Пани. Я знал, что худшей стервы, чем ты, не встречал и навряд ли встречу, но до того момента никогда не думал, что это может выйти боком мне самому. О нет, ты бы не простила, но мне, по-видимому, оказалось нужно именно это.

Возвращаясь домой после освобождения, я хотел сделать тебе не менее больно, а уж это я умею. Стоит ранить твое самолюбие, и ты начинаешь сходить с ума. Я был зол и пьян, а ты сидишь на мягком диване, и якобы так рада, что меня выпустили. Отлично, рада видеть? Так какого черта, спрашивается, ты тогда не пришла на меня в камере полюбоваться? Будто все вместе сговорились меня добить. И Леклер, и ты, и Алекс с Пани с бесконечными расспросами и советами. И, главное, стоишь ты вся такая напоказ белая и невинная, ну олицетворенная жертва. А, на самом деле, пострадавший чуть ли не впервые в жизни я. Клянусь, в тот момент я хотел одного – никогда тебя больше не видеть. Будто нет тебя, а, следовательно, и проблем тоже. Хотел, чтобы ты ушла, хотел, чтобы ты меня боялась. Но я не собирался толкать тебя на адов столик. Я даже не ожидал, что так получится. Не ожидал, что стекло может причинить такой вред… Поэтому я просто развернулся и ушел. Я хотел, чтобы ты считала меня монстром и больше на глаза не попадалась. Только утром, протрезвев, я понял, что сделал.

– Тебе удалось заставить меня думать о тебе как о монстре.

– Знаю. Слышала о том, что отрывать надо быстро, не давая возможности испугаться? Я сделал все, как по учебнику. Надеялся, что таким образом все, что нас связывало порвется. Не хотел давать тебе даже малейшую власть надо мной. Но я добился только одного: чтобы ты ушла. Отомстил за то, что ты была дрянью, которая бы не простила четырех лет морального прессинга. Но то, что я, фактически, применил к тебе силу, должно было стать последней каплей. Я не прогадал, и ты ушла. И с тех пор я, как последний идиот, мечтал о том, чтобы ты вернулась. Я не представлял, в какой ад превращаю обе наши жизни. Но, черт возьми, это казалось таким логичным: ты была маленькой девчонкой. Я был старше на целую жизнь, но дело даже не в этом. Мы казались диаметральными противоположностями. Я не из тех, кто умеет радоваться, а ты только и делала, что хохотала, срывала ромашки и носила розовые кружевные сарафаны. И, тем не менее, научила меня самой жестокой истине: не пренебрегай людьми – внезапно они могут стать для тебя много большим, чем ты хочешь, но оказаться беспощадными. Ведь, если приглядеться, за крашеными космами и вечно хлопающими ресницами скрывается мстительная непрощающая стерва. Это в тебе было с самого начала, а теперь просто отчетливее проступило, – глядя на мое молчаливое возмущение, сообщает мне Шон. – Не надо протестов и оправданий. Это действительно так, с тобой безумно сложно, и с возрастом ты стала еще противнее и депрессивнее, но я хочу тебя именно такую. Наконец-то ты стала женщиной, которая может меня принять со всеми моими минусами и недостатками. Джо, у меня было много времени на размышления, я полностью отдаю себе отчет в том, что делаю. Больше ты меня не напугаешь, что бы ни натворила. Только я тебя не отпущу, даже если попытаешься. Это все.

И, пользуясь всем вышесказанным, я, наконец, задаю вопрос, без ответа на который фигушки мой ректор получит!

– Ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь!

И хотя я знаю, что, собственно, именно это мне и сообщили развернуто и подробно, также, что Шон с трудом сдерживается от того, чтобы закатить глаза, он сухо и смиренно отвечает:

– Люблю.

Хм, Джоанна Картер. Это звучит куда лучше, нежели Джоанна Монтгомери, Джоанна Циммерман или даже Джоанна Прескотт. Да, определенно лучше. Когда мы находим подходящего мужчину, мы примеряем на себя его фамилию, чем лучше она звучит, тем больше у него шансов. Это не меркантильность, просто так работает женское подсознание. Фамилию Шона я уже давно примерила и осталась довольна, не потому ли только его выкрутасы терпела целых четыре года?

Я смотрю на Шона и обнаруживаю, что он все еще ждет ответа. А? Он все еще сомневается? Да забирай, будто я кому-то еще нужна. Хотя, если честно, мне-то и самой никого другого не надо… Достаю из коробочки такое желанное мое колечко и надеваю его на палец. Красивое, такое красивое! А потому сажусь на колени Шона, запускаю пальцы в его кудрявые волосы. И, главное, я знаю, что ни один другой человек в этой роли его бы не устроил. Даже Пани. Ей не говорил, что не отпустит. А если бы сказал, то и сделал, он не фанат пустых обещаний.

Держать в руках сердце и разум одного из самых опасных людей планеты, что может быть заманчивее? Именно так: и сердце, и разум. Ведь он так долго обо мне думал, мечтал. Неплохие условия продажи в добровольное рабство! И я бросаюсь к его губам, совсем как он это делает. Словно всю жизнь запрещали. Задыхаюсь и шепчу его имя и какие-то слова о том, что согласна. Возможно, он был прав, при чем декорации, если мы так долго шли друг к другу?

Но как бы то ни было, Шон не соврал мне ни словом. Если вы думаете, что с тех пор он начал носить меня на руках, то это не так. По крайней мере, от уборки прокисших и зловонных блинчиков (да-да, тех самых), никакая пламенная любовь меня не спасла… А ведь я, считай, подписала контракт, первым пунктом которого значится очень удобная для некоторых строчка "Шон Картер всегда прав".

Роль моей подружки невесты досталась Селии Штофф. Хотя она не ладит с Шоном и является сестрой человека, за которого я собиралась замуж. Но у меня не так много друзей, и пришлось обратиться именно к ней. В общем-то, компромисс мы нашли во всем, кроме одного вопроса: она не понимает, почему я отказываюсь от свадьбы века, а у меня начинает дергаться глаз от мысли о том, что придется бегать по всему Сиднею, чтобы найти самые свежие цветочки. Лично я хочу выйти замуж, причем поскорее, а то мои долгосрочные помолвки плохо заканчиваются. Да, все верно, я вовсе не против стать миссис Картер! А раз так, то все обговорено и спешно претворяется в жизнь. Медовый месяц мы проведем в Осаке у Такаши. Там будем доделывать проект, осваивать Японию и заниматься сексом. По-моему, план безупречный. А студенты… да никуда не денутся эти студенты! Шон без труда все решил с университетом и Бабочками, это вообще не вопрос, а вот на моих плечах лежит задача посложнее.

Я давно не виделась с родителями. Довольно непросто выйти из машины и постучать в дверь. Старенькая тойота Брюса припаркована рядом с отцовским шевроле, и это зрелище вызывает отторжение: я до сих пор переживаю из-за того, что в нашем разрыве самые близкие люди поддержали не меня. Набравшись мужества, выбрасываю из головы грустные мысли и направляюсь к дому.

– Ханна… – ахает мама с порога, и бросается меня обнимать. Папа перенимает эстафету, а Брюс просто топчется на заднем плане. Это ничего, все в порядке, ведь я приехала, чтобы объявить, что наконец-то нашла мужчину, которому действительно нужна. Настоящего мужчину. Своего. Сделаем вид, что почти десять лет обид не в счет.

Пока папа обнимает меня за плечи, мама ставит чай. Это кажется правильным, но мы слишком долго не были настоящей семьей, и приходится вспоминать прошлые привычки.

С тех пор как Брюс переехал к моим родителям, я у них не появлялась. И теперь с удивлением отмечаю множественные изменения, произошедшие в доме. Сделанная вручную добротная мебель, автомастерская, организованная прямо в гараже. В ней, рассказывают мне, работают папа с Брюсом и соседский мальчишка. Последний появляется после занятий в школе и, в основном, только помогает, но парнишка смышленый и далеко пойдет. Именно так жили люди в Миссисипи, который я привыкла считать своим домом, но, как это ни странно, порядками нашей Родины живут родители, а мое сердце ныне бьется в ритме большого города. Сиднея.

Что ж, не без огорчения вынуждена признать, что пусть для меня Брюс – негодяй, который ни во что меня не ставил, но для папы он хороший друг, помощник и единомышленник. И нечего в своих бедах винить родных – если бы я вышла замуж за человека, который им симпатичен настолько, им было бы безумно приятно, остальное – только мой недосмотр. Кого же еще винить в том, что голову я использовала лишь для того, чтобы волосы красить? А тут настоящая идиллия: папа делает лучше Брюса, тот – папу, а мама тихонько умиляется. Ничего-ничего, как познакомлю их с Шоном поближе, пусть тоже поломают голову на тему моего выбора! Боже, я не должна так злорадствовать от этой мысли.

– Так чему мы обязаны твоим визитом? – спрашивает папа. В отличие от мамы он не привык притворяться, что в мире царит добро и справедливость. Наверное, я пошла в него.