Текст книги "Заледенел дом (СИ)"
Автор книги: Александра Лосева
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Это Стив оставил... – сказала она себе. – Зачем?
– Прощался, – равнодушно заметила ведьма. – Он ведь не подонок какой-нибудь, он тебя не просто бросил, он тебя бросил, страдая. Это в корне меняет дело, не находишь?
– Заткнись, – сквозь зубы процедила Иефа. – Я тебя не звала. Вилка, пойдем. Нам тут больше делать нечего.
***
Вилка, старательно оправдывая звание "умного, умного совомедведя", указывал путь. Деловито бурча и лишь изредка останавливаясь, чтобы слегка поразмыслить, он вел хозяйку по темным каменным коридорам. Иефа шла, настороженно прислушиваясь, но пещеры были пусты, если, конечно, не считать трупы. Первые несколько заставляли полуэльфку вздрагивать и замирать, успокаивая трепыхающееся сердце, а потом она устала бояться и просто перешагивала через тела, вяло удивляясь, как это такая маленькая партия смогла порешить столько народу. Когда погас факел, Иефа даже не расстроилась. Она положила руку на загривок совомдведя и пошла дальше, как слепой с собакой-поводырем, полностью доверившись инстинктам бестии.
Иефа шла и думала о том, что у входа в "козявкину нору" обязательно обнаружатся оставленные партией рюкзаки – вряд ли сопартийцы стали ломиться в пещеры, предварительно хорошенько упаковавшись. Да, рюкзаки. А может, и сами сопартийцы, и тогда можно будет устроить грандиозный скандал за то, что ее бросили валяться среди этой темноты и вони, и Зулин будет ежиться и подбирать протокольные фразы, пытаясь оправдаться... И Ааронн брезгливо поморщится и скажет что-нибудь этакое, от чего праведный гнев барда представится примитивной истерикой, а Этна упрекнет его, но как-нибудь очень мягко... И Стив будет хмурить кустистые брови и пунцоветь той частью лица, которая не скрыта в буйной растительности... Они обязательно все объяснят – потом, когда она выкричится как следует. И будут еще едкие замечания о мародерстве и душевной распущенности, и будут бестолковые обсуждения дальнейших планов, когда никто не говорит ничего путного, но в итоге – каким-то непостижимым образом – принимается общее решение. И, может быть, кто-нибудь – скорее всего Этна или Ааронн – кто-нибудь объяснит ей, что забыла в ее голове сожженная четыреста лет назад ведьма. Только бы они были там. Потому что если их там нет...
Их там не было. Была рассыпанная земля и высохшие комья глины. Иефа пригляделась – кто-то наспех расширял нору, видимо, не сильно заботясь о секретности. Были помятые ветки кустарника. Все.
– Они ушли, – сказала Иефа, и собственный голос показался ей чужим. – На самом деле ушли. Они не попали в плен – не к кому было попадать. Зулин нашел мирогляд – наверняка в одном из тех сундуков. Стив оставил милый подарок на моем хладном трупе. А потом они ушли – вышли из пещер, собрали сумки – и мою тоже прихватили, надо же! – и ушли. – Иефа присела на корточки и подобрала комок покрупнее, протянула его совомедведю. Любопытный детеныш сунулся в бардовскую ладонь и недоуменно моргнул. – Что ты так удивляешься, малыш? Он сухой, видишь? Мы полезли в пещеры после заката. Ночи холодные. Свет в той комнате... помнишь, луч из отдушины? Это была не луна, это был рассвет. Сейчас... – полуэльфка посмотрела на солнце, щуря слезящиеся глаза. – Сейчас что-то около четырех или пяти. Сентябрь. Не жарко. – Иефа скривилась, растерла ком в ладонях, и сухая глина красновато-коричневой струйкой протекла у нее между пальцев. – Он не мог так высохнуть всего за полдня. Значит, прошло не меньше суток. Может, и больше. Так что они ушли. Ушли и забрали с собой мои вещи. Вот. Вещи забрали, а меня забыли. Эй... Пророчица хренова... Где ты? Ты была права. Они меня бросили.
Иефа помолчала, ожидая ответа, но не дождалась. Вилка преданно заглядывал ей в лицо, и как-то вяло вспомнилось, что ели они последний раз двое... (или трое?) суток назад. Надо было вставать и идти куда-то. Куда-нибудь, лишь бы подальше от этого места, чуть не ставшего большой могилой для щуплого барда и маленького совомедведя. Нужно было уходить, вот только куда? В Бристоль? Или искать следы партии, пытаться догнать?
– Зато, – полуэльфка всхлипнула, сердито утерла глаза и поднялась на ноги, – зато я умею делать отличные силки – ты-то уж в курсе, да, малыш? Мы поставим силки и поймаем в них еще одну совершенно несъедобную, но жутко симпатичную бестию. Чтобы тебе со мной скучно не было.
***
Иефа шла на запад до заката. Почему именно туда, она не могла толком объяснить даже себе самой. Еще днем, добравшись до кромки леса, она попыталась отыскать след партии, хотя даже близко не представляла себе, что будет делать, если найдет товарищей по походу. Самой соблазнительной казалась картина "Разгневанный бард плюет в хари гнусным предателям и гордо удаляется в сторону Бристоля". Отчаявшись придумать более веский повод найти сопартийцев, полуэльфка решила остановиться на этом варианте, как на самом эффектном, хоть и невероятно глупом. Но следы не нашлись. То ли плохо искала, то ли искала не там... Потратив полтора часа на бессмысленное лазанье по подлеску, Иефа призналась себе, что следопыт из нее хреновый. И пошла на запад. Просто так, потому что надо же было куда-то идти?
Два раза ей попадались гоблинские отряды. Шикнув на Вилку, полуэльфка отсиживалась в кустах, в обнимку с совомедведем пережидала врага и снова продолжала путь, так и оставшись незамеченной. Детеныш, вопреки опасениям, шел тихо, осторожно ступая такими неуклюжими с виду лапами, и лишнего шума не производил. Иефа смотрела, как перекатываются мускулы под его бурой шкурой, и думала, что время, проведенное в выжженной пещере, изменило не только ее, но и маленькую бестию. Детство кончилось. Совсем, навсегда. Иногда Вилка останавливался, настороженно прислушиваясь к лесным шорохам, поворачивал лобастую голову, и полуэльфка видела перед собой зверя – еще совсем юного, но уже опасного. Малышовая неуклюжесть облетела с детеныша, как луковая шелуха, и наверняка Вилка не мучился вопросом, почему его бросили, но вот что помнил – в этом Иефа была уверена.
И, пожалуй, это было бы величайшее счастье – не помнить и не спрашивать.
Но не получалось.
"Начни с себя, – учил когда-то отец Арг. – Если тебе кажется, что весь мир ополчился против тебя, задай себе вопрос: что я сделал не так? И постарайся ответить на него честно".
"Я знаю, что я сделала не так, – отвечала ему двенадцатилетняя Иефа, шмыгая расквашенным носом. – Я родилась. Отец часто мне об этом говорит. Но разве это честно? Разве я виновата в том, какая я есть, в том, как поступила моя мать, в том, что во мне порченая кровь, в том, что отец пьет? Разве я заставляю его выставлять себя на посмешище, валяясь в притрактирной канаве? Что я сделала не так, кроме того, что появилась на свет?"
"Ничего, девочка. Пока ничего. Но когда-нибудь ты уйдешь из этого городка, и тебе повстречаются разные люди... и нелюди. И ты будешь принимать решения, и говорить слова, и выбирать дорогу... И вот тогда – если, не дай то Единый, тебе покажется, что мир черен, что мир против тебя, спроси: что я сделала не так?"
Тогда, в двенадцать, Иефа смотрела на старого священника исподлобья и не чувствовала ничего, кроме злости. Сейчас, семь лет спустя, злость сменило недоумение. Отрывочно и нечетко, но полуэльфка помнила, что там, в пещерах, в какой-то момент перестала быть собой. Помнила свою животную ярость, помнила одуряюще сладкий запах крови, помнила восторг от возможности больше не сдерживаться, упоение от охоты. Да, там, в пещерах, она не была собой, она охотилась, и – возможно – если бы на ее пути попался кто-то из своих, она бы не остановилась. Да, она была опасна. Но разве не был опасен Стив, таскающий за собой проклятый меч и одержимый жаждой убийства? Почему Зулин взял на себя право решать, жить ей или нет? Чем была стрела Ааронна – попыткой добить или проявлением милосердия? И если тот странный способ, которым ее остановили, еще можно было как-то объяснить и оправдать, то дальнейшее не укладывалось ни в одну схему.
"Мы тащили на своих плечах Стива, хотя вылечить его надежды не было. Мы не оставили в лесу Этну. Мы пытались бороться за Ааронна, пытались вернуться – если не для того, чтобы спасти, то хотя бы для того, чтобы похоронить его достойно. Так почему? Почему они меня бросили? Почему не пытались лечить? Почему оставили там, в темноте? Почему не забрали Вилку? Их кто-то преследовал, и пришлось уходить в спешке? Но спешка не помешала им вернуться за рюкзаками. Спешка не помешала Стиву оставить свой прощальный подарок. Значит, было время? Значит, просто ушли – и все? Почему?"
Иефа искала ответы и не находила их. Погруженная в свои мысли, она не заметила, что давно уже не выбирает дорогу, а послушно следует за своим совомедведем, и очнулась только на закате, когда Вилка исчез в кустах на некоторое время, а вернувшись, деловито сунул ей в руки убитую куропатку.
Выбрав для ночлега место поукромнее, полуэльфка развела костерок, ощипала птицу, разделила на части. Изголодавшийся детеныш с урчанием накинулся на свою долю. Темнело стремительно быстро, и вместе с последними лучами солнца исчезало тепло.
– Лето кончилось, – задумчиво проговорила Иефа и пошевелила палкой горящие угли. Костерок отозвался, с треском выплюнув столб искр в холодный ночной воздух. – Элена, я не знаю, что делать дальше. Слышишь? Если ты не плод моей больной фантазии, если ты не приснилась мне, не привиделась в бреду – пожалуйста, помоги. Мне нужны ответы. Мне... не с кем поговорить. Ты обещала, что будешь со мной.
– Я с тобой, – отозвалась ведьма. Иефа повернула голову и увидела ее – очень близко. – Я с тобой, пичуга.
– Я хочу найти их, – сказала Иефа и снова отвернулась к костру, чтобы не видеть насмешливого сочувствия на лице ведьмы.
– Зачем? – спокойно спросила Элена и провела призрачной рукой по загривку бестии. Вилка, встрепенулся, поднял голову, принялся оглядываться по сторонам. – Зачем тебе искать тех, кто тебя предал?
– Я хочу спросить их – почему? Просто посмотреть им в глаза и спросить – почему?
– Почему тебя бросили?
– Да.
– И что потом?
– Потом? – Иефа не нашлась, что ответить, и вздохнула.
– То-то и оно, – усмехнулась ведьма. – Может, они ответят, и их ответ будет внятным и логичным. Ваш колдун дружит с логикой, верно? В их словах будет много здравого смысла, и ни на грош любви. И ты согласишься с ними. И ты поймешь, что так и нужно было поступить. Что все правильно. Что жаловаться глупо. Но тебе ведь не это нужно, правда?
– Нет, – прошептала полуэльфка, опуская голову.
– Конечно, нет. И ты не сможешь идти с ними дальше, потому что... скажи сама.
– Я ненавижу такую логику.
– А может, они ответят, и их ответ будет нелепым и надуманным, полным глупых обвинений и дурацких придирок. Такое ведь тоже бывало. Они расскажут, что ты во всем виновата сама, а ты будешь слушать их и за каждым словом видеть попытку оправдаться. И ты поймешь, что все это время ничего не видела дальше собственных детских мечтаний о большой шумной семье. А на самом деле... скажи сама.
– Я все придумала. Дружбу, доверие, взаимовыручку.
– И ты не сможешь идти с ними дальше.
– Не смогу.
– А может, они и вовсе ничего тебе не ответят. Ты посмотришь в их ошарашенные лица и поймешь, что ответа ждать бесполезно, потому что... скажи сама.
– Иди к черту!
– Потому что ответа нет. Потому что они просто ушли и забыли о тебе. Потому что так удобно. Потому что равнодушие – лучший способ выжить. И ты все это знаешь сама. Ты ведь не дура. Так скажи мне – зачем тебе искать тех, кто тебя предал?
– Замолчи.
– Нет. Нет, пичуга. Ты сама позвала меня. Теперь мы вместе.
– Чего ты хочешь от меня? Почему я?! Почему со мной?!
– Это кровь... – Элена засмеялась серебристым смехом и коснулась бардовской щеки. – В крови – великая сила. Это высшая магия, самая чистая, самая древняя, непобедимая... Всего одна капля, больше не нужно.
– Я не понимаю... – Иефа спрятала лицо в ладонях, попыталась унять бухающее сердце.
– Ты поймешь. Не сейчас, но поймешь.
– Что же мне делать? Возвращаться в Бристоль? Я не могу. Кто меня пустит в город с совомедведем подмышкой? И разве я смогу просто жить дальше, как ни в чем не бывало? Не оглядываясь, не вспоминая? А если ты все извратила? Если на самом деле с ними случилось что-то? Кто-то напал? Если их забрали в плен? Убили?
– Ты сама себе не веришь, – покачала головой ведьма.
– Не верю, – помолчав, согласилась Иефа. – Но очень хочется.
Костер почти прогорел, и красные отсветы от тлеющих углей ложились на бледные щеки Элены де Виль, делая ее почти красивой, почти... живой. "Четыреста лет... – потрясенно подумала полуэльфка, и ведьма улыбнулась краешком губ в ответ на ее мысли. – Уже четыреста лет тебя не существует. И я не сошла с ума?"
– Мы пойдем на север, – сказала Элена и посмотрела барду в глаза. – Мы найдем его. Может, ты и сошла с ума, но – согласись – он того стоит.
– Кто? – спросила Иефа, хотя заранее знала ответ.
– Себастиан. Себ. Мы найдем его. И когда мы это сделаем, – ведьма улыбнулась счастливой улыбкой, – тебе станет наплевать на кучку жалких приключенцев, бросивших тебя подыхать в вонючей пещере. Потому что Себастиан способен любить так, что даже смерть бессильна. Смерть! Я знаю, я видела твоими глазами – он ощутил меня в тебе, он почувствовал эту связь, он узнал меня. Четыреста лет без него! Четыреста лет! Но мы найдем его – и тогда, наконец, все станет на свои места! Мы отплатим им всем, мы зажжем костер для каждого – для каждого! – кто хоть словом, хоть взглядом... Они будут корчиться у наших ног – жалкие, беспомощные, будут корчиться и молить о пощаде, и только в нашей власти будет прекратить их мучения...
Ведьма поднялась на ноги, прошлась по поляне, протянула руки к догорающему костерку, исступленно глядя на пламя.
– Никто и никогда не понимал меня. Никто и никогда не любил меня. Ничтожные людишки! Мать ненавидела меня за мою красоту и молодость. Отец отвернулся от меня, когда я попала в руки палачей. Мои подруги – ах, как же они ластились ко мне, пока я была на вершине – облили меня грязью. Мои поклонники заклеймили меня, как шлюху. Все эти подпевалы, заглядывающие в глаза, поддерживающие за локоток, сдувающие пылинки... Они разбежались по углам, как крысы, все, все, до единого. О, как же мне хочется посмотреть им в глаза и сказать: я жива! Я жива, потому что мой брат победил смерть. И как же мне жаль, что я не могу этого сделать. А знаешь, почему? Потому что все они сдохли! – ведьма расхохоталась. – Они сожгли меня на костре, они думали, что навсегда избавились от Элены де Виль! И теперь они все мертвы, а я жива!
– Нет, – сказала Иефа, и ведьма оборвала смех. – Ты тоже мертва. Тебя нет. Ты призрак. Ты – голос в моей голове. Я закрою глаза – и ты исчезнешь. Я усну – и ты будешь видеть сны вместе со мной. И я не пойду на север. Я не буду искать твоего брата. Зачем мне это?
– Жалкая полукровка! – лицо Элены де Виль исказила гримаса ненависти. – Я спасла тебя!
– Нет, – повторила Иефа. – Это я спасла тебя. Не знаю, как, не знаю, почему. Так получилось. Ты явилась сюда из своего каменного мешка, потому что я тебя пожалела. Ты залечила мои раны там, в пещерах. Наверное, убить меня тоже в твоих силах. Наверное, ты выгодный союзник. Наверное, я должна испытывать чувство страха и благодарности. Но, видишь ли, мне до смерти надоела ваша семейка. Я больше не могу. Если ты мстительный дух, – успокойся. Себ нашел того человека. Того, который донес на тебя. Себ нашел его и убил. Что еще тебе нужно?
– Мне нужен Себастиан!
– Нет. Даже если я найду его – что дальше? Только я тебя вижу, верно? "Дорогой сэр Джон, ваша милая сестрица засела в моей голове, шлет вам приветы и лобзания. Извлеките ее оттуда, пока я окончательно не свихнулась", – так, что ли? Он дунет, плюнет, и ты обретешь тело, которое сгорело четыреста лет назад? Или... – Иефа внимательно посмотрела на Элену, в ярости сжимающую кулаки. – Или ты рассчитываешь воспользоваться моим?
– Пичуга... – выдохнула ведьма, закрыла глаза. – Как с тобой трудно...
– Да, – криво усмехнулась полуэльфка. – Да, мне говорили. Жаль, но я – сплошное разочарование. Неблагодарная, глупая, склочная, упрямая... Я не пойду на север. Может, ты и права: может, они бросили меня. Пусть так. Они мне ничего не должны. А я ничего не должна тебе. Вы мне осточертели: ты и твой замечательный Себ. Я сыта вами по горло. Вами обоими. И не ври себе. Себ, конечно, победил смерть, иначе не шлялся бы сейчас по лесам в сопровождении толпы зомбухов, но не он вызвал тебя с того света. Он хотел, он искал пути, но ничего не добился. Ты что-то говорила про ошарашенные лица моих друзей? А не боишься, что у твоего драгоценного братца будет такое же? Кто знает, может, за четыреста лет он нашел себе возлюбленную поуравновешеннее и не связанную с ним кровными узами?
– Ничтожная тварь! – Элена стремительно приблизилась к полуэльфке, дохнула на нее холодом и сыростью. – Я раздавлю тебя, как букашку. Ты будешь гореть...
– Хватит, – перебила Иефа, махнула рукой перед лицом, словно пытаясь разогнать дым. Рука прошла сквозь ведьму, как сквозь клок тумана. – Горела уже. Первый раз, когда сжигали тебя. Второй раз, когда твой нежный братец сжег грозовой сетью птицу – просто так, ради научного интереса. Третий раз мы с тобой горели вместе. Ты ничего мне не сделаешь. И я не пойду на север.
– А куда ты пойдешь? Куда ты пойдешь, пичуга? Ты никому не нужна. Ты не можешь вернуться в город, в котором жила... – Элена опустилась рядом с Иефой на плащ, обняла руками колени, положила на них голову и печально посмотрела на барда. – Ты не можешь получить назад свою жизнь. Тебе нечего и некого терять, тебе жить не за чем. А я люблю его. Я люблю его всю свою жизнь и всю свою смерть. А это очень долго.
– Любишь... – Иефа неопределенно хмыкнула и отвернулась. – Прости, Элена. Эта книжка не про любовь.
– Ты не понимаешь... – ведьма потянулась к полуэльфке, обволокла ее холодными прядями ночного воздуха. – Конечно, ты не понимаешь. Маленькая, глупая девочка. Никто не любил тебя по-настоящему. Я расскажу тебе, что это такое, когда он просто смотрит на тебя и говорит о всяких пустяках, а у тебя сердце из груди выпрыгивает, и хочется плакать, или разбить что-нибудь, или петь... Я расскажу тебе – и ты поймешь, ты перестанешь сомневаться, ты пойдешь со мной... Я расскажу тебе – и мы найдем его, и будем счастливы... Ты ведь видела его, ты чувствовала это – совсем чуть-чуть, самым краешком сердца...
На Иефу вдруг навалилась усталость. Веки налились свинцовой тяжестью, заныли мышцы, голова гудела, и сквозь этот монотонный непрекращающийся гул пробивался вкрадчивый голос ведьмы. Хотелось только одного – упасть на плащ, закрыть глаза и спать, спать, спать... "Нет, нет... – едва ворочая пудовые глыбы мыслей, сопротивлялась полуэльфка. – Нельзя спать... Это колдовство, это обман... Я не хочу, не буду... Не буду..."
– О чем ты задумалась? – спросил Себ. Иефа, не открывая глаз, слушала, как он мягко ступает по ковру. Как тихонько скрипит, закрываясь, дверь. Надо будет приказать выпороть лакея – чтобы впредь вовремя смазывал петли. – Элена, проснись.
– Не хочу, – капризно протянула Иефа и посмотрела на свое отражение из-под опущенных ресниц. Все было в порядке: легкое домашнее платье открывало все, что прилично было открыть, волосы блестели, разметавшись по плечам в кажущемся беспорядке... – Не хочу просыпаться. Во сне все гораздо приятнее, чем наяву.
– Приятнее? – Себ подошел, остановился у нее за спиной, отразился в зеркале вместе с ней. Иефа рассматривала отражение и, волнуясь, думала о том, как они похожи... Красивые, черноволосые, синеглазые, как речные боги в старой книжке с картинками. – Разве может быть приятней, чем здесь и сейчас?
Он провел рукой по ее волосам, смешно подышал в макушку. Иефа замерла, боясь спугнуть, нарушить...
– Молчи. Молчи, Себ. Не мешай мне мечтать.
– Почему? О чем таком чудесном ты грезишь наяву, что я даже и поболтать с тобой не могу?
– Ненавижу, когда ты начинаешь болтать. Ненавижу, когда ты изображаешь светского хлыща. Ненавижу, когда ты играешь недоумка. Ненавижу, когда ты становишься, как все. Я вообще тебя...
– Да? – резким движением Себ развернул ее, обнял, прижал к себе. – Ты вообще меня... что?
Иефу бросило в жар, по спине побежали мурашки. Она знала эту игру. Знала и любила. Она сыграла бы в нее, но не сейчас, только не сейчас, когда он только что был таким... странным. Нежным? Так редко, чертовски редко... Хотелось обнять его, прижать ухо к груди и слушать, как бьется сердце. И никаких игр, никаких изящных поз, никаких слов. Стать слабой, глупой, доверчивой и – смешно сказать – наивной, как молоденькие служаночки, пламенеющие, как маков цвет, когда им подмигивает удалой конюх.
«Это не я, – отстраненно подумала Иефа. – Это...»
– Ты меня – что? Ненавидишь? Любишь? – Себастиан наклонился, и его насмешливая улыбка оказалась вдруг близко, так близко, что...
Иефу начал трясти мелкий озноб. Казалось, что все тело превратилось в сплошную кровоточащую рану, и нет ничего – ни страха, ни желания выжить, ни тревоги за гнездо – только боль, полыхающая белым и голубым, невыносимая и бесконечная...
– Что с тобой? – с беспокойством спросил Себ, и Иефа – словно в ледяную воду нырнула – вдруг осознала себя , запертую в чужое тело.
– Нет! – отчаянно закричала она и забилась, пытаясь вырваться из крепких мужских рук. – Отпусти! Это не я! Оставьте меня в покое! Это не я!
– Элена, милая, что с тобой?! – Себ разжал объятия. Иефа шарахнулась от него, опрокинув столик с умывальными принадлежностями, заметалась по комнате. – Любимая моя, успокойся... Что случилось?
– Нет, нет, нет! Я не хочу! Не хочу! Хватит! Вы больше не сможете, я не позволю! – Иефа остановилась у зеркала, задыхаясь, уставилась на свое отражение. – Ненавижу тебя! – крикнула она, схватила подсвечник и ударила изо всех сил. Зеркало жалобно всхлипнуло, пошло трещинами и осыпалось сотнями блестящих осколков.
– Элена! Элена! – тревожно звал Себастиан.
– Я не Элена! – выкрикнула Иефа прямо ему в лицо, подбежала к камину и кочергой выкатила пылающее полено.
– Что ты делаешь?! – Себ в ужасе бросился к ней, но Иефа оказалась быстрее. Она опустилась на колени и прежде, чем сунуть руку в огонь, процедила сквозь стиснутые зубы: – Хватит с меня, Себ.
.
Белая вспышка разорвала на мелкие кусочки голову, ураганный ветер закружил клочки, и каждый малюсенький ошметок ее недолгой птичьей жизни хрипел и задыхался от ужаса. Потом снова была только боль. Иефа вздрогнула. Из багрово-синей темноты соткалось человеческое лицо, которое...
– Дура, – презрительно бросила ведьма, глядя, как полуэльфка корчится у костра, стараясь не кричать. – Трусливая идиотка. На этот раз я тебя лечить не буду.
– Будешь, – задыхаясь от боли в обожженной руке, пробормотала Иефа. – Еще как будешь. И лечить будешь, и помогать будешь. Никуда ты не денешься, стерва. И не надо больше впаривать мне сладкие рассказки про вашу с Себом неземную любовь. Не работает. Мне тебя не жалко. Больше нет. Ты шлюха, а он убийца. Вы друг друга стоили, не спорю, извращенцы хреновы. Идеальная пара, провались оно все к дьяволу. Вот только я тут ни при чем. Без меня как-нибудь, слышишь?
– Да ты... ты ревнуешь! – Элена расхохоталась злобно и торжествующе.
– Приплыли, – с отвращением глядя на хохочущую ведьму, кивнула головой полуэльфка. – Ревную. Как же иначе-то.
– Да ты кем себя возомнила, пичуга?! Кто ты – и кто он!
– Он? – Иефа задумалась на секунду и усмехнулась как-то на редкость гадостно, так, что ведьма вдруг перестала смеяться и посмотрела на барда почти со страхом. – Я тебе скажу, кто он. Он – слюнявый, распущенный, безответственный мальчишка, слабовольный и недальновидный. Мальчишка, позволивший капризной малолетней дурочке вертеть им, как ей в голову взбредет. Мальчишка, допустивший, чтобы его сестру отправили на костер оголтелые фанатики в рясах. Мальчишка, не выдержавший порки в церковных подвалах. Мальчишка, объевшийся магией. Мальчишка, мучающий каждого, кто попадется под руку. Мальчишка, за четыреста лет так и не ставший взрослым мужчиной. Вот кто он. А я – та, без кого ты не можешь существовать. Я Иефа, бард. Пичуга без воли и голоса. Чудовище на дне ущелья. Полукровка, бродящая по лесам в обнимку с совомедведем. И сейчас меня не интересуют ваши семейные воспоминания. Сейчас я хочу вылечить свою руку. И ты мне в этом поможешь.
– Ты не смеешь... – прошептала ведьма.
– Смею, – отрезала полуэльфка. – Ты сама так хотела.
Иефа отвернулась от ошеломленной Элены, накрыла обожженную ладонь здоровой рукой, закрыла глаза, сосредоточилась и произнесла Слово. Ведьма вскрикнула, отступила на шаг, выставила перед собой руки, защищаясь. Костер, уже совсем было потухший, взметнулся в ночное небо столбом оранжевых искр. Вздрогнул и поднял голову потревоженный Вилка. Иефа открыла глаза, поймала ошеломленный взгляд Элены и повторила Слово чуть громче. Ведьма раскинула руки, из ее солнечного сплетения к барду потянулась светящаяся белая нить, оплела руки полуэльфки и впиталась в кожу. Иефа выдохнула и посмотрела на ладонь. Покрытая волдырями кожа разглаживалась, бледнела. Через минуту от ожога не осталось и следа.
– Видишь, как все просто, – сказала полуэльфка и подняла голову, но призрачной ведьмы нигде не было. Встревоженный совомедведь сунул морду хозяйке под локоть и забурчал. – Все хорошо, малыш, – Иефа задумчиво потрепала детеныша по загривку. – Все хорошо. Не бойся.
Глава 4
Иногда Стиву казалось, что он больше никогда и ничего не почувствует. В эти блаженные минуты он переставал понимать, куда и зачем идет, деревья и кусты сливались в сплошное желто-зеленое пятно, неумолчный шум леса отдалялся, а в голове было пусто-пусто, тихо-тихо. Так тихо, что постепенно начинало звенеть в ушах. Стив ждал этих минут, жаждал всем своим естеством, потому что тогда становилось небольно, нестыдно, негадко и нетошно. Становилось никак. И окружающий мир, перечеркнутый большим равнодушным НЕ, казался вполне терпимым. Под знаком НЕ даже можно было жить. Этот знак представлялся иногда Стиву ветхой трактирной вывеской, поскрипывающей от порывов ветра, и сам он виделся себе дряхлым согнутым стариком, бездумно сидящим на лавочке у крыльца, следящим почти незрячими глазами за неспешным движением облаков по небу, не думающим ни о чем. Длинная седая борода и протертая до дыр память. Смирение.
Но это было так редко.
Все остальное время мир лежал на плечах Стива громадной каменной глыбой. Жизнь под знаком НЕ на долгие, долгие часы сменялась жизнью под знаком СЛИШКОМ. Слишком ярко светило солнце. Слишком громко шумели деревья. Слишком весело пели птицы на рассвете. Слишком явно молчали товарищи по походу и настолько же слишком натужно говорили. Слишком услужлива была память. По ночам снились слишком четкие, подробные сны, и в конце концов Стив почти перестал спать. Он ждал дежурств, как спасения, но и дежурства были слишком спокойны и однообразны, и ничто не отвлекало от мыслей. Мыслей, которых было не много, но даже этих немногих было слишком.
"Почему я ушел? – думал Стив. – Почему? Почему поверил им, почему послушал? Я бы справился с бестией, может, не сразу, но справился бы. Пусть бы Вилка остался с ней, но не там, не в темноте, не среди всего этого. Пусть бы он остался с ней в лесу. Под открытым небом. На свободе. Пусть бы у него был выбор. Почему я ушел? Нет, раньше. Почему я не успел? Не докричался до Зулина? Не заслонил ее от заклинания? Нет, еще раньше. Почему я отпустил ее в пещеры одну? Она не хотела. Она боялась. Боялась и все равно пошла. А я обещал прикрыть ее, уберечь. Спасти. Почему я отпустил ее одну? Почему..."
Стив разматывал клубок все дальше в прошлое, и каждое новее "почему" добавляло свой груз к каменной тяжести мира на его плечах. Столько всего можно было сделать. Или НЕ сделать – и все было бы хорошо. С ней все было бы хорошо.
"Я ее предал, – думал Стив. – Вот как все просто, оказывается. Без реверансов. Я ее предал. Я, Стиван Утгарт, Второй в роду. Страж Ворот. Лучше бы я утопился в бочке пива вместе с братом. Отец не примет меня в семью, когда наступит срок. Утгарты держат слово. А я не сдержал. Я буду долго и трудно жить, помня об этом. Потом умру и уйду в Холодные Штольни. Все правильно. Но почему? Почему я ушел?"
Сидя по вечерам у костра, Стив ловил себя на том, что ждет, когда намаявшийся за день бард, зевая, ляпнет какую-нибудь ехидную глупость, и Зулин тут же взъерепенится в ответ, и они начнут переругиваться, и Ааронн встрянет с каким-нибудь едким замечанием, и тогда спор наберет обороты и затянется на ближайшие пару часов... Но Иефы не было, и по вечерам у костра молчали.
Мир застыл. А Стиву так нужны были события. Стычки, драки, выматывающие марши, чтобы из боя – снова в бой, чтобы делать хоть что-нибудь. Но ничего не происходило.
На вторые сутки после пещер Зулин осторожно поинтересовался, что же они будут делать, когда доберутся до дварфов, на что Стив буркнул: "Дойдем – разберемся", и разговор заглох.
На третьи, когда партия уже расположилась на ночлег, в лагере появился странный юркий зверек ("Смотрите-ка, ласка..." – удивилась Этна) и слегка наделал шума, сцепившись с недоумевающим Зверем. Кот шипел и отмахивался от неожиданного противника, и телепал Зулину что-то явно нецензурное, потому что пересказывать мысли фамильяра маг отказался. Повисев с полминуты на кошачьем ухе, ласка брезгливо выплюнула его, отскочила в сторону, чихнула, обежала лагерь по кругу, сунула нос во все сумки по очереди, вякнула что-то невразумительное и исчезла в ночной темноте, как и не было ее. "Наверное, животные с ума сходят, потому что лес меняется, – предположила дриада, задумчиво глядя вслед зверьку. – Срываются с насиженных мест, ищут новые охотничьи угодья. Вы не заметили – она пришла с запада?" Но с какой стороны явился нежданный ночной гость, никто не знал, и обсуждение постепенно сошло на нет.
На четвертые сутки Стива немного развлек говорливый ручей, который петлял между деревьев, то убегая и прячась в чаще, то снова выныривая из кустов. Стив шагал, прислушиваясь к его деловитому журчанию, и думал о том, что вот было бы пигалице счастье – столько воды, и никуда бегать не надо. Мойся – не хочу...
Утром пятого дня пути ручей вывел партию на поляну, посреди которой возвышался старый, поросший жухлой осенней травой и утыканный замшелыми валунами холм.
– Это уже предгорья? – с сомнением в голосе спросил маг, но наткнулся на красноречивый взгляд дварфа и замолчал, сообразив, видимо, что сморозил глупость.
