Текст книги "Заледенел дом (СИ)"

– Я Иефа, бард. Это так просто, – Иефа открыла глаза, бездумно посмотрела в черное ночное небо. – Так просто...

– Иефочка, ты в себе? – раздался откуда-то сбоку несмелый голос Зулина.

– Я в себе, – кивнула полуэльфка, – вот только больно... – она перевела взгляд на свою ладонь, намертво сжатую в тисках орочьего кулака. – Норах, ты мне, кажется, руку сломал.

– Ничего, новая отрастет, – радостно гыгыкнул орк, но кулак все-таки разжал, внимательно осмотрел бардовскую ладошку и беспечно махнул рукой: – Да и не сломал вовсе, так – помял немного.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила Этна.

– Нормально, – честно ответила Иефа, огляделась и спросила удивленно: – А вы чего тут все... сгрудились? Я что-то не то сделала?

– Она еще спрашивает! – гаркнул Стив, вовремя вспомнивший, что уже наконец можно дышать, набрал полные легкие воздуху и выдал такую мощную матерную тираду, что даже Ааронн, обычно невозмутимый, зарделся.

– Фу, Стив, – сморщила нос Иефа. – Это как-то слишком...

– Обожаю! – патетически воскликнул Зулин, воздел очи горе, вскинул в молитвенном жесте руки к небесам и еще потряс ими для пущей выразительности. – Обожаю, когда Иефа выделывает какой-нибудь кульбит, ставит на уши всю партию, при чем сама все это время благополучно отлеживается в обмороке. А потом, когда у всех по тонне седины на голове прибавилось, приходит в себя, невинно хлопает глазками и просит сохранять невозмутимость!

– Иефа, – Ааронн выразительно глянул на мага, отчего тот перестал потрясать конечностями и насупился, – Иефа, что произошло? Где де Виль?

– Он ушел, – сказала полуэльфка, подумала немного и добавила: – Но я думаю, он вернется.

– Что значит – ушел? Что ты сделала?

– Я с ним поговорила. Я же бард, – Иефа вдруг расплылась в счастливой обезоруживающей улыбке и подмигнула Нораху. – Языком трепать – моя обязанность.

Глава 8

– ...и представляете, он решил, что та самая знатная дама, которая путешествует инкогнито, – это я. Видите ли, его насторожило, что я стараюсь не попадаться страже на глаза. Конечно, я старалась, черт возьми, – они весь вечер за соседним столом сидели и обсуждали, как бы им какую нелюдскую полукровку на сене повалять – а то и блондинки у них, понимаете ли, были, и брюнетки тоже, и рыжие, а вот остроухих еще ни разу. Оно мне надо – на глаза им попадаться? Ну, вот, а этот напыщенный индюк в пунцовых панталонах возомнил невесть что, выпил как следует для храбрости, ввалился ночью ко мне в комнату, панталоны расправил, ножкой шаркнул и кааак заревет на весь трактир: «Сударыня! Я защитник униженных и оскорбленных! Я за брак по любви! Я ненавижу и презираю брачные сделки и насилие над любящим сердцем! Я спасу вас от постылого жениха!» И за меч хватается. А я спросонья не поняла ничего – да и ревел он после принятия на грудь весьма и весьма невнятно, я вообще решила, что это один из тех любвеобильных стражников, что придется теперь ради спасения девичьей чести смертоубийство совершить. Ну вот, картина: индюк ревет, завывает, ножкой шаркает и мечом размахивает, и все это одновременно, а я – в одной ночнушке, между прочим – пытаюсь придумать, чем же его таким по головушке шарахнуть, чтоб не изнасиловал. Ищу оружие, визжу попутно дурным голосом, а сама удивляюсь: что это за странная форма нынче у стражи пошла – с пунцовыми панталонами? Трактир, само собой, уже весь на ушах стоит, хозяйка в обмороке – решила, что с приграничья нелюди поперли – дочка хозяйки (мощная, скажу я вам, девица – вот примерно, как два Стива и еще Зверь сверху) по трактиру мечется, каждого встречного мужика за грудки хватает и умоляет заступиться, и при этом завывает почище моего индюка в пунцовых панталонах, а одежды на ней – всего ничего, кудри, рубаха и швабра. Она шваброй от эльфских насильников отбиваться собиралась, бедолага. Лучше бы бюстом – ей-ей – в ее случае бюст – страшное оружие, им, ежели чего, и размахнуться как следует можно, и по морде двинуть, а вообще враги сами в штабеля складываться будут – от благоговения...

– Стив, Стив... – дварф очнулся, вздрогнул, оглянулся. Зулин шел рядом, и вид у него был растерянный. – Стив, она врет? – свистящим шепотом поинтересовался маг.

– Врет, конечно, – кивнул Стив.

– А зачем?

– Как зачем? Для красного словца... – удивился мажеской недогадливости Стив.

– Я думал, ей плохо, – с несчастным видом признался Зулин. – Она с самого утра – как прорвало – не затыкается. Я думал, это у нее шок так... хм... своеобразно проявляется. Так ей не плохо?

– По-моему, наоборот – хорошо, – ухмыльнулся Стив и отмахнулся от собравшегося еще о чем-то спросить мага: – Дай послушать! Ведь как чешет – песня!

– ...оно ясный пень – у гулящей бабы под кроватью всегда есть какое-нибудь, хоть самое завалящее, оружие. Любовник забытый, скалка, чайник без носика или на худой конец кочерга. У порядочной девушки под кроватью нет ничегошеньки, окромя ночного горшка. И что вы думаете? Пришлось воспользоваться! Индюк-то от собственной благости и мужественности распалился, «Приди – кричит – в мои объятия, о дева! Да не будет твоя невинность разменной монетой в мерзкой сделке двух отживших своё стариканов!» И панталоны свои пунцовые сымать вознамерился. Жуть! Швыряю в него подушкой, на что он вопит «Ах, резвы и игривы девы в ночи!», а сама в панике шарю под кроватью, натыкаюсь на ночной горшок и как раз успеваю выудить его и как следует заехать оным сосудом по мерзкой индюковской харе. Что меня искренне порадовало, так это тот факт, что горшок был пустой. А то, знаете ли, конфуз был бы... Но спас меня вовсе не горшок! Нет-нет!

– Стражники? – рискнула предположить Этна.

– Нелюди-разбойники? – радостно подхватил Норах.

– Ну да, дождешься от вас, душегубов! Ни стража, ни бандиты – меня спасла хозяйкина дочка, та самая, с бюстом. Она ж, если помните, по трактиру металась и мужиков к стенам прижимала в поисках защиты, но мужичонки попадались хлипкие, ни один такого натиска не выдержал, так что она уже в номера к постояльцам ломиться начала. И вот аккурат в тот момент, когда я опускаю на индюковскую башку ночной горшок, это кучевое облако врывается в мою комнату, врезается в индюка, видит мои острые уши, его пунцовые панталоны и черепки на полу, делает какие-то странные выводы, издает трубный вопль, швыряет в меня швабру и хлопается без чувств прямо на индюка. Бедный дядечка! Если разбитый об его голову ночной горшок он еще так-сяк пережил – то рухнувшую на него хозяйскую дочку... не вынесла, как говорится, душа поэта. Вот так я спаслась – пока он под ее бюстом барахтался, монатки свои в охапку схватила – и в окошко...

– Иефа, – то ли брезгливо морщась, то ли пряча улыбку, подал голос эльф.

– Да?

– А теперь расскажи, как оно было на самом деле.

– Да запросто! – ничуть не смутившись, заявила полуэльфка, чем привела Стива почти в состояние умиления. – Я, конечно, приукрасила, кто ж спорит. На самом деле все было по-другому: сижу я вечерком в приграничном трактире, накануне денег заработала вполне прилично, так что законно наслаждаюсь положением состоятельной девицы. Как вдруг – трах-бах, дзынь и прочее, шум-гам-тарарам, со двора вопли-стоны, дверь разлетается в щепки... Ба! На пороге-то тролль! Ростом до потолка, весь в соплях и бородавках, в руке дубина, глаза тупые, зубы желтые...

– Иефа, – расхохотался Ааронн, – ты вообще когда-нибудь тролля видела?

– Никогда, – не моргнув глазом, под общий смех откликнулась полуэльфка, – а что, я как-то не так описываю?

– Немного.

– Ну, расскажешь мне потом, как они выглядят – барды должны быть достоверными. Ну, хорошо, не тролль. Там вообще другая история была. Хозяйскую дочку – имечко у нее – врагу не пожелаешь – Опунция – так вот, хозяйскую дочку, ну, ту, с телесами и шваброй, сильно крысы донимали...

Стив шагал, слушая уже шестой или седьмой по счету вариант истории, смешливо фыркал и наслаждался жизнью. Очнувшись, пигалица стала точь-в-точь, как раньше, ну, разве что, раз в пять болтливей, тут Зулин был прав, но по этому поводу Стив не волновался. Иефа же, как ручей – думал он, следя за стремительно разворачивающимся сюжетом, в котором нет-нет – да и проскальзывали периодически пунцовые панталоны – да, как ручей. Если его перегородить, он будет копить и копить воду, а потом прорвет плотину и будет нестись вперед, как оголтелый, размывая собственные берега... А потом успокоится, утихнет, и снова все будет, как раньше. След, конечно, останется, но это ничего. Шрамы – не раны, шрамы и перетерпеть можно. Что-то она сделала с обоими де Вилями, что-то она такое наболтала своим вредным языком, что один убрался восвояси, а вторая спряталась до поры до времени. Как же ей трудно было молчать – с насмешливой нежностью думал Стив – одно слово – бард...

– ...и вот представьте себе картину – лучший наемный убийца всех времен и народов лезет в окно трактира, аккуратненько так лезет, тихонечко, а под окном сидит Опунция, вооруженная шваброй и бюстом...

– Иефа, подожди, подожди... уф... Иефа, а наемный убийца случайно не в пунцовых панталонах был?

– Само собой! Конечно, в пунцовых! Лезет он, значит, бедненький, в зубах у него нож отравленный – он-то сам перед этим противоядие выпил, так что на него отрава не действует... Чего вы смеетесь? Он предусмотрительный был, наемник этот. Лезет он, предусмотрительно так лезет, ну вот просто все на свете предусматривает: на руках у него предусмотрительно перчатки двойные, чтоб занозы не загнать, а на коленях – предусмотрительно наколенники...

– Стальные?

– Обижаешь! Предусмотрительно кожаные, чтоб не шуметь. А в кармане предусмотрительно сало – петли смазывать, трактир-то старый, обшарпанный, ставни скрипят, как сумасшедшие! В том трактире знаете, какой уровень нравственности был! Ни к кому любовники в окна не лазали, вот как ставни скрипели!..

Только бы подольше. Ежу понятно, что призрачная Элена не будет прятаться вечно, но, может быть, пока она набирается сил, Зулин с Ааронном придумают какой-нибудь ритуал, дунут-плюнут, выругаются по-мажески, и тогда можно будет не смотреть тревожно ей в глаза – серые ли? Или, может быть, Этна... Стив усмехнулся своим мыслям – трансформацией больше, трансформацией меньше, чего уж там.

До гор, если, конечно, ничего такого страшного не случится, если не будет долгих остановок, если... в общем, много всяких "если". До гор остается всего ничего – несколько дней пути, а там...

Может, служители Мораддина смогут придумать что-нибудь: Мораддин – сильный бог, бог-воин, что ему какая-то там призрачная ведьма!

Или...

Стив нахмурился – мысли в голову лезли сплошь крамольные. Но спрятаться от этих мыслей было невозможно – может, если Мораддин не сумеет... или не захочет... может, в заброшенном святилище старого города, о котором шепотом рассказывала мать, когда Стив был совсем маленьким, получится найти помощь. Мать говорила: там, где не справляются мужчины, справится женщина. Старая религия была не так уж глупа – раз просуществовала не одну тысячу лет. Боги приходят и уходят – говорила мать – боги играют своими последователями, как кубиками, строят башни, возводят крепости, наводят мосты, разрушают все это и строят заново... Боги-мужчины, которые так же стремительны и нетерпеливы, как дети. Богини ждут. Ничего никогда не заканчивается – говорила мать – богини ждут, богини прощают, потому что у них материнское сердце. Даже когда их дети поднимают на них руку. Даже когда предают. Даже когда уничтожают.

Мораддин суров, Мораддин опасен и непредсказуем, милость Мораддина еще нужно заслужить – так утверждали жрецы. Возможно, Мораддин и не захочет тратить свою силу на маленькую вздорную пигалицу, застрявшую на грани двух чуждых дварфам миров – эльфийского и человеческого. Вполне возможно. Тогда – Стив устал делать вид, что ему стыдно об этом думать – тогда нужно будет найти старый город, найти заброшенное святилище и попытаться разжалобить забытую богиню, имени которой Страж Ворот, Второй в Роду, не помнил... или не знал вовсе. Если мать говорила правду, если богиня готова прощать отринувшее ее племя, она поможет. Иефа будет избавлена от треклятой герцогской дочки, а значит – и от ее мерзкого братца, и тогда...

Стив мотнул головой, не решаясь продолжить фразу даже мысленно.

– ...а девица Опунция каааак заорет!..

Вот она идет – сверкает глазами, порет всякую забавную чушь, как будто не было пещеры, не было грозовой сети, не было столба пламени и стрелы, воткнувшейся в плечо. Забыла? Нет. Она злопамятная. Упрямая, наглая и злопамятная. С очень странными понятиями о том, что хорошо, а что плохо, с каким-то своим, ущербным, кодексом чести...

Стив горько вздохнул. Вот угораздило же! И вымогатель этот прибился так некстати...

– Иефа, все это очень, очень интересно, но я все-таки повторю свой вопрос: как было на самом деле?

– Так я ж рассказываю, Ааронн, а ты меня все время перебиваешь!

– Нет, ты не рассказываешь, ты вешаешь нам лапшу на уши, а я хочу знать, как было на самом деле, понимаешь? На самом деле.

– Скучный ты, Ааронн. Зануда.

– Иефа!

– Хорошо, не кричи. На самом деле я разбила горшок.

– Ночной?

– Цветочный.

– Защищалась?

– Да.

– От господина в пунцовых панталонах?

– Нет. Там была мышь. Я мышей боюсь. А она, паскуда, шуршала. Ну, я и швырнула.

– А пунцовые панталоны?

– Ну вот, вот, видишь – ты сам все время про них вспоминаешь! Значит, они стоили того, чтобы про них придумали историю. Ты только вдумайся – пунцовые панталоны. Бархатные. Это же не просто так – это же образ! Притягательный, завораживающий! Это как яркое пятно на картине – когда его нет, глазу зацепиться не за что, будь она, картина, хоть трижды шедевром! А так – год пройдет, что ты вспомнишь? Цветочный горшок? Мышь? Дудки! Ты скажешь – а помните, Иефа про пунцовые панталоны врала...

– То есть пунцовые панталоны ты придумала.

– Ну, придумала.

– Иефа, а теперь объясни мне одну вещь: как с тобой вообще можно разговаривать?

– Ртом, Ааронн.

– Чрезвычайно смешно. Чрезвычайно. Шутка на уровне тролля. Я спрашиваю, если ты вдруг не поняла, как тебе можно верить? Хоть в чем-то. Стремление врать заложено в тебе природой? Или ты выработала его путем долгих изнурительных тренировок?

– Да ну тебя.

Нет, ничто не осталось прежним. Раньше пигалица завелась бы еще на несколько часов и в итоге все повернула бы так, что эльфу пришлось бы еще и извиняться за безосновательные нападки на кристально честного барда. Раньше... Раньше Иефа, пожалуй, не стала бы объяснять про образ и яркое пятно, она стояла бы на своем, история все обрастала и обрастала бы новыми подробностями, и в конце концов все забыли бы и про панталоны, и про девицу Опунцию... Раньше. Дурацкое слово. С тех пор, как недоумение прилетело к Стиву верхом на арбалетном болте, жизнь начала делиться на "раньше" и "сейчас", и с каждым разом отрезки становились все меньше, меньше, меньше...

– Озеро!

– Иефа, не меняй тему.

– Да нет же – озеро!

– И что?

– Как – что? Как – что?! Вода, мыться... Слова знакомые? Еще пару дней – и по мне блохи размером с совомедведя прыгать начнут. Нет, вы как хотите – а мне необходимо вымыться.

– Так холодно же.

– Ничего, чистота требует жертв.

Стив хмыкнул. Нет, все-таки есть хоть что-то, что никогда не меняется.

– Нет, правда, давайте остановимся ненадолго, – поддержала полуэльфку Этна, игнорируя недовольные взгляды Ааронна и Зулина. – Час погоды не сделает. Вымоемся, обсушимся – и дальше пойдем.

– Бабы! – презрительно проворчал маг. Стив сочувственно похлопал его по плечу и молча отправился вслед за эльфом выбирать место для незапланированной стоянки.

Костерок игриво потрескивал, листья уютно шелестели, из-за кустов доносился плеск и неумолчная болтовня полуэльфки. Ааронн дремал, Норах задумчиво обстругивал хворостину, Зулин... Ну, Зулин – это Зулин. Стив блаженно потянулся, вытянул ноги к огню и подумал, что мания чистоплотности иногда бывает даже полезна. Она дарит вот такие минуты, когда смущенно кажется, что все не так уж мерзко... Да-да, такие минуты, которые даже бесконечное брюзжание Зулина не в силах испортить, потому что оно – брюзжание – как-то очень по-свойски вплетается в канву дня, как... ну, вот, пожалуй, как дым от костра. Глаза ест, а пахнет вкусно...

– Невозможная безалаберность! Просто невозможная безалаберность. Хотя, чему, собственно, я удивляюсь, если с самого начала все шло через пень-колоду? Нужно было оставить ее в городе еще тогда, когда она сцепилась с Ташей. Так нет же – бегом, скорей, быстрей, я нашел вам барда, вперед, мои храбрые друзья, неситесь, как ветер, ловить гоблинов! И вот, пожалуйста, – в самый ответственный момент, когда полдела сделано, когда нужно всего лишь решить вопросы организационного, так сказать, характера, и каждая минута – каждая! – каждая минута на счету, мы не затягиваем потуже пояса, не собираем волю в кулак, не стискиваем зубы – нет! Мы – моемся. Вернее, мы сидим в кустах, как полные идиоты, и слушаем, как этот юный гиппопотам по имени Иефа плещется и горлопанит на весь лес. Сколько времени нужно для того, чтобы вымыться? Пять минут? Десять? Нет, ну что вы, право слово. Там же Иефа – она же не в состоянии смыть с себя грязь, потратив на это минимум времени и не оповестив об этом всю округу при помощи какого-нибудь священного гимна, при чем обязательно на эльфийском языке. "Вот я вымыла левую ягодицу – тра-ля-ля, ликует вся земля! Вот я приступила к мытью правой!"

Стив не выдержал и фыркнул. Действительно, последние полминуты полуэльфка заменила болтовню какой-то на диво немелодичной песенкой на эльфийском. "Даже странно, – подумал Стив, старательно отгоняя от себя образ вымытой левой ягодицы барда, – до чего противно звучит... И мелодия знакомая... Ба, так это ж дварфская! Какого хрена тогда на эльфийском?"

– ...конечно, это же событие! Иефа отправляется мыться! Почему, ну почему я не вспомнил в нужный момент напутствие своего учителя, который, хоть и был совершенно спятившим мерзким стариканом, порой говорил весьма умные вещи! Он же предупреждал меня – никогда, ни при каких обстоятельствах не вести дела с бабами! Собирайтесь, слетайтесь, сбегайтесь со всех сторон – у нас голый мокрый бард за кустами, а миссия... боги, какие пустяки, подумаешь, миссия! Главное, что...

– Тихо! – сдавленно рыкнул на мага Норах, и Стив, внутренне сжавшись, подумал, что слишком хорош был момент. Ну вот слишком.

– Что такое? – горестно удивился маг.

– Помолчи, – напряженно вслушиваясь в истерически-веселое пронзительное пение барда, процедил орк и тронул Ааронна за плечо. – Слышь, друг, проснись. Там что-то происходит. О чем она поет? Я ваше эльфячье наречие плохо понимаю...

– Убери руки, – брезгливо сморщился эльф, открыв глаза. – Я не нанимался переводчиком для неграмотных следопытов. И я тебе не друг.

Стив встревоженно подался вперед, готовый в любой момент вскочить и бежать, и прислушался, пытаясь вникнуть в смысл песни, но если разговорный эльфийский он еще через пень-колоду понять мог, то в песенном варианте запутался и потерялся почти сразу. Единственное, что смог с некоторым удивлением разобрать Стив, был эльфийский аналог всеобщего "бляха-муха", повторяющийся с завидной частотой.

– Что-то случилось, – настойчиво повторил орк. – Голову даю, да послушай, ты!

– С чего ты взял, если не понимаешь, что она поет?!

– Я слышу, как она поет! Переведи, друид, со мной потом поцапаешься...

– Да помолчи ты... – Стив с нарастающей тревогой следил за тем, как вечно невозмутимое лицо эльфа сначала изумленно вытягивается, а потом хмурится и каменеет. Когда Ааронн повернулся к застывшим сопартийцам, Стив уже держал наготове топор.

– Там тролль, – коротко сообщил Ааронн. – Его нужно отвлечь.

***

Вода была не просто холодной. Иефа зябко поежилась, воровато оглянулась в сторону кустов, за которыми расположилась мужская часть партии, потом с завистью посмотрела на Этну, которая неспешно плавала недалеко от берега с таким невозмутимым видом, будто купалась не в ледяном осеннем озере, а как минимум в парном молоке. Стоять голышом на берегу и мерзнуть было глупо, и полуэльфка решила мерзнуть с пользой: зажмурилась, сдавленно взвизгнула и плюхнулась в озеро. От холода перехватило дыхание, Иефа пробкой выскочила на поверхность и поплыла, поднимая тучи брызг, тараща глаза и отфыркиваясь. Этна обернулась на заполошенное фырканье барда и вдруг засмеялась, брызнула водой. Иефа неуверенно улыбнулась в ответ, чувствуя, как где-то внутри разливается уютное шерстяное тепло, укутывает по самую макушку, и вода уже не так холодна, и мир уже не так мрачен – в голове тихо, на душе спокойно, и хочется болтать о всяких пустяках вроде ярких пятен на картине – вот дались ей все же эти картины! – или свежих ягодных пирогов. Иефа нырнула, проплыла немного под водой, наткнулась на пятку дриады, цапнула, потянула вниз, отпустила. Этна, брыкаясь и хохоча, швырнула в полуэльфку глянцевым листом кувшинки. "Почему я так сильно ее ненавидела?" – удивленно подумала Иефа и повторила вслух:

– Почему я так сильно тебя ненавидела?

– Не меня, – откликнулась Этна, подгребла ближе к берегу и принялась мыться. – Да, в общем, и ненависти настоящей не было. Досада, пожалуй... Да? Он ведь дал тебе понять... Не сказал прямо: "Ты мне нравишься", нет, это не в его стиле, но дал понять, наверняка... Правда?

– Да, – кивнула Иефа. – Ситуация была такая... не спутаешь. А тут ты. В самый ответственный, можно сказать, момент... То есть, нет, не подумай ничего такого... – Иефе стало смешно. – В общем, не суть.

– Вот об этом я и говорю. Это же Ааронн. Когда у него что-то не получается, он начинает наказывать того, кому на тот момент не посчастливилось оказаться ближе всего. Он пытался меня спасти и не смог. А виновата оказалась в этом ты. Не потому что сделала что-то не так, а просто потому, что была ближе всех. Он дал понять, что ты ему небезразлична, а потом принялся травить и наказывать тебя за свою неудачу. Самое смешное, что в итоге ты повела себя точно так же, как он. Ты не стала злиться на него за то, что он был несправедлив к тебе. Ты не стала злиться на себя за то, что принимаешь это близко к сердцу. Ты выбрала злиться на меня, тебе так было удобнее. На чужих вообще злиться проще.

– Ты очень старая? – серьезно спросила Иефа.

– Очень, – задорно улыбнулась Этна.

– Врешь?

– Кто знает? – дриада снова засмеялась.

– Этна... – Иефа поводила ладонью по поверхности воды, неторопливо подбирая слова. – Ты...

– Да? – дриада обернулась, внимательно посмотрела на барда.

– Давно ты... давно тебе не нужен камень? Я имею в виду...

– Источник?

– Да. Давно он тебе не нужен? Он ведь тебе не нужен. Они не замечают – потому что в этом походе вообще никто ничего не замечает, пока носом не ткнут... Нет, не смейся, я такая же, я тоже ничего не замечала раньше, хоть мне и казалось, что я чертовски проницательна. Но это было тогда, до... ну, ты понимаешь.

– Хочешь сказать, что ты выросла? – усмехнулась дриада.

– Не знаю, – досадливо дернула плечом Иефа. – Может быть. Ты пошла с нами, потому что не могла без нас обойтись. А сейчас... Сейчас все по-другому. Кто носит источник? Стив?

– Нет, – покачала головой Этна и едва заметно изменилась в лице.

– Не бойся, – по-своему поняла ее полуэльфка. – Я никому не скажу, если ты не хочешь. Просто я хотела бы понять...

– Иефа, – звенящим от напряжения голосом произнесла дриада и опустилась в воду по шею, – не оборачивайся, веди себя, как ни в чем не бывало, дурачься, водой плещись, только подплыви ко мне поближе.

Иефа недоуменно подняла брови, но возражать не стала: изобразила игриво-вялый хохоток, плеснула пару раз в дриаду водой и подплыла поближе.

– Только не визжи и не дергайся, – нервно улыбаясь, процедила Этна. – Там тролль. На берегу. Шагах в двадцати от нашей одежды. Сидит и смотрит.

Иефа покрылась мурашками и испытала непреодолимое желание сделать именно то, от чего предостерегала ее дриада, а именно: обернуться, как следует завизжать и ломануться к берегу, на котором аккуратной кучкой лежала такая родная, такая чудесная, практически спасительная одежда. Громадным усилием воли подавив первый порыв, Иефа нырнула, вынырнула, преувеличенно бодро отфыркиваясь, обернулась вокруг своей оси, вроде как играя, мельком глянула в сторону берега.

– Я его не вижу, – шепнула она, подплыв обратно к дриаде. – Я читала, что они неповоротливые. Может все-таки...

– Не успеем, – мотнула головой Этна. – Это миф, что тролли медлительны. Двадцать наших шагов – несколько его прыжков. Как только двинемся к берегу, ему станет неинтересно просто сидеть и смотреть. Мы даже штаны натянуть не успеем.

Иефа шаловливо брызнула в Этну водой, мысленно проклиная свою дурацкую тягу мыться, где попало, и мечтая только об одном: вылезти из ледяного озера, обтереться и одеться.

– Что нам делать? – стуча зубами, спросила она.

– Нужно дать знать нашим, – пропела на эльфийском дриада, хохотнула игриво, заставив барда содрогнуться, и добавила переливчатой трелью: – Нужно, чтобы его кто-то отвлек.

– Ты с ума сошла? – поразилась Иефа. – Нашла время петь.

– Кричать нельзя, звать нельзя, – в той же дивной манере продолжила дриада. – Можно спеть на эльфийском.

– Тролли знают всеобщий? – дурея от нелепости ситуации, спросила полуэльфка.

– А хрен их знает! – в сердцах сплюнула дриада и принялась натужно хихикать и плескаться.