Текст книги "Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова"

Автор книги: Александр Сегень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

– Честно говоря, нет.

– Да и я тоже предпочитаю правду жизни, упоение в бою. Вот били мы как-то раз в Боснии хорватню, усташей то бишь…

Но он не успел рассказать очередную свою геройскую историю, как лязгнул замок и массивная железная дверь открылась. В узилище вошли трое гордого вида чеченцев, жизнь которых обеспечивалась из-за спин автоматными дулами телохранителей.

Генерал встал и смело взглянул в глаза пришельцам. Следуя его примеру, Дмитрий Емельянович тоже встал, поначалу довольно трусливо. Страх охватил все его существо. Он понял, что прямо сейчас им будут резать глотки. Но вместе с тем, глядя на генерала, он почувствовал и стыд за свою трусость. Ведь он, Дмитрий Выкрутасов, сын пехотинца Емельяна Выкрутасова, прошедшего всю Великую Отечественную от сорок первого до сорок пятого, не имеет права кланяться врагу, не смеет бояться! И, собрав все свои душевные силы, он сделал попытку глянуть на чеченцев орлом.

– Добро пожаловать, дорогие гости, – сказал генерал.

– Ты, что ли, Хунсаг? – сердито спросил один из гостей.

– А разве ты меня не узнаёшь? – усмехнулся генерал.

– Пока не очень, – сощурился чеченец. – Где же твой топор?

– В пеньке застрял, – отвечал генерал.

– Кури, – протянул чеченец пачку сигарет «Парламент».

– Не могу, боюсь лес подпалить, – стойко держался русский генерал.

– А это что у тебя? – указательным пальцем чеченец полоснул генерала по шраму на горле. – Кто это тебя так?

– Это я сам себя, – улыбнулся генерал. – Лишние ветки с морды срезал, вот и порезался.

Чеченцы переглянулись между собой, обмолвились несколькими короткими фразами, развернулись и пошли вон. Выкрутасов, набравшись смелости, выкрикнул приказным тоном:

– Пусть пить дадут!

– Сейчас дадут, – слегка оглянувшись на ходу, обронил один из чеченцев.

Дверь захлопнулась, узники снова оказались наедине друг с другом. Сели на топчаны, перевели дух. Дмитрий Емельянович хотел было сказать что-то смелое, но первым заговорил генерал:

– Так вот, усташи получше борзиков вояки будут. Был у нас с ними бой за селение Храбреновац. Слово-то какое! Это тебе не Гнилице какое-нибудь, не Бляха-Муха. Усташей – человек двадцать, но дерутся, как черти, никак мы их не вышибем. В Европе среди врагов у нас самые крепкие ребята немцы, хорваты и венгры, остальное все алюминий. И вот, представь себе, наступает мой день рождения. И взяла меня глупая лихость позвать их на выпивку. Взял я громкоговоритель и по-сербски – они хоть и хорваты, а язык у них тот же, сербский, – объявляю им свою волю: приходите, мол, сегодня к шести часам вечера в корчмарницу «Успут»… Точнее, нет, это была не корчмарница, а кафана, маленький ресторанчик по-ихнему. Расположение его было удобное – под большим дубом столики на улице. И во время боев нисколько не пострадал. Вот, дальше говорю им, что с шести до полуночи мы вместе будем пить-гулять за мой счет, потом разойдемся по своим позициям и с завтрашнего утра, с шести часов опять начнем друг друга бить с прежней любовью.

– И что же хорваты? – заинтересовался Выкрутасов.

– Пришли, черти! – захохотал генерал. – Не все, правда, только пятеро. А которые остались на своих позициях, поклялись в это время отсыпаться. Уселись мы в «Успуте» за столиками – я, человек пятнадцать наших и сербов, пятеро усташей. И чин чинарем отметили день рождения генерала Мечетича. Я там тогда был Мечетичем. Медвежонкиным по-ихнему. И хорошо так посидели, выпили крепко наилучшей сливовицы, какой только можно было достать в селении Храбреновац, произносили тосты за их доблесть, за нашу доблесть, за их стойкость, за нашу стойкость, потом песни стали петь, они свою споют, мы нашу – «Тамо далеко», «Точи нам, точи нам…», «Четри слова» и так далее. В общем, так хорошо посидели до самой полуночи, что расставаться не хотелось. Но война есть война и уговор есть уговор. Качаясь, встали из-за столов, расцеловались на прощанье и разошлись. А утром мы уже снова их вышибали за милую душу из Храбреноваца, дрались так, словно вчера не пили и не пели вместе.

– Вышибли их из Храбреноваца? – спросил Выкрутасов, весьма тронутый этим рассказом.

Открылось окошечко и явилось чудо из чудес.

– Эй, Хунсаг, держи тебе! – протягивал стражник-чеченец две бутылки пива.

– Ох, ё-о-о твою матч! – по-футбольному воскликнул Дмитрий Емельянович, первым беря драгоценное питье. – Смотри-ка, генерал, даже откупорили, чтоб нам не мучиться.

– Я б зубами открыл, – нахмурился генерал, принимая из рук Выкрутасова одну бутылку. Пиво было ставропольское. Оба жадно прильнули к горлышкам. На вкус напиток оказался не очень, с каким-то железистым привкусом. Да и теплый. Но все равно приятно утолял жажду.

– Не отравят? – спросил Выкрутасов весело.

– Конечно, отравят, – улыбнулся генерал. – Потом зарежут, потом изнасилуют, потом продадут, потом перепродадут. Пей – не спрашивай. А хорватов мы из Храбреноваца выбили. Но потом – Дейтон и так далее. Опять позор России… Как хасавюртовская лебедятина. Кстати, судя по привкусу, они и впрямь сюда что-то сыпанули. Готовься, Гондурасов, ко сну. Возможно, что и к вечному. Эй, воин Аллаха! Что в пиво подсыпали?

Дверь безмолвствовала. От слов генерала Дмитрию Емельяновичу стало нехорошо. К тому же и железистый привкус сохранялся во рту, как вестник близкой беды. Но поздно было спохватываться – бутылки стояли на полу пустые.

– Может, два пальца в рот? – спросил Выкрутасов.

– Вряд ли поможет. Да и жалко! – громко заржал генерал.

– А, будь что будет! – махнул рукой Дмитрий Емельянович. Он уже успел привыкнуть к храбрости. И прошло еще добрых полчаса, прежде чем его стало тяжело и властно валить в сон.

Глава четырнадцатая

ПУРГАТОРИЙ

Время матча истекло, «Бавария» выигрывает 1:0, и вдруг нечто небывалое – мы забиваем два гола в добавленные две минуты и спасаемся от гибели! Словно проснулись от страшного сна. Питер Шмейхель

Он проснулся от страшной головной боли, сел на своем топчане и долго-долго не мог никак понять, откуда здесь взялись деревья. Потом еще появились окна домов, припаркованные во дворе автомобили. Именно во дворе, а не в тесном узилище. Он сидел на скамейке, а на соседней скамейке лежал генерал многофамильный и многострадальный.

Ох, но до чего же невыносимо болела голова! Это от одной бутылки пива-то! И в животе скреблось, будто там шел футбольный матч и шипы на бутсах у футболистов были длиннее обычного. Еще бы! За двое суток яйцо вкрутую, помидор, кусок черного хлеба и бутылка пива!

Но где они?!

– Эй, Виктор! – попробовал разбудить он генерала. Тот спал и не просыпался.

Между тем вставало утро, окрашивая дворик в голубые и розовые младенческие тона. Чистый воздух волновал душу. Был ли сном плен или сон – это утро? А может быть, сон и то, и другое?

Медленно, боясь, как бы не лопнула голова, Дмитрий Емельянович направился со двора на улицу.

Его взору открылась картина весьма живописного бульвара, обсаженного пирамидальными тополями и отдаленно напоминающего бульвар Тараса Шевченко в Киеве. Но где Киев, а где Кавказ – соображать надо! Понимая всю глупость вопроса, Дмитрий Емельянович все же обратился к пробегающей мимо девчушке лет восемнадцати:

– Это какой город, дочка?

– Пойди еще поспи, папуля! – ответила вертихвостка с презрением.

Следующим прохожим оказался спортсмен лет пятидесяти, совершающий утреннюю пробежечку. К нему Выкрутасов подкатил уже с умом:

– Земляк! Прости, забыл, как называется в вашем городе главная футбольная команда?

– Так же, как и город, – получил он ответ. То есть не добился необходимого знания. Он стал мучительно припоминать, какие команды южного второго дивизиона носят названия городов, Махачкала, что ли? Нет, там, кажется, «Динамо». Майкоп? Нет, в Майкопе «Дружба», по-адыгейски «Запошно». Моздок? Пожалуй.

Третьим прохожим оказался старичок-кавказец.

– Дедушка, это Моздок, да?

– Моздок, пропади он к такай-такай матери! – сердито сплюнул старичок и зашагал дальше.

Вернувшись к генералу, Дмитрий Емельянович снова стал его будить. Наконец добился своего и оповестил героя всех войн, что они очутились на воле в городе Моздок.

– Это очень даже и неплохо! – обрадовался генерал. – В Моздоке у меня тоже Галя имеется. Только вот… адресок я что-то запамятовал. Проклятые борзики! Своим снотворным мне полпамяти отшибли! Постой-постой… У нее телефон простейший. Ага! Вспомнил! Пошли звонить. О-й-й-й… До чего ж башка болит!

Найдя на бульваре телефон-автомат, генерал набрал номер. Слушая гудки, подмигнул Выкрутасову:

– Вот и гадай, Димоша, кто нас из плена вызволил – Аллах с Кораном, Христос с авосем или чеченский чорт.

– Или Лев Яшин, – улыбнулся Выкрутасов.

– Точно! Скорее всего Лев Иваныч! – захохотал генерал.

В трубке ответили.

– Алё! Алё! Галочка? Это ты, моя родненькая? Здравствуй, Галкыш! Галинка-малинка-калинка моя, в саду ягода Галинка-малинка моя! А я приехал! Мы с приятелем только что из Диснейленда вернулись. Ага! Да ты его знаешь – Митька Гондурасов. Не помнишь? Вспомнишь. Как увидишь, сразу вспомнишь. Так что – встречай гостей, Галкидыш! Тут только загвоздочка странная. Напомни мне адресок свой. Да на аттракционах всю память выветрило. Так… Дом? Ага… ага… Все вспомнил! Летим на всех парусах, Галкиндочка! – Он повесил трубку. – Ну, Митридат, благодари Бога, что есть генерал Открывалов, то бишь я.

По пути он рассказывал о своей дружбе со Львом Яшиным:

– Да, отличнейший был человек Лев Иванович. Я его знал почти как тебя, Гондурас ты этакий! Однажды прихожу на стадион, он мне говорит: «Попробуй-ка мне забить, Виктор». Я ставлю мяч чуть подальше одиннадцатиметровой отметки, разбегаюсь, бью – мяч в воротах. Он: «Случайность!» Я снова бью, в другой угол – опять гол! Он уже недоумевает: «Как это ты? Мне? Яшину?» Бью третий раз – снова мяч в сетке! Тут он уже расстроился и – матом на меня. Так-то вот, Митя, я три гола самому Яшину вколотил. Эх, сейчас придем, устроим себе пургаторий – помоемся, значит. У Галки квартира хорошая, ванная роскошная, все удобства, две комнаты, кухня большая.

Однако он явно перепутал здешнюю, моздокскую Галю с какой-то другой, потому что квартира оказалась запущенная, ванна сидячая, к тому же без горячей воды, кухня с таракашками. Только что комнат и впрямь оказалось две. Бурной радости по поводу двух вернувшихся из Диснейленда гостей в камуфляжках хозяйка квартиры не проявила, но и не выгнала, накормила кое-каким завтраком и повела генерала к соседям, у которых имелся телефон.

– Нас сюда забросило, – объяснял ей генерал, – а вещи с деньгами ветром унесло в Сайгак-Сарай. Надо связаться, сказать ребятам, чтоб срочно везли их сюда.

Выкрутасов уже устал от генерала, от его неиссякаемого оптимизма и неисчислимых баек. Дмитрию Емельяновичу до тошноты надоело быть Гондурасовым, и он мечтал о побеге. Дождаться вещей и денег и бежать.

– Ну, Димуленция, радуйся и ликуй! Завтра утром Ласточкин и Иванов прискачут сюда, дозвонился я, – сообщил генерал по возвращении. – Славься, славься, город Моздок, славься, веселенький Галкин задок!

– Но-но, попрошу без хамства! – обиделась хозяйка. Впрочем, сразу после этого она без сопротивления удалилась с генералом в другую комнату, где они и закрылись. Выкрутасов лежал на диванчике, млея от сознания того, что они спасены, веря и не веря такому нежданному счастью. Изредка до его слуха доносились постанывания и повизгивания хозяйки дома, и он вздыхал, жалея, что у него нет в Моздоке знакомой женщины.

Потом раздался крик. Это совсем вывело Выкрутасова из себя. Что он ее – режет там, что ли? Безобразие. Вскоре в комнату сунулось смеющееся мурло генерала:

– Ты не пугайся, Димофон, они всегда со мной кричат, ничего страшного. Я это называю «блицкрик». Я похлопочу, чтоб тебе подружку…

– Не надо мне! – зло огрызнулся Дмитрий Емельянович. – Что я – скот, что ли?

– А я – скот, – хохотнул генерал и отправился доказывать свое скотство. Озлобленный Выкрутасов звукоизолировал голову огромной подушкой, красиво расшитой оленями на лесной поляне, его тошнило от ненависти к генералу, доставившему ему такое несметное количество неприятных минут. Он бы отправился теперь гулять, но разумно опасался, что его арестуют в камуфляжке и без документов. Оставалось одно – уснуть. И он уснул.

Проснувшись через несколько часов, Дмитрий Емельянович долго боялся открыть глаза и увидеть тоскливый интерьер чеченского заточения, но запах жареного лука несколько успокоил его. Он встал и отправился в сторону запаха.

– И вот, представь себе, Галченыш, руки мои там, ноги – там, подо мной – бездонная пропасть, и вот я… А-а-а! Проснулся! – Генерал сидел на кухне с какой-то уже другой Галей и, попивая пивко, что-то ей заливал о своем прошлом.

– Здрасьте, – противным голосом сказал Выкрутасов.

– Ты что, не узнаёшь, что ли? – воскликнул генерал. – Это же твоя Галка! – Он кивнул в сторону гостьи.

– А где хозяйка дома? – спросил Дмитрий Емельянович.

– На работу ушла, сегодня же понедельник. Ну обнимитесь же наконец!

– Чо-то он, по-моему, не хочет, – усмехнулась эта, «выкрутасовская» Галка.

– А мы разве знакомы? – спросил бывший политинформатор.

– Да ты же с ней в одном классе учился, портфель носил, цветами задаривал! – возмущенно заявил генерал.

– Да ладно вам! – махнула на него рукой гостья, встала и приблизилась к Выкрутасову: – Будем знакомы, Таня.

– А почему не Галя? – фыркнул Выкрутасов.

– Да это Виктор всех Галями называет, а вам можно звать меня Таней, потому что я на самом деле Таня.

– И что же дальше? – продолжал вредничать Выкрутасов.

– А ничего, чайку попьем, поболтаем о том о сем, – не спешила обижаться гостья. – Вы кто по гороскопу?

– Поросенок он! – захохотал генерал. – Ты чего, Димоноид, такой хмурый? Садись, выпей пивка или чайку. Я сейчас. – Он подмигнул Тане и отправился в туалет.

Таня еще ближе придвинулась к Выкрутасову, легким толчком усадила его на стул, а сама села ему на колени, обвив шею руками. Особой красоты в ней не наблюдалось, но то, что она была явно нацелена генералом на Выкрутасова, не могло не взволновать Дмитрия Емельяновича.

– Какое у вас лицо измученное, – нежно сказала Таня. – Вы много страдали, видели ужасы войны, мучились в плену. Вам необходимо снять напряжение. Поцелуйте меня.

– Простите, я женат и храню верность своей жене, – воспротивился Выкрутасов.

– А там? Разве у вас не было фронтовой подруги? – томно простонала Таня и прикоснулась губами к его уху.

Дмитрий Емельянович панически вспомнил про чемпионат мира.

– Здесь есть телевизор? – спросил он.

Увы, это был его последний оборонительный залп.

Проснувшись среди ночи рядом с Таней, он чуть не заскулил от досады – ведь здесь был телевизор, но вместо того, чтобы смотреть матчи одной восьмой финала, он поддался женским чарам. Проклятый генерал! Мало было рискованного прыжка с парашютом в пьяном виде, когда Выкрутасов мог запросто разбиться, мало чеченского плена, где ему запросто могли перерезать глотку, теперь еще эта Таня. А что, если она из зоны риска?.. Хотя вряд ли. Просто одинокая моздокчанка, или как там называются жительницы Моздока? Моздянки? Моздокиньки? Бежать, бежать отсюда! Прочь! В Моздок я больше не ездок!

– Что ты стонешь? – прошептала в тревоге Таня. – Тебе приснилось пережитое? Все осталось позади, жестокость и кровь канули в прошлое. Ты со мной. Обними меня, прижмись!

Бог весть чего наплел ей про Выкрутасова генерал.

– Мне приснилось, что мы штурмуем Диснейленд и американцы лупят по нам бронебойными микки-маусами, – пошутил он.

– Болтун! – восхищенно прошептала ему в ухо Таня, снова увлекая в свой мир.

Утром он проснулся в кровати один. Оказалось, что Тане нужно было бежать на утреннюю смену, она работала на гардинной фабрике.

– Ничего, хлопец, к вечеру вернется твоя дивчиночка, – гоготал ненавистный генерал, хлопая Дмитрия Емельяновича по плечу. Плен продолжался. Хотя и не такой страшный, как чеченский, но все же – плен.

– Где же обещанные Иванов и Ласточкин? – стонал Выкрутасов, сидя с генералом и хозяйкой дома, молчаливой Галей, на кухне и попивая плохонький чаек с печеньицем. Галя ему тоже была ненавистна. Ишь ты, молчунья, зато в блицкриках не молчишь!

– Куда ты спешишь, Димкерц! – улыбался генерал. – Это немец, япошка спешит, америкос вонючий. Им так положено. А русский человек никуда не спешит. У него в запасе вечность. Эх, Галкыш, если б ты знала, в каких мы только переделках не были с Гондурасовым! Вот привезут мои соколы деньжат, мы отметим наше освобождение из плена!

– Из какого плена? – спросила Галя.

– Да там, в Диснейленде, – засмеялся генерал.

– Ладно уж врать, а то я не знаю, какой ваш Диснейленд, – вздохнула Галя, ласково глядя на генерала, а заодно и на Выкрутасова.

Майор Иванов и подполковник Ласточкин, вопреки самым пессимистическим прогнозам Выкрутасова, в полдень явились. Дмитрий Емельянович, видя свои вещи и чемодан, не верил глазам. Но еще больше он не поверил своему счастью, когда генерал тут же и заявил:

– Ну, соколы, зададим шороху местным магазинам! Димолёт! Ты пойдешь с нами или отдыхать будешь?

– Я лучше здесь побуду, посторожу, – пробормотал Выкрутасов. – Сердчишко что-то пошаливает.

– Перестарался, что ли? – подмигнул ему генерал. – Ну полежи, отдохни. Вернемся, будем пить за свободную Ичкерию. А Чечня – Чечни я не боюсь! Чечня ведь тоже русская земля! Мы скоро вернемся. На танках. С полным боекомплектом.

Дмитрий Емельянович проследил в окно, как генерал, подполковник и майор вышли из дома и скрылись за углом. Хозяйки дома не было, она тоже ушла на работу, на ту же гардинную фабрику.

– Десять, девять, восемь… – стал считать Выкрутасов, но прервался, ему стало совестно. Он все же достал лист бумаги и написал прощальное письмо: «Дорогой Виктор! Прости меня за это позорное бегство. Дело в том, что наши отношения с Татьяной зашли слишком далеко, а я не вправе расстаться со своей московской семьей. Думаю, ты поймешь меня. Прости! Еще встретимся, Россия большая, но в запасе у нас – вечность. Твой Гондурасов».

Сложив листок вчетверо, Дмитрий Емельянович вставил его в щель входной двери, стоя на лестничной площадке, уже не в камуфляжке, а в запасных брюках и сорочке из чемодана. Сам чемодан с ценным манифестом тычизма был при нем.

– Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один – пуск! – скомандовал сам себе Выкрутасов и ринулся вниз по лестнице. Оказавшись на улице, он огляделся по сторонам и побежал куда глаза глядят, лишь бы в противоположную сторону от той, которую выбрали генерал, подполковник и майор. Он чувствовал, что именно сейчас бежит из чеченского плена.

– Куда едем, земляк? – окликнул его водитель синих «жигулей».

– На железнодорожный вокзал, – скомандовал Выкрутасов, плюхаясь на переднее сиденье.

Его снова несло. Ураган, швырнувший его на самое дно ада, в плен к чеченцам, теперь уносил в новые неведомые дали. Дух захватывало, сердце бешено стучало. На одной из улиц примерещилась Таня. А может, это и впрямь была она.

Очутившись на вокзале, Дмитрий Емельянович взял билет на первый попавшийся поезд до Краснодара.

Глава пятнадцатая

В «КРАСНОЙ» НА КРАСНОЙ

Футбол – женщина. Для меня это ясно. Ведь я испытываю к нему такую же страсть, как к женщине. Гарринча

«Ни капли водки! Ни капли пива! Никаких загулов! Кубань! Здесь властвует батька Кондрат, его называют красным. И пусть! Вероятно, он взял за шкирку всякую мразь, вот против него и злобствуют. Так всегда. Стрельцова за что посадили? За то, что мог стать лучшим футболистом мира всех времен и народов. Господи, неужто я сбежал отовсюду?!» – так думал Дмитрий Емельянович, подъезжая поздно ночью к Краснодару. Вглядываясь в ночные огни города, он нетерпеливо спрашивал попутчиков:

– Говорят, батька сухой закон ввел?

– Вводит помаленьку, – отвечали попутчики.

– Еще я слышал, он всю мафию вытравил?

– Вытравливает помаленьку.

– И якобы воровство, проституцию, наркоманию уничтожил?

– Уничтожает помаленьку.

Это страшно радовало Дмитрия Емельяновича – наконец-то он вдохнет чистого воздуха, встретится с честными людьми. Здесь и к футболу должно быть трепетное отношение, как к одной из неотъемлемых ступеней возрождения России.

Выкрутасова распирало гордостью за все – за себя, за будущее страны и ее футбола, за кубанское казачество. Теперь он был не просто бывшим политинформатором, бывшим мужем и бывшим полноценным гражданином. Теперь у него за плечами были прыжок с парашютом, участие в военных действиях на территории Чечни, чеченский плен и бегство из него. Это был уже не тот комнатный субъект, которого, как пушинку, понес по Цветному бульвару ураган, а прошедший через страшные испытания мужчина.

Воспоминания о пережитом переполняли его. Только ткни, лишь коснись в разговоре той или иной близкой темы, и, казалось, он готов был излиться полновесными героическими рассказами. Жаль, что попутчики попались немногословные, вялые какие-то, будто варенные в сметане.

И страшно было подумать – всего лишь десять дней прошло с той минуты, как Гориллыч вытурил Дмитрия Емельяновича из рая на Петровском бульваре.

Краснодар казался многообещающим. Здесь у Выкрутасова тоже имелся телефончик. Двенадцать лет назад он приезжал сюда, будучи политинформатором в команде суперкласса, и познакомился с семнадцатилетней девчонкой, зеленоглазой казачкой по имени Га… Эх ты! Надо же! Опять Галина! Прямо как у опостылевшего генерала! Постойте, постойте… Неужели Галина? Да нет же. Марина или Антонина… Нет! Увы – Галина. А, с другой стороны, что тут такого? То у генерала, а то – совсем другое. У Дмитрия Емельяновича ничегошеньки с той семнадцатилетней Галочкой не было, даже поцелуев. Хотя они долго гуляли по ночному Краснодару и он даже держал ее ручку в своей руке.

Кто знает, может, она до сих пор не вышла замуж. Или вышла и развелась, потому что подонок, скотина гулящая и пьянь несусветная попалась ей вместо хорошего мужа. Конечно!

Во всяком случае, зацепка у Выкрутасова в Краснодаре имелась, а без зацепок у человека нет будущего.

В здании вокзала, лишь на секунду задержавшись взглядом на величественных статуях Маркса и Ленина, подобных классическим Марсу и Венере, Дмитрий Емельянович отыскал телефон и набрал нужный номер. Слова, с которыми он придумал обратиться к прекраснейшей казачке, рвались с его языка, как свора густопсовых гончих с поводка охотника, но, увы, гудок следовал за гудком, а на том конце провода никто не спешил приветствовать вернувшегося из чеченского плена человека. Он еще раз и еще раз набирал номер – все безрезультатно.

– Эх, беда, – расстроился он. – Ну да ладно, ничего не поделаешь, работает, должно быть, или уехала на дачу.

Он сел в такси и сказал:

– Какая там у вас гостиница ближе всего к скверу Дружбы?

Помнилось, казачка жила за сквером Дружбы.

– «Красная» на улице Красной, – ответил шофер.

– Поехали!

Езды оказалось всего ничего, минут десять. И вот уже он входил в сверкающую огнями десятиэтажную гостиницу и услужливый швейцар открывал ему дверь. В холле, стоя в небольшой очереди к окошечку администратора, Дмитрий Емельянович обратил внимание на множество ослепительно красивых и нарядных девушек, о которых можно было бы невзначай подумать как о ночных бабочках, если бы не сознание того, кто тут губернатор. Он оплатил предварительный счет за сутки и получил ключ от номера на седьмом этаже, ничуть не удивляясь такой легкости вселения, поскольку в свое время он живал в гостиницах, лишь приезжая в качестве политинформатора вместе с командой, и не знал, что такое «Мест нет». Он даже капризно поинтересовался, на какую сторону выходят окна – на оживленную улицу Красную или во двор. Ему отвечали, что на Красную, но с седьмого этажа шумов не слыхать. Он поморщился, но смирился и пошел к лифту, мечтая об одном – остаться в одиночестве, принять душ и хорошенько выспаться без новых приключений. Лифт пришел быстро. Войдя в него, Выкрутасов нажал кнопку с номером семь и поехал вверх, но уже на втором этаже лифт тормознули.

Вошла красивая высокая девушка, ярко накрашенная и смело одетая – умопомрачительное декольте, юбка «седьмое небо».

– Вверх или вниз? – спросил Выкрутасов, ошпаренный волнующим запахом духов.

– Конечно, вверх, с тобой – на самое небо, – томно ответила красавица.

– Лично я – на седьмое небо, – отшутился Выкрутасов.

На третьем этаже снова тормознули. Там оказались две девушки на разный вкус, но спутница Дмитрия Емельяновича грозно отфутболила их:

– Занято!

На перегоне между третьим и четвертым этажами Выкрутасов понял, что его пытаются взять за жабры, если еще не взяли.

– Меня зовут Жанна, а тебя как? – спросила девушка.

– Дмитрий Емельянович, – кашлянул Выкрутасов, окончательно признавая, что едет в одном лифте с ночной бабочкой.

– Следующий! – отфутболила Жанна девушек на четвертом этаже.

Между четвертым и пятым она полностью прижалась к Выкрутасову и спросила:

– Ты возьмешь меня в жены? Я просто так не согласна.

– Простите, Жанна… – пробормотал Выкрутасов.

И тут все существо его возмутилось. Он твердо сказал самому себе мысленно: «Продажная любовь? Нет, нет и нет!» Он еле сдержался, чтоб не выпалить это в лицо падшей женщине, и между пятым и седьмым этажами, где остановок не случилось, повел себя достойно – спел:

– Милая моя, взял бы я тебя, но там в краю далеком есть у меня жена.

И с тем вышел на седьмом. Но не тут-то было.

– Миленький! – не отставала зараза. – Возьми меня с собой. Я тебе, знаешь, как улётно все сделаю – не захочешь расставаться. Не хочешь в жены брать, дай четыре сотняшки, разве это много? А мне детишек кормить надо.

Выкрутасов остановился перед дверью своего номера и решительно отверг порочную:

– Прости, мне не до тебя, я смертельно устал. Вот, – он достал из кармана пятидесятирублевку и протянул ее Жанне, – для твоих детишек.

– Спасибо, заяц, до завтра, – мурлыкнула она. – Отдыхай, не буду тебя сегодня тревожить.

И, чмокнув щедрого дядю в щечку, удалилась, виляя роскошными бедрами. Дмитрий Емельянович распахнул дверь, ворвался в свой номер, тотчас заперся и заскакал, ликуя:

– Молодец, Выкрутасов! Победа! Не поддался! Так держать!

В номере зазвонил телефон. Ласковый голос спросил:

– Вам помощь не требуется?

– В каком смысле?

– Девоньку для поднятия тонуса.

– Нет! – рявкнул Дмитрий Емельянович и зло бросил трубку.

Покуда он принимал душ, телефон еще пару раз трезвонил.

Вытираясь огромным и нежным махровым полотенцем, Выкрутасов вышел из ванной, подошел к телефону и еще раз на всякий случай набрал номер казачки Гали, поскольку придумал особенно остроумное начало для разговора, связанное с понятиями красного цвета. Там снова никто не брал трубку. Тем временем в дверь решительно постучали, и на седьмом или восьмом гудке Дмитрий Емельянович расстался с телефоном и подошел к двери.

– Кто там?

– Дмитрий Емельянович? – раздался приятный женский голос.

– Я. – Выкрутасову померещилось, что это она.

– Можно к вам?

Он открыл дверь. Там была не она. За дверью стояла красивая блондинка с длинной и толстой косой, как у Анны Курниковой. Огромные голубые глаза, чувственный рот, но юбка не «седьмое небо», а лишь чуть выше колена, «пятое».

– Простите за столь поздний визит.

– Пожалуйста, чем могу быть полезен?

– Я из партии «Женщины России». Мне нужно с вами поговорить. Всего пять минут. Можно войти?

Понимая, что впускать ее нельзя, Выкрутасов все же отдал дань рабской вежливости. Войдя, представительница известной партии, но только не партии «Женщины России», тотчас села в кресло и эротично забросила ногу на ногу.

– Видите ли, Дмитрий Емельянович… Я так волнуюсь… – заговорила она, хотя было видно, что она нисколько не волнуется. – Да, простите, я не представилась. Меня зовут Клавдия Петровна. Шиффер. – И хихикнула собственному остроумию, но тотчас снова придала лицу наигранно страдальческое выражение. – Ах, я так несчастна!

– Да неужели! – хмыкнул Выкрутасов немилостиво.

– Да, представьте себе. Мне так не хватает двух важнейших составляющих счастья. Каких, спросите вы? И я отвечу: любви – раз и небольшого количества денег – два.

– Четырехсот рублей, насколько мне уже известно.

– Ну вот, вы уже все знаете. Так не будем же друг друга мучить. Если хотите, чтобы я осталась до утра, добавьте сколько не жалко – рублей двести-триста, я девушка с весьма скромными запросами.

Тут она стала расстегивать верхние пуговицы своей блузки, неумолимо обнажалась грудь, но Дмитрий Емельянович и в этой ситуации оказался на высоте. Он решительно плотнее запахнулся банным полотенцем, встал в позу патриция и произрек:

– Да поймите же вы наконец, что человек, быть может, только что совершил побег из чеченского плена, что у него лишь одна мечта – лечь в кровать и как следует выспаться. Понятно это или нет?

– Из чеченского? – заморгала глазами условно именуемая Клавдия Шиффер. – Что ж ты мне раньше не сказал, родненький! И долго ты там пробыл?

– Год!

– Го-о-о-д?! И целый год не знал женской ласки?!

Она вскочила и бросилась ему на грудь:

– Остаюсь до утра за четыреста пятьдесят!

Но несмотря на то, что неуправляемая часть тела уже готова была совершить предательство, Дмитрий Емельянович и теперь остался на достигнутом уровне морального совершенства. Он высвободился из объятий лжепредставительницы «Женщин России» и уже совсем строго выпалил:

– Прошу вас немедленно покинуть помещение! И не заставляйте меня обращаться за помощью к администрации гостиницы!

– Очень напрасно, очень! – горестно вздохнула Клавдия Петровна. – До чего же ты глупо себя ведешь – не хочешь сделать приятное и полезное. Ладно, спи с миром. Может быть, завтра станешь другим.

Проводив ночную посетительницу, Выкрутасов еще больше возгордился собой и, напевая «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”», улегся в чистую постель, зарылся в одеяло, даже стал засыпать. Но что-то все же ворочало его с боку на бок. Удивительное дело – он умирал от желания сна, но в то же время не мог уснуть. Во рту пересохло, и он вспомнил, что когда выходил из лифта, преследуемый первой охотницей за проживающими, то краем глаза заметил надпись над дверью «Бар. Круглосуточно».

– Пойти, что ли, за минералочкой? – спросил нестойкий Выкрутасов у стойкого Выкрутасова.

Дмитрий Емельянович полежал еще минут десять, встал, оделся и осторожно вышел из номера. Вдалеке из лифта в другое крыло этажа проплыла недвусмысленная парочка – он, словно состоящий из единого бицепса, и она, с таким огромным оголенным бюстом, что в профиль очень напоминала африканский континент. Дождавшись, когда Бицепс и Африка канули во мгле и тайне одного из номеров, Выкрутасов отправился в круглосуточный бар за минералкой. И он почти не удивился, когда там увидел обеих своих знакомых, Клавдию и Жанну. Они сидели и пили кофе. С ними была еще одна ночная бабочка, похожая на мальчика, с коротенькой стрижкой и в брючках.