Текст книги "Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова"

Автор книги: Александр Сегень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

– Брат! Даю десять баксов, если молнией подбросишь меня до проспекта Александра Бланка, подождешь там и потом довезешь до гостиницы!

– Нет проблем! – охотно отозвался водитель. Проблемы возникли с Голиком. Он долго не хотел открывать, покуда Дмитрий Емельянович не сообразил, что в чемодане есть еще одна бутылка коньяка. Пообещав ее алкоголику, он был впущен, шатаясь, рванулся к чемодану, распахнул его, но бутылки там не обнаружил.

– Да ты уже выпил ее? – спросил он Толика.

– Если честно, не помню, может, и выпил, – кивнул алкаш.

– Ну так а чего ты еще хочешь! – разозлился Выкрутасов, закрыл чемодан и направился к двери.

– Сволочь! – крикнул ему вслед Инессин муж-недомуж. – Так нечестно, не по-советски!

– Вот где у меня ваша советская власть! – резанул себя ребром ладони по горлу недавний узник коммунизма.

– Вражина! Ну мы тебя еще отыщем! Из-под земли достанем! – было последнее, что Дмитрий Емельянович услышал от этого человека. Он торопливо вернулся к своему частнику, и они едва успели отъехать от легального дома Инессы, как сюда примчался серебристый лендровер. К счастью, Инесса и на сей раз не заметила сидящего в машине беглеца, и погони не воспоследовало.

Часа через полтора Выкрутасов, вконец обессиленный, уже благоустраивался в номере гостиницы «Заволжье». Частник увез его подальше, на другой берег Волги. Правда, пришлось долго тащиться через пробку возле моста, потом через сам длиннющий мостище, перекинутый с берега на берег, словно с балкона на балкон. Зато огромная река теперь лежала между Выкрутасовым вчерашним и Выкрутасовым сегодняшним, между Виктором Атасовым и Дмитрием Емельяновичем.

Номерок был скромненький – ванны нет, кроватка узенькая и вот-вот рухнет, кресла нет, стул только… Но зато здесь было главное – сносно работающий, хоть и нецветной, телевизор.

– Только бы она не нашла меня здесь! Только бы не нашла! – шептал Дмитрий Емельянович, медленно расслабляясь. Сначала он лег на кровать в одежде, но потом все же разделся и залез под одеяло. Усталость поглотила его, и засыпая, он бормотал: – Лев Иванович! Сделайте так, чтобы она меня тут не отыскала!

Глава двадцать седьмая

ПРОЩАЙ, ЛЮБИМАЯ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ!

В четвертьфинале пятьдесят восьмого мы расправились с Советами, надеялись на победу и в четвертьфинале шестьдесят четвертого, да не тут-то было! Три – один в их пользу, и мы уходим с поля, понурив головы… Курт Хамрин

Его разбудил оглушительно громкий телефонный звонок. Он вскочил, нащупал в темноте телефон, снял трубку:

– Алло!

– Эх ты! – прозвучал в трубке голос Инессы. Дмитрий Емельянович обомлел. Во-первых, она все-таки нашла его. Во-вторых, судя по всему, стояла глубокая ночь, а значит – он снова прокукукал свой футбол!

– Ну, что молчишь? Стыдно? – спросила Инесса.

Ему было не стыдно, а тоскливо. И он продолжал молчать.

– Ну, молчи, молчи, а я пока немного поговорю с тобой, – вздохнула тяжко Инесса. – Я думала, хоть ты нормальный мужик, а ты сбежал, как последний диссидентишко. Думал, не найду тебя? А я вот нашла. Ну, что молчишь-то? Я внизу жду тебя. Приехала вот за тобой, унижаюсь. По всем гостиницам обрыскалась. Не дури, Вить! Спускайся вниз и поехали к нам, на нашу конспиративную. А?

– Я не Витя никакой! – выдавил из себя Выкрутасов обиженно.

– Ну не Витя ты, не Витя! Не дури, иди ко мне!

– Меня зовут Дмитрий Емельянович Выкрутасов, а не Виктор Атасов.

– Хорошо, Дмитрий Мильяныч, хорошо. Я буду только так называть тебя, если хочешь, по имени-отчеству. Ты идешь ко мне?

– Нет.

– Но почему? Я разонравилась тебе?

– Нет.

– А, понятно, ты боишься оказаться слабаком!

– Нет.

– Не бойся, я тебя сегодня не трону, будешь отдыхать.

– Не в этом дело.

– А в чем же, в чем, Ви… Ой, Дмитрий Емельянович!

– Как бы тебе объяснить…

– Объясни, пожалуйста!

– А сколько времени?

– Полночь.

– Чорт возьми!.. Уже кончилось!

– Что кончилось?

– Не важно. Подожди… Так вот, ты должна понять такую вещь…

– Я сейчас поднимусь к тебе, и ты мне все объяснишь не по телефону.

– Нет! – крикнул Выкрутасов. – Не надо подниматься. Слушай так. Слушаешь?

– Слушаю.

– Так вот, пойми меня, Инесса, я – ураган. Русский ураган. А ураган не может долго задерживаться на одном месте, иначе он превращается в спертый воздух. Короче, это уже не ураган, если он забыл о движении.

– Мы будем ездить с тобой с места на место, – попыталась ухватиться за соломинку она.

– Вот опять ты меня перебиваешь, – сердито скрипнул он зубами. – Что значит «мы»? Ответь мне, что значит «мы»?

– Ты и я.

– Да не ты и я, а я во власти у тебя. В твоей советской власти. Ты хочешь мной владеть, причем владеть – по-советски. Нет уж, любимая, ураган не только весь в движении, но он к тому же еще и не принадлежит никому. Единственное, кому он может принадлежать – стихиям Родины! Вот почему он не подчиняется никакой власти, даже советской. Вот почему ты сейчас отправишься к себе домой, а я полечу дальше по великой нашей России. Возможно, я когда-нибудь снова примчусь сюда, в ваш прекрасный Симбирск-Ульяновск, но уже завтра утром меня здесь и след простынет. Прощай, любимая!

– Это твое окончательное решение?

– Да, окончательное.

– Ну и дурак же ты, Выкрутасов! – рассердилась Инесса и бросила трубку.

Он тоже повесил трубку на рычаг. Включил свет. Включил телевизор. Все было правильно. Он, конечно, проиграл свой матч с советской властью, но делал вид, что по меньшей мере свел игру к ничейному итогу, а может быть, даже и выиграл в послематчевой серии пенальти.

Телевизор наконец зажегся, засвистел, задудел, загремел бразильскими барабанами. Это был полуфинальный матч чемпионата мира, он еще не закончился, но шли последние мгновения игры. Бразильцы побеждали со счетом 2:1. Ну хоть бы голландцы отквитались! Тогда было бы назначено дополнительное время, и он еще успел бы урвать кусочек футбольного наслаждения. Но такого подарка голландцы не сделали. Матч закончился, Бразилия вышла в финал, и завтра в матче Франция – Хорватия должен был определиться второй финалист.

Дмитрий Емельянович выключил телевизор. Спать уже нисколько не хотелось, и он стал не спеша, с достоинством одеваться. Инесса запросто могла нагрянуть в его номер, с нее станется. И он снова уходил в ночь.

Он спустился вниз, и дежурная вызвала ему такси, которое подкатило к гостинице минут через двадцать. Усаживаясь в машину, Выкрутасов еще не решил, куда ехать. Верхи звали его в далекую даль, все дальше и дальше по родной стране. Низы тянули его к Инессе. Если она выполнит обещание и сегодня ночью оставит его в покое, то завтра в нем родятся новые силы для нее. Можно будет протянуть денек…

Но нет! Что за постыдные мысли! Ведь он уже сжег все мосты, и они торчали из воды и из берегов сиротливыми быками и устоями, лишенные верхних, пролетных перекрытий, как здешний, ульяновский, недостроенный при советской власти мост-гигант – памятник невоплощенной мечте.

– Так куда едем-то? – зевнул таксист.

– На вокзал, – махнул рукой Дмитрий Емельянович. На вокзале его ждало чудо, возможное только в самые судьбоносные мгновения. Именно в этот поздний ночной час через Ульяновск с остановкой на пятнадцать минут проходил пассажирский поезд Самара – Светлоярск. Судьба сама указывала Выкрутасову направление – домой, в родной Светлоярск, туда, где доживают отец и мать, где облупилось и продолжает ветшать здание школы, где по ночам в парке и по берегу озера бродит призрак его первой юношеской влюбленности в Наташу Лодочкину. Может, она сейчас не замужем, развелась или вообще не выходила замуж? Еще разок можно было завести старую пластинку про то, что всю жизнь любил только ее и только сейчас это понял. Тем более что, вспомнив сейчас ту Наташу, он почувствовал, как защемило сердце.

– Старая любовь не ржавеет! – засмеялся он и, не раздумывая, купил себе купейный билет до Светлоярска.

В ожидании поезда ходил по перрону, подставляя лицо мелкому и прохладному дождичку, глубоко вдыхая в себя угольно-дымный вокзальный воздух и медленно выдыхая его. Он чувствовал себя ураганом, возвращающимся на круги своя.

Поезд пришел с незначительным опозданием. Садясь в свой вагон, Выкрутасов помог с огромным, но легким чемоданом какому-то парнишке лет десяти, удивляясь, как такого отпускают в столь поздний час одного. Оказалось, что у них одно и то же купе. Там верхняя и нижняя были свободны, другие верхняя и нижняя заняты. Дмитрий Емельянович поставил свой чемодан под нижнюю полку, закинул парнишкин чемоданище на верхний багажный отсек и шепотом спросил:

– Поди, любишь на верхней полке спать?

– Нет, – ответил мальчик, – я с верхней несколько раз падал и теперь побаиваюсь. Можно я на нижней?

– Валяй, раскладывайся. Тебя как звать-то?

– Витькой.

– Ишь ты, – рассмеялся Выкрутасов, бывший еще совсем недавно Виктором Атасовым. – А ты чего один-то?

– У бабушки на каникулах был, – ответил мальчик. – Отец в Светлоярске на вокзале будет меня встречать. А потом я в середине июля в лагерь поеду.

– А что, еще есть пионерлагеря? – удивился бывший москвич.

– Типа, – сказал Витя.

– Ну давай, Витюша, раздевайся и на боковую, спать. Я тоже до Светлоярска. Завтра во второй половине дня приедем.

Он покинул купе, оставив мальчика на вещах, прошел в тамбур, постоял у открытой двери и, когда поезд тронулся, вымолвил туда, в моросящий ночной дождик:

– Прощай, советская власть!

– Это точно, – усмехнулась проводница и заиграла глазками, мигом распознав в Выкрутасове пассажира веселого и интересного.

– У вас чайком побаловаться можно? – спросил Дмитрий Емельянович, заметив, что вид у проводницы накрашенный и не сонный, а стало быть, она не прочь часок-другой поболтать с новоявленным пассажиром. Разумеется, без какого-либо умысла.

– Так прямо сразу и чайком! – веселым колокольчиком зазвенела она. – Ну что с вами делать, заходите в мое купе и садитесь. Все равно что-то не спится. Вас как зовут?

– Дмитрий. Можно Митя, а можно Дима – как нравится.

– А меня – Наташа.

Глава двадцать восьмая

О ВРЕДЕ ДЕТЕЙ

Они просто ограбили нас, украли у нас футбол. Они боялись, что мы станем чемпионами, и, воспользовавшись политической ситуацией, лишили нас права выступать на этом чемпионате. Они украли у нас победу. Но мы еще вернемся! Предраг Миятович

Сначала долго говорил он, рассказывал о своих похождениях и, конечно же, выставлял себя в самом красивом, героическом свете. Проводница Наташа с удовольствием слушала его, улыбаясь веселыми ямочками на щечках. Верила или не верила – не понятно, но видно было, что он ей нравится. И она ему нравилась, вот он и распускался перед ней павлином – и казак, и парашютист-десантник, и кавказский пленник, и участник неудачного штурма Грозного, и сокол возмездия, и прочее, прочее, прочее.

Потом стала рассказывать она:

– У меня, конечно, ничего такого увлекательного не было. Но мне жить нравится. Вот если бы можно было не по одному рейсу мотаться, а в разные страны, в разные концы России – да я бы до старости рада была проводницей работать. И нередко люди попадаются интересные, как вы. Вообще, счас народ интересный пошел. Иного, как вас, заслушаешься, пусть даже и врет, а здоровско. А чо, конечно. Мне бы еще мужа хорошего.

– Не замужем?

– Была. Да дурак такой – детей мне наделал, а сам в тюрьму сел, а его там и убили.

– О как! – аж подпрыгнул Выкрутасов. – А много ль детей?

– Трое, – с гордостью улыбнулась Наташа. – И все парни. Ваньке – семь, Ваське – пять, Сашке – три. Если бы не они, я бы не была такая жизнерадостная сейчас. Вот еду и душой бегу к ним, лечу.

– С дедкой, с бабкой?

– Да, с дедкой и с бабкой. Они у меня послушные, самостоятельные. Душевные дети. Сашка маленький, а уже сказки сочиняет. Вот послушайте, какую он на прошлой неделе хорошую сказку сочинил: «Жили-были дедушка и бабушка. И у них не было детей. Дедушка был не рад. Вот бабушка и пошла одна без детей в лес за грибами. Приходит в избушку, а там медведи – р-р-р-р-р! – она и побежала от них. Ох, еле убежала. Прибежала домой. А дедушка рад! Сели обедать. И на свадьбу поживать». Здоровско, правда?

– Философская сказка, – оценил Дмитрий Емельянович. Он немножко заскучал. Ему показалось, что проводница начала охмурять его. Только зачем сразу огорошила, что у нее трое детей? Нет, так не охмуряют. Смешная! Мужа нет, трое детей, а она радуется. Вот Раиса, та вовсе не хотела детей. Зачем они, если и без них хорошо? А эта, глядишь, и еще пятерых с удовольствием родит.

– Да был бы у меня муж хороший, я бы еще трех парней и столько же дочек родила, – словно подслушав его мысли, призналась проводница. – А Ванька у меня какой! Я в прошлую зиму переживала, что никак не могу денег на шубу скопить. Он тогда взял веточку, как будто это волшебная палочка, и говорит: «Шуры-муры, шурмурмуры, превращайтесь Васька и Сашка в новую шубу и новое пальто для мамочки». Они и превратились понарошку. Идут ко мне в спальню, где я сижу и плачу, и говорят: «Мамочка, я твоя шуба! Мамочка, а я – твое новое пальто!» Я так и засияла: «Ах, какая шуба замечательная, да теплая! Дайте-ка примерю!» Вася мне на спину залез и тихо хихикает, щекочет мне шею, как будто мехом, а не смехом, будто и впрямь шуба. Потом я пальто померила – Сашку. Пальто еще более смешливым оказалось. «Ну ладно, – говорю, – это хорошо, что я теперь такая богато одетая, но только кто же увидит меня в моих обновочках? Где мои дети?» Приходит один Ваня и говорит: «Только я остался». «Ну уж нет, – говорю, – превращай мне шубу и пальто обратно в Васечку и Санечку, мне без них не жить!» Он их обратно превратил, стали все трое меня обнимать, целовать, ласкаться. Счастье! Не надо мне ни шуб, ни пальто, когда я такая в детей одетая.

– Хорошая вы, Наташа, очень хорошая, – сказал Выкрутасов и наглядно зевнул. – Ну, спасибо вам за чаек, за милые рассказы о детях. Пора пойти поспать.

– И то правильно, – согласилась проводница.

Он галантно поцеловал ей руку и не прочитал в ее взгляде ни малейшей трещинки огорчения. Хотела она его охмурить или не хотела, так и осталось тайной.

Вернувшись в свое купе, он разделся, повесил пиджак и брюки на вешалку, полюбовался на милое лицо спящего попутчика Вити и залез на верхнюю полку. Долго не мог уснуть, размышляя о пользе детей. Вот эта Наташа – и не надо ей никакого нового русского, а просто нормального человека, обычного русского… Чем-то она его тронула, зацепила за сердце. Захотелось увидеть Ваню, Васю и Сашу. Так, думая о детях, он и уснул.

Проснувшись через несколько часов, он увидел, что уже совсем рассвело. Приятно было вспомнить Наташины ямочки и рассказ про шубу и пальто. Он заглянул вниз, но вместо мальчика Вити увидел двоих пожилых попутчиков, мужа и жену, увлеченно играющих в карты. И что приятно – на картинках вместо обычных королей, дам, валетов и тузов мелькали приятные лица знаменитейших футболистов – Пеле, Марадоны, Стрельцова, Кройфа, Платини и даже нынешнего спартаковца Тихонова. Он хотел было спросить, где можно такие карты приобрести, как вдруг начало происходить совсем невероятное – дверь купе резко распахнулась, и вошел Лев Иванович Яшин. Лицо его было серое и озабоченное.

– Вот беда! – сказал он. – Представляете, с тех пор как я умер, мне часто снится один и тот же сон, будто я по-прежнему жив, вот-вот должен начаться матч, меня зовут, а я потерял перчатки и нигде не могу их найти. Вот и сейчас мне это же снится. Вы, часом, не видели тут моих перчаток?

– Не видели! – угрюмо отвечали картежники, продолжая с ненавистью лупить картами: – На тебе, Марадона! На тебе, Пеле!

Лев Иванович вздохнул, стал шарить по купе, попросил одного из картежников привстать, залез под нижнюю полку, где должен был лежать чемодан Выкрутасова. Но вместо чемодана там обнаружились огромные вратарские перчатки.

– Нехорошо, товарищи, – проворчал Яшин, забрал перчатки и ушел.

Сразу после этого Дмитрий Емельянович уже по-настоящему пробудился, тряхнул головой и удивленно прошептал:

– Бывают же такие сны!

В купе было светло. Выкрутасов заглянул вниз и опять, как во сне, не увидел мальчика Витю. За столиком сидели мужчина лет тридцати пяти и довольно миловидная женщина лет сорока. Мужчина все задавал вопросы, разгадывая кроссворд, а женщина отвечала с явной неохотой. Дмитрий Емельянович надел футболку, брюки, носки, взял с полки-сетки заблаговременно приготовленный там с вечера пакетик с умывально-бритвенными принадлежностями и спрыгнул вниз.

– Доброе утро, – поздоровался он приветливо.

– Доброе, – сказал попутчик.

– И вам доброго утра, – отозвалась попутчица.

– Который час? – спросил бывший москвич.

– Десять, – ответили ему.

– А где мальчик? – кивнул Выкрутасов на нижнюю полку, где теперь удобнейше расположился разгадыватель кроссворда.

– Так он это… В Тутышках сошел, – ответил он. – Забрал свой чемодан и слез. Я и занял его место.

– Во дает! – удивился Дмитрий Емельянович и на всякий случай пощупал пиджак – портмоне и паспорт были на месте. – Он же в Светлоярск ехал. Смешной паренек… А давно Тутышки проехали?

– Рано, около семи, – сказал попутчик. – Классическое стихотворение Пастернака. Пять букв. А?

– Укроп, – сострил Дмитрий Емельянович и отправился умываться-бриться.

Плескаясь в шатком туалете, он копался в своей душе, пытаясь понять, что же так угнетает его, точит изнутри. Вернувшись в купе, забросил пакет обратно на полку-сетку, сел рядом с отгадывателем кроссворда, стал смотреть, как в окне летят и мелькают родные русские просторы, залитые ярким летним солнцем. Душевное неудобство нарастало, но теперь он уже знал причину.

Хорошо, конечно, приехать в родной Светлоярск… Да ничего хорошего. Крутился, крутился в Москве-столице, провыкрутасился там полжизни, полмира объездил, а потом по своей крутилке пинка получил. Ни работы, ни семьи, ни дома, ни детей. И с одним чемоданчиком – в родные пенаты! Позор. И пассажирский поезд нес его навстречу этому стыду. Вот уже проехали Перегной, через два часа будет Тихозеро, последняя остановка перед Светлоярском. Но, как магнит плюсом на плюс, чем ближе, тем сильнее отталкивало бывшего москвича от подступов к родной земле-колыбели.

Миловидная женщина с какой-то странной лаской во взгляде рассматривала Дмитрия Емельяновича. Кроссворд наконец иссяк, и его разглядыватель извлек из своей сумки копченую курицу, стал разламывать. То ли душевное неспокойствие повлияло, то ли запах копченой курицы и впрямь был какой-то особенно резкий, но Дмитрия Емельяновича стало мутить, как в Камышине от сандаловой тошнилки. Он встал и вышел в вагонный проход к открытому окну.

Нет, никак ему нельзя возвращаться домой. Ну вот он приедет, и что? Здрасьте, примите сиротинушку…

Миловидная попутчица тоже покинула купе, встала рядом, потом внимательно посмотрела на Выкрутасова и как-то очень легко сказала:

– И я терпеть не могу запах копченой курицы.

– Да? А как вы определили, что и я? – удивился Выкрутасов.

– У вас на лице было написано, – улыбнулась она. – У вас вообще все на лице написано. Это значит, что вы хороший человек, очень открытый. Я люблю таких.

– И что же у меня еще там написано?

– Ну, многое… Например, вам очень не хочется ехать туда, куда вы едете. Так?

– Допустим, – нахмурился Дмитрий Емельянович.

– Не обижайтесь, я не хочу вас обидеть, – ласково сказала попутчица. – Эй, улыбнитесь!

– Если честно, то мне и впрямь не хочется возвращаться в родной город, – долго не удержался в нахмуренности он.

– В Светлоярск?

– В Светлоярск.

– А я до Тихозера еду. Там проживаю.

Появилась проводница Наташа. Выкрутасов приветливо улыбнулся ей:

– Доброе утро, Наташенька!

– Здравствуйте, Дима. Выспались?

– Выспался. А вагон-ресторан работает?

– Вперед через два вагона.

– Спасибо.

Наташа ушла, и Выкрутасов пригласил попутчицу:

– Не составите мне компанию позавтракать в вагоне-ресторане?

– Что ж… Не откажусь, – согласилась она. Он выудил из пиджака портмоне и повел попутчицу через два вагона вперед. По пути и познакомились. Ее звали Катюшей. Когда уселись за столик в немноголюдном вагоне-ресторане, Выкрутасову показалось, что он уже прожил одну жизнь и сейчас проживает какую-то лишнюю, чужую. Он зачем-то рассказал о своем сне про потерянные перчатки Яшина.

– Вы – удивительный человек, это сразу видно, – внимательно выслушав, сказала Катюша.

Это его окрылило, и когда подошла официантка, он сказал:

– Несите все, что у вас есть самое хорошее. Пива холодного побольше!

– Э, да вы кутила еще к тому же! – засмеялась Катюша.

– Был когда-то, а сейчас по этой части – на пенсии, – пошутил Выкрутасов. – Эта Наташа, проводница, такая хорошая.

И он зачем-то с огромным теплом рассказал Катюше про то, как провел пару часов в разговорах с проводницей, про сказку и про шубу и пальто.

– Как славно! – рассмеялась Катюша. – А у меня только один сынишка. Зато какой! У-у-у!

– Какой? Особенный?

– Не то слово. Но это пока тайна.

– Тихозерская тайна. Очень романтичное название для книги, – сказал Дмитрий Емельянович.

– И эта книга уже пишется, – продолжала интриговать Катюша. – Приезжайте к нам в гости, увидите.

– А муж? Не убьет?

– У половины женщин нынешней России мужа нет, – печально улыбнулась тихозерская жительница.

«Еще одна детная! И незамужняя!» – мысленно усмехнулся Выкрутасов. В нем стало зарождаться сомнение – а ехать ли и впрямь в Светлоярск? Может, очаровать Катюшу да сойти с нею вместе в Тихозере? Заодно и посмотреть, что там у нее за вундеркинд. Вдруг он окажется тем самым будущим России, которому можно будет препоручить тайну Льва Яшина?

Им подавали блюда, далеко не такие изысканные, как в ресторане «Советская власть», но вполне съедобные. Оба с аппетитом взялись есть, запивая пивом, и Дмитрий Емельянович уже вовсю скакал на своей любимой лошадке, повествуя о собственных подвигах, заставляя Катюшу то смеяться, то восхищаться.

«Может, и впрямь сойти с нею вместе в Тихозере? – думал он. – А она хорошенькая… Нет, братцы, нет, пора возвращаться на круги своя. Хватит ураганить по белу свету. Домой! Домой!»

Время бежало. Завтрак окончился. Они допивали пиво. Официантка подала счет. Дмитрий Емельянович достал бумажник, заглянул в него, и в глазах все поплыло. Долларов Гориллыча там не было. Вообще никаких денег, кроме желтого советского рублика. Счет из ресторана «Советская власть», лицензия на отстрел Николая Сванидзе, десяток чьих-то визитных карточек… Но деньги исчезли.

– Что такое? – всполошилась Катюша.

– Денег нету, – прошептал бывший богатый москвич. Он стал шарить по карманам брюк и нащупал какой-то плотный бумажный квадратик. – Вот они!

Но это оказались какие-то остатки – десятки, пятидесятирублевки. Их едва хватило, чтобы рассчитаться.

– В самую тютельку, – бодрясь, промямлил Выкрутасов. – Цель жизни человека – тютелька, – вспомнил он вслух великую мысль Ардалиона Ивановича. – Ну что, Катенька, вам уже скоро выходить в своем Тихозере. Пошли?

Он повел ее в их вагон, по пути стараясь взять себя в руки, успокоить малоутешительной мыслью, что, может быть, он вчера зачем-то переложил деньги Гориллыча в чемодан. Хотя он отлично помнил, что не перекладывал, и, мало того, уже отлично понимал, что это – дело рук мальчика Вити.

Войдя в купе, первым делом попросил куроеда-попутчика пересесть, поднял нижнюю полку и увидел там полное отсутствие своего чемодана.

– Твою матч! – сорвалось с его похолодевших губ.

Он бессмысленно потыкался еще туда-сюда, да куда там!..

– Вот вам и мальчик! – произнес он, с трудом осознавая всю гибельность своего положения. Главное, что кроме вещей в чемодане был манифест Русского Урагана.

– А ведь я видел, как он это сделал, – признался тут разгадыватель кроссвордов. – Краем глаза смотрел. Он достал сверху большой чемодан, достал отсюда чемодан поменьше, вложил один в другой, потом из пиджака что-то извлекал… Так он, значит, обокрал вас?

– Да что ж ты, ваххабит этакий! – возмутился Выкрутасов. – Наблюдал, как меня обворовывают, и не поднял тревоги!

– А я откуда знал? – фыркнул куроед. – Я думал, вы с ним сын с отцом… Хотя, конечно, подозрение в душу закралось.

– Вот из-за такой флегмы мы и проигрываем Россию! – сказала Катюша. – А что там было в чемодане, Дмитрий?

– Все мое имущество, рукопись огромного значения, а из бумажника он у меня все подъемные доллары свистнул! – почти прорыдал Дмитрий Емельянович.

– Это же надо! – всплеснула она руками.

– Подъезжаем к Тихозеру, – на секунду заглянув в купе, оповестила проводница.

– Ох, надо же, в такую минуту мне придется вас покинуть! – расстроилась Катюша. – Что же вы дальше будете, Дмитрий?

– А что ж, ничего, – вздохнул он, вдруг успокаиваясь. – Паспорт цел, одежда на мне цела, не в трусах…

Его не просто посетило внезапное успокоение. Его озарила дерзкая, сумасшедшая радость освобождения. Ведь теперь он был свободен от денег Гориллыча, несущих на себе печать новорусского проклятия. Он освободился и от манифеста тычизма, который все равно ни в одном футбольном клубе страны не воспринимали всерьез. Тем самым Витя, этот маленький и ловкий вор, снял с Дмитрия Емельяновича все обязательства перед Львом Ивановичем.

– Так вот, Катя, что значил мой сон про перчатки Яшина, – улыбнулся он.

– Да, это был настоящий вещий сон, – согласилась она, собираясь. У нее оказалось два чемодана и сумка через плечо. – Ну, до свиданья, может быть, еще увидимся…

– Я провожу вас, – улыбался он безумной улыбкой. Взял ее чемоданы и двинулся по проходу к тамбуру. Поезд уже тормозил. Проходя мимо Наташи, Выкрутасов вдруг сказал ей:

– Прощайте, Наташенька. Может быть, больше не увидимся.

– А вы что, здесь выходите? А, понятно. Ну, прощайте, что же… Ни пуха ни пера!

Он сошел на перрон и зашагал к зданию тихозерского вокзала. Катюша хотела его задержать:

– Куда вы, Дмитрий! Не успеете! Тут поезд только три минуты стоит.

– Ничего, ничего, – пробормотал он, не останавливаясь. – На такси?

– Да нет, на автобус. Вон к той остановке. Спасибо, Дмитрий, да идите же, опоздаете!

– Мне уже некуда опаздывать, – тихо отвечал он. Дойдя до остановки автобуса, поставил чемоданы и оглянулся. Его поезд только что тронулся с места.

– Бегите, сумасшедший! Не успеете! – воскликнула Катюша.

– Я, кажется, уже успел, – посмотрел он на нее озаренным взглядом. – Это судьба, что меня дочиста обокрали. Я, Катя, когда мы вместе завтракали, смотрел на вас, и мне казалось, я знаю вас давным-давно. Я даже больше могу сказать…

Он умолк, глядя, как все больше набирает ходу поезд Самара – Светлоярск. Еще немного, и его уж точно не догонишь.

– Что же? – спросила Катюша, вместе с Выкрутасовым проводив взглядом уходящий состав.

– Надо же! – усмехнулся Дмитрий Емельянович, вспомнив, что даже пакет с умывально-бритвенными принадлежностями остался лежать на полке-сетке. – Так вот, мне кажется, я всю жизнь любил вас, Катюша. Не верите?

– Не верю, – засмеялась она. – Так вы что, передумали ехать в свой Светлоярск?

– Как видите! – тоже засмеялся Выкрутасов.

Глава двадцать девятая

ТИХОЗЕРСКАЯ ТАЙНА

Вряд ли кто сейчас в мире помнит о том, что Болгария некогда была монархией. Гораздо важнее, что на американском чемпионате мира мы обыграли Аргентину, Мексику, Германию и заняли почетное четвертое место. Христо Стоичков

В каких только городах не доводилось бывать Дмитрию Выкрутасову! Видывал он и Париж, столицу Европы, и Рим, и Мадрид, и причудливую Барселону, и Рио-де-Жанейро с вознесенным на гору белоснежным Христом, и толстопятый Мюнхен, и разную всякую Гаагу-Маагу, где он только не побывал, а вот в Тихозеро приехал впервые, и это при том, что расстояние от его родного Светлоярска досюда составляло каких-нибудь сто-сто двадцать километров. Не больше, чем от Москвы до Коломны.

Он ехал с Катюшей на автобусе и видел старинный город с обтрескавшимися монастырями и храмами, неизменными памятниками вождям революции, с убогими трехэтажками и обветшалыми хрущобами, но в основном состоящий из домов сельского типа, утопающих в садах за зелеными, синими и серыми заборами.

– Надо же! – восторгался Дмитрий Емельянович. – Весь мир объехал, а сюда попал впервые! Какой славный городок!

– А вот и наше Тихое, – сказала Катюша, когда слева по ходу автобуса распахнулось сверкающее на солнце озерное пространство.

– В тихом озере черти водятся? – пошутил гость.

– Это в тихом омуте, а в Тихом озере деньги водятся, – возразила Катюша.

– Большие?

– Увидим.

– Опять тайна?

– А как же!

– А местные жители как называются? Тихозерцы?

– Тихозерчане, вообще-то, – с гордостью отвечала тихозерчанка Катя. – Если хотите, я могу многое рассказать про наши места. Я – местная патриотка.

– Случайно, не в краеведческом музее работаете?

– Случайно – да.

– Вы не думайте, – поспешил предупредить Дмитрий Емельянович, вмиг сообразив, что зарплатка у нее, конечно же, заплатка, – я по натуре не иждивенец, я найду, чем заняться и как зарабатывать прилично.

– А я и не думаю, – усмехнулась она. – Тут и думать не о чем. Я просто возьму вас в свое дело, и мы с вами вскоре будем очень неплохо зарабатывать. Сейчас, конечно, я временно нищенствую, как видите, шестипопый мерседес за мной не приехал… Это мой сыночек так придумал – «шестипопый мерседес», правда славно?

– Очень точно. В самую тютельку.

– Я гляжу, это ваше любимое словечко – «тютелька»?

– Нет, это моего генерала словцо, с которым мы вместе в чеченском плену кукарекали, – не преминул лишний раз обозначить свое героическое прошлое Выкрутасов. – Где-то он теперь, жив ли? Эк нас потом разметало… А расскажите мне, что за дело, на котором мы станем богатыми?

– Не все сразу. Выходим.

Они сошли с автобуса и двинулись по узкой улочке, почему-то носящей имя Шаумяна. Выкрутасов нес тяжелые чемоданы.

– Сейчас увидите, какой у нас дом, – говорила Катюша. – Хороший, недалеко от Тихого, только требует ремонта. Так вот, в древности наши места населяло финно-угорское племя лепсов, поклоняющееся духу озера Урслантою, что значит – «озерный лев». Где-то на берегу стояло знаменитое в те времена капище этого Урслантоя. В лепшанских легендах говорится о том, что ежегодно богатые золотые и серебряные дары сбрасывались в озеро в качестве дани Урслантою. Лишь в самом начале тринадцатого столетия, при Всеволоде Великом, капище было уничтожено. Лепсы оказывали русским сильное сопротивление, из-за чего подвергались истреблениям, а после монголо-татарского нашествия и вовсе исчезли из мировой истории. Они-то исчезли, а вот жертвенные дары, золотые и серебряные, до сих пор покоятся на дне нашего озера, и никто не может их найти.

– Так, может, их там давно и нету, – усмехнулся Выкрутасов. – Может, Всеволод их извлек. Или татары.