Текст книги "Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова"

Автор книги: Александр Сегень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– Пойду принесу тебе суперэффективное средство от живота.

В животе у Выкрутасова жгло не на шутку, и он зло подумал: «Сейчас, чего доброго, вместо лекарства притащит какую-нибудь абстракцию!» Но Тамара Сергеевна не пошла на принцип и выдала приземленному Лжеминьке полосатую пилюлю. Проглотив ее, Дмитрий Емельянович откинулся к подушкам и стал претерпевать боль.

– Давно это у тебя? – спросила Тамара.

– Впервые. Честное слово, – прокряхтел мученик.

– А ты вообще часто болеешь?

– За всю жизнь ни разу ничем не болел.

– Так бывает. Ты тридцать лет шел ко мне и крепился в ожидании встречи, а теперь расслабился, и вот…

– Это ты очень мудро заметила, – не лукавя, восхитился таким объяснением Выкрутасов.

– Минька, а ты кем всю жизнь работал? Кто ты по профессии? – задала очередной роковой вопрос Франция.

Тут Дмитрия Емельяновича почему-то задело особенно сильно, и он выпалил как из пушки:

– Футболист!

– Кто-кто-о-о?! – выпучила глаза Тамара Сергеевна, будто Выкрутасов назвался медвежатником или сутенером.

– Разве ты не видела меня по телевизору? – пожал плечами Дмитрий Емельянович.

– Да я вообще ни разу в жизни не смотрела футбол.

– Парадокс! – хмыкнул Выкрутасов. – А ведь ты, тоскуя обо мне, могла очень часто наблюдать за моей игрой. Ведь я играл не только в чемпионатах страны, но был определен как лучший игрок сборной СССР на чемпионате мира в Мексике в восемьдесят шестом году.

– Увы, – горько улыбнулась она, – всю жизнь меня окружали люди нормальные, не интересующиеся футболом.

– Какой это был чемпионат! – мечтательно закатил глаза Дмитрий Емельянович, вспоминая Мексику двенадцатилетней давности, куда ему удалось попасть. Тогда политинформаторы еще были в цене. – Первый матч мы играли против Венгрии и разгромили венгритосов, отделали их, как Бог черепаху. Шесть – ноль, только представь себе!

– Это большой счет? Я в этом ни бельмеса. Помню только, у Дуанье есть картина «Футбол».

– У тебя все из картин состоит, а у меня из живой жизни, – с долей презрения сказал Дмитрий Емельянович. – Шесть – ноль, это разгромнейший счет. На чемпионатах мира он случался только дважды – во Франции в тридцать восьмом, когда венгры выиграли у сборной Вест-Индии, и в нашем случае. А крупнее только Уругвай – Боливия в пятидесятом, восемь – ноль.

– Тогда понятно! – засмеялась Тамара Сергеевна.

– Что тебе может быть понятно! Картина! Таких картин еще не написано, – бушевал Выкрутасов. – Я каждый гол посвящал тебе. А ты даже не знала о том, что я – великий Футболист. В матче против Бельгии я забил три гола и всякий раз кричал в телеобъективы: «Да здравствует Тамара!» Если бы судья не подсуживал тогда сборной красных дьяволов, фиг бы эти бельгийцы нас обули. В четвертьфинале мы бы играли с испанцами и, может быть, только в полуфинале проиграли бы аргентинцам…

– История не терпит сослагательного наклонения, – робко поставила свой штампик госпожа Ромодановская.

– Это верно, – горестно вздохнул Выкрутасов. – На том мексиканском чемпионате меня включили в символическую сборную мира. Как сейчас помню: Шумахер, двое-трое бразильяшек, Платини, соответственно – Марадона, без этого никакая вода не святится. Линекер, Кулеманс, еще кто-то из французишек и я.

– С ума сойти! Про Марадону я слышала, а про тебя – нет. Я вижу, у тебя прошел животик?

– Спасибо, ты спасла меня… Но я так огорчен твоим полным равнодушием.

– Теперь я понимаю, что мне всю жизнь надо было заниматься не искусствоведением, а футболоведением, – иронично заметила Тамара. Ее ирония не осталась незамеченной, и Выкрутасов с вызовом объявил:

– Да, футбол – это высшее достижение человеческого гения. Выше искусства, выше музыки и литературы. В одном матче можно увидеть столько картин, сколько ни один художник не напишет за всю жизнь, а какие сюжеты рождаются на футбольном поле, какие интриги! Лев Толстой сложил бы свое писательское оружие и сказал: «Это я не в состоянии описать!»

– Куда ему! – снова фыркнула Тамара. – Да, вожатушка, тридцать лет не прошли даром, они разметали нас с тобой в разные стороны. Вот я смотрю на тебя и не могу понять, ты это или не ты. Как же ты изменился! Ведь ты тогда, кажется, учился в университете, чуть ли не на истфаке… И вот… Как же это случилось с тобой? Каким ветром тебя занесло в футбол?

– Ураганным! – воскликнул Дмитрий Емельянович воодушевленно. – Однажды под ноги попал футбольный мяч, я сделал два-три паса, и все вокруг меня перевернулось.

– Я же помню, что в «Артеке» ты не играл в это мячепинание.

– Ты еще скажи – мячеиспускание, – пошутил Выкрутасов.

– Да, так даже лучше, – засмеялась Ромодановская.

– Нисколько не лучше! Футбол – мое божество, а ты надсмехаешься. Ты, которой я посвящал каждый свой триумф!

– Прости! – вдруг опомнилась Тамара и кинулась на шею лжефутболисту. – Я глупая! Обожаю тебя! Только тебя люблю, а этого молодого негодяя я сама застрелю.

– Сама… – презрительно отстраняя ее от себя, усмехнулся Дмитрий Емельянович. Ему вдруг шибануло в нос какое-то запоздалое шампанское. – Где там твой пистолет? Я сейчас отправлюсь и пристрелю его. В два счета. Когда я забивал третий гол бельгийцам, мне гораздо больше было жаль ихнего вратаря, чем это ничтожество. Я прострелю ему башку без сожаления.

– Секундочку! – воскликнула Тамара, убежала в другую комнату и вскоре возвратилась оттуда с пистолетом, бросила его на кровать перед Выкрутасовым. Он взял оружие, с уважением разглядел надпись на корпусе: «PIETRO BERETTA GARDONE V. Т. CAL. 9 PARABELLUM» и спросил:

– Заряжен?

– Полный магазин, – ответила Тамара. – Пятнадцать патронов. Предохранитель слева сбоку.

– Без вас вижу.

– Помнишь, как ты лихо стрелял в «Артеке»?

– Я и сейчас не дам промаха.

– А ну сбей вон ту вазу.

– Не стоит.

– Сбей, она копеечная!

– Тем более. Какой-то скромный труженик создавал ее…

– Какой ты стал нудный, Минька! Эх ты, футболяга! А сейчас-то, надеюсь, уже не играешь? Или еще носишься по полю с мячиком?

– Теперь я на тренерской работе. Между прочим, в свое время сам Лев Иванович Яшин открыл мне тайну одного клада.

– Клада? Это уже поинтересней, чем голы венгритосам. Что за клад? Ценный?

– Неизмеримо ценный! Но он закопан не в земле, а в сердце нашего народа русского, – с дрожью в голосе произнес Дмитрий Емельянович, и вдруг до самых пяток охватило его величие тайны Льва Яшина.

– Го-осподи, я-то и впрямь подумала – клад! – рассмеялась Тамара Сергеевна. – Можешь мне поверить, в сердце народа русского давным-давно все копано-перекопано, как в гробнице Тутанхамона, и все сокровища и клады извлечены и распроданы. Меня рвет, когда я слышу: «народ-богоносец», «загадочная русская душа»… Тьфу! Носимся со своим дурацким балетом, а не задумываемся, что во все времена истории лучше всех танцевали рабы и рабыни.

– Футбол выше балета, – зациклился на своем Дмитрий Емельянович.

– Так и вашего брата-футболягу покупают и продают, перекупают и перепродают, как крепостных рабов, – ударила в самое больное место Ромодановская, и Выкрутасов спросил:

– У тебя в роду, часом, не было крепостников-помещиков?

– Именно, что были самые что ни на есть крепостники, – с гордыней отвечала Тамара Сергеевна. – И я этим восторгаюсь.

– А у меня в роду были крепостные крестьяне, и я этим горжусь, – стукнул себя в грудь кулаком Дмитрий Емельянович.

– Да? А я всю жизнь считала, что ты из настоящих Голицыных. Когда ты мне про футбол свой рассказывал, еще подумала: «Надо же, нонсенс какой – футболист Голицын!»

«Ага! – сообразил Дмитрий Емельянович. – Стало быть, пионервожатушка был Голицын». Но это было уже запоздалое знание, потому что Выкрутасов твердо решил с минуты на минуту уйти отсюда и более не возвращаться в эту роскошную квартиру, которую только невооруженным глазом можно было увидеть роскошной и блистательной, а на самом деле жилье сие представляло собой помойку космополитизма, свалку псевдоискусства.

Они уже не стеснялись смотреть друг на друга с презрением. Тамара презирала в своем якобы бывшем возлюбленном футболиста, а Выкрутасов презирал ее презрение к футболу и русскому сердцу.

– Ты что, и впрямь убьешь Ваську? – спросила она.

– Раз плюнуть, – фыркнул он.

– Только не до смерти, ладно? Припугни его, да и все.

– Как скажете. Могу и припугнуть только. Могу ранить.

– Можно и не ранить. Мимо стрельни, чтоб струхнул.

– Стрельнем мимо. Рассказывай, где мне его разыскать?

Глава восьмая

НЕСИ МЕНЯ, МОЙ УРАГАН!

На чемпионате мира в Швеции я забил тринадцать голов. Едва ли кто-то еще раз добьется такого результата. Но я бы все отдал, чтоб хотя бы один из этих голов забить сейчас, когда мне и ходить тяжело, а не то что бегать. Жюст Фонтен

Поезд подъезжал к Ярославлю, и Дмитрия Емельяновича охватывал такой же восторг, какой испытывает сбежавший каторжник, почувствовав, что за ним нет погони. Выкрутасов бежал от Москвы, от Тамары и Марины, от Жендоса и Людвига. От Раисы и Гориллыча, наконец. Он ехал в поезде, но ему казалось, он снова летит, как во сне и как в те секунды, когда его подхватил и понес порыв ветра на Цветном бульваре. Всю дорогу его распирала радость. Он готов был заливаться щекотным детским смехом по любому поводу. Его смешило и радовало, что от Марины ему достался мобильный телефон, а от Тамары – нецелованная «береттка». Он хохотал, когда сосед по плацкарте сказал своему попутчику: «После этого ты не Вячеслав, а Бизнеслав!» Вагон был на редкость новенький и чистенький, и Дмитрий Емельянович пошутил:

– Хорошая нам плацкарта попалась, нецелованная.

После этого он подружился со своими попутчиками и распил с ними две бутылки водки, начхать, что оба коммерсанты. О себе же он сообщил им, что едет на тренерскую работу. Подумал и добавил:

– А еще у меня там старинная любовь живет, ребята.

– А на тренерскую – в «Шинник», что ли? – спросил Бизнеслав.

– Ну а куда же! Будем выводить ваш «Шинничек» в чемпионы страны. Я у вашего главного тренера консультантом устраиваюсь. А оклад мне копейка в копейку такой же, как ему, дают.

– Москва не пустит нашего «Шинника» в чемпионы, – усомнился друг Бизнеслава Игорь.

– А мы у нее спрашивать не будем, – подмигнул Дмитрий Емельянович. – Хотите открою вам один секрет?

– Интересно бы, – оживился Бизнеслав.

– Когда-то я был знаком с самим Львом Ивановичем Яшиным, и он открыл мне страшную тайну. Особый метод забивания голов. И этот метод я буду использовать у вас в Ярославле.

– Почему ж раньше не использовали? – спросил Бизнеслав. – Вон сколько лет мы в мировом футболе из задницы торчим, только пятки светятся.

– Ну, так тоже нельзя говорить, – обиделся за отечественный футбол Дмитрий Емельянович. – Достижений много.

– Ну да, а вот сейчас чемпионат мира идет, – возразил Игорь. – А нас на нем нет.

– Между прочим, на предыдущий чемпионат, если помните, ни Англия, ни Франция не попали, – отбил удар Выкрутасов. – Но главное – Лев Иванович завещал мне, что тайна его заработает только в последний год двадцатого столетия, а начиная с двадцать первого века мы пойдем шерстить направо-налево и Англию, и Италию, и немчуру, и бразилейру.

– Что-то не очень-то верится, – усомнился Бизнеслав. – Я вот тоже, когда свой бизнес создавал, нам говорили, что в двадцать первом веке наступит эра России и мы во всех отраслях заткнем за пояс и Европу, и Америку, и Японию. Да что-то с каждым годом все хуже и хуже, никакого просвета. Не пахнет эрой России, сколько ни нюхай.

– А что нюхать? Пить надо! – сострил развеселый Выкрутасов, разливая по стаканам остатки из второй бутылки.

Он очень хорошо подгадал пофорсить своей вилами по воде писанной тренерской работой при самом подъезде к Ярославлю. Не успели они допить водчонку и закусить, поезд стал тормозить и в окнах замелькали привокзальные постройки.

– Ну что ж, – сказал Бизнеслав, – желаю сделать наших остолопов чемпионами.

– А вам – не вешать нос, – ответил Выкрутасов. – Грядет, грядет эра России! Сначала затрещит, ломаясь, система мирового футболизма, а потом и все остальные к нам под ноги падут.

– Если что, милости просим, – Бизнеслав протянул свою визитку.

– Я еще новых не завел, – извинился Выкрутасов. – Но если что, сами найдете меня через команду.

Про старинную любовь Дмитрий Емельянович нисколько не наврал. Здесь, в Ярославле, и впрямь жила у него одна зазноба, причем – на улице Валентины Терешковой. Это хорошо, потому что, живи она на улице Победы, Свободы, Советской, Ленина, Кирова или Свердлова – вряд ли упомнишь, а Валя Терешкова ни с каким Ушинским или Урицким не перепутается, первая женщина-космонавт.

Почему Ярославль? Объяснить очень нетрудно. Дмитрия Емельяновича манил простор, а это слово у русского человека неизменно сочетается с понятием Волги. Волжские просторы. А они особенно хороши в Ярославле. Смотришь с высоты на широченный волжский разлив, и дух захватывает. В памяти у Дмитрия Емельяновича вставал лебединый образ белоснежной ротонды, в которой он упоенно целовался с этой… ну как ее? Имя девушки почему-то напрочь выскочило из его памяти. Даже как-то обидно. Но на это у него был заготовлен хороший ход.

Вместе с великим московским клубом Выкрутасов приезжал в Ярославль двенадцать лет назад. Да, именно в том восемьдесят шестом году, когда он якобы забивал голы вместо Беланова на чемпионате мира в Мексике, и она… как же ее?!.. допустим, Валечка, работала в гостинице «Волга», где размещались московские футболисты. Они сошлись быстро и легко, целовались до умопомрачения, но дальше этого дело не заплыло. Валечка ссылалась на недомогание, а он и рад был не нарушить обет верности своей Раисе. Если б он тогда знал, как Раиса обойдется с ним в разгар лета девяносто восьмого!

Попрощавшись на вокзале с двумя попутчиками-бизнесятами, Дмитрий Емельянович сразу отправился глядеть на волжские просторы. Трамвай перенес его на другой берег Которосли, забросил на гору, и вот уже Дмитрий Емельянович стоит на высоком берегу в белоснежной ротонде, и слезы текут из глаз его, ползут по щекам, охлаждаемые веселым ветерком.

– Мячеиспускание! – гневно шепчет Дмитрий Емельянович. – Я вам покажу! Мы вам такое мячеиспускание покажем, что затопим! Волга-мать! Здравствуй, родная! – переходит он с гнева на счастливые и любящие восклицания. – Мы пройдем от Волги до Берлина! Мы пойдем дальше, до Парижа, Лондона и Рима. Мы дойдем до Бразилии и Мексики. Мы будем громить и громить! Огнем футбольных батарей за слезы наших матерей! За горестные слезы всех болельщиков великой страны нашей. Трепещите, гады! Идет русский ураган! Он сметет вас с лица земли. Тащите со всего мира ваших продажных судей, которые будут не засчитывать наши голы. Мы забьем столько голов, что устанете их не засчитывать, сволочи!

Он долго так стоял, проливая то гневные, то счастливые слезы, бия себя в грудь или потрясая кулаками. Выпитая в поезде водка хорошо помогала ему источать слезы, особое опьянение, родственное любовному воодушевлению, долго не выпускало его из сладостного плена. Наконец у Дмитрия Емельяновича заломило в висках, он отрезвел и отправился пешком на поиски улицы Валентины Терешковой. Расстояние от Ротонды до нее оказалось не больше, чем от дома Тамары Ромодановской до площади трех вокзалов, и уже через полчаса Выкрутасов стоял перед домом той хорошенькой гостиничной служащей, обцелованной им, но не более. Приближался вечер, освобождающий запахи разных цветений, из какого-то окна доносились звуки «Богемской рапсодии» «Квин», и можно было подумать, что он опять попал из несчастного девяносто восьмого в счастливейший восемьдесят шестой. На Дмитрии Емельяновиче по-прежнему была футболка сборной Англии цвета индиго, но уже не шорты, а летние брюки, в кармане лежала коробка духов «Нина Риччи», про которые ему сказали: «производство Сирии, но за качество ручаемся головой».

– Ну, здравствуй, девочка моя! – выдохнул Выкрутасов и направился в подъезд, пользуясь своей замечательной зрительной памятью.

На третьем этаже он замер, потер виски, в которых сидела боль, и нажал на кнопку звонка. Он почему-то был полностью уверен в том, что ему как ни в чем не бывало откроет та же самая двадцатипятилетняя девушка и тотчас бросится ему на шею. Чудеса на свете случаются, и ему открыла именно она. Правда, уже давно не двадцатипятилетняя, располневшая и подурневшая.

– Вам кого? – спросила она, не узнавая.

– Девочка моя! – воскликнул Выкрутасов. – Я понял, что я – осел. Я понял, что все эти годы любил только тебя. Все эти годы я жил воспоминанием о том, как мы с тобой целовались в Ротонде на высоком берегу Волги!

– А, это вы… – наконец узнала она его. Восторга в ее голосе он не услышал.

– Да, это я. И я приехал, чтобы жениться на тебе. Я люблю тебя! Вот тебе подарок. – Он извлек из кармана духи и протянул их ей.

– Спасибо, – улыбнулась она устало. – Специально выбирали «Нину»?

Гол! Ее звали Ниной, теперь он точно вспомнил. Какая удача, что он купил именно «Нина Риччи». А может быть, он сделал это подсознательно? В любом случае заготовленный ход отпадал, он и без него узнал имя.

– Можно пройти? – спросил он, не дождавшись от нее приглашения.

– Простите, но я не могу, – заморгала она все же виновато. – Скоро должен вернуться с работы муж.

– Ты вышла замуж? Не дождавшись меня? Ведь я же обещал приехать!

– Но ведь не через столько же лет! У меня двое детишек…

Сей же миг из-за ее ног высунулось довольно озорное лицо, принадлежащее мальчику лет пяти.

– А я уже пью водку! И пиво! – сообщил мальчик.

– Так что зря вы раскошеливались на подарок, – вздохнула женщина, с явной неохотой протягивая коробку с духами назад Выкрутасову.

– Ты мне столько подарила счастья в жизни, что я мог бы осыпать тебя такими подарками, – поник головой Дмитрий Емельянович и медленно поплелся вниз по лестнице. Он дошел до второго этажа и пробормотал: – Что-то не получилось тут урагана!

Но вдруг его окликнули:

– Постойте!

Он оглянулся. Нина догнала его. Вид у нее был уже не такой равнодушно-усталый.

– Куда же вы теперь? – спросила она.

– Не знаю, устроюсь где-нибудь.

– Хотите, я устрою вас в хорошей гостинице?

– Ты по-прежнему в «Волге»?

– Нет, в другой. Хорошая гостиница, для бизнесменов. Там номера дорогие, но я могу договориться, чтобы вам дали одноместный поскромнее. Я же не такая, чтобы совсем забыть нашу встречу…

Последние слова она сказала боязливо-тихо. Покраснела и мило улыбнулась. Не ураган, конечно, но ласковым ветерком на Выкрутасова пахнуло. Вскоре он уже шел в направлении улицы Кедрова, имея при себе записку от Нины к администраторше гостиницы «Уютной». Настроение, конечно, было не то, но он не сильно роптал на судьбу, вскоре уже устроился в гостинице за довольно большую, хотя и не умопомрачительную плату. В номере у него имелся телевизор, и остаток дня Дмитрий Емельянович посвятил наивысшему наслаждению. Сначала он стал свидетелем того, как колумбийцы обыграли тунисцев, а потом и совсем ошалел, когда румыны со счетом 2:1 раздраконили англичан. Эта неожиданная виктория подопечных Ангела Иорданеску настолько возбудила его, что, забыв обо всех своих невзгодах и горестях, Выкрутасов во втором часу ночи сел за свои заветные листы бумаги. К утру ему удалось-таки вчерне закончить свой футбольный манифест. На рассвете он вышел на балкон, вдохнул полные легкие упоительного волжского воздуха и восторженно произнес:

– Ураган! Русский ураган!

Вернулся в номер, лег и мгновенно уснул как убитый.

И спал бы, наверное, до самого вечера, если б в полдень не закурлыкал из чемоданьей утробы позабытый телефон. Людвиг был настойчив, вытерпел, покуда Дмитрий Емельянович осознал, откуда тренькает, встал, раскрыл чемодан и вытащил говорилку.

– Давненько не звонили, – зевая, сказал он врагу, будто закадычному приятелю.

– Ты где, гнида? – спросил враг.

– На краю света, – ответил Выкрутасов.

– А точнее?

– Решил посетить друзей в крепости-герое Бресте.

– А ты знаешь, какой кабаняра у твоей жены поселился, покуда ты по свету катаешься?

– Познакомились? Ну и как он, угостил вас? – Выкрутасов злорадно расхохотался. Сейчас он бы многое отдал, чтобы увидеть сцену знакомства Людвига и Жендоса с Гориллычем.

– Учти, гадина, мы тебя найдем рано иль поздно, – задыхаясь от бессильной злобы, выпалил Людвиг и на том окончил беседу.

Приведя себя в порядок и одевшись, Выкрутасов сел за стол и, волнуясь, стал читать написанный ночью манифест:

ТАЙНА ЛЬВА ЯШИНА

Против системы мирового футбольного заговора и во имя спасения отечественного футбола

Внимание! Обращаюсь ко всей футбольной общественности России с воззванием, имеющим сверхважное значение для судеб. В последнее время значительно участились случаи удивления по поводу совершенно беспрецедентной игры нашей сборной при общем высоком профессиональном уровне множества русских игроков. Однако при глубинном изучении вопроса всякое удивление отпадает и не имеет места. Собственно говоря, все началось не сейчас, а гораздо задолго, когда некое самозваное государство Западной Европы, именующее себя Англией, внаглую присвоило себе авторство на изобретение игры в мяч с помощью ног на поле длиной в сто метров и шириной в семьдесят пять метров, оснащенном воротами с сеткой. Тогда же они выдали на-гора некое условное название этой игры – «футбол», что значит «нога-мяч». Это наименование было принято во всем мире, а самозваных англичан признали основателями игры. Англия сделалась футболоцентристским государством, своеобразной столицей мирового футболизма. Таким образом, с самого начала России отводилась роль периферийного футбольного княжества, некоей отсталой колонии мяча и бутсы. Может возникнуть возражение. Почему, мол, Бразилия и другие латиноамериканские страны не смирились с подобной периферийной ролью, а стали равноправными соперниками чванливых англосаксов? Но и тут я отрекаю ваше недоумение. Им просто было дозволено сделать это. А когда Россия заявила о себе как о равноправном футбольном агрессоре, ее со всех сторон стали затирать и щелкать по носу. Почему? А вот почему: дело в том, что родоначальниками знаменитой и излюбленной во всем мире игры являемся мы, русские люди, а вовсе не коварные и русоненавистнические англичане!!!

Предвижу незамедлительный хохот до упаду всевозможных скептиков. Мол, знаем, знаем. Россия – родина слонов. А что ж, господа русофобы, она и слонам Родина! Смейтесь, не смейтесь, а это так. Доказываю. Слон – это мудрейшее животное, происходит от мамонта. У мамонтов существовал обычай рожать детенышей в определенном месте, так сказать – гнезде мамонтовой народности. Прожив жизнь и почувствовав приближение кончины, мамонт поспешал возвратиться в тот край, где родился. С существованием слоновьих и в особенности мамонтовых кладбищ-некрополей уж никто не осмелится спорить. И находятся эти мамонтовые некрополи не где-нибудь на брегах туманного Альбиона, а на севере России. А исходя из общепринятой версии, что мамонт умирал там, где произошел на свет, остается безропотно признать зловещий для всего мира тезис: «Россия – родина слонов».

Точно так же вам, господа хорошие, придется признать и второй мой беспрекословный тезис-манифест: «Россия – родина игры, известной под пресловутым наименованием футбол». Кстати, сами хитрецы-англичане именуют футбол иначе – соккер, что означает производное от слова «сокк» – то есть удар, пинок. Мы, господа, тоже не лыком шиты и способны заглядывать в словари!

Итак, даю доказательства своего беспрецедентного заявления. Доказательство первое: самые древние рисунки, изображающие игроков, бьющих ногами по круглым предметам, найдены в пещерах на нашей территории. Месторасположение этих пещер покуда засекречено, ибо страна наша переживает смутное время, всюду шныряют агенты мирового футболизма, жаждущие уничтожить это первое и главнейшее доказательство. Но эти рисунки есть, и я своими очами их видел. На некоторых из них отчетливо видно, что круглый предмет, используемый в качестве мяча, есть не что иное, как человеческая голова. Видимо, игра имела ритуальный смысл и подтекст. В нее играли воины, собираясь в поход и пиная голову врага. Или после битвы ради надругательства. Как бы то ни было, но факт остается фактом – игра была изобретена древними славянами, от коих произошли мы, русские. Доказательство второе: в древних русских рукописях встречается описание игры в тыч, и судя по этому подробному описанию, во времена Дмитрия Донского русичи называли словом «тыч» то, что мы теперь знаем под импортным словечком «футбол». Увы, словарь Даля не приводит этого слова, но его нетрудно восстановить, найдя у того же Даля слово «тычка» – игра в свайку. В свайку же играли так: брали кольца, раскладывали их по земле и бросали в них ножи. Стало быть, это своеобразный прообраз баскетбола, а тыч – это футбол. Насчет баскетбола вскоре тоже появится свой манифест. Ждите! Доказательство третье: спешу уведомить всю футбольную общественность о том, что я являюсь энергетическим связником покойного Льва Ивановича Яшина. В канун явления в Москве необычайно сильного урагана Лев Иванович лично явился мне во сне и поведал страшную тайну. Страшную для всей мировой футбольной закулисы. Он открыл мне секрет стопроцентного забивания голов со стандартных положений. Отдав игре в тыч долгие годы своей жизни, тринадцать лет выступая за сборную России, Лев Яшин, наш легендарный вратарь, открыл так называемые голоносные точки парабол. Тренируя любую команду России по методу этих точек, можно рассчитывать на головокружительные успехи. После каждого розыгрыша углового, штрафного или свободного удара мяч будет неминуемо пронзать пространство ворот соперника. Но, что собственно характерно, эти голоносные точки доступны лишь людям, которых можно определить как русских по духу и сердцу. И это – самое яркое доказательство того, что игра в футбол изобретена в России. И называется эта игра – тыч!

Наше Отечество находится в разобранном состоянии, как автомат Калашникова на занятиях. Боец с завязанными глазами разобрал автомат и сейчас начнет его собирать. И по мере того как части автомата будут примыкать одна к другой, у нас будет появляться все больше людей по духу и сердцу русских. Вот с ними мы и будем увязывать возрождение нашего Отечества. А в первую очередь начнем с возрождения нашего родного тыча. И с разрушения мировой системы футболизма, которая затрещит по швам, как только мы начнем наш Русский Ураган голов.

Вот вам и слово «гол» находит свое объяснение. От слова «голова». Смотри доказательство первое.

Я призываю уже сейчас начать работу над зарождением великого движения тычизма против мирового футболизма. Всем, кто получит этот манифест, сообщаю о своей готовности немедленно приступить к тренерской деятельности по методу голоносных точек параболы. Сам я называю этот метод проще – РУССКИЙ УРАГАН, в котором слышатся русское «ура!» и свист ветра наших атак. Утверждение Русского Урагана следует увязывать с созданием общероссийского тычистского движения. Необходимо привлечение патриотических властных структур, истинно русских предпринимателей, всех, кому дорого возрождение Отчизны. Поэтому я предлагаю сей манифест для ознакомления не только деятелям спорта, но и всем влиятельным русским людям.

Поверенный Л. И. Яшина – Д. Е. Выкрутасов

23 июня 1998 года

Дмитрий Емельянович был в шоке. Им владело отчетливое осознание того, что текст написал не он. То ли наваждение, то ли розыгрыш, но Выкрутасов никак не ожидал от себя такого словоизложения. Кроме того, он впервые в жизни узнал про рисунки в пещерах и про древние рукописи времен Дмитрия Донского, доказывающие русское происхождение игры в тыч. Ни рисунков, ни рукописей этих он в глаза не видел.

В таком состоянии растерянности его навестила Нина. Открыв дверь на ее стук, он торопливо выглянул наружу посмотреть, нет ли еще кого-нибудь в коридоре гостиницы. Впустив Нину, закрыл дверь на замок.

– Здравствуйте, но только зачем закрываться? – всполошилась она, как и подобает замужней женщине и матери двоих детей.

– Затем, что ты понятия не имеешь, кто я такой, – вымолвил Дмитрий Емельянович в ужасе, ибо он и сам не ведал, кто он такой есть на самом деле. Неужто и впрямь – энергетический связник потусторонних сил?

– Не пугайте меня, я и так вся перепуганная, – задрожала Нина. – У меня такой ревнивый муж! Он готов укокошить меня по самому ничтожному поводу. Мне пришлось полчаса вчера объяснять, кто подарил мне французские духи.

Дмитрий Емельянович решил зачем-то немедленно включить радио. Там пел Валерий Меладзе: «Красавицы могут все, красавиц счастливей нет, сплошные цветы и танцы и вечные двадцать лет!»

– Давай потанцуем, – предложил он тотчас и схватил Нину для исполнения танца. – Я чувствую в тебе и во мне наши вечные двадцать лет!

– Не надо, – зарделась Нина, но стала партнерствовать ему в танце, поначалу как бы нехотя, но постепенно все больше входя во вкус.

– Когда муж излишне ревнивый, жена страстно мечтает ему изменить, – произнес Выкрутасов дерзко и крепче прижал к себе верную жену. Нина этого не стерпела, обиженно отпихнула его от себя, подошла к окну вся красная и сказала:

– Меж нами ничего не может быть. Мы слишком давно целовались.

– О как бы я хотел, чтоб хотя бы один тот поцелуй, словно перелетная птица, прилетел сюда из глубин времени! – воскликнул Дмитрий Емельянович, потрясенный такой непреклонностью. Зачем же она тогда пришла к нему? Не просто же так.

– Это все красивые слова, – вздохнула Нина.

– Они выражают красивую сущность моего чувства к тебе, – продолжал шпарить Выкрутасов. – Неужто ты ни разу не изменяла мужу?

– Представь себе, не изменяла. Откуда такие странные понятия о женщинах? Только потому, что я в гостиничном бизнесе?

– Прости меня, глупого! – Он приблизился и взял ее руку. – Я так летел к тебе. Надеялся, что ты все еще свободна и ждешь меня. Глупец! Разве такая красавица может оставаться долго незамужней?

Перелетная птица поцелуя приземлилась на ее ладонь. Но Нина стряхнула птицу с ветвей.

– Дмитрий, я пришла вас просить, чтобы вы уехали из Ярославля. В Нижний Новгород отплывает наш фирменный теплоход «Добрый молодец». Я забронировала для вас отдельную каюту номер пятнадцать. Завтра в десять утра теплоход отправится. Вы подойдете, спросите Игоря Эммануиловича и скажете ему, что вы Дмитрий от Нины Леонидовны, и он вас устроит. Вот, собственно, и все. А теперь мы должны попрощаться. Я не хочу, чтобы моя жизнь обрушилась из-за залеточки из Москвы.

– Постой! Ты ведь даже не знаешь, кто я такой, – попытался он хотя бы как-то удержать ее.

– Мне и не нужно знать это, – оставалась она непобедимой. – Пусть ты будешь навеки Дмитрием, с которым я однажды так сладко целовалась в Ротонде.