Текст книги "Мир полуночи. Партизаны Луны"

Автор книги: Александр Ян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Эней шумно вздохнул.

– Да, свидетелей я не собираюсь оставлять. Перестреляем всех на фиг. Антон, у тебя есть какая-нибудь идея на этот счет? Ты можешь выйти на ринг вместо Десперадо? Нет? Тогда успокойся.

– Я о Косте думал.

– Нет, – жестко сказал Эней. – Там может быть очень грязно. А Косте нельзя никого убивать. Даже случайно.

– Он нервничает.

– А вот пусть не нервничает. И ты не нервничай. Ну, даже если и будут искать, что скажут? Цыган со шрамами?

– Искать, – сказал Антон, – будут варка-нелегала. Меня это беспокоит. Зря, наверное. Если бы они могли все собираемые данные оценивать и анализировать с рабочей скоростью, им бы крысы и вовсе были не нужны…

– Да успокойся ты, – пробурчал со своего ложа Игорь. – Такими делами и легалы балуются, пока молодые.

– Спи глазок, спи другой. Знаю. Но искать будут в первую очередь нелегала. Ладно…

– Значит, сделаем, курка, так, чтобы не искали! – взорвалась Мэй. – Чтобы Заремба этот штаны сушил, а не искал.

– Или… – медленно сказал Антон, – чтобы он думал, что знает, где искать.

– Обоснуй, отрок, – прогудел незаметно подошедший Костя.

– Ну один след мы уже оставили. Хорват с цыганами. Что, если мы положим в матрешку еще одну? Что-то, после чего они решат, что все дела с Хеллбоем вообще отвлекающий маневр. Что это может быть?

– Касса букмекера, – еле шевеля губами, пролепетал Игорь и заснул окончательно.

– Тем более, – заключил Антон, – что деньги нам нужны.

– Деньги-то нам нужны, – сказал Эней. – Но все это фигня полная. После того как ставки сделаны, денег в кассе уже нет. Чтобы никто не мог передумать и переставить во время боя. За пять минут до боя все ставки заканчиваются и собранные деньги уносят в сейф. Я не знаю куда. И это меньше половины – ты же видишь, в основном-то ставят через Сеть.

– Ага, – улыбнулся Антон. – И я о том.

* * *

Танго – высокий молодец из «новых европейцев» – с недоверием оглядывал своего противника, коренастого цыганского юношу, растатуированного так, что белого места выше пояса нет. Но главное было не это. Глаза противника – вот что настораживало Танго. То ли детские, то ли собачьи, без оттенка мысли, без малейшего проблеска интереса.

Танго давно выступал в боях без правил и не склонен был недооценивать противника. Он не любил неизвестности, а от человека с такими глазами можно ждать чего угодно. Никто ничего не знал об этих цыганах. В мире подпольных бойцов сведения распространяются быстро – кельтские узоры и шрамы юнца примелькались бы. Танго был бойцом не суперкласса, а средней руки, но в негласных рейтингах у него была своя строка, а вот про этого мальчишку он совсем ничего не знал.

– Хадзимэ! – скомандовал рефери.

Что-то мелькнуло – и Танго потерял сознание.

Зал ахнул. Танго здесь знали и видели не раз, и еще никогда и никто не отправлял его в нокаут так молниеносно. Но главное – это против неписаных правил, велящих бойцам в первую очередь развлекать зрителя. Ведь никому не интересно смотреть, как новичок на первой секунде убийственным маэ какато в челюсть вырубает неплохого бойца. По правилам хорошего тона они должны были провозиться хотя бы пять минут. И подлость новичка заключалась в том, что Танго так и намеревался поступить, отчего и несколько расслабился в начале боя.

Новичок, выступавший под ником Чужой, дождался, пока судья ме-е-едленно досчитает до десяти, объявит его победу, и с тем же равнодушным видом свалил в раздевалку.

Публика гудела, а когда из раздевалки появился следующий боец-аутсайдер, заволновалась – опять цыган, чуть посветлее предыдущего и не такой широкоплечий.

К господину Зарембе на комм пришло сообщение: «Была ставка 1:10 Чужой/Танго 5 секунд. 600». Заремба выругался. Поганые цыгане уже выставили его на шесть тысяч. Найти дебила, принявшего ставку, и вытрясти из него компенсацию убытков, отметил он в уме.

Он сделал знак Грозе подойти и тихо сказал:

– Убей его.

Гроза кивнул. Шеф явно не видел поля, но противник – чужак, и спрашивать в случае чего будут не с бойца. Убить так убить… Но если этот Странник такой же резвый, как Чужой, то начинать надо сразу. И бить наверняка.

Странник стоял в своем углу спокойно, а когда сбросил майку, публика взвыла. Торс у него был расписан еще почище, чем у предыдущего, – и во всю спину красовалась амазонка со львом.

Цыгане нарушили правила, а значит, и с ними можно так же. По команде «Хадзимэ!» Гроза отвесил противнику сокрушительный удар в челюсть. Цыган опрокинулся и упал на решетку, цепляясь за нее пальцами. Гроза подошел и довесил ему по печени. Зал взвыл.

Сам Гроза никакого восторга не испытывал. Костяшками пальцев он чувствовал, что сила первого удара оказалась существенно меньше расчетной – в последний миг цыган повернул лицо, и удар пришелся вскользь. Когда Гроза бил по печени, маленький дьявол на самом деле принял удар на пресс и тоже вскользь. А вот локоть, который он воткнул в дых Грозе, отправил того на несколько секунд в «плавание».

Пока Гроза выдирался наверх, он успел поймать еще один в челюсть, запустить низкий в колено – опять слегка промахнулся – и как раз на ударе вновь получить под дых. На самом деле в лоб тоже, но этого Гроза уже не заметил.

Цыган отступил, давая ему время прийти в себя. Пританцовывающей походочкой прогулялся по арене, переводя дыхание. Гроза понял, как влип. Этот сукин сын сильнее, намного сильнее, но отчаянно валяет дурака. Издевается. Со стороны это будет выглядеть так: он, Гроза, избивал-избивал беззащитного паренька и вдруг свалился почти сам собой. Жалкое зрелище. И Зарембе ничего не объяснишь потом.

Он разъярился не на шутку и действительно всей душой пожелал убить эту разрисованную макаку.

Из серии «печень – горло – печень» только второй удар очевидным для зрителей образом скользнул мимо. Сам Гроза поймал внешне не особо эффектный удар под ключицу, вырубивший левую руку начисто. В этот момент прозвенел гонг.

К Зарембе на комм пришло сообщение, которого он уже ждал: «Ставки 1:2 Странник/Грозу нокаут 2 раунд. 1000». Устроитель боев стиснул зубы. Медленно, прогулочным шагом подошел к Грозе. Спросил:

– Что?

– Я его кончу, – хрипло пообещал Гроза.

И действительно так думал еще три с половиной минуты. Когда его унесли, касса Зарембы полегчала еще на двадцать тысяч евро. Это была серьезная потеря, которую растяпа-букмекер, принявший дикую ставку, уже не возместит.

– Какие ставки идут на Хеллбоя против Странника? – спросил он у бледного главы букмекеров. Через несколько секунд на комм пришел ответ: «1:12».

Заремба направился к варку, который, сидя в ложе напротив, смотрел, как черномазая цыганка вытирает лицо Странника – по всей видимости, своего любовника – мокрым полотенцем.

– Что ж это вы так, – сказал Заремба, – а почему не один к сорока?

– Так ведь сие от нас не зависит, – улыбнулся варк. Нагло так улыбнулся.

– А остальное – зависит?

Варк улыбнулся еще шире.

– Чего вы хотите, пан Заремба?

– Чтобы вы перестали валять дурака.

– В каком смысле? – Казалось, шире хлебало варка разъехаться уже не может, а поди ж ты.

– В прямом. На чужом поле только дурак жнет. А дураков здесь не любят.

Улыбочка варка стала малость поуже, но какой-то уж совсем зловещий оттенок появился в ней.

– Вы чувствуете фрустрацию? Вы потеряли большие деньги? Хотите об этом поговорить? Пан Заремба, я не нарушал никаких соглашений с вами. Разве мы замостырили эти бои? Нет, они прошли сравнительно честно. Вы недооценили моих бойцов? Это ваши проблемы. Но если бои не были замостырены, почему вы вложили деньги своего синдиката в эти ставки? Ответ, подозреваю, таков: вы с самого начала были твердо намерены не дать нам забрать выигрыш. Мы готовы и к этому. Начнем стрелять или вы сейчас приведете Хеллбоя и мы уедем с ним, оставив вашу кассу в неприкосновенности и забрав только свое?

– Вы сами знаете, что это невозможно, – сквозь зубы ответил гангстер. – Бой нельзя отменить.

– Именно. – Варк кивнул и выключил улыбку. – Но что мы будем делать после боя?

– Хотите сделать ставку?

– Последнюю? Решающую? Весь наш выигрыш сегодняшнего вечера против… чего?

– Против вас.

Тут варк просто расхохотался – несколько искусственно, но громко.

– Предложите нам что-нибудь, чего у нас нет.

– У вас, например, нет Хеллбоя. Вы только что предпочли взять за него деньгами.

– Мы потеряли на нем деньги, – пожал плечами варк. – А теперь вернули. Нас устраивает любой вариант.

Заремба слегка занервничал. Хеллбой был расходным материалом, от него следовало избавиться по окончании боев. За него бы не спросили. За деньги спросят.

Только… только слишком быстро пришелец отказался.

– Хеллбой против вашего сегодняшнего выигрыша, – сказал Заремба. – Согласны?

– Вы играете на моем азарте, – вздохнул вампир. Достал из кармана карточку, вставил ее в новенький дорогой комм. – Но после начала боев система заблокирована. Ставки не принимаются.

– Не проблема. – Заремба вызвал админа по комму и приказал разблокировать систему. Главное, чтобы денежки варка оказались в кассе, а там…

– Есть, – сказал Антон в «ракушке». – Я в системе.

– Не подведи, Странник, – сказал Игорь Энею.

Если бы Антону не удалось прорваться, он сказал бы: «Мы на тебя рассчитываем», и это значило бы: прямо сейчас берем Зарембу в заложники и требуем кассу.

Парень молча кивнул. На ринге он казался старше, а теперь Заремба увидел, что он совсем мальчишка. Но если в таком возрасте он так опытен, значит, в деле уже давно. И школа – вот этого уже не сыграть, не изобразить. Школа та же самая, что у Хеллбоя. Школа спецчастей, созданных для противостояния варкам. И отслужить полный срок контракта в этом возрасте цыганенок не мог никак. Значит… значит…

Он коротко поклонился высокому господину и вернулся к своему краю ринга, куда как раз двое охранников подвели Хеллбоя.

– Ты учил этого мальчишку?

– Его чему-нибудь научишь… Там в голове извилин нет, одни годовые кольца.

– Вот сейчас ты мне это и продемонстрируешь. Гроза не смог – я уж не знаю почему. А ты… один из вас покинет ринг мертвым, понятно? Если не он, то ты. – Заремба повернулся к охранникам. – Вы слышали меня?

Если бы Игорь это услышал, он был бы счастлив. Впрочем, он и так был счастлив – из угла полыхнуло таким возмущением, что его, наверное, на улице было видно. Последняя переменная, самая нервная и малопредсказуемая – Хеллбой, – встала на место.

– Он зол как черт, – шепнул Цумэ, чуть наклонившись к Энею.

Эней встал и пошел к дверце. Хеллбой был уже на ринге, в середине.

– Ты что же, щенок, – громко спросил он, – думаешь, что сможешь меня завалить?

– Тебя завалит твоя печень, – ответил Эней. – Я только подтолкну немножко.

– Считай, что твоя печень уже паштет.

По команде рефери они схлестнулись. «Т-твою мать!» – мысленно сказал Игорь. Он впервые такое видел. Двое на арене, смачно выдавая и получая на орехи, излучали чистую радость, у Хеллбоя даже запах, кажется, выровнялся. Зато от Зарембы на весь зал несло темной тухлой яростью. В отличие от большинства зрителей распорядитель прекрасно понимал, что на ринге творится цирк. Белый клоун и рыжий клоун мутузят друг дружку воздушными шариками. Потому что, будь хоть один удар нанесен – нет, не в полную силу, в треть силы, – кто-то из бойцов был бы уже мертв.

Поэтому, когда Хеллбой провел серию из четырех ударов, в результате которой Эней оказался в углу – на решетке – на коленях – на полу вниз лицом, Заремба казался потрясенным.

Хеллбой поднял поверженного противника над головой за шею и за штаны и вышвырнул через решетку прямо на Игоря и Мэй с Десперадо.

– Ну что, ты доволен? – зарычал он на Зарембу, подходя к двери. – Доволен наконец?!

– Давай, – сказал Игорь в ларингофон. Лучшей диспозиции им было уже не дождаться.

– У меня ставка пропала из кассы! – завопил Антон.

Началась паника. Народ похватался за свои коммы, проверяя, и, по мере того как обнаруживалась недостача, в зале нарастал тревожный ропот, переходящий в вой и затем в рев:

– Верните деньги!

На бои без правил ходит публика решительная. Или воображающая себя таковой. Стерпеть жульничество устроителей? Да еще после наглой букмекерской аферы на первых двух боях? Да за кого они нас принимают? За сусликов?

На этом фоне мало кто заметил, что избитый противником в тряпочку цыганок чудом воскрес и сделал Хеллбою знак: сюда! Дважды просить не пришлось: в полтора прыжка Хеллбой оказался на верху решетки и соскочил с другой стороны.

– Это цыгане! Цыгане! – закричал Заремба, но было уже поздно: и его, и охрану смяли.

Толпа распалась надвое: большая часть кинулась к Зарембе и быкам, меньшая – к букмекерам, принимавшим ставки наличными. Путь к выходу был почти свободен, а те, кто понесся к дверям – самые умные, решил Игорь, – расступились, пропуская высокого господина и Хеллбоя.

За пультом тем временем кто-то очнулся и включил противопожарную систему. В зал хлынула пена.

– Все, – сказал Игорь. – Теперь они до вечера не разберутся, кто из них лучше знал богословие.

– Вас будут ждать на улице, – сказал Хеллбой.

– Знаем. Антоха!

– В туалете. – Антон, одетый девицей, с подведенными глазами, подмигнул и пояснил: – В женском.

– Я в окно не полезу! – прорычал Хеллбой.

– И не надо, не будет там окна, – сказал Игорь, провожая взглядом убегающих по коридору Антона и Мэй.

«Готов», – шепнул Кен в «ракушке». Это значило, что шнур на внешней стороне дома уложен и взрыватель на месте. Точно такой же шнур, окрашенный под цвет штукатурки, обходил по периметру секцию стены в женском туалете – Мэй Дэй постаралась еще при первом визите.

Оставалось надеяться, что хозяева за это время не заметили архитектурного излишества и не нахимичили с ним. То есть объект-то был на месте, и маячок тоже, а вот что с чем соединялось… это мы сейчас узнаем.

– Счет, – сказал Антон. – Раз, два… глаза!

Даже с закрытыми глазами было видно, именно видно, как белый огонь пробежал по стене. Воздух в коридоре дернулся. Пирошнур. Два пирошнура с обеих сторон стены. Игорь пронесся мимо Антона, толкнул оплавленную секцию. Она не упала одним куском, а как-то ссыпалась вниз.

– А… ядерную бомбу… слабо? – шепотом рявкнул Хеллбой, вываливаясь через дыру вслед за Игорем.

– Выбор оружия диктуется ценой и целесообразностью. – Важный тон Игоря прекрасно сочетался с его же стремительным темпом. В основном за счет внешности высокого господина.

Из-за угла вылетела машина гоблина Мариуша.

– По местам! – рявкнул Игорь.

Хеллбой впрыгнул на переднее сиденье, Антон на заднее, рядом – Эней, Мэй Дэй и Десперадо. Игорь захлопнул за ними дверь и вскочил на багажник, без труда удержав равновесие, когда машина рванула с места.

– Носовая фигура великовата, – сказал Антон. Теперь, когда все почти кончилось, его едва не трясло и очень хотелось говорить. – И совершенно не маскирует гальюн.

– Кормовая. И вообще, что за р-разговорчики на палубе? За нами хвост. Поднажмите, отче!

– Ты свой подбери, целиться мешает!

Хвост действительно имелся – типично бандитский «паджеро». Внедорожник, машина, которая застрянет там, куда прочие просто не доедут. Один хвост – это вполне терпимо. Беда в том, что они и так уже привлекли внимание массы народу, а полиция в таких случаях ждет морковкина заговенья только в кино.

Впрочем, Десперадо уже отреагировал. Из-под сиденья появилась бесконечная пушка – та самая, с которой Десперадо их встречал, «штайр». Лучан встал на колени на заднее сиденье, уперся локтями в багажник, прицелился (Игорь уже подобрал плащ, чтобы не мешать) и выстрелил. Один раз.

Машина преследователей вильнула в сторону, потом в другую – и, развернувшись дважды юзом, влетела в витрину какого-то закрытого по ночному времени магазина. Сработала сигнализация, на вой и звон начал зажигаться свет в окнах, подлетевший снитч дважды мигнул вспышкой – но, как обычно, глупая автоматика пропустила машину, с которой все было в порядке, и полетела к машине, которая торчала в витрине. Кен уже свернул на другую улицу и рванул к мосту через Одер.

– И что, он так и будет маячить наверху до самой Германии? – недовольно прорычал Хеллбой.

– Нет. Мы сейчас нырнем в посадку, тебя засунем в багажник, а его – на твое место, – спокойно ответил Эней. – И почему ты решил, что мы едем в Германию?

– Мать твою, парень! – Хеллбой задрал свои львиные брови чуть не до линии волос. – Если бы мы ехали от германской границы в другую сторону – я бы решил, что мы едем в Гданьск. А мы едем к Одеру, стало быть, через десять минут будем в Германии.

– Десять минут, – наставительно сказал Игорь сверху, – это много. Этого хватит даже до канадской границы, а нам туда не надо. Ван Хельсинг, если я схвачу бронхит, я его впишу в счет.

– А я думал, спляшешь на радостях. – Эней потер вспухающий синяк на подбородке, подарок от Грозы. – Держись там крепче. Костя, сворачивай.

Машина свернула в лесополосу, Игорь приник к багажнику, распластавшись всем телом.

Костя заехал в посадку, машину затрясло – нежный аппарат был приспособлен для езды по дорогам, поправка – по хорошим дорогам. Если бы Кен не отключил бортовой компьютер, он бы сейчас услышал о себе массу нелестного.

– Приехали, – сказал Костя, останавливая машину напротив загнанного задком в кусты «фальцера».

– Ну, здравствуйте. – Хеллбой вышел из машины, огляделся. – А где Михал? Анджей, тебя что, не он послал?

– Михал погиб, – сказал Эней.

* * *

По Ростбифу и Пеликану устроили самую настоящую языческую тризну. Самогонка лилась ручьем, пиво – рекой, Десперадо играл на гитаре, Мэй – удивительно красиво – на флейте. Вернувшихся из Клайпеды гоблинов Игорь взял на себя и в очень короткие сроки уложил под стол, сымпровизированный из канатных бухт и досок.

Он восхищался Энеем как организатором. Попойка была идеальным мероприятием, для того чтобы примирить Хеллбоя и Стаха, успокоить новичков, впервые побывавших на акции, особенно Антона, и спаять их окончательно с останками группы Каспера и группы Ростбифа, похоронив на поминках «ярлов» свое прошлое.

Тут он впервые и услышал частично знакомую ему по вокзалу в Золочеве песню про виски в исполнении трио Эней – Хеллбой – Стах. И как-то сами собой на ум пришли слова для русского перевода:

 
Жизнь одна и смерть одна,
Лишь дурак не пьет до дна.
Джонни Уокер, братец наш,
Взял весь мир на абордаж.
 

Минут через пять он обнаружил, что стол уже поет по-русски. Причем ведет он. Алкоголь на него по-прежнему толком не действовал. Согревал, но не пьянил. А вот эмоции… Но даже эмоций Стаху не хватило, чтобы перепить Игоря. Подобно настоящему языческому витязю, он ввязался в безнадежное состязание и пал.

Наутро алкогольный токсикоз удерживал всех насельников пансионата в горизонтальном положении почти до полудня. Полуочнувшийся Игорь бродил от домика к домику с холодным пивом и ведром, повторяя:

– Ничто так не сближает, как совместное похмелье.

Покончив с делами милосердия (все облагодетельствованные, включая гоблинов, вернулись в то же горизонтальное положение), Игорь несколько заскучал. Делать было совершенно нечего, ибо все намеченные ранее дела были коллективными, а коллектив валялся, сраженный Ивашкой Хмельницким.

Обычно люди в таких ситуациях берут что-нибудь почитать на сон грядущий (тем паче что Игорь намеревался отвоевать у этого сна еще десять минут и довести таким образом порог бодрствования до одиннадцати утра). Но читать оказалось нечего: чердак Стаха завален был древними польскими книгами, рассыпающимися по страницам, и у Игоря начисто отсутствовала охота браться за то, что запросто может оказаться тремя-четырьмя текстами сразу.

Тут он вспомнил, что на планшетке Антона есть часть личной библиотеки Энея. Похмельный Антон не возражал. Игорь залег, устроил планшетку поудобнее на пузе и принялся перебирать файлы.

Через какое-то время он начал пофыркивать. Потом – всхрапывать. Потом откровенно заржал.

– Ты чего? – спросил вялым голосом Антон.

Игорь в ответ зачитал:

– 3 ним бендзешь шченшливша, дужо шченшливша бендзешь з ним. Я цуж – влученга, неспокойны дух, зе мноу можна тылько пуйшчь на вржосовиско и запомниць вшистко… Яка эпока, який рок, який месьонц[112]112
  С ним будешь счастливей – много счастливей будешь с ним.
  Что я? Бродяга, неспокойный дух —
  Только заблудиться в вересковом поле,
  И забыть на воле,
  Что за эпоха, что за век,
  Что за год, что за месяц, что за день
  И что за час
  Начнется и кончится для нас… (пол.)
  Э. Стахура


[Закрыть] – он что, весь календарь перечисляет?

– Их ферштее зи нихьт, – пробормотал Антон.

– С ним будешь счастливей, много счастливей будешь с ним… Что я – бродяга, неспокойный дух, со мной можно только пойти… как ето скасать по-рюсски, доннерветтер… Вржоск – это, естественно, вереск. Вржосовиско – это место, где растет вереск. Более точных аналогов не знаю. Короче, туда можно пойти – и забыть все: какая эпоха, какой век, какой год, какой месяц, какой день, какой час… начнется, стало быть, и закончится…

– А что смешного? – не понял Антон.

– Смешно то, что это стихи.

– Ну? – Антон заинтересовался настолько, что даже приподнялся. – Слушай, а где ты так здорово научился по-польски?

– Кто знает хотя бы три славянских языка – тот, считай, знает все. Но что это стихи – еще не самый тыц. Самый тыц состоит в том, что это, скорее всего, стихи нашего командора.

– Иди ты! – Антон аж вскочил – и тут же схватился руками за голову. – А почитай что-нибудь еще.

 
Енщче здожими таньо вынаенчь мало мансарде,
З окнем на жеке, люб теж на парк.
З ложем широким, пецем высоким, щченным дзигарем.
Сходзичь бендземи цодзенне в шьвят…[113]113
  Еще успеем дешево снять небольшую мансарду
  С окнами на реку или на парк.
  С печью высокой, кроватью широкой, стенными часами,
  Будем ходить каждый день гулять (пол.).
  Э. Стахура


[Закрыть]
 

– Тут рифма есть?

– Предполагается, что есть. «Есть юж запузно – не есть запузно». То есть «уже поздно – нет, еще не поздно…» – Игоря снова одолел смех.

– Гениально! – восхитился Антон. – Интересно, с кем это она должна быть щасливша и что это за «она».

– Ну, это как раз неинтересно. Чтобы разобраться с этим, достаточно выловить глаза из монитора. – И Игорь очень живо изобразил процесс возвращения блудного ока в орбиту. – Вот послушай, какая еще прелесть. – Он с ходу перевел: – «При звуке шагов по ступеням сердце в глотке застряло. Хотите знать, кто она? Сладкая гибель, моя отрава…»

– Bay! – сказал Антон. – А почему он молчит?

– Н-ну… включим дедукцию. Она старше лет на пять, они вместе учились у Каспера. По кое-каким обмолвкам Стаха я понял, что ему тогда было не больше, чем тебе, а ей, соответственно, двадцать. Антошка, ты бы смог признаться двадцатилетней девушке?

– Шутишь?

– Вот. Слишком велик возрастной разрыв, девушки и ровесников-то не очень празднуют, а уж тот, кто на пять лет младше, вообще не человек. Извини, Тоха, но это факт жизни. Что ему остается? Гордое молчание и онанизм. А в нашем случае, кажется, даже последнее исключено. Полная неудовлетворенность получается.

Игорь подумал, покрутил пальцами в воздухе и заявил:

– Как ты думаешь, это правильно, что наш доблестный рыцарь страдает по даме морэ,[114]114
  Мавританке (исп.).


[Закрыть] а она о том ни сном, ни духом, ни вереском – в смысле писком?

– А если она… ну… равнодушна?

– А! Вот это уже во-вторых! Нет, Тоха, она не равнодушна. Пять лет назад около нее вертелся какой-то щенок, на которого можно было не обращать внимания, пока вокруг… ну, скажем, мужики вроде Каспера. А сейчас она одинока – из всей группы остался только Десперадо, тот еще кавалер, при всем моем к нему. И вдруг неожиданно на голову падает Эней, но уже не младенец, которого и отвергать-то было ниже достоинства, а герой, овеянный, так сказать, славой. Он подрос, он возмужал, она позавчера видела его на ринге – поверь мне, на женщин это производит совсем не то впечатление, что на нас. Словом, она готова. Но она не умеет считывать эмоции, а он молчит. Потому что внутри он по-прежнему восторженный и немой обожатель. Ты как хочешь, Антоха, а у меня сердце разрывается при виде этого безобразия.

– Может, тебе с ней поговорить?

Игорь поднял брови и театрально вздохнул.

– И после этого она снова начнет видеть в нем детеныша. Нет уж. Он поговорит с ней сам. Где у тебя принтер?

Антон перехватил идею на лету.

– Никаких принтеров! Достань мне где-нибудь образец его почерка. Делать – так по-большому, как говорит наш батюшка.

– Узнает, – меланхолически сказал Игорь, – зарубит всех. Впрочем, если я что-то понимаю в шоколаде, ему, наверное, будет не до того.

Образец почерка раздобыли тем же вечером – Антон с невиннейшим видом попросил Энея переписать ему слова польской версии «Farewell and adieu to ye Spanish ladies».[115]115
  «Прощайте и простите, испанские леди». Английская матросская песня.


[Закрыть] Эней переписал. Легли в этот день рано, введя по базе «сухой закон» на ближайшие дни.

Утром начиналось то, ради чего вызволяли Хеллбоя, – практические занятия с оружием. Для начала с холодным.

* * *

Утром, еще в сумерках, Хеллбой выгнал на пробежку всю группу – правда, застать врасплох ему удалось только одного Антона. Босиком по мокрому песку, вдоль линии прибоя, с подскоками и приседаниями по команде – занятия с Энеем и Костей сразу показались Антону баловством. Пробежка закончилась у дерева, на котором… да нет, успокоил себя Антон, не может это быть висельником. Это… Это…

– Свинья? – выдохнул он.

– Она самая, – согласился Костя.

– Купили вчера в деревне, – объяснил почти не запыхавшийся Эней.

У Антона подкатило к горлу.

Свинья была подвешена на крюк за голову и «улыбалась горлом». Никаких других повреждений на ней не было – Хеллбой, видно, не хотел потрошить наглядное пособие.

– Свинья, – пояснил Хеллбой, – по расположению внутренних органов очень близка к человеку. И по весу мы выбирали такую, чтобы тянула на средних размеров мужика. Кровь спустили, конечно, чтобы грязь не разводить. Жаль, пластикат взять негде. Лучше тренировки нет, чем на пластикате.

– Пшепрашам, на чем? – поинтересовался Игорь.

Десперадо скривился – то ли презрительно, то ли брезгливо.

– Пластикат, – сказал Эней холодно, – это труп, ткани которого пропитаны специальным раствором от разложения и окоченения. На пластикатах тренируются врачи… и эсбэшники.

– И некоторые террористы, – пробормотал Игорь.

– Раньше тренировались. Теперь они используют муляжи.

– Профанация, – сморщился Хеллбой. – Только тело реагирует как тело. Помнишь, Анджей, те два пластиката, которые мы с Ростбифом в анатомичке выиграли в кости у сторожа? – мечтательно спросил он.

– Как же не помнить, – по-прежнему холодно ответил Эней.

– А вот скажи мне, на свинье такой же класс покажешь?

Эней пожал плечами, закрыл глаза и протянул руку. Хеллбой вложил в его ладонь нож рукоятью вперед, Мэй и Десперадо раскрутили за плечи.

– Давай! – крикнул Хеллбой, качнув тушу свиньи.

Эней остановился там, где застиг его крик, увернулся от туши, чуть отклонившись назад – и отступил. Движение руки заметил один Игорь – для всех остальных нож окрасился кровью вроде бы сам собой. Хеллбой остановил раскачивание «пособия» и подозвал всех посмотреть на аккуратную дырку.

– Вот то, что называется «чистое убийство». Удар в солнечное сплетение с продавливанием стенки живота, снизу вверх. Клинок пробил желудок, диафрагму и кончиком достал до сердца.

– Откуда вы знаете? – удивился Антон. – Рана же закрыта.

– Направление и глубина удара, – сказал Игорь. – Конечно, можно и на анатомический дефект напороться, но это редко бывает.

– Точно, – согласился Хеллбой. – Ты, малый! Возьми нож и попробуй попасть куда-нибудь. Кто попадет лучше всех, получит самый вкусный кусок шашлыка.

Свинья оказалась… упругой. В конце концов Антон все же вогнал нож снизу вверх в какую-то щель и даже, по словам Хеллбоя, задел легкое. Нож, впрочем, застрял, а свиная туша, качнувшись на крюке в обратную сторону, сшибла Антона с ног.

– Не так плохо, – утешил Хеллбой. – Стенку брюшины ты пробил, а значит, обеспечил самый надежный фактор поражения – боль.

У Игоря вышел другой конфуз. Он, видно, слишком долго смотрел на Антоновы мучения, решил приложить лишнее усилие – ну и оказался по запястье в свинье. Кровь из нее, как выяснилось тут же, выпускали небрежно. По мнению Игоря, это было следствием некоторых особенностей происхождения свиньи, забойщиков и Хеллбоя.

– Тут ребенок, – заметил Костя.

– Тебе не кажется, что это отдает некоторым ханжеством – стесняться крепких слов при ребенке, которого учат убивать? – проворчал Игорь, но ругаться перестал.

Костя единственный не осрамился. То ли деревенская сноровка, то ли армейская подготовка помогла, но он пырнул покойную хавронью точно в печень.

– Молодец, – сказал тренер. – Вот ты эту печень и съешь.

– Что, всю? – спросил Костя.

– То, что останется.

Поскольку свинью пыряли (по выражению Кости – «куцьку кололи») больше часа, доля Кости оказывалась раз от разу все меньше. Наконец свиное брюхо не выдержало особо удачного удара, разошлось, и внутренности вывалились наружу, повиснув на брыжейках.

– И когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его, – прокомментировал Костя.

Антон понял, что есть этот шашлык не будет.

Но к вечеру голод и аромат оказались сильнее. Тем более что Хеллбой загонял всех до упаду, каждому назначив индивидуальную программу: велел Энею натаскивать Игоря на работу с двумя кодати, Антона – в паре с Мэй наколачивать друг другу мышечный корсет (Мэй ворчала, кажется, что ей слишком приходится стараться его не убить – или он неправильно ее понял?), а с Костей начал заниматься сам, когда Эней объяснил ему главную Костину проблему. Но предварительно гуру от киля до клотика оплевал саму идею бойца, которому нельзя убивать.

– Он супер, – тихо сказал Игорь Энею.

– Да. До приступа алкогольного психоза.

– А когда случится сие знаменательное событие?

Эней пожал плечами.

– Мы его вчера хорошо напоили, ему как минимум неделю не захочется. Но дальше…

Усталый Антон совсем забыл, что ему нужно сфальсифицировать еще одно стихотворное письмо к Мэй, но Игорь напомнил. Камень, ножницы, бумага. То есть бумага, перо, стихотворение. Ну невозможно поверить, что человек, умело и лихо обращающийся со всем на свете, может писать такие плохие стихи… Поправка: не может, а мог. Примерно в Антоновом возрасте. Я бы, наверное, еще не то писал, если бы влюбился в эту… как ее Игорь зовет – Черную Жемчужину? Хотя… попадались интересные места, как бы там Игорь ни ерничал. «Хвала тебе, Солнце, вепрь-одиночка, встающий утром из трясины ночи».[116]116
  Стихи Э. Стахуры.


[Закрыть] Но, увы, там, где был смысл, рифма, как правило, хромала на все четыре ноги. И соответственно, там, где была рифма, не наблюдалось отчетливого смысла. Но, подумал мудрый Антон, девушкам такие вещи нравятся. Должны. И, напрягши все силы, он выдал на-гора второе письмо, которое Игорь тем же порядком подкинул в комнату Мэй Дэй.

* * *

Ночью они опять сидели у костра, время от времени подбрасывая сено – от комаров. Отблески углей были мимолетными и призрачными, свет Антоновой планшетки – серебристым и реальным.

– Человека, которого Ростбиф упомянул первым, на самом деле зовут Курась, – сказал Эней. – Лех Курась, псевдо-Юпитер. Он координатор по восточноевропейскому региону. Если что-то утекло – то от него или из-под него… В любом случае нити ведут к нему.