Текст книги "Мир полуночи. Партизаны Луны"

Автор книги: Александр Ян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Антон нашарил под сиденьем Цумэ бутылку, вынул пластиковый стаканчик из «обоймы» под стенной панелью.

– Хватит! – Антон вздрогнул и солидно перелил за пятьдесят граммов. – Давай.

Оружие он так и не спрятал, а правая рука явно никуда не годилась – из-под окровавленных бинтов, врезавшихся в кожу, от подмышки до лопатки расползалось очень нехорошее покраснение, а пекторальная мышца вздулась так, что любой воздушный шарик обзавидуется. Антон поднес стаканчик к губам раненого.

Он думал, что подпольщик станет ждать, пока водка подействует, но тот сказал:

– Нож вот, бинты в сумке под сиденьем. Действуй.

Антон сглотнул и вынул нож из чехла на запястье.

Короткий и широкий, он был тонок и остер, как опасная бритва, и гнулся бы, пружиня, если бы не ребра жесткости посередине.

– Серебро?

– Напыление. Режь.

Бинты сами собой распадались под лезвием. Увидев рану, Антон обрадовался, что с полудня не ел. Входное отверстие – аккуратная круглая дырочка – было справа, на длину ладони под ключицей, на ширину ладони от грудины. Выходное – кровоточащая дыра, ожог с теннисный мяч диаметром, рваное мясо – между подмышкой и правой лопаткой. Но рана была не так страшна, как отек вокруг нее, похожий на карту Москвы: Бульварным кольцом – сгустки крови, коллоида и вот этого, похожего на говядину в супермаркете (Антона опять затошнило), а краснота – щупальца метро, пронизывающие московскую «субурбию». На воспаленной груди лиловел четкий отпечаток каблука. Антон зашипел сквозь зубы.

– Эмпат? – спросил подпольщик.

– Н-нет.

– Если плохо – выпей.

– Спасибо, я так…

Тем же ножом Антон разрезал очередной пакет с бинтами.

– Обведи пальцем границы отека.

Видимо, Ван Хельсинг кое-что смыслил в медицине и хотел сделать для себя какие-то выводы. Сделал, когда палец Антона завершил маршрут. Выругался беззвучно. Потом распорядился:

– Бери «Целитель» и дави прямо в дырку все, что осталось.

Склонился головой к столу и закусил ворот футболки.

– Г-готово, – пробормотал Антон, опустошив тюбик.

– Перевязывай. – Подпольщик снова закусил футболку.

Антон дважды обтянул бинтами поджарый торс, обнаружив по ходу еще одну интересную подробность: на шее, на прочной цепочке, этот охотник на вампиров носил не кулон со знаком зодиака, не камешек по китайскому гороскопу, а лепесток флеш-памяти. У Антона зачесались руки подключить его к своей планшетке. Да нет, чепуха – чтобы важные данные, пусть и под криптом, провозили просто так, на шее? А с другой стороны – надежнее всего спрятано то, что лежит на видном месте…

– Теперь через шею, – подсказал Ван Хельсинг. – Не очень сильно затягивай – скоро больше разнесет… – Тут Антон неловко его задел, и раненый, издав довольно громкое «Х-х-х-х!», ткнулся головой в стол и руководить прекратил.

– П-простите, – пискнул Антон. Нервы требовали разрядки, и он хихикнул. – Поверьте мне, я сделал это нечаянно, и, сделав это нечаянно, я сказал: «Простите меня».[50]50
  Дюма А. Три мушкетера.


[Закрыть]

– С… с… – просипел подпольщик, странно оскалившись. Самообладание дало-таки трещину, но выругаться по-настоящему, видимо, теперь мешал сбой легких.

И вдруг, хватанув воздуха, «пациент» прошептал на одном выдохе:

– Сударь, вы невежа…

Контакт – есть контакт! Наверное, у него дома тоже держали старые книги.

В дверь кто-то ткнулся, и с горловым звуком подпольщик выпрямил спину, наведя пистолет на вход.

Послышался стук. Антон заметался, потом сквозь одностороннее зеркало двери увидел Цумэ и успокоился.

– Заканчивай, – процедил Ван Хельсинг.

Антон вымотал последний метр бинта и закрепил его прилагающейся «липучкой». Кровь проступила тут же – выходное отверстие слишком велико, нужно шить. Операция нехитрая, но кому ее делать? И вдобавок тело раненого было лихорадочно горячим. Антисептик, входящий в состав «Целителя», и антибиотик из самых простых, безрецептурных, потерпели очевидное фиаско – инфицированная рана отравляла организм.

Осторожная дробь повторилась.

– Футболку. Куртку. Нет, просто набрось. Одеяло. – Пистолет спрятался под мягким синим полтексом. – Нет, нож оставь себе. Возьми чехол. В рукав. И бей, как только почуешь неладное. Не жди, не думай, ошибся или нет. Просто бей и беги.

Раненый опять откинулся на сиденье и, прикрывая глаза, пояснил:

– Это варк, не забывай. Если он будет готов – тебе конец.

Антон запихал кровавые бинты в пакет и сунул его под куртку, заткнув за ремень.

– Теперь отпирай.

Цумэ, пьяно растопырившись в проеме, громко протянул – явно на публику:

– Та-ак… Чем это вы тут занимались? Тебя на минуту нельзя одного оставить…

– Дверь закрой, – поморщился раненый. – И запри.

Цумэ захлопнул дверь и поставил на стопор. Плюхнулся на свое место.

– Допей водку, – продолжал подпольщик. – Всю. Золочев – через двенадцать минут.

* * *

Симпатичный и тихий русоволосый мальчик в школьном жилетике и зеленых джинсах сошел в Золочеве. Из его сумки торчал длинный чертежный тубус. Потянувшись после долгого сидения и зевнув, мальчик зашагал к турникету контроля на станции.

Пьяноватый молодой человек в бандане вышел размять ноги и покурить там же. Он явно не собирался отходить от поезда дальше урны.

– Вашi документи, – унылым голосом сказал мальчику с тубусом контролер. Каждый раз было странно слышать язык – очень похожий на родной и все же чужой.

Антон облизнул сухие губы. Его унипаспорт мог пройти поверхностную проверку, но вот тщательной уже не выдержал бы. Он уезжал из Харькова второпях и как следует подчистить новую карту не успел… А уж если откроют тубус и увидят там не что-нибудь, а посеребренный меч…

Из вагона тем временем выполз еще один пьяный. Два шага по прямой были за пределами его возможностей. Обнаруживая, что сбился с курса, он бранился «К'рва!» и брал два-три румба в противоположную сторону.

– От же ж набрався, – покачал головой контролер, возвращая Антону карточку.

Пьяный, шатаясь, короткими перебежками от фонаря к фонарю преодолел расстояние между поездом и автоматом по продаже разной чепухи, проделал несколько безуспешных манипуляций с карточкой и панелью заказа, получил несколько сообщений «Помилка – Error», добрался до вокзала и на великолепнейшем польском – правда, изрядно заплетающимся языком – спросил у контролера, где можно купить пива. За живые деньги пиво продавалось в буфете по ту сторону паспортного контроля, и до поляка не с первого раза дошло, чего контролер от него хочет, а когда дошло, он сунул контролеру карту на имя Збигнева Бакежиньского, дохнув при этом таким выхлопом, что контролер даже в чекер ее совать не стал. Но до буфета поляк не дошел – упал на колени, а после бесплодной попытки встать хрипло, но вполне музыкально заорал: «Whisky z lodu swietna rzecz, wszystkie troski goni precz! W gore szklo i flacha w dol, I tylko wariat pije pol. Szklany Jasio to nasz brat, zawojowal caly swiat!»[51]51
  «Виски со льда – мировая штука, всю тоску прогоняет прочь. Вверх стакан, вниз бутылку, только сумасшедший пьет лишь половину. Джонни Уокер – наш брат, завоевал целый мир» (пол.). Старинная матросская песня.


[Закрыть]

Контролер, владей он польским получше, мог бы еще много узнать о потребительских свойствах виски – но тут от урны прибежал с воплем «Бакежак, сука такая!» беловолосый курильщик. Через турникет он просто перескочил, и контролеру в голову не пришло его останавливать – машинка все сама считает. Долговязый поднял товарища на ноги и оттащил к стене, прислонив там.

– Не запiзнюйтеся, панове, – сказал выпивохам контролер. – За хвилину потяг пiде.[52]52
  Не задерживайтесь, господа. Поезд отходит через минуту (укр.).


[Закрыть]

– Щас! – прорычал белобрысый. – Щас я его. Бакежак, сука такая! Вставай! Иди ногами!

Голос его звучал уже с неподдельным страхом. Но поляк то ли не хотел, то ли не мог идти ногами. Даже две веские оплеухи не помогли. Когда он наконец-то смог прийти в относительно вертикальное положение, над станцией уже зазвучало: «Потяг Харкiв – Краков рушае з перш. колii за одну хвилину. Прохання yciм стороннiм – звiльнити вагони».[53]53
  Поезд Харьков – Краков отходит с первой платформы через одну минуту. Просьба всем посторонним освободить вагоны (укр.).


[Закрыть]

– Бакежа-ак! – жалобно простонал белобрысый.

– Latwei zdehnoc.[54]54
  Легче сдохнуть (пол.).


[Закрыть] – Язык повиновался поляку ненамного лучше, чем ноги.

Минута прошла в бесплодных попытках начать двигаться – а поезд тем временем тронулся.

Пьяным придуркам ничего не осталось, кроме как дожидаться утреннего. Белобрысый оттащил друга в буфет, и контролер потерял их из виду.

Через полчаса, уже в сквере при автобусной станции, Антон спросил, просто чтобы скоротать время:

– И надолго хватит этой военной хитрости?

– Не знаю, – мотнул головой «Бакежак». – Идет повальная проверка. До станционных чекеров добраться должны быстро. Так что лучше считать, что наши польские аусвайсы засвечены, Белый.

– У меня, между прочим, имя есть, – огрызнулся Цумэ. – И ты его знаешь.

– Имя было у человека. А теперь ты варк.

– Что ж ты меня не зарезал, человек?

– Что ж ты меня не потребил?

– Да у тебя кровь заражена. И порохом воняет.

– Хватит! – осадил обоих Антон. – По-моему, это… неправильно. Мы сейчас вместе, и… нам нельзя ссориться, и… надо что-то решать. Игорь, Андрей… – Может быть, они не пользовались именами, чтобы не считать друг друга людьми? – Вы бы все равно не доехали до Польши.

– Мы и не собирались, – выдохнул Андрей. – Я всегда пересекаю границу только пешком, чтоб под снитчи не попасть. Я… знаю человека… но я не дойду. Думаю… ты один пойдешь. Заслужил. Я дам адрес… отдашь тому человеку мое серебро и скажешь…

– Нет, – резко оборвал его Антон, сам себе удивляясь, но как-то отстраненно, как человек, совершивший прыжок с парашютом, несущийся по воле ветра и гравитации и знающий, что трусить теперь поздно и глупо. – Вы не должны умирать. Понимаете, я… я не верю в такие совпадения. Я бежал из Москвы, потому что моя мама стала высокой госпожой, и мотался полгода, искал, что же тут можно сделать, и не находил… и, если честно, совершенно уже отчаялся, пока не встретил человека и варка, которые помогают друг другу – да, помогают, и не нужно отворачиваться. А меня вынесло прямо на вас. Я не знаю, какая тут вероятность, мы разминулись бы, даже если бы вы просто сели в другой вагон. Это не случайность, ее нельзя выбрасывать просто потому, что вот сейчас выхода не видно. У меня его шесть часов назад тоже не было… Как в «Матрице», три корабля, три капитана, три цели…

БУМ! Земля надвинулась и выбила из него дыхание. Варк хохотал беззвучно, закинув лицо к пасмурному небу и ударяя себя по бедрам кулаками, Ван Хельсинг – еще хуже: смотрел на Антона молча и сочувственно. Не получилось. Сказать, как надо, не получилось.

– Антон, – сказал Андрей после молчания, – дай руку.

«Мальчик, протяни свою правую руку… А теперь возьми его правую руку и вложи в мою…»

– Варк – всегда варк, – продолжал Андрей. – У него нет и не может быть привязанности к человеку, он такого человека хочет превратить в варка или сожрать. Так что мы не можем оставаться вместе. Никак. Я тебя с поезда снял, чтобы во Львове ты эсбэшникам не попался. Но теперь нам в разные стороны.

В ладонь Антона ткнулась сложенная бумажка.

– А теперь бегом на станцию. А ты, – из-под куртки показался пистолет, – стой здесь.

– Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, – хмыкнул Игорь. – Знаешь, агнец, как это тебе удается – удерживать факелочек таким беленьким, при твоей-то работе? Ты не считаешь нас за людей, вот как. Мы для тебя взбесившиеся вещи. И с нами все дозволено. Ну что ж ты не стреляешь, кретин самовлюбленный?

– Жду, пока уйдет Антон. Беги. Беги, придурок!

– Не в этом дело… Малыш, ты правда вали отсюда, а? Адрес взял, ну и вали. Не в этом. Я тебе картину мира порчу. Я выволок тебя из того мотеля и довез сюда, я перевязывал твою дырку, носил тебе пойло и еду и водил тебя в сортир. И вот теперь совесть не позволяет тебе нажать на спуск, да?

– Это слабость, а не совесть. В тебе еще есть что-то от человека, но это ненадолго. А ты, пацан, уноси ноги.

– Так у вас ничего не получится, – сказал Антон. – Я вас не брошу.

– Мальчик… – Андрей явно терял силы. – У нас нет другого выхода, пойми!

Антон встал между ним и варком. Дуло пистолета удлинилось – и когда Андрей успел навинтить глушитель… верная дорога за горизонт событий.

– Идиот! – Андрей поднял прицел, потому что Игорь был намного выше Антона, но мальчик, весь дрожа, шагнул вперед, и ствол уперся ему в грудь.

– Стреляйте так, – прошептал он, чувствуя, как вот-вот сдаст мочевой пузырь. – Пуля же все равно пройдет насквозь.

Игорь, обхватив его сзади за плечи, резко отшвырнул в сторону, Антон из-за этого ударил террориста по руке сильнее, чем рассчитывал. Раздался хлопок. С дерева над ними посыпалась кора и листья, сбитые пулей; бросились во все стороны обалдевшие со сна птицы, а Андрей завалился на бок и упал, дважды стукнувшись головой – о скамью и тротуарную плитку.

Антон встал над ним на колени, попробовал приподнять… Бесполезно – все равно что ворочать мешок в четыре пуда.

– Что же делать… – пробормотал Антон. – Здесь оставаться нельзя. Куда двигаться – непонятно.

– Первым делом нужно найти, где укрыться на день, – сказал Цумэ, легко подняв террориста под мышки и вернув на скамейку. – У нас на это примерно три часа.

Антон купил билеты на первый попавшийся автобус, Львов – Тернополь, до станции Ольшанка (в билете и расписании написано было «Вiльшанка»). Почему до нее? Он сам не мог бы четко указать ни единой причины, кроме того, что деревня числилась в одном из его списков и до нее можно было добраться в пределах часа.

Андрея удалось привести в чувство, но ходить и говорить одновременно он не мог, так что опротестовать погрузку в автобус у него не вышло. По ночному времени там было мало народу – и его удалось почти положить на одно из задних сидений. Водитель покосился на них с опаской – пьяные, еще заблюют машину, – но ничего не сказал, тронул автобус с места. Украинская ночь поплыла за окнами в обратную сторону. Тополя, как языки застывшего зеленого пламени, колоннадой факелов охватывали бетонку, которая словно возникала под фарами в ста метрах впереди – и исчезала сзади. Что делаем? Куда едем? Где будем?

– Вiльшанка, – объявил водитель через час.

Антон с Игорем почти что вынесли из задней двери полубеспамятного Андрея. Габаритные огни автобуса закатились за холм, и единственным источником света остались люминесцентная разметка дороги да Чумацкий Шлях. Да еще впереди, метрах в пятнадцати, расплывчато мерцало что-то синее. Игорь рассмотрел это «что-то» глазами варка и нехорошо засмеялся: то был указатель на боковую асфальтовку, с надписью «Вiльшанка – 2 км».

Рассвет застал их в лесопосадке у дороги. Террориста уложили вниз лицом на две куртки, укрыли свитером Антона и украденным в поезде одеялом, пристроив сумку под голову. Игорь раскрыл тубус и достал катану без эфеса; воткнул в землю, принялся копать, ворча:

– Черт, до чего же неудобный инструмент. И как им эти эпические деятели могилы рыли? Не приспособлен он… А, сволочь, порезался…

Антон наклонился над террористом, приложил палец к шее – старшие видят некоторые вещи быстрее и четче, чем люди…

– Та вывой ен. – Варк пососал палец. – Это для меня, не дергайся. И если есть желание, помоги.

Антон хотел задействовать нож, но из любопытства открыл тубус и нашел там еще одну вещь – трость длиной с флейту. Но ведь не будет же человек таскать обычную палку в футляре с оружием. Антон покрутил ее в руках, потянул за разные концы – она со щелчком раскрылась, обнажив два коротких лезвия, по длине равных рукоятям, каждая из которых служила одновременно и ножнами.

– И как это я сам не додумался! – Игорь отложил катану и взял у Антона один из кодати.

Дело пошло быстрее. Еще и солнце не показалось над полем – а в земле уже зияло углубление как раз под рост Игоря (он примерялся несколько раз).

– Чудненько, – сказал варк, решив, что хватит. – Окопались. Теперь я прилягу и ты забросаешь меня ветками. – Он покосился на Андрея. – Э-э… Может, перекусим?

Антон шумно сглотнул.

– Там под ним в моей куртке соленые орешки, – со вздохом пояснил Игорь. – Я же сказал: не дергайся.

Антон достал орешки из куртки и осторожно вытащил пачку крекеров из своей сумки. Он был голоден. В кармашке сумки отыскался еще маленький пэт с кока-колой, и Антон напоил раненого. После этого осталось буквально два глотка.

– Выпей сам, – предложил Игорь. Съев несколько крекеров и полпачки орехов, он закурил. – Я понимаю, что ты устал, Антошка, но придется тебе, наверное, сходить на разведку. Когда солнышко поднимется, я буду не лучше нашего Ван Хельсинга.

– Если есть укрытие, день не убивает вас, это я знаю. А что он делает? Ну, субъективно-какие ощущения?

– Попробуй посидеть в парилке после трех-четырех бессонных ночей – поймешь.

Он надел очки и посмотрел в сторону восхода. Потянулся.

– Черт знает сколько времени не радовался рассвету. Птички поют, воздух пьянит… и всякий прочий кал. Антон, пообещай мне одну вещь.

– Какую?

– Ты не спрашивай, ты пообещай.

– Я так не могу.

Игорь вздохнул.

– Если найдешь кого-то, кто согласится помочь… Пока я буду спать, пусть вот эту штуку, – он показал на кодати, – вобьют мне в сердце, а катаной отрубят голову. Быстро и чисто. И похоронят меня как человека, если это можно…

– Игорь…

– Не спорить! Понимаешь, Ван Хельсинг наш прав: варк – всегда варк. Меня «причастили» два года назад. Я пока могу смотреть на людей как человек, но еще два года – и вокруг будет не мир, а мясная лавка. Пока я был с Миленой, меня это не волновало. Знал, что нас найдут. Мне незачем жить, Антон, даже если меня примут в клан: я успел наслушаться за эти два года, что такое высшие варки, которым за пятьдесят. Да и посмотреть на кое-кого. Это куча дерьма, ничего больше. Я хотел Ван Хельсинга попросить об одолжении, но его так неудачно подстрелили…

Нельзя его здесь с такими мыслями оставлять. И Андрея с ним нельзя оставлять.

– Почему вы называете Андрея Ван Хельсингом?

– Да просто похож. Убийца с добрыми глазами.

О!

– А вы знаете, на кого похожи? На Цумэ из «Волчьего дождя». Старый рисованный фильм, смотрели?

– А, одинокий волк. – Игорь взъерошил свои белые волосы. – А почему нет? Называй, мне нравится. – Он помолчал немного, повернулся к рассвету и поморщился. – Припекает… Ты ничего еще не чувствуешь, да?

Он снял через голову водолазку.

– Накрой его и этим тоже.

– Вам не холодно?

– Мне никогда не холодно. – Варк втиснулся в довольно-таки узкий окопчик и прикрыл глаза. – Давай забрасывай меня.

В бледном утреннем свете его тело казалось сияющим и чистым – особенно по контрасту с покрытым шрамами телом Андрея, распространяющим тяжелый запах перегара и больного пота. Даже грязь, в которой перемазался Антон, копая «могилу», кажется, не пристала к Игорю. «Высокий господин».

Антон забросал окопчик сверху валежником, которого тут было множество. Вытер посеребренное оружие о штаны и сложил в тубус. Он хотел спать, но сейчас было слишком холодно. В сумке оставались еще кое-какие медикаменты, и Антон решил при свете дня осмотреть Андрея еще раз. Дело явно не пошло на поправку. Наоборот. Бинты почти врезались в тело – так распухла воспаленная мышца. Кажется, широчайшая – Антон не был уверен. От раны скверно пахло, кровотечение понемножку продолжалось, температура не спадала. Антон взял последнюю шприц-ампулу – хотя уже было понятно, что это не поможет, – и воткнул ее под лопатку, прямо в отек. Снова перевязать рану возможности не было – Антон просто прикрыл ее новыми (и тоже последними) бинтами, устроив руку Андрея так, чтобы она прижимала бинты к боку. Террорист застонал, но в себя не пришел. Антон осторожно нащупал замок на цепочке и снял с его шеи флешку, а затем потеплее укрыл его всем, что нашлось, включая отданный Игорем свитер.

Элемент питания планшетки все еще был заряжен больше чем наполовину. Вставив флешку в гнездо, Антон ожидал наткнуться на хитроумный пароль. Вопреки ожидаемому, пароля не было. Прочитав список файлов, Антон рассмеялся и, чтобы проверить свою догадку, открыл файл 3musk.

«В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор „Романа о розе“, казалось взволнованным так, словно гугеноты собирались превратить его во вторую Ла-Рошель…»

В файле 3comr лежали, соответственно, «Три товарища». «Кибериада», «Трилогия» и «Quo vadis?» были на польском, что казалось вполне естественным, но и «Полумрак» Сальваторе почему-то на польском, а вот «Ковбойская баллада» Яворски – на немецком, хотя есть отличный русский перевод. Как видно, систематизацией этой библиотеки хозяин не занимался, хватал то, что понравилось, там, где пришлось, и руководствовался при этом исключительно собственным вкусом. Антон какое-то время просматривал файлы – уже не в поисках секретных сведений, которые если и были там, то где-то в глубине какого-то текста, и ну его на фиг искать, – а просто так, пытаясь по подборке прозы, стихов и песен распознать личность этого человека. Наконец он отложил планшетку и заплакал. Половина всех этих книг стояла на полке у Сережки. Они могли бы быть друзьями – его брат и этот террорист. Но Сережка умер, а Андрей умирал.

Антон выключил планшетку, отсоединил флешку и вернул хозяину. Встал, проверил, как там Цумэ – если ему всего два года, должен был уже заснуть. Так и есть. Антон вернулся и потормошил раненого.

– Андрей! Андрей, вы меня слышите?

– Мм… Да… – пробормотал тот. – Где варк?

– Мы выкопали укрытие: он там. Заснул.

– Угу… А ты?

– Я хочу добраться до деревни… Понимаю, что звучит глупо, но… вдруг найду, кого искал?

– Найдешь или нет – когда вернешься, убей варка.

– Да что вы оба заладили одно и то же: убей да убей!

– Он тоже? Ну так послушай его, балда!

Он привстал на здоровой руке, повернув лицо к Антону.

– Я знаю, как это… Но ты больше ничего для него не сможешь сделать, пойми. Это самое лучшее. Пока он еще почти человек.

Слабость одолела – и Андрей снова повалился лицом на рюкзак.

– Где кодати? – спросил он.

– Вот. – Антон раскрыл тубус и подал оружие террористу. – Я схожу в деревню.

Андрей молча кивнул и закрыл глаза.

Он понимал, что дела его плохи, и понимал насколько. Это был уже второй его огнестрел. Первый раз он отделался легче – в бедро, почти в упор, заражения не было, и, несмотря на здоровенную потерю крови, с поля он ушел на своих. Андрей знал, чем колоть, как перевязывать, но не мог этого сделать сам, да и нечем.

Умирать было не страшно, но от такой дурацкой раны – чертовски обидно. В какое-либо посмертие Андрей не верил – такое воспитание получил – и был готов к смерти в любой момент, но вот как раз сейчас ему было нельзя. Следовало сначала позаботиться о варке. Он заслужил.

Когда шаги Антона затихли вдали, Андрей начал готовиться к подъему. Он был не так слаб, как показывал, но стоило еще немного полежать, собираясь с силами. И дождаться, пока солнышко пригреет как следует… Он страшно мерз. Все, что на него набросали сверху и подстелили снизу, не спасало. Если начнутся судороги, будет совсем гадко…

Андрей улыбнулся, вспомнив прошедшие двое суток. Удивительная история. Дядя Миша, будь он жив, здорово намылил бы выученику холку за такой безалаберный подход к вопросу – провести с варком почти сутки в ограниченном пространстве и не учинить ему усекновение главы, пока еще в состоянии ее усечь. А может, и нет. Может, он одобрил бы попытку довезти варка до Стаха. Но никак не одобрил бы того, что Эней, чувствуя прогрессирующее ухудшение, так затянул с решением вопроса. Ах, дядя Миша, не надо было оставлять Энея агнцем. Эффективная приманка, кто спорит. Может быть, сработает даже сейчас – и тогда Эней сможет нанести удар с чистой совестью, и если от чего-то его рука и дрогнет, то от проклятой лихоманки, не от сомнений. Все-таки не каждый день попадается варк, способный так долго заботиться о человеке в подобных обстоятельствах. Он и в самом деле не вписывается в теории, дядя Миша. Да, недоученный нелегал – но не в этом, кажется, дело. Что-то есть в словах Антошки. Для совпадения все это слишком хорошо. Или слишком плохо. Ты же математик, дядя Миша, вспомни, чему ты меня учил. Это же основы анализа…

…Ростбиф молча выслушал его сбивчивый доклад, явно делая поправку на состояние бойца, а потом сорвал травинку и разжевал ее кислый и мягкий стебелек у основания.

– Главная ошибка в твоих рассуждениях заключается в том, что ты считаешь совпадением вещи, которые на самом деле совпадением не являются. Всякая случайность – неосознанная закономерность. Ты знал, что Гонтар осуждена за инициацию любовника. Совершенно логично и естественно, что любовник прибыл на казнь. Да, несколько неожиданным способом – но, как я и говорил, если бы нас не подставили, он бы все равно смешал карты им, а не нам… По какому сценарию развивались бы события в этом случае? Неизвестно. Ты вполне мог бы действовать так же импульсивно, а я мог бы принять совсем не то решение, которого ты от меня ожидал. Я не сторонник принципа «если факт не укладывается в теорию – тем хуже для факта». Да и теория слишком многого не объясняет.

– Похоже, мы не успеем ее доработать.

– Ты должен был рассказать мальчику все.

– Но я не знаю всего. Не знаю, кто нас подставил.

– Ты знаешь, где искать… Ты ведь сам не аналитик, Энеище. Тебе тоже случается отбрасывать факты, не ложащиеся в концепцию. Например, ты беседуешь со мной, напрочь игнорируя тот факт, что я мертв.

– Я не игнорирую. Мне это просто… не мешает. Я на тебя даже обиделся, дядя Миша. Почему ты ничего мне не сказал про польскую группу?

– Сосредоточься лучше на том, о чем я говорил тогда: секция Сванидзе-Грабова провалилась после того, как начала собирать информацию о случаях потери симбионта за фронтиром. Даже до обработки данных дело не дошло. Райнер погиб, когда попытался сделать то, что хочет сделать этот мальчик: наладить нормальный обмен информацией между всеми. Мы провалились после того, как я предложил охотиться не на варков, а на тех, кто только готовится к инициации, и отстоял это предложение.

– Значит, крысы среди нас…

– Мы и раньше это знали. Копай глубже.

– Мы… нужны варкам… регуляция численности?

– А также сведение междоусобных счетов, выпуск пара и прочее и прочее. Забудь общие места. Заметь, не отморозков из «Шэмрока» – которые, кстати, религией размахивают на каждом углу, и не наш штаб они отправили под топор. А мечтателя Райнера.

– Так это… не сказки?

– Откуда мне знать? Может быть, сказки, может быть, деза, а может быть, что-то полезное. Как ты узнаешь, не проверив? Так что ты рановато собрался умирать.

…И тут логические цепи окончательно разлетелись. Калейдоскоп бреда завертел и понес, в окнах поезда мелькали диковинные рыбы, кресты и собаки, белоголовый варк пил кровь из бутылки «Развесистой клюквы» и объяснял, что настоянная на порохе – вкуснее. Напротив него на столе лежала голова Милены, варк чокался с ней, легонько касаясь бутылкой чистого лба, и вампирка беззвучно смеялась. Два скрещенных серебряных кодати рассыпали искры в соленой воде, а рядом мечтатель Райнер наполнял ею бутылки, приговаривая, что теперь она не хуже, чем святая. Стах хлопал Энея по плечу и орал «Падди Уэст», на ходу превращая эту воду в сливовицу, и с каждым ударом от плеча по всему телу волнами растекалась жидкая сталь, только что слитая из конвертеров Брянского завода, но сказать Эней ничего не мог – это же Стах, и обижаться на него бессмысленно… Мертвая Гренада приподнялась на носилках, попыталась припудрить сожженное лицо и сказала: «Может, теперь у нас что-то получится?» «Уходи! – крикнула Оксана, в страхе прижимая к себе ребенка. – Посмотри, во что ты превратился». Дверь за ней захлопнулась, и Эней опустился в ночь.

Антон считал шаги. Два километра, четыре тысячи шагов до Ольшанки. Чем больше он насчитывал, тем большей дурью представлялась ему собственная затея.

Когда он планировал ее, еще до Харькова, он придумал легенду студента-историка, собирающего фольклор для дипломной работы. Это дало бы ему возможность перебираться из села в село, расспрашивать людей в открытую, не вызывая подозрений, жить с ними и наблюдать. Сейчас великолепный замысел пошел прахом: нужно было срочно найти хоть кого-то, готового оказать помощь. Довериться первому попавшемуся человеку, рискнуть ва-банк, с одной попытки либо вытянув счастливый билет, либо погубив всех.

Деревня оказалась маленькой, одиннадцать жилых дворов.

Сложившийся было в голове Антона стереотип «садка вишневого коло хаты» обвалился сам в себя. «Садки вишневые» были, да что там садки – деревня тонула в вишнях, яблонях и грушах, часть которых цвела, а часть – уже облетела. Они росли прямо вдоль главной и единственной улицы, щедро свесив на Антона ветки, поникшие от многолетней тяжести плодов, которыми интересовались только мальчишки и птицы. Нежилые дома прятались в зарослях одичавших садов. Жилые – вместе с садами – за высокими каменными заборами. Заборы сработаны на совесть: узорная кладка, кое-где – изразцы, строительная мода двадцатилетней давности.

Антон не набрался смелости постучаться ни в одну из этих крепких калиток, из-за которых доносились звуки какой-то жизни: писк младенца, блеяние коз, собачий лай, шум работающего насоса… Он прошел всю деревню насквозь, поражаясь собственной нерешительности. Не так еще давно он смело поселялся в хостелах по поддельной студенческой карточке и получал деньги с фальшивого счета, на который беззастенчиво переводил остаток в доли центов, получавшийся в ходе автоматических банковских операций, – каждый месяц ему таким образом капало несколько сотен евро, и это только с одного банка. И ничего у него внутри при этом не звенело. А теперь!..

Он поймал себя за шиворот уже почти за деревней… разогнался, называется. Проскочил. Остановился, оглянулся – и увидел неподалеку от дорога серого человека со склоненной головой. Мальчик вздрогнул, но, приглядевшись, сам над собой посмеялся – это был старый памятник. Антон подошел к нему ближе – неужели вездесущий Сесар Сантана добрался и сюда? – нет. Памятник поставили много раньше, чем прогремел Сантана. Черты лица сгладились под слоями нанесенной за два столетия краски, а цемент местами выкрошился. Кладбищенскую ограду и деревянный крест, тоже потемневший от времени, скрывали от поверхностного взгляда терновые кусты.

Памятник явно принадлежал к числу тех безликих стандартных изваяний, которые ставили на братских могилах во времена империи, и, может быть, он казался тогда невыносимо расхожим – но налет старины и почтение, с которым селяне ухаживали за безымянной могилой, этот темный крест, живые цветы перед ним и повязанный на перекладине креста свежий вышитый рушничок – все это преобразило штамповку.

Антон несколько минут стоял у ограды. Он плохо знал историю Второй мировой: на ходе войн сейчас в школах внимания не заостряли, ограничиваясь в основном датами решающих сражений. Но, будучи сыном своей мамы и мальчиком любопытным, он с детства имел невозбранный доступ к литературе. Так что он лучше многих помнил, кто там с кем и за что воевал. Полночь тоже началась с идеологических цепочек. А пришла к пищевым.