Текст книги "Мир полуночи. Партизаны Луны"

Автор книги: Александр Ян

Глава 1
ИЩИ ВЕТРА

 
Еней був парубок моторний
I хлопець хоч куди козак.
Удавсь на всее зле проворний,
Завзятiший од вcix бурлак.
Та греки, як, спаливши Трою,
Зробили з неi скирту гною,
Вiн, взявши торбу, тягу дав,
Забравши деяких троянцiв,
Ошмалених, як гиря, ланцiв,
П'ятами з Tpoi накивав.
 
 
Эней был парубок бедовый
И хлопец хоть куда казак,
На шашни прыткий, непутевый,
Затмил он записных гуляк.
Когда же Трою в битве грозной
Сровняли с кучею навозной,
Котомку сгреб и тягу дал;
С собою прихватил троянцев,
Бритоголовых голодранцев,
И грекам пятки показал.
 

И. Котляревский. Энеида.

Перевод с укр. В. Потаповой

Несмотря на конец апреля, дул холодный ветер, поэтому на открытой веранде ресторанчика народу не было. Только за угловым столиком сидел мужчина самого богемного вида – длинные седеющие волосы стянуты на затылке в пучок, усы совершенно гусарского фасона слегка подкручены кверху, замшевый черный пиджак дополнен шелковым платком винного цвета. На остром носу – очки с овальными стеклышками в тонкой оправе. Пижон неторопливо ел ростбиф, попивал вино и, слегка щурясь на солнце, разглядывал реку, набережную и отделенных от него стеклянной стеной немногочисленных посетителей.

На столике перед ним лежала раскрытая планшетка, по экрану бежала лента местных новостей, перемежаясь рекламой и роликами видеоиллюстраций.

«Милена Гонтар – дата казни переносится на 29 апреля!

Высокая госпожа Милена Гонтар, приговоренная судом Цитадели[17]17
  «Цитадель» – во время Полуночи термин обозначал любое укрепленное помещение, в котором лица с измененной физиологией могут безопасно провести часы дневного сна, в настоящий момент – резиденцию советника или смотрящего и административный центр. Естественно, цитадели по-прежнему оборудованы всем необходимым для безопасного дневного сна всех ЛИФ региона.


[Закрыть] к отчислению и прекращению жизнедеятельности, будет казнена 29 апреля. Перенос даты казни связан с резким ухудшением погоды в регионе. Согласно данным Гидрометцентра, 29 апреля будет последним солнечным днем на три недели вперед. Прокурор области, главный советник юстиции Владимир Газда сообщил сегодня, что переносить казнь на три недели он не видит необходимости.

Напомним вкратце о том, как развивались события. Тридцатого марта жительница Екатеринослава Мария Шелест во время вечернего сеанса в мобизале „Караван“ вышла посетить дамскую комнату. При выходе она была атакована ЛИФ-нелегалкой. Место атаки явно выбиралось заранее – оно находится в „мертвой зоне“, которую не перекрывают камеры наблюдения.

Жизнь Марии спасли, во-первых, ее собственные решительные действия – женщина изо всех сил оказывала сопротивление, – а во-вторых, Татьяна Баева – ЛИФ, сотрудница Екатеринославской Цитадели, находившаяся в это время в ресторане „Сантьяго“ этажом выше. Услышав шум, Татьяна, не теряя времени на ожидание лифта и спуск по эскалатору, совершила рискованный прыжок на второй этаж прямо через перила галереи и ворвалась в фойе мобизала. Почуяв опасность, нелегалка бросила жертву и попыталась прорваться через мобизал к пожарному выходу. Боевая подготовка Татьяны Баевой оказалась на высоте – нелегалка была схвачена на пожарной лестнице, иммобилизована при помощи охранников „Каравана“ и дежурных милиционеров и препровождена в тюрьму Цитадели.

При дальнейшем расследовании была установлена личность преступницы. Милена Гонтар, некогда сотрудница исследовательского центра в Загребе, Хорватия, инициированная одиннадцать лет назад, была объявлена в розыск за незаконную инициацию своего любовника Игоря Искренникова, бывшего каскадера (место рождения – Минск). Находясь на нелегальном положении, эта пара промышляла кражей драгоценностей и предметов антиквариата. Местонахождение Искренникова так и не было установлено, однако есть все основания предполагать, что он где-то поблизости (соблюдайте осторожность, не ходите в одиночку после наступления темноты).

Поскольку Загребское управление СБ не претендовало на выдачу преступницы, ограничившись передачей документов, суд над Миленой Гонтар состоялся в Цитадели 24 апреля. Предъявленные обвинения: незаконная инициация, нелицензированное потребление граждан ССН, доказанное нападение на гражданку ССН. В течение одного судебного заседания экстренная судебная комиссия приговорила Милену Гонтар к отчислению и передала в руки городских властей для приведения приговора в исполнение.

Прокурор области Владимир Газда настоял на том, чтобы казнь была публичной. Он заявил: „Люди должны видеть своими глазами, что с угрозой нелегальных инициаций мы боремся самым решительным образом“.

Поэтому, считает он, нет смысла заменять световую казнь инъекцией раствора серебра или расстрелом и нет смысла откладывать ее еще на три недели из-за дождей.

Другие новости по теме:

01.04.2122 – Старшая из Хорватии задержана сотрудницей СБ при попытке потребить без лицензии жительницу Екатеринослава.

03.04.2122 – Установлена личность ЛИФ-нелегалки, напавшей на жительницу города.

05.04.2122 – Расследование установило: Милена Гонтар работала не в одиночку. Служба безопасности ищет Игоря Искренникова.

08.04.2122 – Искренников еще не найден. Будьте осторожны!

11.04.2122 – Новые подробности дела Гонтар. Хорватскую нелегалку будут судить в Екатеринославе.

14.04.2122 – Прокурор области Владимир Газда не видит смысла ждать поимки Искренникова. „Гонтар судят за нападение на Марию Шелест, а не за ее старые грабежи“.

15.04.2122 – Милена Гонтар в тюрьме, напарник скрылся.

23.04.2122 – Игорь Искренников: преступник и жертва. История любви без закона.

24.04.2122 – Суд над М. Гонтар: вынесен приговор.

25.04.2122 – Искренников все еще в бегах. В полнолуние оставайтесь дома!

26.04.2122 – Последний трюк каскадера: уйдет ли Искренников?»

Дочитав до конца, посетитель закрыл планшетку и стал смотреть по сторонам, потягивая вино.

Реку описывать нет смысла – это сделал Николай Васильевич Гоголь в бессмертной своей повести «Страшная месть». Река действительно хороша при тихой погоде – а сейчас ее взволнованная синева холодна даже на взгляд. Набережная, простирающаяся от Нового моста на много километров в обе стороны, окаймленная каштанами, липами и кленами, пустует – одинокие рыбаки, бросающие вызов волнам и ветру, не в счет. Посетителей в ресторанчике тоже негусто – человек пять. У стойки – парень в косухе, стриженный как мотострайдер, перед ним – высокий бокал с пивом. Через три табуретки от него – девица в легкомысленном алом платьишке. Любитель ростбифов еще поглазел в полутемный зал и, проигнорировав считыватель в центре стола, положил на стол крупную купюру, прижал пепельницей. Через минуту он уже спустился с ресторанной веранды на набережную и пошел прочь неторопливым шагом.

Как только он покинул ресторан, между мотострайдером и девицей состоялся короткий разговор:

– Девушка пьет шерри-бренди?

– Если мужчина угощает, то девушка пьет. – Она захихикала.

– А сальсу девушка танцует?

– Как в солнечной Бразилии.

– Почем?

– По желанию заказчика.

У нее были выбеленные длинные волосы, они расчетливой завесой скрывали половину лица. Симпатичного кукольного личика, едва тронутого косметикой. Она вообще была похожа на куклу – алая тряпочка в обтяжку, длинные ноги, зачес набок и наивные голубые глаза. Только голос не кукольный – невыразительный, чуть хрипловатый. Такие девочки и должны нравиться суровым парням в косухах.

– Ну пошли. – Парень поднялся, не допив свое пиво.

Девица подхватила сумочку и легкий бежевый плащ, выскочила следом. Они сели в машину – «фольксваген-рекс», запыленный до того, что цвет синий металлик выглядел каким-то зеленоватым.

– А ничего тачка, – сказала девушка, убирая с лица волосы.

– Еще одна нужна, – ответил страйдер.

Знакомиться было незачем. Ее звали Гренада, его – Эней. По документам – Света и Андрей, но кто может интересоваться настоящим именем подпольщика – кроме Службы безопасности, конечно?

– У тебя в машине курить можно?

– Не стоит.

Гренада щелкнула пару раз зажигалкой, потом убрала ее в сумочку.

Они проехали вдоль набережной, потом по мосту на другой берег. Эней вел машину легко и уверенно, как будто всю жизнь сидел за рулем.

– Вон туда, – показала черно-красным ноготком Гренада.

Эней кивнул – он уже сам увидел зеленый рекламный флаг с изображением трех колес.

Хозяина «лавки» звали Балу, и «надводная» часть его бизнеса представляла собой автозаправку, мойку и СТО.

Эней завел машину в мойку и получил ее через двадцать минут. Въезжала она с пустым багажником, выехала с полным. Гренада и Эней тем временем делали в обычном продмаркете обычные покупки – все для быстрого и сытного ужина на четверых.

– Мы сейчас на квартиру? А Ростбиф?

– Он сам приедет.

Они опять пересекли мост и поехали вдоль Днепра, прочь от старинного центра города, окруженного высотными домами и утопающего в зелени; потом, сделав несколько нетель для проверки, углубились в спальные районы. Миновали обжитые и благоустроенные массивы, проехали мимо блока, уже совсем готового под снос. Дальше пошли опять кварталы блочных домов, изрядно обшарпанных, – еще не трущобы, но уже и не респектабельное жилье. Несколько длинных девятиэтажек окружали пару двадцативосьмиэтажных «Башен», нелепый памятник XX века, чудом переживший войну, а вдоль проспекта тянулась еще одна реликтовая постройка – девятиэтажка длиной в километр с гаком, «Китайская стена». Сюда-то они и направлялись.

Эней запарковал машину в торце дома, на площадке, где уже стояли грязный до изумления джип и «сокол» с задраенным брезентовым верхом. Окна квартир на первом этаже тут были забраны узорными решетками – наследие черт его знает каких лет. Крайний подъезд, ступеньки, квартира справа. Эней позвонил – два длинных, один короткий. Потом пауза и еще один длинный.

Дверь им открыл седоватый мужчина средних лет, с острым носом – тот самый, что сидел на открытой веранде ресторана на набережной, только уже без очков, усов и шелкового платка, так что узнать его было мудрено – вот Гренада и не узнала.

Из-за его спины выглядывал модно одетый чернявый парень – напарник Гренады.

Группа была в сборе.

– Ой, вы уже здесь. – Гренада бросила на угловой пуфик плащ и сумочку, разулась и пошла на кухню. – Я сейчас приготовлю чего-нибудь поесть. Джо, ты давай помогай.

Джо (рабочий псевдо-Гадюка) послушно прошел за ней следом и тактично закрыл дверь, оставив Ростбифа и Энея одних. Волнистое дверное стекло сделано под витраж: готическая рамка, солнечно-желтые и алые тюльпаны внутри. Цвета Энею неожиданно понравились: теплые, чистые, летние. Да и вообще квартира выглядела на удивление уютной и ухоженной – по контрасту с обшарпанной древней многоэтажкой в не самом фешенебельном районе. Эней, пока не сбежал из дома, жил в куда более престижной части – на Двенадцатом квартале. Точнее, квартале, как говорили здесь все – даже те, кто во всех прочих случаях ставил это ударение правильно.

Ростбиф прошел в зал. Строго говоря, это была просто комната. Со шкафами, книжными полками, голопроектором и креслами – но здесь было принято назвать такие псевдогостиные залами.

– У тебя чисто? – спросил Ростбиф.

Эней кивнул. По дороге он как следует проверялся, но даже намека на что-то подозрительное не было.

– Как сходил за покупками?

Эней раскрыл сумку и показал три «девятки» «хеклер-и-кох» под игольный безгильзовый патрон, с полностью заряженными батарейками для ЛЦУ и девять кассет к ним. Ростбиф проверил все девять, как это раньше сделал и Эней. Свинец. Когда Эней высказал Балу некоторое недоумение, тот очень удивлялся. Ну конечно свинец, логично же. Если цель – человек, а этот эсбэшник, Газда, пока еще человек, значит, патроны – свинец. А что присутствующие на церемонии варки могут вмешаться – это они не подумали, по невежеству и неопытности в оперативных делах. Извините… но серебра мы вам вот так сразу не найдем. И за три дня не найдем – товар редкий.

– Хорошо, что мы со своими гвоздями, да? – спросил Эней.

– Хорошо-то хорошо, только маловато их. – Ростбиф давно не пополнял свои запасы серебра, негде было. Свинец же действует только за счет кинетики, и его должно быть много. Желательно – очень много. – А что сказала девочка?

– Ничего не сказала. Она зеленая. Это ее первая боевка, до сих пор она только дацзыбао[18]18
  Дацзыбао (кит., букв. «газета, написанная большими иероглифами») – изначально – анонимная рукописная пропагандистская листовка, стенгазета или плакат политического содержания, один из мощных инструментов «давления снизу» во время «культурной революции» в Китае. В настоящий момент – анонимная электронная пропагандистская листовка или баннер, размещаемый в Сети или – посредством взлома – на рекламных или информационных экранах в общественном пространстве.


[Закрыть] сбрасывала.

– А парень?

Эней пожал плечами.

– Такой же.

– Ладно. Как говорил давным-давно один из здешних политических деятелей, «ми маемо те, що ми маемо».

Улыбка Энея вышла кривоватой. О да – Ростбиф всегда делает свое дело именно с этой позиции: мы имеем то, что имеем. И тем не менее Ростбиф делает дело отлично, и это еще больше убеждает идиотов из штаба в том, что он умеет творить чудеса. А он не умеет, он просто умнее, чем все эти подпольные наполеоны, вместе взятые. И когда Ростбиф в конце концов погибнет, они скажут: ах, он слишком много на себя брал…

На журнальном столике Ростбиф развернул планшетку и подсоединился к голопроектору. Это было одно из его нововведений – отрабатывать акции на трехмерных моделях. Построенных, кстати, той самой программой, при помощи которой в милиции реконструируют картины происшествия. Сейчас эта программа еще не работала – проектор просто соткал из лучей трехмерный план города.

– Документы на машину прислали. – Ростбиф хлопнул об стол техпаспортом. – «Селяночка» с харьковской регистрацией. С утра поездим, присмотрим. Запасная нора у нас будет все там же – мотель «Тормозок»,[19]19
  Тормозок – на восточно-украинском диалекте ланч, легкий обед в рабочий перерыв. Этимология не до конца ясна. Видимо, хозяин заведения посчитал это удачным названием для места, где можно притормозить, перекусить и переночевать.


[Закрыть] домик четырнадцать. Ночной сменщик там не просыхает. Машину будем менять в промзоне. – Мигнула точка на другом берегу Днепра, Ростбиф нажал «Масштабирование» – проекцию целиком занял один квартал: законсервированный трубопрокатный завод. – Сейчас поужинаем, поедем в парк и сделаем окончательную рекогносцировку. Присмотрим точки закладки взрывпакетов, создадим модель и покрутим ее… Эней, возьми камеру – будете с Гренадой изображать парочку. Сниматься на фоне.

В дверь деликатно постучали.

– Да, можно, – отозвался Ростбиф.

На пороге показалась Гренада. В джинсах, в футболке, косметика смыта, волосы собраны в хвостик.

– Все готово, идемте есть, – сказала она.

Ужин был немудрящий – курица с рисом из консервов и немного резаных тепличных огурцов с помидорами. Большая часть сегодняшних покупок в пищу не годилась. Ростбиф извинился за то, что сейчас произведет некоторое амбре, достал из кармана коробочку, извлек оттуда головку чеснока, отломил два зубчика, очистил и схрупал, обмакивая в соль.

– А что… и в самом деле помогает? – с почти суеверным трепетом спросил Гадюка, ака Джо.

– От простуды – в шестидесяти случаях из ста, – серьезно ответил Ростбиф. – Мощный естественный антисептик и антибиотик. Я, кажется, простудил себе глотку на этой веранде…

– А как вы думаете, – спросила Гренада, – этот… Искренников… он нам не испортит дело?

– Одним варком больше, одним меньше. – Эней пожал плечами. – Наша цель – Газда. Пока будем прорываться к нему, палите во все, что движется. Никого, кроме варков и охраны, там не будет. И вообще – я не думаю, что Искренников придет. Он уже далеко.

– Но ведь он… любит эту Гонтар, – робко возразила Гренада.

– Варки любить не умеют.

– Я не был бы так категоричен. – Ростбиф почти не ел, хорошо подкрепившись в ресторане, но приналег на чай. – Однако считаю, что если Искренников и появится на месте казни, то смешает карты им, а не нам. Еще один дестабилизирующий фактор никогда не бывает лишним, да и гоняться за двумя зайцами сложнее, чем за одним. Главное – не отвлекаться самим. Появился он или нет – вы действуете именно так, как сказал Эней: стреляете в охрану Газды. Со всеми непредусмотренными обстоятельствами предоставьте разбираться нам.

* * *

Джинсы, курточка и хвостик шли Гренаде куда больше, чем наряд проститутки-любительницы, но что-то оставалось в ней такое, что не смывалось вместе с косметикой и не снималось с одеждой. Какое-то нарочито разбитное выражение лица, какая-то разухабистость в позах, принимаемых на фоне Музея войны и монтирующегося помоста для казни. Видно было, что ей до смерти хочется выглядеть «правильно», и поэтому она топырит попку, выпячивает грудки и надувает губки.

Они с Энеем уже изображали парочку – вчера, во время первичной рекогносцировки, когда Эней объяснял ей на местности боевую задачу. Уже тогда у него возникло ощущение, что его кадрят. Теперь оно сменилось уверенностью. Только этого еще не хватало. И так все плохо.

Энею не составляло никакого труда уделять объекту больше внимания, чем напарнице, а вот выглядеть заинтересованным было сложнее. Он тоже переоделся – в синие джинсы и свободный свитерок. Мотострайдер исчез, на его месте появился студент, немного сутулый (наклеенная на грудь от плеча к плечу полоска медицинского пластыря) и с неуверенной походкой (салфетки в носках ботинок). Лицо только слегка не соответствовало образу влюбленного студиозуса – слишком мало эмоций. Гренада не могла дождаться, когда же дело будет сделано и она наконец расслабится. А пока они прошлись от Музея войны к набережной через парк по широкому спиральному спуску и сделали несколько панорамных снимков. Уже смеркалось, но они все успели.

Музей войны построили еще в двадцатом веке, когда процветал культ героической победы советской империи над нацистским рейхом. Тогда там располагалась диорама, прославлявшая героизм советских воинов. Столетие спустя, когда управились с последствиями войны куда более бессмысленной и кровопролитной, его превратили просто в Музей войны и разместили там новую диораму, обличающую ужасы «бойни народов». Со стороны центральной улицы музей выглядел обычным старым административным зданием, облицованным плитками ракушечника, с двумя рядами широких окон по фасаду. А со стороны парка круглился глухой выступ на весь торец. В этой-то части здания и находилась диорама с изображением черного, промороженного Екатеринослава, голодных толп, вооруженных банд и чумных кордонов.

По обе стороны от выступа располагались широкие площадки, раньше на них стояли древние пушки и реактивная установка, но сейчас их там не было: увезли на реставрацию. Напротив круглого торца рабочие ставили помост для завтрашнего представления.

С левой стороны стена в лесах – старое здание опять ремонтируют. Сколько Эней себя помнил, там вечно что-то чинили. Древний бетон крошился, его цементировали заново современными пластифицирующими составами, меняли проржавевшие рамы огромных окон или облицовку из крымского ракушечника.

Эней купил мороженое, и они с Гренадой не спеша зашагали по мосту на Монастырский остров. Монастырь там стоял еще до коммунистов, а потом – короткое время после коммунистов, до Войны и Поворота. Сейчас над деревьями возвышались голова и плечи доктора Сесара Сантаны. Городская легенда гласила, что раньше вместо Сантаны стоял Шевченко.

– А тут раньше был памятник Тарасу Шевченко. – Гренада словно отозвалась на его мысли. – Его хотели перенести в парк Глобы, но, когда снимали с постамента, он сорвался с крана и разбился. Про это еще стишок есть…

– Дiти мoi, дiти мoi, скажiть менi – за що? Чим та срака мексиканська вам вiд мене краща?[20]20
  Дети мои, дети мои, скажите мне – за что? Чем эта мексиканская жопа для вас лучше, чем я? (укр.).


[Закрыть] – проговорил Эней. – Я слышал эту историю… Бывал здесь раньше.

– Знаешь, – сказала Гренада, – ты совсем не такой, как о тебе рассказывали.

– Это случается.

Гренада не знала, о чем еще заговорить, и надолго умолкла. Они вошли в парк, Эней взял билеты на колесо обозрения. Уже безо всяких рабочих целей – просто хотелось посмотреть на свой сумеречный город в огнях.

Он сбежал из дома в тринадцать лет и с тех пор в Екатеринославе не бывал ни разу. В памяти осталась река, огромная и добрая, целый лабиринт затонов и островов, по которым отец катал его и сестру на водном мотоцикле; канатная дорога, длинный песчаный пляж, ловля окуней на «самодур», раскисший снег, липнущий к лыжам в балке, – здесь были теплые зимы… И вот сейчас он смотрел на город – и не чувствовал его своим. Это был один из многих городов Восточной Европы, где ему предстояла акция – тоже одна из многих.

Может, оно и к лучшему…

– А тебя не косит убивать человека? – прервала его раздумья Гренада.

– Да мне уже приходилось. Косит, конечно. Но они знали, что делали, когда нанимались в охрану к варкам.

– Я не про охрану. Ты понимаешь, про что я.

Эней понимал. Он был, пожалуй, единственным, кто принял предложение Ростбифа с ходу и не раздумывая.

– Газда через три дня станет варком, если мы ему не помешаем. Он согласился есть людей. Ему не угрожали, не запугивали смертью – он ради этого делал карьеру. Людоедов – убивать.

– Что, если всех перестрелять, никто не захочет идти в варки?

– Призадумаются.

Эней сомневался. Он очень сомневался и о многом догадывался, но не все мог Гренаде рассказать, поэтому чувствовал себя неловко.

– Ну, может быть… – Гренада сказала это только для того, чтобы поддержать разговор.

Ей было и страшновато, и безумно интересно. Это было дело – не то что дацзыбао подкидывать или информашки писать. А с другой стороны – послезавтра ее, может, уже не будет на свете… Как ни странно, эта мысль не бросала ее в дрожь – наоборот, приподнимала.

– Знаешь, а мы подозрительно выглядим.

– В смысле? – не понял Эней.

– Ну, вроде как парочка – а не целуемся.

Эней помолчал немного (колесо прошло точку апогея и начало спуск), потом пожал плечами.

– Хорошо. Давай поцелуемся.

Они перегнулись через поворачивающий кабинку «руль» и соприкоснулись губами. Эней почувствовал искусственно-малиновый вкус помады, требовательный напор языка… и больше ничего. Раскрыл губы, попробовал ответить.

Ничего.

И слава Юпитеру, как сказал бы Ростбиф.

Он осторожно отстранился. Гренада достала салфетку, вытерла ему лицо там, где испачкала помадой.

– А знаешь, про тебя говорили, что ты полный банзай. А ты нормальный парень.

Эней подал ей руку, помог сойти с колеса.

– Поехали домой. Завтра рано вставать.

* * *

Светлана оглянулась на пороге кухни и обвела взглядом жилище, которое предстояло бросить навсегда.

Это была ее квартира. Бабкино наследство. Светлана поселилась тут, еще когда баба Лиза была жива и ходила сама. Сбежала от матери.

Мать пилила, требовала зубрить, сидеть, уткнувшись носом в комп, чтобы потом поступить в институт, найти карьерную работу, попахать там и выслужить чипованую пластиночку на цепочке – иммунитет. Светлане было на пластинку наплевать. Мать работала в большом универмаге товароведом. Бабка, пока на пенсию не вышла, была медсестрой в больнице. Всю жизнь там отпахала. Когда Светкины бесконечные «полтинники»[21]21
  Оценка в 50 баллов по стобальной шкале – самая низкая из допустимых.


[Закрыть] и легкомыслие доставали мать, та начинала кричать, что непутевая дочка всю жизнь будет вламывать, как бабка, – и даже деревянную блямбу в ухо не заработает, разве что найдет идиота и нарожает ему поросят. Дочка это пропускала мимо ушей. Бабкины рассказы про работу ей нравились. Там было что-то… настоящее.

Бабка, впрочем, тоже говорила – учись, а то все интересное мимо пройдет. Но это звучало совсем иначе. Слушаться бабку было не так обидно.

Бабка умерла. Светлана совсем переехала в ее квартиру, хотя в социальном регистре осталась по материному адресу. Можно было читать, что хочешь, есть, что хочешь, спать, с кем хочешь. Быстро стало скучно. Она пошла работать в городской архив – деньги платили маленькие, но времени было много, и за год она сдала экзамен в мед. Пока только на уход.

А потом у них весь архив на уши встал: Виталик Соломатин, программист, спортсмен, стал жертвой охоты – и уцелел. Да что там, глаза охотнику выбил. Светка потом ходила на него смотреть, будто увидела наново. Человек. Есть, можно, бывает… В следующее полнолуние его нашли мертвым – пустым и переломанным. Закон разрешал защищаться, закон не запрещал мстить.

Единственным, кто в этот раз не бегал по коридорам и не шушукался – кроме нее, – был Джо из соседнего отдела. А потом он начал нарезать вокруг нее круги и заводить разговоры. Светка сначала думала: для приятеля какого присмотрел, потом решила: шпик, оказалось наоборот. Так она очутилась в подполье.

Распространять новости – полезное дело, только ничего от этого не меняется. В боевую она попросилась, получив первый медицинский диплом… Диплом оказался меньшей пустышкой. Ухаживать за больными научилась, воевать – нет. Екатеринослав был болотом, в котором ничего не происходило, ничего не менялось, даже в подполье. А потом на них свалился из Центра Ростбиф со своим единственным подчиненным.

Сейчас этот подчиненный стелил себе на кухонном диванчике старое одеяло вместо матраса. Ростбиф и Гадюка легли в зале: один – на диване, другой – на полу в спальнике. Завтра нужно было еще раздобыть машину, изготовить и заложить взрывпакеты и окончательно отработать операцию. По уму, сказал Ростбиф, такой расклад нужно готовить не меньше двух недель. Так и думали поначалу. Но потом по прогнозу погоды вышло, что через неделю зарядят дожди чуть ли не на месяц, и казнь высокой госпожи Милены Гонтар перенесли на послезавтра, а когда еще представится такой случай, чтобы вся сволота собралась в одной корзинке?

Про эту варковскую дамочку уже несколько дней на все лады чирикали службы новостей. Она сама была откуда-то из Хорватии, инициировала своего любовника и сбежала с ним вместе. Скрывались два года, носились по всей Европе – а попались тут. Местные службы распускали павлиний хвост – эту нелегалку прихватила варкушка из региональной «Омеги».[22]22
  «Омега» – силы быстрого реагирования, специализирующиеся по преступлениям, совершаемым старшими, и состоящие, соответственно, из старших.


[Закрыть] Причем в людном месте, причем без потерь. Судили Гонтар в местной Цитадели и приговорили «к отчислению с немедленным прекращением жизнедеятельности», а попросту говоря – на солнышке жариться. Под это дело Ростбиф и приехал в Екатеринослав: совместить казнь с показательным расстрелом Газды, прокурора области, которого по такому случаю производили в варки, – его и раньше повышать собирались, а тут решили, что оно торжественней выйдет. А любовник этой осужденной, наверное, и впрямь смылся – все мужики скоты.

Кроме некоторых.

Света зашла в кухню в халатике, вроде бы выпить последний стакан чаю перед сном, а на самом деле посмотреть на Энея поближе.

Эней впечатлял. Фигура ладная, почти модельная – Гадюка сам себе руку бы откусил за такую. И лицо хорошее – правильные черты, большие глаза… Только невыразительное очень. Мокрые после душа волосы еще топорщились, а майка с глубоким вырезом открывала шрамы. На ногах тоже шрамы – и один явно пулевой.

– Ты не возражаешь – я чайку выпью? – спросила она.

Эней молча пододвинул ей стул, сам включил чайник.

– Может, и ты хочешь?

– Давай, – согласился он, подумав. – Только быстро. Спать осталось всего ничего.

Быстро не быстро, но чайник будет закипать три минуты, а халатик на Гренаде тоже не скрывал фигурки – и тоже почти модельной.

– Почему ты Эней? – спросила она.

Он снова подумал – как будто решал, стоит вступать в разговор или нет.

– Тебя учили сопротивляться медикаментозному допросу?

– Нет.

– Есть такой фокус… задолбить наизусть большой кусок текста. И выдавать его по ключевым словам. Каждый сам себе выбирает, что ему хочется. Легче всего учить стихи. Ростбиф «Евгения Онегина» предпочитает… Ну а я… «Энеиду» со школы очень любил.

– Ха, – сказала Гренада. – А ты знаешь, что сейчас ее уже не проходят?

– Серьезно?

– Без балды. Много агрессии. «Наталку-Полтавку» вместо нее ввели.

Чайник закипел. Гренада на выбор достала коробочки черного и зеленого прессованного чая. Эней взял палочку зеленого.

– Так ты у нас «парубок моторный»? – стрельнув глазками, спросила Гренада.

– Реактивный. – Он улыбнулся одними уголками губ, как обычно улыбаются люди с плохими зубами.

Но зубы у него как раз были хорошие. Какие-то даже слишком хорошие, как с рекламного плаката. Гренада вдруг сообразила, что они, может быть, не свои – мало ли, словил где-то лишнего, и прощай зубы. Может, он даже рад был потом. Может, те были хуже.

– Можно личный вопрос? – Сидя на своей половине уголка дивана, Гренада дурашливо подняла руку, как девчонка-школьница.

– Почему я пошел в боевики? – вздохнул Эней.

– В общем… да.

– Все просто. Родителей сожрали.

Родителей… Выходит, у него не только мать была, но и отец. Круто. Среди одноклассников Гренады таких – раз-два и обчелся. В основном у всех матери. Кое у кого – отчимы или приходящие отцы. Но это все ненастоящее. Мать с бабкой хотя бы про отцов не врали – ну есть где-то. У обеих от отцов были только отчества.

Гренада так и не дождалась вопроса: «А ты?»

– А у меня – парня.

Это ведь почти не было враньем. Если бы варки дали им хоть немного времени, Виталик стал бы ее парнем. Она ему закидывала удочки, и он явно повелся…

– И у Джо – парня, – продолжила она, следя за реакцией. Мало ли. А вдруг он не по ее, а по Гадюкиной части? Вот досадно будет…

– Это бывает. – Эней допил свой чай, поблагодарил, вымыл чашку и поставил на сушилку.

– Послушай, – она решила поговорить начистоту, – тебе здесь неудобно будет спать. В тебе росту сколько, метр восемьдесят?

– Где-то так.

– А тут – метр шестьдесят. Не знаешь, куда ноги девать.

– Ничего, нормально. Или есть другие предложения?

Ну наконец-то.

– В моей кровати. Она просторная. Старинная, от бабки досталась.

– Так это твоя квартира? – спросил Эней.

– Моя.

– Плохо.

– Мы же после акции уходим, так какая разница? А кровать шикарная. Прямо аэродром. Ну, вертолетная площадка.

– Слушай… – Эней потер лоб. – Я… не знаю, как сказать-то. Ты симпатичная девушка, Гренада… Ты мне понравилась. В самом деле понравилась.

Не хочет. Ну вот как встретится кто-то, кто и внутри на человека похож, и снаружи не урод – так она такому даром не нужна и с деньгами не нужна…

Эней тем временем подсел к ней вплотную, приобнял за плечи и взял за руку. Посидел так с минуту, осторожно поглаживая ее кисть. Ребенок. Девочка. Ни черта не понимает, ни черта не может понимать. Нельзя их обоих брать, ни ее, ни луньянчика[23]23
  Луньян – разговорное обозначение гомосексуала (от имени Лунь Яна, фаворита китайского императора У-ди). Вошло в лексикон после бурного успеха исторической мелодрамы «Отрезанный рукав» (2085).


[Закрыть] этого, с тоской подумал он, убьются же со сказками своими, с эмоциями. Но нам их уже подставили, мы уже здесь, их все равно найдут или сдадут. Придется все же тащить на операцию, а потом вывозить из города. А парень, наверное, хороший у нее был, если она после него два года в боевую просилась.

– Понимаешь… – выдохнул он. – Если мы с тобой привяжемся друг к другу, одного придется из группы убирать… иначе работать станет невозможно. А нас и так всего ничего.

– Понимаю. – Гренада сжала его предплечье. – Эней, я… ты только Ростбифу не говори, я не хочу, чтоб он меня убирал. Я боюсь.

– Это нормально. С берсерками мы не работаем.

– Нет, ты не понял. Я не о смерти. Я… Ну, помнишь, ты говорил про медикаментозный допрос… Я боюсь – а что, если нас, ну, поймают…

Эней отпустил ее руку, сложил перед лицом пальцы домиком. Ей должны были объяснять про медикаментозный допрос. Не могли не объяснять…

Или могли? И даже если объясняли… Взлом Сети, кража информации и развеска дацзыбао – совсем не то, что теракт. С теми, кого ловят на дацзыбао и прочей мелочи, обходятся по милицейской процедуре. Террористами же занимается СБ, а там все гораздо, гораздо жестче. Но и куда рациональнее.