Текст книги "Мир полуночи. Партизаны Луны"

Автор книги: Александр Ян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Игорь зажмурился, вспоминая.

– Двадцать девятого числа, утром. Примерно в это время.

– Четверо суток назад. – Доктор присвистнул. – Но вы тогда были еще вампиром. А вот сейчас… Боли?

Игорь пожал плечами.

– В той жизни я был каскадером.

– Ну хорошо, скажем – «неприятные ощущения»?

– Есть. Ноет – так, слегка.

– Температура тела и давление ниже нормы. Шестьдесят на сорок. По идее, вы должны лежать пластом. Сядьте. Дайте руку.

Не снимая нашлепки для измерения давления, Филин протер сгиб локтя спиртом и ловко ткнул иглой, с первого раза и почти безболезненно попав точно в вену. Пенистая кровь ахнула в вакуумную пробирку.

– Игорь, на вас нет ни одного шрама. Раньше они были?

– Были. И пропали не сразу. Я недели через три после инициации сильно побился, – Игорь скривился, – на улице. Вечером какой-то кретин с незажженными фарами попытался развернуться через двойную осевую. Ну, в него и въехали с двух сторон. И пошло. У меня хватило ума уползти оттуда. К утру и сам был в порядке, и старые шрамы как корова языком.

Игорь замолчал. Доктор прижал ваткой прокол, вынул иглу. Игорь отнял ватку. Крохотная дырочка затянулась на глазах. Была – и нет.

– Доктор, я видел брата Михаила и понимаю – то, что со мной произошло, можно пережить. Я не понимаю как. Я не медик и не биолог, но даже дикобразу ясно, что, например, иммунитета у меня сейчас нет. Варку-то он ни к чему. Обмен веществ перестроен под… ну будь он трижды бес – я-то из плоти и крови…

– Угу, – сказал Роман Викторович, пересаживаясь за другой стол и включая какой-то прибор. – Одевайтесь. Сейчас поговорим и об этом.

Игорь уже натянул штаны, когда услышал сдвоенное: «Привет». Обернулся. В дверях кабинета стояли мальчик Антон и Ван Хельсинг.

– Здорово, – отозвался он. – Рад видеть вас… живыми.

На самом деле рад он не был, просто отметил про себя: ну хоть с кем-то все нормально.

Ван Хельсинг выглядел бледненько, под приоткрытым на груди купальным халатом (похожим на средних размеров сугроб) белела повязка – но на ногах держался твердо, и заражением от него не пахло. Пахло каким-то мерзким медикаментом и… помыться ему не мешало бы, вот что. А впрочем, за двое суток в монастыре Игорь уже привык – там парфюмерией, скажем так, не злоупотребляли. Средневековых представлений о гигиене ребята не разделяли и душ принимали каждый вечер – но вот перед душем… А чего вы хотите – семинаристы большую часть времени проводили не в часовне с молитвенником, а в свинарнике с вилами и лопатами.

Антон зато был свеженьким, чуть сонным. Поздоровавшись, он смачно зевнул и почесал взъерошенную макушку – а потом обвел всех немного виноватым взглядом.

– Чай готов, – сказал Костя с кухни.

Если гостиная была переделана под врачебный кабинет, то столовая явно служила епископской… штаб-квартирой? Как это называется на их профессиональном жаргоне? Словом, за большим тесаным столом места хватило всем – и еще осталось для двух таких же компаний. Закуски к чаю своим количеством и качеством говорили, что местные хозяйки врача и пастыря уважают. Игорь подумал-подумал и намазал джемом холодный сырник.

Доктор Филин вошел, держа в руке бумажную полоску, на которой капля Игоревой крови расплылась затейливым потеком всех оттенков коричневого. Что-то такое он прочел в этих потеках.

– Отвечая на ваш вопрос, Игорь, я сначала скажу, что у меня нет данных для четких выводов. Базовый набор антител у вас имеется, реагенты это показали. Видишь ли, – он нечувствительно перешел на «ты», – благодать по определению исцеляет и усовершает – то есть совершенствует – человеческую природу. В момент изгнания беса ты получил то, что было у тебя отнято вампиризмом.

– Включая, – сказал Игорь, рассматривая сырник, – кишечную флору…

– Нет, – возразил врач. – Кишечная флора и прочее отмирает далеко не сразу. Ты ведь продолжал в период одержимости есть нормальную пищу.

– Роман Викторович, я вам всем очень благодарен. – Благодарности в его голосе было мало, так что он решил добавить слов. – Действительно. Но я не понимаю. Я про бесноватых и раньше читал, и сейчас Библию посмотрел – они никакой крови не пили, по ночам спали… ну, сила была истерическая. Все в пределах человеческих возможностей.

Ван Хельсинг кивнул.

– Я верю, что вы говорите правду и что бес во мне был, – мне неоткуда было знать, что он, – он кивнул в сторону Кости, – священник, и потом, три дня назад я бы и на такое солнышко по доброй воле не вылез, а если бы вылез, сгорел бы, а сейчас я просто спать хочу. Но концы с концами не сходятся. Или наука, или мистика. Что-то одно из двух.

Роман Викторович почему-то фыркнул, вслед за ним засмеялся Антон, террорист посмотрел на одного, на другого, тоже усмехнулся… Игорь давно заметил, что лицо у него частично парализовано – наверное, оттого и смех выглядит ненатуральным.

Вслед за ними и он почувствовал нечто вроде внутренней щекотки. Это был еще не настоящий смех – а как в ситкомах, когда пытаются «заразить» закадровым хохотом. Но что-то в нем все же отозвалось.

– Простите, Игорь, вы просто интонацией попали в одну реплику очень смешной и непристойной пьесы. – Филин первым взял себя в руки.

Антон последовал его примеру, но не удержался и снова фыркнул.

– Вы, Андрей, извините, что мы залезли в вашу библиотеку, – продолжал врач, строго покосившись на него.

– Да нет, ничего. – Ван Хельсинг пожал здоровым плечом. – Давайте лучше вернемся к заданному вопросу.

– Бытие, – тихо сказал брат Михаил, – глава восемнадцать, начало. Антон, тебя не затруднит?

Антона не затруднило. Он повернулся к книжной полке, снял тяжелый том, зашелестел страницами, зачитал сцену о явлении Аврааму у дубравы Мамре.

– Ангелы, – медленно и раздельно сказал брат Михаил, – ели, чтобы сделать любезность Аврааму и принять участие в ритуале гостеприимства. Человек – не только дух, но и плоть. Ритуал нужен людям, потому что затрагивает и то и другое. Игорь, как называется обряд вампирской инициации?

– Кровавое причастие. Но это же не всерьез.

– Как это не всерьез? – Взгляд брата Михаила стал каким-то уж совершенно металлическим. – Мы с тобой людей убивали, засранец, – что может быть серьезнее? Я еще не рассказывал тебе, кем я был до инициации?

– Не успел. – Игорь зафиксировал, что обидеться на «засранца» не получилось. То ли метод исчерпал себя, то ли упрек был справедливым.

– Я был сотрудником Конгрегации по делам святых, и моей задачей было проверять случающиеся время от времени чудеса. В том числе и чудеса спонтанного исцеления от вампиризма. Через мои руки прошло довольно много документов, в том числе и те, что связаны с неким Чарльзом О'Нейлом.

– Он был полный банзай, – пробормотал Эней.

– Он был предельно несчастный человек, – очень ровным голосом сказал брат Михаил. – Но важно нам сейчас не то, что происходило с его духом, а то, что происходило с его телом.

Игорь ощутил укол живого интереса. Чарльз О'Нейл, основатель террористической организации «Шэмрок», был персонажем легендарным. То есть некто О'Нейл существовал на самом деле, во время Полуночи служил в Африке в британском экспедиционном корпусе, проявил чудеса храбрости при эвакуации Пуэнт-Нуар, там же получил ранение, которое должно было приковать его на всю жизнь к койке с системой жизнеобеспечения… Как раз тут объявился Сантана со своей панацеей от всего, и О'Нейлу предложили инициацию. Выбор показался простым – либо провести остаток жизни в состоянии, близком к вегетативному, либо вернуть здоровье, обрести сверхчеловеческие возможности, вечную (если будет и дальше везти) молодость и продолжать спасать мир. Само собой, О'Нейл выбрал второе. Дальше официальная версия гласила, что О'Нейлу не повезло оказаться среди тех шести процентов, которые вследствие инициации повреждаются в рассудке, а симбионта Сантаны он загадочным образом потерял. Сам О'Нейл настаивал, что голова у него в норме, а беса из него изгнал Бернарду Гомеш, священник из миссии. О'Нейл радостно отрапортовал по начальству о случившемся чуде, после чего его военная карьера накрылась окончательно: его и Гомеша отправили в Британию на обследование, в медицинский центр госпиталя Святого Варфоломея, по-простому – Бартс.

На сем официальные отчеты кончались, а «Исповедь» в этой части представляла собой скорее пересказ кошмаров – из которого можно было сделать вывод, что один из подопытных добровольцев блага своего не понял и Гомеша в процессе экзорцизма убил, а О'Нейл после того окончательно уверился в сатанинской природе симбионта и сбежал.

– А вы уверены, что те документы не подделка? – спросил Игорь.

– Уверен. Как и «Исповедь». Я знаю, как их добывали. Видишь ли, именно я был «адвокатом дьявола» на беатификационном процессе О'Нейла.

– Ничего себе! – вырвалось у Андрея. – Вы его в святые возводить, что ли, собрались?

– Э-э… – Игорь побарабанил пальцами по столу. – «Адвокат дьявола» – это как раз наоборот, Ван Хельсинг. Это тот, кто не дает возвести в святые.

– Я в курсе, – огрызнулся Андрей.

– Именно, – кивнул брат Михаил. – Вы себе не представляете, как распространен у нашей молодежи культ почитания этого человека.

– Разве это вам не на руку? – Андрей чуть прищурился.

– Это нам совсем на другое место, – буркнул Филин. – В задачи Церкви не входит шахидов плодить.

– А что в них входит?

– Мы отвлеклись. – Брат Михаил поднял палец. – Я хотел сказать, что, когда я овладевал специальностью, через мои руки прошло много документов, в том числе и документы Медицинского бюро в Лурде. Девяносто шесть случаев исцеления самых разных заболеваний. Исчезали злокачественные опухоли, восстанавливались сердечные клапаны, начинали видеть люди, у которых зрительный нерв попросту отсутствовал… Заявленных исцелений было гораздо больше, свыше одиннадцати тысяч – но медицинское бюро отбрасывало все случаи, которые можно было отнести на счет естественных причин, где можно было предполагать, что ремиссия началась еще до посещения Лурда, и так далее. Некоторых исцеленных наблюдали до конца жизни и только после вскрытия объявляли результат чудесным исцелением… Как именно восстанавливались разрушенные суставы и возрождались нервы – никто не знает. Невозможно заранее сказать, кто именно из паломников вот-вот получит исцеление, и заблаговременно сунуть его под томограф, чтобы отследить процесс в динамике. Но случаев восстановления перерожденных тканей много, вот что я хочу сказать. Не только с Лурдом связанных, Лурд – это просто наиболее статистически значимая выборка, хорошо подтвержденная документами. Особенно ценны документальные свидетельства на рубеже тысячелетия, когда диагностическая аппаратура начала давать нормальные результаты. Исцеления данпилов по причинам очевидным задокументированы гораздо хуже. О'Нейл – практически единственный данпил, физиологию которого подробно исследовали. Мы доподлинно знаем только то, что в ходе инициации нервная ткань человека прорастает «структурами Сантаны» и частично сама становится ими. А восстановление перерожденной ткани – хоть и чудо, но не новость.

– Но ведь тут не просто о перерождении речь. – Игорь завязал вилку узлом. – Разве кто-то из исцеленных в Лурде так мог?

– А разве кто-то из них прошел инициацию сверхъестественным образом? – пожал плечами брат Михаил. – Нет, они страдали от нормальных недугов и получали в ходе исцеления нормальное здоровье.

– У меня есть бредовая гипотеза, – добавил Филин. – К сожалению, чтобы ее подтвердить или опровергнуть, нет достаточно значимой статистической выборки. У нас тут не Лурд, увы… Ну так вот, мы знаем, что дьявол – не творец. Он может искажать и подражать, но не создавать. Значит, «структуры Сантаны» – это потенция, заложенная в самой природе человека и до времени, скажем так, дремлющая. Входя в человека, злой дух будит ее. Изгоняя беса, Господь не трогает ее – подозреваю, потому, что в противном случае исцеленный будет отравлен продуктами распада собственных тканей.

– Ты сейчас примерно процентов на пять-семь покойник, – добавил брат Михаил, обращаясь к Игорю. – «Структуры Сантаны» не дают мертвым клеткам выходить из обмена. После исцеления процесс опять запускается, но постепенно, так, чтобы человек не загнулся.

– А какая ткань у меня регенерирует – живая или мертвая?

– Живая, – уверенно сказал брат Михаил. – Теперь – живая. И ты опять начал стареть, хотя и более медленными темпами. Лично у меня естественный обмен замедлился раза в два. Кроме случаев регенерации, когда он ускоряется.

– А сколько мы живем? – поинтересовался Игорь.

– Неизвестно. Из тех, кто не рассыпался сразу, до старости не доживал никто.

Игорь улыбнулся. Это было, по крайней мере… привычно. Ни на что другое он и не рассчитывал.

– А рассыпаются те, кто слишком долго прожил вампиром?

– Слишком надолго пережил человеческий срок, – кивнул врач. – Или перенес экзорцизм в состоянии, для человека несовместимом с жизнью. Видимо, должен быть какой-то значимый резерв живой ткани.

– Как все-таки… странно, – проговорил Антон. – Я все не могу привыкнуть к мысли, что это не сказки. Как будто поезд, на который я сел, отходил с платформы девять и три четверти…

– Скорее, тридцать четыре и девять, – сказал Игорь. – Это же, если верить сканеру, моя нынешняя температура?

– А почему не сказки? – спросил Ван Хельсинг. – Мы о нашем мире не знаем буквально ни черта. Говорят: «симбионт» – а почему не «бес»? Название научно звучит?

– Ни к чему не обязывает, – улыбнулся брат Михаил. – Нам ведь очень долго внушали, что Зла, – он развел руками, видимо пытаясь воспроизвести нечто всеохватное, – нет, а есть только зло. – Он сдвинул пальцы, сводя масштабы зла к зазору сантиметра в три.

– Я не знаю, – медленно сказал охотник на вампиров, – есть ли Зло. И где именно у него большая буква. Но просто зло есть. И если вы знаете, что делать с этим видом зла и как отделять его от человека, мне все равно, есть ли у вас ошибки где-то еще.

– А это, – сказал брат Михаил, отбирая у Антона Библию и поднимаясь, чтобы вернуть ее на полку, – уже неправильно. Данный вид зла, на самом-то деле, всего лишь частный случай. В этой книге, – он взвесил том на руке, – говорится о кровавых войнах, чудовищных пытках, предательствах, насилии, о человеческих жертвах во всех смыслах слова – и о Человеческой Жертве. И во имя этой Жертвы и этой книги было принесено столько других жертв, что теперь пропагандистам и выдумывать о нас гадостей не нужно – достаточно хроники открыть. Вам не должно быть все равно, есть ли у нас ошибки. Или – должно быть все равно, есть ли ошибки у них. – Монах мотнул головой в сторону окна, видимо обозначая так весь внешний мир. – Это последовательно. В конце концов, нынешняя тирания – не худшая из всех. Да, они считают себя пастухами, а нас баранами. Но пастух ведь заботится о стаде, хотя и режет кого-то регулярно. А сколько раз у власти оказывались не пастухи, а волки! Двести лет назад тут творилось такое, по сравнению с чем даже свободная охота – а ей положили конец – это слезы и сопли, а не террор. Так почему нужно бороться со злом, которое хранит нас от большего зла?

– Еще неизвестно, хранит ли, – сказал Антон. – Я изучал экономику. И статистику. Если по классической системе считать, по Пригожину, то, если оно будет идти, как идет, система обвалится, – Антон потихоньку увлекся, – а если добавить социальный фактор, то, что называется отрицательным отбором, то это два-три поколения… – Он остановился. – Я об этом с мамой хотел поговорить. Приехал, а она… – Он справился с собой и продолжил: – Короче, страшно неустойчивая система. А еще эту ямку до меня копали, и даже абстракт-работы в Сети есть…

– И что? – спросил Игорь, поймав его интонацию.

– Оба докладчика числятся в погибших при нью-йоркском инциденте. Там ни с того ни с сего обвалилось здание гостиницы, где как раз проходила матконференция. Ну их всех там и накрыло. Но… но даже если не прав я, Андрей точно прав.

– Там не накрыло матконференцию, – буркнул террорист. – Там была попытка захвата Цитадели. Даже удачная. Долго рассказывать.

Все смотрели на него, не отрывая глаз. Наконец Игорь сказал:

– Нет уж, такая сенсация ничуть не хуже лурдских чудес, так что ты будь добр, хотя бы в двух словах. А то я первый раз в жизни слышу, чтобы Цитадель кто-то смог взять не изнутри.

Андрей потер плечо. Его явно сбили с какой-то мысли, которую он хотел высказать, но в конце концов он уступил настойчивым взглядам.

– Хорошо. Жил в Штатах такой математик, Десмонд Рэй. Преподавал в Корнелле, там сильная прикладная школа, и с моим командиром он одно время переписывался. По научной части. И когда Ростбиф ушел в подполье, они переписку продолжали. Очень осторожно. И нерегулярно. Ростбиф Юпитером божился, что до последнего ничего не подозревал. В общем, Рэй во что-то влез. Я даже не знаю, куда и кто это был. То есть фамилии-то известны – Ростбиф их всех если не по конференциям, то по публикациям знал – Стронг, Логан, Рассел, Асахина, Кессель…

– Стронг и Логан – это те самые докладчики… – растерянно сказал Антон.

– Не удивил. А вот чего хотели – один туман. Рэй три письма написал подряд, быстро и невнятно. Он лежал в карантинном госпитале, поймал какой-то корона-вирус с нехорошим прогнозом – и в самой заварушке не участвовал. Он как раз туда ехал, когда заболел. Поначалу с ним держали связь, а потом замолчали. Мы бы вообще ничему не поверили – бред и бред, если бы все, что только можно было проверить, не подтвердилось. Отель, где матконференция проходила, сделали базой операции как раз потому, что он бок в бок с Цитаделью стоял, полоса отчуждения, стена – и все. И никто не удивился, что в отель аппаратуры натащили, – математики же. А они возьми да и устрой хакерский захват всех электронных систем района, вплоть до личных коммов. И уже оттуда – множественная информационная атака на Цитадель. Внешний контур,[74]74
  Группа машин, объединенная той или иной формой связи и общим функциональным назначением.


[Закрыть] из внешнего – внутренний. Я так и не понял, как это возможно… но у них там сидел цвет теоретической и прикладной математики. Техники Цитадели быстро отключили связь, но фрактальный[75]75
  Фрактальная программа-распределенная децентрализованная программа, состоящая из приближенных копий себя и способная взаимодействовать со своими сегментами удаленно.


[Закрыть] процесс сгенерировал стрим[76]76
  Последовательность исполняемых операций, распределенная во времени.


[Закрыть] уже с компьютеров второго контура, и как только стрим «понял», что пришел, куда было надо… А на внутренний контур заведены все системы безопасности Цитадели. В том числе и средства активной обороны, а их там много. Вот их и запустили, все. Почти одновременно. Огневые, химические, биологические. Что началось – только вообразить себе можно, потому что кто выжил – тот молчит в тряпочку. Высоких господ положили чуть не сотню – это же днем было, весь молодняк по саркофагам лежал. А кого в саркофагах не застало, тех серебряным коллоидом из пожарной системы обдало. Люди газом травились, уцелевшие ломанулись из Цитадели впереди собственного визга… А Кессель со своими просто прикинулись спасателями и вошли. Добили тех, кто еще дрыгался, заблокировали остальных в их помещениях, восстановили связь и выкатили властям свои требования.

– Какие? – подался вперед Антон.

– Да кто ж его… Рэй, когда писал, умирал уже и не знал что раньше случится – вирус его доест или СБ явится. Внятности это не способствует. Да и утечки мог бояться. Про атаку – подробно, про организацию – почти ничего.

– А… рухнувшее здание? – спросил Антон.

– А это я могу только догадываться, – печально проговорил Андрей. – Но, по-моему, его обрушили власти. Отель этот, «Четыре сезона», частью упал на Цитадель, так что разрушениям никто потом особо не удивлялся… Ну и трупы как-то объяснить. И пропавших. И скрыть сам факт штурма.

– И наличие проблемы, – добавил Антон.

– Наверное. – Андрей пожал здоровым плечом. – Да и неважно. Какая разница, коллапс, не коллапс. А хоть бы и прогресс – что, людей уже от этого можно жрать?

– Все равно нелогично, – качнул головой Игорь. – Допустим, бесы. Допустим, враги рода человеческого. Так на кой черт чертям нас во время Полуночи спасать? Дали бы уже довести Армагеддон до конца.

«Интересно, – подумал он, – стану ли я заядлым спорщиком? Помогает же… Мне ведь на самом деле интересно».

– А кто вам сказал, что они хотят Армагеддона? – спросил Роман Викторович. – Как раз Армагеддон им и положит край. Может быть, они для того и спасли нас, чтобы Армагеддон не торопить. Да и никакие вампиры не смогли бы ничего починить, если бы люди сами не хотели. А может, мы даже тогда не были достаточно плохи… Не знаю. Но, Игорь, эта штука была у тебя внутри – ты мне скажи, ты видел что-нибудь хуже?

Игорь открыл было рот, остановился. Потом все-таки заговорил.

– Я его полностью только дважды… чувствовал. Первый раз – после инициации, когда в коме лежал… И тогда – над Ван… над Андреем. Я не знаю. Есть люди, о которых я не могу заставить себя пожалеть. – Он начал сворачивать в рулончик вторую вилку, заметил, остановился. – Вот чего я никогда не видел, так это того, что состояло бы из… пакости целиком. Без просвета.

Он поднял голову. В окна рвался ярко-белый – даже сквозь очки – солнечный свет. Мамочки мои. А также, видимо, Боже мой.

– Так вот почему… – вдруг глухо произнес Ван Хельсинг.

Все посмотрели на него. Выражение лица у него было… Другие, видимо, раньше такого не видели, а Игорь вспомнил – в Екатеринославе, в мотеле, когда его допрашивали моторовцы.

– Вот почему вы просто сидите и прячетесь, – задыхаясь, сказал террорист. – Вот почему не кричите об этом на всех углах – вы ждете, когда все само собой грохнется! Раз – и Армагеддон, и все проблемы решены! Да чем же вы… чем же вы тогда лучше… этих?!

Он резко встал и тут же начал заваливаться на спину. Брат Михаил и Игорь, не сговариваясь, подхватили его с обеих сторон и помогли дойти до смотровой, где он сел на стол, спустив с плеч халат.

– Андрей, – заговорил брат Михаил, в то время как Роман Викторович снимал старую повязку, уже подплывающую кровью, и накладывал новую, – вы славный и чистый мальчик, и у вас редкий дар: оголенный душевный нерв, чувствительный к несправедливости и лжи. Только это и не давало вам до сих пор превратиться в хладнокровного убийцу, возблагодарим Бога. Поверьте, мы делаем все, что можем, и причина тому, что мы делаем так мало, совсем не та, что вы подумали. Вы увидели, что у нас есть эффективное оружие против вампиров – а у подполья есть армия. Вам, наверное, кажется, что нужно просто свести эти два конца вместе, а искра проскочит сама собой, и от нее возгорится пламя. Отчасти вы правы: у нас хватает таких же, как вы, горячих и чистых юношей. Какое-то их количество могло бы пойти за вами. Но, Андрей, я все-таки инквизитор. Я знаю историю нашей Церкви и знаю, сколько в ней кровавых страниц. Все крестоносные армии… были в первую очередь армиями. Это в лучшем случае. О худших вы наверняка читали в учебниках – и, поверьте мне, учебники сильно преуменьшают. Даже в войнах между людьми средства меняют цель. А мы воюем не с людьми. Нашему противнику все равно, именем чего будет твориться зло.

– Все, я понял. – Ван Хельсинг сидел пристыженный, опустив голову. – Непротивление злу насилием и тэ дэ. Вы, наверное, правы…

Роман Викторович ударил кулаком по столу с такой силой, что задребезжал стеклянный шкаф.

– Я ему сейчас сам врежу, честное слово, – заклокотал он. – Я в конце концов тоже холерик. При чем тут непротивление злу, Андрей, дорогой мой?! Мы сопротивляемся, мы сопротивляемся как можем, – вы просто не знаете, сколько всяких «случайностей» каждый год происходит со священниками в одной России! Официально ничего такого нет – но я не помню за последние двадцать лет, чтобы поп, который не пошел на союз с воскрешенцами, спокойно закончил свои дни! А в присутствии католика мне и доказывать-то что-либо стыдно: если брата Михаила схватит безопасность, он ухнет «по процедуре» за одну только принадлежность к Римской церкви! Безотносительно того, что он исцелившийся вампир! Мы применяли бы силу – если бы могли. Если бы знали, как это сделать, не сыграв им на руку. Не погубив все вокруг еще более окончательно.

На террориста совсем уж стало жалко смотреть. Обычно он казался старше своих лет – но теперь выглядел растерянным мальчишкой.

– Ладно, я дурак, – сказал он. – Извините. Я умею только убивать варков, вы умеете исцелять, но вас самих за это убивают – а делать-то что?

– Знал бы прикуп – жил бы в Сочи, – проворчал уже перегоревший Роман Викторович. – Вы меня тоже извините, Андрей. У нас тут маленький островок, на котором можно вести достойную жизнь. Не врать, не выслуживаться перед бесами, никого не продавать. Мы, конечно, люди, а не ангелы, все не без греха, но и лишних грехов стараемся не делать. Все, полежите перед дорогой. – Доктор накинул халат на плечи Андрею и тот слез со стола. – Антон, иди собирайся.

– Кто-то у ворот, – сказал брат Михаил.

Игорь вслушался во внешнее.

– Женщина, – добавил он к словам монаха. – Молодая.

– Очередная паломница, – закатил глаза епископ. – Доконают меня эти девки.

– Паломница? – удивился Игорь.

– Угу. – Костя, промолчавший весь разговор и незаметно перебравшийся в смотровую, хохотнул. – Вон к нему. – Он показал большим пальцем в сторону двери, за которой скрылся Андрей.

– Видите ли, Игорь, – с глубоким вздохом пояснил епископ, – немного пожив в нашей местности, вы заметите, что женское население тут, как бы это выразиться, преобладает над мужским. Поэтому когда прошел слух, что в доме владыки Романа поселились его родственники, два «файных хлопчика»…

– Ой, мама, – выразил сочувствие Игорь.

– Именно.

* * *

Прошло не больше четверти часа, с тех пор как фургон с Игорем, Андреем и Антоном уехал в направлении Августовки, когда во двор отца Романа въехала другая машина: заляпано-фермерского вида «опель» двадцати лет от роду. Водитель, невысокий полный дядька с аккуратной бородкой, одетый все в ту же списанную рабочую форму, поднялся на крыльцо и тихо поприветствовал отца Романа и брата Михаила. Он всегда говорил тихо: во время армейской службы словил пулю в горло, а пересаживать гортань не стал.

– Ну что, – сказал Филин, покончив с ритуалом приветствия. – Поповский консилиум объявляю открытым. Пойдемте чаю попьем, отец Януш.

– Так вы же уже пили? – прошелестел отец Януш, совладелец свинофермы.

– Ничего. Мы еще выпьем. Всухомятку у нас не получится.

Они расселись за столом, отец Роман пододвинул отцу Янушу тарелку сырников.

– Что показал медосмотр? – Настоятель кивком поблагодарил и начал мазать сырник сметаной.

– Игорь биологически остановился на двадцати пяти – двадцати семи годах. – Антикварный расписной самовар, известный в округе как «самописец», загудел, отец Роман долил воды. – Стаж у него, если по приборам, – не больше пяти лет, никаких скачков метаболизма не видно. Он сказал, что был каскадером, так?

Брат Михаил кивнул.

– Профессия публичная, – тихо подхватил мысль отец Януш. – В Сети должны остаться какие-то сведения. Что было прошлой ночью, брат Михаил?

– Да примерно то же, что и со мной. – Монах-данпил вздохнул. – Боли, синяки ниоткуда, видения жуткие и прочая прелесть.

– И как он?

– Сказал бы «нормально», да опыта мало. Примерно как я. Боль переносит в целом лучше – это, наверное, из-за профессии. Он быстро вспомнил. А вот в ситуации разбирается хуже.

– А сегодня?

– Этой ночью приступа не было. Думаю, следующий – в полнолуние. Надеюсь, что обойдется, но ручаться не могу. Он очень хочет – насколько вообще может хотеть…

– А твои, Роман? – спросил отец Януш. – Я ведь их не знаю совсем. Может, нужно было и их поселить в монастыре?

– Нет, – жестко ответил брат Михаил. – Они умные мальчики. Они бы поняли, что это, по сути дела, арест. Или карантин.

– Они уже поняли. – Отец Роман потрогал самовар. – Этот Андрей точно, и каскадер ваш – тоже.

– Игорь-то как раз не против, – отмахнулся брат Михаил. – И даже за. Чем больше его страхуют, тем лучше он себя чувствует. А вот ребята… давайте начистоту, отцы: мы боимся не того, что СБ все-таки обратит на нас внимание. Мы боимся даже не того, что у Игоря будет рецидив. Мы боимся Андрея. Лидера. Имеющего цель и увидевшего здесь средства. В общем, я ему довольно откровенно объяснил про наши страхи.

– Даже если мы отправим их отсюда, – сказал владыка Роман, – они все равно начнут. Мы показали им, где копать.

– Но они не уведут наших детей. – Отец Януш долил себе кипятку. Он пил некрепкий. С его сердцем крепкий было нельзя.

– Значит, уведут чьих-нибудь еще. Это такая… дудочка.

– Да и взрослых, – поддержал отец Роман. – Думаю, если пойдет слух, что Андрей ищет соратников, то ему придется устраивать конкурс. Мы тут сидим и возделываем свой сад, как советовали этому… Кандиду. Да-да, я правильно выразился, свой сад. А от нас потихонечку отщипывают здесь кусочек, там кусочек – это не говоря о том, что мы теряем просто по естественному ходу вещей. Не смотрите на меня так, я знаю, что нам обещано, но нигде же не сказано как…

– Мы не бойцы, – возразил отец Януш. – И не должны быть бойцами.

– Но кто-то же должен! – Отец Роман хлопнул ладонью по столу, «самописец» обиженно хрюкнул. – Извини, Ян. Я устал. Заранее устал. После демобилизации сюда возвращался – и чувствовал, что не хочу. Мы все больше и больше превращаемся в секту. А мы же – Церковь.

– И что ты предлагаешь? Влезть в это и погубить все?

– Мы – орден проповедников, – тихо сказал брат Михаил. – Сейчас мы не можем проповедовать на поверхности. Но кто сказал, что нам нельзя проповедовать в подполье?

– Церковь должна стоять вне политики, – гнул свое отец Януш. – Иначе… Мы все знаем, что будет. Потому что уже было.

– Но политика не оставит нас в покое. – Владыка Роман опять потрогал «самописец», отдернул руку, отключил древний агрегат, пошел куда-то вбок, явно забыв и о самоваре, и об ожоге, остановился у края стола. – Вы в подполье. Но я-то нет… и вы же видите, что делают с нами.

– Может, не стоило забирать их?

– Стоило, – решительно сказал брат Михаил. – Дело даже не в паломницах. В Хороброве болтают меньше.

– Болтают меньше. А шевелятся больше.

– Я поговорю с Андреем, чтобы он не искал здесь соратников, – пообещал брат Михаил. – С этим мальчиком можно только в открытую.

– И сколько это может продолжаться? – спросил Роман. – Нам все равно придется решать.

– Это будет продолжаться как минимум до следующего полнолуния. – Брат Михаил встал из-за стола. – Если будет рецидив, охотник на вампиров окажется очень кстати.

Двое обменялись взглядами поверх головы третьего. Если брат Михаил считает, что охотник на вампиров может пригодиться… значит, он не вполне уверен, что справится сам. Или даже, что уцелеет сам.

– И кстати, об охотнике, – продолжал брат Михаил, макая в кипяток пакетик чая. – Он не только ранен – в нем сидит какая-то очень свежая беда.