Текст книги "Мир полуночи. Партизаны Луны"

Автор книги: Александр Ян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Может, я и без субов посмотрю? – предложил Антон. – На каком языке фильм?

– На арамейском. В основном, – сказал Костя, и Антон понял, что он не шутит. Это кто ж снимал на арамейском-то? Реконструкторы какие-нибудь? Сейчас, даже если по университетам всех знатоков собрать, едва на зал наберешь… Что ж это они такие дотошные?

Через пять минут просмотра Антон забыл, что фильм на арамейском и с субтитрами. Через десять минут – что фильм старый и плоскостной. Через полчаса – что фильм. Он забыл обо всем на свете. Его отпустило, только когда фильм закончился. Да уж, сие есть тело Мое…

Он покосился на Андрея – и увидел, что тот сидит, ссутулившись, сжав руки между коленями.

– Я утром на службе в монастыре был, – сказал он, стараясь, чтоб голос звучал ровно. – Я правильно понял, что вот это вот, – он изобразил жест священника, поднимающего Тело, – буквально?

– Правильно, – кивнул Костя. – Вот с того самого инцидента.

– Понятно, – кивнул Андрей и ничего не сказал больше.

Ой, понял Антон. Ой-ой-ой. Убитый учитель и оставшийся в живых ученик. Ночной арест, побои, раны… Тут кто-то смотрел свое, как в старину выражались, кино…

Пока они были поглощены сюжетом, Костя успел прибрать, проветрить комнату и даже протереть пол. Сейчас он опять сидел на кровати и, судя по тому, как напряжены были его плечи, чувствовал себя неловко. На что спорим, подумал Антон, он не знает, как катехизировать террористов.

– Вообще-то, – сказал Костя, – я еще никогда раньше никого не катехизировал. Так случилось, что… ну, когда я сюда перебрался, тут все как бы уже в курсе были. Так что если есть вопросы… Задавайте.

Андрей поднял руку, как в школе.

– Мне все-таки нужно понять, что такое вера. И как так выходит, что народы вырезать можно, а на чужую жену смотреть нельзя. Ближнего возлюбить надо, а бросить этого ближнего на съедение, потому что он не уверовал, – пожалуйста. Подожди. – Он наклонил голову. – Я вижу, что действуете вы иначе, – я не слепой. Но ты же взялся объяснять, как оно работает, вот и объясни. Механизм.

Между ними потянулась пауза – как пыльная паутина с дохлыми мухами.

– Механизм-шмеханизм… Где вы раньше были, ребята? – наконец сказал священник. – Год назад – где вы были? Меня только рукоположили, я был такой правильный попик, и голова у меня была полна правильных слов… И считал я, что если даже мне помочь можно, то… В общем, долго объяснять.

– Костя, а можно бестактный вопрос? – встрял Антон.

– Про это? – Костя щелкнул себя по горлу.

– Ну… в общем… да. – Антон сглотнул. – Ты же не всегда так пьешь?

– Это вы, грешники, пьете, – сказал Костя важно. – А мы, святые люди, умерщвляем плоть алкоголем.

А потом сменил тон на человеческий.

– Нервы у меня шалят. Как сюда приехал, так и начали. Я, понимаешь, когда рукополагался, думал – буду жить среди своих, буду… ну сам понимаешь.

– Не понимаю, – сказал Антон.

То есть кое-что он понимал, но, как видно, хотел убедиться. И был уверен, что Костя ответит. Потому и ответит, что мало Антона знает и не рассчитывает затягивать знакомство. «Эффект попутчика».

– Я среди своих, да, – признался Костя. – Только все «свои» – это гарнизон осажденной крепости, дошло? Ты присмотрись тут к людям. Они не просто живут – они ждут. Смерти ждут, очередной свободной охоты, конца света, чего-нибудь… А ждать и догонять – хуже нет. И никогда не знаешь, что раньше рванет, эти, – он мотнул головой куда-то вверх, – или эти. – На этот раз кивок пошел в сторону окна.

– А… как они могут рвануть? – не понял Антон. – Восстание?

– Это вряд ли. Хотя совсем дальше на запад был случай лет двадцать назад… – Костя принялся мять руками затылок, его тень на стене напоминала перекошенную и очень большую бабочку. – А вот в двадцать первом, представь, год назад всего, километрах в сорока отсюда людям в голову стукнуло, что первого марта Судный день наступит. Есть-пить перестали. Детей кормить, скотину. Саваны шили всем поселком.

– И… что?

– Ничего… Владыка приехал, наорал на них. Прошло. Потом стыдно стало. Половина в город и по соседним деревням разбежалась. Вот такая у нас оперативная обстановка.

– Что-то мы отвлеклись, – после короткой паузы сказал Андрей. – Ладно, ты не большой спец в богословии, да и не это мне важно. Важно то, что ты сделал. Я не спрашиваю как – наверное, это необъяснимо. Но ты хотя бы можешь сказать, что ты чувствовал?

Костя смотрел на него некоторое время, а потом ответил медленно и веско:

– Я чувствовал, что сейчас вот-вот в штаны наложу. Потому что передо мной высокий господин, который нацелился пожрать напоследок, а за моей спиной – пацан пятнадцати лет. И если что, мне варка брать врукопашную, а к этому, поверь, даже в морпехах не готовят. Как мне в голову пришло экзорцизмом заняться – я сам удивляюсь, а молиться я начал с великого перепугу, потому что какие у меня были шансы, ты сам понимаешь.

Андрей улыбнулся, и это не ускользнуло от Костиного внимания.

– Я смотрю, ты уже выводы кое-какие сделал, – сказал священник. – Может, поделишься?

– Насколько я вижу, ты переподчинил свою волю Богу, Он сделал через тебя чудо, после чего ты снова стал собой. Ну, я не в курсе, насколько собой прежним, – я ж тебя раньше не знал. Но, во всяком случае, ты не похож на жизнерадостного зомби, который ходит и распевает псалмы. Ты совершенно нормальный парень, и, если ваш Бог работает именно так, меня это устраивает.

– Так… – Костя посмотрел на него так, как, наверное, смотрел на новобранцев, будучи сержантом. – Это дело нужно разъяснить, но я чего-то не готов… Поэтому на сегодня все. Предлагаю чего-нибудь съесть. Имеются гречка и ковбык.

– Ковбык? – не понял Антон.

– То, что у нас, москалей, называется «зельц», – пояснил Костя.

* * *

Постоянной работы для них в селе не оказалось, да и на временную брать чужаков никто особенным желанием не горел, но отец Роман надавил на какие-то рычаги, и через неделю коммуна Хороброва заключила контракт с «Антоном Беспаловым» и «Андреем Новицким» на профилактические противопожарные работы. Необходимо было спилить сухостой в деревне и лесополосах вокруг нее, выкорчевать пни и вывезти валежник.

Начальником их маленькой бригады был дед Тымофий, обладатель маленького трактора «Архар». Функция деда Тымофия сводилась к тому, чтобы привезти работников «на мисце», показать участок работы, после чего расстелить на сухом и теплом месте старое пальто и задремать на нем.

Андрея с Антоном такое положение дел устраивало совершенно. Их никто не торопил, не ставил конкретных сроков и норм выработки, рабочий день начинался около десяти, когда к их дому подъезжал бригадир на «Архаре», и заканчивался, когда они хотели сами. В обед приезжала на велосипеде баба Галя, супруга деда Тымофия, привозила термос с однообразной, но вполне вкусной и сытной пищей – либо картошкой со шкварками, либо варениками с той же картошкой и теми же шкварками. Деду Тымофию она, кроме этого, привозила «норму» – маленькую плоскую фляжку. Иногда к корчевщикам присоединялся Костя – дед Тымофий в таких случаях старался спровадить его до обеда, чтобы не делить «норму» на двоих.

Поначалу шло ни шатко ни валко – Антон неумело обращался с топором и легкой вибропилой, а за джиг-пилу ему Андрей и браться не давал; сам же он быстро уставал и начинал задыхаться. Но прошла еще неделя, Андрей окреп, а Антон обнаружил с удивлением, что на корень или сук толщиной в свою руку он тратит теперь не больше четырех ударов топора. Андрей учил, как двигаться, в какой момент прилагать максимальную силу, как концентрироваться, как использовать мгновения для отдыха. В качестве моральной поддержки рассказал исторический анекдот про самурая, которого Цукухара Бокудэн заставил колоть дрова, чтобы отработать силу удара. Ну и другие исторические анекдоты – опять же в основном про самураев.

Антон после такой физической и моральной закалки ложился спать вымотанным и мечтал о воскресенье. А когда оно пришло, ни свет ни заря заявился Костя и поднял юношу, чтобы ехать в храм.

Храм в Конюхах был старый, чуть ли не пятисот лет. Покой царил в его золотых стенах, покой и вековой запах ладана, въевшийся в дерево. Иконы огромными глазами смотрели сквозь прорези окладов. Люди входили торжественные, нарядные, мужчины снимали шапки и медленно крестились, женщины поправляли платки и крестились быстро, но плавно.

Женщин было существенно больше. Где-то две трети.

Пока Антон осматривался, Костя пропал. Потом появился – одетый в красное, шитое золотом, как на старинных картинах. Антон даже не узнал его поначалу.

– Благословенно царствие Отца и Сына и Святого Духа и ныне и присно и во веки веков! – торжественно нараспев провозгласил Костя.

Слуха у него не было совершенно. Он это компенсировал голосом. Если он сейчас добавит «налево, кругом!», подумал Антон, то никто, наверное, даже не удивится…

От этой мысли стало смешно, и Антон закусил губы. Торжественность момента спас хор. «Ами-инь!» – Пять или шесть слаженных женских голосов подлетели к куполу и пролились оттуда золотым дождем.

И тут что-то произошло. Антон не мог этого объяснить даже себе – но он вдруг почувствовал себя… нет, не как дома – потому что дома так себя никогда не чувствовал. Он хотел так чувствовать себя дома – но никогда не получалось, разве что давно-давно, в далеком детстве…

Поэтому он ощутил укол обиды, когда прозвучало:

– Оглашении,[88]88
  Оглашенный – то же, что катехумен. Правила древней церкви позволяли оглашенным присутствовать только на литургии Слова и на проповеди, перед началом Евхаристической литургии они должны были покидать храм. Отсюда «метаться как оглашенный» – то есть как человек, который прозевал момент призыва и теперь суетится в поисках выхода.


[Закрыть] изыдите!

То есть нет – для него эти слова остались бы в потоке других малопонятных старославянизмов, если бы вокруг не начали шушукаться и оглядываться.

Антон оглянулся тоже и успел увидеть спину Андрея, покидающего храм.

После службы террорист перехватил его у калитки.

– The thing I could never understand is why they have to turn the Holy mass into Beijing opera…[89]89
  Чего я никогда, наверное, не пойму – так это зачем превращать богослужение в Пекинскую оперу… (англ.).


[Закрыть]

– Ты как здесь оказался?

– Стреляли. – Андрей усмехнулся. Видимо, тут была какая-то шутка, которой Антон не понял.

– Привет! – окликнул их Костя, появившийся из-за угла. – Ты чего из храма убежал?

Это снова был прежний Костя – грубоватый, нахрапистый, помятый, с наслаждением смолящий крепкие сигареты и… да, не очень свежепостиранный. Так он что, с самого начала Андрея заметил?

– Но ты сам сказал – «оглашенные, изыдите», или я опять что-то неправильно понял? Было же «изыдите»? То есть я бы пропустил, наверное, но раз уж услышал…

– Не морочь голову. Антон же остался, ты сам видел. Это уже тыщу лет формальность.

Террорист наклонил голову.

– Ты извини, но зачем бы я стал тебе врать? Я, – объяснил он, – не знаю, что у вас формальность, а что нет. А вот правила стараюсь выполнять, потому что себе дороже. Ты же в армии служил – так у нас то же самое, только хуже.

Костя вздохнул. Спокойно.

– Как рука? Разрабатываешь? Скоро вокруг Хороброва ни одного сухого дерева не останется?

– Стараемся.

Они пошли по улице.

– Костя, у Андрея тут вопрос по литургике, – ехидно сказал Антон.

– Какой еще вопрос?

– Ему интересно, обязательно ли превращать богослужение в Пекинскую оперу.

– А в дыню получить ему не интересно?

– А тебе не слабо? – сверкнул глазами Андрей.

– Меня смущает, что ты калека однорукий. Ничего, через недельку оклемаешься, и тогда я тебе припомню.

– Если всю память не пропьешь.

– Я завязал.

– Давно?

– Сегодня. Мужик, ты себе не представляешь, что это такое – просыпаться утром со страшного бодунища и вспоминать, что сегодня воскресенье и тебе идти служить. Все, теперь и навсегда – ничего крепче пива.

– Так ты в монастырь? За пивом?

– Я до монастыря не доживу. – Священник смял окурок и решительно зашагал в сторону обнаружившейся на углу бакалейной лавки. – Идите, я тут… задержусь.

Прошла еще неделя. Сухостоя вокруг Хороброва действительно не осталось, а Антон окончательно врубился в местную систему.

Старинных церквей, конечно же охраняемых как памятники культуры, в окрестностях было штук шесть. Все находились на содержании местных коммун, все были действующими. Формально они подчинялись воскрешенскому епископу в Тернополе, фактически – владыке Роману, в миру – участковому врачу. Во всех шести служили местные священники, плоть от плоти своей паствы. У Кости своего прихода не было – он подменял то одного, то другого, когда тот не мог служить по болезни или должен был куда-нибудь уехать. И спасибо, что хоть так.

Епископ Роман ничего не пытался менять, потому что откровенно дожидался, когда Костя войдет в предписанный канонами возраст, чтобы поставить его своим заместителем. У Романа были далеко идущие планы – выжить воскрешенцев из Зборова и Золочева. Что Костя тут пропадал потихоньку – этого добрейший Роман Викторович не замечал и замечать не хотел. Нет, он, конечно, знал про Костины пьянки и регулярно устраивал выволочку ему и головомойку тому из местных пастырей, кто поил его до бесчувствия, но мысль о том, что Костя просто не годится для сельской жизни, в голове у него не умещалась. Костя ведь был деревенским парнем, вологодским ковбоем – отчего бы ему и здесь не прижиться? А то, что Неверову и под Вологдой не усиделось, – это владыка почему-то игнорировал.

Деревня Хоробров стояла среди других особняком. Нет, и здесь люди вместо «здравствуйте» говорили «слава Йсу», и здесь хранили святую воду с последнего Водохреща и сухие травы с последней Троицы, что, согласитесь, никаким законом не возбраняется, но здесь не было церкви – ни старинной, ни современной, никакой. И местные жители не ехали и не шли, принарядившись, в те деревни, где церкви были, а собирались в местной же школе. Каковую местная милиция в это время обходила десятой дорогой, чтобы случайно не увидеть лишнего.

Антона восхищало то, как среди всего этого быстро и ловко научился ориентироваться Андрей. Чужак же чужаком, да еще и по речи заметен, а встал, врос – и всех по именам знает, и у кого что болит… и отвечают же ему. Не как здешнему, но как почти своему. Этому нужно было учиться, и Антон учился – всему, сразу.

В общем, очень насыщенной оказалась неделя… А утром воскресенья Антона разбудили топотня, возня и какие-то странные звуки: бух… бух… бац… ДЫЩ!

Антон сел, расстегнул спальник, продрал кое-как вежды и высунулся в соседнюю комнату. Нас что, наконец-то местные бить пришли? – подумал он спросонья.

Нет, там были не местные. Там наматывали медленные круги друг против друга Костя и Андрей. Оба голые до пояса, оба в боксерских перчатках. Из-за перчаток звуки и разнились между собой: глухое «бух» получалось, когда удар приходился в блокирующую руку, чуть более звонкое «бац» – когда он приходился в перчатку, а «дыщ!» обозначало попадание в корпус. Антон заметил, что Костя почти не задействует левую.

– На чем я теперь держусь, – тихо сказал Костя, наступая (бух-бух, бац-бац!), – так это на том, что Бог есть любовь.

– Если это любовь, – назад Андрею отступать было некуда, и он отходил по кругу влево, прощупывая (бац-бац!) Костину оборону, – то с моим пониманием любви это ничего общего не имеет. Доброе утро, Антон…

– Ну и почему это (бац-бац!) меня должно парить? Ты спросил, как я это (бух!) ощущаю. Вот так и ощущаю!

Бац-бац-бух-ДЫЩ! Костя согнулся пополам и задышал ртом.

– Извини. – Андрей тронул его за плечо.

– Ничего. Сам брюхо запустил. – Костя, морщась, выпрямился. – Доброе утро, Тоха.

– Воскресным утром нет ничего лучше мордобоя. – Антон изобразил жизнерадостную улыбку. – Мы в школу идем или нет?

– Сейчас только восемь. – Андрей вытер пот. – Служба в одиннадцать. Продолжим?

Костя поднял руки, прикрывая голову и корпус, попружинил на носках, поманил Андрея перчаткой. Тот начал атаку. Бух-бух, бац-бац-бух-ДЫЩ!

Андрей блок-то поставил, но уйти не успел, так что оказался в углу вместе с блоком. Теперь уже он упал на колено, часто дыша через рот.

– Я рану задел? – обеспокоенно спросил Костя.

– Нет, – выдохнул Андрей. – Но мне туда отдалось.

– Епрст… рановато тебе спарринговать все-таки. – Священник протянул террористу руку. – А с лицом у тебя что?

Антон был уверен, что Костя и раньше это заметил, но стеснялся спросить.

– На мотоцикле покатался неудачно.

– В Зальцбурге?

Андрей поднял на него глаза и покачал головой.

– Все-то вы знаете, везде-то вы побывали…

– Это правда, что ты отца Януша просил послать с тобой священника?

– Да. Только он не хочет, и незачем к этому возвращаться.

Костя потер перчаткой бороду и спросил:

– А если бы я пошел?

Террорист слегка выпятил нижнюю губу.

– Ты серьезно?

Костя немного рассеянно кивнул.

– А тебя отпустят?

– Без особой радости, – признался Костя. – Но куда они денутся? Я же не раб галерный.

– Ты подумай как следует. Католикам терять нечего, они и так на нелегалке. А ты… ты просто жизнь свою перечеркнешь, и все.

– Это моя жизнь. Что с ней делать – я сам решаю. А думал я три недели. Сколько вы еще здесь пробудете?

– До полнолуния самое меньшее – я Игорю пообещал. Ты, кстати, зря к нему не заходишь, он о тебе спрашивал.

– Зайду на днях, – буркнул Костя.

– А чего откладывать. – Андрей снял перчатки, взял со стула чистую майку, чтобы идти в душ. – Вот сполоснемся и двинем прямо сейчас.

…Если судить по тому, что брат гвардиан называл садом, в тихом омуте у Михаила должны были водиться не черти, а какие-то их предпредыдущие еще кистеперые разновидности. Антону состояние и настроение растительности живо напоминало картинку из учебника биологии – «папоротники, хвощи и плауны». Хотя на самом деле хвощей и плаунов на участке не имелось, а вот роскошный папоротник – хоть сейчас заводи для него ночь Ивана Купалы – рос прямо посреди малинника, и бешеная, на голову выше Цумэ, гвардианова малина почему-то его не глушила. Между деревьями тянулись, развеваясь, какие-то длинные плети и метелки, стелились эпических размеров лопухи – корни у них оказались не просто съедобными, но и вкусными, а розовую черешню от белой отделял непроходимый барьер из высаженных вперемешку и разросшихся кустов смородины (сказал Игорь) и крыжовника (узнал сам). Отличить розовую черешню от белой было очень просто. Розовая стояла в розовом дыму, а белая – в светло-желтом. А вот запаха черешни было не различить. Из-за мягкой и в меру снежной зимы весна выдалась ранней и теплой – и на неделю раньше положенного зацвела высаженная некогда по периметру сада вишня, и сад улетал к небу, а в центре, почти рядом со сторожкой стояли углом три старые, но еще никак не дряхлые вишни-«склянки» – огромные шарообразные розовые кроны. А сирень вокруг здания еще не зацвела, и это было правильно, потому что отойдет вишня, отойдет слива и наступит время сирени и жасмина.

Они сели на траву кружком, почти касаясь друг друга ногами, и было во всем этом что-то очень детское из старых-престарых книг о таких вот запущенных местах, где дети играют в придуманные страны («папонты пасутся в маморотниках…»). Как-то даже не верилось, что разговор пойдет о настоящей войне, настоящих предательствах и смертях.

Костя закурил и обратился к Андрею:

– Рцы. В смысле – излагай концепцию, командир.

Андрей сидел как в додзё: спина прямая, руки лежат на коленях.

– Я живу, чтобы драться с варками, – сказал он. – Я боевик подполья – им и останусь. Но, во-первых, текущее состояние дел – полное отсутствие перспективы. Террор не меняет ситуацию в обществе, даже косвенным образом работает на варков. Это надо менять. А во-вторых, и это сейчас важнее, – в подполье дыра, и хорошо, если просто дыра. Ростбиф – мой учитель – оставил мне что-то вроде завещания. Я хочу его выполнить. Мне кажется, что с тем, что я узнал здесь, я могу попробовать. Но это – задача-максимум. Задача-минимум – расчистить место. Выловить штабную крысу и убедить штаб либо принять мой план, либо разойтись.

– Не слабо, – кивнул Костя, давая прикурить Цумэ. – Как здесь говорят – дай Бог нашому телятi та й вовка з'iсти?[90]90
  …дай Бог нашему теленку волка съесть? (укр.).


[Закрыть]

– Як не з'iм, так понадкусюю,[91]91
  Если не съем, так понадкусываю (укр.).


[Закрыть] – в тон ему ответил Андрей.

– Но это стратегический план, так? А тактика на ближайшее время?

– Сначала установить связь с одним человеком. Проверить базу; если она сгорела – найти и обустроить другую. Потом – подготовка группы. Потом будем ловить крысу.

Игорь с удовольствием бы смотрел вверх, на текущие, плавящиеся кроны, но солнце было слишком ярким – даже через темные очки. На Андрея ему смотреть не хотелось. Даже опять-таки через очки.

– Во-первых, – сказал он, выдергивая из земли длинную травинку, – кто сказал тебе, что крысу будет легко найти? Во-вторых, кто сказал тебе, что она одна? В третьих, кто сказал тебе, что это вообще крыса? И в-четвертых, кто сказал, что с тобой захотят поделиться властью?

– Крысу можно найти. Подробности операции знали несколько человек. Могло просочиться к считанным людям вокруг этих нескольких. Кроме них нас мог спалить тот, кого я хочу найти первым, – друг Ростбифа, такой же командир группы.

– Мастер Винду, – тихо сказал Антон.

– Да, мастер Винду, – согласился Андрей.

– Андрей, – Игорь чуть ли не впервые обратился к нему по имени, – кандидатов больше. Много больше. Я не знаю, как оно у вас устроено, но людей-то я во всех видах повидать успел. Кому-то что-то поручали, кто-то что-то сказал, кто-то кому-то пожаловался… и у СБ уже полная картина. В какой-то человеческой войне одна сторона протокол совещания Генштаба другой получала через три часа – а в Генштабе не было ни одной крысы вообще. Уборщицы, шифровальщики – шушера. И если ты просто начнешь охоту… если мы просто начнем охоту, мы парализуем подполье к чертям и кончится это тем, что нас пристрелят, люди вздохнут с облегчением и все пойдет как раньше.

Эней снова издал долгий вздох и потер зажившую рану.

– Никто никому не сказал. Ростбиф и… тот самый, который Винду, – они создали совершенно автономные группы. Обеспечение свое собственное. Разные есть способы добычи денег, железа и серебра. А про «Крысолова», про наш новый проект, информация дальше штаба не пошла, они боялись этого плана, боялись, что просочится вниз. Хотя подождите, вы же не знаете, что у кого как принято. До этого убивать людей было запрещено. У нас запрещено, в ОАФ. Железное правило было. То есть, конечно, охрана из людей, предатели из наших – это само собой. Но целью акции человек быть не должен, так давно решили. Это всякие отморозки из «Шэмрока» и «Роттенкопфен» людей подрывают, мы не такие. И тут Ростбиф предложил отстреливать тех, кто готовится к инициации. А штаб не смог пойти против, потому что это… это был Ростбиф. Но дальше вниз эту идею не пустили, до успеха. А о цели первой акции знали максимум четверо. И у двоих не было никакой возможности нас сдать. Вернее, сдать нас вот так. Мы бы по-другому сгорели.

– Тогда, – сказал Игорь, – нам нужна приманка. Затравка. Какая-то информация, на которую клюнет. Чтобы связи сразу обозначились.

– А у нас есть такая приманка, – невинно улыбнулся Антон.

– Я? – поинтересовался Игорь, заканчивая оплетать следующую сигарету травинкой. – Не пойдет. Думаю, что в штабе если не знают о таких случаях, то хотя бы слышали. И предпочтут отмести.

– Я, – сказал Эней. – Приманкой мне быть не впервой.

– Не-а, – покачал головой Антон. – Приманкой будет Ростбиф.

– Он же вроде умер? – не понял Костя.

– Он умер. Но об этом точно, совсем точно, знаем мы. А им об этом знать неоткуда, так?

– Ну и что это нам даст? – поинтересовался Игорь, для которого Ростбиф был только именем.

– Вообразите себя человеком, который сдал группу Ростбифа, – Антон чуть прищурился. – Вообразите, что к вам приходит его лучший ученик и боец – Андрей…

– Эней, – поправил Андрей, и все разом посмотрели на него. – Мой рабочий псевдоним – Эней. Дальше, Антон.

– Да. Приходит Эней и говорит, что его учитель жив и землю роет, чтобы найти крысу. Ваша реакция?

Игорь подумал.

– Зависит от того, какая я крыса… Глупая побежит за защитой в СБ. Умная побежит в штаб. Совсем умная никуда бежать не будет, но кого надо проинформирует. Этот Винду – коллега или друг?

– И то и другое.

– Тогда он должен встретиться со старым товарищем и попытаться вправить ему мозги, если он против. Или присоединиться, если он за. А вот ни бежать, ни информировать ему не положено. И если он… мы получим крысу и сможем разматывать клубок дальше. А если нет – нас станет больше, и информации добавится.

Эней кивнул на это как-то самоуглубленно и рассеянно. Похоже, ему пришла в голову мысль, которая до того не приходила, и теперь он ее усиленно думает, и по всему видно – мысль эта нелегка.

– А у этого… Винду… у него как, группа есть? – спросил Костя.

– Есть… конечно, – рассеянно сказал Эней. – И вообще он не Винду, это… была наша с Ростбифом шутка. Он «новый европеец», черный, как из эбонита вырезан, и лысый. Один в один магистр Винду, еще и с мечом. Его зовут Франтишек Каспер, настоящее псевдо у него – Пеликан. Группа из четырех человек, он – папа. Так говорят. Руководитель группы – папа, связник – мама, взрывник – сын или дочь, боец – брат или сестра. Обычно руководителю местной секции сообщают – прибыла семья: папа, мама, брат и сестра…

– То есть Ростбиф был твой «папа», а ты – его «брат», – уточнил Игорь.

– Угу.

– Веселая семейка. Инцест один. Послушай, тогда получается, что вас мог сдать руководитель местной секции…

– Не мог, – отрезал Эней. – Он мог спалить нас самих. Но была еще подстраховка – группа поляков. О них даже я не знал, понимаешь? Даже я. А их тоже нашли.

– Ясно. Значит, местных вычеркиваем, в объектах первой очереди остается Пеликан и его… семья. Что ты можешь сказать о них?

– Пеликан – мой учитель, – неестественно спокойным голосом сказал Эней.

– В каком смысле?

– Он учил меня обращаться с оружием. И не только.

– Это плохо. – Игорь закурил наконец. Запах горелой травы ему, кажется, совершенно не мешал.

– Это плохо, только если он действительно крыса. Но я не верю, что это он.

– Потому что этого не может быть?

Андрей поморщился…

– Да. Но про поляков он тоже знать не мог. Если дядя Миша не сказал мне, он не сказал и ему. Каспер не мог знать, и ему нечем было их отследить. Некем.

Он… часто спорил с дядей Мишей. Ростбиф считал, что в хозяйстве любая веревочка сгодится, а Пеликан, он не со всеми был готов иметь дело. У него не было контактов ни среди крайних левых, ни среди крайних правых.

– Тактика, хлопцы, тактика, – напомнил Костя. – Куда мы двинемся? Как? Где будем искать того человека? Где, извините грубый прагматизм, гроши возьмем?

– Деньги на затравку есть. База тоже есть. Первое дело – перебраться через границу всем цирком.

– Стопом? Парами? Как разобьемся?

– Священник должен быть в паре со мной, – сказал Игорь.

– Нет, – возразил Эней. – В паре с тобой буду я.

– Твои похороны, – фыркнул Игорь.

– Никаких похорон, – сказал Костя. – В паре с Игорем иду я. Или ша, никто никуда не идет. Командир, ты что, и у католиков на уроках спал? Если мы будем мыслить по-старому, лучше ни с чем не затеваться вообще.

Все замерли в напряженном молчании. Эней стиснул ножны-трость так, что пальцы побелели, а потом разжал руку и сказал:

– Да. Я был не прав.

– Слушайте, – сказал Антон, – а почему парами-то? Почему не вчетвером? Муж, жена, брат, сын-подросток… – Он улыбнулся. – Семья…

– И кто у нас будет женой? – покосился Костя. – Спичку потянем или посчитаемся «эники-беники»?

– Не в этом дело, – отмахнулся Эней. – А в том, что на всех точках есть наши с Игорем данные, все, что они могли собрать. Включая генматериал – на меня. Я там в мотеле его много оставил. Накроют одного – накроют всех. А парами легче смываться.

Вот, значит, почему он не стал настаивать на том, чтобы идти в паре с Игорем.

– Я тут карту скачал. – Эней достал Антонову планшетку, ткнул пальцем в метку на рисованном глобусе. – Долгих бросков делать не будем. Красное – Жовква – Рава-Русская – Томашув-Любельский. В каждом городе встречаемся и обсуждаем лучший маршрут на завтра. До Красного я уже просчитал. Можно трассой – сначала шестнадцать-один, потом – М-двенадцать. Можно автобусом до Зборова, а там до Красного электричкой. Значит, транспортом идет ваша пара. Потому что… Потому что вот.

Он показал на Игоря, незаметно поникшего в траву. Только что полулежал, опираясь на локоть, и, подтянув длинные ноги, принимал оживленное участие в обсуждении – и как-то внезапно, словно подстрелили, заснул, спрятав лицо в лопухи и закрыв руками голову.

– Все, готов, – вздохнул Костя. – Боролся, сколько мог. Да, только транспортом.

– И, – сделал вывод Антон, – встречу можно назначать только между нашей ночевкой и вашей дневкой. Щель – между семью и одиннадцатью вечера и пятью и десятью утра?

– Вечером лучше, – сказал Костя. – Вечером он бодрее.

– Я подключусь и посмотрю расписание. – Антон поднялся.

– Давай, – одобрил Андрей. – А мы с Костей сейчас отнесем его к гвардиану. А то он и не заметит, как его муравьи съедят.

Костя взял Игоря под мышки, Андрей – под коленки. Он был не столько тяжелым, сколько громоздким – безвольные руки и ноги мешали, голова болталась. В гвардиановой каморке Игоря уложили на отведенный ему топчан, застеленный одеялом и спальным мешком.

– После непродолжительной гражданской панихиды тело было предано земле, – не удержался Антон.

– Тоха, – выдохнул Костя, – нашему кумпаньству и одного данпила с извращенным чувством юмора хватит с головой.

– Еще неизвестно. – Андрей вытер лоб. – Ему нужно пережить еще одно полнолуние. Ты забыл?

* * *

Обязанности в полнолуние распределили так: брат Михаил занял стратегическую позицию снаружи часовни, на крыльце, Эней – стратегическую позицию внутри, на скамье у двери. Он сначала хотел наоборот, но Игорь настоял именно на таком раскладе, без обиняков объяснив:

– Он опять разговаривать со мной будет. А он меня уже достал.

– Замучил я его, – проворчал брат Михаил, – задрал… что там еще, Игорь?

– Там нецензурно, – отозвался Цумэ. – А здесь святое место, я не могу.

– Ты думаешь, Всевышний услышит нечто принципиально новое для себя? – задрал брови монах.

– Я думаю, что с тем же успехом Всевышний может прочесть мои мысли, в том числе и те, для которых даже мата не хватает, – парировал Игорь. – И передать их тебе, брат Зануда. Непосредственно в мозг.

«Брат Зануда» оскалился в коротком смехе и покинул часовню. Игорь и Эней остались одни – Игорь у алтаря, на первом ряду, Эней у самой двери.

Эней сел на лавку, чувствуя себя полным болваном.

– И… что мне делать? – спросил он.

– Хочешь – молись вместе со мной, – пожал плечами Игорь. – Хочешь – не молись. Вот спать я решительно не рекомендую.

– Хорошо. – Эней откинулся на стену и вытянул ноги.

Его предупредили, что может случиться всякое. Игоря попытаются вернуть, и весьма решительно попытаются. И чем упорнее будет сопротивление, тем яростнее атака. Может быть, предупредил брат Михаил, попытаются напасть и на самого Энея. Не физически, хотя физически тоже могут.