Текст книги "Мир наизнанку"

Автор книги: Александр Соболь

Соавторы: Валерий Шпаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Герольд сделал паузу, и густой, плотный гул, почти стон, пронесся над трибунами – так отреагировали зрители на раскрытие инкогнито императорского бойца, потому что мало кто знал это заранее. Имя же Глезенгх'арра, злобного и страшного полудемона-получеловека, знали все. Им пугали детей от Красной пустоши до Заоблачного хребта, его именем проклинали врагов, никогда не произнося его к ночи. Когда шесть магов-гранд-магистров – по два от каждой великой магии – поймали Глезенгх'арра и заточили его в магический пентаэдр, тысячи людей вздохнули спокойно, избавленные от страха попасть на ужин монстру.

Имперский суд приговорил мерзкое и опаснейшее существо к казни, но сам Император, с помощью магов лишив Глезенгх'арра демонических свойств, отсрочил исполнение приговора на неопределенный срок и содержал полудемона в одной из самых мрачных своих темниц, словно дожидаясь момента, когда тот ему пригодится. И – дождался, как ему показалось.

Трудно сказать, что двигало Императором – алчность ли, азарт или стремление к победе любой ценой. Но дал он маху, и то немалого, потому что еще ни разу авторитет и популярность монарха в народе не падала столь стремительно и не низверглась столь низко. За считанные заны публика на трибунах из разношерстной, разноликой и разнокастовой толпы превратилась в единый организм, тысячи дыханий слились в одно, тысячи сердец забились в унисон, и даже в гладиаторской Рангар ощутил ток любви и поддержки.

...Герольд еще говорил что-то, но слова пролетали мимо ушей Рангара, сейчас он слушал и внимал только этому потоку, и ему казалось, что в плотной огнистой массе, вливавшейся в него, он различает знакомые солнечные ручейки...

На желтовато-белый круг Арены Рангар вышел первым, встреченный бурей приветственных возгласов. Судьи едва ли не обнюхали его оружие и доспехи, долго мяли в руках чудо-кольчугу, пробовали и на ощупь, и волшебной палочкой-индикатором черное трико. И, не обнаружив ничего запретного, важно дали разрешение на их использование. И взоры зрителей вновь обратились к выходу из туннеля, откуда должен был появиться соперник Рангара, и вновь тишина опустилась на амфитеатр... но теперь нечто зловещее чудилось в ней, и Рангар ощутил, как что-то муторное и холодное шевельнулось в груди.

И в это время четверо темнокожих гигантов-варийцев вынесли на Арену огромную клеть из стальных прутьев толщиной с руку Рангара, на полу которой темнел какой-то бесформенный ком. Приглядевшись, Рангар понял, что это плотное темное покрывало, под которым таится живое существо.

Стон-вздох пронесся над трибунами.

Варийцы, поколдовав над массивным замком, отворили створки дверей из толстых стальных плит, и темный ком словно выпрыгнул из них – настолько быстрым получилось движение. Затем накидка взметнулась вверх и рваным облаком опала на клеть.

И тут Рангар впервые увидел своего противника.

Увидели его и зрители, и уже не вздох, а короткое сдавленное "А-ах!" выплеснулось из амфитеатра. Хотя в этом звуке слышалось скорее удивление, а не страх.

Существо, отдаленно напоминающее человека (а скорее невероятную помесь человека и паука), имело неприятный, мучнисто-белесый цвет кожи, маленькое туловище и голову, но непропорционально длинные конечности, у которых при этом было как минимум на один сустав больше, чем того требовали стандарты человеческого тела.

Рангара охватило едва ли не разочарование, однако его острые глаза разглядели под белесой кожей упругие канаты мышц, а на пальцах рук и ног огромные кривые когти, отсвечивающие почему-то как металл, а не как кость. А когда существо подняло голову и посмотрело на Рангара, он непроизвольно вздрогнул, казалось, сама смерть взглянула на него своими светящимися мертвенным красным огнем глазами.

Но то, что его дела совсем плохи, Рангар понял через мгновение, когда монстр, сделав едва уловимое движение, очутился вдруг сразу в центре Арены. Точнее, так показалось зрителям, потому что Рангар это движение поймал, но даже для него это было трудно – Глезенгх'арр двигался едва ли не быстрее самого Рангара. И снова что-то холодное и муторное шевельнулось под сердцем, и оно на миг сжалось, как перед прыжком в темноту.

Вот так-то, друг Рангар, мысленно к самому себе обратился он, вот ты и поимел достойного соперника. Точнее, заимел. Кто кого поимеет, станет ясно очень скоро... Рангар знал, что бой не будет долгим. Поединки бойцов, которые могут двигаться _настолько_ быстро, долгими не бывают.

Глезенгх'арр был абсолютно гол и не вынес с собой никакого оружия. Судьи смотрели на него с заметным страхом и растерянностью, изредка поглядывая то на ложу Императора, то вслед дюжим варийцам, покидавшим Арену с клетью.

– Вы, очевидно, удивлены отсутствием оружия и доспехов, – неожиданно чистым и звучным баритоном произнес монстр, правильно и четко произнося слова. Это произвело впечатление столь противоестественное, что судьи отшатнулись, как от удара, а из десятка тысяч зрительских глоток вырвался сдавленный возглас. Ситуацию усугубило то, что Глезенгх'арр говорил, почти не разжимая тонких, как ленточные черви, губ, к тому же голос шел как бы и не от его головы, а вообще непонятно откуда. – Хочу не только уверить, но и убедить досточтимых судей, что оно мне не потребно.

В звучном голосе монстра прозвучала столь неприкрытая издевка, что судьи отшатнулись от него вторично. А затем случилось вот что: Глезенгх'арр вдруг исчез в том месте, где стоял; скользящая белая тень мотнулась к уже вносимой в туннель клетке; с быстротой, практически не воспринимаемой обычным глазом, выбросилась вперед длинная многосуставчатая рука со страшными серповидными когтями... и четыре глубокие борозды чуть ли не насквозь пропороли толстую сталь дверей клетки.

Не успели зрители и глазом моргнуть, как Глезенгх'арр уже стоял на прежнем месте. Трибуны исторгли стон ужаса – наконец-то и там поняли, на что способно это чудовище. Более кого бы то ни было оценил это Рангар, и из-за изрядно прохудившейся завесы в памяти всплыли слова: машина смерти. Это определение в полной мере было применимо и к нему, особенно если вспомнить его кровавый путь на Коарме. Но, пожалуй, гораздо в большей степени оно подходило этому полудемону. Он вспомнил, что ему говорил о Глезенгх'арре Алькондар, вспомнил обрывки слышанных в кабачках и тавернах разговоров, насквозь пропитанных ужасом, и мысль, беспощадная в своей очевидности, пришла к нему: остановить одну машину смерти может только другая. А еще лучше, если столкновение между ними уничтожит обе машины. Вот только одна из них уже не была собственно машиной, потому что в ее сердце отыскалось место и для дружбы, и для сострадания, и для нежности, и для любви. Оно было малым вначале в общем масштабе, это место, и чувства носили утилитарный, прикладной характер, подчиненные одной, жестко запрограммированной задаче, но затем масштаб вдруг сломался, а скорее, тот маленький уголок в его душе чудесным образом раздался вглубь и вширь, вытесняя все остальное и потеснив даже программу, и машина смерти превратилась в человека.

Человек против машины смерти, подумал Рангар, и вдруг улыбка, легкая и солнечная, тронула его губы, почти такая же, какую увидели свидетели его самого первого боя в Лиг-Ханоре с Черной Маской, только та улыбка была улыбкой веселого осознания собственного превосходства, а эта – улыбкой мудрости. И десятки тысяч зрителей, страстно желавших победы человеку, увидели эту улыбку, и теплая волна надежды согрела их сердца. Но хмурились профессионалы Дайн и его друзья, и тяжело было на душе знавшему толк в искусстве поединка Карлехару, и отчаяние рвало сердце Фишура, единственного, пожалуй, человека на трибунах, способного объективно оценить боевые возможности обоих соперников... И все больше мрачнел гранд-маг Ольгерн Орнет, вся магическая мощь которого не способна была пробить плотный туман, скрывавший ближайшее будущее двух бойцов... И молчаливые слезы катились по щекам Лады, за короткое время из провинциальной девушки превратившейся в опытного, много повидавшего воина, познавшего жизнь и смерть, но не утратившего пылкости и любви.

Тем временем судейский триумвират слегка оправился от шока, и арбитры приступили к жеребьевке видов оружия. И тут слепая судьба улыбнулась монстру. Голос главного судьи слегка дрожал, то и дело сбиваясь на фальцет, когда он объявил, что право выбора оружия – одинакового для себя и соперника – выпало Глезенгх'арру. И тут же раздался баритон монстра:

– Я уже сказал, что в любом случае буду драться без оружия, поскольку оно не увеличит моих сил. Теперь пусть и мои досточтимый противник поступит так же.

Вот так, подумал Рангар и почему-то оглянулся на аккуратно сложенные доспехи и оружие, вот так-то...

И тут чей-то громкий голос донесся из ложи, примыкавшей к императорской:

– Высокие судьи! Прошу справедливости! Учитывая естественное оружие бойца Глезенгх'арра, которое он только что всем нам столь впечатляюще продемонстрировал, прошу вашего соизволения на ношение моим бойцом кольчуги, которая, как вам известно, собственно оружием не считается!

Это произнес Алькондар. Он вскочил на ноги, глаза его горели, лицо было красным. Император сердито покосился на него, однако промолчал, памятуя о сугубо конфиденциальной беседе, происшедшей накануне поединка.

Трое судей, сблизив головы, начали обсуждать просьбу Верховного Мага. По закону никто не мог отменить решения, которое они сейчас примут. Они знали это и в глубине души каждый сочувствовал Рангару и им также было понятно настроение зрителей, полностью и безоговорочно поддерживавших бойца-человека, но они также опасались гнева Императора, и сомнение тяжким грузом легло на чих. И в этот момент вновь зазвучал баритон Глезенгх'арра:

– Пусть наденет рубашечку. Я не возражаю.

Мнения гладиаторов, по закону, не имели никакого значения для судей, и все три арбитра посмотрели на Императора, чьим бойцом был Глезенгх'арр. Тор Второй Премудрый скривился, но, подстегнутый глухим ропотом трибун, едва заметно, неохотно кивнул. И триумвират тут же разрешил Рангару облачиться в доспех из черного нифриллита.

Рангар мгновение колебался, но, бросив еще один взгляд на тускло отсвечивающие кривые лезвия, венчающие конечности монстра, кольчугу натянул. Он отлично понимал, что это повышает его шансы гораздо меньше, чем считали даже умудренные профессионалы, но все же повышает. И еще он знал, что в этом поединке склонить чашу весов в ту или другую сторону может любая, самая незначительная мелочь. А кольчуга была отнюдь не мелочью.

Судьи скороговоркой произносили последние ритуальные фразы.

Рангар и Глезенгх'арр застыли друг против друга в пяти шагах.

Человек впервые пристально посмотрел в глаза монстру.

Они напоминали притушенные пеплом угли; сатанинская алчность и _предвкушение_ того, что должно сейчас произойти, горели в них под спудом равнодушия и серой скуки; и это совмещение несовместимых чувств делало их особенно страшными. Глаза сидели узко на небольшом, сморщенном как плод бетирьи лице, где лишь едва были обозначены лысые брови, нос и рот, похожий на ножевой надрез; до поры до времени рот этот прятал мощные, острые как бритва, кривые клыки. Череп тоже был абсолютно без волос; уши имели остроконечную форму и походили на звериные Шея не просматривалась, более того, создавалось впечатление, что голова сидит в ямке между покатыми плечами, свитыми, как и все тело, из тугих канатообразных мышц. Передние конечности (слово "руки" язык не поворачивался произнести) пребывали в беспрерывном и, на первый взгляд, хаотическом движении, однако Рангар довольно быстро уловил определенную систему – монстр, похоже, интуитивно дошел до кой-каких связок одной из базовых техник рукопашного боя, известных на родине Рангара. Нижние конечности были широко расставлены и прочно стояли на смешанном с опилками песке, который скрывал глубоко зарывшиеся в него когти.

Медленно, контролируя каждую фазу движений и особенно дыхания, Рангар принял свою излюбленную стойку. Все посторонние мысли исчезли, оставив холодную, кристальную ясность сознания и ощущение его огромной емкости. Тело до краев было налито силой и в то же время казалось невесомым; сейчас Рангар мог бы взлететь, если бы захотел. Мгновения замедлили свой бег, растянулись; включилось "второе зрение", и Рангар теперь мог "видеть", что происходит с боков, сверху и даже сзади почти столь же отчетливо, как и обычным зрением (он, в частности, "видел", как шли на свои места судьи, как раб унес его мечи и прочую ненужную уже амуницию).

И в этот момент грянул гонг.

Бой начался.

Незадолго до поединка, отсчет мгновений которого только что начался, состоялась тайная встреча Императора, Верховного Мага Змеи и Второго Жреца.

Император, худосочный желчный мужчина пятидесяти двух лет от роду, на лице которого время и тщательно скрываемые пороки оставили заметные следы, хмурился и порывался что-то сказать, но не решался. В неписаной иерархии высших сановников Коарма _второе_ лицо жреческой касты было выше _первого_ лица в государстве.

Алькондар тоже превосходно знал иерархию, поэтому молчал с непроницаемым лицом. Говорил Нессекар Кирлаудит.

– К сожалению, мои достойные мужи, я вынужден констатировать, что разрешение на проведение поединка было ошибкой, и Светлейший прямо указал на это. Однако сейчас что-либо изменить без опасных последствий уже не представляется возможным, и посему бой состоится. Идеальным вариантом его исхода следует признать смерть иномирянина, который едва ли не на глазах становится народным героем.

Тут уже и Алькондар дернулся, пытаясь что-то сказать, но жрец остановил его холодным насмешливым взглядом.

– Не бойся, закон не будет нарушен, и схватка будет честной. Но – если каким-то образом иномирянину удастся победить – он все равно должен немедленно умереть. От ран, от потери крови, он несчастного случая – от чего угодно. Хотя предвижу в этом варианте крайне нежелательные волнения в народе... Плохо. Надо сделать так, чтоб его смерть не вызвала ни малейших подозрений. Ни малейших, подчеркиваю. Итак, какие будут предложения?

– У меня их нет, поскольку в них нет надобности, – надменно вскинул голову Император. – Неужели кто-либо из вас _на самом деле_ допускает, что обычный человек способен победить Глезенгх'арра?

– Иномирянин не обычный человек, – возразил Нессекар. – И кто знает, какими свойствами наделила Рангара Ола бездна, его исторгшая?

– У меня есть план на случай победы иномирянина, – произнес Алькондар.

...У Нессекара Кирлаудита загорелись глаза, когда маг закончил излагать свой вариант развития событий.

– Отлично! – похвалил он, хлопнув в ладоши. – Змея воистину коварна, и мозги у тебя, Алькондар, варят по-прежнему неплохо... Но будет одна проблема: Ольгерн Орнет. Гранд-маг достаточно искушен, чтобы узнать истину.

– Значит, его каким-то образом необходимо нейтрализовать. Хотя бы на время спектакля, – сказал Алькондар.

– Я вызову его в Храм, – кивнул жрец. – Отказаться он не посмеет.

За время долгих размышлений в плену Рангар не раз обращался мыслями к таинственному существу (а точнее, как был уверен Рангар, _сверхсуществу_), которого он про себя называл Покровителем; именно с ним его связывало утраченное кольцо. Связь эту он ощущал порой сильнее, порой слабее, чаще вовсе не замечая ее, но она была: хоть и незримая, но не менее реальная, чем пуповина, соединяющая ребенка с матерью. Пуповина оборвалась с утратой кольца и возникновением гасящего интерференционного купола, и Рангар долго не мог свыкнуться с чувством пугающей пустоты внутри черепной коробки, словно исчезла значительная и важная часть его мозга, а в образовавшейся каверне воцарился едва ли не межзвездный вакуум...

Рангар иногда пытался представить, как выглядит Покровитель, и чаще всего воображение рисовало некое, сотканное из вихревого огня сверхсущество со всепроникающим взглядом бесконечно мудрых глаз, могучее и доброе, для которого не существовало ни времени, ни расстояний... Конечно, он тут же сам себя подымал на смех, его разум утверждал, что это чушь, и он соглашался с этим утверждением rationalis [разумно обоснованный, целесообразный (лат.)], но... ему почти по-детски хотелось, чтобы это было так на самом деле.

Как ни странно, но кое в чем Рангар оказался прав. Для Покровителя ни расстояние, ни время (в обычном смысле) значения практически не имели. Мог он, было бы желание, и предстать в упомянутом "огненном" обличье, как, собственно, и в любом другом, но ни желания, ни необходимости такого воплощения не возникало, и он пребывал в состоянии "чистой" информации, закодированный в модуляциях базисных колебаний информполя; в этом смысле его можно было назвать "информом". Переход в "вещественное", а точнее, в "овеществленное" состояние трудностей не представлял, но таил грозную опасность для той реальности, где этот переход он бы осуществил. Так однажды он едва не погубил собственный, породивший его мир...

Справедливым следовало признать и предположение Рангара о мощи Покровителя; в этом смысле приставка "сверх" в слове "сверхсущество" вполне оправдывала себя, но только в известных пределах, определяемых истиной о том, что все в мире относительно. Могущество Покровителя превосходило силу и возможности человека примерно в той же степени, в какой огонь звездных недр превосходит пламя костра. В то же время он был не только не всесилен, но даже слаб – в сравнении с некоторыми силами вселенной, и мог лишь использовать законы Мироздания, но не нарушать их (и в этом он удивительно походил на человека). Несравнимые по мощи с человеческими интеллектуальный потенциал и мыслительные возможности Покровителя отнюдь не превратили его в пресловутый "холодный и чистый" разум; более того, глубина и всеохватность чувств информа была недоступна человеку, а накал бушевавших в нем эмоций мог просто-напросто человека убить. Однако если подавляющее большинство сфер бытия Покровителя не имели даже отдаленных аналогий с существом человека, то в эмоциональной сфере соотнести, сопоставить можно было многое. Радость и печаль, любовь и сострадание, восторг победы и боль утраты, уверенность и сомнение – эти и множество других чувств, определяющих эмоциональный спектр человека, мощными аккордами звучали и в главной части информационной матрицы Покровителя, которую люди называют душой.

Покровитель относился к Рангару как старший брат – к младшему, как отец – к сыну. Да так оно и было – в определенном, конечно, смысле. Поэтому, когда связь прервалась, боль очередной утраты вспышкой с лучами-кинжалами пронзила его, и вселенские струны жалобно застонали, унося в бесконечность вибрацию отчаяния и горя... Тщетно напрягал Покровитель свои сверхчуткие рецепторы, пытаясь уловить слабые всплески знакомого психоизлучения. Континуум молчал, и титанический интеллект, проанализировав все возможности, принял за основу наиболее вероятную... и неверную. В данном случае наиболее вероятной причиной прекращения связи, как нетрудно догадаться даже существам с интеллектом неизмеримо слабее суперинтеллекта информа, была гибель Рангара. Поэтому Покровитель принялся немедленно осуществлять запасной план. Человеку, как известно, свойственно надеяться даже в безнадежных ситуациях, когда и надеяться-то не на что. Информу не была чужда эта странная особенность, но в отличие от слабого человеческого мозга он надеялся не без оснований, а точно просчитал вероятность создания гасящего интерференционного купола и всех последующих событий. И хотя она оказалась удручающе малой, но все же не нулевой, и картинка альтернативного будущего, соответствующего данной вероятности, получилась хоть и слабенькой, дрожащей, размазанной вдоль тончайшей мировой линии, но – различимой. И когда едва уловимый родной резонансный сигнал все-таки прорвался к нему из вселенских глубин, огневой всплеск радости пронзил информматрицу Покровителя.

Случилось это в тот момент, когда Рангар очутился на Арене, которая находилась вне интерференционного купола.

К сожалению, контакт без кольца был односторонним и будет таковым, если... если только Покровитель не решит стать на грань допустимой мощности воздействия.

Монстр атаковал сразу же после гонга; точно размазанное в пространстве тело вихрем обрушилось на Рангара, но за миг до смертельного столкновения в такой же вихрь превратилась фигура человека, и какое-то время зрители ничего не могли понять и различить в смерчеобразном движении в центре Арены; но вот серый смерч распался на две половинки – черную и белую, – и Глезенгх'арр с Рангаром отскочили друг от друга. Монстр тяжело дышал, и изумление захлестнуло иные чувства в его горящих глазах. Он, конечно, слышал, что ему предстоит сразиться с неким чудо-бойцом, но не принял этого всерьез, так как знал, что ни один человек на всем Коарме не устоит против него и нескольких занов. И он был уверен, что его первая же атака станет последней, и он обретет обещанную Императором свободу на безлюдном, но полном вкусной дичи острове в теплом Южном море. Но ему не только не удалось убить противника, но и случилось самому пропустить удар, от которого сломались с глухим хрустом три ребра, а ведь кости Глезенгх'арра были намного прочнее костей обычного человека!

Рангар встретил атаку Глезенгх'арра "вращательной защитой", разработанной его Учителем на основе парадоксальной техники известного в прошлом его мира боевого искусства под названием "айкидо". Вот только работать Рангару пришлось на пределе собственных скоростных возможностей, ибо темп боя – совершенно невероятный с точки зрения мастеров прошлого задал монстр. Тем не менее Рангару удалось на какие-то мгновения прервать град мощных целенаправленных ударов, хаотизировав движения конечностей противника, и самому нанести удар – уже в совершенно другой, жесткой технике, в сложнейшем прыжке с двумя переворотами, пяткой в подреберье... но Глезенгх'арр успел чуть присесть, и Рангар попал по нижним ребрам правой части грудной клетки.

Но и Глезенгх'арр достал его: бритвенный коготь монстра чиркнул по левому бедру Рангара, где уже тело не защищала кольчуга, и теперь кровь струей стекала по ноге.

Глезенгх'арр увидел и почуял кровь; алчно поднялась верхняя губа, обнажая кривые желтые клыки, и он длинным алым языком лизнул окровавленный коготь-нож. Однако подавил желание немедленно броситься на врага, памятуя неожиданный, мощный и, главное, _непонятный_ отпор; теперь он решил быть более осторожным, хорошо понимая, что время сражается на его стороне – с каждым заном человек терял все больше и больше крови, к тому же очень скоро должно было подействовать секретное оружие Глезенгх'арра парализующий яд на его когтях.

Тревожно зашумели, заволновались трибуны; никто из зрителей не уловил обмена ударами, но окровавленная нога Рангара была видна всем, в то время как о сломанных ребрах Глезенгх'арра знали лишь сами бойцы.

И начался зловещий танец смерти; зрители по-прежнему воспринимали поединок лишь фрагментарно – настолько быстры были атаки и контратаки, каскады ложных и обманных ударов; но Рангар видел, что движения противника стали чуть менее стремительны и что некоторые из них причиняют ему боль, и поэтому Глезенгх'арр начал инстинктивно избегать их, тем самым сузив диапазон своих боевых возможностей, – сказывались сломанные ребра.

Но и Рангару приходилось худо; болела нога, будто жгли ее раскаленным железом, и пока еще малозаметными волнами начала накатываться слабость то ли от потери крови, то ли от какой-то заразы, туда попавшей. И он понял, что до конца раунда в такой изматывающей манере боя, которую навязал ему Глезенгх'арр, ему не продержаться.

И тогда, собрав все силы и максимально сконцентрировавшись, Рангар начал атаку, зная, что она будет последней – либо для него, либо для Глезенгх'арра.

Будто темная молния ударила в монстра, но непостижимым образом тот вывернулся и ушел из зоны атаки, пропустив лишь один скользящий удар в правое плечо; впрочем, и этого хватило, чтобы перебить ему ключицу. Но, падая, полудемон своей невероятно длинной ногой ухитрился ударить и достал-таки правое бедро Рангара, разорвав его чудовищным когтем до самой кости. Рангар упал, обильно окрашивая белый песок Арены в алый цвет и ощущая – внезапным накатом – странную одеревенелость всех мышц, но особенно – в изуродованных когтями полудемона ногах.

Глезенгх'арр приподнялся и медленно встал; левая рука его болталась, как тряпичная, но он уже знал, что победил. Приблизившись к поверженному противнику, он задрал вверх голову и исторг леденящий, торжествующий вопль.

Стон ужаса и отчаяния пронесся над трибунами, выплеснулся в пространство над Ареной и унесся далеко за ее пределы. Казалось, вся столица вскрикнула от боли и сострадания. И тонко, пронзительно, страшно закричала Лада. Голос ее пронзил сознание Рангара, сорвав с него предсмертную пелену; он, как всегда, различил и выделил его из десятков тысяч других, и крик этот словно сдвинул в нем что-то, открыв такое, о чем он сам и не подозревал.

Глезенгх'арр знал, что из того положения, в котором лежал, истекая кровью, его поверженный противник, ударить невозможно, и продолжал издавать вопли, задрав голову и потрясая здоровой рукой; знал об этом и сам Рангар. И все же какая-то немыслимая, запредельная сила подняла в воздух его искалеченное тело, стряхнув цепенящую одеревенелость, и когда монстр заметил движение, было уже поздно, и его не спасла ни феноменальная реакция, ни фантастическая быстрота. Рангар нанес удар левой ногой страшный и неотразимый; хрустнули, ломаясь, кости черепа, и голова Глезенгх'арра, ставшая вдруг одним плоским куском кровоточащей массы из костей, мозгов и мяса, упала вниз, увлекая за собой отвратительное паучье туловище с еще дергающимися в конвульсиях конечностями, и монстр, не ведавший, что такое поражение и смерть, бездыханный рухнул на песок Арены.

Все рано или поздно узнается.

Рангар, едва передвигая подгибающиеся, чужие, ватные ноги, направился к туннелю, хотя каждый шаг отдавался в мозгу вспышками нестерпимом, непередаваемой боли, и цепенящее одеревенение вновь сковало мышцы. Он знал, что должен самостоятельно покинуть Арену, чтобы не засчитали ничью.

И тут вулкан Арены впервые за весь поединок в полную силу выстрелил торжествующим ревом восторга. Потом рассказывали, что слышали его чуть ли не в Лемаре. Но Рангар ничего не слышал и не видел: черная вязкая пелена поглотила все вокруг, и он упал – но уже в туннеле.

Победителем!

Рассматривая линию судьбы Рангара Ола на Коарме, можно проследить три отчетливо различающихся этапа. Первый, весьма краткосрочный, был связан с его появлением на острове Курку и закончился в тот момент, когда он отправил на небесный остров Таруку-Гарм маркиза ла Иф-Шоона и его телохранителей. Нам он представляется точкой или, точнее, пятнышком невеликих размеров; эта точка или пятнышко могут быть приняты за начало координат. Далее линия его судьбы становится собственно _линией_, которая, однако, несмотря на все ее изгибы и зигзаги, являлась _одномерной_ (точнее – для читающих эти строки математиков – _однопараметрическим годографом_). Это отнюдь не значит, что не существовало иных параметров, пытавшихся воздействовать на линию и превратить ее в более сложное множество точек просто их влияние было пренебрежимо малым. После Валкара _линия_ превращается в _поверхность_ – появляется, в качестве второго параметра, новый мощный фактор, хотя еще вполне четко прослеживается _направление_ (и поэтому можно говорить не о поверхности вообще, а о _ленте_).

В точке только что завершившегося поединка лента расслаивается, события становятся многомерными и начинают меняться с калейдоскопической быстротой, чем-то напоминая воронку водоворота. Последнее сравнение тем более уместно, что водоворот имеет ось симметрии и ярко выраженную _линию действия_.

2

Лада дважды теряла сознание: первый раз от удара ужаса и горя, когда Рангар упал, а из его ноги ударил алый фонтан; но она быстро пришла в себя, готовая грудью броситься на пики ограждения Арены, чтобы оборвать ненужную теперь жизнь, и смогла увидеть заключительный аккорд этого немыслимого боя, и вторично упала в обморок – уже от невыразимого облегчения и счастья.

Охранники-маги тотчас перенесли Ладу с Арены в ее покои.

Рангара внесли в гладиаторскую; он едва дышал, бледный как мел от потери крови и действия яда. Впрочем, ни раны, ни яд не были смертельными, и хороший лекарь-маг смог бы за полтэна устранить угрозу жизни Рангара и за два дня поставить его на ноги. Однако у людей, сгрудившихся возле топчана, куда положили Рангара, были иные цели. И уже не было здесь верзилы Чонкора и гранд-мага лекаря; у ложа Рангара находились другие. Их было трое: высокий человек в черном одеянии с вышитыми серебром знаками мага-грандмагистра Змеи, и еще двое в серых жреческих мантиях. Главный палач Змеи Картек и высокопоставленные функционеры тайной службы жрецов Рион и Верлеф. Рядом с топчаном стоял большой, окованный железом ящик.

– Приступим, – произнес Верлеф и взглянул на Картека. Тот напрягся, лицо его жутко преобразилось, он пробормотал длинное и сложное заклятие, воздел руки... и две синие молнии сорвались с его пальцев и вонзились в грудь Рангару. Тот дернулся всем телом, лицо его мучительно исказилось...

– Все, – сказал Картек. Грудь его ходила ходуном, глаза остекленели, он шумно и хрипло дышал. – Ничего... себе... – сообщил он в перерывах между вздохами, – даже... полумертвый... он сопротивлялся... дико сопротивлялся...

– Но сейчас он мертв? – спросил Верлеф нетерпеливо.

– Мертвее... не бывает, – отозвался Картек, дыша все еще тяжело.

– Хорошо. Теперь давай _табиту_, – заговорил дотоле молчавший Рион.

Картек отер крупными каплями выступивший на бледном лбу пот и сделал жест, в другое время выглядевший бы небрежно, но сейчас потребовавший видимых усилий. Тут же сама собой откинулась крышка ящика, и оттуда медленно, медленно и страшно встал... живой Рангар.

Нет, это существо не было фантомом, но оно не было и человеком. Тем не менее никто, кроме магов высших рангов, не смог бы отличить его от настоящего Рангара Ола (в этом и заключался дьявольский замысел Алькондара). Ибо _табиту_ являлся, в отличие от фантома, _точной_ копией выбранного человека, с похожими рефлексами и даже определенным эмоциональным подобием; вот только психика _табиту_ была прочно подчинена хозяину и поставленной перед ним задаче; на родине Рангара подобных существ называли зомби. Имелся у _табиту_ еще один недостаток – все они были хоть и хитры, но глупы. Поэтому _табиту_ человека с достаточно высоким интеллектом можно было сравнительно легко дезавуировать по отсутствию такового. (С дураками дело обстояло гораздо хуже, и _табиту_ глупца был практически не отличим от оригинала).