Текст книги "Драмы"

Автор книги: Александр Штейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Федор. Американцы, я вам рассказывал, Владимир Ильич, тоже не прочь... Даром, что японцам помогают...

Ленин. Лишь бы русский пожар погасить! Искры-то летят через океан! В колонии. В Китай... (Задумался). Нет, нельзя медлить ни минуты. Организовывать боевые дружины тотчас же. Отдельные отряды. Трое будут в отряде – хорошо. Десять – прекрасно. Тридцать – отлично. Так и передайте, товарищ Варвара, московским товарищам. (Внезапно, с тоской). Ах, как я мечтаю очутиться в России!

Варвара (тихо). И жандармы, Владимир Ильич, тоже ведь ждут вас не дождутся... Решение партии верное... (Вздохнула). Вам быть тут...

Ленин (помолчав). Я вчера из Тулы письмо получил... удивительное... Люди в России растут невиданно. Имейте в виду, товарищ Варвара, если через месяц у вашего боевого комитета не будет двухсот – трехсот отрядов, тогда это мертвый комитет. Тогда его надо похоронить. При теперешнем кипении не набрать сотни отрядов – значит, стоять вне жизни. (Федору). Это относится и к Петербургскому комитету. Вы когда собираетесь в Петербург?

Федор (с некоторым удивлением). Я уже вам говорил, Владимир Ильич. Так, недельки через две...

Ленин. Ну-ну... (Варваре). Мы сейчас фрахтуем пароход «Джон Крофтон» для перевозки оружия в Россию... Представитель ЦК закупает в Бельгии оружие. Но этого мало, бесконечно мало... (Федору). Кстати, сколько же удалось вооружить рабочих при разгроме оружейного магазина на Васильевском острове?

Федор. Так, шестьдесят – семьдесят, Владимир Ильич.

Ленин. Все-таки... А в других районах Петербурга... не было случаев... не громили оружейные лавки?

Федор. По моим сведениям, нет.

Ленин (с сожалением). По моим, тоже нет. Надо бросить клич на заводы... Куйте оружие в цехах! Пусть вооружаются кто как может. Пика так пика, ятаган так ятаган! И бомбы...

Варвара. Бомбы. Владимир Ильич, мы научились делать по македонскому образцу...

Ленин (живо). Ну-ка, ну-ка...

Варвара. Бертолетова соль, смоченная керосином. Здорово получается!

Ленин. Бертолетова соль? (Федору). Бертолетову соль вы достанете в любой петеребургской аптеке. Отличная мысль. Но главное – пусть сами рабочие куют оружие. Главное – неиссякаемая, праздничная энергия масс. Кстати, когда поедете, не забудьте захватить у Надежды Константиновны литературу для Петербургского комитета. Все уже приготовлено. Два чемодана с двойным дном. И панцирь...

Федор. Когда зайти, Владимир Ильич?

Ленин. Зависит от того, когда вы тронетесь...

Пауза.

Федор. Сегодня.

Ленин. Зачем же спешить? (Искоса глянул на Федора).

Все трое засмеялись.

Варвара. Вместе и поедем. Поезд в двенадцать восемнадцать.

Федор. Есть еще в десять сорок восемь.

Ленин. Из вас, кажется, выйдет толк. Паспорт есть у вас? Деньги? Кланяйтесь петербургским товарищам, и в частности товарищу Кате... (Обнял Федора). Скажите, что мы дали слово мосье Трику! А давши слово – держись!

Варвара (издали). Будем держаться, Владимир Ильич!

Федор (издали). До утра, Владимир Ильич!

Ушли, Ленин машет им вслед рукой.

Ленин (один, тихо, с тоской и невыразимой болью). Ах, как бы мне хотелось очутиться в России!..

Занав ес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Буфет-ресторан первого класса на Варшавском вокзале в Петербурге. Дымно, шумно, полно пьяных офицеров в расстегнутых шинелях, в заломленных маньчжурских папахах. Во всю стену объявление: «Несмотря на забастовку, получены новые английские цветные жилеты, шелковые кашне и кашколь. Жокей-клуб, Невский, 40». Вход в ресторан справа, через гардероб, находящийся под лестницей. У вешалки дремлет швейцар. Из ресторана выходит Игнатий, за ним густо напудренная и нарумяненная дама в большой шляпе с пером.

Игнатий (швейцару). Зовите жандарма.

Швейцар открывает глаза.

Арестуйте меня.

Швейцар. Идите, господин хороший, домой. Отоспитесь. Игнатий. Зовите жандарма.

Дама с пером. Кроме шуток. Пущай хватает – политик? Ему в холодной покой будет. На воле ему покоя нету. На моих глазах третью ночь мается, истинный господь! Я при ем, как заброшенная чайка.

Игнатий (холодно). На колени перед вами встать? Зовите жандарма.

Швейцар. Каждый пьянчужка из себя нынче революционера воображает. Времечко! Тюрем на вас, алкоголиков, не настроишься... Уводи его, жертва вечерняя, а то я тебя и взаправду загребу.

Дама с пером (закурила, пыхнула в лицо швейцару дымом). Боялась я тебя, у меня билет, я законная... (Взяла под руку Игнатия). А еще хвалился, выкуп дадут. Как же, ждали нас! Не берут тебя, дурачок, в кутузке местов нету, пойдем шансонетки слушать... Эх ты, бомбистик!..

Она берет его под руку, они входят в ресторан. Появляется носильщик с чемоданом, за ним Варвара с корзиночкой и Федор в мягкой шляпе, в пальто-реглан, очень толстый.

Федор (важно). Благодарствую, голубчик.

Дает носильщику монету, тот, кланяясь, уходит.

(Берет чемодан).

Швейцар. Не положено в первый класс с вещичками, пожалуйте сюда. (Забирает у Федора чемодан, хочет взять у Варвары корзиночку).

Варвара. Как хотите, а я со своей не расстанусь!

Швейцар. Не извольте беспокоиться...

Варвара. Человек я простой. Что мое, то и со мной.

Идут в ресторан.

(Федору). Напрасно чемодан оставил...

Садятся за столик в углу. Кривляясь, вскочила на эстраду одетая в японскую военную форму певичка. Ее встретили аплодисментами, пьяными возгласами.

Федор (оглядывая зал, тихо). Нас не встречают и здесь. Варвара. Погляди хорошенько.

Федор поднимается, снова оглядывает зал.

Официант (подлетает к столику). Чего изволите?

Федор. Бутылку вина.

Официант убегает.

Что-то случилось, Варвара Николаевна, никого нет.

Певичка (визгливым голосом поет, приплясывая и посылая воздушные поцелуи).

Увидав успех атаки,

Желтолицые макаки,

Увлекаясь через край,

Кричат: «Банзай!»

Варвара. На Николаевский вокзал сама-то я переправлюсь, а вот как с багажом?

Федор. Подождем еще немного...

Официант ставит бутылку вина, бокалы.

Спасибо, голубчик. Скажи-ка, чего это народу набилось на вокзале?

Официант. Забастовка-с. Вон господа офицеры со вчерашнего дня эшелон ждут... Одна дорога кончит, другая начинает...

Варвара. А на Москву поезда ходят?

Официант. Через пень-колоду... (Убегает).

Певичка (визжит).

Если ж бьют их поголовно,

То они прехладнокровно

Ищут счастья в лучшем мире,

Хара-ки-ри, харакири!

Аплодисменты. Певичка убегает.

Федор (аплодируя). Кажется, идут.

Господа, господа, наконец-то!

Катя и Сережа подходят. Рукопожатия, Федор и Катя целуются.

Катя. Мы были на дебаркадере, теперь из-за этих забастовщиков все расписания перепутались. (Тихо). Следил филер, боялись привести...

Федор (представляя Варвару). Евдокия Степановна... Едет изВаршавы к супругу, доблестному воину, в госпиталь... (Тихо). Переправить сегодня же. С нею транспорт. (Громко). Как, в Москву поезда ходят?

Катя. А вот Сережа все узнает.

Варвара. Нет уж, я сама пойду, муж увечный ждет. (Тихо). Всем сразу уходить не надо. (Громко). Наделала вам хлопот, простите... (Прощается с Федором и Катей, уходит с Сережей).

Федор (следит за ними глазами). А кто этот Сережа? Я его раньше не видел.

Катя. Ты многих, которые теперь у нас, не видел, Федя!

Федор. Ну?

Катя. Здравствуй.

Тихо и радостно смеются, глядя друг на друга.

(Берет бокал, везет его по скатерти к бокалу Федора. Звенят бокалы). Я такая счастливая сейчас, Федя... (Смотрит на него сияющими глазами). Вижу тебя... Ты живой, рядом... Я очень счастлива, Федя. Не время и не место говорить об этом, но я говорю: я очень счастлива! Почему ты молчишь?

Федор. Молчу? И не заметил.

Катя. А знаешь, что я повторяю, ложась спать, каждую ночь?.. «И смерть не разлучит нас...» Опять молчишь?

Федор. И смерть, Катя...

Катя. Про то, что мы говорили, мы можем говорить очень громко, это даже хорошо. И все-таки не верится, что ты рядом...

Федор. Почему ты так побледнела?

Катя. Наверно, я никогда не стану настоящей революционеркой... Мне вдруг стало так страшно, так страшно за тебя...

Федор (улыбаясь). Ленин бы знал – не передавал бы тебе привета.

Катя. Ленин? Ты шутишь... Что ты ему сказал?

Федор. Сказал, что есть такая Катя... которую я... люблю...

Катя (зарделась). Ты так ему и сказал? Не может быть... Как ты посмел?.. Молодец...

Федор засмеялся.

Федя, а какой он?

Федор. Это нельзя объяснить.

Катя. Ну на кого он похож?

Федор (помолчав). На Ленина.

Пауза.

Катя. А ты удивительно растолстел! Отчего это?

Федор. Тетушка меня раскормила в Варшаве. (Тихо). Глупенькая, на мне панцирь.

Катя. Панцирь?

Федор (тихо, с сожалением). Какая же ты подпольщица... Я обложен литературой, и если сегодня меня не разгрузят, я задохнусь. Тут последние номера ленинского «Вперед», их надо сегодня же переправить на заводы, а часть статей перепечатать отдельно... Типография наша работает?

Катя. И не одна. Теперь все переменилось. Провалы стали гораздо реже, чем раньше. Не успевают следить: слишком много людей в движении, тысячи!..

Они чокаются. Опять выбегает на сцену певичка. Ее встречают пьяными возгласами. В гардероб входит Зеленый, заглядывает в ресторан, грубо трясет дремлющего швейцара.

Зеленый. Будет дрыхать, ну!

Швейцар открывает глаза.

Сходи за жандармом. (Тычет ему в нос карточку).

Швейцар убегает. Зеленый присаживается на его место.

Певичка (поет визгливым голосом).

Получил я от папаши миллион

И на всю столицу задал перезвон!

Лихачи и рестораны,

Маскарады и шантаны —

Всюду знают беспременно мой закон!

Федор. А Марфа теперь по технике не работает?

Катя. Ну, Марфа... Она теперь член райрнного комитета!.. Федор. А ты! Из кислотного не вывезли тебя на тачке? Катя (гордо). Своя! Даже письма из деревни доверяют... (Пауза). Не оборачивайся. За нами следят. Сюда идет...

Федор. Человек, еще бутылку!

От другого столика отделяется человек и приближается к ним. Это Игнатий. Он идет нетвердо.

Игнатий (равнодушно). Сразу вас и не узнаешь. Здравствуйте! (Садится, не ожидая приглашения). Еще раз благодарю за тот... новогодний вечер... Только все это было ни к чему. Зачем? А? Кому надо...

Официант ставит бутылку.

Еще бокал!

Официант убегает.

У вас здесь что, явка?

Федор и Катя молчат.

Что ж, местечко удобное! А я за кордон нацелился, да вот третий день паспорт не несут. Верно, провал.

Официант ставит бокал.

(Наливает себе). Ищут меня, понимаете, ищут. Напали на след. Хотел у матери своей вчера переночевать, не признаёт. Боится: признает – возьмут. Так друг другу головами и помотали. Тапёрша, в ресторане «Ягодка» барабанит, имение-то профуфукала, а сын в революции. Дворянское воспитание!.. Лучше бы шила. (Морщит лоб). Сколько ж я так живу, по фальшивке? Сколько можно? (Кричит). Не могу больше, не могу!..

Федор (оглядываясь). Перестаньте кричать.

Катя (мягко). Это пройдет. Это слежка. Изматывает, по себе знаю. Семь часов крепкого сна...

Игнатий. Не могу! И негде. А хочется, да, в собственной постели и чтобы не бояться! И вам, да? Чтобы не думать – стук в дверь и... серый халат на вас... и параша в углу... и глазок, глазок... Головой об стенку – и все равно тишина. Тишина... (Хватается за горло).

Федор (шепотом). Тихо, ну вас к черту!..

Певичка (поет).

Лихачи и рестораны,

Маскарады и шантаны —

Всюду знают беспременно мой закон!

Игнатий. Молчите. Почему? А? Зачем? И за вами слежка? Что вам дает силу?..

Катя. Видите ли...

Федор (оглядываясь). Оставь, Катя. Есть вещи, которые нельзя объяснить, и... нам пора...

К ним подходит дама с пером.

Дама с пером (кокетливо). Дурачок, ау! (Вполголоса). Куда тебя унесло, черта! Официант чепляется...

Игнатий (встает, Федору). Презираете?

Федор. Вообще говоря, да.

Дама с пером. Нашелся какой фон барон...

Игнатий. Наплевать. (Отходит, не прощаясь).

За ним дама с пером.

Федор. Слякоть!..

Певичка прыгает с эстрады в зал, идет по залу с японским кепи в руке. В кепи сыплются монеты. В гардероб входят швейцар и жандарм. Зеленый жестом приказывает стеречь у двери, сам уходит в ресторан, садится за столик по соседству с Катей и Федором.

Катя. Федя, он здесь! Что делать, Федя?

Федор. Чокнуться! (Наливает ей вина, они чокаются).

Игнатий и дама с пером идут в выходу. Швейцар, завидев их, бросается к жандарму.

Швейцар (шепчет). Идет, идет. Наваливайся!

Жандарм. Ваш паспорт, господин.

Игнатий (равнодушно). Надумали? (Тянет из кармана браунинг).

Дама с пером. Ой, режут!

Игнатий (равнодушно). Давно бы так. (Протягивает браунинг жандарму).

Жандарм (берет браунинг, поворачивает Игнатия спиной, приставляя браунинг к спине). Следовай!

Дама с пером (злобно). Хватай его, сатану! Он мне за одни харчи сколько задолжал, вы мне за его – выкуп гоните!..

Жандарм уводит Игнатия. Дама с пером идет за ними. В ресторане оркестр играет вальс. Зеленый покидает свой столик.

Катя. Ушел.

Федор. За жандармом.

Катя. Что делать?

Федор. Чокнемся.

Зеленый вышел в гардероб.

Зеленый. Обнаглели до крайности! Сидят в первом классе, «токай» хлещут. Не поймешь иной раз, кто за кем охотится: мы за ними или они за нами? Ну, вызвал?

Швейцар. Не извольте беспокоиться, уже увел.

Зеленый. Кого увел?

Швейцар. Вашего...

Зеленый. Она ж в ресторане сидит...

Швейцар. Она?

Зеленый. Дубье! Взял кого не надо... Сходи за другим жандармом. Живо! (Выходит).

Швейцар. Их, шайтанов, ловить не переловить... (Уходит).

В ресторане гремит оркестр.

Федор (громко). Человек, еще бутылочку! (Тихо). Я положу сейчас на стол квитанцию. Это багаж. Два сундучка.

Возвращается Зеленый.

Катя. Он вернулся.

Федор. Выпьем. (Тихо). Возьми незаметно квитанцию. Тебя, если и задержат, может, отпустят. А на мне панцирь. Попадусь – пусть выкупят багаж сегодня же... Только я не попадусь.

Зеленый садится за соседний столик. Прищурившись смотрит, как Федор и Катя чокаются.

Что он делает?

Катя. Смотрит на нас, ухмыляется...

Федор. Возьми квитанцию.

Один из пьяных офицеров встает и, шатаясь, размахивая руками, идет к оркестру.

Пьяный офицер. Маэстро! Во славу воинов, льющих кровь за самодержавие... Там, где спит гаолян... За победы на полях далекой Маньчжурии – гимн! «Сильный, державный, царь православный...» Гимн! «Боже, царя храни», маэстро!

Аплодисменты, пьяные возгласы. Скрипач, он же дирижер, кланяется и поворачивается к оркестрантам. Гимн. Весь оркестр встает.

Катя. А мы?

Федор. Встань, встань немедленно. Что он делает?

Катя. Сидит и смотрит на нас, ухмыляется.

Федор (перебивая, живо). Сидит?

Катя кивает.

(Резко поворачивается, кричит пьяному офицеру, показывая на Зеленого). Сидит! Сидит, каналья!

Зеленый растерянно смотрит на Федора, приподнимается, но в эту минуту пьяный офицер хватает со стола бутылку и со всего размаху бьет Зеленого по голове. Зеленый падает. Шум, крики. Оркестр прекращает играть. Федора и пьяного офицера обступают офицеры.

Официант. Господа, чего безобразничаете?..

Федор (медленно). Этот прохвост не встал при исполнении царского гимна. Получи, дурак!..

Федор швыряет на стол деньги и, предложив руку Кате, выходит из ресторана. Забирает чемодан в гардеробе и проходит с Катей мимо появившихся в дверях и уступивших ему дорогу швейцара и жандарма.

КАРТИНА ПЯТАЯ

У Скреблова в кабинете. Ночь. Горит лампа. Скреблов ходит из угла в угол. Игнатий в кресле. Недвижен. На столе браунинг.

Скреблов. А какой мне, собственно, смысл предавать вас военному суду? А? Какой смысл, голуба? (Искоса взглядывает на Игнатия). Ну хорошо: сами решились к нам с повинной. Стало быть, не мимолетный порыв души уставшей... Кстати, людей, к которым вы на Варшавском подходили, вы их знали раньше?

Игнатий молчит.

Ну хорошо, хорошо. Итак, военный суд. Мыслите – повинную голову меч не сечет? Увы! Сечет! (Берет из шкафа толстый том). «Свод законоположений Российской империи». Это само по себе, а эмоции и порывы сами по себе. Согласно эмоциям вас, голуба, только за ушко потрепать, а согласно законоположениям меньше чем на веревку и уповать не можно. (Загибает пальцы). В покушении на уфимского вице-губернатора участвовали?

Игнатий поднимает глаза.

Не изумляйтесь, я про вас – до тютельки... Даже то, что матушка ваша в тапёршах. И вас, как вы ко мне доброй волей пожаловали, моментально признал-с. Хотя ранее никогда вас не лицезрел. Альбомчик у меня есть семейный-с! (Хихикает). И ваша карточка там красуется. Да и как же мне не знать вас! Ведь я на вас всех, родные мои, волосы потерял. (Показывает Игнатию лысину). Итак, на вице-губернатора. Затем небольшой эксик – помните, нижегородский банк? Ну-с, а потом это ваше фиаско... с его высокопревосходительством. Вот и получается... (Трясет сводом законов). Совокупность. Веревочка.

Игнатий молчит.

А мне какая выгода от того, что вздернут вас? Хотите на откровенность? (Идет к дверям, прикрывает их плотно, хотя они и так плотно прикрыты). Вы изверились в ваш террор, а я – в наш. (Шепотом). Клянусь честью! Вы еще одного глупого вице-губернатора прекратите, а все равно трон будет незыблем... Незыблем-с! И мы вас по совокупности веревочкой задушим, а все равно они останутся. Понимаете? Они без вас уже и при вашей жизни обходятся. Рабочие, социал-демократы, большевики – вся эта плебейская рвань... Вам вешалка, а им плевать! Что им требуется? Ваши идеалы? Им восьмичасовой рабочий день надобен. А вам? На какого пса вам ихний восьмичасовой рабочий день? Ведь вы классическую гимназию кончили. Вы за идеалы голову на плаху, а им новые расценки подавай. Не две, а три копейки за болванку. А вам-то не один черт – две или три? Вы ночей не спите, ночуете бог знает где, а им-то на переживания ваши начхать... с птичьего дуазо. Они ведь вас и при жизни схоронили: дескать, тени минувшего. Устарели, дескать, нафталином несет. Я вот одного мерзавца, из большевиков, допрашивал, не так, голуба моя, как вас, – с пристрастием-с... Так он мне так и резал: мы, дескать, сомкнуто шагаем, нам, дескать, герои-одиночки токмо что мешают. Мешаете, слышите? Тактика, например, господина Ленина мне знакома: он не на вас ставит – на плебеев, на толпу, на хамово племя. Кстати, говорят, вы, эсеры, на боевое соглашение с большевиками идете? Верно ли это? И словно бы от Ленина новый агент прибывает. Мне почему-то кажется, вы его знаете.

Игнатий снова с удивлением смотрит на Скреблова.

Вы его не встречали?

Игнатий молчит.

Красиво, красиво. Благородство. Они вас не пожалеют, коли им надо будет. Так вот, голуба, стоит ли, в самом деле, игра свеч? Люди живут как люди: у них квартиры, у них женушки, даже и деньжата в банке случаются. А вы?.. Чего ради вы-то себя изводите? Ради заставских Манек и Ванек, которые, дай им одержать верх, вас плебейским сапогом прочь? Вам-то при ихнем марксизме-социализме лучше будет?

Игнатий молчит.

Я и говорю: какой резон предавать вас военному суду? (Перегибается через стол, к Игнатию). Останетесь живы, голуба, мать свою расцелуете. А то – на Оку, карасей ловить! Не увлекаетесь? Тогда можно в Крым, на Золотой пляж... Вся жизнь у вас впереди, идеалист вы мой! Ведь красив, красив, Антиной... Любая француженка... А что? И в Париж! Как говорится, мавр сделает свое дело, мавр может удалиться. Кстати, тот, что паспорт вам должен был на Варшавский принести, – тю-тю... У нас он, родненький... А зачем вам паспорт? Уедете и без паспорта. Куда желаете. Вот только самую малость поможете мне...

Игнатий (встает, хрипло). Вы хотите...

Скреблов (ласково). Да.

Игнатий. И вы смели подумать, что я... что я могу... провокатором?

Скреблов (строго). В моем кабинете не смейте даже произносить это гадкое слово. Я не имею и не имел дела с провокаторами.

Мой метод – опираться на честных людей, понимающих наше общее дело, прочувствовавших свои ошибки и старающихся их искупить. Мне не нужна провокация, мне нужна информация. (Берет Игнатия за кисть). Я должен, я обязан слышать, как бьется пульс общества. Нормально... Учащенно... Слабо... Информация – вот что мне надобно! (Пауза). Эсеры, кажется, совместно с большевиками организуют транспорты оружия в Россию? Не могли бы вы узнать подробнее сроки, названия кораблей, порты? Кстати, не доведется ли вам узнать... События в России так разворачиваются, что, верно, и сами вожди эмиграции к нам, а? В частности, Ленин... (Пауза, неожиданно). Не соберется ли прибыть в Россию? И когда? (Пауза). Мы не желаем знать от вас имен ваших знакомых, которые вам скажут об этом, господь с ними, не раскрывайте их, только ни к чему не обязывающие, ничего не значащие сведения о настроениях, вот и всё... Полно вам молчать, голуба...

Игнатий. Оставьте меня. Пусть меня отведут назад в тюрьму.

Скреблов. Воля ваша-с. (Нажимает кнопку звонка).

Появляется Зеленый с перевязанной головой.

Кликни дежурного, пусть проводит господина.

Зеленый. В предварительный или опять в Кресты?

Скребло в. На улицу.

Игнатий вскакивает и с изумлением смотрит на Скреблова. Зеленый кланяется и неслышно исчезает.

Вы свободны, голуба. Ночевать где будете? Только не у этой грязной девки: слишком вы были с ней откровенны, да-да, гадина могла вас сильно подвести. Идите к вашей матушке и спите блаженным сном. Отныне вы под моей эгидой, я не позволю вас никому обижать. Впрочем, следовало бы вам славненько поужинать в ресторане, где умеют кормить. У Кюба или Донона... Проголодались, чай, у нас за эти два дня? А, наверно, финансы поют романсы? Хотите взаймы?

Игнатий с негодованием отталкивает протянутый ему Скребловым бумажник.

Заработаете – отдадите. Как желаете. Из чисто дружеских побуждений.

Появляется Зеленый и дежурный жандарм.

Синегуб, проводи господина!

Жандарм козыряет. Игнатий, не прощаясь, идет к выходу, за ним жандарм. Скреблов провожает его до дверей.

Одну секунду! (Возвращается, берет со стола браунинг). Забыли.

Отдает браунинг Игнатию. Игнатий растерянно берет браунинг, уходит. Скреблов падает в кресло.

Зеленый (кашлянул). Как, Гордей Игнатъич? (Головой показывает на дверь, в которую ушел Игнатий). Готов-с?

Скреблов закрывает глаза. Зеленый на цыпочках выходит из кабинета.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Цех Путиловского завода. Стеклянная конторка, в которую ведут две двери: одна – во двор, другая – в цех. Круглов складывает инструменты. Появляется Иван-молотобоец и Филимонов.

Иван. Матвей Фомич, свояк к тебе...

Филимонов отдает честь. Круглов с недоумением глядит на солдата.

Филимонов. Вон она, шинелька, кислая капуста, под нею все кошки серы! Свояка не опознали.

Иван. Нынче в завод всякий народ толкается. Слыхал, Фомич? Попы в цех припожаловали. По убиенным девятого января – панихида... Видать, Фомич, ходу забастовке не дадут. (Уходит).

Круглов выжидательно смотрит на Филимонова.

Филимонов. Никакой я вам не свояк, а разыскиваю я именно дочку вашу, Матвей Фомич. С того денька, помните? Не опознали?

Круглов (вглядывается медленно и страшно). Опознал. Здорово, палач.

Филимонов вздрогнул, побледнел, отшатнулся.

Настеньки мало – Марфушкиной крови ищешь?

Филимонов. Присяга мой курок взвела, Матвей Фомич..., А дочка ваша... Голос ее чудится – в темь и при свете... «Ты штыком народ проткнуть хочешь? Где правда? Подумай, солдат!» (Пауза). Думал солдат, думал. Открылся солдату через тот голос новый взгляд на течение жизни.

Круглов угрюмо качает головой.

Не верите цареву палачу... А у палача батю нагайками исполосовали...

Круглов. Как это?

Филимонов. А так: один драгун на ноги садится, другой – на башку, и порют, доколь мужик кровью не исхлынет. И моего старика у всего села на виду...

Круглов. Так... У каждого свое...

В контору вошла Марфа, обернулась, поманив кого-то рукой. Вошли Федор и Катя. Филимонов при виде Марфы каменеет и молчит, не сводя с нее глаз.

Марфа (показывая на Филимонова). Как понять?

Круглов (усмехнулся). Свояк. (Показал на Катю и Федора). А эти?

Марфа. Свояки...

Посмеиваясь, Федор и Катя кланяются.

Круглов. А ко мне зачем?

Марфа. Не к тебе, на панихиду.

Круглов (иронически). Верующие...

С мешком в руках появились Юркку и Сережа. Круглов смотрит на них, перевел глаза на дочь. Марфа выдержала тяжелый отцовский взгляд, молча, не спуская глаз с отца, подошла к двери, ведущей в цех.

Не пущу. И не думайте. (Филимонову). Айда, покуда цел! Забудь голос тот, не то кандалами по Владимирке загремишь! Айда!

Марфа. Зачем гонишь? Пущай и он глядит, как мы по капиталу панихиду отслужим.

Круглов. Чего затеяла?

Марфа. Увидишь. (Филимонову, резко). Какого полка? Филимонов (вытягивается). Лейб-гвардии его императорского величества, Семеновского, первого батальона, второй. Марфа. Казарма где твоя?

Филимонов. За Измайловским проспектом, на пятой роте. Марфа. Агитаторов не было у вас?

Филимонов. Никак нет!

Марфа. А проникнуть к вам можно?

Филимонов. Так точно!

Марфа. Ну истукан! Что у тебя, других слов нету? Филимонов. Так точно! То есть... Никак нет. Марфа Матвеевна... (Смолк).

Марфа. Вишь, язык у него отнялся.

Круглов. Зачем перед людьми конфузишь? Трогай, служба!

Идет с Филимоновым к выходу.

Марфа (вслед, лукаво). А когда про землю зашло, без умолку молол!

Филимонов (радостно обернулся). Вспомнили?

Марфа. Завтра жди на пятой роте... У заведения фруктовых вод... После ужина сумеешь?

Филимонов кивнул.

Я к вам в полк с агитатором приду. (Показала на Федора). Он солдатам про события в России расскажет.

Катя. Кому потребуется – письма домой напишем.

Марфа (строго). Проведешь?

Филимонов. Так точно!

Марфа (махнув рукой). Заладил. До завтра. Шагай.

Филимонов, сделав «налево кругом», пошел.

Стой!

Филимонов остановился как вкопанный.

Юркку, дай ему несколько номеров «Вперед».

Юркку достает из мешка газеты Филимонову.

Пронеси в казармы, только не попадись. Не боишься? Филимонов. Никак нет!

Марфа. Иди!

Круглов (усмехнулся). Крута Марфушка.

Марфа. По-военному. Пустишь в цех?

Круглов отрицательно качает головой, идет в цех, за ним – Филимонов. Щелкнул замок.

Запер? Ладно. Проберемся. (Юркку). Яльмар Августович, станьте у двери во двор. (Задергивает занавески). Выкладывайте скорей. Сережа, половину оставишь тут, остальные – наверх... (Федору). По правде, думала, ты другими гостинцами заграничными порадуешь... Пистолетами...

Федор (засмеялся). Это и есть пистолеты... (Взял в руки брошюру). Идеи Ленина в грудь стреляют старому миру... Бьют наповал...

Сережа (выгружает вместе с другими листовки, газеты и прячет их в ящик для инструментов). Не осерчает отец-то? Видать, мужчина серьезный...

Марфа. А он ни сном ни духом. Только поживей! (Кате). Условились?

Катя. Да. Я из Горького скажу.

Сережа кивает.

Круглов (вбегая). А ну отсюда ходу! Сам хозяин идет.

Все бросились к выходу.

Да не сюда! (Показывает на дверь). Вон там куча лома, спрячьтесь...

Все, кроме Круглова, молча исчезают в цехе. Круглов торопливо прибирает контору, относит к ящику инструменты, приоткрывает крышку ящика и столбенеет, увидев литературу. Крышка с грохотом захлопывается. У двери возникает полицейский в положении «смирно». Затем входит Белокопытов в сопровождении священника, судебного пристава, Тестова и Косого.

Косой. Круглов Матвей Фомич.

Белокопытов. Знакомого знакомишь? (Захохотал). Да я на крестинах его дочки гостевал. Исконный, путиловский. Настасьей, кажется, доченьку нарекли?

Круглов молчит.

Растет небось, шустрая?

Круглов молчит.

Неразговорчив.

Косой что-то шепчет на ухо Белокопытову, тот крестится.

Отроковицу Настасью непременно помяните, батюшка.

Священник кланяется.

Ах, горе, горе какое.

Круглов. Полно, хозяин! Чужая шкура не болит. Белокопытов. Я рабочему горю всегда сочувствую. Круглов. Эх, сказал бы словечко, да волк недалечко!.. Белокопытов. Не ждал от тебя. (Пауза. Резко повернулся к Круглову спиной, смотрит на Косого, зло). Кто фонарища-то наставил? В таком пейзаже хочешь гостей хлеб-солью потчевать?

Косой. Как есть за правду пострадавший, вашство, всю ночь неблагонадежных убирал.

Белокопытов (задумчиво). Запудрить его надо, что ли? А может, и вовсе упрятать. Господин пристав, вас-то непременно попрошу отойти в тень, на время, если возможно, конечно. В Европе не любят, когда перебор полиции. У них все это аккуратней, не по-треповски: декорум, тред-юнионы; долго нам еще до них ковылять.

В дверях появляется городовой.

Городовой. Так что гости прибыли, вашство... Белокопытов (торопливо идет к дверям. Круглову, сухо). От тебя-то не ждал. (Уходит).

За ним – остальные. Судебный пристав, уходя, выразительно трясет перед Кругловым кулаком. Из двери в цех осторожно просовывается голова Марфы.

Марфа. Ушли? (Входит). Спасибо вам, отец!

Круглов. Ты в ящик лазила?

Марфа. Ну я.

Круглов. Зачем?

Марфа (смеется). Приданое прячу.

Круглов. Убери!

Марфа. А нет?

Круглов. Донесу!

Марфа. Вы-то?

Хочет обнять отца, тот зло отстраняется.

Круглов. Убирай твоих с завода, слышишь?

Марфа. Вот еще!

Круглов. Ты со мной не разговаривай так! (Стискивает ей руки).

Марфа. Да что с вами, отец? Не маленькая. Оставьте, говорю! (Вырывается, идет к выходу).

Круглов. Марфа!

Марфа. Ну?

Круглов (хрипло). Марфинька... (Сполз на пол, стал на колени). Кровь моя, Марфинька!..

Марфа. Встаньте, отец, люди войдут! (Быстро запирает дверь, поднимает отца).

Круглов. В Сибирь пойдешь! На каторгу...

Марфа (со слезами). Ну, миленький, ну встаньте, ну, золотенький!

Круглов. Пожалей стариков, стариков-то пожалей, доченька! Настеньку убили – пожалей! Дай век дожить, пожалей! Мать плачет не в горсть, а в пригоршни... И жить-то всего ничего...

Марфа (строго). Встаньте немедленно!

Круглов сел на табурет.

Лучше бы мне вас таким и не видеть, отец!

Круглов (утер рукавом слезы). Сопливая ты, Марфа, отца учить!

Марфа. Слава тебе господи, ругается!

Круглов. Упредить тебя желаю, дура! Силу их видел, перед глазами стоит. На кого руку подняла?

Марфа (с озорством). На царя и капитал.

Круглов. Коза с волком тягалась – одна шкурка осталась. Смешно глядеть на тебя, дура баба!

Марфа (весело). А им вовсе и не смешно.

Круглов. Кому?

Марфа. Царю и капиталу.

Круглов (с усмешкой оглядел Марфу). Боятся, что ли, тебя?

Марфа. Боятся.

Круглов. Белокопытов тебя боится? Мильонеры боятся? Самодержец тебя боится?

Марфа. Белокопытов боится, и мильонеры боятся, и у самодержца всероссийского, царя польского, великого князя финляндского, поджилки трясутся.

Круглов. У них генералы, у них жандармы, у них войско, у них золото – и они тебя боятся?..

Марфа. Оттого они и генералов держат, и войско, и жандармов, что Марфушку твою, дуру бабу, боятся.

Круглов. А что у тебя есть, что они тебя боятся?

Марфа. У меня? (Стала серьезной, просто). Правда.

Пауза.

Круглов (задумчиво). Правда, правда... У городового вот тоже правда – царю служить. И у нас правда – жить по-человечьи. Только нашу правду свиньи съели.

Марфа. Правда на свете одна, папаша. Второй не бывает. В том ее и сила.

Круглов. Может, где она и есть, такая правда, только, пока дойдешь, сапоги стопчешь.

Марфа. А тогда босиком...