Текст книги "Драмы"

Автор книги: Александр Штейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Коновалов. Да?

Батенин. Вы не «так надо». А я не ракетчик. И не шпион. И не диверсант. Я всего лишь гражданин Никто. (Пауза). Возьмите с собой гражданина Никто.

Коновалов. Куда вас взять?

Батенин. В тыл.

Коновалов. А специальность ваша какая?

Батенин. Древний Восток.

Коновалов. В военных условиях – трудноприменима. А обратно, в часть? Туда, где сынок мой? Еще не студент ваш... Однако же десятиклассник. Восемнадцать еще не стукнуло...

Батенин. В часть? Если уж вам не доверили, то...

Пауза.

Коновалов (нахмурился). Одну-то винтовку вам доверят.

Батенин. Вы сами знаете, что меня расстреляют.

Коновалов (решительно). Летим завтра в ночь. Ждите здесь, в номере. (Пауза). Шлепнут. Тут, в осаде, под горячую руку... Шлепнут. (Пауза). Авось там после разберутся, где ваша правда, а где., подлость, извините.

Стук в дверь. Батенин, усмехнувшись, ушел в ванную. Коновалов, поглядев ему вслед, покачал головой, открыл дверь. На пороге Люба.

Люба (напряженно). Я на дежурство ухожу, на крышу, товарищ майор.

Коновалов (шутливо). Благословить на подвиг прикажете? Или по этажу заступить?

Люба. Ежели Вадим Николаич придут – скажите, чтобы они на крышу поднялись. Ко мне. Сразу. Пожалуйста, чтобы сразу, товарищ майор.

Коновалов. Есть сказать, чтобы сразу. А что случилось-то?

Люба (с испугом). Ничего, товарищ майор. Сразу, пожалуйста, ладно? Ничего не случилось, товарищ майор. (Убегает).

Коновалов пожал плечами, подошел к ванной, молча выпустил Б атенина.

Батенин (с горькой усмешкой). Теперь вы мой сообщник.

Коновалов. Слову я своему хозяин.

Батенин. В наши неверные времена – не так мало...

Коновалов. Ас отцом-то как? Отцу лет сколько?

Батенин (грустно). В прошлом году орден получил – к семидесятилетию.

Коновалов. И такого родителя – на произвол?

Батенин (грустно). Что же с ним делать? Когда была дорога – не тронулся. В Петербурге, в квартире своей, на Петроградской – всю жизнь, предложи вы ему сейчас ковер-самолет – отмахнется. Он – часть города. Как кони Клодта. Как Медный всадник. Кабинетный ученый. Китаист. (С нежностью). Весь в пыли веков... И влюблен, как юноша влюблен – в шестисотый год до нашей эры. Немцы, думаю, что не тронут. От политики далек, антифашистских статей не сочинял...

Коновалов. А вы сочиняли?

Батенин. Сочинял.

Коновалов. И боитесь – повесят?

Батенин. И вы бы боялись.

Коновалов. А студенты чего вас – на руках? За сочинения?

Батенин. За речь.

Коновалов. Набрехали им полный короб?

Батенин. Верил.

Коновалов. А как зарыли партбилет в лунку – разуверились?

Батенин. Это был не повод, а следствие. У меня было Много, слишком много времени до этого... когда я подметку глотал. И, думаете, таких мало?

Коновалов. Каких?

Батенин. Как я... Как вы.. Разочарованных коммунистов. Папироску. Я разочаровался... когда нас врасплох.. Как Чапаева – в одном белье... Вы, когда вас – в одну камеру с уголовниками... тоже, вероятно, в одном белье?

Коновалов. А вы в чем разочаровались, скажите? В командовании, что вас в котел немецкий завело? Или – в самом коммунизме?

Батенин. Вероятно, как и вы, – в системе, сделавшей меня человеком из окружения. А вас – человеком из тюрьмы. Заставившей меня трусить коридорной. А вас – Жемчугова... Приведшей нас к этим вот бойницам в гостиничном номере, в центре Ленинграда. Эта система рухнула, она перечеркнута, как несостоявшаяся гипотеза. И я не хочу кричать «ура», когда уже самый раз вопить «караул».

Коновалов. Ну, тех, кто либо «ура» орет, либо «караул», и без нас с вами хватает...

Батенин. А вы, майор? Вы всё еще кричите «ура»?

Коновалов. Я? (В раздумье). Ежели кто и имеет претензию... то я в этой очереди – не крайний...

Батенин. Найдутся и за вами...

Коновалов. Найдутся. А вы, я погляжу, умница. Куда до вас Жемчугову.

Батенин (улыбнулся). При всей присущей мне скромности – невелика честь.

Коновалов (задумчиво). Действительно, «так надо». «Так надо» – и на льдине с белыми медведями зазимует. «Так надо» – и под чужой звездой молча умрет. «Так надо» – и по свистку в атаку поднимется. Тоже ведь не за свою шкуру-болеет – за идею, будь он трижды... Жемчугов... И партбилет в лунку не закопает...

Батенин. Но...

Коновалов. Умница вы. И речь у вас – исключительно красивая. То-то студенты за вами валом повалили. А Жемчугов... Он солдат, и я солдат. Он верит, и я верю. А ведь побеждают те, кто верит... Мне велено умереть – помру. И ему велено – помрет.

Батенин. Я рассчитывал на взаимную откровенность...

Коновалов (задумчиво). А разве я с тобой, сукиным сыном, не откровенен? Вслух при тебе думаю. Чапаев... Да, в подштанниках настигли. Ну? Оттого Чапаевым быть перестал? И не перестанет. Был и будет. И что меня в исподнем – обидно, однако советская власть оттого не перестанет. Слушаешь тебя, умника, думаешь – как же оно могуче, то, чему я с комсомольского возраста себя на службу поставил... Как же могуча идея наша, ежели она все превозмочь может – и обиду мою, и что Гитлера проморгали, и что «ура» и «караул» кричим... И что таких, как ты, рыбьей крови, в партию нашу впустили...

Батенин. Не думал я, что вы, вы станете Жемчуговых охранять...

Коновалов. От таких, как ты, я его охраняю.

Батенин. Я понимаю...

Коновалов. Ни хрена ты, серый дурак, не понимаешь. И правильно партийный билет зарыл. Не желаю, ну, не желаю с тобой в одной партии состоять.

Батенин (понимающе кивнул). Правы. (Понизил голос). Мудро. И стены слышат...

Коновалов молча взял его за ворот.

Что вы делаете? Успокойтесь. Помните, вы дали слово.

Коновалов так же молча тащит Батенина к окну.

Успокойтесь.

Коновалов подтащил Батенина к окну.

Успокойтесь.

Метроном перестает частить. Секунда – и знакомый голос из репродуктора: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» Вой сирены заполняет номер, коридор, площадь.

Коновалов (с тихим бешенством). Я тобой, мародером, все рамы вышибу.

В дверь входит Линда, за ней – Аугуст и Ян. Коновалов неохотно выпускает Батенина из своих объятий.

Нет желания три года схватить. (Кивнул Линде. Батенину). На сей раз – законных. По уголовной статье – за порчу гостиничной архитектуры. (Линде). Немножко тут... физзарядка... (Батенину). Крепенький, ничего.

Батенин. А слово?

Пауза.

Коновалов. Вылетаем завтра в ночь... И... успеете отца навестить. (Повернулся к вошедшим). Что это вы все – словно мошкара на огонек?

Линда. Мои товарищи не понимают по-русски. (Нервно закуривает сигарету).

Батенин. Мне, пожалуйста.

Коновалов. Папиросы. (Торопливо достает портсигар. Вполголоса). Еще, только не срамитесь.

Батенин с недоумением взглядывает на него.

Да берите, бога нет, царя убили.

Батенин, пожав плечами, забирает несколько папирос, молча кивает Линде и ее спутникам, идет к дверям.

Погодите. (Взял с дивана подушку). В прошлый раз брали...

Батенин, помедлив, взял подушку, ушел.

(Линде). А за ту глупость... примите и прочее. Что тут много размазывать? Исключительно по-хамски.

Линда. Я ничего не помню, майор.

Аугуст (резко). Туле ляхме минема.

Ян. Ята ти рахиле.

Линда (посмотрела на обоих равнодушно, повернулась к Коновалову). Можно мне говорить с вами наедине?

Коновалов. Кройте.

Линда обернулась к Яну и Аугусту, сделала им знак. Оба уходят. Линда запирает дверь. Гасит верхний свет. Помедлив, гасит и настольную лампу. Темно. Учащенно дышит метроном. Линда поднимает штору, и мертвенный свет с площади заливает их обоих.

Люстру навесил, сволочь.

Линда. Что?

Коновалов. Ну, ракеты осветительные. Какой-то гад внизу ассистирует. (Пауза).

Линда. А есть... по-русски., такое слово – напоследок?

Коновалов. Есть.

Линда. Возможно мне... напоследок... поцеловать вам руку?

Коновалов (испуганно). Вот еще вздумали.

Линда. Напоследок?

Коновалов. Ни к чему и незачем.

Линда. Я желаю это сделать.

Коновалов. Странные у вас желания.

Линда. Я вас люблю.

Коновалов (тихо). Будет вам.

Линда. Я вас люблю, как никогда и никакого человека не любила.

Пауза.

Коновалов (растерянно). Ей-богу, что ответить... даже и... не найдусь.

Линда (медленно). Пуля... или бомба... или маленький осколок в сердце... и никогда не скажешь, что надо сказать. Я никогда и никого не любила, это правда. И теперь только, когда я вслух произнесла это слово... только теперь я догадываюсь, что оно... есть. Его говорить очень легко и очень... да, очень трудно. У этого слова очень дорогая цена.

Коновалов (с горечью). И я ему цену знаю.

Линда. Я читала в книгах... Читала, что женщины отвечают, когда их спрашивают о любви. Я женщина. Но я не отвечаю. Я спрашиваю. Стыдно? Нет, мне не стыдно.

Пауза.

Коновалов. Стар я .для вас... Линда.

Линда. Мне все равно, сколько вам лет. Все равно. И если вас убьют, мне не надо ожидать конца войны. Я не хочу жить одна...

Коновалов (с горечью). Эх, Линда, кажется все людям.

Линда. Я хочу, чтобы вы полюбили меня, как я полюбила вас. Тогда мы будем счастливые. Вдвоем. Мне никогда не будет скучно с вами. Я не буду никуда ходить без вас. К подругам – нет. В ресторан – нет. В кафе? Нет. Всегда мне будет хорошо с вами вдвоем. Видеть вас. Видеть. Таким, как вы есть. И седым тоже хочу видеть вас. Совсем-совсем седым...

Пауза.

Коновалов. Сказка такая есть. Не то итальянская, не то в Испании слышал. Как девушка все земли обошла, все искала свое счастье, домой воротилась, а у калитки ее домишка счастье стоит. Только оно вовсе седенькое, это счастье-то. Состарилось, ожидаючи. Что молчите?

Линда. Я хочу... хочу, чтобы у нас... сын...

Пауза.

Коновалов. Нет, Линда. Сын у меня есть. (Невесело усмехнулся). Только что и осталось от моего счастья... когда я в калитку стукнулся.

Линда. Я хочу, чтобы... у нас...

Пауза.

Коновалов (очень грустно). Слушайте, Линда. Ничего у нас с вами не выйдет. Будем мы живы, не будем – не выйдет, поняли? И не обижайтесь. Побаловаться с вами по-солдатски? Нет, вижу, вы не из того ерундового теста. Дай вам-то, ежели вы все это... по-честному... и вам не надо. Назло жениться на вас? Дешевка. Линда. Вы очень любите ее?

Коновалов молчит.

Вы любите ее. Вы ее любите, как... Как я – вас...

Коновалов. Люблю? Не знаю. Но что не вернусь... (Пауза). Твердо. (Пауза). А сердце у меня, Линда, разорвано. Пополам. Склеить – нет такого клея на свете. (Закурил). И делать вас партнером... судьбы своей нехитрой? Незачем. Ни для вас, ни для меня. А для Илюшки моего – тем паче...

Метроном остановился. Голос по радио: «Отбой тревоги! Отбой тревоги!» Веселый сигнал. Музыка.

Вот и отбой.

Линда подходит к Коновалову близко, долго смотрит на него.

Что это вы?

Линда. Запоминаю вас. (Берет его руку. Целует. Идет к дверям. Открывает).

В маскировочном, призрачном свете – Екатерина Михайловн а. Оттолкнув Линду, она вбегает в номер так же, как вбегала в ту ночь, когда впервые увидела Коновалова после долгой, разлуки.

Коновалов (не двигаясь, всматривается в Екатерину Михайловну, медленно, страшно). Илюшка?

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Там же следующим вечером. В разных концах номера сидят Светлана, Екатерина Михайловна и Коновалов. Стучит метроном. Свивающийся, далекий гул канонады. Долгая пауза.

Коновалов. Дождик, что ли?

Екатерина Михайловна. Дождь.

Коновалов. Часы у меня стоят. Сколько сейчас, Катя? Екатерина Михайловна. Одиннадцать.

Коновалов. Двадцать три часа. (Заводит часы). Двадцать три часа одна минута.

Теперь стало видно, как изменился Коновалов. Он разговаривает ровно, спокойно, словно бы ничего не случилось, но его выдает внешний вид: постарел, осел, вобрал голову в плечи и даже в чем-то стал жалок.

Ты в ночь работаешь?

Екатерина Михайловна. Сегодня в ночь.

Коновалов. Как же ты пойдешь? Промокнешь...

Екатерина Михайловна машет рукой.

От Рублева есть что?

Екатерина Михайловна. Есть.

Коновалов. Как ему там?

Екатерина Михайловна. Работает.

Коновалов. Кланяйся. (Смотрит па часы). Двадцать три часа три минуты. (Светлане). А потом куда вы переехали?

Светлана. На Литейный.

Коновалов. Куда же?

Светлана. Тридцать четыре. На углу Бассейной. Коновалов. Там какая-то доска висит.

Светлана. Некрасов жил. Наша квартира была во дворе.

Пауза.

Коновалов. Трамвай там останавливался.

Светлана. Останавливался.

Пауза.

Коновалов. Сколько же ему было, когда помер?

Светлана испуганно смотрит на Коновалова.

Некрасову...

Светлана. Пятьдесят шесть.

Коновалов. Что ж. А Лермонтову и двадцати семи не минуло. Есть не хочешь?

Светлана отрицательно качает головой.

Не ела ничего?..

Светлана. Не хочется.

Коновалов. А ты, Катя? Сыр есть, хлеб.

Екатерина Михайловна. Не хочу, Васенька. Коновалов (помолчав, Светлане). А кроме дяди кто у тебя есть?

Светлана. Никого.

Коновалов. А он где?

Светлана. Был в Лодейном Поле.

Коновалов. А сейчас?

Светлана. Не знаю.

Пауза.

Коновалов. Ну рассказывай.

Светлана. Что?

Коновалов. Что-нибудь. (Пауза). Ну, про школу.

Светлана молчит.

Что там теперь?..

Светлана. Лазарет.

Коновалов. Понятно.

Пауза.

Екатерина Михайловна. Уйти бы нам, Васенька. Вылетаешь, а вторую ночь не спишь.

Коновалов. Сидите.

Екатерина Михайловна. А если полежать? Просто так. Полежать. Пока за тобой не приедут. Подушку принести?

Пауза.

Коновалов. Ну говори что-нибудь.

Светлана молчит.

Стихотворение прочти.

Светлана молчит..

«Белеет парус одинокий...»

Пауза.

Светлана. «Белеет парус одинокий... в сиянье неба... (пауза) голубом...»

Коновалов (вскочил. Ударил кулаком по столу. Зазвенели предметы на столе). Обмотки мотал... Обмотки... Обмотки...

Екатерина Михайловна. Перестань. (Властно). Перестань.

Ты не виноват.

Коновалов (слабо). Обмотки...

Екатерина Михайловна. Ты ничего не мог. И он. Не мог.

Светлана. Он не мог иначе, Василий Фролович.

Пауза.

Коновалов. Уголек, чтобы тепло было. Свечу, чтобы светло было. Хлеб, чтобы сытно было. Игрушку, чтобы весело было. Помнишь?

Екатерина Михайловна. Помню.

Коновалов (Светлане). Когда он родился, мы из общежития начсостава в отдельный домик переехали. В авиагородке... Ну и... обычай, оказывается, есть такой. Под дом класть.

Екатерина Михайловна (тихо). В горшочке. Коновалов. А? (Кивнув). В горшочке. Уголек, свечку, хлеб. (Пауза). Игрушку, чтобы весело было. (Екатерине Михайловне). В двадцать третьем мы переехали?

Екатерина Михайловна. В двадцать третьем.

Стук в дверь.

Коновалов. Войдите.

Входит Люба.

Люба. Документы принесла, товарищ майор. Пожалуйста, вот. (Отдает документы).

Коновалов. А где мальчишка ваш? Скоро лететь.

Люба. Я вам так благодарна, товарищ майор, сверх всякой меры. И Василек вас... целует, товарищ майор. (Пауза). Не полетит он.

Коновалов. Нет?

Люба. Ни в какую, товарищ майор.

Коновалов (жестко). Заставить надо. Заставить. Заставить.

Люба. Уж и всячески – и так, и эдак, и уговором, и угрозой...

Коновалов. Заставить. Силой. (Отвернулся).

Люба. Держится за юбку мою и... что ты будешь делать? А... Так тому и быть. Где родились, там и сгодились. Я у него одна, он у меня – один. Стыд сказать, а и мне теплее, что он рядом, дурачок...

Коновалов (хрипло). Дурачок?

Пауза.

Люба. Соседку-то... На Пятой линии. В очереди. Осколком поранили. Думаю его вообще сюда, в гостиницу. Со мной, на казарменное положение. Директор в принципе не возражает. И... семья, товарищ майор. (Потупилась).

Коновалов (подошел к серванту, достал сыр, хлеб, пачку галет). Возьмите.

Люба. Что вы! Ничего не надо.

Коновалов (порылся рукой в серванте). Еще суп гороховый. Концентрат. (Сердито). Вам не надо, а ему надо. Жить ему надо, жить, слышите!

Екатерина Михайловна. Дай, Вася, заверну. (Укладывает в газету продукты, отдает пакет Любе).

Люба (берет продукты, идет к двери. Около Светланы задерживается, вполголоса). Обронили давеча. (Дает Светлане медальон, уходит).

Светлана. Спасибо. (Берет медальон, прячет его. Потом, подумав, отдает его Екатерине Михайловне).

Екатерина Михайловна так же молча берет медальон, раскрывает створку, только чуть шевеля губами, читает. Отдает Коновалову. Ко новалов молча читает. Пауза. Отдает медальон Светлане. Светлана прячет медальон в верхний левый карман комбинезона.

Коновалов. Один на троих.

Пауза. В номер, запыхавшись, вбегает Батенин.

Батенин. Простите... Здравствуйте... (Коновалову). Не опоздал?

Коновалов (помолчав). Поспели.

Стук в дверь.

Входите.

Входит Тюленев, за ним – Нарышкин с перевязанной головой. Козыряют.

Тюленев. Полуторка придет в двадцать три пятьдесят. Коновалов кивнул.

В Адмиралтействе были. Все оформлено. Груз – тот же. Сопровождения не будет. Свободных ястребков нет. Хотели дать второго стрелка, сержант сказал – справится.

Коновалов (взглядывает на Нарышкина).

Тот козыряет.

Голову обрили?

Нарышкин. Так точно, под машинку.

Коновалов (мрачно). Спасибо, не в бороду угодил... (Тюленееу). О Плеско справлялись?

Тюленев. Улетел на острова.

Коновалов. Отшибло память у бригадного комиссара. Что еще?

Тюленев взглядывает на Екатерину Михайловну, на Батенина.

Екатерина Михайловна. Мы тебе вещи соберем, Василий Фролович.

Обняв Светлану, уходит с ней в другую комнату.

Батенин. Ия, пожалуй.

Коновалов кивает. Батенин уходит в ванную.

Тюленев. Чье распоряжение... насчет пассажира, Василий Фролович?

Коновалов. Мое.

Тюленев. А еще чье, Василий Фролович?

Коновалов. Мое.

Пауза.

Тюленев. Есть прямое указание – без разрешения Военного совета никого не брать.

Коновалов. На мою ответственность.

Тюленев. Нельзя, товарищ майор.

Коновалов. А вы кто такой?

Тюленев (вытянулся). Капитан Тюленев, второй пилот. Коновалов. А я?

Тюленев. Майор Коновалов, командир корабля. Коновалов. Ну и... всё. (Отвернулся, закурил).

Тюленев. Себя подведете, товарищ майор.

Коновалов. «Так надо» – тебя человеком сделал? (Нахмурился). Не много доверили, но что доверили – ни с кем делить не буду.

Нарышкин хочет что-то сказать.

Сми-ирно!

Нарышкин вытягивается.

Нале-ево-о кру-у-гом! Шаг-ом... арш!

Нарышкин зашагал.

И у вас, капитан, есть на сборы... личное время.

Тюленев отдал честь, повернулся. Нарышкин открыл дверь и отступил. На пороге – Люба, с ней – двое в касках: лейтенант и боец, которого мы уже видели в начале второго действия.

Лейтенант (входя). Разрешите? (Отдал честь). Патруль военного коменданта города. Проверка документов.

Из другой комнаты выходят Светлана и Екатерина Михайловна.

Патруль военного коменданта города. (Отдает честь). Проверка документов.

По очереди берет документы у всех присутствующих. Боец светит ему карманным фонариком, он молча проверяет, молча возвращает, всякий раз отдавая честь.

Больше никого нет, товарищ майор?

Коновалов взглядывает на дверь в ванную, молчит. Тюленев переглядывается с Нарышкиным. Лейтенант идет к ванной, вежливо, но настойчиво стучит в дверь. Пауза. Медленно выходит Батенин.

Патруль военного коменданта города. Проверка документов. (Батенин делает невольное движение назад). Ваши документы, пожалуйста.

Боец. Это товарищ Троян, товарищ лейтенант.

Лейтенант (вглядываясь). Да! Троян! (Подошел ближе к Батенину). Здравствуйте, Глеб Сергеич... Батенин.

Батенин молчит, опустив голову.

Боец. А как же тогда...

Лейтенант. Здравствуйте, учитель.

Батенин по-прежнему молчит, опустив голову.

Боец. Он Трояном назвался, товарищ лейтенант! Трояном! (Батенину). Документы!

Лейтенант. Вас просят предъявить документы, учитель.

Батенин молчит.

Документы.

Батенин молчит.

А где ваша винтовка?

Батенин молчит.

Та самая?

Батенин молчит.

«Студенты, это моя война!» Помните? «Я сам беру винтовку и иду с вами!» Не забыли? «Моя война...»

Батенин молчит.

Гливенко нашел ее, вверенную вам Родиной винтовку... Не забыли Алешу Гливенко с третьего курса филфака? Когда узнал Алеша, что вы бросили нас в болоте, как слепых котят бросили, обманули, предали, продали, – он от обиды застрелиться хотел – из вашей же винтовки... Нас было тридцать, когда вы нас предали, учитель. Теперь я один. (Пауза). Лгун. Предатель. Дезертир. Дезертир. Будьте вы прокляты кровью наших погибших товарищей!

Батенин молчит, еще ниже опустив голову.

Товарищ майор, простите. Простите, товарищи. Вышел за пределы... исполнения служебных обязанностей. (Батенину). Предъявите документы.

Батенин молчит.

Документы.

Батенин молчит.

Страх отнял у вас не только ум, не только честь, не только совесть, но и язык? (Бойцу). К коменданту города.

Все расступаются. Батенин, ни на кого не глядя, с опущенной головой молча, как сквозь строй, проходит к выходу. За ним – боец и лейтенант. Ушли. Молчание.

Коновалов (растерянно). Одну винтовку тоже, выходит, знать надо, кому доверить. (Встретился взглядом с Тюленевым, смутился, нахмурился). И... всё. (Хмурясь, подошел к Тюленеву, молча тряхнул его за плечо, подошел к Нарышкину, тряхнул и его). Ну вас, обоих, к черту...

Звонит телефон.

Екатерина Михайловна (берет трубку). Слушаю. (Коновалову). Вася, тебя. Это Плеско, Вася.

Коновалов. Плеско? (Подошел к телефону. Остановился). Скажи – улетел...

Екатерина Михайловна. Вася...

Коновалов. Заждался... Не пойду, ну его...

Екатерина Михайловна. Разве ты знаешь его обстоятельства! (В телефон). Сейчас. (Коновалову). Вася... Вася...

Коновалов (посмотрел на Екатерину Михайловну, нехотя взял трубку). Да. (Вяло). Ну, здорово... Ничего я тебя не искал. (Слушает). А что – в ладушки мне хлопать, что ваша милость до меня снизошла... Да я и не в претензии – привыкший. Много ра души я при полнейшем равнодушии... (Слушает). Замолвил всетаки. (Слушает). Начальником штаба?.. Не имею желания. Лучше опять воздушным извозчиком... Не в амбиции. В чем?.. Сын вместо меня пошел, понятно? А я хочу – вместо сына. В воздух. Только в воздух. (Слушает долго. Вешает трубку).

Общее молчание.

А где пузырек твой, Светлана, все хочу спросить? Тот... Светлана. Выбросила я его, Василий Фролович. Коновалов. Когда?

Светлана (помолчав). После...

Пауза.

Коновалов. Товарищ капитан!

Тюленев. Есть!

Коновалов. Примите от меня самолет.

Тюленев. Есть.

Коновалов (смотрит на часы). Подбросите на своей полуторке в штаб ВВС.

Тюленев. Ясно.

Нарышкин. Эх, Вевеэс, страна чудес... (Шумно вздохнул). Коновалов. Что?

Нарышкин. Так, товарищ майор. (Снова шумно вздохнул). Так.

Коновалов (грустно). Тоже ведь без волшебной бороды твоей – не сладко. (Помолчал). Обещаю, сержант, слышишь? Обещаю – вместе над Ленинградом летать будем. И – западнее... Вот прилетишь с капитаном...

Екатерина Михайловна вдруг зарыдала, прижалась к Коновалову.

Катя...

Екатерина Михайловна. Пройдет. (Плачет). Пройдет.

Коновалов. Вот, слезы... Знаешь ведь... ну-у, не выдерживаю.

Екатерина Михайловна. Знаю. (Плачет). Все про тебя знаю.

Входит Троян, за ним – Маруся Голубь. Голова Трояна плотно забинтована. На нем плащ-палатка, кирзовые сапоги, забрызганные грязью. С плащ-палатки стекает вода.

Троян. Здравствуйте все! (Коновалову). Фитиль, понимаешь, хочу коллегам вставить... в одно место. (Садится к столу, берет телефонную трубку). Таки больно, как говорится в одном глупейшем анекдоте. Маруся, блокноты. Те, в противогазе. (Достает записную книжку, листает). А я вашего Илюшку видел.

Коновалов (глухо). Когда?

Троян (делает карандашом отметки в книжке, морщясь от боли). Суббота нынче? Значит, в среду...

Коновалов. А-а...

Троян. Погоди, я тебе доложу подробно. (Делает отметки, отдает трубку Марусе). Маруся, соединяйте.

Маруся (в телефон). Телеграф. Восьмой. От Трояна. Пароль «Тритон». Срочная. (Отдает трубку Трояну). На прием.

Троян (морщясь от боли, берет трубку, положил перед собой блокнот). Добрый вечер, барышня. Начинаем! (Смотрит в блокнот). «Как стало известно радиоперехвата запятая эскадра немецкого флота составе линейного корабля «Тирпиц» тяжелого крейсера «Адмирал Шпеер»... по буквам Шура Петя Евгений Еруслан Роман точка Более двадцати двух кораблей вышли горлу Финского залива точка Задача двоеточие после сдачи Ленинграда ловить Краснознаменный Балтийский флот его бегстве берегам нейтральной Швеции...» (Коновалову). Пуля?! (Диктует). «Напрасный расход горючего гроссадмирал Дениц восклицательный. Корабли Балтфлота слишком заняты тут стен Ленинграда точка День ночь бьют группе армий Север вашего коллеги фон Лееба точка Бьют форты Кронштадта запятая бьют посаженные железнодорожные платформы корабельные пушки запятая поддерживая контратаки дивизий народного ополчения точка. Нет запятая сегодня это не ополчение точка. Народ стал армией точка Этом знамение времени точка». (Коновалову). Вставляю перо, внимание! (Диктует). «Банкет запятая назначенный сегодня германским командованием гостинице Астория запятая из которой между прочим в запятых передаются эти строки запятая придется отложить...» (Трубка падает из рук Трояна). Любочка, вам идет каска. Немножко сдвиньте ее набок... Многоточие... Растрелли... Два эл... Теперь вы упоительны... Глеб Сергеич, здесь дамы, трусить надо корректно...

Из брошенной трубки слышится голос телеграфистки: «Придется отложить многоточие... написала. Дальше...» Все обступают кресло, на котором сидит Троян. Отрывистые реплики: «Снимите сапоги... Знобит его... Мозговое... Душно, окно... Аккуратнее затемнение... Бинт... Подложите подушку. В госпиталь позвоните...»

Маруся (в трубку тихо). Можете погодить, гражданочка? (Грустно). Ну, дуже пораненный. В мозг, куда.

Коновалов и Нарышкин переносят Трояна на диван. Тюленев выбегает в коридор.

Отойдет, ничего. Тогда первыми мы будем на очереди, гражданочка... В номер идет... В завтрашний номер. (Повесила трубку).

Из открытого окна отчетливо стали слышны громы артиллерийской канонады. Не переставая идет дождь. Тикает метроном. На пороге появляются Аугуст и Ян. С их шляп и плащей струится вода.

Ян (с легким акцентом). Можно, пожалуйста?

Коновалов (не оборачиваясь). Кто там еще?

Ян (старательно выговаривая слова). Пожалуйста, товарищ майор, у нас вам есть поручение.

Коновалов (обернулся. С изумлением). Вы? По-русски?

Ян. Да, есть немножко, мало говорим. Можно без других людей?

Ян идет к окну, за ним – мрачный Аугуст. Коновалов идет за ними. Аугуст вынимает из внутреннего кармана конверт, передает Коновалову.

Прочитайте на конверте, пожалуйста. Вам есть записка.

Коновалов берет конверт, читает, смотрит на Яна, снова перечитывает написанное на конверте.

Это есть ее последняя записка в жизни, товарищ майор.

Аугуст кивает.

Теперь мы вам можем сказать. Наш товарищ Линда – так мы его звали – нет его больше. Ее имя есть еще другое. Мы не можем это сказать сейчас, сказано будет только после войны. (Взглядывает на Аугуста).

Аугуст. Так есть.

Вернулся Тюленев.

Тюленев. Насилу дозвонился, товарищ майор. На Васильевском артобстрел, все машины в разгоне...

Коновалов (вертит в руках конверт). В тыл к немцам с ней ходили?

Аугуст. Так есть.

Ян (берет у Коновалова конверт). Товарищ Линда имела снять на фотопленку (вынимает из конверта негатив) ...этот немецкий танк. Немецкий танк есть врытый глубоко в землю. Очень есть важнейший документ для штаба Ленинградского фронта, товарищ майор. Немецкий танк не есть немецкий танк. Немецкий танк теперь есть немецкий дот. По-русски говорят: немецкое наступление на Ленинград... захлебнулось?

Аугуст. Так есть.

Ян. По-немецки: капут блицкрига, пожалуйста...

Троян (с закрытыми глазами). Точка. Абзац. По буквам...

Ян. До свиданья, товарищ майор. Пусть товарищ майор не думает эстонских партизанах... молодых людях призывного возраста... хуже, чем они есть на самом деле. Так просила наш товарищ Линда. Нагемисен. До свидания.

Аугуст. Так есть. Нагемисен.

Ян и Аугуст, молча поклонившись всем, уходят из номера.

Троян (открыл глаза). Неужели так и приходит? А, Любочка? Вот так?

Люба. Кто приходит, Вадим Николаич?

Троян. Костлявая. Любочка, ну зачем эти банальные слезы? Один раз в жизни это надо испытать. Лучше рано, чем поздно, раз нельзя, чтобы никогда. Я бы не женился на вас, Любочка, нет. И всю жизнь презирал бы себя именно за это.

Люба. Лежите тихонько, миленький, лежите спокойно, все будет хорошо.

Троян. А, собственно, при чем тут я! Я – москвич... Какое я имею, собственно, ко всему этому отношение? Бедняжка генерал! Кто теперь будет пугать его парадоксами? (Закрывает глаза). Тата, вы? Где вы, Тата? Так мне и надо, что я вас любил, Тата. Так мне и надо. (Открыл глаза). Маруся, трубку...

Люба. Вадим Николаич, лягте спокойненько...

Троян. Трубку, старшина! Друзья мои, я хочу передать в Москву, – поймите, товарищи, как я понял... Ленинград – это не только Летний сад, но и улица Красных Зорь. Не только Зимняя Канавка, но и Кировский завод... не только Медный всадник, но и... но и Ленин на броневике у Финляндского вокзала... «И останутся, как в сказке, как манящие огни...» Трубку. Маруся! Приказываю! (Хватает трубку). Барышня, продолжаем! Банкет... (Трубка падает у него из рук). Никуда от меня не уходи, слышишь, дон Базилио? Так и не написал, как тебя тогда сбили. Таланту не хватило. Как ты плыл, а чайка... понимаете, он засыпает, чайка его в нос клюет. Чтоб не спал. Доплыл. Этот доплывет. Написали? Линда? Какая это Линда! Это обергруппенфюрер.

Коновалов. Слушай, Вадим.

Троян. Все прошлое, лишнее, глупое, второстепенное уйдет. Сгинет, забудется. Вши... забылись. А? Вши двадцатого года... А двадцать шесть комиссаров? Остались. И перешеек. Чонгар... Как манящие огни... Останется. И Мистерия-Буфф. По буквам, барышня. Борис. Устинья. Федор. Еще раз Федор. Стала музыка играть, пошел чижик танцевать... И ты, Вася... Чистое золото. И чайка испанская... Останешься... верный солдат коммунизма... Но пассаран, Коновалов? И Илюшка твой. Нелепый, в очках... И вы, товарищ дежурная по этажу... Танцевал, танцевал и штанишки разорвал... Мама чижика побила и штанишки починила... (Смолк).

Нарышкин (Тюленеву, тихо). Кончается камарада... Коновалов. Вадим, слушай! Слушай, друг ты дорогой...

Внизу гудит машина.

Тюленев. За нами, товарищ майор.

Коновалов. Новость тебе хочу сказать, Вадим. Важную новость. Конец блицкрига, понимаешь?

Троян (открывая глаза). Ты, дон Базилио?

Коновалов. В Москву передавай, слушай. Немцы свои танки в землю закапывают... Конец блицкрига...

Троян (с трудом). Да... это... надо... это... надо... это... (Закрывает глаза).

Тикает метроном. Где-то со свистом проносится снаряд.

Коновалов. Эх камарада, камарада... (Целует Трояна в губы. Отдает честь. Екатерине Михайловне). Береги девчонку, Катя. Одна – на двоих. Жить ей надо. Жить. Жить.

Екатерина Михайловна. Сберегу.

Коновалов. Пошли, капитан. (Не оглядываясь, военным шагом уходит из комнаты).

Нарышкин и Тюленев отдают честь Трояну, идут за Коноваловым. Уходят вместе, молча, Екатерина Михайловна и Светлана. Люба сидит около мертвого Трояна, смотрит на него. Звонок телефона. Маруся берет трубку.

Маруся. Умер. Передавай по тому же паролю. «Ваш корреспондент Троян умер, исполняя боевое задание». Точку поставь. «Материалу имеется много». Опять поставь точку. «Машина «Газ эм-двадцать» шестицилиндровая на ходу, шофер находится при гараже газеты «На страже Родины». Невский, два. Точка. Высылайте нового корреспондента. В чем расписуюсь – старшина Голубь. Точка». Написала? Передавай в Москву, барышня. (Вешает трубку).