Текст книги "Русский Бог (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Как странно! Странно! Странно! – захохотала Елизавета,– пожалуй я зайду в другой раз!

          Lise ушла. Незаметно для Александра, она напоследок покрутила у виска и указала в сторону ширмы. Фотий усмехнулся. Александр выскочил из-за ширмы, захлопал в ладоши, запрыгал:

–  Браво! Браво! Не узнала! Не узнала! Первый успех!

– Государь, боюсь , что Елизавета Алексеевна, что-то заподозрила…– с достоинством сказал Фотий.– Я нашёл средство более надёжное, укрыть ваше отречение…

– Ну-ка, ну-ка…

– Спрячьтесь.

          Александр вновь встал за ширму.

          Фотий три раза отчётливо хлопнул в ладоши. Другая, скрытая между куртуазными французскими гобеленами, дверь бесшумно отворилась. В кабинет, щелкнув сапогами, вошёл человек в солдатской форме.

– Ваше величество, по вашему приказанию рядовой 51-го пехотного полка 3-й армии Петров явился.

– Как зовут тебя, братец?– спросил Фотий.

– Фёдор, Кузьмы сын.

– Будешь стало быть – Фёдор Кузьмич…

Александр из-за ширмы внимательно наблюдал за солдатом. Безусловно, тот был похож на него гораздо больше, нежели загримированный Фотий.

                                                            *  *  *

          Николай, в  том же мундире бригадного генерала, в котором он был у Истоминой, быстро шёл по коридорам императорской резиденции. Не успевая, за ним бежали три офицера.

– Раевский! – приказал Николай на ходу. – Срочно собери всех моих адъютантов. Немедленно выезжаем в Святоозёрский монастырь. Предупредите господ офицеров быть конными, взять провизии на два дня.

          Навстречу Николаю попался генерал граф Аракчеев.

– Что-нибудь случилось, ваше высочество? – услужливо спросил он.

– Всё нормально. Отлично. Великолепно. – На ходу прокричал Николай.

–Ох уж эта молодёжь! – пробурчал ему вслед Аракчеев.

– Ничего от неё никогда  толком не добьёшься. Коновницын!

– он подозвал шедшего с ним рядом офицера. – немедленно собери всех моих штабных адъютантов. Предупредите офицеров быть конными и захватить провизии на два дня.

                                                             *  *  *

          Кавалькада всадников Николая понеслась по холмам и лесам. Тайно за ним следовали конник во главе с Аракчеевым.

                                                              *  *  *

          В гулкие стены монастырской церкви билась молитва инокини:

– По словам псалома41: « Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие! Слёзы мои были для меня хлебом и день ночь, когда говорили мне всякий день « Кто Бог твой?» Вспоминая об этом изливаю душу мою потому что я ходил в многолюдстве, вступал с ними в дом Божий со гласом радости и славословием празднующего сонма. Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога, ибо я буду ещё славить Его, Спасителя и Бога моего.»

          В середине церкви молились пять или шесть пожилых монахинь в белых праздничных одеяниях. Между ними на коленях перед иконой Богоматери, которую держала одна из монахинь, в чёрном платье, напоминающем балахон, стояла Оленька, дочь Анны Истоминой. Оленька плакала, пряча в кулачок слёзы.

         Настоятельница, строгая русая женщина с глубоко посаженными бесстрастными глазами, чем-то очень напоминающая  Катерину Трубецкую, жестом остановила молитву.

– И не будет у тебя больше ни отца , ни матери, ни брата,  ни мужа, а будешь ты невеста Христова и жених твой будет на небесах, в Царстве Господнем. А прозываться отныне начнёшь Марфой.

– Я не хочу Марфой…– пролепетала девочка.

– Молись! – строго наклонила ей голову настоятельница.

– Это поначалу страшно, потом привыкнешь! – подскочила с шепотом молоденькая благообразная монахиня.

          Девочке, с силой наклонив её, большими овечьими ножницами стали в кружок остригать тонкие волосы. Оленька беззвучно захлёбывалась слезами.

          Монашки запели:

– Отче наш, иже еси на Небесах… да святится имя твоё, да пребудет воля твоя…

          Вдруг в притворе церкви послышался громкий шум. В храм стремительно вбежал Николай, за ним – в плотной белой мантилье поверх чёрного шерстяного платья Анна, десяток офицеров с факелами.

– Остановитесь! – обратился Николай. – вы не имеете права! Вы не можете постригать ребёнка в монахини без разрешения…

– Разрешения не требуется. Девочка– сирота, – коротко ответила мать –настоятельница.

– Вот её мать!

– Мама! Мама!

– Олечка!

          Мать и дочь бросились друг другу в объятья.

           Тем временем другие иноки, уже в чёрных ризах, прятавшиеся в темноте храмовых пределов, обнажили спрятанные шпаги и подбадривая себя возгласами, набросились на Николая и его людей.

– Измена! – закричал Николай.

– теперь, дружок, ты в ловушке! – прошептал Трубецкой. Оставаясь в тени, с маской на лице, в тёмной ризе, он руководил нападением.

           Женщины с визгом и плачем разбежались. Пришло время шпаг. Немало храбрых офицеров, верных Николаю, а также – заговорщиков пало в бою. Вскоре, видя неловкость своих людей не умевших справиться с Николаем, в сражение, неузнанный вступил Фотий – Трубецкой. Долго дрался он на шпагах с Николаем. Чаша весов колебалась то в одну, то в другу сторону. Соперники не уступали друг другу в ловкости, отваге и силе. Николай ранил Трубецкого в бок, Трубецкой – Николая в плечо, и снова в грудь ранен Трубецкой, когда Николай рухнул на пол от выстрела из пистолета предательски подкравшегося сзади заговорщика. Дело николаевских офицеров казалось проигранным, численный перевес однозначно был на стороне противника. Но вот в храм вбежала новая группа военных. Это был Аракчеев со своими офицерами.

– Великий князь, держитесь! – раздался громовой голос Аракчеева, и с обнажённой шпагой он ринулся в самую гущу схватки.

          Воодушевлённые подмогой николаевские офицеры и соединившиеся с ними аракчеевские адъютанты быстро разогнали заговорщиков.

                                                            *  *  *

          Вскочив вдвоём на одного коня, Трубецкой и настоятельница – она же Катишь, оставшись неузнанными, ускакали в ночь.

                                                            *  *  *

         Николай пожал левой рукой руку Аракчееву:

–Благодарю вас, граф! –Николай сидел на полу, медик перебинтовывал ему раны.– Вы становитесь мне гораздо симпатичнее.

– Предан без лести, ваше высочество,– с достоинством ответил Аракчеев.– Как рана?

– Пустяк .

          Счастливая Анна прижимала к себе дочь.

                                                                      *  *  *

          Горел восток. Чистым  полем всадники  возвращались в столицу. Отстав от других, Николай. Который крепко держал рукой с забинтованным плечом спящую на седле впереди себя Оленьку, тронул коленом ногу Анны , ехавшей рядом на чепрасовой кобылице.

– Так мы теперь вместе?

– Я очень боюсь новой любви. Любовь приносит слёзы – печально, влюблено отвечала Анна, подвигаясь к Николаю.

 Они развернули лошадей.

– Не думай о плохом,– Николай поцеловал Анну.

Оленька заворочалась во сне.

– Я люблю её, – сказал Николай, целуя  девочку в лоб.

– А твоя жена? А сын Александр? – обречённо спросила Анна.

           Николай не ответил. Ударив шпорами вороного арабского жеребца, он унёсся далеко вперёд.

          Вставало солнце.  В роще запел соловей.

                                                                *  *  *

          К трём каретам стоявшим у парадного входа дворца, спустились Александр Павлович, Николай Павлович, Фотий, Елизавета Алексеевна, Александра Фёдоровна, Аракчеев, Минкина, вприпрыжку за ними бежали больной сын Александра и сын Николая подросток – Александр Николаевич.  Холодный ветер гулял в голых стволах деревьев, дребезжал в кровле. С гортанным криком носились вороны. Из-за непогоды все оделись тепло, но нарядно.

– Я сию минуту. Поговорю с офицерами по-поводу дороги, – Николай оставил  Александру и подошёл к отдельно стоявшему драгунскому капитану. Несмотря на мундир, кирасы на груди и спине, плюмаж на кивере, накладные усы, в драгуне узнавалась переодетая Анна Истомина.

– Ну что ты? – ласково подбодрил Николай. – Не теряйся. Будет страшно интересно. Тебе понравится.

– Значит, мы едем в Царское Село? – спросила Александра Фёдоровна у Александра Павловича, краем глаза она неприметно следила за Николаем.

– Да. Там место уединённое. Я не хочу пока афишировать, – отвечал Александр. Он находился в каком-то тревожно-приподнятом настроении.

– А Константин отказался? – спросила Минкина  мужа.

– Наотрез, – отвечал Аракчеев. – говорит, меня также задушат, как задушил отца. А Михаил – уже давно.

– Государь, – отвёл Александра за локоть Фотий. – Напрасно вы взяли с собой  женщин и детей. Достаточно было бы вас, меня. Николая и нотариуса.

– Какой у тебя взрослый сын! – шепнула Анна Николаю, смотря на резвящегося Александра, игравшего с идиотом.– Я боюсь, когда ты станешь царём, ты меня тут же бросишь, появятся новые увлечения…

– Наоборот, я сразу же возьму развод. Царь – хозяин. Что хочешь, то и делаешь. Вон у Ивана Грозного сколько было жён! – пошутил он.

         Александр тоже смотрел на детей.

 – Вот у кого нам надо учиться. Греха ещё нет.

– А первородный грех? – спросил Фотий.

– А есть ли он? Не стоит пугаться детей, он ничего ещё не понимают. Господа едемте, едемте! Погода не располагает.

– Меня женили на Александре из-за политики. Она же немецкая княгиня. А у нас принято… на немках. Поверь, она мне безразлична…– продолжали разговаривать Николай и Анна.

– Потом ты разлюбишь и меня, как её…

– Никогда! Я женюсь на тебе!

         Николай быстро пошёл к карете.

– Поехали, поехали, господа!

Три кареты с эскортом из десятка драгун и гусар двинулись по брусчатой мостовой.

                                                           *  *  *

          Нотариус, сухой сгорбленный старичок, в зелёном камзоле с серебряными пуговицами, читал текст протокола:

– Мы, Александр I, волею Божьей император Великой, Малой и Белой Руси, великого княжества Польского и Финского.

– Вот она, радостная минута! Наконец, я свободен от царства. Я – простой человек. Даже дышать легче становится. Ты не понимаешь, Lise?– возбуждённо говорил Александр, неугомонно двигаясь по залу Царскосельского дворца.

– Дурак ты, Саша, -отвечала императрица, она готова была разреветься от досады. – Царствовал бы себе…

– Фотий, как я счастлив! Ты-то согласен со мной?– обратился Александр к Фотию. – Наконец-то! Я отказываюсь от всех материальных благ, от званий, наград, семьи…Молчи! Lise  ещё не знает…друзей, отечества и становлюсь чистым человеком, сущностью человечества, во имя Царства Небесного…

– Господь показал нам самого себя, государь. Сказано по Евангелию: оставь имение, иди за Мной,– отвечал Фотий.

– А посему признали  мы за благо отречься от престола государства Российского…– читал нотариус, – в пользу брата нашего Николая Павловича… Господа, присутствующим надобно расписаться.

          Все поспешили к нотариусу. Александр и Николай расписались первыми.

– Что ж, поздравляю. Сегодня, кажется, сбылось и твоё мечтание,– пожал Александр руку Николаю.

– Одно из моих мечтаний, отвечал скрывавший довольство Николай.

– Что скажешь, Аракчеев? – спросил Александр.

– Воля ваша… только…– Аракчеев махнув рукой. Глаза его были влажны.

– Поздравляем, ваше высочество…

– Поздравляем…

– Долгие лета русскому императору и императрице!

– Новому российскому царю благодатное царствование! – окружили собравшиеся Николая.

– Благодарим, господа, благодарим, – отвечали Николай и Александра Фёдоровна.

– Да, митрополит, – зло зашептала Елизавета Фотию, – не получилось у нас тогда в монастыре…

–  Ещё получится…– отвечал Фотий.

          Александр на какое-то время остался один. Он смотрел на бегавших друг за другом по огромному залу сыновей, своего и николаевского.

– Фотий, – позвал он. Фотий подошёл.– Когда же будет порвана последняя цепь? Когда побег из столицы? Полное забвение имени?.. До остатка предаться хочу в руки Господа…

– Бежать лучше не из столицы…– остановил его Фотий.– Объявите ревизию Южной армии, а там в провинции, в каком-нибудь… Таганроге, мы устроим… Я подыщу вам тихий монастырь.

– Странником пойти хочу… юродивым.

– Тише…тише.

– Каков новый царь! Красавец! Ну поздравляю, поздравляю…– говорила тем временем Lise  подставляя щёку Николаю.

– Да возвеличится с Николаем Россия! – сказала Минкина.

– Ваше Величество! – начал Аракчеев.

– Пока ещё высочество, до миропомазания, поправил нотариус .

– Великая княгиня…– говорила Минкина.

          Lise подошла снова к Николаю.

– Великий князь, посмотрите. Ваш драгун плачет.

          Николай и стоявшая рядом с ним его жена Александра обернулись.

          По лицу Анны, переодетой в офицера, бежали слёзы радости и печали.

                                                                      * * *

         На плацу били шпицрутенами. В две шеренги грудь к груди стояли младшие чины. Между ними два солдата тащили державшегося за ружьё в окровавленной рубахе наказуемого. Как только тот поравнялся с одним из солдат, следовал удар длинной лозиной.

          Капитан, руководивший поркой, посмотрел на раскрытое окно небольшого одноэтажного провинциального дома, крытого красной черепицей, с коньком в виде петушка. В конце стоял человек в рясе. Это был Фотий. Поймав взгляд капитана, задержавшегося коло одного из солдат, Фотий кивнул.

– Братец! – дотронулся капитан веткой, что вертел в руках, до плеча солдата. – Выйди-ка сюда.

         Солдат послушно вышел из шеренги. Он боялся капитана, почти стыдливо прятал за спину шпицрутен.

  – Как зовут? – строго спросил капитан.

– Федор, Кузьмы сын, – растерялся солдат. Это был тот самый солдат, похожий на Александра, которого Фотий приводил во дворец.

– Плохо бьёшь, Кузьмы сын, не стараешься, – сказал капитан,– Ну-ка скажи мне, – капитан на миг задумался, – скажи мне , что такое свобода?

– Свобода есть Дао Божий, – бодро заученно ответил солдат.

– Все ли люди свободны?

–Точно так, ваше благородие.

–Нет. Малое число поработило большее. Свободна ли Россия?

–Никак нет, ваше благородие.

–Отчего же?

Солдат растерянно замолчал.

–Этакий ты, братец, болван! Плохо ослушника бьёшь да ещё грамоты не разумеешь!... Эй , ребята, тащи и этого сквозь строй…– капитан махнул. Прислушивавшийся к разговору унтер услужливо вытянулся:

– Прохоренко, Захаров!

– Ваше благородие!– попросил солдат. Но с него уже сдирали китель, заломили кисти назад.

       Сильнее ударил барабан. Федора, Кузьмы сына, потащили сквозь строй.

                                                * * *

– Господь испытывает праведного, а нечестивого  и любящего насилие ненавидит душа Его. Дождём прольёт он на нечестивых горящие угли, огонь и серу, и палящий ветер – их для из чаши; ибо Господь праведен, – любит Правду, в лице Его видит праведника… Аминь…– молился Александр.

          Чуть подвинув занавеску, Фотий отошёл от окна.

– Как они ужасно кричат!– сказал Александр Павлович, прерывая молитву. Одетый в простую одежду схимника, он поднялся с колен перед иконой Богоматери в красном углу скромно, но с провинциальной претензией обставленной комнаты, украшенной изразцовой печкой.

– А Аракчеев вам того не растолковал, что дисциплина – дух армии. Наказание – благодать Божия, – отвечал Фотий, закрывая плотно окно. – Человеческому же наказанию следует соответствовать Божьему.

– Вот мы  уже целый месяц торчим в вашем Таганроге, а дело всё не с места, – недовольно пробормотал Александр, приближаясь к Фотию.

– Потерпите, государь, недолго осталось, – успокоил Фотий. Он снял с вешалки парадный мундир Александра, любовно встряхнул его, наслаждаясь бряцаньем и блеском полного комплекта регалий на груди, шее, в петлицах: – Не жалко, государь, царство-то бросать? А то, может, в последнюю минуту одумаетесь, вернётесь на престол российский?

– Богатому не войти  в Царствие Небесное.

– Не всем и бедным туда войти. А пороки наши идут за нами, куда бы мы не бежали, в кого бы не перекрашивались.

– Умнейший ты человек, Фотий. Быть бы тебе царём! Что ж ты не захотел? Николаю уступил. Загримировался бы под меня и царствовал…

– К сожалению, государь,– улыбнулся Фотий. – наше внешнее сходство невелико. Никакой грим не поможет.

                                                  * * *

         Голова Фёдора, Кузьмы сына, бессильно повисла под ударами шпицрутенов. По кивку капитана избиение прекратилось, и Фёдора в окровавленной рубахе оттащили в сторону.

– Молодцы, ребята, хорошо постарались, а теперь – вон! – скомандовал капитан. Солдаты оставили Фёдора, их сменили два офицера. Подоспевший доктор-китаец, тот самый, что пользовал Елизавету Алексеевну и императора Александра, одетый в форму пехотного майора, провел ладонью перед глазами избитого. Зрачки на свет не реагировали.

                                                  * * *

         – Пока история велит царствовать Романовым, не вам, так брату вашему, сыну, другому родственнику. А у меня другая фамилия, – грустно сказал Фотий.

– Кстати, как ваша фамилия? – спросил Александр.

         Раздался условный стук.

– Войдите!– крикну Фотий

Офицеры внесли в комнату окровавленного Фёдора.

– Боже мой! – воскликнул, набожно закрестившись, Александр.– Неужели без этого нельзя?!

– Сюда, господа,– Фотий толкнул ногой канапе, куда офицеры стали укладывать убитого. – К сожалению, чтобы был счастлив один человек, должны быть несчастны много других. Так устроено… Поторопитесь, господа!

–  Как зовут жертву-то? оглушено спросил Александр.

– А это всё тот же солдат, Фёдор Кузьмич, которого я вам показывал в Петербурге. Удивительно похож на вас, только уже мёртвый. А я искренне считал, что тогда во дворце вы дали молчаливое согласие на это…

         Офицеры быстро раздели труп. Фотий бросил им генеральский мундир императора. Не без помощи Фотия офицеры начали переодевания.

– Но этот врач, этот доктор?! Откуда он?! я же велел прогнать его! – с выпученными глазами Александр глядел на вошедшего медика-китайца в майорской форме.

– Государь! – подоспел Фотий.– Я, как и вы, раньше ошибался в лекаре. Он – нехороший человек, но прекрасный специалист в медицине. Он гораздо лучше, чем все мы, сможет скрыть побои и загримировать  труп под вас… Пока до Петербурга довезут, жена родная, Елизавета Алексеевна, не узнает.

         Китаец хитро закивал.

– Делай, как знаешь» – прохрипел потрясённый Александр. – Если по-другому нельзя… Но вторая заповедь! Вторая заповедь!... Бежать из этого страшного мира, бежать скорей, чтоб не лгать, не красть, не убивать, не прелюбодействовать.

– Государь! Поручик проводит вас до коляски, – Фотий подвел к Александру одного из офицеров. –  за городом есть тихая обитель, там вас примет отец Афанасий, он посвящён.

          Александр оттолкнул офицера, будто он уже плохо отдавал отчёт словам и поступкам:

– не нужен мне никто! Сам пойду, по городам и весям. Юродствовать во имя Христа буду…– нервно затрясся вдруг всем телом Александр, запел:

– Господи Боже спасения моего! Днем вопию и ночью пред Тобою. Дав внимет пред лице Твое молитва моя; приклони ухо твоё к молению моему.

– Дождик замочит, ваше величество, кушать хочется, как юродствовать-то будете? – пошутил Фотий.

– Изыди! Изыди! – закричал на него, затрясся ещё больше, загрозил дорожным посохом Александр. Пятясь, он вышел через указанную офицером потайную дверь.

          Затрещали в камин брошенные туда рубаха и порты Фёдора.

– Благодарю  за службу господа. – Пожав офицерам руки, сказал Фотий.

         Офицеры  и медик-китаец, который уже закончил работу, вышли. В комнате остались Фотий и капитан. На узкой кровати поверх жёлтого с кистями атласного покрывала, лежал труп солдата, переряженный в императорскую форму.

– Капитан,–  приказал Фотий, – офицеров и медика-китайца убрать.

– Но они верные люди, давно в Обществе!

– Полковник, – коснулся погон капитана Фотий.

         Капитан поклонился. Стукнула дверь.

         Фотий подошёл к камину, бросил в огонь забытые солдатские сапоги Фёдора. Пламя играло на сухих щеках митрополита.

– Что же, дошла очередь и до тебя, великий князь Николай…Кто кого?

         За спиной Фотия на дубовой с гладкими спинками кровати спал вечным сном Федор, крестьянского Кузьмы сын, одетый в царский мундир со многими звездами и крестами.

                                                  *  *  *

          А по хмурой осенней дороге уходил в рясе, с котомкой за плечами, посохом в руке новый странник – бывший русский император Александр.

                                                  *  *  *

           Николай Павлович в отличном выходном генеральском мундире, в отутюженных брюках с лампасами трижды обошёл вокруг трона. Сел, попрыгал пару раз, как бы закрепляя за собой место; провёл любовно кончиками пальцев по лакированным подлокотникам; попробовал принять солидный подавляющий вид. Замерла, ни звука, перед императором пустота Большого Тронного зала с гигантскими хрустальными люстрами  и витражами готических окон.

           Дверь раскрылась. В зал вбежала в разнесенном пружинами далеко в стороны бледно-розовом с красной окантовкой платье с глубоко открытой грудью и спиной, усыпанная бриллиантами и жемчугом Елизавета Алексеевна.

– Николя! Я к тебе. Проснулась рано, не сплю… И сразу к тебе. Ещё раз поздравить с императорством. Знаю, знаю… Сегодня принимаешь сословия, но я первая,– быстро заговорила Елизавета, летя через зал к Николаю. – Когда присяга? Срок уже назначен?

– Вы –  экс-императрица, сударыня. Вдовствующая экс… И моя невестка. Это не даёт вам права врываться без  доклада к государю императору.

Lise переменилась.

– Ах так!.. Да ты ещё  не коронован, мальчишка! По столице ползут слухи, что великий князь Константин не отказался от престола. Письмо с его отречением было подложным. А он первый имеет право на престол, по старшинству. Да и смерть Александра, верю, не без тебя…

– Да я за таки слова тебя в монастырь упеку! В Новодевичий, как Софью! Немка! – бросился с кулаками на Lisе Николай.

– Сам немец!– отвечала заторопившаяся к выходу Lise. – Ах, если б был жив Александр!– Lise поправила на груди чёрную траурную розу.

– совершенно правильно, ваше величество! Так им, иноземцам, и надо! – раздался за спиной Николая услужливый голос генерала Аракчеева. Он тихо вошёл со служебной папкой через небольшую дверь рядом с троном.

– И ты, без доклада! – налетел на него Николай.

– Но император Александр позволял…– смешался Аракчеев.

– Александр мёртв… А вы… ты… с сегодняшнего дня больше не генерал, а… младший ефрейтор!

– Но такого чина нет в русской армии, – пытаясь сохранить достоинство, отвечал Аракчеев.

– С сегодняшнего дня я ввожу его для тебя!

     Аракчеев поклонившись, попятился к выходу, повернулся спиной. Николаю стало жаль его.

– Послушайте, граф…– догнал Аракчеева Николай.– Я вижу, вы добрый малый. Простите мою горячность… Просто сегодня первый день моего царствования, и я, ради пользы дела, должен задать подданным острастку. А со временем… всё станет по-старому….

Со слезами на глазах Аракчеев бросился в ноги Николаю.

– Ну-ну, старина, – приподнял его Николай.

– Ваше  величество, вся Россия ждёт перемен. Казна пуста, народ ропщет под тяжестью налогов, враги подняли голову…

Вошедший дежурный офицер щёлкнул каблуками.

– Ваше величество, представители сословий собрались, дабы приветствовать вас.

– Пусть войдут,– Николай поспешил к трону. Аракчеев встал о правую руку императора.

Зазвучали трубы. Большие до потолка золотые двери, открыли лакеи в красных кафтанах и белых перчатках. Толпа духовенства, купечества, крестьян, дворян, придворных вошла в зал.

– Новый царь!

–Верой и правдой будем!

– Молод!

–Купечество с вами, ваше величество!

– Красавец!– прокатилось по залу.

– Его величество император всея Великой, Белой и Малой Руси, великий князь Польский и Финский… Николай Первый!– провозгласил дежурный офицер.

          Николай встал, величественно пошёл по центру зала  между рядами  представителей сословий. Царь протягивал руку, руку целовали. Николай остановился у стоявшего в первых рядах высшего духовенства Фотия, вяло протянул кисть в жёлтой лайковой перчатке. Фотий поцеловал руку Николая.

– Архимандрит, – обратился Николай.

– Митрополит, – вежливо поправил Фотий.

– С сегодняшнего дня только архимандрит,– улыбнулся Николай.– Ведь я как царь как глава церкви… Когда я смотрю на вас, архимандрит, мне постоянно кажется, что мы уже где-то встречались при весьма странных обстоятельствах…

                                                  *  *  *

         Усатый щекастый жандарм втолкнул Александра в общую камеру:

–Ну, господа арестанты, принимайте новенького! Задержан за бродяжничество…

        Споткнувшись за подставленную арестантом ногу, бывший царь Александр растянулся на заплеванном каменном полу. Одежда на нём изорвалась, на рукавах из-под треснувшей рясы торчали острые углы локтей, оборванные края платья открывали бледные волосатые голени, чуть прикрытые нечистыми онучами, ветхая поддёвка покрылась богатой сетью дыр на груди и спине. Остатки шапки запутались в свалявшихся разросшихся волосах, заражённых колтуном и вшами. Густая борода носила следы вчерашних щей и теперешнего дождя. Клюка утерялась, а вещмешок многократно и бесполезно латался.

          Взрыв хриплого хохота сопровождал падение Александра. Приподнявшись и сев на пол, Александр с любопытством и страхом рассматривал собравшихся вокруг него арестантов. Те с не меньшим интересом уставились на него. Все арестанты  одеты были примерно одинаково: просторные некрашеные льняные порты, почерневшие от временем, бывшие некогда белыми полотняные рубахи с пришитыми спереди и сзади  красными ромбами в виде тех, что на карте бубен.

          Старшой, здоровенный рыжий детина, с жёлтой  паклей волос на голове, с  сально-мясистой лепешкой вместо лица, наклонился над Александром, дыхнул на него прокисшей рыбой и луком.

– Вот те и новенький! – двумя пальцами зацепив за поддеву, Старшой легко подтянул к себе Александра.

– Вот те на… новенький» бродяжка! Взят за бродяжничество, слышь, – обступили Александра другие арестанты, очень похожие оспенными рытвинами щёк, щербистостью зубов, сиплостью прокуренных голосов, широкими пигментированными скулами и приплюснутыми картошкой сизыми носами на Старшого, отличаясь лишь большей щуплостью форм.

– Божий странник я, братья-арестанты, – попытался объяснить Александр. Против воли в окружении десятка полтора разбойничьих рож, спустившихся с нар и обступивших его, он заговорил испытывающее, заискивающе. – Хожу по стогнам российским, исповедую слово Христа, питаюсь. Кто что подаст… Господи! Не в ярости Твоей обличай меня, и не во гневе твоём наказывай меня…– запел Александр.

– Божья коровка! – хмыкнул молодой лысоватый парень, но стоявший рядом длинный жердевидный арестант остановил его – Старшой ещё не сказал своего веского слова.

          Арестанты глядели на Александра, как на заморское диво в зверинце. По-видимому, камера пополнялась не часто. Отсутствие каких-либо значительных интересов делало новоприбывшего предметом долгоиграющего интереса. Арестанты с жадностью любознательности ждали от Старшого определения судьбы новичка.

– Косой!– позвал Старшой одного из арестантов, вертлявого колченогого парня с выбитым глазом.– А посмотри, Косой, глаза у бродяжки белёсые?

          Косой поглядел, дыхнув на Александра махрой и гнилым луком.

– Белёсые, Старшой…

– То-то я и гляжу, что белёсые,– протянул Старшой.– А белёсые глаза у кого бывают, Косой?

–Не знаю, – Косой зашмыгал носом, зачесался.

–Ну! – Старшой вывернул Косому руку.– У кого глаза белёсые?

– У пидарасов…– сказал Косой.

–Правильно. По глазам его белёсым вижу, бродяжка-то пидарас!– сказал Старшой.– Белёсость верный знак.

– Так что ж это, братцы?!– забеспокоился, затравленно озираясь Александр, страх его перед арестантами становился всё более животным. – Я же по-божескому, по-человечески… Я греха никому не творил… Я ж, ежели по правой щеке ударят, левую подставлю…

– А я тебя оп обеим ухам бить стану… по обеим. И справа, и слева торцану! – сказал Старшой.

          Окружавшие его арестанты смеялись каждой шутке Старшого, смех их походил на ржание лошадей, смешанное с поросячьим визгом.

– Что же вы, не христиане?!– спрашивал Александр.

–А пидарасы христиане?– ехидствовал Старшой.

– Да не белёсые глаза у него, не бёлёсые, а синие,– вступился за Александра молодой хлипкий арестант.

– Смотри, как бы у тебя самого они  белёсыми не оказались! – пригрозил Старшой. – Пидарас бродяжка, Робята! Опускай!

 С воплями «Опускай!» арестанты навалились на жалостливо ползавшего на коленях Александра:

– Христом Богом молю! Ни за что ведь! Я же вам ничего не сделал!

– Ещё б ты мне че-нибудь сделал! – сказал Старшой, загибая Александра.

Около параши находилась заблёванная железная перегородка, отделявшая сортир , через неё и перекинули Александра. Четверо держали навытяжку руки, четверо ноги. Развязавший мотню Старшой, пошёл насиловать первым.

– Как назовём-то?

– Светкой. Пётр– Катька, а этот будет Светкой.

– Старшой говорит, глаза у него белёсые. А у кого белёсые – пидарас.

– А у Петра зелёные тогда были…

– Жопа-то мягкая, неработящая…– переговаривались арестанты.

Когда Александра насиловали, он плакал, извивался червяком, причитал:

–Ребята, да что вы нехристи?! Нерусские что ли?!

 Ослабнув, он перешёл в истерику и, рыдая, хохоча, дергаясь всем телом, заорал:

– Я же – царь, сукины дети! русский царь! Как стоишь, сволочь! Русский царь я, Александр Павлович Романов!

Александр почувствовал, что его отпустили. Он бессильно свалился на пол.

– Грех, братцы, больного трогать… дурак, он ребята…

– Говорили, крестясь, смотря на него,  арестанты

– С головой у него…Дурак!...– подтвердил Старшой.

– Грех, дурака-то…дурак! Дурак!– неслось от арестанта к арестанту.

                                                  *  *  *

         Анна Истомина и кордебалет Загородного театра танцевали анданте из балета Люлли «Триумф Любви» Действие происходило в гостиной Трубецких. Здесь на ярко освещённой многочисленными свечами импровизированной площадке и позволили играть артистам. Звучал оркестр из восьми музыкантов. Белой бабочкой летала Истомина, её партнеры – мужчины танцевали в синих с позолотой костюмах. В полутёмном  зале расположились зрители – человеку двадцать заговорщиков, те же, что и были прежде, присутствовали и новые лица; в военной форме в свитском.