Текст книги "Казнить! Нельзя помиловать! (СИ)"

Автор книги: Александр Бочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Глава шестая
Новый год к нам мчится: скоро всё случится…

– Отца освобождать… – ответил я и, заметив недоверчивый взгляд, уточнил – не выдёргивать из лагеря недалеко отсюда – нет… Иначе ему потом придётся всю жизнь от НКВД прятаться… Есть у меня задумка хитрая… Повидаемся с твоим отцом – я ему и объясню её…

Вышли из вокзала в невидимости; углубились в кривые улицы небольшой станции и остановились на подобии тротуара… Я "останавливал" прохожих на минутку; "задавал" им интересующие меня вопросы… Да не всех останавливал – выборочно… А то со стороны могло показаться подозрительным: а чего это все останавливаются в одном и том же месте и замирают на несколько секунд?! А так – то тут; то там кто то останавливался в задумчивости на пару секунд и шёл себе, потом, дальше… Житейское дело: может забыл что то? Вот так – двигаясь вперёд по улице, я выяснил почти всё, что мне было нужно. А нужно мне было, пока – одно: где мы сможем провести ночь? На улице то – морозец хоть и не суровый, но нос и щёки щиплет прилично… Прошлись до окраины; зашли в неприметный домик; постучали в дверь, как порядочные… На улице смеркалось, так что – открывшая нам дверь пожилая женщина, только молча посторонилась, впуская нас в хату… Прошли в горницу; я, по хозяйски разделся, скинув тулупчик – за мной разделся и Колюня… Чуть приотпустил гипнотическое воздействие на хозяйку, внушая – мы её хоть и дальние, но любимые родственники!

А дальше – по накатанной… Ослабил гипнотическое состояние и внушение; на стол две бутылки водки и хорошую закуску… И хозяйка засуетилась – достала из подпола соленья, да картошечку в казанок опустила. Да в печь его… Посидели душевно, поговорили славно… Правда всё больше хозяюшка, да мы не в обиде: слушали её внимательно – не перебивая, да охали и ахали в нужных местах! С тем и легли спать: и сыты и пьяны… Мы – сыты, а хозяйка ещё и пьяна: из двух бутылок обычной водки одна была "заряжена" обычной водой… Рано утром встали: хозяйка разогрела нехитрый завтрак: остатки картошки да рыбы малосольной пожарила… И проводила нас в ночь… ОТ денег, предложенных мною отказывалась всерьёз: пришлось сунуть силой в карман, да перед уходом "попросить": у неё никого ночью не было… А деньги? Так это сбережения на чёрный день…

Из вызнанного мной нарисовалась такая картина: лагерь в пятнадцати километрах от станции… Был ближе, но деревья вблизи повырубили – потому и лагерь передвинули дальше в тайгу… Вела туда железнодорожная узкоколейка и ходило по ней бессменно три состава – друг за другом с определённым интервалом… Туда – пустые, а оттуда – с поваленными и ошкуренными брёвнами. Тут эти вагоны перегружали в стандартные вагоны; цепляли их к товарным составам и гнали какие куда: какие в Архангельск для погрузки на лесовозы, а какие в глубь страны – на нужды населения и промышленности… А пустые – снова в место загрузки… Вот таким первым утренним составом я и решил отправиться на место погрузки… А там – на месте и выяснить: чем занимается в лагере отец Николая. Всех тонкостей я не знал: Начальник ГУЛАГА Берман только любезно "поделился" со мной тем, что Борисов Григорий – старший барака… Большее узнавать не стал: на месте разберусь – не маленький…

Подошли к составу с открытыми платформами: машинист уже "разводит пары" в котле паровоза… Залезли на последнюю платформу – охраны на станции нет, кроме сидящего в будке стрелочника. А зачем она нужна – состав ведь идёт пустой. И в тайгу… Да, к тому же, ещё ночь на дворе… Вот утром и особенно днём и вечером – на станции будет многолюдно… Залезли на платформу: Колюня держится за мою одежду, а я забираюсь наверх. Потом я его держу за одежду – только при контакте он может находиться в невидимости. Деревьев по краю станции полно, но до них далековато, так что подарок Лешего здесь не поможет… Прошли по краю платформы, чтобы не громыхать железом и сели у переднего края: когда поедем – можно спрятаться за передний борт от набегающего ветра… Скорость будет невысокая: я, вначале – даже не понял: почему это небольшой паровозик (вроде бы серии "О" – Овечка) прицеплен к голове состава угольным тендером вперёд? Уж не будет ли он толкать этот состав в другую, от загрузки брёвен, сторону? А потом дошло: пустые вагоны он может дотащить и задним ходом, а потом проехать немного вперёд; перейти на запасной путь; проехать снова вперёд и уже подъехать к груженому составу спереди. И тащить гружёный состав как положено – передом вперёд…

Тронулись; неторопливо покатились вперёд… Летом бы такое путешествие было бы в радость: смотри себе по сторонам; любуйся пейзажами! Но сейчас – не до любования: морозец пробирает до костей даже прятаться от ветра холодно: полежи на железках… Так что занимались странной гимнастикой – со стороны: то сядем; то встанем; то бегаем по платформе туда-сюда… Хорошо – только начало светать, да и тайга вдоль дороги: кому придёт в голову ранним утром смотреть на проезжающий мимо поезд? Они же здесь по десять раз на дню ездят! Замёрзли, продрогли – как цуцики: даже по 100 грамм приняли, но всё же доехали – не превратились в сосульки… Вовремя прекратили свои согревающие упражнения: рассвело; поезд подкатил к загрузочной платформе, у которой уже стояли хмурые, не выспавшиеся заключённые… Группами – каждая у своей кучи брёвен, видимо заготовленных с вечера… Охрана – в тёплых тулупах и валенках, а зэки – кто в чём горазд… Кто то в серых или чёрных фуфайках и таких же ватных штанах, а на кого без слёз смотреть нельзя – лохмотья какие то, давно уже потерявшие первозданный вид… Поезд подошёл; мы быстро слезли с обратной стороны платформы и принялись наблюдать за погрузкой…

Вдоль групп зеков, стоящих у каждой горы брёвен, прошёлся человек в относительно чистой чёрной телогрейке и шапке-ушанке. Колян, стоящий рядом со мной дёрнулся и горячо прошептал:

– Вон! Видишь! Это мой батя! Колоритный тип – ничего не скажешь. И голос командный и слушаются его беспрекословно… Мы стояли – в сторонке и смотрели, как корячились люди на погрузке огромных брёвен. Да… – по уму бы подогнать сюда краны и всё было бы сделано быстро! Но где эти краны и чем тогда будет заниматься основная масса сидельцев? Перевоспитываться, так сказать, трудом?!

На боковой открытый борт платформы легли слеги, упёршиеся одним концом в землю, а другим концом – на край открытого борта платформы. Шестеро зеков подкатывали слегами (деревянными палками вместо ломов) бревно к наклонным слегам и под дружное – Взяли! поднимали бревно с земли, закатывая его вверх. По команде откидывали слеги назад и дальше закатывали бревно руками… На одном из вагонов крайний мужик, видимо оступился или поскользнулся и рухнул на колено. Тяжёлый край бревна, надавил на второго, стоящего рядом, заставив и его присесть на колено! Бревно накренилось и ударило крайнего зека концом в грудь, отчего тот упал, распластавшись на мёрзлой земле, с ужасом и полнейшей беспомощностью глядя на приближающийся к нему огромный смертельный комель… Отец Николая, проходивший рядом, метнулся к концу бревна; упал на колено, подхватив конец бревна у самой груби бедолаги. На лбу бригадира набухли, от нечеловеческого напряжения, чудовищные рубцы вен!

– Держим! Держим, мать вашу в дышло! – прохрипел он и зарычал – поднимаем комель! И начал вставать с колена!

С трудом бревно закатили на платформу… Зеки остановились, переводя дух и унимая дрожь в руках и ногах. Борисов присел рядом с лежащим мужиком: у него изо рта, с хрипом и свистом, вырывался воздух вперемешку с хлопьями пены розового цвета…

– Что, Кондрат – придавило? – сочувственно спросил бригадир…

– В чём дело? – рявкнул подошедший лейтенант – а ну давай работать – шваль лагерная! – зло зарычал он. Бригадир встал:

– Кондрата придавило начальник… – сказал негромко Борисов – надо его в лагерь к фельдшеру отправить! Лейтенант побагровел:

– Работать – я сказал! – взорвался визгливо – пусть встаёт – не придуривается! Пусть работает – не сдохнет! А сдохнет – одной падалью меньше станет – воздух чище будет. Вставай сука! – шагнул лейтенант, к лежащему – на утоптанном снегу, бедолаге…

– Лейтенант – да будь ты человеком! – встал, перед лежащим, бывший комбриг – какая работа – ему в больничку надо!

– Ты что…! Ты как… Ты с кем так разговариваешь – сволочь! – побагровел лейтенант и рванул клапан кобуры! Рядом со мной дёрнулся вперёд Николай – с трудом удержал его на месте, рыкнув негромко:

– Стоять! Спалишь нас на хрен! А лейтенант уже выдернул наган…

– Да я тебя сейчас! За неподчинение и сопротивление!.. На месте! СВОЛОЧЬ!!!.. – выкрикивал слова, словно выплёвывал, всё багровея и багровея! Лицо уже превратилось из багрового в лилово-синее! Лейтенант раскрыл рот, для очередного выкрика, как в оглушительной, после дикого ора тишине, раздался грохот выстрела! Пуля, вылетевшая из ствола нагана, впилась, разбрасывая фонтанчик смёрзшегося снега, в землю под ногами бригадира! А лейтенант выпятил грудь, вдыхая ещё больше воздуха в грудь; выкатил глаза из орбит и рухнул под ноги ошеломлённому бригадиру! Хорошо – между ними было метра полтора: никто не сможет обвинить Борисова в том, что он что то сделал лейтенанту! Хотя… – если захотят… Погрузка сразу же застопорилась: зеки замерли; конвоиры заклацали затворами винтовок… Подбежал помощник начальника конвойной группы, с наганом в руке:

– Что? Что здесь произошло?! – выкрикнул он, озираясь.

– Лейтенанту стало плохо… – ответил Борисов похоже – сердце… В больничку ему надо, начальник… Помощник обернулся: несколько конвоиров – из старослужащих, кивнуло головами… Помощник замахал рукой водителю трактора с прицепом, подзывая к себе:

– Давай, отцепляй прицеп и вези товарища лейтенанта в лагерь!

– И нашего тоже отправьте – ему грудь придавило бревном… – попросил бригадир. Помощник взорвался:

– А куда я его дену?! В кабине и так места мало!

– Так вы его в прицеп погрузите, да бойца с ним отправьте… – подсказал Борисов. Помощник незамысловато выматерился:

– Умные все вокруг – спасу нет! Какого ж хера вы тогда здесь сидите – раз такие умные! Бригадир промолчал: вопрос не требовал ответа…

Трактор увёз двух пострадавших и погрузка продолжилась: бригадир раскидал по группам оставшихся пятерых из "пострадавшей" бригады – впятером им грузить огромные брёвна было очень тяжело. В конце, "всем миром", загрузят эту злосчастную платформу…

Я отвёл Колюню в сторону и "отвёл душу", высказав ему всё, что я думаю о его умственных способностях и о нём – персонально. Парень посматривал виновато и… – с некоторой долей восхищения… Наконец я выдохся. Николай прошептал виновато:

– Прости Михаил – виноват, не сдержался… Но ты же понимаешь – отца же эта сволочь могла убить! Объяснение у него…

– А нас бы с тобой пристрелили? – выдохнул я… – Ну тебя то – ладно, не велика потеря – одним дураком меньше бы стало! Ну а меня то за что? За компанию?! У Колюни глаза распахнулись от изумления!

– Ну прости… – забубнил он… Я осуждающе покачал головой:

– Вернёмся обратно – больше дел с тобой иметь не буду… Парень побледнел – что снег вокруг и прошептал жалобно:

– Ну Михаил… Ну прости! Больше такого не повториться – клянусь!

На погрузке, тем временем, штабеля брёвен, становились всё меньше… Загруженные брёвна стягивали поверху тросами, чтобы по дороге не высыпались. Паровозик уже прицепился к переднему вагону и стоял, попыхивая клубками белого пара, словно отдуваясь после тяжёлой работы. Издалека раздался паровозный гудок – паровоз ответил ему таким же… Через несколько минут на вторую, маневренную колею, втянулся новый пустой состав. Первый состав был бы готов отправиться, если бы не полу загруженный злосчастный вагон. Бригадир махнул рукой нескольким крупным зекам и вместе с ними закончил погрузку. Паровоз прогудел отправление и гружёный состав медленно отправился в недалёкое путешествие – на станцию Нядом… А второй паровозик потолкал вагоны обратно, чтобы поставить их на первый путь, под погрузку. А бригадир, расстёгивая ширинку на ватных штанах, зашёл за штабель брёвен, справить малую нужду… Ну – может он стеснительный, а может марку начальственную держит. Зашёл за штабель и застыл!

За штабелем стоял его повзрослевший сын с парнем, так и излучавшим силу и власть. Незнакомец приложил палец к губам и поманил бригадира. Тот подошёл на негнущихся ногах, косясь на стоящего рядом с парнем улыбающегося сына. Парень начал негромко:

– Времени у нас мало – так что слушайте молча. Завтра вы пойдёте к начальнику лагеря и скажете ему, что вы хотите изложить в письмах к Ворошилову и товарищу Сталину свои соображения по поводу танкового вооружения. Попросите у него бумаги для написания доклада…

– Я не сотрудничаю с администрацией лагеря! – буркнул бригадир.

– Я сказал – слушать молча! – словно плетью, хлестануло по ушам Борисова. Он молча проглотил резкое одёргивание…

– Напишите и отдадите начальнику лагеря оба доклада: на имя Сталина и Ворошилова… И не тяните – напишите как можно быстрее! Вот это… – парень протянул бригадиру свёрнутый в четверо лист бумаги, вытащенный из внутреннего кармана куртки – вам поможет. Теперь вопрос: вы писали докладную Ворошилову, или только грозились?

– Я написал и отправил докладную товарищу наркому… – недовольно процедил Борисов: так с ним не разговаривали даже урки в лагере… Парень кивнул, не обращая внимание на тон, и добавил:

– Сегодня, после ужина, никого из своих из барака не выпускайте и сами не выходите из барака – будьте все на виду…

– А что будет после… – начал бригадир и осёкся – из-за штабеля брёвен вышел помощник и подозрительно посмотрел на Борисова. Тот улыбнулся миролюбиво в ответ и ухмыльнулся:

– Пальцы, сука – на морозе замёрзли! Чуть в штаны не напрудил!

– Иди давай, руководи погрузкой… – проворчал, теперь уже старший охраны – брёвна сами грузиться не будут!

– Иду старшой… – примирительно ответил бригадир, метнув глазами вправо-влево: парни, стоящие перед ним исчезли, словно их корова языком слизнула! Бригадир прошёл мимо старшего охраны; тот ещё раз внимательно оглядел пространство за штабелем брёвен и не увидев ничего подозрительного, пошёл за бригадиром… Он уже ушёл за брёвна, когда раздался негромкий облегчённый вздох… А с другой стороны гигантской поленницы, замёрзшие руки зеков уже вцепились в первые брёвна штабеля, чтобы загрузить их на платформы и отправить на станцию, где такие же бедолаги перегрузят их уже на стандартные платформы. Которые разъедутся в пункты назначения…

Поздно вечером, смертельно уставшие и замёрзшие грузчики, нестройной колонной втянулись в лагерь. Ворота за ними закрылись… В столовой их ожидала давно уже остывшая еда: отсутствие даже одного человека поломало привычный уклад погрузки… Пять человек – если, конечно, Борисов выбрал бы самых сильных в бригаду, смогли бы грузить брёвна – хоть и с трудом. Но тогда бы нарушились привычные связи в бригадах по шесть человек и бригадир пошёл на то, что лучше задержаться, чем получить ещё одного пострадавшего. А может и двух… Шнырь на кухне (помощник повара – со слабым здоровьем или специально поставленный на это место администрацией или урками) – из симпатизирующих политическим, шепнул Борисову:

– Блатные решили сегодня устроить сходняк по вашу душу! Бригадир напрягся – меньше всего ему и его уставшим людям, нужны были разборки с блатными именно сейчас – когда все вымотались на нет… Однако делать нечего – придётся спать вполглаза… Не об этом ли предупредил его незнакомый парень?

Зря я ему свой характер показал… – подумал огорчённо бывший комбриг – он сильно рисковал, да ещё и Кольку притащил с собой! Мне бы слушать молча, а я характер свой ему показывать начал… А что это он мне дал? – прекратил бесполезные самобичевания бригадир и, сев на пол, рядом с железной печкой, открыл дверцу, разглядывая – в отблесках пляшущего пламени, слова и картинки на развёрнутом листе бумаги. Чем больше он всматривался, тем сильнее затягивало его то, что было на бумаге. Он даже не заметил, как подошёл его друг и помощник по бараку и по частым разборкам с блатными. Тоже танкист…

– Что это у тебя Мефодич? – спросил негромко приятель, присев рядом… В голове Борисова мелькнула известная в их кругу фраза: Не верь, не бойся, не проси… Он ответил нехотя:

– Да так… Наброски кое какие сделал за столько то времени… И добавил уже оживлённее, подумав – А почему бы нет?!

– Хочу свои соображения – по поводу действий бронетехники, послать товарищу наркому и товарищу Сталину… – произнёс негромко. Приятель и помощник ответил едко:

– Нужны ему твои соображения! Ты бы лучше подумал – как завтра грузить будем?! Люди вымотались как не знаю кто! А эти твари блатные в ус не дуют!!! Не отсидка – курорт для них здесь! – зло выдохнул помощник. Бригадир хотел сказать о том, что услышал от незнакомца по поводу сегодняшней ночи, но промолчал: Никому здесь не верь…

– Надо бы охрану у дверей поставить на эту ночь… – протянул он.

– А что такое? – напрягся помощник… Бригадир пожал плечами:

– Не знаю… Но что то неспокойно мне. Поставим – на всякий случай. Лучше быть не выспавшимся, но живым – чем уснуть вечным сном… Приятель кивнул: на такое трудно было возразить…

После того, как с погрузки привезли разбитого параличом лейтенанта охраны и придавленного концом бревна зека из политических – лагерный пахан разослал шнырей, чтобы те обошли всех авторитетных воров, которые находились в лагере: после отбоя сходняк… Остальных – отбывавших время на лесоповале, в то время, как мужики, выбиваясь из сил, валили деревья за себя и "за того парня" предупредили во время еды… И, после того, как по лагерю пронёсся сигнал отбоя – в барак воров, где располагался пахан, потянулись, невидные в темноте, серые фигуры… На входе их встречали личные телохранители местного смотрящего: лишним и посторонним в барак хода не было… Обсудив "мелочёвку" пахан перешёл к главной теме сегодняшней сходки – политические и их лидер – бригадир Борисов… Разгорелся жаркий спор: молодые да горячие предлагали сегодня же ночью пойти в барак к политическим и устроить там резню этим врагам народа! Более зрелые и острожные предлагали подождать и посмотреть – как лагерное начальство отреагирует завтра, на утреннем разводе, на сегодняшнее происшествие… А может и не надо никого резать… – ухмылялись они – вертухаи сами его кончат… Не смотря на жаркие споры, воры сразу же обернулись на скрип открывающейся двери в барак. Из клубящегося морозного воздуха в барак влетело два тела блатных, а за ними в воздухе мелькнули продолговатые стеклянные предметы. Раздался хруст разбитого стекла и вперед глазами растерявшихся урок вспыхнула поперёк барака огненная полоса… А затем бутылки, прилетавшие из-за огненного вала, стали разбиваться уже рядом! Вспыхнул матрац на нарах; вспыхнули нары рядом с спорящими; разлетелись огненные сгустки среди воров! Вспыхнул факелом один; заорал от боли другой: заверещал по заячьи третий! А огонь – жадный, неумолимый – быстро распространился по бараку, отрезая собравшихся от входа и жадно заглатывая всё новые и новые деревянные бруски, столы, нары, доски…

Говорят – можно бесконечно смотреть, как работают другие… Вот только бесконечно смотреть – как работают зеки на погрузке, не тянуло. Совершенно. Было стыдно смотреть. И больно…

А потому – вышли с Коляном на железку и по шпалам направились подальше от места погрузки… Отошли на километр: железка петляла среди деревьев и мы были бы совершенно не видны уже через 400–500 метров, но лучше перебдеть, чем недобдеть… Вроде здесь можно остановиться… – решил я; отпустил руку Николая и скинул рюкзак с плеч. Николай сделал то же самое… Молча развязали горловины и начали доставать из рюкзаков продолговатые предметы, завёрнутые в куски холста. Выложили все – десять свёртков на шпалы и начали разворачивать – один за другим… Десять бутылок тонкого стекла, заполненных компонентами для создания адской смеси – напалма! Не жалкого подобия – "коктейля Молотова", а полноценного напалма, от которого нет спасения! И заварилась адская кухня: откупоривались бутылки; смешивались в двух пустых бутылках компоненты, и разливались в освободившуюся тонкостенную тару… И всё это – неторопливо, аккуратно, не проливая ни одной капли на мерзлую землю и – не дай бог, на одежду… Помучились на морозе, отогревая по несколько минут пальцы в меховых варежках, но справились… И снова – замотали в холстины, чтобы не звенели друг об друга и не разбились случайно!!!

Две пустые бутылки, оставшиеся после смешивания – тщательно протерев, закинул за сугроб метрах в 35–40 от железнодорожного полотна. Дырки, от провалившихся под снег бутылок и с паровоза не увидишь – горб сугроба скрывает… Основное дело сделали – теперь можно и передохнуть. И перекусить: и за завтрак и за обед и за ужин: там, куда мы пойдём, поужинать не получится… Перекусили плотно; "облегчились" принудительно и направились к месту разгрузки. Смотреть тут не на что: первый состав отправлен; идёт погрузка второго состава, а к месту погрузки подкатывают, гремя гусеницами и пыхтя клубами отвратительно воняющего чёрного дыма, трактора с прицепами. С них спрыгивают другие зеки и сбрасывают с прицепов брёвна на мёрзлую землю… И тут видно не равноправие: одни, стоя на верху брёвен, сталкивают их шестами, а другие – зацепив железными баграми с крюком на конце, волокут их к месту погрузки и складывают в штабеля-горки… И видно: на повозках зеки здоровые, сытые, да по сезону одетые, а тащат брёвна доходяги, одетые кто во что… Разгрузились; залезли на повозку. И тут неравенство: сытые уселись на бревно в начале повозки, за высоким бортом, а доходяги – остались стоять… Трактор, гремя гусеницами пополз по дороге к делянкам, на которых валили и обтёсывали стволы, а мы почапали – на своих двоих, следом. Что нам целый день делать на морозе – мы пойдём в лагерь. В невидимости, конечно… Там и в тепле можно пересидеть – не мешая местным… И даже на кроватях охраны в казарме полежать: в пустых бараках зеков тоже можно, но вши…

Пока охрана несла службу, Колюня успел даже поспать три часа, да и я вздремнул вполглаза… Трудно это: лежать на соседней койке, да держать парня за руку, как маленького: вдруг кто зайдёт, а на кровати спит чужой человек? А после ужина пришлось переместиться в оружейку, где в специальных стойках стоят винтовки охранников. Там хоть и холоднее, чем в казарме, но не на морозе же! Дождались сигнала отбоя и через полчаса просочились из казармы… Темно, только тусклые лампы, выхватывают местами жёлтыми пятнами света, некоторые участки территории… Нам надо к бараку воров… У входа – пара крепких парней в ватниках… Хорошо, что снег утоптан – не скрипит под ногами. Подошли, зашли за спины; разделились и несколькими ударами нейтрализовали сторожей. Можно было бы и зарезать, но кровь на снегу?!… Зашли в сени, затащив за собой сторожей… Развязали горловины рюкзаков; достали и выстроили в ряд бутылки с напалмом. Толкнул дверь в барак: внутрь влетели вырубленные сторожа, а за ними полетели бутылки с напалмом! Колюня поджигает фитиль, а я мечу горючие снаряды внутрь. Первые – веером – поближе к нам: отсекающий огонь! Звенит разбитое о стойки нар стекло; вспыхивает огонь! И следом за первыми бутылками – вглубь полетели уже остальные. Звон стекла; вспышки пламени; испуганный, злой, полный боли крик – всё смешалось в какофонию звуков! И нам пора: я захлопнул дверь в барак; Колюня припёр её плечом; я загнал под двери плоские короткие колышки… Чтобы дверь с той стороны не открыли – если кому удастся прорваться сквозь завесу огня! Последний штрих: с последней бутылки жидкость течёт на пол; в неё летит загоревшаяся спичка и Коляныч быстро захлопывает наружную дверь. Всё – теперь сгорят и колышки-стопоры… И – ходу от барака; в окнах барака заплясали отблески пламени, но часовые пока ещё тревогу не поняли. Хотя… – со звоном разлетелись стёкла в окне барака! Но в нём – решётки, а приток свежего воздуха – так просто подарок для уже ревевшего, как дикий зверь, пламени… ТРЕВОГА!!! Засуетилась, забегала охрана; внутрь зоны втянулся весь состав охраны, ощетинившись винтовками! А пламя уже вырывалось из разбитого окна; из под дверей в барак; чёрный дым валил из всех щелей… Кто куда, а мы – в казарму охраны: в ближайшие пару часов здесь точно никого не будет. Можно будет и вздремнуть…

Утром – на разводе, начальник лагеря – злой, потому что не выспавшийся, а больше всего потому, что "разгребать" последствия этого пожара придётся лично ему – со всеми, вытекающими из него последствиями! Хорошо ещё… – видел он, что в огне пожара сгорели только авторитетные урки, а работяги и политические – те, которые дают план по заготовкам – стоят в строю…

Гражданин майор… – раздалось из строя… Кто там посмел рот раскрыть без разрешения?! Ну конечно – Борисов… Этот бывший комбриг всё больше и больше завоёвывает авторитета в лагере: претензий к нему со стороны администрации нет, хотя на сотрудничество с ней он не идёт ни в какую! Майор бросил зло:

– Чего тебе?! И упёрся, в бригадира политзаключённых, бешенным взглядом! Бригадир – по негласному лагерному закону, опустил взгляд, но потом всё таки поднял его и посмотрел майору в глаза:

– Гражданин майор… – негромко произнёс Борисов – у меня к вам есть две просьбы… Начальник лагеря оскалился:

– А почему не пять? Десять? Давай – проси больше – может что и получишь! А получишь ты за свою наглость точно! Бригадир побледнел: после таких угроз мало кто оставался в живых! Но всё же сказал:

– В моей бригаде вчера придавило бревном одного заключённого. Из-за этого мы не смогли вовремя отправлять составы… Дайте мне одного заключённого в бригаду… Майор, услышав – на время сдержал гнев: комбриг просит не для себя и, даже не для бригады – для выполнения плана. И сам майор в нем заинтересован…

– Получишь… – процедил майор… – Что ещё? – рыкнул он, выждав несколько секунд… Бывший комбриг набрал воздуха в грудь:

– Гражданин майор! – начал он негромко – я имею соображения по улучшению стратегии и тактики бронетанковых войск и хочу написать рапорт наркому РККА товарищу Ворошилову и нашему вождю и учителю – Товарищу Сталину… Прошу вас разрешить выдать мне листы бумаги и ручку с чернилами! – закончил он уже твёрдо. В голове начальника лагеря вновь вскинулась неукротимая ярость – Да как он смеет! Вскинулась и… – пропала: если его рапорт примут к сведению – то и его отметят ка умного руководителя! А не примут – да и хрен с ним: он ничего от этого не потеряет – разве что несколько листов бумаги…

– Зайдёшь, после смены к дежурному по лагерю – получишь ручку, чернила, бумагу… И керосиновую лампу… Надеюсь не сожжёшь барак – как эти… – брезгливо мотнул головой в сторону пепелища…

– А насчёт одного зека… Пройди вдоль строя и выбери себе замену… И только попробуй задержать отправку составов!

Мы, с Николаем, стояще за спиной у начальника лагеря (а как же мне его контролировать?) – неподалёку от строя заключённых, вышли за ворота лагеря следом за бригадой Борисова…

Зеки приступили к погрузке, а мы – отойдя от загрузки на то же самое место, позавтракали и вернулись ждать отправления состава: здесь нас уже больше ничто не держало. Начальник лагеря – "заряжен" позитивом на рапорта Борисова; бывший комбриг – на написание рапорта на имя Ворошилова и Сталина, тем более я ему подкинул информацию к размышлению… Начальник лагеря, получив от комбрига рапорта – отправит из спец почтой в Москву – в ГУЛАГ. А там – Начальник ГУЛАГА Берман переправит их по назначению. Останется только ждать решения Сталина. Но и тут я комбригу помогу…

Залезли с Колюней на загруженную платформу сзади брёвен – не так будет холодно в пути… По парню вижу: хочет задать вопрос, а возможно и не один, но держится изо всех сил – помнит прокол с батей… Поехали… Ехать больше часа, делать нечего. Вздохнул:

– Ну давай – задавай свои вопросы… – под мерный стук колёс повернулся к Колюне. Тот смутился, но всё же решился…

– А зачем мы сожгли в бараке этих людей? – несмело спросил он…

– Эти "люди"… – я выделил голосом это слово – собрались на сходняк, чтобы решить: как и когда убить твоего отца…

– А за что его убивать? – растерялся Николай… Я ухмыльнулся:

– За власть – за что ещё… Воры держат власть в лагере… Администрация их негласно поддерживает… А твой отец стал пользоваться авторитетом, и "сколотил" группу-бригаду единомышленников, не подчиняющихся ворам… И, что самое главное – эта спаянная дисциплиной группа не нравится администрации. Потому что состоит – в основном из политических… А из администрация "любит" меньше, чем воров. Воры ведь, по негласному определению – социально близкий пролетариату элемент… Николай наморщил лоб задумавшись:

– Нет… – помотал он головой – я не пойму – почему они социально близкие элементы к пролетариату? Они же воры, грабители… Я понял – односложно здесь не ответишь. Хотя – дорога дальняя…

– Видишь ли в чём дело… – начал я издалека – революцию, Октябрьский переворот совершили иудеи и на деньги банкиров-иудеев из Франции, Англии и Америки… Колюня распахнул удивлённо глаза и не менее широко распахнул рот: такого он никогда не слышал!

– Да, именно так – поверь мне… Не буду доказывать тебе – разговор сейчас не об этом. О социально близких… Иудеи в царской России занимались тем, что обманывали, крали, воровали…

– Да ну… – недоверчиво протянул Колюня – знал я евреев: и моих знакомых пацанов и подчинённых отца… – нормальные они…

– И Вайнбаум и Гольцман тоже нормальные? – усмехнулся я. Парень насупился – задел за прошлые грехи… Ничего – потерпишь…

– Есть иудеи и есть евреи… Иудеи обманывают, вымогают, крадут, грабят…Причём больше всего достаётся простому народу! А евреи работают и живут не обманывая – как все. Ну… – со своими привычками, обычаями, но живут и трудятся и на благо страны, в которой живут и на благо народа, с которым рядом живут и на своё благо, естественно… Их много и в массе своей их больше, но судят по всем евреям именно из-за иудеев: их жадности, подлости и равнодушию к другим. Вот эти то иудеи из-за своих делишек и оказывались в тюрьмах и даже в ссылках и на каторгах… А после переворота "чистым" иудеям нужны были ближние помощники. А из кого из набирать? Да из своих, конечно… Но нужно соответствующее происхождение. А вот с этим у иудеев засада! Иудей-рабочий; иудей-крестьянин… Смешно… Хотя – встречались и такие. Но им до большой политики было наплевать: жену и детей кормить надо! Вот тут то и всплывало заключение в тюрьму. И сразу: пострадавший от царского режима! Борец с царизмом! А сволочи жандармы, чтобы унизить – "пришили" статью о воровстве, обмане, грабеже! Кстати: и товарищ Сталин тоже участвовал в грабежах банков и денежных экспедиций. Для обеспечения дела борьбы с самодержавием денежными средствами… Колюня раскрыл рот…