Текст книги "Казнить! Нельзя помиловать! (СИ)"

Автор книги: Александр Бочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Ну что ж… Подарил девочке кусочек славы и удовольствия (хотя она этого и не заслуживала, но – об этом… – молчок…) спрыгнул с эстрады и протянул барышне руку. Она шагнула, с неохотой – к краю эстрады… Взял за талию и бережно поставил её на пол – какой я галантный! Взял за руку и повёл… – к столу, где ей ещё рукоплескали её подруги и даже её друг! Кораблёва удивлённо посмотрела на меня: По моему ты меня не туда ведёшь! Туда, прелесть – туда! Я не ошибся адресом… Ощутил лёгкое сопротивление и уж подумал, грешным делом: а вдруг упрётся – упрямая? Тащить её к её друзьям? Как то не комильфо. Дошли до длинного стола семьи Малышевых… Я кивнул приветливо Екатерине; бросил взгляд на отца; окинул насмешливым взглядом мамочку… Пожал руку вставшему знакомцу-чиновнику; чуть поклонился, с улыбкой, его жене. И повёл Кораблёву дальше… Мы шли, а меня буквально сжигал огонь глаз Екатерины Малышевой! Сбоку, а потом и со спины, я чувствовал испепеляющей и растерянно-потерянный взгляд моей пассии. Бывшей пасиии – ты сама так решила.

Из-за столика на двоих – мимо которого нам предстояло пройти (сознательно выбрал такой маршрут) поднялся Фриновский. Зам наркома НКВД СССР… Улыбнулся довольной, отеческой улыбкой… Я протянул руку для приветствия – Фриновский её крепко пожал:

– Ну Михаил… – начал он, удивлённо покачав головой – ну молодец! Не перестаёшь меня удивлять! Красавец! И девушка твоя красавица – каких поискать… Смотрю – Настя расцвела, довольная комплиментом.

– Увы Михаил Петрович… – грустно вздохнул, скорчив расстроенную физиономию – красавица, но не моя… Вон… – кивнул в глубь зала и Фриновский непроизвольно кинул туда взгляд – сидит её парень и аж ногами сучит от нетерпения – когда же его девушка вернется к нему! Фриновский ухмыльнулся ядовитой – фирменной НКВДшной улыбкой:

– Так что же ты её не отобьёшь? Ты же парень хоть куда!

– Да кто я такой? Простой автослесарь… – изобразил стеснение… Кораблёва не выдержала: в её присутствии её судьбу обсуждают…

– Да вы не слушайте его Михаил Петрович… Я только его люблю! – прижалась ко мне, со всей страстностью, Настя…

– А как же тот твой друг, что пожирает тебя жадным взглядом? – ухмыльнулся Фриновский. Настя отмахнулась – как от мухи:

– Да какой он мне друг… – выделила она голосом его статус – так – однокурсник… А моя любовь – Михаил Степанов! Навсегда! Фриновский цокнул языком, восхищаясь и, наклонившись к уху, прошептал:

– Мне нужно срочно увидеться с ГАВЕНОМ. Очень срочно! Отстранился, улыбнувшись и бросил вальяжно – Хочу выпить со звездой этой эстрады! Конспиратор хренов… Я показал глазами на жену:

– Я только знаменитость сегодняшнего вечера сдам с рук на руки и вернусь… И не давая Кораблёвой времени очухаться и начать сопротивляться (с неё станет) – повёл к столику её подруг и друзей, чуть придавив её ментальным приказом на подчинение… Подвёл – её бойфренд вскочил, яростно горя глазами. Оставил певицу и, повернувшись – направился к столику зам наркома. А жены уже нет! Сел. Фриновский показал глазами на графин с водкой и с коньяком. Я скосил глаза на коньяк. Зам наркома набулькал коричневой жидкости грамм 100. Какая честь для меня! Поднял свою рюмку с водкой – я поднял свою… Выпили, закусили… Играть, так играть! Наклонился:

– Я сообщу по команде вашу просьбу, но вы же знаете: ГАВЕН встречается только с теми, с кем захочет! Но я передам – СРОЧНО! Фриновский тоже наклонился ко мне и прошептал, сначала обернувшись назад – вроде как разговор идёт о сегодняшней звезде эстрады:

– Ты уж постарайся, а за мной не заржавеет, Степанов! Помнит… Встал. Попрощался кивком головы… Ну что: к сестрёнке или похулиганить ещё? Настроение прекрасное; кураж будоражит кровь! На сцену! Подошёл к эстраде, запрыгнул на неё, подошёл к музыкантам. Пошептался… Один из музыкантов взял аккордеон; второй большой бубен. Я подошёл к краю эстрады – в зале воцарилась заинтересованная тишина – а чего ещё преподнесёт им этот неизвестный никому певец? Застучал, загремел, зарокотал бубен; через несколько тактов к нему подключился барабан… Ещё несколько тактов и в ударную мелодию включился аккордеон. По залу поплыла задорная лезгинка! Длинный проигрыш, заводящий зал и я запел. Повернувшись к… Малышевой…

Белый снег сияет светом – карие глаза.

Осень обернётся летом. Карие глаза.

Околдован был тобою – карие глаза!

Ослепили меня глазки – карие глаза! 

– проникновенно пел моей бывшей девушке…

Карие глаза… Вспоминаю, умираю!

Карие глаза… Я только о тебе мечтаю!

Карие глаза… Самые прекрасные!

Карие глаза! Карие глаза!

Второй раз спел припев уже не глядя на Катерину… Полился зажигательный проигрыш – в мелодию вплела свои звуки и гитара… А я раскинул руки, ладонями вверх и стал махать пальцами вверх, как у нас делалось, вызывая аплодисменты. Но здесь… подсказал – подняв руки на головой и хлопая ими в так музыке… Поняли – подхватили и вот уже весь зал восторженно хлопает в такт… А я подтанцовываю…

Синие глаза всё помнят – как любили мы! 

– запел, глядя на Кораблёву (сглажу немного обиду) —

сердцем чувствую я – любишь меня ты!

Так никто любить не сможет синие глаза!

САМЫЕ ПРЕКРАСНЫЕ – СИНИЕ ГЛАЗА!!!

– бросил я слова в зал!

Синие глаза! Вспоминаю – умираю!

Синие глаза! Я только тебе мечтаю!

Синие глаза! Самые прекрасные!

Синие глаза! Синие глаза! 

– выделял каждое слово восхищением (Малышевой такого не было)… Раскинул руки и пустился в пляс лезгинки в "обработке" терских казаков: перебор ногами; степ; приседы и вращения… На последних тактах проигрыша прыгнул вперёд с эстрады, кувыркнувшись в воздухе; встал на ноги, распрямился, а тут и… третий куплет уже нужно петь…

Письма пишешь, отсылаешь – сам ответов ждёшь… 

– запел, глядя в зал —

ну а я, конечно, знаю – ждёшь или не ждёшь…

Пошёл по залу к одному из столиков, за которым сидело три грузина и грузинка…

Ждёшь, когда идут дожди – милая моя… 

– пропел я и упёрся взглядом в красивую молодую грузинку —

самые прекрасные… 

– замолкла гитара и аккордеон и только бубен выбивал задорную дробь —

ЧЕРНЫЕ ГЛАЗА!

Вскинул ладони к вискам и вскрикнул —

потрясён красотой!

Чёрные глаза…

Вспоминаю – умираю…

Чёрные глаза…

Я только о тебе мечтаю…

– пел, приближаясь к столику… Грузин – крепыш, начал подниматься со стула, но моя правая рука – сама собой сделала небрежный – еле заметный жест пальцами, "отбрасывая" его на стул…

Самые прекрасные – Чёрные глаза…

Чёрные глаза…

Чёрные глаза… 

– допел припев, протягивая прекрасной грузинке руку. Она поднялась, протянула мне свою… Второй раз припев заиграл – забил только бубен, а я пел и… уводил от стола очаровательную молодую женщину к эстраде…

Самые прекрасные – чёрные глаза! 

– закончил второй раз – под бубен, припев… Аккордеон и гитара вдарили в унисон с бубном необычно яростно, зажигательно, потрясающе! И грузинка поплыла в танце, взмахивая гибко и невероятно пластично руками, а я пустился в пляс – в точности копируя танец лезгинки в паре с женщиной! Захлёсты ног! Танец на носках! Вращения вокруг себя и переход в танце с одного бока танцовщицы на другой! Мои руки мелькали – словно птицы, вытягиваясь: вправо – влево! Припадание, с маха, на колено и тут же – взвивался соколом и танцевал и танцевал! Длинный проигрыш, за ним – второй! Последний аккорд – я перед прекрасной грузинкой. Рухнул перед ней на одно колено, руки раскинуты, пальцы упираются в пол! Музыка оборвалась – дама остановилась… Замерла и… изящно положила мне на склонённую голову свои горячие пальчики…

Я вскочил; восторженными глазами обжёг грузинку, введя её в смущение и прошептал негромко – только для неё:

– Благодарю вас за прекрасный танец, который вы подарили мне – несравненная Нина… Грузинка порозовела – комплимент принят… Протянул руку – она вложила в мою ладонь свою. Осторожно сомкнул пальцы и повёл к её столику… Подвёл, отставил стул… Она встала перед ним – я приставил стул к ногам. Нина элегантно села… Повернулся к её мужу – сверкнули с свете люстры стёкла пенсне…

– Лаврентий Павлович… – наклонился к мужу – не злитесь на свою жену и не держите на меня зла. Это всего лишь песня и всего лишь танец… И не дожидаясь реакции распрямился и пошёл к эстраде. А по залу – уже в который раз, прокатились аплодисменты…

Берия, скорее всего вызванный Сталиным в столицу, решил развеяться – или приобщиться к богемной жизни… Ну и судьба занесла его сюда… А тут такое! И не обидишься – не на что: не дикий же он горец, чтобы кидаться на того, кто прикоснулся к его жене! Хотя – кто его знает?! А второй то – вроде как Богдан Кобулов – так и сверкает глазами! Не будь людей – зарезал бы! Хотя… – он же армянин… Ладно – прошёлся по лезвию бритвы – как мне потом это отзовётся, узнаю потом. А сейчас… Думаю – надо её спеть, хотя… – НКВД по мне плачет! Но мы ещё потрепыхаемся, адреналинчика покушаем вволю!

Запрыгнул на эстраду, подошёл к музыкантам. Те… – довольные, счастливые и… – немного напряженные… И чего это они – мне сам Зам наркома руку жмёт не чинясь… А может я чего не знаю? Ладно – всё потом, а сейчас, под занавес моего выступления – особая песня!

Зазвенели перебором струны гитары; мелодию подхватила то ли флейта, то ли кларнет, а за ним и пианино с ударными и погремушками

Гляжу в озёра синие.

В полях ромашки рву…

Зову тебя – Россиею!

Единственной зову.

Спроси – переспроси меня

– милее нет земли… 

– пел, глядя поверх голов с нежностью —

меня здесь русским именем.

Когда то нарекли…

И запел снова припев… Мой голос налился силой, полетел над залом, вливаясь в сердца слушателей, зачаровывая…

Закончился припев – я вытянул, раскинув руки, запел мощным, парализующим сознание голосом в проигрыше, загремевшем на весь зал – Ааааааа… А – ааа… Мой голос входил сознание, растекался по телу – каждой клеточке, вводя слушателя в благоговейный транс… Закончился проигрыш – прозвучала одиноко флейта и… второй куплет…

Красу твою не старили ни годы – ни беда…

Иванами, да Марьями гордилась ты всегда… 

– пел снова негромко —

не все вернулись соколы. Кто жив – а кто убит…

Склонил на миг голову и вскинув – запел торжественно и сильно:

Но слава их высокая – тебе принадлежит!

Повторил припев усилив звучание голоса и внушение на гордость! И снова – проигрыш с давлением на психику голосом! Третий – последний куплет…

Гляжу в озёра синие… В полях ромашки рву… 

– пел негромко…

Зову тебя – РОССИЕЮ! ЕДИНСТВЕННОЙ ЗОВУ!

Не знаю счастья большего – чем жить одной судьбой… 

– нарастал мой голос, вливая в сознание гордость своей страной!

Грустить с тобой – ЗЕМЛЯ МОЯ! И ПРАЗДНОВАТЬ С ТОБОЙ!

Повторил припев – мой голос уже не просто пел – он вибрировал, потрясая слушателей! И – проигрыш с моим пением одной буквой А…, но какими интонациями и воздействием на психику сидящих в зале! Закончился проигрыш; отзвучала в одиночестве флейта… В зале – тишина… Казалось – никто даже не дышит… Молчат – засранцы… Не хлопают… Ну ладно… Повернулся – а музыканты тоже в шоке – как только доиграли?! Прошёлся по ним – каждому долго жал и тряс руку, а певице – положил руку на плечо и поклонился слегка. Руководителю шепнул на ухо – Завтра приеду на репетицию – рассчитаемся… Не реагирует – негодяй: уставился на меня и пожирает взглядом! Там – у нас, я бы недоброе заподозрил, хотя и здесь голубые встречаются – особенно в наркомате иностранных дел… Хотя… – я не проверял…

Спустился с эстрады и пошёл в тишине к своему столику… И тут поднялся Малышев; за ним Фриновский и мужчины, а за ними и женщины стали вставать и хлопать! Зал, буквально – взорвался аплодисментами! Хлопали все – даже официанты! А вот Берия… Берия встал, после того, как встала его жена – Нина Берия. Так, значит Лаврентий? Завяжем узелок на память! Дошёл до своего стола, "свернул бошку" бутылке коньяка. Налил до краёв янтарную жидкость… Поднял рюмку:

– У всех у нас есть своя Родина… Но наша общая родина – СССР! За родину каждого и за нашу общую родину – СССР – стоя, до дна!!!

Махнул разом обжигающую жидкость… Краем глаза заметил – сестрёнка так же лихо опрокинула в себя фужер с шампанским! Сел, а Наташка смотрит на меня – как на икону – восторженно, влюблённо.

– Не смотри так: я и так скромный, а ты засмущаешь меня совсем… В ответ выслушал порцию восторженных – пьяненьких комплиментов. Ну это ничего – хмель от шампанского скоро пройдёт… Сестричка снова защебетала, прерываемая только официантом – ставившим и ставившим на наш столик бутылки. С коньяком и шампанским. Типа: от нашего стола – вашему с уважением! Официант показывал столик; я вставал и делал лёгкий поклон – ответное уважение… А тут снова нарисовалась Кораблёва – со своим стулом и дифирамбы полились снова… И стало мне как то разом скучно… Или отходняк после дикого куража накатил… А зал шумел, обсуждал услышанное; переходил на частности или общности. В общем – зажил своей привычной ресторанной жизнью… Собрался было уходить, как вдруг…

– Слава – ты должен что то сделать! – приказным голосом бросила в лицо Малышеву его раздражённая происшедшим жена…

– Что я должен сделать моя хорошая? – улыбаясь хорошему настроению, так редко у него вывшему, спросил Малышев…

– Ты что – ничего не видишь? Ничего не замечаешь? Твою дочь опозорили перед всеми; она сидит сама не своя, а ты сидишь довольный, да ещё и улыбка до ушей! – сварливо возмутилась супруга. Хорошее настроение начало стремительно утекать…

– И что же я – по твоему, должен сделать? И кому? – спросил он, заранее зная ответ. Жена презрительно скривилась:

– Этому дешёвому паяцу, возомнившему себя певцом! – чуть не выкрикнула зло супруга – с которым наша дочь имела несчастье быть знакома! За столиком воцарилась предгрозовая атмосфера: её будущий муж сделал вид, что его тут вообще нет; супруги – друзья семьи, недоумённо переглянулись; мой знакомый чиновник с женой сделали вид, что наблюдают за эстрадой…

– Мама – прекрати… – вымученно бросила Катерина…

– Что значит прекрати?! – взвилась мама – этот негодяй оскорбил тебя и твой отец должен его наказать – если он мужчина! А вот это она сказала зря! Малышев нахмурился; потемнел лицом…

– Ты знаешь – с кем он за руку здоровался? – негромко произнёс директор завода и не давая жене, открывшей было рот для возражения – припечатал жёстко – так, как он никогда себе не позволял:

– Это зам наркома НКВД Фриновский… Так что если хочешь – иди, и накажи этого певца. Сама! В женских лагерях мест, для таких как ты – ещё много! Супруга побледнела – аресты уже не были редки…

– И вообще… Что то я запустил – со своей работой, контроль за событиями в семье… – задумчиво произнёс он – но об этом дома поговорим. Обстоятельно поговорим! – решительно бросил он и встал…

Что то стукнуло рядом со столом. Повернул голову – ба… Да это же сам Малышев… За дочку пришёл выяснять отношения?

– Не помешаю? Разрешите присоединиться к вашей весёлой компании? – наигранно бодрым тоном спросил Малышев…

– Присоединяйтесь, если вам делать нечего… – гостеприимно ответил я – но боюсь вы скоро сбежите отсюда: эти балаболки кого хочешь утомят своим щебетанием… Настя тут же возразила:

– Мишенька – ты не прав! Мы не щебечем – мы скрашиваем твоё серое существование… – сказала улыбнулась своей очаровательной улыбкой. – Хотя – я не совсем права: у тебя интересное существование… – не преминула подлить капельку ехидства в похвалу…

– А я вот от своих сбежал… – пожаловался Малышев – жена ворчит; дочка сидит бука-букой…Обиделась на тебя, наверное… – бросил он небрежно. Я только пожал плечами: бывает… Рядом возник официант и вопросительно посмотрел на меня, переведя взгляд на Малышева. Я кивнул – он убежал, чтобы принести столовый прибор и рюмки.

– А давайте с вами выпьем! – предложил бодро Малышев – за вашу компанию; за хорошее настроение; за ваше прекрасное выступление и ваши замечательные песни! Я их нигде не слышал… – сказал он…

– Давайте выпьем! – с радостной пьяненькой улыбкой воскликнула Наташка… Я посмотрел на неё внимательным взглядом…

– Мелкой не наливать… – предупредил Малышева, потянувшегося к бутылке с шампанским. Сестричка вскинулась было, но я бросил негромко – Память потеряла? Дома освежу… Наташка нахохлилась; надулась – как мышь на крупу и начала что то бурчать негромко. А мы выпили; разговорились – я даже сумел пару анекдотов рассказать в перерывах между щебетаниями Насти и "ожившей" сестрёнки…

В общем – душевно посидели: напоследок Малышев сказал, что я могу к нему заходить запросто – хоть на работу; хоть домой… На том и расстались. И я заторопился домой, хотя время ещё было детское – по меркам взрослых – ещё двенадцать не пробило. При расчёте подошёл сам директор ресторана и "обрадовал": всё за счёт заведения. И подарок лично от него! Узнал причину: его, оказывается, зовут Иван, а его жену – Мария… Очень огорчался, что жены сегодня не было… Уведомил – хитрец, что с этого момента для меня и моих спутниц всегда будет лучший столик в его ресторане – нужно только заранее позвонить. Настя настаивала, намекая на песню, что я теперь её мужчина и должен забрать её с собой! Мягко, но настойчиво объяснил – песня-песней, но жизнь-жизнью. С кем пришла – с тем и уходи… Подозвал официанта и насильно сунул ему в карман чаевые – заслужил…

А откуда такое слаженное выступление с музыкантами? Так пришёл я к ним на репетиции; заинтересовал материально и обещал добавить ещё после моего выступления – если я на него решусь… Музыканты прониклись темой, особенно после того, как я наиграл музыку на нескольких инструментах и голосом напел сами песни. Голосом, а не словами… Слова им знать не нужно! Я оттого и прошелся после выступления, пожимая им руки – убирал знание музыки и слов, оставив в голове обычную мешанину… Может кому и удастся всё это заново восстановить, но для этого придётся очень постараться и очень долго поработать на восстановлением, создавая всё. Не думаю, что получится!

Зам наркома НКВД Михаил Петрович Фриновский вернулся домой в хорошем настроении… И душой отдохнул и жену вывел на люди – чтоб не бурчала. И водочки попил – покушал и песни хорошие послушал. Больно парень хорошо, с душой поёт! Правда – по лезвию ходит… Ну что это за песня про Россию? У нас же Советский Союз и все республики равны! Если бы это было так… – усмехнулся Фриновский… Ну да это его забота! Нет – он, конечно поможет – если что. Потому как парень этот совсем не прост: Гавен кого не попадя не привечает… Да, к тому же – весточку парень передаст, а там чем чёрт не шутит: может и с самим Гавеном доведётся увидеться! Хотя говорят – он новый… Вот с такими мыслями он и уснул. А проснулся от того, что почувствовал – в спальне кто то есть! Чуйка эта у него ещё с Гражданской! И выручала она его не раз! И в Урумчи – где он возглавлял силы Красной Армии, рядившиеся под белогвардейцев – вплоть до формы и старорежимных званий. Там Красная Армия помогала китайским товарищам усмирять непокорные пограничные племена, доставлявшие много хлопот Советской республике… Выручила она его там – о смерти спасла… К нему уже крался мститель с ножом…

Открыл глаза – на стуле, в полумраке, сидит человек. Пригляделся – тот самый певец – Степанов… А как он сюда попал?!

– Вставайте Михаил Петрович… – равнодушно произнёс ночной визитёр – у нас не так много времени, чтобы тратить его на пустяки… Грубовато он со мной… – подумал зам наркома, но не обиделся: дело превыше всего. Сел на кровати, обернулся на спящую жену.

– Не берите в голову такую мелочь… Слушайте внимательно…

31 го числа поставьте на место дежурного по городу своего человека… К 14.00 должна быть готова к выезду оперативная бригада вместе со следователем. Ровно в 14.00 вы должны спуститься по лестнице на площадку перед последним пролётом в вестибюль. Там – задержитесь. Придумайте как: по карманам пошарьте; задумчивость изобразите; шнурок завяжите… Ровно в 14.00 должен быть звонок из города дежурному. Он его должен принять и вы должны сразу же оказаться возле него! И поехать по указанному адресу! Там будет самоубийство… Фриновский вздрогнул и непроизвольно поёжился…

– В НКВД позвонит сосед справа… Вы с ним поработайте – мягко: он пожилой человек и не давайте забрать его людям Ежова. Он ваш свидетель! У самоубийцы на столе вы увидите список. Список заговорщиков, хотевших отстранить товарища Сталина от руководства! А вот тут зам наркома сделал стойку – он понимал что это значит!

– Вы должны быть в доме первым! От того – как вы всем этим распорядитесь – зависит ваше будущее! Можете сообщить брату самоубийцы и отдать ему список и признание. Но тогда ГАВЕН про вас просто забудет! Имя самоубийцы – Михаил Каганович! Фриновский вздрогнул! И я бы на его месте не только вздрогнул!

– Думайте, решайте… ГАВЕН даёт вам шанс стать нужным товарищу Сталину! И в дальнейшем он будет с вами плодотворно работать! Но! ОН просил передать особо – Наркомом НКВД вам не быть… Но если вы будете нужны товарищу Сталину – он найдёт вам должность… Я встал со стула и, не прощаясь – направился к двери. В проёме остановился и обернувшись, уже нормальным голосом добавил:

– Я с вами не прощаюсь… И вот ещё что – закройте за мной дверь…

Вернулся домой – сестрёнка, разумеется, спит в гостевой комнате… Разделся и лёг в кровать в спальне. И какое решение примет Фриновский? Может ведь и сдать дату и время самоубийства брата Лазарю Кагановичу… Он, пока ещё в фаворе… Хотя… Москва уже взбудоражена внезапным отъездом всего семейства самого сильного клана! Глупые уже и делить оставшееся товарное богатство вознамерились! А мне это на руку! Накажу очередного жадину, а его клан возьму под свою руку! Присоединю к уже трём имеющимся… Так, глядишь – и империю сколочу! Иудейскую! Под руководством русского! А что – управляли же иудеи тайно тамплиерами! Вон те какую финансовую империю отгрохали! А она досталась иудеям! И деньги тамплиеров тоже не нашли – иудеи к рукам прибрали! А замки тамплиеров – да кому они нужны: от них только одни убытки на содержание…

30 го и 31 го декабря до 13.00 плотно поработал с фигурантом будущей трагедии… Поспал пару часов и метнулся в Тушино. Забрал – на акцию, теперь уже Колюню и, к пробуждению сестрёнки, был дома. Разбудил её и наладил завтрак готовить и нас кормить. А потом – Колюню с Наташкой отпустил по Москве прогуляться – нечего им дома торчать! А сам – к Кагановичу – младшему. Надо ему из кубышек добро вытаскивать, да в дом свозить: не мне же лазить по его даче и квартире! Я заберу золото, камни и деньги, а всё остальное достанется государству – Фриновский проследит… И вот – 13.00… Нарком авиапрома приехал домой. Зашёл в подъезд, а у дверей уже его ждали я и Николай… Зашли за ним в квартиру. Он в кабинет – и мы туда же… Жена позвала его обедать – он резко отказался и приказал его не беспокоить! Работать будет! Дальше – по уже отработанной колее: собрал всё, что мне нужно в два саквояжа; на стол положил два признательных документа со списками заговорщиков – всех, с кем он контактировал. И контактировал его брат – Глава тайного заговора. И все – евреи… Для успокоения совести я их всех проверил – нет ли среди них честных и порядочных?! Нет! А есть работающие на свои кланы и на себя. На другие – не связанные с верхушкой, уехавшей в эмиграцию… Эмигранты, кстати – тоже в этом списке… Я посмотрел на часы – время! Пора начинать внедрение Фриновского в высший эшелон власти!

Напрягся – через стенку пожилой сосед прислонился к стене. Голова закружилась… И в это время грянул выстрел! А потом и крик женский, заполошный раздался! И сосед это услышал! И позвонил в дежурную часть НКВД… И сел ждать визитёров… А мы видели трагедию в действии… Я искоса наблюдал за Николаем – он только слегка поморщился, когда мозги вылетели из простреленной головы уже бывшего наркома самолётостроения… Не будет теперь во главе наркомата человека, потворствующего Лавочкину, Гуревичу и Микояну – младшему! Не будет ненужного самолёта ЛаГГ; не будет ненужного самолёта Миг: никто не будет мешать "королю" истребителей создавать и воплощать в жизнь свои, а не ворованные шедевры: и И-180 и И-185 и И-190 и И-200! И Яковлеву поможем с его самолётами серии Як, но и придержим от ненужного зазнайства и неуместного вредительства! Не быть ему замом наркома авиастроения! Быть только главным конструктором!

Я забрал со стола второй экземпляр признания – на всякий случай; вручил Колюне самый тяжёлый саквояж и мы вышли на лестничную клетку через "гостеприимно" распахнутую дверь, пока дура-жена судорожно пыталась дозвониться старшему брату… Кричала в трубку; дула, стучала по рычагам… А трубка молчала – как партизан. И не мудрено – штекер телефонный из гнезда выскочил. Не совсем, но контакта не было – может уборщица задела. Или кто из хозяев…