Текст книги "Путь на восток (СИ)"

Автор книги: Александр Бочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

К дивизионному госпиталю, расположенному в деревне, в здании школы – приличном, между прочим, подъехали уже в сумерках: раненые как раз поужинали… Подъехали скромно, без привычных понтов: Мой Бюссинг впереди; за ним два грузовика с продуктами и медикаментами; грузовик с моей охраной и транспортный Ганомаг с носилками. Пулемётчик сидел в кабине, на месте командира: зачем парню морозится на холодном ветру при езде… Часовых на подъезде я «успокоил» – свои, а перед входом в само здание, куда мы подкатили почти неслышно, часового тормознули мои бойцы: мол не надо бежать, докладывать – командир сам доложится…Бойцы быстро заняли периметр охраны, а я, с медиками, направился в здание…

Бойцы поужинали, прошли мед процедуры и теперь у них свободное время… Слышу – в зале играет баян и соловьём заливается молодой мужской голос. И поёт хорошо и играет… Что то из казачьего репертуара… Ах да… – для остановки наступающих немцев, расширяющих плацдарм за мостом, пехоте придали кавалерийский полк. Вот, наверное, кто то из раненых казаков и музицирует…

– О… Какие гости к нам! Прервал игру молодой симпатичный… – ну точно казак! Откуда вы – красавицы?! Решили навестить доблестных казаков, получивших ранения в схватке с фашистами? Что вы хмуритесь – хотите я вам спою! – продолжал балагурить молодой казак, пожирая глазами моих медиков. И было – было на что посмотреть! А вот принадлежность и звание определить – сложновато! На девушках лётные куртки, но не высотников, как у меня, а щеголеватые – кожаные… И знаки отличия – под ними, как и у меня. А куртки – застёгнуты… Так что похожи они, скорее всего – на актрис!

– Если нам понадобится… – сухо и уже без акцента ответила Грета – нам командир споёт… Мария вопросительно глянула на начальницу…

– О-о-о… – радостно воскликнул молодой казачок – ваш командир ещё и поёт? Пусть он и нам что-нибудь споёт! Душевно просим! От всего обчества! – иронизировал он. Ну наглец! Ведь знает, что играет хорошо и поёт не хуже, так ещё и меня подставляет: ну не тяну я на певца с таким уставшим видом… Грета повернулась ко мне:

– А что, товарищ командир? Спойте пару песен, раз обчество просит… – передразнила она парня, на что он ей ослепительно улыбнулся, тряхнув завитым чубом – уж на пару то песен у вас сил хватит… А в кабину, если что – мы вас загрузим – без всякой помощи… Ну казачок то ладно: увидел молодых да красивых, вот и хвост распушил, но Грета то, Грета… Посмотрел укоризненно – эх ты… Проигнорировала… От стены «отлепилась» русоволосая девушка с тугой косой через плечо, внимательно на меня глядевшая и попросила:

– И правда, товарищ командир – спойте что-нибудь… А то наш певун уже по десятому разу одни и те же песни поёт и всё про казаков, как будто других песен нет вообще… Парень нахмурился, но возражать не рискнул: видно в авторитете эта серьёзная медсестра…

– Ну раз обчество просит… – передразнил Грету (и откуда только узнала, что так говорили в старой России) – спою пару песен, только не ругайте: я в певцы не напрашивался… – пошутил топорно… Сел на подставленный табурет; накинул ремни баяна… Понажимал на клавиши справа и на басовые кнопки слева, растягивая меха – прислушиваясь к звуку, наклонив на бок голову. Получалось как то коряво… Казачок с трудом скрывал радость – он так и останется самым лучшим… Ладно. Заиграл, проигрыш, помогая себе голосом:

Най, най най най на-на; най на, на, на, на…

Под ольхой задремал казачок молоденький, прислонил голову к доброму седлу… – запел, глядя на пожилых перевязанных казаков…

Не буди казака командир на отдыхе – он во сне видит дом, мамку да ветлу. Повторил последнюю строчку и запел припев…

А на окне – наличники: гуляй да пой станишники…

Черны глаза – в окошке том: гуляй да пой – казачий Дон! Казаки во все глаза глядели на меня: песня старая, да поётся на новый лад…

Он во сне видит Дон, да лампасы дедовы. Да братьёв-баловней, оседлавших тын! – запел второй куплет… Заметил: из коридора стали подтягиваться новые слушатели и зрители… Повернулся к парню:

И сестрицу свою – девку дюже вредную! От которой мальцом удирал в кусты! Казачок покраснел – видно детство вспомнил. Повторил припев; некоторые казаки подхватили. Смотрю – подобрались казачки, как при появлении высокого начальства. Скосил глаза – стоят в проходе двое в кавалерийских шинелях и в кубанках на голове – видимо подошедшие и мои бойцы рядом. Повернулся к ним:

Не буди командир порученца верного. Он от смерти тебя спас в лихом бою! – зрачки одного из командиров дрогнули – расширились…

Да ещё сотню раз сбережёт, наверное! Ах не буди командир – ты судьбу свою! Запел припев и в этот раз его подхватили уже многие…

Полыхнули кусты иван-чаем розовым. Дон степями течёт, древний словно мир… – запел третий куплет внимательным слушателям…

Задремал под ольхой казачок на отдыхе. Не буди своего брата командир… А теперь вздрогнул молодой казачок-певец… Спели припев вместе: и казачок и остальные раненые казаки. Закончилась песня; похлопали восторженно девушки-санитарки: одобрительно загомонили мужики. О… А вот в проходе появилась моложавая капитан медицинской службы – начальник госпиталя. Капитан-кавалерист подошёл к ней, наклонился, что то говоря – та покачала отстранённо головой, рассматривая меня. Капитан раздражённо скривился, бросив на меня «выразительный» взгляд. А его сопровождающий – так просто «полоснул» по мне злым взглядом, словно рубанул шашкой со всего плеча, да ещё с оттягом! А я что? Обещал спеть две – получите… Пальцы забегали по клавишам, наяривая весёлую мелодию…

Как за Доном, за рекой – под высоким дубом – запел голосом, точно копирующим голос молодого «наглеца». У «наглеца» «отвисла челюсть»!

Расставалася казачка с парнем черночубым… – кивнул на казачка…

Ой-да, ой-да, да ой-да… запел припев, повторяя …ой-да второй раз:

Расставалася казачка с парнем черночубым…

Расставалася казачка в поле у Ростова… – запел второй куплет

Обнимала на ветру конника лихова… Казачок подхватил со мной припев; его поддержали старшие казаки: отчаянно, бесшабашно! Баян выдал залихватский проигрыш, а я негромко прокашлялся…

Далеко друг милый едешь – куда уезжаешь?! – запел, заголосил девичьим голосом, перестроив голосовые связки…

На кого, лихой казак – меня спокидаешь… Припев голосил расстроенным голосом разбитной молодки… Кашлянул и запел третий куплет мужским голосом – на который успел перестроиться:

Ты не лей казачка слёзы на зелёну траву… – запел снова мужским голосом, но уже таким, который получился при быстрой перестройке…

Еду в армию служить – защищать державу!

Ой да, ой да-да, ой да… – дружно грянули казаки припев…

– Ну товарищ командир! Ну вы даёте! – восхищённо выпалил казачок – даже моим голосом спели! А уж как бабьим то!

– Что то я всё о казаках, да казаках… – перебил я его, видя поскучневшие лица – видимо простой пехоты – кровь наверное родная заиграла… Казачок тут же забросал меня вопросами:

– А вы что – тоже из казаков? А из чьих будете?…

Заиграл, не ответив на вопросы, спокойную мелодию под вальс…

Я уходил тогда в поход – в далёкие края… Рукой взмахнула у ворот моя любимая… – посмотрел на строгую девушку-медсестру. Она подалась вперёд… Повторил припев: Рукой взмахнула у ворот…

Второй стрелковый, храбрый взвод – теперь семья моя…

Привет, поклон тебе он шлёт – любимая моя… – пел, не глядя на пехотинцев, оживившихся при этой песне – и про них поют…

Чтоб все мечты мои сбылись – в походах и боях… – запел, глядя в даль – с лёгкой улыбкой на губах…

Из далека мне улыбнись – моя любимая… Бойцы несмело, в разнобой, подхватили, улыбаясь припев… И казаки тоже…

В кармане маленьком моем – есть карточка твоя… – новый куплет…

Так значит мы всегда вдвоём – моя любимая… – задушевно запели все: и казаки и бойцы. По залу поплыла мелодия вальса… Проиграл куплет и закончил песню припевом, растягивая последние, главные слова: Мояя… любиииммммааааяяяяяяя… Девушки восторженно захлопали; захлопали и бойцы… Снял ремни баяна с плеч со словами:

– Ну вот… спел… даже больше, чем две… Пусть теперь ваш певец поёт… Все загомонили недовольно, а строгая девушка с косой шагнула вперёд, не спуская с меня пронзительного взгляда и попросила:

– Спойте ещё товарищ командир! Вряд ли мы такое ещё услышим…

– Ну… – если такая очаровательная девушка просит – какой мужчина может ей отказать – правда Олеся? Девушка вздрогнула, а я накинув ремни на плечи, произнёс тоном конферансье, но проникновенно:

– Эта песня исполняется для простой девушки из местечка Прилуки, что – в Белорусском Полесье – возле самой границы с Польшей…

Жила в белорусском Полесье кудесница леса – Олеся..

Считала года по кукушке. Встречала меня на опушке… – повернувшись, пропел девушке. Она охнула, закрыла рот ладонью…

Олеся, Олеся, Олеся… Так птицы кричат. Так птицы кричат…

Так птицы кричат в поднебесье. Олеся, Олеся, Олеся…

Останься со мною Олеся… – пропел глядя ей в глаза и закончил утверждая: Как сказка, как чудо, ка песня… Отвернулся, чтобы не смущать. Тревожно зазвучали басы левой стороны баяна…

Боясь, что вернутся морозы… Заплачут в апреле берёзы…

Олеся к ветвям прикоснётся… Росою слеза обернётся… С надрывом в голосе запел припев, не смотря на девушку… Заметил, как с её именем в припеве несколько молодых парней машинально двигают губами – видимо шепчут её имя… Наконец – третий куплет:

И ночью и днём повсеместно – страданья снимает Олеся… – запел, снова глядя девушке прямо в глаза. В нашем времени такие слова звучали бы фривольно и двусмысленно, но здесь – в госпитале – они говорили только об одном – бескорыстной помощи раненым…

Живёт в ожидании счастья… А с ним нелегко повстречаться! – спел-выкрикнул ожесточённо последние слова. Мир взорвался на куски! Небо рухнуло на землю, накрыв меня с Олесей прозрачным хрустальным куполом! Остались только я и ОНА! Стоим друг против друга и я пою – пою ТОЛЬКО ЕЙ! Вся сила вербального и невербального воздействия вливалась в мои слова для неё – ОЛЕСИ:

ОЛЕСЯ! ОЛЕСЯ! ОЛЕСЯ! Так птицы кричат… – слова яркими радужными лентами скользили к девушке, страстно обвивали её…

Так птицы кричат в поднебесье: ОЛЕСЯ! ОЛЕСЯ! ОЛЕСЯ! С нежностью, словно хрупкий цветок, протягивал я девушке слетающее с губ СЛОВО – ЕЁ ИМЯ! Олеся подалась ко мне: шаг, второй…

Останься со мною ОЛЕСЯ… КАК СКАЗКА, КАК ЧУДО, КАК ПЕСНЯ… – с невероятной нежностью прошептал, утонув в бездонном колодце карих глаз! И разорвал контакт – не в силах выдержать поток обожания, нежности, любви девушки из Полесья… Проигрыш и… последний припев: пою его опустошённый; с грустью, лёгкой горечью и несбыточной мечтой: такой близкой и… такой далёкой…

Останься со мною Олеся… Как сказка, как чудо, как песня… Отзвучал последний аккорд; звуки растаяли в тишине зала. Поднял голову: по слезам девушки текут слёзы; губы что то шепчут… Ну я выдал, однако – сам такого от себя не ожидал!

Да это не ты выдал… – поправил меня в голове реалист – эта девушка – последняя любовь капитана… Настоящая любовь: встречались, гуляли; даже целовались – несколько раз… А потом навалилось: прорывы и переходы через его участок границы польских банд; контрабандистов; белогвардейских диверсантов – схватки, погони, перестрелки… Не было времени не только на любовь и сон – на работу с личным составом времени не хватало… Но всё же верилось: вот-вот ещё немного; вот ещё раз покажем, что на этом участке всех преходящих ждёт только плен или смерть и уж тогда… А ТОГДА ПРИШЛА ВОЙНА! И пришёл последний, смертельный бой…

– Товарищ капитан! – выкрикнула она с надрывом – почему вы не приходили?! Я вас так ждала!! Я ТАК ЖДАЛА!!! Ответил скорбно:

– Война Олеся… Война, будь она проклята… Олеся подошла ко мне:

– Спасибо вам товарищ капитан! За всё спасибо! – всхлипнула девушка. Наклонилась ко мне, обхватила руками шею; неумело ткнулась, влажными от слёз губами в небритую щёку и выбежала в коридор – только каблуки простучали… Вздохнул огорчённо, проводив глазами выскочившую в коридор девушку, пробормотал покаянно:

– Ну вот… Довёл девушку до слёз… И отчаянно рванул меха баяна!

Глава шестнадцатая

С нашим командиром не приходится тужить…

А народу заметно прибавилось: добавились санитарки и обслуга постарше: прачки, поварихи… Раненые уже толпились в коридоре… Принесли даже неходячих, усаживая из на табуретах… Пальцы забегали по клавишам, выдавая длинный проигрыш; в тех местах, где бухал большой барабан – его заменял мой голос… Запел:

У главврача сегодня день рожденья. Ей сегодня 35 лет…

Я несу в подарок поздравленья и красивый розовый букет…

А помнишь день рожденье в 6 м классе и тебе 13 лет… – повернулся к главврачу, раскрывшей глаза от изумления:

Вот тогда на зависть всем ребятам я принёс свой розовый букет!

Розовые розы – Тоне Москалёвой; Тоне Москалёвой – однокласснице моей! – пел, обращаясь к слушателям… и повернулся к Тоне:

Розовые розы – я дарю ей снова: в память наших школьных; в память наших школьных дней! – пропел, улыбаясь. Длинный проигрыш

Знаю Тоня – мы уже не дети: у тебя друзья свои… – кивок в сторону кавалериста – капитан мед службы раздражённо дёрнула плечом…

Только годы лучшие на свете – дарит память нам двоим…

У Тони Москалёвой день рожденья – ей сегодня тридцать пять лет – пропел «непонятливым» слушателям: кто не понял кому эта песня…

Я принёс в подарок поздравленья и красивый розовый букет! – пропел, глядя в глаза своей бывшей однокласснице! Та стояла растерянная, прикусив, по привычке, в минуту сильного волнения, верхнюю губу… По подбородку: капля по капле, медленно стекала тоненькая полоска крови. Так ведь и гимнастёрку запачкает – мелькнула отстранённая мысль, а я продолжал – пропел припев… Закончил, встал, снял ремни баяна, поставил на табурет. Чуть повернул голову: из коридора ко мне подошёл мой боец и протянул обрезанный крафтовый бумажный мешок, туго замотанный снизу верёвкой… Размотал верёвку, сунул внутрь бумажного «пакета» правую рук; левой расправил снизу «пакет» и взявшись за верхушку, на манер фокусника, потянул вверх… Октябрь месяц… Средняя полоса России… По залу поплыл потрясающий аромат летних роз, перебивая тяж1лый запах хлорки, лекарств, тяжёлого мужского пота. В руке у меня – большой букет розовых роз! А что: Мария там – у водопада, сотворила из ничего бутылку портвейна, а я чем хуже? Обвёл взглядом превратившихся в застывшие изваяния слушателей:

У вашего главврача сегодня день рожденья! Говорят женщине столько лет – на сколько она выглядит… Я дарю ей 25 роз: по розе на один год! Пошёл к Тоне – она шагнула навстречу. В её глазах слёзы; на подбородке – кровь из прокушенной губы… Протянул букет роз…

– Но как же… – прошептала она в мёртвой тишине прозвучавшие громом слова – ты же сгорел… умер… – поправилась она…

– Жив, как видишь… – усмехнулся я – потом расскажу… может быть… Ну… – с днём рождения… – и наклонившись к уху добавил – Мамми… Москалёва вздрогнула: тогда, в детстве, она прочитала Марка Твена про жизнь чернокожих рабов и рабынь и возмущалась: как так можно поступать с женщинами – жестоко и несправедливо. И всё возмущалась о судьбе чернокожей рабыни-служанки откликающейся на имя Мамми… А я её дразнил этим именем. Иногда…

– Подожди… Достал платок из нагрудного кармина – не первой свежести, конечно, но для меня это не важно. И медик этого не заметила – не отстранилась… Провёл платком по влажным ресницам; перевернул и стёр с припухшей губы кровь, прикасаясь к губе пальцами. Пустил немного тёмной силы для быстрого заживления: ну вот и всё – словно ничего и не было – только лёгкое покраснение…

– Ну вот – ещё одну довёл до слёз своим пением! – возмутился я.

– Да это от радости… – попыталась объяснить Москалёва…

– Всё равно! – не согласился из вредности (или с дальним расчётом) не буду больше петь! Да к тому же обещался спеть две, а уже сколько… Развернулся… В спину ударил твердый командный голос:

– Я, как именинница – товарищ капитан, имею право попросить вас, а если понадобится… – глав врач негромко топнула ногой – то и потребовать – спойте ещё! Неужели вы откажете имениннице?!

– Правда – товарищ капитан! – попросила пришедшая на своё место – я и не заметил когда, Олеся Бортко – любовь капитана – спойте ещё… Ну пожалуйста – товарищ капитан… – жалобно произнесла девушка, глядя на меня влюблёнными глазами.

– Правда товарищ капитан – спойте… просим вас… – попросили, чуть ли не хором слушатели, особенно дамы разных возрастов. Усмехнулся про себя: песен хотите дамочки – будут вам песни! Пальцы привычно легли на клавиши и басы… Зазвучала медленная, хороводная мелодия, под которую девушки далёкого прошлого, одетые в длинные, до пола платья и сарафаны, перебирая медленными шажками, плавно, словно плыли над поверхностью пола, двигались друг за другом, ведя замысловатый хоровод. Для всех, в этот раз, запела – в моём лице, женским голосом, солистка группы «Балаган Лимитед»… Первый куплет – имениннице, как и просила…

Провожал ты меня до тенистого сада. Вдруг взяла тебя нервная дрожь… – запел ей про случай из нашей, такой далёкой, юности…

Ты скажи, ты скажи – чё те надо, чё те надо – может дам, может дам что ты хошь… – глаза Тони затуманились – видимо вспомнила… Повторил припев – она усмехнулась в ответ. Повернулся к Олесе:

Мы гуляли с тобой – я ревела, ох ревела… Подарил ты мне серебряную брошь… За брошь не скажу, но что то подарил и Олеся всплакнула тогда – кто их женщин поймёт, почему – было…

Ты скажи, ты скажи – чё те надо, чё те надо – может дам, может дам чё ты хошь… пропел припев, который с середины подхватила медсестра, а повтор уже пела уверенно, призывно улыбаясь… Повернулся к начальнице госпиталя: вижу – поджала губы…

Не смотри на меня – ой не надо, не надо… И коленки мои – не тревожь… – пропел слегка раздражённо; подмигнул…

Ты мне прямо скажи – чё те надо, чё те надо – может дам; может дам чё ты хошь… – закончил строго. Капитан показала язык – как в детстве, когда я её доводил… Теперь – очередь Олеси…

Проводил ты меня до отцовской калитки – не прошла твоя нервная дрожь… улыбаешься в предвкушении? А теперь девочка – сюрприз…

Вот тогда я поняла – чё те надо, чо те надо. Замолкла музыка и я замолчал на пару секунд, нагнетая, интригуя замерших слушателей.

Но не дам но не дам чё ты хошь… – закончил неожиданно для всех куплет. Чуть не расхохотался, увидев растерянное, огорчённое личико девушки: ну чистый ребёнок, которому дали большую шоколадку, а когда он намерился откусить – отобрали… Чуть на плачет, особенно после второго повторения припева… Повернулся к Москалёвой:

Вот тогда я поняла – чё те надо, чё те надо… Снова пауза – кое у кого появились ухмылки и улыбки, а капитан застыла – что дальше?

Я конечно же дам, что ты хошь. Ой что я хошь! – пропел радостно уже своим голосом. И повторил второй раз припев. Начальник мед службы улыбнулась, довольная концовкой… Ещё не вечер…

Повернулся к Олесе и пропел строго – не улыбаясь:

Вот тогда я поняла – чё те надо, чё те надо. Снова пауза – заинтересованная тишина в комнате и полный надежды взгляд.

И я тоже тебе дам – чё ты хошь! Ой чё я хошь! – запел снова своим обрадованным голосом. Второй припев пропели вместе… Песня закончилась; все загомонили разом, обсуждая необычную песню…

Товарищ капитан! – начала разбитная санитарка – а вот меня вам не надо уговаривать: такому представительному военному я бы и без уговоров дала то, что он захочет! Почувствовал, как за моей спиной завихрились всплохи недовольства: И Грета и Мария, стоявшие за моей спиной, очень негативно восприняли подобное заявление, да и Тоня с Олесей не обрадовались… Опасная ситуация! Пальцы стремительно забегали по клавишам, выдавая искромётную, зажигательную плясовую, от которой – не на словах, а на деле захотелось пуститься в пляс: ноги девушек сами стали стараться выбить каблуками дробь плясовой, (каюсь – помог немножко…) так, что они с трудом удерживали себя от того, чтобы пуститься в пляс! И снова девичий голос, глядя на санитарку – «без комплексов»:

Вот и праздник подоспел. У меня – ну всё ладом… Ой девчата – мой созрел. У меня под каблуком… Санитарка улыбнулась, довольная…

Ой как я его люблю! И клянуся так любить! Но условие одно – если бросит пить! Тут уж вскинулись мужчины, типа – да я лучше холостым останусь, чем приму такое условие! А я кинул кличь женскому полу:

Ну что девчата – по маленькой и будем чуть-чуть пьяненьки. И пусть на нас глазеют мужики… Тут уж оживились местные дамы…

Ну что девчата – по маленькой и будем чуть-чуть пьяненьки и мы на них набросим поводки! Давай! – выкрикнул я и в середину зала, словно вытолкнутая могучим толчком, выскочила та самая – разбитная санитарка! За ней скользнула Олеся; за ней с взвизгами (ну так уж у них принято – у женщин) оторвались от стены остальные девушки и женщины… Застучали задорно об пол каблуки сапог; руки раскидывались в плясовой; девушки наскакивали на друг друга и отскакивали, словно бойцовые петухи; кружились право-влево, подхватив друг друга под локотки! Веселуха! Я наяривал, от души, плясовую. Разгорячённые, разрумяненные лица; выкрики; светлые улыбки… Девушки плясали, радуясь нежданному празднику, как снег на голову, внезапно пришедший сегодня к ним. А я глядел на них и повторял проигрыш за проигрышем: пусть они хоть на несколько минут забудут, что в мире идёт война, а здесь, рядом с ними горечь, боль и смерть! Пусть хоть немного побудут теми – довоенными беззаботными созданиями оттуда – из довоенных, пусть и трудных, но мирных дней! Вижу – подустали с непривычки: пусть немного отдохнут, отдышатся…

На коленки я к нему – прыгну, нежно обниму – Мм-уу! – запел и послал поцелуй чмокнув губами, обращаясь к главврачу. Москалёва улыбнулась, шевельнув в ответ губами…

Всё мне нравится – всё так. Госпитальный наш бардак!

Ой как я его люблю! – закатил глаза, выражая степень любви – и клянуся так любить! Но условие одно – если бросит пить! Дальше последовал припев и снова: Давай девчонки! Тут от стенки и скамеек отлипли и женщины – тоже пустились в пляс! Пляшите, «оттягивайтесь» спасительницы! Это специально для вас. Всех!

Закончил проигрыш; оборвав финальным аккордом песню. Встал; снял баян. Скосил взгляд за плечо: ко мне подошёл, с картонной коробкой в руках, боец. Раскрыл; достал из коробки бутылку шампанского; подмигнул; ухмыльнулся широко и жизнерадостно:

– Ну что девчата – по маленькой и будем чуть-чуть пьяненьки? И пусть на вас глазеют мужики! Открыл, правда без пробки в потолок, но с шипением бутылку и, подойдя к главврачу, как к старшей, сунул в руку – чтобы не отказалась, хрустальный бокал и шоколадную конфету, достав их из той же коробки; налил полный бокал – грамм 150 и пошёл дальше – по кругу… Доставал; наливал… Закончилась одна бутылка – открыл вторую… Наконец вех обнёс; налил. Достал ещё бокал, налил:

– Это певице! – пояснил женским голосом, сняв некоторое напряжение: всё же алкоголь; да ещё на рабочем месте; да ещё в присутствии начальства; да ещё и в присутствии стольких мужчин!

– За вас – милые девушки и женщины! За ваши добрые сердца и ласковые руки! За вас – красавицы! Ну – за такой тост нельзя не выпить! Выпили… Боец обошёл дам; те с осторожностью положили в коробку хрустальные фужеры. Глазки заблестели…

– Эх… – с притворной скорбью вздохнул кто то из раненых – нас бы кто так поздравил? Можно и без такого длинного и красивого тоста… Кто бы поздравил – говоришь? Это можно; это мы могём!

– Подъём! Боевая тревога! – рявкнул властно, с «капелькой» воздействия! Раненые задёргались; повскакивали с мест; заозирались в поисках оружия под рукой! Даже неходячие задёргались… А я, быстро накинув ремни на плечи, вдарил бодрую мелодию с ухмылкой на губах! С неслышным ворчанием и поминанием меня всеми доступными словами – губы шевелились у каждого второго – раненые рассаживались по своим местам. Выбрал «жертву» – тощего, худого, похожего на тощих, синих цыплят конца Советского Союза, уныло лежавших на прилавках магазинов: как его, такого, вообще в армию призвали – запел жалостливо юношеским, дрожащим голосом:

Забрали – куда то: прямо из военкомата. Увезли в дали – и винтовку в руки дали – пропел, вызвав добродушные усмешки раненых…

Ты прости, мама – что я рос такой нескладный! Но я служить должен… – тут я трижды ударил по клавишам; шмыгнув три раза в такт музыке носом и выдал жалобно – так же, как все… Слушатели и слушательницы, глядя на нескладного мальчишку с перебинтованной грудью, беззлобно улыбались, а я запел припев уже бодро:

Паровоз умчится – прямо на границу! Так что: аты-баты – мы стране защита! Второй куплет запел уже нормальным голосом:

Родные не знали – что парня в армию забрали. Но я в письме первом – напишу всенепременно! Ты прости мама – что я был таким прямым!

Но я служить должен… – снова три удара по клавишам и уде уверенное – так де – как все! Припев подхватили уже многие… А дальше – пошёл разговорный рэп, как у Бернеса – но намного круче!

Паровоз умчится – прямо на границу. Будут провожать папы, мамы, официальные лица… Девушка придет, скажет, всплакнёт – Куда ж ты милок?! – вскрикнул я девичьим голоском, поглядев на казачка…

А я буду служить в пограничных войсках… – перевёл взгляд на «цыплёнка» – я буду служить в пехотных войсках! – добавил юношеским голосом, с вызовом окинув слушателей. И слушательниц…

Я вернусь домой в медалях, в орденах… Я буду ходить в фуражке; в сапогах; в сапогах – так же как все! – выкрикнул последние слова, вызвав новый прилив дружеских улыбок и новое смущение парня. Припев пели уже почти все мужчины, даже казаки – зацепило, видимо.

Ну а когда, мамка… – пропел уже уверенно, солидно – вернусь с войны домой в деревню. Ты встречай сына – настоящего мужчину! Ты поверь мама – я не зря такой упрямый! Ведь я служить буду – три удара по клавишам сопровождалось моим громким: ДА; ДА; ДА! – ТАК ЖЕ – КАК ВСЕ! – выкрикнул фальцетом, вместе со мной в боевом задоре паренёк; пустил голосом – от волнения «петуха» и смутился, вызвав откровенные улыбки, веселье окружающих… Закончил песню; стал снимать ремни баяна с плеч, говоря ворчливо:

– Ну хватит, пожалуй. Распелся тут, понимаешь. Пора и дело делать.

– Товарищ командир… Ну спойте ещё пожалуйста… Хоть одну ещё…

– Ещё одну? Ещё одну, пожалуй можно… Жарко – запарился я в своей куртке, а снять не удосужился… Расстегнул до конца молнию, откинул полы куртки: одну песню выдержу… Заиграл быстро, но тревожно, отрешаясь от реальности, уходя полностью туда – в песню…

Как на дикий берег – выгнали казаки. Выгнали казаки попастися лошадей… запел старинную казацкую песню, но на новый лад…

И покрылось поле; и покрылся берег. Сотнями порубанных, пострелянных людей! Передо глазами встал этот самый берег…

Любо братцы любо! Любо братцы жить! С нашим командиром не приходится тужить! – пропел самозабвенно, отчаянно!

А первая пуля; а первая пуля… А первая пуля – ранила коня… А вторая пуля; а вторая пуля – а вторая пуля, дура – ранила меня! – выдохнул последнее слово куплета. На плечи легли две ладошки:

Любо братцы, любо! Любо братцы жить! – подхватили за моей спиной две валькирии – с нашим командиром не приходится тужить!

Пусть жена узнает – заплачет, зарыдает! – пел самозабвенно, полностью отдавшись песне; помогая себе и голосом и телодвижениями: сводил и разводил плечи; встряхивал головой; покачивался из стороны в сторону, растягивая при этом меха баяна…

Выйдет за товарища – забудет про меня! Жалко только волюшки – во широком полюшке! Солнышка на небе, да буланого коня!

Любо братцы любо! Любо братцы жить! – заревел за моей спиной Рощин, присоединившись к девушкам, да ещё пара голосов моих бойцов зазвучала из коридора. А раненые не подпевают – даже казаки – мелькнуло отстранённо. Пальцы отчаянно пробежались вниз по ряду и поднялись вверх, выражая бурю моих чувств! Я никого не видел; никого не слышал: я не пел – я жил этой песней! Рванул меха баяна!

Кудри мои русые; космы мои светлые – вороньё да волки по бурьянам разнесут! – выкрикнул в исступлении! – Жалко только детушкек: мальчиков да девушек. Солнышка на небе да буланого коня! – пел-кричал я. Припев подхватили – так же яростно, все мои…

Любо братцы любо! Любо братцы жить! С нашим командиром не приходится тужить! Выкрикивали они вместе со мной. А больше никто не подпевал. Странно… Замолк; стряхнул пелену с глаз… На меня уставились все слушатели зала: кто с изумлением; кто с любопытством; кто с настороженностью а кто с ненавистью и злобой! Чего это они? – не сразу понял я. А… Во время моего, слишком «эмоционального» пения, куртка распахнулась, а там… Орден Красного Знамени; орден Ленина, а над ними – звезда Героя Советского Союза! Но не это – думаю, смутило многих – петлицы майора госбезопасности. Кровавая гебня – как приучали нас говорить в нашем времени… Усмехнулся иронично – мол понимаю ваши чувства…

– Как просили – эта последняя. Пора и делом заняться. Стал снимать ремни с плеч, ни на кого не глядя. Обидно! Я их – многих понимаю, но вот так – плюнуть в душу тому, кто для них старался?! Да что уж там!

В тишине зала раздался напряжённый голос капитана мед службы:

– Товарищ майор государственной безопасности! – вытянулась в струнку Москалёва – вот вы спели про Олесю… Для меня спели песню… Я так понимаю – это ваши песни? Я кивнул: а что сказать – не мои? А чьи тогда? Пусть уж будут мои…

– А про вас у вас есть песня? Ишь как хитро завернула!

– Есть конечно – как не быть… – «признался» я – и не одна имеется…

– Спойте нам товарищ майор… – попросила капитан мед службы…

– Так ведь «Любо братцы, любо» была последняя – вы же сами говорили… – подначил её я. Шагнула от стенки Олеся:

– Ну пожалуйста – товарищ майор – спойте. Последнюю! Ну ладно…

Негромко, еле слышно, зазвучала мелодия проигрыша. Затем на неё наложился мой – чуть громче её, скорбный голос:

 
Нету у меня никого – кроме родины матушки…
Да, да-да-да, да-да-да…
 

– подтверждая это, пропел мой, уже густой тревожный мужской голос… Рванул меха баяна и взорвался криком:

 
Да! Да нету у меня никого, кроме ветра дружка…
 

И снова негромко:

 
Ох да помолись за меня, сиротинушку, батюшка…
 

И снова в голос:

 
Ты помолись за меня, помолись за меня…
Да-да-да, да-да-да…
 

– зазвучал тревожный голос… Запел припев в полный голос:

 
Сирота россейская – поднимись ты жизни назло!
Дед погиб в империалистическую – повезло…
 

– добавил негромко… А дальше – запел в полный голос второй куплет:

 
Нет у меня ничего, кроме чести и совести!
Нет у меня ничего – кроме старых обид!
 

– пел, глядя в глаза казаков. Кто то смотрел прямо и честно, а кто то прятал взгляд, опуская глаза вниз…