Текст книги "Путь на восток (СИ)"

Автор книги: Александр Бочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Глава пятнадцатая

Любо братцы любо; любо братцы жить…

Вдоль всей колонны первыми ударили снайперы! Боковое бронирование кабин Бюссингов, Ганомагов – не говоря уже о дверях грузовиков, пулю из Мосинки, да со стальным сердечником, не держит, что нам и нужно: снайпера ударили по главным целям колонны – водителям! Пули пробивали стёкла грузовиков и стенки дверей – для надёжности; прошибали броню Броневиков, отправляя в фрицевскую Валгаллу водителей, наводчиков орудий, командиров машин и подразделений… Две, три пули впивались в броню, не оставляя сидящим внутри никаких шансов! Короткие очереди пулемётов МG-34, бившие в одну точку на выбранной машине, сводили шансы сидящих за бронёй вообще к нулю… А по выпрыгивающим из кабин солдатам: тем, кто уцелел после длинных пулемётных очередей вдоль всего борта, автоматчики открыли злой и точный огонь… И всё это – в тишине: звуки лязгающих затворов и негромкое кашлянье глушителей забивалось рёвом машин грузовиков, броневиков, танков, сбившихся на дороге в длинную, бесформенную кучу…

Я, с частотой пулемёта, начал метать в танки – после команды «огонь» по десятой части кирпичика силы: расстояние – плевком можно достать, зачем тратить излишки! Сгусток силы, вонзившись в броню и пролетев сквозь неё как пуля сквозь бумагу, разлетался в танке по адресатом – досталось каждому члену экипажа. Поровну… Водитель останавливал танк; откидывались люки; экипаж выпрыгивал из танка, словно из горящего (а именно это они и представляли себе – с моей «помощью»); отбегали на несколько метров и падали на мокрую обочину, накрывая головы ладонями. И так лежали до конца боя, пока мои бойцы их не подняли… Огненный шквал свинца и стали выкашивал ничего не понимающих, кроме одного, что они попали в засаду, немцев. А я уже бежал, за спинами снайперов к середина колонны – может там понадобится моя помощь? Помогал, остановившись на несколько секунд и бежал к концу колонны…

Несколько минут огня и всё затихло. Размытыми тенями рванулись от кромки леса к разгромленной колонне штурмовые группы для зачистки. Рванулись грамотно, прикрывая друг друга… А за колонной внимательно наблюдали безжалостные глаза моих бойцов: любое движение тут же пресекалось шквалом огня! Штурмовые группы накатывались на разгромленную колонну, подобно волнам – одна за другой. Раздавались отрывистые команды на немецком: Бросай оружие… и Сдавайся… Непонятливых навсегда успокаивали пули и разрывы гранат: пусть «эфка» – оборонительная граната Ф-1, разнесёт кузов в клочья, чем погибнет мой боец! Батальон сопровождения был уничтожен полностью, даже самым ловким, успевшим выпрыгнуть и рвануться в лес, добежать до него не удалось – снайперы знали свое дело на пять с плюсом! Плюс три пулемётные точки, тщательно замаскированные на противоположной от засады стороне впереди колонны: пропустили танки и вынырнув из укрытий, отстреливали, скупыми очередями вдоль дороги, умников, рассчитывающих скрыться от сурового и справедливого возмездия… Немногочисленных пленных и раненых согнали в одну кучу и я бросил в них сгусток Чёрной силы – обратно мне вернулось втрое… Бойцы и взятые с собой на операцию механики, просидевшие всю операцию далеко, от даже шальных пуль, занялись мародёркой: каждый своей… Бойцы собирали оружие и боеприпасы; снимали с безнадёжно испорченных броневиков пулемёты и малокалиберные пушки; снимали с убитых хорошие сапоги… Ну а часы, портсигары, ножи, ложки и прочую необходимую мелочь – так это само собой. Когда ещё нас поставят на обеспечение, да и каким оно будет? Так что мы лучше сами о себе побеспокоимся…

Подлечил троих тяжелораненых до состояния средней тяжести – доедут до моста без проблем; загрузил двоих самых слабых на броню в специальные носилки, сделанные именно для вывоза раненых на танках и крепящихся в корме и покатил сверху – на танке, как на коне, к мосту… Танк, словно дикий мустанг, взлетал на бугры и проваливался в ямы, наполненные водой и грязью, разбрасывая их в стороны. Ехали быстро, но плавно. Выскочили к переезду у моста, командир крикнул, появившись в откинутом люке:

– Товарищ командир! Я связался с командиром засады у Почепа. У второй засады авангард разведки подходит к месту засады! Что делать? А что тут можно сделать: до Почепа от нас 60 километров…

– Ответь – действовать по плану и обстоятельствам… Спрыгнул с брони, помог подбежавшим санитарам снять раненых. Через полчаса комбат доложил: колонна разгромлена, но потери большие: четверо убиты; шестеро тяжело ранены: сама природа была против нас на нашей земле! Если в нашей засаде, чтобы отстреливать водителей, мы расположились на левой стороне дороги – солнечной, то вторая засада заняла место в теневой стороне леса: солнце вставало у них за спиной и его лучи не смогли полностью просочиться сквозь уже пожухлую листву и разогнать лесные сумерки. А когда бойцы открыли огонь, то дымки выстрелов и еле заметные вспышки пламени из глушителей – невидные на свету – в сумерках отчётливо показывали место бойцов. А кроме этого – меня с ними не было, а танки и броневики были… И хотя засада была внезапной; у бойцов были противотанковые польские ружья, но кто то успел повернуть броневик или танк носом к нападающим, прежде чем умер. А лобовую броню танка ни пулемётом ни винтовкой не прошибёшь. И противотанковым ружьём тоже – только снарядом из танковой пушки да из 50мм противотанковой пушки. Так что схватка была более кровопролитной, чем у нас… И невосполнимые потери. У нас таких не было совсем…

Из места засады тяжелораненых отправили на броне танков: в засаду были взяты специально изготовленные носилки, крепящиеся к задней части. Всем танкам здесь делать нечего – пусть поработают эвакуаторами. А от моста, где им окажут серьёзную медицинскую помощь мои светила: Грета с «компанией» – в стационарный госпиталь в Трубачёвске. Раненые с первой засады, думаю – будут уже приняты и обихожены… Очередные операции Спецназа завершены успешно, хотя и с невосполнимыми потерями. Но что делать – это война… К утру все раненые получили необходимую помощь, в которой я, вернувшийся в Трубачёвск, принял самое активное участие. А эшелоны, не смотря на ночное время, продолжали стучать колёсами на стыках рельс, пересекая оба наших моста. Проезжали мосты, разгружались… Техника; продовольствие, боеприпасы, запчасти, нужное вооружение катило к местам постоянной – на несколько дней, дислокации. Стажёры в грузовиках – проследовали в Трубачёвск: обе группы размером в дивизии, где и разместились в отведённых им местах… Всё необходимое для обслуживания моих самолётов отправлялось, под охраной, на уже созданные два аэродрома за Трубачёвском. И все самолёты, которые нам удалось собрать с захваченных аэродромов: 38 Ме-109; 10 Fw-190; 12 Ме110; 26 Ю-87; 24 Ю-88; 36 Пе-2; 6 Ар-2; 25 Хе-111 и 18 Ил-2 уже перелетели на новые аэродромы. С полным боезапасом, не оставив на своих аэродромах ничего! Танки Т-34 в количестве 220 машин и 130 лёгких танков Т-40, почти не участвовавших в операциях, отправлены туда же – под Трубачёвск: пусть экипажи, пока есть возможность, совершенствуют свои боевые навыки… Часть орудий: 105 и 150мм немецкие пушки и гаубицы, кроме необходимых для обороны мостов батарей, тоже увезены тягачами в Трубачёвск. Представляю – какой там сейчас парк вооружения: такой жирный кусок – мечта любого командующего!

Вот нюхом чую – ой сколько найдётся желающих на такой жирный кусок! И если всё будет хорошо – думаю к завтрашнему вечеру вывоз всего, что было приобретено «непосильным трудом»; накопленного ценой наших усилий будет успешно завершён, то он увеличится, как минимум вдвое! И тогда моя операция будет считаться законченной. А пока, как в той сказке про Мальчиша-кибальчиша: нам бы только день простоять, да ночь продержаться! И простоим и продержимся – мы же Спецназ; мы же страшные и непобедимые Призраки Леса! А теперь, соединившись, да подтянув до уровня бойцов имеющихся стажёров – и вовсе станем грозной силой, способной на многое. ОЧЕНЬ МНОГОЕ!

Капитан Кравченко – уже в Унече: прибыл из Кричева с последними эшелонами, оставив от станции бесформенную груду развалин и перекорёженного металла. Восстанавливать её придётся не меньше месяца, хотя: можно проложить среди всего этого хаоса пару железнодорожных «ниток» – туда и сюда и сообщение готово! Капитан Молодцов с частью моей группировки встал в оборону – позади 260й стрелковой дивизии, защищая, если потребуется, мост через Судость. А Почеп обороняют части 260й стрелковой дивизии. Думаю не надолго – придётся его оставить: с севера спешно подтягивается заткнуть образовавшуюся брешь выделенная из резерва 112я пехотная дивизия вермахта, усиленная танковым батальоном, снятым с ударного кулака под Рославлем. Мост под Погаром прикрывает 282я стрелковая дивизия, в тылу которой разместилась вторая часть моей группировки с капитаном Мартыновым, освобождённым из Барановичского лагеря, как и капитан Кравченко. Он прикроет здесь оборону через мост, если понадобится. А Погар тоже придётся отдать немцам: с юга из 2й танковой группы Гудериан выделил на затычку образовавшейся, с его стороны бреши, 262ю пехотную дивизию из резерва и тоже – с батальоном танков. Да пусть радуются, что сумели малой кровью затянуть образовавшуюся брешь! Командарм 3й армии отдаст приказ на отход за реку – если не дурак. А штабных «стервятников», прилетевших сделать себе репутацию на солдатских смертях, встречу я. Да так встречу, что заикаться и вздрагивать будут только при одном воспоминании о приезде сюда за «наградами»… А «стервятники» то уже прилетели: мне доложили, что меня вызвали в штаб 3й армии грозным приказом самого генерала армии Жукова! То-то я чувствую последнее время какой то дискомфорт: то ли в дрожь бросает, то ли в туалет тянет – никак не пойму?! А может это отходняк после операции?

К обеду вернулся в Трубачёвск. Со мной взвод охраны, с неизменным командиром всё расширяющейся личной роты охраны, укомплектованной самым лучшим – лейтенантом Рощиным, выросшим из сержантов. Должность комроты его вполне устраивает, но вот роту он усиливает всем самым лучшим: и людьми и вооружением. Ну прям как Коржаков при Ельцине! Правда наверх не рвётся и не интригует: молодой, но понятливый – ему хватила разговора по душам, в котором я ему объяснил: пока твой потолок – рота…, а позднее – батальон. «Увидел» – его рота и место возле меня, устраивает: со мной такого адреналина хапаешь – никакого секса не надо! Хотя – он молодой, ему надо… Вон как возле Инги увивается, выбрав свободную минутку. А та на него ноль внимания… Ну не сводником же мне быть?!

Прикатили, не успел помыться в бане, как беспокоят: на КПП опять посыльный из штаба с срочным пакетом под личную роспись! Ну… – если под роспись, да ещё под личную! Не буду задерживать курьера – он личность подневольная… Приказал – пусть проводят ко мне: я пока хоть вытрусь да оденусь… Принял пакет; расписался. Вестовой не уходит – ждёт… Гляну вопросительно – чего ещё?

– Приказано получить ответ после прочтения депеши… Вон оно как… Вскрыл пакет; прочитал; хмыкнул:

– Передай на словах – скоро буду… Курьер «очень удивился», но отдал честь и ушёл в сопровождении охраны. А я присел на табурет в предбаннике – думу думать: что сказать и как себя вести с Высоким гостем. А… – что думать: на месте, в штабе сориентируюсь, тем более и повод для посещения штаба есть: Кравченко доложил, что на подходе к мосту у Погара уже должны быть три эшелона, по 22 вагона в каждом, с желающими послужить Родине в Красной Армии – 2640 человек… Как подумал о них, так губы сами собой расплылись в ухмылке: ох и порадуется командарм моему подарочку – «дармоедов» в этих эшелонах хватает! Пусть повоюют в окопах – я подскажу генералу как их использовать для пользы дела. Главное, чтобы не вмешалось в процесс создания из них особых взводов и распределения их по обычным батальонам. А то ведь так и не проявят себя…

К штабу подъехал как всегда – с «помпой», но без излишнего шума: с танком Т-34 и T-III; парой Бюссингов; и парой ЗСУ Ганомаг и двумя отделениями «личной гвардии», но тихонько – без рёва моторов и зычных криков команд: большие люди, может быть, думы серьёзные думают, а тут я со своим цирком. Несерьёзно как то… Не постучав в дверь кабинета командующего – ну не интимом же он там занимается: адъютант бы предупредил, а остальное – суета сует… И точно: знакомая до боли картина – где то я её уже видел и не раз: над картой склонились двое; сзади почтительно стоят военные рангом пониже, а через стол, напротив – командарм, имеющий бледный вид…

Вот ведь гады – так и до инфаркта можно командарма, нормального кстати, довести! Сидящие за картой повернули голову на скрип двери. О…! Явление «Христа народу»! Сам Мехлис, собственной персоной, сюда припёрся! Козырнул, бросил небрежно в пространство:

– Майор Спецназа СССР майор Марченко… Подошёл к торцу приставного стола и обратился к повернувшемуся ко мне генералу:

– Товарищ генерал-лейтенант… Я к вам вот зачем зашёл: подойдите к карте… Повернул голову; из-за спины шагнул Рощин…

– Убери гражданского от стола – он нам мешает… – показал глазами на чернявого человечка. Рощин взялся за спинку стула и потащил стул от стола… Противно заскрипело дерево о дерево; стул, с ошалевшим главным комиссаром, отъехал от стола. Мехлис стал подниматься:

– Да ты что себе… – возмущённо начал он, но лейтенант надавил ему на голову, возвращая снова его седалище на стул и буркнул:

– Сиди тихо и рот не раскрывай, пока командир не разрешит! К Рощину шагнул капитан НКВД, ложа руку на кобуру с пистолетом, но на его пути возник мой боец. Встал и небрежно бросил, глядя в глаза:

– Не надо этого делать – это опасно для жизни. Для твоей… В это же время в комнате отчётливо лязгнули затворы двух автоматов моих бойцов… Я встал на освобождённое место; буркнув:

– Разрешите… – выдернул карту из под рук Жукова и подтянул к себе… Жуков просто рот раскрыл от такой наглости…

– Вот смотрите сюда товарищ командарм – акцентировал внимание опешившего генерала – что у нас получается… Генерал-лейтенант пришёл в себя: шагнул ко мне и наклонился к карте…

– С севера к Почепу спешит заткнуть брешь между Почепом и Погаром 112я пехотная дивизия с батальоном танков, да не игрушечных T-I и T-II, а с тройками… Они будут у Почепа завтра к вечеру… С юга к Погару спешит 262я пехотная дивизия и тоже с неигрушечным танковым батальоном. Эти уж точно будут к вечеру. Правда, когда наткнутся на разгромленные нами батальоны вот здесь и здесь… – палец ткнул в две точки на карте – и непригодные к эксплуатации остатки бронетехники: мои механики сейчас снимают с них всё, что может мне пригодиться – думаю продвижение притормозят, хотя и сейчас идут не быстро: с боевым пешим охранением по краям дороги быстро не пойдёшь… Командующий оторвал от карты растерянный взгляд:

– Вы разгромили два батальона? Я ухмыльнулся в ответ:

– Вместе с сопровождением: ротой танков и ротой бронемашин сопровождения. Один батальон у Погара; один у Почепа… Так вот… – продолжил я – прикажите отвести батальоны охраны в Почепе и Погаре за реку, к мостам. Эти два населённых пункта придётся сдать – пусть немцы без боя затянут брешь между двумя этими станциями: там около 60 километров. Пусть растянутся – не будем им в этом мешать товарищ командующий… Глаза генерала растерянно заметались вправо-влево. Слева скрипнул резко отодвигаемый стул…

– Это как это сдать?! Кто вам позволил? Да кто ты такой, чтобы тут распоряжаться! Лицо вскочившего Жукова наливалось багровой яростью, глаза, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц!

– Жуков… – я повернулся к генералу армии, словно только сейчас заметил – а ты чего здесь делаешь? Тебе сейчас нужно быть в Спас-Деменске или на худой конец в Хутор-Михайловком, в штабе 13й армии, а ты, почему то – здесь ошиваешься… Или ставка Верховного главнокомандующего не получила моей последней радиограммы? Так ведь они радировали подтверждение… Или тебя с ней не ознакомили – а? – продолжал издеваться над будущим «лучшим полководцем» всех времён и народов. Хотя – может быть уже и нет… Жуков раскрывал рот, как рыба: лицо пошло белыми пятнами… Так ведь и окочурится, а мне за него отвечать! Нет – пришёл в себя; справился; заорал на весь кабинет, аж слюни брызгами полетели в разные стороны:

– Да как ты смеешь?! Ты…! Такое…!! Мне…!!! Вот-вот польётся отборный мат, на который, говорят, Жуков был великий мастак! А мне хочется это слушать? Я и сам не люблю сквернословить и другим не позволяю, потому что считаю: мат – это скудоумие интеллекта, хотя некоторые писаки и комментаторы разных мастей, даже у Пушкина, вроде бы, нашли матерные стихи… Нет, конечно иногда можно выдать что-нибудь такое при случае, но чтобы слова были связкой между матом?! А потом мы удивляемся: почему у нас анекдоты про тупых военных! Потому что и в жизни таких хватает, глядя на такие вот примеры! Отмахнулся от него, как от назойливой мухи:

– Георгий! Ты лучше своё красноречие прибереги для товарища Сталина. Ты ему лучше в красках расскажи, как ты тут пытался подправить за счёт других свою подпорченную репутацию, а тебе – такому великому полководцу – не дали! Можешь даже пожаловаться: я там хотел сотворить немцам такое, а меня не послушали – негодяи!

– Ты… Ты…! – перешёл на личность Жуков – ты кем себя возомнил! Получил погоны майора и думаешь можешь делать всё, что захочешь! И оскорблять безнаказанно таких как я?!! Я здесь для такого говна как ты и бог и царь и последняя инстт… танция! – запнулся он в гневе, с ненавистью бросая мне в лицо оскорбления…

– А кто ты такой Георгий? – вкрадчиво перебил я его так, что он застыл с открытым ртом. А во мне забурлила ярость, вскипая и поднимаясь наверх: вот-вот прорвётся наружу! Но я уже не старался себя сдерживать – меня понесло! С трудом сдерживаясь продолжил:

– Так кто ты – Жуков, чтобы бросаться такими словами? Победитель японцев? Так оперативный план разработал не ты. И руководил из рук вон плохо. Только и мог бросать в бой – «с колёс», как танковую бригаду, бойцов и технику на убой, ради победы – любой ценой! И победой той особо хвалиться и незачем: наше превосходство там было в два, а где то и в три раза больше. Во всём!

– Может похвастаешь своими достижениями на Украине в первые дни войны? Так кроме бездарно загубленных там мехкорпусов, тебе похвастаться не чем. Да к тому же, сразу после твоего отъезда, немцы прорвали фронт в нескольких местах! Вот все твои результаты…

– Ах да… Ленинград… Вот там да – там ты себя проявил во всей красе! Уложил в землю около трёхсот тысяч бойцов, командиров и добровольцев и, вроде как, остановил немца… А сколько ты положил в землю лучших представителей преподавательского, профессорского состава – цвет и гордость советской науки; мастеров высшего разряда, аспирантов, студентов, вступивших добровольцами в ДНО – дивизии народного ополчения? Тысячу… Пять… Десять тысяч?! Ты ж своими куриными мозгами не смог понять, что хорошие преподаватели как и хорошие командиры вырастают не сразу, а таланты – те вообще редкость! А ты их в окопы, как пушечное мясо! Или может бойцов в городе не было? Были и ты об этом знал! Так вот их надо было на фронт, а добровольцев – учить, хотя бы ещё несколько недель! Герой! Говно ты, а не генерал армии… – бросил презрительно в лицо побагровевшему представителю ставки…

– Правда товарищ Сталин не знает, видимо, что за неделю до твоей победной реляции Гитлер приказал приостановить наступление, а через день потребовал перебросить две танковые и две пехотные дивизии от Ленинграда на Киевское направление! – шипел я в лицо «герою», еле сдерживаясь; нависая над сжавшимся генералом армии.

– Нет – ну как я мог забыть?! Ельненская операция! Верх полководческого гения! Жуков вздрогнул – видимо не один я ему это напоминал. – Почти месяц – ты слышишь меня, гений хренов! – сорвался, не выдержав – ты проводил свою сраную операцию… И каков результат?! 78 тысяч погибших и умерших; десятки сожжённых и раскуроченных танков; десятки выпущенных вагонов снарядов тогда, когда остальные части считали их десятками, а где то и единицами! И авиация тебя поддерживала с воздуха, как нигде! И ради чего всё это Жуков?! Ради 25 километров и занятия Ельни? Очень здорово ты выглядишь на фоне немецких успехов! Так может ты хотя бы окружил немцев и разбил? Да нет, Жорик! Немцы, сначала, отвели тыловые части, а потом отошли сами. Хотя – надо признать: потрепали их прилично… Только это не твой полководческий гений, а те 78 тысяч погибших и те, которым повезло остаться в живых – как и под Ленинградом… Хотя о каких 78и тысячах я говорю? Ты же доложил товарищу Сталину о 3х тысячах погибших; 13 тысячах умерших от ранений и тысяче с лишним пропавших без вести. 17 тысяч… Хорошее соотношение: 78 и 17 тысяч, а – сраный товарищ генерал армии? – хрипло выдохнул я. Жуков уже не красный от гнева, а белый то ли от страха, то ли от позора, выдавил из себя с натугой:

– Откуда… Откуда такие сведения?… Это всё ложь! Это не правда! – вскочив, выкрикнул он. Понимаю: лучшая защита – это нападение! Сбоку, возившийся под рукой Рощина Мехлис, наконец то вырвался и вскочив, вытянулся во весь свой маленький рост.

– Негодяй! Сволочь!.. – заорал он, мешая русские ругательства с еврейским – позорить своим грязным языком нашу партию и Красную Армию! Я с изумлением уставился на чернявого человечка – а партия то тут при чём?! Хотя… – у кого что болит, тот о том и говорит! Вот главный комиссар и выдал о оскорблённой партии…

– Мехлис – ты о чём вообще? При чём тут партия? – перебил я его вопли – на твоём месте я бы вырвал волосы на голове; посыпал бы голову пеплом; ушел со своей должности и стонал бы где-нибудь в уголочке: О зохен вей! О бедный я несчастный! Куда глядели мои глаза?! Это ведь твои политработники поработали так, что у немцев сейчас больше полутора миллионов пленных. Это они отвечали за морально-стойкий и политически-грамотно выдержанный облик советского красноармейца и командира – а Мехлис? Хотя нет – не хочу я оказаться на твоём месте! Это надо же: превратил политуправление в сборище дармоедов! Главный комиссар страны замер на мгновенье; как то странно всхлипнул:

– Да ты… Да ты сволочь! Троцкистская гадина! – выкрикнул он в исступлении. – Я таких сам, лично, в Гражданскую расстреливал! А сейчас тебя расстреляю! – рука его лапнула кобуру, откинула клапан и выдернула наган. Я смотрел на него и… – улыбался…

– СВОЛОЧЬ! – с ненавистью выдохнул он – щас ты у меня здесь сдохнешь. Сдохнешь как шелудивая собака! Я продолжал смотреть на него – с улыбкой, поощрительно: ну давай; давай – стреляй…

Тишина обрушилась на кабинет; воздух, казалось, стал вязким и густым, словно мёд. Выдернутый из кобуры наган медленно поднимался в руке чернявого человечка, вообразившего себя вершителем человеческих судеб… Целившийся в меня ствол поднялся до уровня моего бедра и пополз выше… Вот он уже целится мне в пах, а теперь – в живот. Казалось бы вот она – цель, но ствол упрямо ползёт вверх… На секунду замер против моего сердца и… медленно пополз выше… В глазах Мехлиса мелькнуло непонимание, затем растерянность… А ствол продолжал жить своей жизнью и подниматься всё выше – к моей улыбке на безмятежном лице. Лицо Мехлиса побагровело; на лбу и висках вздулись извилистые уродливые синие вены… Крупные капли пота покатились по лбу, вискам, щекам, переваливаясь через чёрно-синие вздутия вен! В зрачках заметался ужас; из раскрывшегося рта вырвалось нечленораздельное мычание, в перемешку со стоном: Аааа… и поеее… Наверное он хочет сказать: Не надо… и Пожалей… – отстранённо подумал в моей голове кто то чужой… А ствол уже смотрел в потолок и продолжал свое страшное, в непредсказуемости, неумолимое движение. Наконец отверстие, выпускающее смерть, замерло напротив раскрытого рта и двинулось внутрь. Маленький Хозяин одной из самых могущественных организаций Советского Союза перестал вести бессмысленную борьбу со своим оружием и покорно закрыл глаза, подчиняясь неумолимому року: фатуму, судьбе. Я, не прекращая улыбаться, моргнул и палец, лежавший на спусковом крючке, судорожно дёрнулся, выпуская в ствол свинцовую смерть…

В абсолютной тишине комнаты, словно гром, прогремел выстрел! Пуля пробила череп и вылетела из затылка, увлекая за собой осколки костей; кровавые ошмётки и куски серой слизи… Тело главного комиссара, словно разом лишённое внутренней поддержки, мешком рухнуло на пол. Наган, в безвольно откинутой руке, грохнул рукояткой об пол, извещая свидетелей произошедшей трагедии: мой хозяин М Ё Р Т В… Я резко развернулся к «приближённым» Жукова и Мехлиса, застывшим каменными изваяниями – выводя их из ступора от увиденной ими трагедии(к ступору – каюсь, приложил личное участие), которая станет для многих из них их личной трагедией:

– Да что ж вы за подчинённые такие! – крикнул в оживающие лица – у вас на глазах ваш начальник в себя стреляет, а никто из вас не бросился к нему, чтобы удержать от самоубийства! САМОУБИЙСТВО! Нужное слово было произнесено; прозвучало громко и отчётливо. И стало истиной в последней инстанции. Для всех находящихся здесь!

– Так! – начал командовать я – вы – подчинённые: подхватили самоубийцу и вынесли из кабинета! А дальше – сами решайте, что делать! Если вдруг я понадоблюсь для дачи показаний – найдёте меня в моём расположении… Или дождётесь, когда я там появлюсь. Ну чего стоите – как бараны! – прикрикнул на заторможенных политработников – давайте уносите: нам с командующим работать надо – немец не поймёт наших трагедий! Тело, наконец то вынесли из кабинета…

– А ты, товарищ Жуков – чего расселся? Давай выходи: моя информация не для посторонних ушей! Генерал армии медленно поднялся, словно столетний дед; взглянул на меня полубезумными глазами и вышел из кабинета, по старчески шаркая ногами…

– А теперь, товарищ командарм – давайте займёмся с вами делом…

Вернулся к себе в расположение, а возле штабного автобуса уже собрались мои комбаты и командиры объединённых групп: курят, байки травят; косточки, наверное, кому то перемывают… Надеюсь не мне? Увидели меня, собрались, подтянулись…

– Что там интересного было товарищ командир? – на правах зама поинтересовался Молодцов. Я пожал плечами:

– Да ничего особенного – рутина, рабочие моменты… Вот разве что товарищ Мехлис, непонятно каким ветром сюда занесённый – застрелился из своего нагана в кабинете командующего… – произнёс равнодушно… Комбаты, как по команде глянули на напрягшегося Молодцова, а потом на меня и в их глазах засветилось возросшее уважение к своему командиру… Открыл дверь в «штаб»; жестом «загнал» подчинённых туда. Расселись…

– Товарищи командиры! Я решил: хватит нам уже мародёрничать – скоро добытые, в честном бою, трофеи девать будет некуда!

– Ну… – было бы добро, а куда, или кому отдавать найдётся точно – возразил обычно немногословный Мартынов. Кивнул, соглашаясь:

– Поэтому мы проведём операцию по уничтожению противника и его техники – чтобы знал, с кем дело имеет! Ну и прихватим у него немножко: нельзя вот так – сразу отказываться от своих привычек: удача нас не поймёт. Командиры заулыбались, посыпались шуточки…

– Один батальон порезвится в тылу противника; остальным, у моста – прикрывать его выход с той стороны. Прикрывающие комбаты подтягивают к реке – незаметно, 105мм пушки; Бюссинги; ЗСУ Ганомаги и пулемётные расчёты… Если пулемётчики сами пройдут через лес, то Бюссингам, Ганомагам и пушкам нужно подготовить проход к опушке леса. Скрытно! Ночью они должны выдвинуться на позиции. Расстояние между пушками, Ганомагами и Бюссингами – чтобы снаряд, взорвавшийся между ними никого не задел. Но нужно сделать так, чтобы ни один снаряд не прилетел с той стороны!

– А кто пойдёт на ту сторону порезвиться? – с затаённой надеждой произнёс кто то из командиров. Я с горечью вздохнул:

– Вот всегда подозревал, что вы лентяи, а сейчас убедился: нет, чтобы спросить – кому где готовить позиции, так нет – всё полегче себе хотите выбрать! Командиры заулыбались – шутит командир…

– Да мы что… Мы же просто так поинтересовались…

Покой мне только снится… Отправил командиров заниматься делом; отдал приказ заму по тыловому обеспечению: подготовить к транспортировке грузовик с продуктами для госпиталя и грузовик с медикаментами – это очень приличный «подарок»! Для госпиталя 282й стрелковой дивизии, стоящей на обороне моста у Погара… Нет – излишней филантропией я не страдал и раздавать имущество Спецназа направо и налево не собирался. Но там, где стоят в поддержке красноармейцев мои бойцы: в 282ой дивизии у Погара и в 260ой у Почепа – помогу… Прибывшие последними эшелонами желающие послужить в Красной Армии направлены в эти же дивизии: 2640 человек в 260ю и 2450 – в 282ю. И оружие им было выдано – ещё там, в Кричеве, когда разместились в вагонах. И госпиталям помогу: бойцы удерживали плацдармы и не их вина, что отдали немцам мосты… Раздался требовательный стук в двери. Ну кто там не даёт мне и минуты покоя?! Распахнул двери… Ну конечно – сладкая парочка! Грета, проверив Марию, сделала ей своей заместительницей. А ко мне – по любым вопросам, ходят только вместе: стерегут, наверное друг друга… Хмуро поздоровался… Грета, не обращая внимания на неласковый приём, спросила:

– Мне сообщили, что вы приказали грузить в грузовик медикаменты… Я хотел уже было возмутиться подобной наглостью: я что – уже не распоряжаюсь имуществом Спецназа?! Но Грета меня опередила, мягко, ласково, вкрадчиво – настоящая умная женщина:

– Вы, я так понимаю, отправляете всё это в госпиталь? И тоже едете туда? Я чуть не открыл рот от изумления – как она догадалась? А тут и Мария влезла со своим комментарием:

– Мы вас одного в госпиталь не отпустим! А то привезёте оттуда ещё кого-нибудь! А нам и среди своих проблем хватает! Я покраснел:

– Так вы со мной хотите поехать? Я не возражаю… Идите перекусите, да тронемся, чтобы засветло добраться… Я и сам хотел их взять с собой: пусть посмотрят раненых – может кому помогут, а кого то заберём с собой: всё же у нас условия лечения намного лучше. Дамы поедут в кабинах грузовиков; я – в своём Бюссинге. А в кузов транспортного Ганомага положат, на всякий случай, несколько специальных носилок для транспортировки на бронетехнике и кое что – что ещё – я попросил подготовить кладовщика. По секрету от всех… Глянул, перед выходом из автобуса в зеркало – м… да… Я старый солдат и не знаю слов любви… Нет – слова то я знаю, но выгляжу, прямо сказать, как огурчик – маринованный… С этой войной – нет времени ни на отдых; ни на любовь; ни на себя любимого… А может я уже старый брюзга стал… Эх – где мои 18 лет? Ну, или хотя бы 28?!