Текст книги "Путь на восток (СИ)"

Автор книги: Александр Бочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава тринадцатая

Все дороги ведут…

Унеча… КЛЮЧЕВАЯ станция в моей многоходовой операции! Именно так – с большой буквы! Много – слишком много зависит от этой станции в моём плане… От станции и умения ею правильно распорядиться! На восток от неё уходит железная дорога к станции Почеп, расположенной недалеко от реки Судость, а на юго-восток – «железка» к станции Погар, что так же находится недалеко от реки Судость, но несколько ближе – в 6 километрах… И лежат через эти реки железнодорожные и автомобильные мосты, которые вчера – к вечеру, захватили немцы, отбросив защищающие их части на пару километров от берега реки, создав, таким образом, плацдармы на левом берегу – для охраны захваченных мостов. Деревянные автомобильные мосты подожгли, а вот с железнодорожными ничего сделать не успели: немцы, как всегда, стремительным броском захватили мосты, а у наших… – не оказалось взрывчатки: не озаботилось высокое начальство, переложив заботу на подчинённых…

А нам нужно туда: к этим станциям; мостам через реку и дальше: от Почепа к Брянску, а от Погара – к хутору Михайловский и дальше – к… Брянску, но уже с юга на север. Зачем нам такие зигзаги? А куда девать больше трёх сотен эшелонов: паровозов, вагонов, открытых платформ? Оставить немцам?! Ага – как же: не дождутся! Поэтому и был выбран такой путь и конечная цель операции: не только перейти через линию фронта, но и «презентовать» нашим вот такой «скромный» подарок от героического Спецназа! Думаю Сталин впечатлится… И, не доверяя радио главный секрет операции, отправил через линию фронта, нагло изъяв у командующего Гомельским советом Обороны транспортник Ли-2. Им, «ставочникам», с посыльным, отправил мои очередные «соображения» о действиях немецких войск – в частности 4й и 2ой танковых групп против западного и Брянского фронтов с настоятельной просьбой: прислать в Брянск представителя ставки для приёма и беспрепятственного отправления выведенного с захваченной территории передвижного железнодорожного транспорта: паровозов и пустых вагонов и железнодорожных платформ для нужд РККА и народного хозяйства страны. И прибавил маленькую просьбу: присвоить перечисленным мною командирам звания от младшего лейтенанта до капитана с перечнем их боевых подвигов…

Когда бесцеремонные серые сумерки – предвестники утра, сначала осторожно, а затем всё настойчивее начали сталкивать вольготно раскинувшуюся на необъятном ложе, именуемом земля, черноволосую и чернокожую ночь, освобождая место для новой персоны – осеннего дня, батальоны приступили к захвату станции… У меня, проведшего, как обычно, свои группы вдоль двух железнодорожных полотен с запада и севера, было три задачи: устранить любую радио связь с близлежащими станциями и частями; уничтожить отдыхающие немецкие части и «разобраться» с пленными в трёх лагерях. Два – пересыльные, а третий – в самой станции, скорее казарма для согласившихся добровольно работать на немцев на самой станции и её ближайших окрестностях. Ну с этими всё ясно – подлежат переводу в порошкообразное состояние, не смотря на то, что кто то согласился, может быть, временно послужить немцам до дальнейшего побега… Этих оставлять немцам нельзя – пусть немчики сами поработают, или насильно заставят трудиться местное население: может тогда у них пропадёт доброжелательное отношение к немцам. Оно и так пропадёт, но нужно чтобы пораньше! И в остальных лагерях будет задаваться только два вопроса: кто желает служить в Красной Армии и кто желает служить в Спецназе! Третьего не дано: в данной ситуации кто не с нами – тот против нас и послужит увеличению Чёрной силы!

Вчера, после обеда, с аэродромов – со слегка подсохшей земли, поднялись с Быхова и с Холмеча эскадрильи бомбардировщиков: Ю-87; пошли на север, к ближайшему полку немецких бомбардировщиков, налетая на их аэродром с запада, а Не-111 – на юг, с той же целью: пресечь вылет вражеских самолётов для бомбёжек моих эшелонов! Ни к чему мне, хоть мои эшелоны и прикрыты зенитками, попытки бомбёжек: а вдруг прорвутся и разбомбят эшелон или «железку» – весь график движения полетит насмарку! Доложили: отбомбились просто чудо: их не ждали и приняли за своих, а выданные им места расположения зениток; склада с горючим; склада с боеприпасами; расположения замаскированных самолётов, разведанные мной, очень помогли при бомбёжке! Бомбардировщики Ю-88 с аэродрома Бобруйска атаковали станцию Рославль, на которой немцы грузились в эшелоны для возврата себе города Кричева. И тоже успешно отбомбились! Сегодня – с утречка, по «холодку», им новое и последнее боевое задание: Ю-87 с Быхова отбомбиться по южному крылу 56й пехотной дивизии немцев; Ю-88 – сделать то же самое по северному крылу 29й мотопехотной дивизии, а Не-111 – ударить всеми тремя эскадрильями по 17й танковой дивизии, расположенной на станции Ямполь – крайней в длинном ряду танковых дивизий на северном крыле: чем меньше будет у 2й танковой группы Гудериана танков – тем мне будет легче – нечего будет бросить на мои части у мостов…

На станции ещё только разворачивались боевые действия по уничтожению противника, а два взвода уже захватили лагеря пленных, расположенные возле станции и начали фильтрацию пленных: «мальчики направо-девочки налево», а нежелающие воевать – остаются в лагере дожидаться прихода немцев… 15 тысяч пленных… Из них три тысячи – «добровольцы» на службе у немцев. Живут хоть и под охраной, но намного лучше, чем в лагере, хотя – и работают не жалея себя: немцы зря кормить не будут. Эти умерли первыми: в городе то тут, то там вспыхивала ружейно-пулемётная стрельба и дураку нетрудно было догадаться – не всё спокойно в «немецком королевстве»… Отсюда – паника среди проснувшихся «отщепенцев» – а вдруг это Красная Армия атакует город: придётся отвечать за добровольное сотрудничество! И полкубика силы, брошенное мною на казарму, вернулось мне двумя кирпичиками! Может кто и погиб безвинно, но, по моему мнению – среди добровольцев безвинных нет… Четыре тысячи не пожелало воевать – «накушались» досыта «прелестей» войны… Извините, но: кто не с нами – тот против нас! Они так ничего и не ощутили: вот они были и вот их уже нет. Мой грех – мне и нести эту тяжесть по жизни! Из восьми тысяч оставшихся шесть тысяч: я так понимаю, сделали выбор в пользу спецназа, глядя на моих бойцов. Чистить их придётся, но уже на нашей территории: я не проверял всех – не было времени, но правило: политработников и штабных к себе не брать, командиры соблюдали неукоснительно!

Батальоны, не участвующие в штурме станции, разошлись вправо и влево от железной дороги и, словно широким неводом, охватили дальние подступы, включающие в себя различные склады. Охватили и стали сжимать кольцо окружения, захватывая один склад за другим; одно хранилище оружия и боеприпасов, горючего, продовольствия и прочих нужных нам предметов, так необходимых на этой войне… А первые эшелоны уже разошлись по своим направлениям: на Почеп и на Погар… Первым шёл батальон с техникой: грузовиками, Бюссингами, Ганомагами. За ним – эшелон с бойцами: так меньше подозрений: ну перебрасывают на передовую очередной батальон – пусть себе едет куда нужно… А нам было очень нужно доехать до мостов через Судость не поднимая шума: нам же ещё плацдарм на правом берегу зачищать от немцев…

На второстепенное направление – для меня, хотя первостепенное по значению: Унеча-Почеп-Брянск поставил Молодцова – ему с начальством «воевать» не впервой! Капитан состроил жалостливую рожу лица, но увидев мою непоколебимость только вздохнул горько. Цель у него и простая и сложная. Простая по тому, что Почеп и мост стоит выше по течению реки и заметно меньше, чем у Погара, да к тому же на стыке двух немецких дивизий: 56ой пехотной и 1й кавалерийской, но – на территории 1й кавалерийской. Там обмануть немцев будет проще… А у Погара и мост пошире и, хотя такой же стык между моторизованной дивизией из состава 47го мехкорпуса и 29й моторизованной, но мост на территории моторизированной дивизии, хотя, думаю и там не будет особых проблем: стереотипы – страшная вещь, особенно для обороняющихся и громадный плюс для атакующих, то есть для нас! Там даже моя помощь не понадобится, хотя я и ехал со своими бойцами в первом эшелоне – где техника батальона. За километр до моста, когда эшелон стал сбрасывать скорость до положенных 10 километров, ушёл в невидимость и спрыгнув на насыпь побежал на север. Туда, где должна быть моя ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ, ради которой – чего уж скрывать и была намечена, продумана и осуществлена вся эта многоходовая и многодневная операция и по длине и по времени: от Бреста до Почепа…

Я бежал вдоль отрытых окопов, превращённых обстрелами немецких орудий в лунную поверхность: приходилось оббегать воронки от разрывов, раскинувшие свои внутрености то перед окопами, то за ними. Некоторые снаряды и бомбы, попавшие в окоп, разворотили траншею; осыпали бруствер с обоих сторон… То тут, то там лежали в разных позах мёртвые бойцы и младшие командиры: кто целые, а кто и порубанные осколками: Лежали уткнувшись лицами в землю, словно пытаясь в последний миг вдохнуть запах родной земли; лежали уставившись невидящими глазами в серое, хмурое небо… С болью на лице; со спокойствием и с недоумением: как же так – почему я??? Много, очень много непогребённых тел… Да кто их будет погребать? Трофейщики пройдутся; соберут оружие… Ну – может пригонят пленных, похоронят в одной могиле… Многие воронки были огромных размеров – явно бомбили с самолётов… И ничего не мешало им отбомбиться точно по цели! В голове у меня звучал грозный гул; глаза застилала пелена ярости; в глубине тела Чёрная сила заклокотала, требую выхода наружу – УБИТЬ! УБИТЬ ВСЕХ!! Сквозь пелену накатившего безумия донёсся мужской гогот…

ВОТ ОН! ВОТ ОН ВРАГ!! УБИТЬ, УНИЧТОЖИТЬ, ИСПЕПЕЛИТЬ!!!

Побежал медленнее и перешёл на шаг, гася в себе ярость. Группа немцев, невидной наружности – явно трофейщики, стояли на краю окопа, с оплывшими от взрыва стенками и торчащими в разные стороны щепами досок, которыми укрепляли стенки и тыкали пальцами в окоп, весело выкрикивая, перебивая друг друга:

– Эй… Русский фрау… Ком цу мир… Иди к нам… Давай, давай… А вот это, пожалуй – то что мне надо! Подошёл сзади: в окопе, сидела на корточках девушка или молодая женщина в военной форме с медицинской сумкой на боку; серо-белой повязкой с красным крестом на левой руке и треугольниками военфельдшера на петлицах: грязные волосы, щедро пересыпанные землёй; пороховые и грязные разводы сажи на лице; чёрные тени под глазами; грязные руки с чёрной каймой под ногтями… Так сразу и не определишь возраст… Но лицо! И глаза!

О Н А! ЭТО ОНА – МОЯ М А Р И Я!!!

Привалилась правым плечом к деревянному брустверу окопа; опёрлась дрожащей левой рукой о противоположный, отстраняясь подальше от стоящих на краю окопа и гогочущих во всё горло немцев… Грязная замызганная гимнастёрка, пропитанная, как и юбка бурыми пятнами с разводами грязи. Юбка задралась на коленке выше допустимого, обнажив колено в тёмном чулке… Увидев жадные взгляды, одёрнула юбку, почти прикрыв коленку с разодранным чулком, продолжая со страхом смотреть на солдат…

– Ком… – крикнул особо «озабоченный» ганс. Девушка в страхе покачала головой, словно это могло что то изменить…

– Ком! – грозно выкрикнул немец – Шнелль! Давай – давай! Бистро! И передёрнул затвор винтовки. Лязгнул металл; сверкнула кувыркаясь вылетевшая гильза; в зрачках санитарки плеснулся ужас…

Мария Романова – уроженка Брянской области, города Локоть: комсомолка; спортсменка (обладательница значка «Ворошиловский стрелок» и знака ГТО – готов к труду и обороне), 19 лет отроду, пришла в военкомат в самом начале войны. Её не брали в армию, но она была очень настойчива и её, в конце концов, призвали. НО! На свою беду она успела закончить медицинское училище, да к тому же и мать ее была в городе довольно известным врачом… Вот и призвали её не в ряды Красной Армии снайпером, как ей мечталось, а медсестрой в полевой полковой госпиталь. Там главврач заметил подготовленную медсестру и Мария быстро получила – звание за званием, должность ассистента хирурга при сложных операциях и звание военфельдшера. Там же она столкнулась с первой неприятностью, которую ей принесла её красота: командир полка воспылал к ней страстной и пылкой любовью и не привыкший к отказу очень удивился, когда ему прямо и доходчиво сказали – отвали на пол штанины! Нет – Мария сказала вполне интеллигентно и вежливо, но смысл был именно такой. А когда он не понял и попытался переубедить упрямицу – получил звучную оплеуху при всех, да ещё коленом в промежность и ушёл сгорбившись и изрыгая проклятья! Мстить не посмел, но приказом «сослал» строптивицу набраться ума в пехотную роту на должность простой медсестры. И уже во втором бою Мария попала под бомбёжку, находясь на переднем крае в окопах. Первый бой она запомнила плохо: металась по траншее на призывные крики и стоны раненых… Второй бой перенесла уже легче – вполне соображала что делала, только пригибалась от свистящих над окопами пуль, да вздрагивала от близких разрывов снарядов. Потом её позвали в землянку комроты, где были размещены раненые – комроты ранило в голову осколком снаряда. Она прибежала; перебинтовала ему голову и тут свет померк в её глазах: в окопе, прямо перед дверью в землянку, взорвалась бомба с пикирующего бомбардировщика. Теряя сознание от оглушительного взрыва, она услышала, как в землянке засвистели осколки, рикошетя от чего то металлического; как в развороченную взрывом дверь кто то швырнул кучу земли. Услышала чавкающие, уже знакомые звуки вхождения металла в тело и… отключилась…

Очнулась она в темноте и гнетуще тишине… Проморгавшись и вытряхнув землю, с некогда роскошных каштановых волос, висящих сейчас жалкими грязными сосульками, заметила тоненькие мутные лучики света, проникающие в землянку сверху, через накаты брёвен в крыше. Встала, пошатываясь; огляделась… Кручилась голова; в висках гулко бухала кровь; ноги еле держали… Присела – почти рухнула на пол и поползла к лежащим на полу раненым. Из шести раненых в живых осталось двое: пожилой старшина, сразу же взявший над ней шефство по прибытии в роту и молодой лейтенант – командир роты… Старшина был плох – многочисленные осколки разорвали ему живот – как он ещё жил – было непонятно! Но он ещё жил и Мария, покопавшись в сумке, достала бинт и перевязала его взамен грязного, пропитавшегося кровью. Большего она не могла сделать: в землянке даже не было воды, чтобы обмыть края раны…

Затем она поползла к комроты. Тот был в стабильно тяжёлом состоянии: лежал без сознания; тяжело дышал и временами тело его сотрясали судороги… Романова стряхнула с лица; головы влетевшую в землянку землю и стала разматывать бинт с уже засохшей на марле кровью. Несколько слоёв присохли к ране… Смачивать было не чем, даже слюной – во рту уже давно было сухо, как в пересохшем колодце. Маша взялась за края бинта, обрезанные ножницами и рванула что было сил! Бинты оторвались от кожи, вместе с прилипшей к ране сукровицей. Лейтенант даже не дёрнулся… Но из раны – насколько она могла разглядеть в полутьме, потекла кровь. Мария наклонилась, понюхала рану: рана не пахла нагноением: кровь текла алая и не густая… Быстро и умело – не смотря на дрожащие руки, наложила повязку и наконец то, прислонившись к столу, откинула голову к холодной древесине, стараясь хоть немного отдохнуть и унять дрожь в руках и ногах. Посидела немного осматриваясь и поползла к двери. Подползла; толкнула рукой, открывая. Дверь не шевельнулась. Встала на колени и навалилась всем телом. Тот же результат… Встала на ноги и с маху – даже ощутила мышцами боль от удара, стукнулась в дверь: раз, два, три… Кроме всё возрастающей боли в ушибленных местах результат был без изменений – дверь не сдвинулась ни на миллиметр… Романовой стало страшно: она читала в книжках про замурованных заживо и если бы не тоненькие лучики – наверное сошла бы с ума от страха! А так… Она даже сообразила не кричать и не звать на помощь: если их не отрыли после бомбёжки, значит рядом никого нет – кроме немцев, которые могут собирать пленных…

Взгляд военфельдшера в отчаянии бегал по землянке комроты, стараясь найти выход – как ей выбраться наружу?! Скользя, в очередной раз взглядом в тусклом мутном полумраке, заметила в углу, возле дверного косяка МСЛ – малую сапёрную лопатку – привычное орудие рядового бойца. По телу прокатилась приятная волна – вот оно, спасение! Выросшая в деревне у бабки, Мария не гнушалась любой, даже самой чёрной работы: у бабушки не забалуешь! Только глянет искоса, как ножом полоснёт и вмиг пропадает желание лениться и баловать! Вытащила лопатку из брезентового чехла и вонзила ее в земляную стенку слева от дверного косяка… Секунды складывались в минуты; минуты – в десятки минут… Тоннель в земле, словно какая то нора, становился всё длиннее и длиннее с каждым ударом лопатки в податливую землю. Иногда Романова выползала из норы, выгребая за собой отрытую землю и вновь залазила на четвереньках во вырытый проход. Хотелось бросить всё; упасть на пол и заплакать навзрыд, но Мария только упрямо цедила сквозь зубы:

– Я сильная… Я справлюсь… Я смогу! – и втыкала в ненавистную землю штык лопаты, наваливаясь на черенок всем телом; отламывая от упругой глины кусок за куском… Правда куски становились всё меньше, а усилий приходилось прилагать всё больше, но Романова только яростно шипела – Я сильная! Я справлюсь! Прокопав с метр повернула вправо и наконец, в один из совсем уж слабых ударов штык лопатки, по черенок, выскочил наружу, обвалив приличны шмат глины! Мария с испугом дёрнула лопатку на себя: по привыкшим к темноте глазам полоснул нестерпимо яркий свет, заставив её крепко зажмуриться! А уши, тем временем, настороженно ловили любые звуки: что донесётся сквозь пробитую лопаткой щель?! Радужные зайчики перестали скакать в зажмуренных глазах; нестерпимая резь прошла, а уши так и не уловили с той стороны никаких звуков, словно всё там вымерло, или… – там все умерли…

Романова, после небольшого перерыва: силёнок поднакопить – собралась с духом и аккуратно стала расширять узкую щель… Наконец отверстие было полностью отрыто и Мария выползла наружу, бросив лопатку в прорытом туннеле. Села на холодную землю и прислонилась спиной к не ошкуренным доскам траншеи. И только сейчас почувствовала – как она устала. Захотелось закрыть глаза забыться, уснуть, но холодный расчётливый голос в голове не дал ей этого сделать – выдернул из нахлынувшего, тупого равнодушия:

– Вставай, а то простудишься! И оглядись по сторонам – что и как… Военфельдшер с трудом поднялась на дрожащих ногах; распрямила спину и подняла голову на срезом траншеи. И замерла, наткнувшись на удивлённый, а потом и радостный взгляд. Взгляд немецкого солдата, стоящего от неё метрах в тридцати, с радостным вожделением глядящего на свой будущий трофей! Солдат что то крикнул ещё нескольким таким же, стоящим в разных местах разгромленных окопов; сдёрнул с плеча винтовку и зашагал к ней…

– Немцы… – еле слышно прошептали сухие губы и ноги отказались удерживать тело: Романова кулем рухнула на мёрзлую, истоптанную солдатскими ботинками землю! Рухнула и прижалась плечом к доскам, словно пытаясь продавить их своим телом и уйти глубоко в землю… Чудес не бывает – через минуту на краю траншеи возник немец с винтовкой на изготовку; за ним ещё несколько, а затем они начали гоготать; кричать что то по-немецки и на ломанном русском. Предлагали её вылезти… Мария только мотала головой и шептала, как в детстве, когда снилось или виделось что то страшное:

– Уйди морок, сгинь – оставь меня в покое! Но немцы никуда не исчезали: тот, который увидел её – передёрнул затвор винтовки и крикнул уже не весело – зло – Ком! Шнелль! И добавил по-русски:

– Давай– давай! Ну вот и смерть моя пришла… – подумала Романова.

– Господи, если ты есть – помоги мне: спаси и сохрани… Мария уже хотела закрыть глаза, как злого немца вдруг выгнуло дугой; у стоящего рядом с ним из шеи, справа, хлестнула, на стоящего рядом солдата алая струя, а у обрызганного кровью уже слева такая же струя ударила в голову оседающего немца! Ещё у одного вдруг, поперёк горла появился широкий разрез. Солдат захрипел и схватился за горло, оседая на бруствер… Последний, повернувшийся к своим камрадам, уже раскрыл рот, чтобы закричать, но тоже захрипел… В горле, меж ключицами, появилась дыра, в которую солдат со свистом втягивал воздух. На губах выдувались розовые пузыри – это выдыхаемый воздух перемешивался с кровью, лопаясь в углах губ негромким треском. Военфельдшер с ужасом глядела, как ещё секунды назад пятеро здоровых немецких солдат были живы, а сейчас они уже валяются убитыми: кое кто из них уже мёртв, а кто то станет таким через несколько минут – признаки смерти е были хорошо знакомы… Об землю, рядом с ней, что то стукнулось; из ниоткуда возник военный в странной одежде; сунул нож в ножны; улыбнулся и сказал:

– Ну здравствуй Машенька! Наконец то мы свиделись! – и протянул ей руку, добавив – вставай Машенька – я за тобой…

Я улыбнулся потрясённой медсестре своей лучшей – фирменной, обезоруживающей улыбкой и произнёс ласково – насколько мог:

– Ну здравствуй Машенька! Наконец то мы свиделись! Протянул ей руку и добавил душевно, стараясь привести девушку в себя:

– Вставай Машенька – я за тобой… Медсестра смотрела на меня расширившимися от ужаса глазами и только качала головой из стороны в сторону… Да – сильно её потрясло убийство солдат…

– Я командир Красной Армии… Шёл мимо, вижу немцы хотят обидеть красивую девушку… Решил заступиться… А может мне уйти и оставить тебя с немцами: сюда уже бегут несколько солдат… Девушка отчаянно замотала головой. Протянул руку:

– Тогда бери меня за руку и не отпускай! Пока ты со мной – можешь ничего не бояться! Медсестра перевернулась, встав на колени:

– У меня там раненый командир! – просипела она, повернув ко мне голову и заползла в дыру возле засыпанной землёй двери в землянку. Через минуту появилась её ноги; ягодицы, прикрытые грязной юбкой; спина и руки, вытягивающие за плечи молодого парня в военной форме. Повернула ко мне побагровевшее лицо:

– Помогите мне его вытащить! Сердце кольнула глухая ревность! Девушка, видимо, что то прочитала в моих глазах и выпалила:

– Вы не подумайте чего такого! Просто он мой командир и хороший человек… Я наклонился к парню, скрывая своё смущение: кто я такой для неё? Никто! Она обо мне ничего не знает. Да я ещё не родился!!! Бросил взгляд на петлицы – лейтенант. Комроты или заместитель… Потом разберёмся – надо уходить: кто то из немцев видел как попадали его камрады и побежал за подмогой. И вот они уже бегут сюда настороженные – с винтовками наперевес, готовые стрелять во всё, что шевельнётся! Положил парню ладонь на лоб; пустил немного силы, чтобы не умер, пока буду его тащить; ушёл в невидимость; взвалил его себе на плечо. Присел; схватил руку санитарки; вздёрнул её на ноги, дав тоже немного силы и потащил за собой по траншее…

– Вы можете отводить глаза! – восторженно воскликнула девушка за моей спиной. Повернул на ходу голову, хотя она всё равно меня не видит и прошипел негромко, но зло:

– Не болтай зря, чтобы нас не услышали немцы! Старайся не шуметь и не дышать как паровоз! Ну вот, ожила – поджала губы и пошла за мной, сверкая серыми глазищами! Когда немцы подошли к своим убитым камрадам – мы уже были в пятидесяти метрах от них… Вот очередной взрыв бомбы, попавшей в траншею, обвалил края и я потащил девушку наверх по земле, уже почти слежавшейся. Поднялись на верх и направились к лесу, росшему от окопов…

– Там остались наши следы… – раздалось негромкое у меня за спиной. Процедил, не оборачиваясь:

– Это неважно… Девушка за спиной фыркнула:

– Вы зря злитесь: я же сказала – между нами ничего не было! Он мой командир и я выполняла свой долг! Совсем уже пришла в себя – дерзить начала… Ничего не сказал, продолжая тащить её по направлению к железной дороге. Во уже и рельсы мелькнули сквозь пожелтевшую листву. Сделаем привал, отдохнём, да и парня подлечить надо: мало ли что она говорит! Главное – я её нашёл и спас от будущих проблем… А дальше – жизнь покажет… Вышел из невидимости и, стараясь не смотреть на Марию, опустил парня на траву. Положил снова руку на лоб; пустил в рану Чёрную силу… Рана, под повязкой стала затягиваться, выбросив наружу всякую гадость, бывшую в ране. Пустил ещё немного силы, подлечивая лейтенанта: пусть дальше идёт своими ногами: много чести таскать на себе непонятно кого… Парень открыл глаза, сел, увидел медсестру:

– Машенька – что со мной случилось? – прошептал он ласково. Мария нахмурилась, метнув мне в спину быстрый взгляд:

– Вы были ранены в голову товарищ лейтенант… Вот товарищ командир вытащил вас из окопа под самым носом у немцев, убив сразу пятерых. Ножом! – восхищённо ответила она.

– А потом тащил вас на себе несколько километров! – добавила строго. Х…м… Ну, несколько километров – это она, конечно, слегка преврала. Хотя – для усталого организма может и показаться…

– А потом он вас вылечил… – добавила строго – а мне приказал сменить вам повязку. Артистка… погорелого театра! Ведь играет – играет на публику в виде одного зрителя – меня… Вот только зачем? Ладно – поживём, увидим. Не оборачиваясь – я и так вижу что происходит за моей спиной, «оглядел» окрестности: в радиусе полукилометра никого нет, а эти – трофейщики, там оказались совсем случайно, да и осталось их там всего пятеро. Ладно – пусть живут: они сами испугаются, когда поймут, что вокруг происходит… А за спиной… Машенька подсела к лейтенанту сбоку и смотав с головы грязные, кровавые бинты, насколько можно, просто сняла остатки с головы…

– Ух ты! – восхищённо воскликнула она за моей спиной – и бинт не надо тратить! Экономная значит… – с теплотой подумал я про себя, вспомнив прежнюю Марию – она всегда была экономной. Не жадной или прижимистой, а именно такой, какая мне нравилась – экономной…

– Машенька – а где наши все? – спрашивает лейтенант.

– Я вас сколько раз просила товарищ лейтенант называть меня по званию, должности или фамилии. Или не помните? – последовал резкая отповедь. Надеюсь это искренне, а не женское коварство…

– А наши? – голос у неё дрогнул – наших много поубивало: пока шли окопами многих видела мёртвыми… Но может кто и остался в живых…

– А что вы там делали – в этих окопах? – спросил я, ни к кому не обращаясь… И не повернулся даже…

– А вы кто по званию будете товарищ командир? – спросил оживший комроты – и как оказались в этом месте? – прозвучал новый вопрос с подозрительной ноткой. Любопытный ты лейтенант или бдительный?

– Вас товарищ командир от смерти спас, а вы ему, вместо спасибо, вопросы странные задаете! – заступилась за меня военфельдшер.

– А бдительность никогда не лишняя товарищ Романова (вот какая здесь у неё фамилия) – ответил уязвлённый комроты – а спасибо я товарищу командиру скажу. И добавил с намёком – Позже…

– Ты прав лейтенант… – ответил я повернувшись – бдительность нужна: мы не на лесной прогулке, а на войне… Только вот бдительность твоя – не правильная… Я вооружён, а ты нет; я здоров, а ты без сил… И ты у меня ещё документы потребуй! Мария прыснула, но тут же приняла серьёзный вид…

– В твоём положении, лейтенант нужно «плыть по течению» и выжидать нужный момент. Это называется воинской смекалкою… Хотя… Спишем твоё поведение на последствия ранения. Но про то, что я сказал – не забудь. Звание у меня – майор… А как я здесь оказался? Да вот за ней пришёл! – выскочило непроизвольно. У Романовой расширились глаза, но я поднял ладонь, останавливая, готовые сорваться с губ Марии вопросы – женщине только да волю – замучает своими вопросами до смерти:

– Об этом – потом… Когда-нибудь… Может быть – закончил строго. – А теперь за мной! Давай я тебя лейтенант поддержу, а то тебе пока ещё трудно идти самому. Закинул его руку мне на плечи и подхватив за талию повел к железнодорожной насыпи. Пока дошли – из-за кромки леса почти неслышно выкатился паровоз с вагонами…

Боец, находящийся в будке машиниста, помотал головой, словно отгонял наваждение: впереди, на железнодорожном полотне, стояло трое военных и один из них поднял руку, останавливая эшелон… Пригляделся – тот, который поднял руку, был очень похож на их командира. Сорвал трубку телефона рации и доложил старшему:

– На железной дороге, впереди, стоят трое военных. Один поднял руку – останавливает эшелон. Похож на нашего командира… Получив ответ приказал машинисту – Тормози состав…

Паровоз остановился, не доехав до нас десяток метров. Из окошка машиниста высунулся боец, готовый, в случае опасности юркнуть за защиту железной кабины. Спросил удивлённо:

– Товарищ командир?! А вы как здесь оказались?

– Ты ещё спроси меня что я здесь делаю… – раздражённо бросил я.

– Виноват, товарищ командир… – ответил боец… А ко мне уже подбегал командир батальона:

– Товарищ командир – следуем согласно приказа… – вытянулся он.

– Рация у тебя далеко? – устало поинтересовался я: сильнейшее напряжение последних часов – встречу я Марию или нет; вырву её из лап фашистов или не успею… давило на психику не хуже бетонной плиты! И вот когда всё обошлось; когда она со мной, а я со своими бойцами – накатил отходняк. Закрыл глаза на несколько секунд, слушая ответ комбата – У меня в вагоне… Пойдёмте со мной… Тряхнул головой, отгоняя слабость – не время расслабляться: ничего ещё не закончилось – всё только начинается…

– Капитан… – открыл глаза – отдай приказ бойцам: разместить у себя раненого лейтенанта и военфельдшера. Приставь к ним бойца: из вагона никуда не выпускать! Особенно военфельдшера!

– Товарищ майор! – вскинулась Романова – я могу оказывать медицинскую помощь раненым!

– За её жизнь капитан – отвечаешь головой! Будет рваться из вагона – разрешаю связать и дальше везти связанной до моего прихода!

– Да вы что? Да как вы смеете?! Да я на вас рапорт подам!!! Комбат не сдержал улыбки, но тут же принял серьёзный вид:

– Разрешите выполнять! Повернулся к заму – Слышал приказ?! Выполнять! Я проведу командира к рации и лично проверю! Мария ещё что то кричала мне во след, а я уже забыл про неё – на время: нужно было решать насущные вопросы…

Связался по рации с Молодцовым. Тот доложил: мост захватили: штаб кавалерийской дивизии в Почепе разгромили; плацдарм зачищаем от немцев. На контакт с командованием батальона с той стороны фронта пока не вышел – вопрос нескольких десятков минут… Капитан Мартынов – ещё один мой «выдвиженец», делом доказавший право на руководство второй моей группой; в данный момент командующий группой, атакующей Погар и мост через реку, доложил то же самое: штаб моторизованной дивизии в Погаре разгромлен; мост захвачен; плацдарм зачищен… К этому радостному сообщению добавились донесения о захваченных батальонами, развёрнутыми от Унечи в цепь-невод вдоль двух железных дорог трофеев; выгребающих по пути всё базы снабжения на постепенно расширяющейся территории; пленении командира дивизии с начштаба и командира полка, расположенного на плацдарме правого берега… Ждёт меня, чтобы выйти на контакт с той стороной, как и было условлено… Связался через моего радиста со стационарной рацией, находящегося в Унече, с Кравченко, оставленном в Кричеве на «зачистке» хвостов после себя и сдерживании немцев – если они возжелают вернуть себе город раньше времени. Капитан доложил: уничтожен из засады моторизованный батальон авангарда, выехавший эшелонами, как и мы, из Рославля. Остальные остановились – в «раздумье»… Пока они думали, бойцы Марченко уничтожили спешащий на выручку батальон с севера – из Мстиславля… Отомстить русским за захват Кричева не получилось: сами полегли почти все. В такой же засаде… Вот такие, греющие душу донесения получил за то время, пока двигался эшелон. А наш эшелон уже подходил к Погару…